
– Гони! – приказал мой прекрасный кавалер и захлопнул дверь кареты.
Кучер звонко ударил хлыстом, и двойка лошадей понеслась. Меня кидало из стороны в сторону. Если бы не мягкая обшивка внутри, я убилась бы. Лампа под потолком прыгала, разбрасывая неверный свет, что взвинчивало и без того напряженные нервы. Страх поднимался удушающей волной, и хотелось тоненько выть. Возможно так и было.
Когда экипаж выехал за пределы города – я поняла это по сменившемуся стуку колес, кучер перестал гнать лошадей. Карета поехала более плавно, и мне уже можно было не опасаться за свою жизнь. Правда, скорость сохранялась все еще приличная, и никто не рискнул бы в такой ситуации выпрыгнуть на ходу. За окном стояла непроглядная темень.
Я понятия не имела, кто меня украл и куда везут.
Поправив платье (в перекрученный вырез едва не вываливалась грудь), я все же подергала ручку двери. Та оказалась заперта снаружи. В голове рисовались всякие ужасы. Сильно саднило над верхней губой. Словно сошедший с ума кавалер ткнул мне в лицо не пальцем, а ножом.
«Зачем он это сделал?» – это был всего лишь один вопрос из целого ряда, что вспыхивали в мозгу, нагромождаясь друг на друга.
Увидев болтающуюся ленту колокольчика, связывающую пассажира с кучером, я вцепилась в нее и начала трезвонить. Ответом мне было открывшееся под потолком окошко, где появилась мужская рука. Пальцы разжались, и вниз плюхнулся довольно увесистый конверт.
Я увеличила яркость лампы и трясущимися руками распечатала конверт. Из него вывалилось несколько женских колец. Развернув само письмо, я бегло пробежалась по первым строчкам.
– Вот же! – воскликнула я, узнавая почерк любимой подруги.
«Милая Анна!
Прости, что не смогла заранее предупредить тебя о похищении, но ты же знаешь, я была лишена права переписки. Теперь и ты, и я обрели долгожданную свободу. Я помню, как ты мечтала учиться в Магической академии для Высших. Считай, что твоя мечта сбылась. Тебя везут именно туда. Правда, учиться в Вышке ты будешь под моим именем. Запомни, отныне тебя зовут Аннабель Элата. Об оплате не беспокойся, отец выслал ректору деньги за полный курс обучения.
Теперь мои родители будут уверены, что их дочь зубрит науки, а твой опекун ни за что не догадается, куда ты спряталась. Пусть вместе с бароном ищут ветра в поле.
Обо мне не переживай. Я счастлива. Георг нашел способ быть нам вместе. Куда мы направляемся, не скажу. Я знаю, что ты ни за что не выдала бы места моего пребывания, но так будет спокойнее для всех нас.
В ящике под сиденьем ты увидишь кофр, где лежат мои личные вещи, драгоценности и деньги. На крыше привязаны сундуки, куда моя мама уложила многочисленные наряды на все случаи жизни. Кольца, что ты нашла в конверте, сразу же надень. Они лучше любых документов подскажут, что их носитель – дочь герцога Элата.
Писать моим родителям не обязательно, хотя я помню, что почерк у нас одинаковый. Пансионный учитель каллиграфии вымуштровал нас на славу. Я сделала вид, что сильно обижена на родителей. Надо же, придумали запереть меня в Академии на четыре года. Лишь бы оторвать от Георга.
Я «в сердцах» поклялась им, что не буду приезжать на каникулы и не позволю навещать меня. Крикнула даже, что вычеркнула их из своей жизни. Ну ты знаешь, какой я иногда бываю невозможной.
Георг тщательно проверил списки учащихся в Вышке. Он выяснил, что никто из студентов нас в лицо не знает. Все же мы большую часть своей недолгой жизни провели в пансионе. Ни я, ни ты за год после его окончания так и не выбрались в свет. Я из–за того, что была наказана родителями за связь с братьями Ларотт, а ты... Ну ты сама знаешь причины, не позволившие тебе наслаждаться балами и встречами с подругами. До сих пор грущу о безвременной кончине твоей матери.
Я знаю, что у тебя сейчас должно болеть над верхней губой. Но еще до прибытия в Вышку все успокоится. Теперь, когда на твоем лице появится точно такая же родинка, как у меня, мы будем почти не различимы. Это на тот случай, если у ректора имеются портреты его подопечных. Забыла спросить у мамы, отправляла она мое изображение вместе с личными документами или нет. Но можешь не переживать, я никогда не получаюсь хорошо. Художники не способны нормально передать ни цвет глаз, ни оттенок волос, ни величину носа.
Кстати, мысль о том, что мы похожи, и ты можешь заменить меня в Академии, пришла как раз в тот день, когда ты навестила меня в последний раз. Спасибо тетушкам и любимой бабушке за их болтливые языки.
Я знаю, что наш обман рано или поздно откроется, но я уже буду замужем за Георгом. Постараюсь сразу понести дитя, чтобы нас невозможно было разлучить. Как моим родителям, так и его. Я верю, что ты тоже найдешь в Академии свою судьбу. Полюбившему тебя человеку будет все равно, Анна ты или Аннабель.
Ну вроде все сказала. Надеюсь ты не посрамишь мое имя. Будь счастлива, подруга!
Любящая тебя, Бель.
P.S. Прошу после прочтения письмо сжечь. О том, что мы провернули такое невозможное дело никто не должен знать».
Я перечитала письмо дважды, прежде чем выполнить просьбу подруги. Я не сердилась на нее. Она нашла выход из сложного положения, в которое я попала.
Я случайно наткнулась на письмо, оставленное отчимом на подносе и еще не отданное посыльному. Я бы прошла мимо, так как никогда не интересовалась чужой перепиской, но адресатом значился барон Пьер Монгуль. Я замерла. Оглянувшись, нет ли кого поблизости, цапнула письмо и кинулась в чулан. В нашем огромном особняке было много свободных гостевых комнат, но я выбрала то место, куда слуги заглядывали реже всего.
Чулан давно стал моим тайным убежищем – еще со времен болезни и безвременной кончины матери. За узким проходом среди поломанной мебели и сваленных в кучу пыльных ковров, прятался небольшой уголок, где я чувствовала себя свободной. Даже собственная спальня не была таковой. Я не могла хранить там вещи, до которых кто-нибудь не дотрагивался бы по долгу службы или из интереса.
Я отгородила угол старыми занавесками, поэтому смело могла зажигать лампу и строчить подругам письма или доверять сокровенные мысли дневнику. Его я прятала в продавленной софе, которую ради удобства и, желая создать хоть какой-то уют, застелила шерстяным пледом. Кроме софы здесь имелась колченогая этажерка. На ее полках уместились несколько романов о любви, коробка с писчей бумагой, чернильница и куча перьев в стакане.
Я сама передавала посыльному письма для подруг. Отчим не знал, что я веду переписку, иначе вскрывал бы мои послания. Все оправдывалось тем, что он назначен опекуном и должен быть в курсе моих переживаний. Джозефу не нравилось, когда я запиралась в библиотеке. Но в то же время он ворчал, заставая меня за чтением «бесполезных» романов, поэтому книгами я тоже наслаждалась в своей тайной обители.
Он всегда считал, что женщине не обязательно быть грамотной. Ее главное предназначение – служить мужчине. И когда я заикнулась, что моя мама не была бы против, чтобы я продолжила образование в академии, пусть даже не в самой престижной, чтобы не платить большие деньги, Джозеф ответил резким отказом.
Он, нисколько не смущаясь, заявил, что мама первая возразила бы, если бы была жива. Подписывая документы на опекунство, она сразу предупредила его: «Анне нельзя открывать дар. Пусть будет просто женой и матерью». И сколько бы я ни допытывалась, почему мне нельзя быть магом, отчим отвечал обтекаемо: «Это распоряжение твоей матери, и я, как опекун, не могу нарушить его».
Вскоре после этого разговора в нашем доме появился гость – давний друг отчима, который вдруг начал оказывать мне знаки внимания. Он приносил подарки, но такие, от которых я не могла отказаться. Цветы в корзинке или в горшках – их выставляли на подоконниках в моей комнате. А еще торт, ягодную пастилу иди фигурный шоколад, заказанные в лучшей кондитерской лавке. Они подавались к столу в этот же вечер.
Меня тошнило, когда друг отчима облизывал свои пухлые губы, испачканные в креме или сахарной пудре. Я видела в том дурной знак – он облизывался на меня.
Барон Пьер Монгуль был большим и мягким, словно отродясь не имел мышц. Глядя на него, я видела дрожжевое тесто, вылезающее из кадки. Дряблая кожа, не знающая солнца, бесцветные на выкате глаза, редкие волосы, смазанные пахучим маслом и зачесанные на один бок.
А ведь он был ровесником отчиму, которому исполнилось всего–то тридцать пять. Джозеф против барона смотрелся нервным восточным жеребцом. Темная грива волос, смуглая кожа, рельефное тело, влажные глаза.
Нагрев обратную сторону конверта над лампой, я осторожно поддела сургуч ножом. Этому приему меня научили подруги из пансиона, где мы провели чуть ли не все детство и покинули его только год назад.
Я очень боялась, что поврежу оттиск кольца, поставленного отчимом на расплавленном сургуче, поэтому чувствовала себя напряженно. Вздрагивала, когда слышала голоса или шаги слуг за дверью.
Сам отчим уехал в соседнее поместье, где собирался приобрести породистую лошадь для развода. Это дело небыстрое, поэтому я не переживала, что он внезапно вернется. Да даже если обнаружит отсутствие конверта на подносе, решит, что его уже отправили. Правда, тогда мне самой придется позаботиться, чтобы письмо дошло до адресата. Прикормленный посыльный с удовольствием брал деньги за молчание.
Я вздохнула. Стоило подумать о деньгах, как во мне поднялась обида. На себя Джозеф Берн средств не жалел. И совсем не хотел делиться со мной. Как говорили слуги, держал сироту в черном теле. Свою часть наследства, если та останется целой после неумеренных трат отчима, я смогу получить только в двадцать один год, а до того я полностью зависела от него.
Это мама избаловала его деньгами. «Красивому мужчине нужно красивое оформление», – говорила она, выдавая кошелек на очередную дорогую вещь, которую захотелось иметь ее молодому мужу. Она была старше его на десять лет и очень боялась остаться одна. Джозеф утешил ее после смерти отца и не бросил даже тогда, когда она заболела, превратившись за полгода в старуху.
Она всегда смотрела на высокого черноволосого красавца, как на бога, спустившегося к ней, смертной. И верила в его большую любовь. Я видела, что отчим с гнильцой, и даже как–то сказала ей об этом, но... Следующие каникулы я провела в пансионе. Мама не разрешила приехать домой, чтобы я лишний раз не расстраивала ее и не пыталась поссорить с любимым Джозефом.
Я с замиранием сердца развернула письмо.
«Дорогой друг!
Я намерен узнать, какое ты принял решение. Да, запрошенная мною сумма может показаться чрезмерной, но учти, ты получаешь девственницу, губы которой не покрывал поцелуем ни один мужчина. Она красива, благородна и... беззащитна. Если с ней вдруг случится несчастье, тебе никто не предъявит претензию. И ей не к кому обратиться, кроме меня».
Когда я вошла в просторный холл, где эхо несколько раз повторило мое имя, дворецкий уже более тихо добавил:
– Наша юная леди находится в библиотеке. Вас проводить?
– Нет, спасибо! – я улыбнулась старому слуге. – Я найду Бель сама.
Мне не нужно было показывать путь. В тот год, когда матушка отказалась принимать меня дома, я неплохо провела каникулы вместе с Аннабель. Поэтому прекрасно знала расположение комнат в красивом замке.
Бель выскочила мне навстречу. В их доме, если хозяева были готовы к приему, дворецкий всегда вставал на определенное место, чтобы его слова магическим путем доносились до ушей всех членов семьи Элата. О моем приезде теперь знали и мать подруги – грациозная леди Элата, и многочисленные тетушки с дядюшками. Дом герцога слыл своим гостеприимством.
– Как же я рада тебя видеть! Живем рядом, а времени навестить друг друга не находим, – защебетала подруга, крепко меня обнимая.
А уж как я была рада встрече с ней!
– Как ты? – я поцеловала подругу в надушенную щечку. – Ты здорова? Ты не отвечала на мои письма.
От Аннабель всегда приятно пахло. Ее мама заказывала духи в столице. Их делали специально для ее дочери, магически обрабатывая слезинку Бель, пепел сожженной ресницы и капельку пота. Поэтому получался неповторимый аромат, свойственный только ей.
– О, у меня столько новостей! – ее глаза горели восторгом. – Хорошо, что ты заехала. Не люблю письма. В них приходится врать или говорить иносказательно, иначе правда будет известна всем, даже слугам, которые любят сунуть нос в чужие откровения. Идем ко мне. Пошепчемся.
Она потянула меня за собой. Проходя мимо библиотеки, я заглянула в распахнутую дверь. Там у доски с указкой в руках стояла чопорная леди. В очках и вся в черном, она походила на встревоженную ворону. Женщина проводила нас долгим взглядом и выразительно поджала губы, показывая тем, насколько она недовольна.
– Кто это? – тихо спросила я.
Бель вздохнула.
– Меня отправляют в Академию для Высших. А леди Кларк безуспешно натаскивает по наукам. Ты же знаешь, я никогда не была сильна в математике и географии.
– Академия – это же хорошо? – я на месте Бель прыгала бы от восторга. – О Вышке мечтали почти все девочки в нашем пансионе, а повезло тебе одной.
Обучение в любой академии стоило дорого, а в Вышке плата для моей семьи и вовсе была бы неподъемной. Но полученное там образование стоило больших затрат. Вышку оканчивали почти все известные мне короли и государственные деятели. Сейчас там учились их дети, а то и внуки. Одно упоминание этой Академии гарантировало вхождение в высший свет в любом королевстве.
– Ничего хорошего, – Аннабель надула губки. – Если наши девочки стремились туда, чтобы удачно выйти замуж, то мне никого из принцев и даром не надо.
– Ты решила уйти в монастырь? – я улыбалась, зная, что из Бель получилась бы никудышная монахиня.
– Нет, – она оглянулась. Мы шли, взявшись за руки, по длинному коридору с множеством дверей. И за каждой из них мог притаиться любопытный родственник герцога Элата. Понизив голос, Бель добавила. – О какой Вышке может идти речь, если я выхожу замуж?
– Как?! Зачем же тогда нанятый учитель, математика и география? – я в удивлении распахнула глаза. Родители Бель не были настолько расточительны, чтобы кидать деньги на ветер. Заподозрив неладное, я остановилась и спросила шепотом. – А отец знает, что ты выходишь замуж?
Аннабель загадочно покачала головой. Нет. Не знает.
– Во что ты ввязалась, подруга? – прошипела я, разнимая наши руки.
– Все будет хорошо. Я уже все продумала, – она опять цапнула меня за руку и потащила по лестнице вверх. Когда мы, наконец, добрались ее комнаты. Бель закрыла за нами дверь на ключ.
С тех пор, как я была здесь в последний раз, ничего не изменилось. Такие же обшитые шелком с нежными розовыми цветочками стены, под их цвет покрывало на огромной кровати, чуть темнее занавески на высоких окнах. Белая мебель, белый ковер. Распахнутая на веранду дверь, за ней живые цветы в высоких вазонах. Нежный аромат наполнял комнату.
Аннабель, скинув туфельки, залезла на кровать. Похлопала рукой по покрывалу, приглашая меня туда же. Я поторопилась, понимая, что сейчас услышу одну из тех волнительных тайн, какими богата моя подруга. Искательница приключений, она вечно вляпывалась в трудные ситуации, но благодаря имени, а порой и деньгам, благополучно выбиралась.
– Ты же знаешь сыновей герцога Ларотт?
– Их трое, – на этом мои знания ограничивались.
Слишком высокая ступень на иерархической лестнице нашего королевства. Если бы эта лестница существовала на самом деле, мне пришлось бы сильно задрать голову, чтобы различить силуэт герцога Ларотт. Вторые за королем. Даже род Элата стоял на несколько ступеней ниже.
Я помнила, что отца Аннабель трясло, если кто–то вспоминал гордецов Ларотт. Вечное противостояние при дворе, старые обиды, сути которых уже никто не помнил, и множество трупов в борьбе за власть с обеих сторон – все это делало семейства Ларотт и Элата непримиримыми врагами. Отец Аннабель из шкуры вон лез, чтобы шагнуть выше и однажды скинуть неприятелей с насиженного места, но те только посмеивались над попытками герцога.
Бель положила голову мне на плечо и обняла за талию.
– Почему так несправедливо устроен мир? – спросила она, глядя на ухоженный цветник, раскинувшийся внизу. В ответ я только вздохнула.
Когда служанки накрыли стол на веранде и удалились, мы вернулись к прерванному разговору.
– Нет, на самом деле? В чем мы провинились? – не успокаивалась подруга. – Я люблю и не могу выйти замуж из-за старой вражды. Желаю я того или нет, мне придется отправиться в Вышку, хотя я ненавижу учиться. Ты не любишь барона, но тебя принудят, хотя ты с удовольствием зубрила бы математику и географию в какой-нибудь академии.
– Знаешь, твой папа поступает мудро, – я отпила пахучего чая. – У вас с Георгом будет время испытать вашу любовь. Четыре года разлуки – большой срок. Может, однажды ты скажешь отцу спасибо.
– И ты смиришься со своей судьбой? – Аннабель посмотрела прямо в глаза. – Тоже скажешь отчиму спасибо за жабу?
Я пожала плечами.
– А ты? – я надеялась, что наша беседа пошатнула желание подруги творить глупости.
– Я? Ни за что! – Бель гордо вздернула нос.
Больше мы к разговору о женихах, Вышке и желанию сбежать не возвращались. Болтали обо всем и ни о чем: вспоминали годы в пансионе, делились сплетнями – моя переписка с другими подругами помогала быть в курсе их жизни. Много смеялись. Я отвлеклась, и вскрытое письмо отчима уже казалось далеким дурным сном.
Не выдержав приступов любопытства, к нам заявилась целая компания тетушек. Позже к ним присоединились дядюшки, и притащилась, опираясь на клюку, бабушка Аннабель. Когда нас стало слишком много, и на веранде сделалось тесно, мы перешли в музыкальный салон. Нас уговорили продемонстрировать способности играть в четыре руки на рояле и даже спеть. Мы не раз пели дуэтом в пансионе и даже получали похвалу за тонкий слух и нежные голоса, поэтому с удовольствием вспомнили былое.
– Девочки, а вы знаете, что вы удивительно похожи? – заявила после очередной песни одна из сестер герцога. – Если бы я не присутствовала на родах матери Аннабель, решила бы, что она родила двойню, и одну из девочек у нас украли.
Мы с Бель переглянулись и рассмеялись. Одинаковое воспитание в течение многих лет выхолостило из нас домашние привычки и индивидуальные особенности. В классе и на прогулке мы – все двадцать девочек, едва ли были различимы. Единая форма, туго заплетенные косы, спрятанные под чепцами, и даже манера поведения, вымуштрованная нашими учителями, делали нас похожими. Мы были словно солдатики на плацу. Вряд ли кто-то вглядывается в лица военных, когда они маршируют.
Лишь к окончанию пансиона, когда мы повзрослели, и у нас начали формироваться фигуры, мы хоть как-то стали отличаться друг от друг, но платья и фартуки скрывали и эти изменения. Когда у Бель начала расти грудь, а у меня еще нет, пришло время слез и сомнений, что она вообще у меня появится. Я налегала на еду, что привело к прыщам на лице и потери талии. Домой я уехала розовощекой пышкой.
Мои волосы всегда были на тон темнее, хотя нас обеих смело можно было назвать блондинками. Но после смерти матери я сильно изменилась. Похудела. Мои золотистые прежде локоны словно покрылись пеплом. Утончились черты лица, кожа сделалась прозрачной и гладкой. И, наконец, у меня появилась талия.
– У Аннабель глаза голубые, как и у Анны, но более светлые, – нашел различие кто–то из дядюшек.
– Родинка! У Анны над губой нет родинки! – возразил другой.
– А если нарисовать, то чистая Бель! – заявила бабушка Аннабель, хлопнув об пол клюкой.
– Да что вы такое говорите! – привлеченная музыкой и разговорами, в залу вошла герцогиня. – Вам всем нужно выдать очки. Прости, милая Анна, ты прелестна, но у моей дочери и волосы погуще, и губки попухлее, и ресницы длиннее.
– Я не спорю, – улыбнулась я, приседая перед герцогиней в низком поклоне. – Аннабель и в пансионе была признанной красавицей.
Каждая мать видит в своей дочери идеал красоты. Если бы здесь была моя мама, она тоже включилась бы в спор, не желая проигрывать герцогине. И тогда в ход пошли бы такие аргументы, как мои более высокий рост, нежный овал лица и ямочки на щеках при улыбке, аккуратный прямой носик, ведь у Бель он был уточкой, чего она страшно стеснялась.
Глупая! Я не видела более милой девушки, чем моя подруга. Но я была согласна с бабушкой Бель: если не изучать нас с лупой, то со стороны мы могли показаться сестрами.
– Лорд Джозеф Берн! – проорал дворецкий, отправляя всему замку сообщение, что явился мой отчим. Улыбка слетела с моего лица, а Бель посмотрела на меня сочувствующе.
Вся компания дядюшек и тетушек пошла меня провожать. Прежде чем отпустить гостью к улыбающемуся во весь рот опекуну, каждый из родни Аннабель обнял меня. По мне так тщательно водили руками, похлопывали по спине, плечам и едва не заглядывали в вырез платья, что я поняла – меня обыскивают.
Конверт Бель непременно обнаружили бы, можно не сомневаться, поэтому я порадовалась своей стойкости. Как пришла ни с чем, так ни с чем и отправилась под крыло своего опекуна.
Он стоял у дверей в свете огней и смотрелся блестящим рыцарем, прибывшим спасать юную деву. Раскланивался, слал приветы и благодарил, что к его воспитаннице так благосклонно относятся.
– Ты наказана, – произнес отчим холодным тоном. – Больше из дома ни ногой. Пока я не приму решение, что с тобой делать.
Он развернулся и вышел. Как выяснилось, за дверью толпились слуги. Они убедились, что опекун меня не прибил, и тоже разошлись. А я опустилась на ковер. Ноги не держали.
Чуть погодя в комнате появилась моя личная горничная. Лина раздела меня, умыла и расчесала волосы. Все молча, понимая, что любое слово может вызвать слезы. Они копились во мне. И прорвались, когда служанка ушла, и я осталась в полном одиночестве. Я накрылась с головой одеялом, чтобы мой вой не услышал весь дом. Какая же я дура! Зачем надо было дразнить отчима?
Утром я завтракала в своей комнате. Джозеф, как подсказала Лина, с утра умчал по делам. Я забеспокоился, не поехал ли он к барону, чтобы поскорее получить ответ. Но горничная уверила, что хозяин, взяв с собой конюха, отправился на сельскую ярмарку, чтобы там присмотреть пару ездовых лошадей. Вместо вчерашней, чья смерть лежала на моей совести.
Чуть позже, когда унесли завтрак, а я собралась на прогулку к реке, Лина шепнула, что меня приказано не выпускать за ворота. В саду гуляй сколько хочешь, но за ограду ни-ни.
– Хотите, я составлю вам компанию? – спросила горничная.
Лина – хорошенькая рыжеволосая девушка, была в нашем доме новенькой. Появилась сразу после смерти мамы. Иногда мне казалось, что отчим нанял служанку, чтобы та следила за мной. Или я ошибалась, или горничная хорошо знала свое дело, так как она ни разу не попалась. Да, она копалась в моих личных вещах, но только по долгу службы. И всегда спрашивала разрешения, чтобы не вызвать у меня подозрения.
– Нет, мне надо побыть в одиночестве, – сказала я, позволяя снять с себя пеньюар и ночную рубашку.
По тому, как расширились у Лины глаза, я поняла, что со мной что–то не так. На руке цвел огромный кровоподтек, а на плече остались следы от цепких пальцев отчима.
– Он когда-нибудь меня убьет, – выдохнула я, рассматривая себя в зеркало.
Показать бы кому, как со мной обходится душка-Джозеф. Но тогда, обвиняя его, я покривила бы душой: я сама спровоцировала его на жестокость. Не останови он меня на дороге, я наверняка убилась бы. Любой камень, попавший под колеса, перевернул бы коляску и отправил меня к праотцам. Мне было стыдно за вчерашнюю истерику, но и просить у Джозефа прощения я не собиралась.
Переодевшись, я оставила Лину чистить вещи, а сама направилась в сад. Взяла зонтик, чтобы утреннее солнце не испортило лицо. Спустившись, я опять обнаружила на подносе письмо. И все тому же барону Пьеру Монгулю. Переживая, что второе письмо даст понять обоим мужчинам, что первое затерялось, я цапнула конверт и вновь скрылась в тайном убежище.
Вскрывала конверт без осторожности, поскольку, как и первое, не собиралась отправлять адресату. Я пребывала в уверенности, что в нем мой отчим торопит барона с решением. Или даже снижает цену, чтобы быстрее от меня избавиться. Но действительность меня ошеломила.
«Дорогой Пьер!
Пока я ждал от тебя ответа, обстоятельства изменились. Приношу свои извинения, но наша сделка относительно моей падчерицы не состоится. Взвесив возможности, я решил ничего не менять в своей семье».
Я выдохнула, думая, что на отчима подействовала моя попытка убиться. Все же я была дочерью его любимой женщины. И ему не следовало относиться ко мне как к вещи, которую можно продать. Вполне вероятно, что Джозефа отрезвили мои слова. Ему не понравилось, что все видят в нем негодяя, и он решил доказать обратное.
Наивная!
«Все дело в том, что я сам собираюсь жениться на леди Анне. Она носитель графского титула, доставшегося ей от отца. За неимением других наследников мужского пола, этот титул перейдет к ее ребенку. Почему бы ему не быть моим сыном? Еще раз прошу прощения. Надеюсь, ты уничтожишь предыдущее письмо. Оно нас обоих выставляет в невыгодном свете.
Твой старинный друг, Джозеф Берн».
Не помню, сколько я сидела с открытым ртом. Как же сильно надо мной издевается судьба! Вчера я была невестой барона, сегодня уже являюсь суженой собственного отчима. Да, в нас не течет родственная кровь, и закон не будет препятствовать нашему союзу, но... Джозеф спал с моей матерью!
Ситуация с каждым днем становилась все сложней. Если в моей голове зрел план как-то договориться с бароном: например, пригрозить ему разоблачением и потребовать отпустить, то теперь я находилась в западне. Джозеф не тот человек, что выпустит добычу из лап.
Вчерашнее сольное выступление истеричной падчерицы привело к тому, что отчим отказался от идеи искать богатую вдовушку на стороне. Зачем, если рядом есть та, что родит ему наследника? А потом, когда у него будет сын – носитель графского титула, эта глупая гусыня может спокойно отправляться к праотцам.
Я спрятала измятое письмо там же, где лежало первое. Его нельзя посылать в таком виде. Я надеялась, что Джозеф не станет интересоваться, отправили послание барону или нет. Слуги всегда исправно исполняли свои обязанности, поэтому у него не должно было появиться сомнение, что в этот раз что-то пошло не так.
Выбравшись из чулана, я направилась в сад. Нельзя слишком долго задерживаться в тайном убежище, иначе меня кинутся искать. Думать о своем будущем можно и на свежем воздухе.
Ничего путного я не придумала. Единственное, что пришло в голову, написать Аннабель. Рассказать ей о произошедших изменениях. Еще вчера я заметила, как ее мама была неприветлива с Джозефом. Наверное, стоило попросить подругу рассказать обо мне герцогине. Взрослая женщина дала бы дельный совет. Тем более, что она хорошо знала моих родителей и не оставила бы крик о помощи без внимания. Жаль, что я не догадалась об этом раньше.
Лицо Джозефа было так близко, что я не смогла сфокусировать взгляд. Мне показалось, еще мгновение и он меня поцелует. Но он не сделал этого. Распрямился и отпустил мою руку. Я не стала ждать. Схватила зонтик и покинула беседку.
Сердце стучало как сумасшедшее. Мой отчим определенно обладал магией. Я едва не поддалась искушению. Не отпусти он мою руку, и я уступила бы животному магнетизму.
«Так вот как он обрабатывает ждущих любви женщин!» – я с полной очевидностью поняла, как моя мама попала к нему в сети, и почему обожала до последнего вздоха. Так сильно была привязана к нему, что стала равнодушна к дочери.
После встречи в саду отчим оставил меня на несколько дней в покое. Словно давал время обдумать его слова. Я же пыталась сочинить письмо подруге. Первое, написанное в сердцах, изорвала в клочья. Подразумевалось, что Бель покажет его матери, поэтому следовало подобрать правильные слова, чтобы они побудили герцогиню действовать. Нельзя указывать, что я узнала о намерениях Джозефа, вскрыв чужую почту. Это постыдный поступок.
Я понимала, что могу не дождаться ответа от подруги. Тому было несколько причин. Во–первых, Бель лишена права переписки, а во–вторых ее ждала Академия для Высших, а я не знала точную дату ее отъезда. Вполне возможно, она просто не успеет получить письмо. Поэтому я надеялась, что мое послание распечатает и прочтет ее мать. Я собиралась написать на конверте: «В случае отсутствия адресата, передать послание герцогине Элата».
В итоге я нашла обтекаемые фразы. Я ничего не утверждала, просто описывала ощущения. Мол, опекун ведет себя так, словно собирается соблазнить меня. В конце сообщения я попросила дать совет. «Приемлемо ли такое развитие событий, когда муж матери становится мужем ее же дочери? И как уйти от брака, если сама мысль оказаться женой отчима мне ненавистна».
Я все утро караулила посыльного. Когда он явился с кучей писем для Джозефа, я вручила ему свое. Приплатив медяк, взяла слово, что послание будет доставлено без промедлений. Тот горячо пообещал.
Отдав письмо, я немного успокоилась. Последние дни меня мучил вопрос, любила ли меня мама. Мы с отчимом мастера наносить друг другу травмы. Он всколыхнул во мне воспоминания. И я все чаще склонялась к мысли, что больше внимания мне уделял именно Джозеф. Мама всегда была холодна ко мне.
Отчим радовался, когда я приезжала на каникулы. Даже как-то съездил со мной в город, чтобы заказать новые платья. Давал при выборе ткани и фасона дельные советы. Сейчас я припоминала, что он был щедрым. Щедрым, пока была жива мама. И только став моим опекуном, резко начал ограничивать в расходах. Он словно почувствовал свободу самостоятельно распоряжаться деньгами. Без оглядки на их хозяйку.
Не знаю, какая блоха его укусила, когда он решил продать меня своему другу. Ведь мы вполне ладили. Да, между нами были недомолвки, я даже винила его в смерти матери. Несправедливо винила, ведь она в нем не чаяла души. Вполне возможно, что я чувствовала себя обделенной. Отсюда и ревность, и желание ущипнуть побольнее. Причем обоих.
Для меня стало чем-то новым думать о себе, как о не очень приятном человеке. Неужели это я сделала Джозефа монстром? Кому понравится, когда его встречают презрительным взглядом в месте, которое он считает своим домом? Он решил избавиться от меня, заодно дав прочувствовать, каково это быть нелюбимой. Не без выгоды для себя, конечно.
Думая об отчиме и маме, я не заметила, как оказалась на втором этаже – как раз возле ее покоев. После смерти жены Джозеф перебрался в другое крыло особняка. Наверное, ему было больно видеть ее вещи, прикасаться к ним.
Я повернула ручку двери и оказалась в темном помещении. Занавеси были глухо задернуты, а вся мебель накрыта простынями. Затхлый запах давно непроветриваемого помещения вкупе с холмами спрятанной под белой тканью мебели создавали впечатление, что я нахожусь в склепе. Мне сделалось жутко, и я направилась к окну, собираясь разрушить иллюзию. Раздвинув шторы, я распахнула его. Желая глотнуть свежего воздуха, высунулась чуть ли не по пояс.
Только благодаря этому, я увидела прячущихся в тени деревьев посыльного и Лину. Они спорили. Горничная вытащила из–за пазухи серебряную монету – та блеснула на солнце, и получила взамен... мое письмо.
Пока я думала, что делать: грозно окрикнуть посыльного или перехватить Лину, чтобы поймать с поличным, та убежала в дом. Подкупленный негодяй, вскочив в седло и пришпорив лошадь, скрылся за поворотом.
Я поторопилась спуститься, надеясь перехватить горничную, но в холле оказалось пусто. Сначала я заглянула в ее комнату, потом проверила, нет ли ее на кухне – пришло время пить чай, и Лина должна была принести поднос с чайником в мои покои, но кухарка только покачала головой.
– Нет. Не заходила, хотя чай готов.
В итоге я дошла до кабинета отчима. Остановившись у двери, прислушалась к разговору. Лина была там. Возбужденно рассказывала, что посыльный не соглашался, но его подкупили три серебряные монеты. Откровенно врала.
– Черт, – выругался отчим после недолгого молчания и шелеста бумаги. – Анна знает, что я собираюсь на ней жениться.
– Ничего. Никуда не денется твоя красотка, – хмыкнула Лина.
Меня до зубовного скрежета возмутил тон горничной, говорившей обо мне так пренебрежительно. С каких это пор слуги имею собственное мнение? И почему хозяин делится планами со служанкой?
Отчим ждал меня внизу. Красивый, с белым цветком в петлице, с напомаженной головой и отполированными ногтями – он был хоть куда. На пальцах сияли перстни. Среди них один отцовский. Я закусила губу. Как мама посмела отдать его второму мужу?
Смотрела я на Джозефа без какого-либо выражения на лице, но он заметил, что я остановила взгляд на памятном кольце. Поднял брови, спрашивая, что не так.
– Даже если вы полностью облачитесь в одежду моего отца, графом от этого не станете, – произнесла я, отказываясь подать ему руку. Пошла впереди него, гордо задрав голову.
– Злючка, – смеясь, сказал он. Догнав меня, на ходу надел белые перчатки.
Мне пришлось опереться на его руку, когда я залезала в карету. Он выбрал одну из самых красивых. Мы давно ею не пользовались, но я заметила, что ее обновили – перетянули заново салон и начистили металлические части. Вот для чего отчим покупал новых лошадей. Он давно готовился к этому балу.
Ехали молча. Я делала вид, что смотрю в окно, Джозеф с улыбкой рассматривал меня. Он словно испытывал мое терпение.
Дворец герцога Вальда встретил огнями. Вереница карет медленно тянулась к центральному подъезду – к мраморным ступеням. Они каскадом устремлялись к входу. Слуги в ливреях, обслуживая кареты, действовали расторопно. По два десятка слуг выстроились вдоль ковровой дорожки, уходящей ввысь.
Пройдя в числе прочих приглашенных анфиладу комнат, мы подошли к дверям бальной залы. Здесь громко объявляли имена, и нарядные пары шествовали через всю залу, чтобы поприветствовать хозяев бала. Такой длинный проход был устроен специально, чтобы гости успели показать себя, а те, кто уже удостоился парадной процедуре – обсудить вновь прибывших.
Мне было неуютно под взглядами знакомых и незнакомых людей. Зато мой отчим, которого объявили, как опекуна леди Дармон, шел так, словно впереди его ждал трон. Поприветствовав герцога и герцогиню поклоном и перекинувшись парой дежурных слов, мы отошли в сторону, уступая дорогу другим.
– Что будешь пить? – спросил Джозеф, с надменным видом оглядываясь по сторонам. Он чувствовал себя превосходно. И выглядел так же. Ловил на себе взгляды женщин. Что сказать, он был здесь одним из красивейших мужчин. Только его красота нисколько не волновала меня.
– Лимонад, – ответила я, хотя пить не хотела. Лишь бы ушел. Я видела, как мне делает знаки Элоиза. Ей срочно нужно было со мной поговорить.
– Как ты? – спросила она, беря меня за руку и уводя подальше от диванов – они во множестве стояли вдоль стен. Некоторые уже заняли матроны – матери невест и женихов. На таких собраниях стараниями старшего поколения складывались пары.
Элоиза была хорошенькой рыжеволосой девушкой с веснушками по всему телу. Она злилась на них и мечтала свести, но многое потеряла бы, если бы ей это удалось. Веснушки придавали ей очарование.
Я вздохнула и с тоской посмотрела в сторону столов, куда ушел мой отчим. Высокий, он был на голову выше обступивших его дам. Я видела, как он расплывается в улыбке, оказавшись в цветнике. Выбирай – не хочу. Но при всем его желании жить сладко и дальше, он понимал, что флирт на балу обычно заканчивается ничем. Всем просто хочется хорошо провести время. Чтобы было потом что вспомнить и о чем посплетничать.
– Я слышала от Аннабель, у вас с ним не складываются отношения?
Я подняла бровь. Выходит, Бель нашла способ списаться с подругой.
– Мне бы дожить до совершеннолетия и стать, наконец, свободной от него, – прошептала я.
– Свободной? Милая, ты грезишь. Даже если наследство отца принадлежит тебе по праву, распоряжаться им сможет только мужчина. Ты забыла в какое время живешь? Опекун или муж – вот, кто в итоге будет владеть тобой и твоими деньгами.
Я знала. Устои общества не изменить. Пока рядом с отчимом, у меня не будет ни права выбрать жениха по душе, ни денег. Он просто не позволит, чтобы кто-то сделал мне предложение.
– Ты не хочешь сбежать? – Элоиза разговаривала со мной, параллельно раскланиваясь с идущими мимо гостями.
– Куда? Дом, в котором я живу, принадлежал моему отцу. По-хорошему, это Джозефу нужно покинуть его. Но он ни за что не уйдет. Я в капкане. Одна надежда, если он присмотрит какую-нибудь вдовушку с титулом и увлечется ей.
Я незаметно потрогала шелковый пояс. За ним пряталось письмо для Бель. Я все никак не решалась отдать его Элоизе. Отчим мог увидеть. С него станется устроить мне допрос.
– Вдовушку, говоришь? – Элоиза хитро посмотрела на меня. – Есть такая. Кузина моего отца. Правда, у нее, кроме титула, ничего нет, но твоему опекуну сегодня об этом знать не обязательно. Она займет его. Можешь спокойно танцевать и веселиться.
– Почему ты думаешь, что она увлечется им? – я хмыкнула, поймав взгляд отчима на себе. Отвечая на вопросы обступивших его дам, он не забывал поглядывать на меня.
– Она уже занялась им. Вон та – жгучая брюнетка с блестящими глазами. Все продумано, милая. Тетушка не выпустит твоего Джозефа из своих цепких пальчиков, – Элоиза загадочно улыбнулась. – Видишь, даже бокал, что предназначался тебе, уже в ее руке.
– Разрешите пригласить на вальс? – возле нас выросла парочка молодых мужчин.
Элоиза вложила ладонь в руку одного из них. Улыбнувшись мне, прошептала одними губами:
Как выяснилось, кучеру и лошадям тоже нужен был отдых. Как только мы прилично отъехали от места моего похищения, карета остановилась. Дверь открылась, и веселый мужской голос произнес:
– Барышня с горшком на выход.
Почему я упомянула только о голосе? Нижнюю половину лица кучера скрывала черная косынка, а на голову была нахлобучена широкополая шляпа, так что я могла видеть только смеющиеся глаза. Их цвет остался так же загадочен. Мужчина продолжал играть в разбойника, умыкнувшего красавицу.
«Разбойник», как и полагается, был широкоплечим и сильным. На нем ладно сидел шерстяной кафтан, перетянутый на талии ремнями с оружием. В дальнюю дорогу без него нельзя. Верхнюю одежду – что-то вроде огромного черного плаща, он бросил на дверцу кареты. Двигался легко, без суеты.
Когда я, запахнув халат поглубже, выбралась из кареты с горшком в руках, на котором позорно громыхала крышка, увидела, что сопровождающих меня в Академию двое. Второй незнакомец спал на крыше кареты, укутавшись в плащ. Его рука свисала, и по ней я поняла, что он тоже молодой. И совсем не маленького роста, судя по размеру ладони.
Карета остановилась в живописном месте. Лес, тропинка, ручей. Пока я прикидывала, где опустошить горшок, загадочный кучер распряг лошадей и увел их к ручью.
Я не стала лезть с разговорами, у самой забот по горло – пока мы ехали, я основательно насорила в карете. Мне было стыдно, поэтому я собрала все опустевшие коробочки–бутылки, вытряхнула плед и выложила подушки посушиться на солнышке.
– Проголодались? – спросил меня кучер, вытаскивая из-под облучка топор. Он оставил лошадей пастись на обочине тропинки. Там трава была высотой по пояс. – Сейчас разожжем костер. А вы сходите пока к ручью. Наберите воды. Горячего хочется. На одном хлебе все три дня не протянем.
Он сунул мне в руки видавший виды котелок.
– А если остановиться на постоялом дворе? Там и приготовят, и комнату для отдыха дадут, – я держала котелок на вытянутой руке, боясь испачкать в саже нежно-розовый халат.
– Как минуем столицу, остановимся. А пока нельзя. Слишком много глаз у вашего батюшки.
Я обреченно пошла к ручью, попутно обдумывая, какого «батюшку» он имел в виду: отца Аннабель или моего отчима? Уверена, что и у первого, и у второго были обширные знакомства. Только батюшка Бель знался с высшим светом, а мой отчим с отребьем, каким и был сам. Вспомнить хотя бы мерзкого барона Монгуля.
Прежде чем подойти к ручью, я подобрала полы халата и заткнула их за пояс. Штаны замотала до колен, понимая, что у самой кромки глинистого берега чистой воды не набрать. Сняла мягкие тапочки с помпонами. Зашла в воду, клацая зубами – она оказалась ледяной.
Солнце играло лучами на поверхности ручья, течение красиво волновало нити травы. Со стороны могло показаться, что я, опустив руку в воду, завороженно смотрю на свое отражение и забыла, зачем меня послали. На самом деле, я краем глаза наблюдала за кучером, одетым в слишком хорошие для прислуги сапоги. У моего отчима были похожие, а он какие попало не купит.
«Кто же ты, мой загадочный спутник?»
Он ходил среди деревьев и собирал сухой хворост. И опять-таки я видела руки, затянутые в тонкие замшевые печатки. Ни капли открытого тела, хотя день выдался не по-осеннему жаркий. Оставалось только гадать, кого Аннабель послала выкрасть меня, и куда делся герцогский кучер.
Пока я, погруженная в раздумья, засмотрелась на камни на дне ручья, сапоги замерли в метре от меня. Я вздрогнула от неожиданности.
– Дайте руку, – сказал «кучер». – Здесь скользко, вы можете упасть.
Он удержал меня, когда мои ноги разъехались на глине, но котелок, описав дугу и вылив содержимое на наши головы, улетел куда–то в камыши.
– Растяпа, – с досадой обругала я себя. Краска моментально залила мое лицо. Я чувствовала, как горят уши.
Кучер хмуро смотрел на меня, а с полей его шляпы стекала вода. Я думала, он снимет ее и отряхнет, и тогда я хотя бы увижу цвет его волос, но нет. Вздохнув, он полез в камыши, вспугнув сотню стрекоз.
Леди не пристало извиняться перед слугами. Но в то же время я знала, что рядом со мной далеко не слуга, поэтому не нашла ничего лучшего, чем поинтересоваться вторым кучером.
– А почему он все время спит? Правил лошадьми ночью? Вы меняетесь, да?
– Он мертв, – просто ответил мужчина, отряхивая черный камзол от налипшего пуха камыша.
– Как?! – я попятилась. Если бы тапочки с помпонами позволяли бы, я бы побежала. Но вокруг лежало столько камней и коряг, что я разбила бы ноги в кровь, а догнать меня не составило бы труда.
– Он не умел молчать.
Я поняла, чего от меня хотят, поэтому как могла быстро доковыляла до кареты. Подхватив горячие от солнца подушки, закрылась в ней. Лучше жевать сухое печенье или вовсе поголодать, чем есть из одного котелка с убийцей.
«Куда же ты вляпалась, Аннабель?» – в данном случае я спрашивала не только подругу, но и себя, исполняющую роль дочери герцога Элата.
Если наш побег готовился так основательно, что его организаторы решились на убийство, то мне становилось страшно за Бель. Почему-то я была уверена, что меня все-таки довезут до Академии – я была неинтересна герцогу Ларотту, а вот куда повезли дочь его давнего врага?
Где-то в полночь мы заехали в небольшой городок. Луна освещала одноэтажные здания без единого огонька в окнах. Лаяли собаки. Мы проехали мимо церкви – я узнала ее по высокому шпилю и колокольне. Карета свернула на боковую улицу и, проехав достаточно долго, остановилась у какого-то особняка.
Он не был похож на постоялый двор, поскольку нас встречали слуги в ливреях с лампами в руках. На постоялых дворах для привлечения ночных путников обычно разжигали костры и там же жарили мясо.
В темноте я не могла определить, к какому дому относятся цвета одежды слуг.
– Молчать, – предупредил их Шляпа, когда один из них пустился в радостное приветствие. Что-то вроде «А мы вас ждали!»
А я-то предвкушала, что на постоялом дворе моим попутчикам придется расстаться с маскарадными костюмами. Но и здесь они решили сохранять инкогнито. Тут уж я точно уверилась, что главная задача похитителей, чтобы их не рассмотрела я. Почему?
Неужели нам и дальше придется сталкиваться, поэтому они не пожелали быть опознанными? Или их скрытность на тот случай, если обман с подменой подруги откроется, и мне придется давать показания против сообщников?
В доме нас развели в разные стороны. Разбойники удалились в правое крыло, меня же направили в левое.
– Ваши покои, миледи, – сказал мужчина с седыми висками. Он делал вид, что принимать гостью в пижаме и замызганном халате привычное дело.
Я уже разглядела, что ливреи на слугах зеленые с коричневыми вставками и увиты бронзовыми галунами. Но эти цвета ни о чем мне не говорили, хотя я была сильна в геральдике. Вот если бы галуны были золотыми, а коричневый цвет напрочь отсутствовал, то я решила бы, что в мое похищение включился королевский двор.
Зеленый – как дань эльфийскому народу, который, увы, уже окончил свое существование. Может быть, где-то в глухих лесах и доживал свое тысячелетие старейший из эльфов, но он уже не мог ничего изменить. Эльфы вели слишком закрытый образ жизни, не принимали в свои семьи чужаков и в итоге выродились.
Они спохватились, но поздно – их чистокровные дети оказались слабы и не могли производить себе подобных. На смену им пришли полукровки. Именно они правили нашим миром, так как были более сильными и живучими, смешением рас кратно увеличив магию. В наших краях бытовало мнение: если ты видишь заостренные уши – будь уверен, что рядом с тобой особа королевских кровей. Или Элита – так называли самых могущественных магов.
– Скажите, кто является хозяином этого особняка? – войдя в покои, я огляделась. Все было слишком шикарно. Даже по меркам герцога Элата и его семьи.
– У нас хозяйка. И это ее загородный дом. Это все, что я могу сказать, – слуга с достоинством поклонился и отбыл восвояси.
Покои, которые мне выделили, были полностью готовы к приему гостьи. Постель расправлена, на столе приборы, где под крышками томилась только что приготовленная еда. Чтобы я не пропустила нужное помещение и не донимала вопросами слуг, приоткрыли дверь в комнату, откуда доносился шум воды. Я прошла прежде всего туда. И едва не ослепла от белизны и золота.
Огромная ванна стояла на золотых ножках в виде лап льва. Вода лилась из золотых кранов. Судя по пару, одна из них была горячей. Золотая раковина для умывания и зеркало над ней в золотой же раме. Белая этажерка с разными склянками и корзиной для полотенец. В углу за ширмой пряталось белое кресло с прорезью для горшка. Я попала в рай.
Мы сами были далеко не бедными, но здесь все дышало роскошью. Я обернулась на шум. Двое слуг втаскивали дорожный сундук. Наверняка им дали команду, а мне намек, что пора бы переодеться. Я выключила краны, чтобы вода не перелилась через край, и направилась к сундуку.
Потянув за тяжелую крышку, я поразилась конструкции сундука. Одним движением он превратился в небольшой, но удобный шкаф с полками. Обувь и одежда, в том числе нижнее белье, лежали в отдельных отсеках.
Перед тем, как пойти купаться и сесть за стол, я выбрала, что надену перед сном – шелковый халат и нежнейшую ночную сорочку, а что утром – немаркий дорожный костюм. Он включал в себя меховую курточку и тонкие кожаные лосины, на которые сверху надевалась шерстяная юбка с запахом.
Высокие сапоги с пряжками были в дороге куда удобнее тапочек с помпонами. На стоянке у ручья я их так испачкали, что стыдно было смотреть на ноги. Я с благодарностью подумала о хозяйке дома. Ведь только женщина могла понять, как неловко было бы предстать перед преподавателями Академии в замызганном халате и грязных тапочках, поэтому распорядилась, чтобы с кареты сняли один из сундуков с одеждой. Ее благородный жест говорил о том, что она видела меня в халате и сочла нужным помочь. Теперь я даже была готова ехать верхом. Конечно, если мне дадут лошадь.
Ночь прошла спокойно. Мне достаточно было положить голову на подушку, чтобы заснуть. Никаких сновидений, я словно провалилась в темноту. Ранним утром слуги так же неслышно, как вчера убрали со стола, накрыли к завтраку. Меня как раз и разбудил приятный запах вкусной еды и горячего молока.
Я не нашла брошенные в ванной комнате вещи. То ли их почистили и убрали в дорожный сундук, то ли я их больше не увижу. Сама стирать я точно не стала бы. Да, я была белоручкой. Как, впрочем, и все девочки в пансионе. Нас водили в купальни дважды в неделю, и там же мы оставляли грязные вещи.
В пансионе нам выдавали новую форму, и главной нашей заботой было не испачкать ее до следующего похода в купальни. Дома у мамы, тем более, не приходилось возиться с чисткой вещей и прочими домашними делами. Всем этим занимались слуги. Поэтому умение моих похитителей готовить на костре, не брезговать мыть посуду и заниматься прочими хозяйскими делами, меня смутило. Я бы не смогла даже развести огонь.
Горный серпантин привел нас к огромным воротам. Клевер протрубил в рог, и они медленно начали открываться. Полностью распахнувшись, ворота явили площадь и центральное здание. Дух захватывало от его величины и количества башенок, арок и остроконечных крыш.
Но более всего привлекали внимание четыре установленных в центре площади гигантских флага. Они красиво полоскались на ветру, создавая иллюзию, будто изображенные на них мифические животные были живыми.
Каждое из них символизировало дар: Красный дракон – Элита, Черный бык – Разрушитель, Гнедая лошадь – Защитник, Белая птица с зеленой ветвью в клюве – Созидатель.
«Я Созидатель», – напомнила я свою мечту относиться именно к этой касте.
Карета остановилась. Я немного помедлила, ожидая, когда мне откроют дверь. Но этого не случилось. Я видела, что за окном стоят мужчины в черном. Их руки были сложены за спиной, что говорило об их нежелании служить новоприбывшей студентке. Не королева приехала. Кучера тоже не спешили, хотя до того всегда проявляли инициативу. Видимо, здесь не было принято выступать в роли слуги. И руку никто не подаст. Пришлось нажать на ручку самой и явить себя миру.
– Леди Аннабель Элата, – громогласно объявил Клевер.
Я обернулась на него, но заходящее солнце ослепило и не дало рассмотреть, в маске он был или нет.
Стоило прозвучать моему имени, как карета тронулась, увозя мои вещи по аллее, опоясывающей группу зданий. «Интересно, а как похитители собираются вернуть карету отцу Бель?», – в голове роились совсем ненужные мысли. Я не удивилась бы, если бы карета оказалась поддельной. Как и я сама. Нетрудно прикрутить герб герцога Элата к любой другой повозке и перегрузить на нее чемоданы.
– Приветствуем вас в Академии для Высших, – обращение заставило перестать думать о несущественном. – Прежде чем вы сможете отдохнуть с дороги, вам предстоит пройти в Сфере процедуру определения магического дара. От него зависит, какой факультет примет вас в свое лоно.
Говоривший это мужчина был самым старшим из присутствующих. Седые волосы ворошил ветер. Встречающие меня отличались друг от друга как по внешности, так и по возрасту. Единственное, что их объединяло – одинаковая черная одежда. На рукавах строгих сюртуков были вышиты символы факультетов.
Тот преподаватель, что обратился ко мне, являлся представителем факультета Элиты. Красный дракон на его рукаве, словно в насмешку, что не видать мне высшей касты, показывал длинный язык. Кстати, у седовласого мужчины не было заостренных ушей. Видимо, для того, чтобы читать лекции и учить магии, вовсе не обязательно относиться к определенной касте.
От волнения у меня вспотели руки. Все четверо развернулись и направились к отдельно стоящему строению. Оно являло собой белую полусферу без единого окна. Я шла на подгибающихся ногах. Меня не страшила процедура, хотя ее описывали, как неприятную. Я боялась разоблачения.
«Пусть я буду Созидателем. Пусть я буду Созидателем».
Чем ближе мы подходили к Сыере, тем огромнее она мне казалась. Седовласый вставил в небольшую дверь ключ и, распахнув ее, пропустил остальных преподавателей, лишь потом меня. По щелчку замка, я догадалась, что он запер дверь.
Изнутри Сфера выглядела еще величественнее. Просторная, высокая и почти пустая, она была разделена на четыре сектора, окрашенных в цвета мифических животных: красный, черный, оранжевый и белый. Преподаватели направились в свои сектора, где опустились в кресла, на спинках которых были изображены символы факультета.
Мне указали на невысокую тумбу, вроде каменного гриба на толстой ножке, стоящую в центре. Я думала, мне нужно будет забраться на нее и, когда будут задавать вопросы, поворачиваться в сторону того или иного преподавателя. Но нет.
– Садитесь, – произнес седовласый, направляясь к своему сектору. Чуткое эхо отразило звук шагов, голос и, как мне показалось, даже мое дыхание. – Не надо волноваться. Вы уже приняты в Академию, осталось лишь понять, каков ваш дар.
– Понять? Я думала, вы его сейчас разбудите, – мой голос дрожал.
– Нет. Это слишком сложный и длительный процесс, чтобы действовать в спешке, – ответил тот преподаватель, что сидел в белом секторе Созидателей. Он был самым молодым и доброжелательным. Он подбадривающе мне улыбнулся. Я хотела бы попасть в его команду.
– Что бы с вами сейчас не произошло, не бойтесь. Это всего лишь иллюзия, – предупредил седовласый, опускаясь в кресло в красном секторе.
Робея, я прошла к центру и села на каменную тумбу. Она оказалась на удивление теплой, словно внутри был источник огня. Я села поглубже и положила на отполированную поверхность озябшие пальцы.
Послышалась тихая приятная музыка. Я повертела головой, пытаясь понять, откуда она льется, но заметила лишь, как все четверо преподавателей подняли вверх руки. Яркий свет ослепил меня, и я зажмурилась.
Музыка сменилась, сделалась тревожной. Я осторожно приоткрыла глаза, но не увидела никакой Сферы. Бесконечная снежная даль, откуда на меня летела огромная белая птица. Почему-то я думала, что у Созидателей символом является белый голубь, но это был орел.
Подлетев ближе, он начал описывать вокруг меня широкие круги. Орел не спускал с меня напряженного взгляда, отчего мне становилось не по себе. Гордая птица будто сомневалась, стоит ли такая тщедушная добыча, как я, ее сил. Мне было страшно и уже не хотелось стать частью команды Созидателей.
Но неожиданно молодому преподавателю возразили.
– Нет, она Защитник. Гнедой конь символ моего факультета, – сверкнул недовольным взглядом оппонент, сидящий в красном секторе. Ему уже не было скучно. Он не ожидал, что придется спорить.
– Милорды, вы ошибаетесь, – встрепенулся третий. – Черный бык – это знак, что она Разрушитель.
– Не спорьте. Она Элита. Ей явился красный дракон. Чего не случалось длительное время, – седовласый хмурился. Все трое с удивлением уставились на него.
Как я поняла, никто из них не видел того, что происходило со мной, но каждому, сидящему в определенном секторе, открылось, какой из мифических символов посетил меня.
– Как? Не может быть! – когда первый шок прошел, преподаватели разом поднялись со своих мест. Зашумели.
Я втянула голову в плечи. Я – Элита? Но откуда?
– Но откуда? – повторил мои слова молодой преподаватель. – Откуда в семье герцога Элата Дракон?
Мысленно я дала этому преподавателю имя Орел. Он походил на него длинной шеей и взглядом с высока. Лорды не сочли нужным представиться, тогда я решила назвать их сама. Конь, Бык и Дракон – все в соответствии со знаками их факультетов. Так мне было удобнее.
– Я тоже читал документы леди Аннабель Элата, – заявил Конь. Этот преподаватель был высоким и жилистым. Длинная каштановая челка падала ему на глаза, и он все время дергал головой, чтобы откинуть ее. – Отец Разрушитель, мать из семьи Созидателей. Правда, дар герцогини так и не был открыт. Она не пожелала продолжить образование.
– Что-то здесь нечисто, – седовласый Дракон со значением посмотрел на собравшихся вокруг него преподавателей. Обо мне словно забыли. – Сдается мне, что мы имеем дело с бастардом.
– Бастард?! – дал петуха Орел. – У герцога Элата – бастард?
Седовласый шикнул на него, и преподаватель, стоявший ко мне спиной, густо покраснел. Не трудно было догадаться по цвету его ушей.
– Это не наше дело, – строго предупредил Дракон. – Не советую распространяться. В каждой семье есть свои скелеты в гардеробе.
– Но леди Элату придется обучать на факультете Драконов. Она окажется единственной девушкой среди них. Это вызовет у студентов вопросы, – волнуясь, произнес тот, у кого на рукаве был вышит символ черного быка. – Посмотрите на форму ее ушей.
Все преподаватели обернулись на меня. Я невольно потрогала уши. Никогда не думала, что они странной формы. Вроде, как у всех. У нас в пансионе не училось ни одной девочки, у кого оказались бы заостренные ушки. Элиту видно сразу. И да, она действительно встречается очень редко. Мне не доводилось видеть.
– Леди Аннабель, подойдите, пожалуйста к нам, – позвал меня Дракон.
Я слезла с тумбы и, оправив юбку, поспешила присоединиться к мужской компании. Защитник с эмблемой лошади достал из кармана очки и, надев их на нос, вытянул шею, чтобы рассмотреть мое ухо. Вторую ушную раковину разглядывали остальные преподаватели.
– Очень хорошая работа, – заявил Конь. – Если бы не магические линзы, я бы не поверил, что подобное возможно.
Он снял очки и передал их седовласому Дракону. Тот не стал надевать, а посмотрел на мое ухо через стекло, точно через лупу. Потом передал Быку. Тот молодому преподавателю. Я поежилась. Не очень приятно, когда тебя рассматривают сразу четверо незнакомых тебе людей. Захотелось засунуть палец в ухо и потрясти им.
– Согласен. Ей изменили форму ушей. Но как искусно! – восхитился Орел.
– Они у меня должны быть острыми, да? – спросила я, все еще не веря, что подобное происходит наяву.
– Да, – подтвердил Дракон. – Не стану скрывать, но кто-то из ваших родителей имел в роду эльфов.
– То есть, вы хотите сказать, что кто-то из людей, что вырастили меня, мне не родной?
– Ну раз ни у кого из них не было эльфийских ушей, то да. И ваше происхождение определенно хотели скрыть. Провели магическое изменение ушной раковины. Вам решать, задавать родителям вопросы или нет. Предупреждаю сразу, что подобные откровения могут разрушить семью. Возможно, один из них и не догадывается, что воспитывал чужого ребенка.
– Вы полагаете, что отец скрыл от моей мамы, что я ей не родная? Как вы себе это представляете?
Седовласый пожал плечами.
– Например, подменил сразу после родов. Такие случае описаны.
Я широко распахнула глаза.
– А рожденного женой выкинул?
– А вдруг он родился мертвым? – Конь опять мотнул головой, убирая упавшую на глаза челку. – В случае, если вас удочерили, оба ваших родителя вам не родные.
– Скорее всего, леди Элата родила не от мужа. Чтобы скрыть, кто был любовником, она провела магическое изменение ушной раковины, – у Орла было свое мнение.
– И понадеялась, что девочка будет Созидателем, как и она? Слабо верится, – Бык сложил руки за спиной. Он на самом деле походил на могучего животного: широкие плечи, объемная грудная клетка, толстая шея и крупная голова.
– Что же теперь будет? – я пришла в ужас от того, что наше с Аннабель мошенничество чуть не сделало герцогиню Элата прелюбодейкой, а ее супруга рогоносцем. Но больше всего меня удручало, что догадки о моем происхождения будут на устах всего состава Академии.
Я была вне себя от счастья и готова была расцеловать всех четырех преподавателей. Кто бы мог подумать, что все так хорошо сложится?
– Следуйте за мной, леди Дармон, – Дракон указал рукой на дверь.
Я, присев в вежливом поклоне перед свидетелями моего преображения, поторопилась покинуть Сферу. С моего лица не сходила довольная улыбка.
Ура! Леди Дармон будет учиться в Академии для Высших! И даже если здесь объявится настоящая Аннабель, у меня будет шанс закончить образование. Элита в нашем королевстве находится на особом счету. Никто не вздумает разбрасываться столь ценными магами.
Вот уж спасибо моим родителям, кем бы они ни были. Правда, дар еще не разбудили, и неизвестно, насколько он будет сильным, но серая жизнь сироты уже сейчас активно расцвечивалась красками.
Я думала, что седой Дракон сам отведет меня в помещение, куда сгрузили мои сундуки, но он, стоило нам войти в центральное задние, передал меня под попечительство одной из студенток. Явно старшекурсницы. Она окинула меня взором, каким обычно смотрят на мелюзгу.
Высокая, темноволосая и красивая, она выделялась среди остальных студентов, толпящихся в просторном холле. Как я поняла по разговорам, они тсобрались здесь с определенной целью – помочь новичкам освоиться.
Я заметила, что у распахнутых ворот дожидались разрешения въехать сразу три кареты. Как и меня, будущих студентов Академии встречали преподаватели, чтобы проводить их в Сферу. Я была в ней дольше обычного, только поэтому успела скопиться такая очередь. Седовласый тоже видел, что его ждут у ворот, поэтому говорил быстро.
– Познакомьтесь, Анна, это студентка факультета Разрушителей Нида Пейрон. На первых порах она будет вашей наставницей. Можете обращаться к ней по любым вопросам. Нида, покажите леди Дармон ее покои.
Седовласый передал студентке Пейрон круглый жетон с цифрами. Услышав мое имя, Нида более внимательно посмотрела на меня. Это заметил и Дракон. Он поспешил пояснить:
– Да, этого имени нет в списках первокурсников. Произошла замена.
Нида повела меня к винтовой лестнице. Поднявшись довольно высоко, мы попали в длинный коридор с окнами по обе стороны. Через них я увидела, что висящие в воздухе переходы расходились от центрального здания, словно паучьи лапки. Под ними была разбита парковая зона с клумбами и прогулочными аллеями.
– Можно попасть в свой корпус и через улицу, но по переходу получится гораздо быстрее. Особенно в зимнюю пору. Все корпуса так же соединены между собой, – ни на секунду не останавливаясь, пояснила Нида. – Студенты живут в левой части Академии. В правой находятся аудитории, лаборатории и кафедры. Столовая на четвертом уровне центрального здания. Там же, но на третьем уровне – огромная бальная зала, а на втором кабинеты ректора и деканов.
– У вас бывают балы? – я задыхалась с непривычки. Слишком длинный переход и слишком быстрый шаг моей наставницы окончательно лишили меня сил. Трудно подготовиться к таким нагрузкам, когда все время сидишь дома или выходишь на пешие прогулки с зонтиком. Мне было стыдно.
– Да. Как минимум три в год.
– Ого! У нас в пансионе их был всего один – Зимний.
Увидев, что я не успеваю, Нида сбавила темп.
– Потихоньку привыкнешь к высоте. В горах даже обычные нагрузки кажутся непосильными.
– Ах, так вот почему мне не хватает воздуха, – немного успокоилась я.
– Ты откуда?
– С юга. Графство Дармон.
– Не слышала. Небольшое, наверное.
– Да, рядом с землями герцога Элата.
– Я видела имя его дочери в списках первокурсников. Она тоже будет учиться у нас.
– Нет, не будет. Я с ней знакома. Аннабель передумала поступать. Может, когда-нибудь потом, – я была рада, что мне не приходится врать.
Как выяснилось, студенты, хотя и не знали Бель в лицо, были прекрасно осведомлены о ее происхождении. О чем я тут же получила подтверждение.
– Надо будет нашим сказать, что все пари аннулируются. Студенты расстроятся.
– Какие пари? – насторожилась я.
– У нас вдруг изъявил желание учиться Клевьер Ларотт. Переводится на второй курс из Академии Стихий. Это младший сын врага герцога Элата. Знаешь таких братьев? – Нида посмотрела на меня. Я помотала головой. Надеюсь, что при этом я не сильно побледнела. – Мне кажется, герцог Элата узнал об этом и поэтому не пустил сюда свою дочь.
– Все может быть, – ответила я, холодея изнутри. – И в чем заключался спор?
– Мы собирали ставки на развитие их отношений: сделаются врагами, как и их родители, останутся равнодушны или влюбятся. Большинство поставили на то, что дети двух враждующих семейств полюбят друг в друга.
Ого! Интересная предстояла жизнь Аннабель. Хорошо, что во мне обнаружился элитный дар, иначе невольно пришлось бы стать героиней спора.
К концу нашего не такого уж длинного пути, я увидела в окно стоящие полукругом корпуса. Их было всего четыре.
– Они делятся по факультетам? – спросила я.
– Нет. По курсам. Тот, куда мы идем, заселяется только первокурсниками. Последний, стоящий еще выше – занимают выпускники. Есть пятый корпус, но тот уже для магистров и преподавателей. Он находится сразу за центральным зданием. Видишь самый высокий шпиль? Это он и есть.
Я огляделась. Помещение моего жилища на ближайший год было небольшим, но уютным. В центре темный ковер. На одном, но очень широком окне, белая занавеска. По двум сторонам от него узкая кровать и письменный стол в виде бюро со множеством ящичков. Сразу отметила, что на бюро лежат чернильные принадлежности и стопка тетрадей.
В противоположном от кровати углу небольшой диванчик и круглый стол с двумя стульями. Справа от двери гардероб с зеркалом на всю створку. Я засомневалась, что туда поместятся все вещи Аннабель. Она не знала, что здесь выдадут форму?
Хотя те люди, которых я видела в холле, не были одеты одинаково. Наверно потому, что учебное время еще не наступило. Студенты только съезжались после летних каникул. У меня есть пара дней, чтобы освоиться и получить учебники.
Чтобы занять себя и уйти от страхов, которые так и лезли в голову, я взялась за разборку вещей. Решила засунуть в гардероб только те, что могли пригодиться в ближайшее время, а остальные так и держать в сундуках. Но чтобы знать, что приготовила леди Элата для Аннабель, пришлось перебрать их все.
Особая морока вышла с пышными нарядами для бала. Рассудив, что бал не случится сразу же после начала учебного года, я сложила их в отдельный сундук и задвинула его между гардеробом и стеной. Вытащив из дорожного кофра свое несчастное белое платье, которое основательно помялось и требовало чистки, я встряхнула его.
Из пышных юбок выпал широкий пояс, расшитый жемчужинами. Бусины стукнули об пол, и это заставило меня побледнеть. Я резко наклонилась, уже зная, чего не увижу. Моя спина покрылась холодным потом. Я вспомнила, что прятала в складках пояса письмо, в котором просила подругу о помощи и защите от отчима, вздумавшего на мне жениться.
Я лихорадочно перетрясла все вещи, которыми пользовалась в карете. Чуть ли не наизнанку вывернула дорожный кофр и сундук, который принесли во время остановки в богатом особняке. С особой страстью искала халат, который я бросила в ванной комнате. Вполне возможно, что я машинально подняла оброненное в карете письмо и сунула в карман. Но ни халата, ни пижамы в дорожном сундуке не оказалось.
Я рухнула на диванчик и закрыла ладонями лицо. Никак нельзя было, чтобы письмо попало в чужие руки. Там я обращаюсь к Аннабель и ее матери, а внизу подписываюсь собственным именем. Как? Как я могла забыть о нем?
Было бы просто чудом, если бы я выбросила письмо, когда собирала в карете мусор. Я вынесла столько коробочек и салфеток, что вполне могла не заметить небольшой по размеру листочек, исписанный мелким почерком. А вдруг письмо залетело далеко под сиденье? Ведь тряска, когда мы пересекали столицу, была такой сильной, что меня подбрасывало.
Убедившись, что чуда не случилось, письма в вещах нет, я села за стол. Побарабанила пальцами о столешницу.
Если письмо найдет настоящий кучер герцога – а ведь он должен был получить назад свою карету, то наверняка отдаст его леди Элате. Что будет тогда? Скорее всего, она решит, что я прислала письмо Аннабель, а та просто обронила его. Это неплохой вариант. Письмо окажется в руках того, кому оно предназначалось. Герцогиня поймет, почему я сбежала от отчима.
Я не сомневалась, что отчим уже поднял на ноги весь Юг, чтобы отыскать меня. А предъявленное ему письмо сможет сыграть с ним злую шутку. Все будут знать, почему сбежала бедная падчерица. Или того хуже – заподозрят, что он сам держит меня где-то, чтобы сломить волю пленницы, а на людях льет фальшивые слезы, что я, неблагодарная, сбежала.
Я легла на стол и прислонилась щекой к холодной столешнице.
Я уже жалела, что назвалась в Академии собственным именем. Лучше бы я была леди Альфа. Письмо, если оно попадет в руки герцогини, поднимет громкий скандал. Пропажа дочери графа Дармон станет общеизвестна. И однажды слух дойдет до Академии для Высших, где как раз учится сирота Дармон.
– Черт, черт, черт! – я постучалась о столешницу головой.
Я представила другой вариант развития событий: письмо не попало к герцогине. Как поведет себя отчим, когда поймет, что я сбежала? Не сомневаюсь, что Джозеф сразу отметет идею, что меня похитили. Он будет уверен, что я действовала сама, лишь бы не выходить за него замуж. Но будет теряться в догадках, кто помог.
Отчим давно следил за мной и читал всю переписку, но в ней нет и намека, куда я могла податься. Единственное место, куда я за последние полгода ходила одна – это дом герцога Элата. Нет, Джозеф не поднимет скандал. Он начнет искать меня втихую. Будет кружить вокруг особняка Элата, подкупать слуг или посыльных, чтобы узнать о моей судьбе.
Еще один вариант и не самый худший – если письмо попадет в руки «разбойников». Но они и так знают о подмене двух подруг. Ну узнают обо мне больше, чем я хотела бы, но ничего с письмом делать не будут. Им самим неинтересно поднимать скандал, иначе выяснится их роль в похищении и подмене девиц.
Так что самое разумное решение – это сидеть тихо. При первой же возможности постараться отправить записку герцогине Элата, что со мной все в порядке. Мол, не ищите. Как отправить – дело не такое уж трудное.
В Академии работает много простых людей. Те же кухарки, дворники, уборщики помещений. Если познакомиться и заплатить, чтобы передали безымянную записку с парой слов, никто не откажется.
Чтобы больше не думать о потерянном письме, я решила спуститься вниз за формой. Дежурный не нашел моего имени в списках, поэтому попросил прийти завтра, когда он уточнит, кто такая леди Анна Дармон. Сегодня ему некогда было заниматься мною. Постоянно прибывали новички.