Стены клуба «Зотов» поглощали рёв басов, вышибающих стучать в такт сердцу. Воздух был густым от сладкого дыма, дешёвого парфюма и дорогих духов, а лазерные лучи рассекали толпу, выхватывая из темноты смеющиеся лица, блеск страз и потные виски. Я стояла в самом эпицентре этого безумия, чувствуя, как пульсация музыки проходит сквозь меня. Первый курс журфака — позади. Целый год битв с дедлайнами, бессонных ночей и первой, настоящей взрослой свободы. И мы, всей своей шумной бандой, пришли отмечать это именно сюда. В его логово.
Мой взгляд сам нашел его. Антон Зотов. Он стоял на втором ярусе, у перил, заложив руки в карманы идеально сидящих джинсов, и с высоты наблюдал за своим ночным царством. Владелец. Хозяин. Бог этого шумного, яркого ада. И мой личный демон.
— Арина, ты чего зависла? — крикнула на ухо Юля, протягивая мне очередной коктейль. — Пей! Сегодня тусим до победного!
Я взяла бокал, но не отпила. Моё внимание было приковано к нему. И, кажется, его — ко мне. Его взгляд, скользнув по танцполу, нашел меня в толпе и остановился. Даже с этого расстояния я видела, как его лицо, секунду назад расслабленное, стало напряженным. Он что-то сказал своему охраннику и медленно, не спеша, направился вниз, к нашему столу.
Позвоночник сам выпрямился в струну. Готовность номер один.
— Ну что, будущие поколения, — его бархатный бас, привыкший перекрывать грохот музыки, прозвучал прямо над моим ухом. — Первый год пережили. Поздравляю. Теперь можете считать себя полноценными обитателями ночных джунглей.
Он обвёл нашу компанию насмешливым взглядом. Я подняла голову, встречая его глаза.
— Спасибо, дядя Зотов, — я вложила в это обращение всю ядовитую сладость, на которую была способна. — А мы как раз думали, где отметить нашу «победу над системой». Решили — только в лучшем месте города. Позвать владельца — сказать спасибо за гостеприимство.
Его губы тронула ухмылка.
— Всегда рад. Главное, чтобы твоя острый язычок не пострадал от этих коктейлей, заноза. А то потом статьи некому будет писать.
«Заноза». Это прозвище впивалось в меня, как и пятнадцать лет назад.
— Не переживай за мой язык, — парировала я. — Он своё дело знает. Лучше за своими барменами следи, а то они что-то слишком щедро наливают. Убытки посчитаешь.
Он рассмеялся, коротко и беззвучно, и его взгляд упал на мою шею. На старый, потертый ключ-брелок в форме скрипичного ключа, висящий на кожаном шнурке.
— Неужели хранишь? — его голос внезапно потерял насмешливый оттенок. Он протянул руку, и его пальцы едва не коснулись металла. — Этот хлам?
Я отпрянула, как от ожога.
— Сувенир, — выдохнула я, сжимая бокал так, что пальцы побелели. — Напоминание.
— О чём? — он наклонился ближе, и его дыхание коснулось моей щеки. — О том, каким нелепым бывает прошлое?
— О том, что некоторые люди — ошибка, — прошипела я, глядя ему прямо в глаза. — С самого начала.
Его ухмылка сползла с лица. На секунду в его глазах мелькнуло что-то неуловимое — Не злость, а что-то более сложное. Усталость, может быть.
— Значит, я — твоя ошибка, заноза? — прошептал он так тихо, что слова потонули в музыке, но я их прочла по губам.
Сердце ёкнуло, застучало с бешеной силой. Предательское сердце.
— Главная, — выдохнула я в ответ.
Он выпрямился, и маска снова была на месте — безразличного, уверенного в себе Зотова.
— Ну, хорошо погуляйте, — бросил он уже громче, обращаясь ко всем. — Заведение работает до последнего клиента. А ты, — его взгляд снова выжег меня, — не теряйся.
Он развернулся и ушёл, растворившись в мерцающей темноте, оставив меня с бешено колотящимся сердцем и знакомой, горькой обидой. Проклятая заноза. Он был прав. Я впилась в него так глубоко, что теперь не могла вытащить себя, не разорвав всё внутри.
«Зотов» гудел под моими ногами, как живой, послушный зверь. Я сделал круг по залу — улыбки, кивки, дежурные рукопожатия. «Отличное место, Антон!» «Шикарный вечер, Зотов!» Пустые слова для пустого человека. Я поднялся на второй ярус, в свою «берлогу» — затемненную зону за стеклом, откуда виден каждый уголок клуба. И снова мои глаза сами нашли ее.
Арина.
Она закинула голову, смеясь чему-то, что сказала ее подружка-рыжая. Длинные, почти белые волосы волнами спадали ей на спину, переливаясь в неоновом свете. Черт возьми, она была красива. Не мило, как в детстве, а по-взрослому, опасно красива. В этом простом черном платье, которое облегало ее так, что у меня перехватило дыхание. Она стала женщиной. И это знание жгло меня изнутри.
Я отвернулся, с силой оперся о прохладное стекло. В голову полезло то, от чего я всегда бежал. Тот самый день, который я старался вычеркнуть.
Ей было пятнадцать. Она ворвалась ко мне в квартиру, вся в слезах, с размазанной тушью и дрожащими губами.
— Они снова! — всхлипнула она, бросаясь ко мне. — Мама кричит, папа хлопает дверью... Я не могу там быть!
Она прижалась ко мне, и ее тело мелко тряслось. Пахло детским шампунем и горем. Я остолбенел. Мне было двадцать восемь. И в тот момент я почувствовал не просто жалость. Я почувствовал что-то острое, запретное, мужское. Испугался. Испугался себя, ее доверия, этой хрупкости.
Я отстранил ее, взял за плечи. Сделал свое самое идиотское выражение лица.
— Ну-ну, плакса-вакса, — сказал я, и голос прозвучал фальшиво. — Мировые проблемы. Родители поругались? Сейчас помирятся. Беги, умойся, а то вся размазалась. Страшилой выглядишь.
Ее глаза, полные слез, расширились от обиды и непонимания. Она ждала поддержки, а получила пинок. Она резко вырвалась.
— Ты... ты просто jerk! — выдохнула она и убежала, хлопнув дверью.
Я остался стоять посреди своей стерильной гостиной, сжимая пальцы, чувствуя себя последним подонком. Я оттолкнул ее, потому что испугался того, что сам к ней чувствую. И с тех пор поставил железный запрет. Она — ребенок. Сестра лучшего друга. Табу.
Вот откуда ноги росли. Вот этот червяк, который точил меня все эти годы. Я не просто видел в ней ребенка. Я видел в ней женщину и испугался этой мысли так сильно, что предпочел ранить ее, чтобы отогнать от себя.
Я снова посмотрел на нее внизу. Она говорила с каким-то долговязым парнем с ее курса. Улыбалась ему. Во мне что-то екнуло, гадкое и ревнивое.
Ко мне подошел бармен Миша.
— Босс, там за столиком у окна справа просят тебя. Какие-то ребята из прессы.
Я кивнул, не отводя взгляда от Арины.
— Позже.
Она повернула голову, и наш взгляд встретился сквозь стекло. На секунду. Она тут же отвела глаза, сделав вид, что не заметила. Но я видел — ее щеки слегка порозовели.
«Главная ошибка», — сказала она мне час назад. Черт побери, она даже не представляла, насколько была права. Она была моей главной, роковой, единственной ошибкой. Ошибкой, которую я совершил, когда оттолкнул ее. И ошибкой, которую продолжал совершать каждый день, не находя в себе сил подойти и сказать... А что сказать? «Прости, я был сволочью, потому что боялся влюбиться в тебя, когда тебе было пятнадцать»? Звучит как оправдание маньяка.
Я сгреб пальцами волосы. Пустота. Знакомая, гулкая пустота за ребрами, которую не могли заполнить ни клуб, ни деньги, ни эти бесконечные, бессмысленные свидания. Она была единственным человеком, который когда-либо заставлял эту пустоту отступать. И единственным, кого я не мог себе позволить.
Я наблюдал, как она танцует, запрокинув голову, и этот старый, дурацкий ключ на ее шее подпрыгивал в такт музыке. Она его хранила. Почему? В качестве трофея? Напоминания о враге?
Или...
Нет. Лучше не думать. Лучше снова надеть маску. Маску безразличного Зотова, для которого она — всего лишь «заноза», надоедливая сестренка друга. Быть этим человеком было безопаснее. Для нас обоих.
Я развернулся и пошел к выходу из своей «берлоги». Пора было идти делать вид, что я все еще тот парень, которому все по фигу. Даже если единственное, что меня сейчас волновало, — это то, как светятся ее волосы под стробоскопами.