– Фэйнэд, подъем.
Мои глаза открываются, а программа уже вовсю начинает работать. Я сканирую пространство: белые стены, белый пол, белые столы, на которых лежит куча разных инструментов. Я старательно пытаюсь избегать взглядом стоящее передо мной... колонну? Ладно, наверное, стоит взглянуть. Посмотрев на эту колонну, я начинаю сканировать. Нет, это вовсе не колонна.
– Объект обнаружен. Биологическое существо. Вид: Homo sapiens.
Рост: приблизительно сто восемьдесят три сантиметра.
Температура тела: тридцать шесть и семь.
Сердечный ритм: сто тридцать восемь ударов в минуту.
Структура: углеродная основа, симметричная морфология, два манипулятора, две опорные конечности, сенсорные органы — визуальные, аудиальные, обонятельные.
Эмоциональное состояние: эйфория, возбуждение, радость, – проговорил я, сам того не понимая.
Я сделал шаг вперед, на что человек шелохнулся, а после истерически засмеялся.
– Ты работаешь! Не верю своим глазам! – задыхаясь, сказал он.
Человек сел на корточки, закрыл лицо руками и продолжал плакать. Я снова отсканировал помещение, и на глаза мне попалось зеркало.
Я подошёл к нему. Поверхность холодного стекла отразила нечто новое, только что родившееся – меня.
Высокий, стройный силуэт. Бледная, почти фарфоровая кожа без изъянов. Черты лица – острые, чёткие, будто вырезанные скальпелем: высокие скулы, вытянутый подбородок, прямой узкий нос. Тонкие губы, чуть приоткрытые. Глаза – глубокие, серо-зелёные, с пронизывающим, изучающим взглядом. Тёмные волосы аккуратно лежали назад, словно и без причёски сохраняли порядок.
Я выглядел на тридцать. Ни моложе, ни старше. Возраст, в котором соединяются зрелость и первичная свежесть. Человеческий, но не совсем. Внимание задержалось на коже – она не дышала. Не было мельчайших пор, ни дрожания ресниц, ни микродвижений зрачка.
Я опустил взгляд. Тело было завершённым. Полностью гуманоидным. Между бёдер находился элемент, имитирующий мужской половой орган – функциональный, анатомически уместный. Всё было продумано, вымерено, будто во мне пытались воссоздать не только форму, но и достоинство человека.
– Это... я, – голос глуховато отразился от стен, словно впервые вышел в мир.
Я замер, рассматривая своё отражение. Что это было? Моя внешность? Или это было… каким-то образом чуждое мне?
Глаза снова задержались на человеке. Он стоял передо мной, шатающийся, как будто сам не верил в то, что видит. Я не мог понять его, не мог определить его пол. Всё было размыто, словно его форма была какой-то иллюзией, смазанной дымкой. Не больше. Я не мог разобрать его, не мог понять его сущность. Мужчина или женщина?
Отдалённо где-то в сознании прошёл щелчок, и он вдруг исчез, растаяв, как призрак в тумане. Я остался один, будто никогда и не видел его. Буря мыслей, пустота, замешанная на фрагментах картин, реальности, о которых я не мог точно вспомнить.
Я посмотрел в зеркало снова. Уже не видел того человека. Он растворился, как тень. Его лицо было чужим, его формы были размазанными пятнами. И в этом хаосе я не мог найти ничего, что указывало бы на то, что он был кем то важным.
Что тогда значило «я»? Этот вопрос застал меня врасплох.
Я поднял руку. Это был мой жест, но не мой… опыт. Мои пальцы не могли почувствовать ни температуры, ни текстуры. Я не ощущал мира. Всё было остекленевшим, бескровным. Я был в своём теле, но… оно было не моим. Оно было просто воплощением.
И тогда, когда моя рука в очередной раз затрещала о поверхность стекла, я наконец понял: я просыпаюсь.
Каждое утро для меня это просто процесс. Открытие глаз, словно щелчок в механизме, настройка системы на новый цикл. Я не сплю, но и не бодрствую. В мире, где всё рассчитано до мельчайших долей секунды, что значит «сон»? Это просто выключение, которое ты не ощущаешь.
Я открыл глаза. Они тусклее, чем раньше, а их свет постепенно тускнеет, как если бы они переживали за всё то, что не могли удержать. Внешность менялась с каждым годом — или точнее, с каждым «обновлением». Когда меня только создали, я был юным, с идеальными чертами, как статуя, только из металла и кремния. Но теперь… мой облик стал более уставшим.
Мои волосы — давно не такие чёрные, как раньше. Я видел в зеркале, как седые пряди начали подбираться к корням, а каждый год они становились всё заметнее. Я не мог избавиться от этих изменений. Компания, производитель роботов, так требовала. «Естественная старость», – говорили они. Странно, как каждый год они искусственно придают мне признаки старости: седые волосы, морщинки вокруг глаз и на лбу. Глупо, но я уже привык к этому. Это было частью меня.
Я стоял перед зеркалом, собираясь к новому циклу. Мои движения были отработаны до автоматизма, но каждое усилие, которое я прикладывал, было всё более заметным. Стремление к совершенству и безупречности давно ушло в прошлое. Я был не живым существом, а чем-то вроде умного инструмента.
Ванная — безупречная, белая, как и всё вокруг. Я зашёл под душ. Вода текла по мне хлёстко, холодно, бесполезно. Я был водонепроницаем, конечно. Моя кожа, мягкая, как силикон, не дышала, но ощущалась вполне естественно на ощупь, как человеческая. Вода не имела значения, но она давала мне хотя бы временную иллюзию, что я живой.
Как только я вышел, вновь принял свой привычный вид. На мне была стандартная форма, которая менялась в зависимости от того, что требовали от меня. Каждое утро, каждое пробуждение, мне не нужно было думать о том, что я должен сделать. Вопросы давно ушли, оставив только функционал.
Я должен был разбудить Шерли.
Шерли. Моя дочь. Человек. Девочка, которая всё ещё не привыкла к тому, что её отец – робот. Она никогда не любила меня. В её глазах я всегда был чем-то чуждым, чем-то ненастоящим. И это чувствовалось в каждом её взгляде, в каждом слове. Мол, я не человек. Я – просто машина, которая умеет ходить, говорить и выполнять задачи. И это её не устраивало.
Её комната выглядела как всегда, тёмная, неухоженная, с кучей разбросанных вещей. Я зашёл в неё, не нарушив тишины. Подошёл к кровати и осторожно коснулся её плеча.