Глава 1.
"Именем жизни"
— Милая… милая, открой глазки, солнце уже высоко… — кто-то встряхивал её за плечи, и голос этот — тонкий, дрожащий — дрожал так, будто срывался с последних нитей жизни.
Людмила, привыкшая к своим крепким 45, неожиданно почувствовала, как всё её тело словно стало чужим. Она не могла вдохнуть — не потому что воздуха не хватало, а потому что память и плоть вдруг перестали совпадать. Руки были тонкие, костлявые, живот куда-то исчез, а волосы — волосы... Она отчётливо ощущала, как они щекочут шею, падают на плечи и… касаются поясницы. На Земле у неё были короткие волосы — удобная стрижка «под фен», ведь она была врачом скорой помощи: бег, стрессы, и никакой романтики.
«Авария…» — последнее, что она помнила. Свет фар, удар, её дочь с шариками в багажнике — гендер-пати, она ведь ехала к внукам…
Открывая глаза, она увидела монахиню — худую, почти прозрачную старушку с синими пальцами и глазами, полными слёз.
— Благодарю Свет, ты очнулась… — прошептала она, прижимая руку к груди.
Людмила попыталась приподняться, но руки дрожали.
— Где я?.. — голос тоже чужой, молодой и тонкий, но хрипловатый от пересушенного горла.
— В монастыре Святой Грейлы, дитя моё. Ты — Милана де Лавен, воспитанница приюта, почти сестра. Была в лихорадке, мы уж и отпевание готовили...
"Милана? Кто?.."
Голова кружилась, но сознание хваталось за слова как за спасательный круг. Она не была Миланой. Она была Людмилой, молодой бабушкой, с дипломом врача, с практикой, с домом, мужем, детьми, жизнью.
— Тебе нельзя вставать, — монахиня приложила мокрое полотенце к её лбу. — Но ты... исцелилась сама. Свет внутри тебя засиял.
И тут она увидела свои руки. Тонкие, но сильные пальцы, на ладони — еле заметное свечение. Монахиня вдруг вздохнула и начала хвататься за грудь — судороги.
И инстинкт врача сработал.
Она положила ладонь на грудь женщины, не зная зачем. Просто так. Рефлекс. Как будто хотела передать ей тепло. И — вспышка. Тихая, невидимая, но настоящая.
Боль ушла. Сгорбленное тело расправилось. Женщина расплакалась.
---
Через день в келию вошла старшая сестра Агнесса. Суровая, с прямой спиной, в длинной чёрной мантии.
— Ты исцелила сестру Аделину. Своей магией. Магией жизни. Мы не имели права скрывать тебя. — Она положила на стол небольшой конверт. — Это письмо, что мы хранили с твоего шестнадцатилетия. Завещание твоего дяди, графа Эдгара де Лавена. Оно... содержит указания.
Рядом с письмом лежал мешочек с монетами и лист бумаги, в котором Людмила — теперь Милана — с удивлением прочла билет на корабль, отплывающий в колонии. Америка. Новый Свет.
Сестра Агнесса поклонилась низко, как перед старшей по рангу, и вышла, оставив её одну.
Милана медленно села на край узкой кровати, глядя на своё отражение в мутном стекле. Девушка лет восемнадцати-девятнадцати, с холодными, сияющими серыми глазами, длинными тяжёлыми волосами и хрупкой фигурой, сидела перед ней в простой оливковой одежде. А в душе — взрослая женщина, которая знала, как ставить капельницу в вену в полуслепую.
Она тихо прошептала:
— Людмила умерла… Здравствуй, Милана де Лавен.
---
Глава 2
"Рынок, чай и недостойное бельё"
— Осторожно, дитя моё, ступеньки скользкие, — старушка Аделина придерживала Милану под локоть, когда они спускались в предутренний туман. Монастырь ещё спал, но им нужно было успеть на рынок к рассвету.
Милана шла медленно, чуть придерживая подол длинного, поношенного платья оливкового цвета. Обувь — грубые кожаные башмаки — были на полразмера больше, чем нужно. Её телу, тонкому и чужому, всё вокруг казалось неловким и каким-то нарочито бедным.
— Сестра Агнесса сказала, что портовый билет не имеет срока, — напомнила Аделина. — Дата на нём открытая. Ты могла бы хоть через десять лет заявиться — и всё равно тебя бы посадили.
Милана глубоко вздохнула. Ветер с моря щекотал шею. Значит, путь открыт. Но внутри ещё полыхала тревога.
— Надеюсь, корабль не дряхлая лодка с дырками, — буркнула она.
— Будет тебе! — засмеялась монахиня. — Уверена, тебя ждёт что-то лучшее, раз Свет тебя сам вернул.
Рынок начинался с гама. Первые лучи солнца ложились на ряды с булками, маслом, бочками с квашеной капустой и развесным мёдом. Суета, запах дыма, громкие голоса торговок и визг петухов создавали особую живую музыку города.
Милана остановилась, чуть ошеломлённая — после монастырской тишины тут всё казалось чрезмерным.
— Сначала — продукты, — строго сказала Аделина. — Потом — ткани и карету заказывать.
Милана взялась за дело с привычной земной рассудительностью.
Она купила:
круг сыра, увесистый, с корочкой, пахнущий травами;
две плотные булки с тмином;
кусок вяленого мяса, нарезанный лентами;
маленький мешочек сушёных яблок.
На специи взглянула с тоской — перец стоил как золото.
— Перец только королевы берут, — сказала торговка, раздувая огонь под самоваром. — А соль бери, хорошая, морская. И чай вот — осенний сбор.
Милана приобрела горсть соли и маленький брикет ароматного чая, пахнущего сушёной мятой и дымом.
Следующей целью были вещи.
— Мне бы нижнее бельё, — начала она, уверенно. — Простое. Хлопковое.
Продавщица только моргнула.
— Что?
— Ну, вы понимаете… трусы! Панталоны хотя бы?
— А, милая, панталоны — это уж на зимнюю пору, и только у знатных. А так — сорочка да подюбник, да и всё.
Милана побледнела.
— Простите, что? А… как же… это...
Она сделала руками неопределённый жест в районе бедер.
— Всё дышит, — весело ответила торговка. — Здоровье!
Милана отвернулась, чуть не задохнувшись от смеха и ужаса.
— Всё, — пробормотала себе под нос. — Первым делом в новом доме — трусы. Сошью. Сама.
На ряду тканей было просторно. Шёлка, атласы, бархат — цены пугали, как рентген без страховки.
Она сначала потянулась к тонкому атласу цвета жемчуга, но...
— Милая, это рулонами, — подсказала Аделина. — Да и моль любит. А вот ситец — душа спасения. Легкий, дышит, недорогой.
В итоге Милана приобрела:
рулон ситца с мелким цветочным узором;
кусок плотной шерсти;
мотки нитей: белые, серые и бордовые;
иглы и ножницы — одни хорошие, вторые дешёвые;
небольшой моток для вязания — чтобы не скучать в дороге.
— Возьму ещё кусочек плотной кожи — на подошвы. Чтоб не сносить башмаки за неделю, — сказала она сама себе, заметив, как уставились на неё продавцы. «Новая» Милана говорила непривычно чётко, как будто в ней жили две женщины сразу: одна — робкая сиротка, вторая — городская бабушка, видавшая такое, что здесь и не снилось.
— Дитя, ты как будто точно знаешь, что нужно, — с уважением сказала Аделина.
Милана улыбнулась чуть криво:
— Я просто... стараюсь быть умной. В этом мире, похоже, глупость слишком дорого обходится.
Последним делом они направились к конторе перевозчиков. Там, в пыльном помещении, одетый с лоском дядечка в очках вёл записи в толстом регистре.
Когда Милана подала свой билет, он поднял брови:
— Открытый? Прекрасно. Следующий корабль к Ольмарской колонии отходит через три дня. Я внесу вас в список, миледи. Пассажирская каюта третьего класса. Но корабль достойный — «Лазурная чайка». Вам повезло.
Она вышла на улицу с квитанцией в руке и странным чувством.
Три дня. Три дня до новой жизни.
— Надо сшить мешочек под иголки, — проговорила она сама себе. — И под соль. И под чай... и под здравый смысл, если где найду.
Аделина рассмеялась, но потом вдруг обняла её за плечи.
— Ты сильная, дитя. Но если испугаешься — знай: магия внутри не просто так. Она зовёт вперёд.
Милана кивнула, прижав купленный ситец к груди.
Пусть впереди и страх, и буря. Но она уже не была той, кто ехал к внукам.
Теперь она — Милана де Лавен, наследница жизни, с кругом сыра, рулоном ситца и твёрдым решением пошить себе нижнее бельё, чего бы это ни стоило.
Глава 3
"Пассажирка третьего класса и тётушка с воспоминаниями"
На палубу корабля «Лазурная чайка» Милана поднялась рано утром, когда солнце только начинало пробиваться сквозь туман. Скрип трапов, крики грузчиков, запах гари и морской соли — всё казалось одновременно и новым, и пугающе знакомым. В груди теснилось волнение: впереди был путь в неизвестность.
Она держалась уверенно, как могла. Никто не должен был заподозрить, что у неё нет сопровождения. Платье — простое, но чистое, шляпка приглажена, билет подан с достоинством. Даже когда старший помощник, хмурый мужчина с густыми бровями, недовольно буркнул:
— Третья каюта с краю. Место внизу. Служанка с вами?
— Отстала по пути. Надеюсь, догонит в следующем порту, — солгала она, не моргнув.
Внутри корабля пахло смолой и солью, дерево под ногами скрипело, но всё было вычищено и в меру уютно. Её каюта — узкая, с койкой у стены, деревянным сундуком и крошечным иллюминатором — казалась ей роскошью по сравнению с монастырской кельей.
Уже спустя полчаса она вышла на общую палубу, чтобы осмотреться и попробовать поговорить с кем-то, не привлекая внимания. Там, на скамье у борта, сидела женщина средних лет в просторном дорожном платье цвета мокрого асфальта и внимательно рассматривала чайку на горизонте. Серебряные пряди в волосах не мешали ей выглядеть живо и достойно.
— Простите, вы не против, если я присяду? — вежливо спросила Милана.
— Ни в коем случае. В долгих поездках разговор — лучшее средство от морской качки, — ответила та с лёгкой улыбкой. — Меня зовут Аделиза Мортен. А вас?
— Милана де Лавен. Я еду по делу... дядиному.
— Де Лавен? — переспросила женщина и прищурилась. — А не может ли ваш дядя быть тот самый капитан Рудольф де Лавен? В отставке уже лет десять, с усами как щётка и голосом, будто по бронзовому барабану?
Милана кивнула, удивлённая и немного настороженная.
— Да. Вы его знали?
— Как же не знать! Мы жили в одном городе. Он был человеком сложным — но добрым, если уж вас полюбит. Его сахар был лучшим в округе. Пока, — лицо Аделизы помрачнело, — пока он не стал играть. И не начал пить. Он ведь… всё проиграл, да?
— Насколько я поняла — да, — мягко сказала Милана.
— Вот как жалко, — покачала головой Аделиза. — Но он знал дело. И земля у него была отменная. У вас ведь ферма теперь, верно?
— Наследство, да, — кивнула Милана. — Надеюсь, ещё не совсем развалилось.
— Куда вы держите путь?
— В Брайвуд. Указано в письме.
— Ну надо же, и я туда. Представьте, я живу в Брайвуде последние пятнадцать лет. Там мой дом, сад, овцы. Скукотища смертная, если честно. В пути я просто мечтала, чтоб кто-то рядом оказался, с кем можно поговорить.
Они переглянулись и одновременно рассмеялись.
— Так может, — предложила Аделиза, — мне быть вашей… как бы это назвать… спутницей по случаю? Не хочу лезть не в своё дело, но с виду вы одна. А общество, знаете ли, иногда — валюта покрепче золота.
Милана улыбнулась с благодарностью.
— Я была бы вам очень признательна.
«И это куда лучше, чем пытаться объяснять, где моя служанка», — подумала она.
— Вы знаете, — вдруг сказала Аделиза, — ваше лицо мне нравится. Спокойное. Честное. Только глаза странные. Как будто... они старше, чем вы есть. Знаете, бывают такие люди — как будто в них жизни две.
Милана отвела взгляд.
— Бывает...
Они сидели, глядя на море. Ветер раздувал юбки, чайки кричали над волнами. И впервые с момента пробуждения в монастыре Милана ощутила: она не совсем одна. Есть дорога, есть прошлое, и есть будущее. Пусть даже пока оно пахнет сыром, солью и дразнит отсутствием приличного белья.
Глава 4
"Виконтов сын и спесь монастырская"
На третий день плавания море, наконец, успокоилось. С утра на палубе снова показалась Аделиза, в вязаном сером платке, со складной корзиной в руках — она собиралась вышивать. Милана уже закончила штопать подол ночной сорочки, надорванный в тесной каюте, и вышла подышать.
— А я вас ищу, — бодро сказала Аделиза. — Что вы такая хмурая с утра?
— Иглой укололась, — буркнула Милана, разглядывая палец. — Прямо в кость. И чтоб его...
— Ну-ну! — весело вскинула брови Аделиза. — Это вы что сейчас сказали? Не иначе как матроса вчера целовали — слог-то у вас забористый, не монастырский.
Милана смутилась.
— Простите. Вы правы. Я воспитывалась при обители, но, возможно, слишком много слышала в последние дни на рынке...
— А по мне так вы — настоящий клад, — улыбнулась женщина. — Ругаетесь с достоинством. У вас искра есть.
Вот такие бы девушки и шли в невесты. А то все только и мечтают — «Ох, лорд, ах, виконт!» Лишь узнают, что у меня сын — сразу вьются, как мухи на повидло.
— У вас есть сын? — Милана заинтересованно приподняла бровь.
— Есть, ещё какой! Виконт Брэден Мортен, вдовец, — сказала Аделиза не без гордости. — Остался с дочкой. Девочке пять. А сам всё в делах — поездки, служба, управление. А дом? А дочь? Всё на меня. Старею, а он всё ищет, кто бы «женский дух» в дом привнёс, да чтоб без капризов.
— Простите, — спокойно сказала Милана, — но мне пока далеко до «женского духа» в чужом доме. Меня... ждут дела. Надо понять, что осталось от фермы, какие долги, есть ли вообще средства на ремонт, дом ли вообще пригоден для жилья.
— Ах, да, — вздохнула Аделиза, сдерживая лёгкую досаду. — Простите, я-то уж решила, вы заинтересуетесь. Не поймите превратно — вы мне понравились. Не как невестка. Как человек. Весёлая, но не назойливая. Молчаливая, но с огоньком. Прямо как настойка на черносливе: спокойная, а вдарит — держись.
— Просто… я сирота, — выдохнула Милана, глядя в воду. — Привыкла полагаться на себя. Мне много лет говорили, что я никому не нужна, что без приданого только послушание — мой путь. А теперь вдруг — наследство, билет, корабль... и новая жизнь. Пугает.
— Вот и не пугайтесь. У вас стальной характер. Видно. Только вы одна-то в новый дом не идите. Я же была в имении вашего дяди лет пять назад. Там уже тогда крыша скрипела, как старая гармошка.
Если хотите — по прибытии живите у меня. И не спорьте. Дом просторный, кухня приличная, и служанки добрые, не сплетницы. А я вас присмотрю, пока осмотритесь.
— У меня с собой немного… — начала Милана.
— Вот и хорошо, — перебила её Аделиза. — А то принялась бы нанимать кого попало. А у меня всё своё, надёжное. И вы мне не в тягость. Наоборот. Я с вами смеюсь как с подругой, а мне давно не с кем было так смеяться.
Милана почувствовала, как горло сжало что-то горячее.
— Спасибо вам.
— Ну вот и славно, — подвела итог Аделиза, хлопая по колену. — А ещё, знаете... Мне кажется, вы не так молоды, как хотите казаться. И не так одиноки. У вас в глазах мудрость, будто жизнь у вас была... другая. Или раньше. Не знаю, как объяснить.
Милана отвела взгляд.
— Бывает... такое.
Аделиза не стала настаивать. Она лишь сжала руку Миланы, глядя вдаль, где горизонт сливался с морем.
— А вы, моя дорогая, не простая. Я это чувствую. А значит — всё у вас будет. И ферма. И дом. И, быть может, даже счастье. Только держитесь рядом. Я теперь — как мать-дозорный. И мне не всё равно.
Глава 5
"Цветы на крыше и золото волос"
Городок, к которому подошёл корабль, встретил Милану свежим ветром, ясным небом и запахом жасмина, смело перебивающим морскую соль. Она стояла на палубе, с прищуром вглядываясь в береговую линию, и никак не могла отделаться от странного ощущения: будто это не чужая земля, а возвращение домой.
На холмах — ряды ухоженных садов, зелёные кроны апельсиновых деревьев, поблёскивающие стеклом оранжереи. Белые коттеджи с черепичными крышами утопали в цветах: лаванда, розы, бугенвиллия, плющ.
— Город чистый, — вырвалось у неё вслух. — И… живой. Добрый.
Аделиза, стоявшая рядом, довольно улыбнулась.
— Потому что у нас тут порядок, — сказала она. — И люди землю любят, не только деньгу. Хотя и без неё, конечно, никак.
Карета с гербом виконта ждала на пристани. Милана смущённо прижала ладонь к груди, когда ей подали руку для посадки. Всё здесь — от запаха мыла в карете до ровной мостовой — казалось слишком хорошим, как из книжки.
Дом Аделизы оказался не дворцом, но внушительным особняком с колоннами, резными ставнями и обширным садом. На веранде, в ажурной тени виноградной лозы, играла девочка.
Заметив гостей, она сорвалась с места, и Милана невольно ахнула: у ребёнка были золотистые, как мёд, волосы — густые и волнистые, словно из сказки. Девочка весело засмеялась и бросилась к бабушке.
— Бабушка! Бабушка! А кто это?
— Это наша гостья. Зовут Милана, — ласково сказала Аделиза. — Милана, это Аделайн. Моё солнышко.
— Очень рада познакомиться, — произнесла Милана и, сама не понимая зачем, присела в лёгком реверансе. Девочка фыркнула и прижалась к ней, как к старой подруге. И тут, на какое-то странное мгновение, Милана почувствовала… тепло. Не от солнца. Изнутри. Из глубины груди.
Аделайн была тёплая, как булочка из печи. И настоящая.
— Пойдёмте в дом. Сейчас будет обед. А потом... познакомлю вас с сыном, — сказала Аделиза с прищуром, будто намекала, но не слишком настойчиво.
Сын явился незадолго до конца обеда — в светлом жилете, со строгим выправленным лицом и глубокими, настороженными глазами.
Брэден Мортен — виконт, вдовец, отец.
— Мать, вы не предупредили, что у нас гостья, — сказал он, снимая перчатки. Но голос у него был не суровый — скорее усталый.
Он поклонился Милане сдержанно, но по всем правилам этикета.
— Милана де Шеваль, — произнесла она. — Простите за неожиданность.
— Де Шеваль? — приподнял бровь виконт. — Неужели из южных линий?
— Возможно, — пожала плечами Милана. — Я выросла в монастыре, мне мало что известно о корнях.
— Ах, ну что вы, какие формальности, — перебила Аделиза. — Это та самая наследница Шарля. Едет разбираться с фермой. Брэден, будь добр, после обеда проведи её к поверенному. Заодно покажи город — пусть воздухом подышит. Она после моря бледная, как простыня.
Брэден хмыкнул.
— Конечно, матушка. Как прикажете.
— Это не приказ, это предложение, — строго ответила она и кивнула на Аделайн. — А я с внучкой побуду. А вы, дети, идите. Погуляйте. Мир большой, а встреч мало.
Милана почувствовала, как в груди сжимается что-то тревожное. Она не привыкла, чтобы её так мягко направляли. Но взгляд виконта был честный. Немного печальный. Он не выглядел охотником, скорее... ровесником в усталости. И это её немного успокоило.
А за окнами дома цвели кусты чайных роз, и где-то щебетала птица с голосом, похожим на флейту.
Это был новый мир. И он, похоже, начинал открывать ей двери.
Глава 6
"Город запахов и воспоминаний"
Город оказался ещё приятнее, чем виделся с палубы. Узкие, мощёные улочки чисто выметены, окна домов украшены кружевными занавесками, а на подоконниках — непременно глиняные горшки с цветами. По улицам неспешно ходили люди, кто-то вёз корзины с фруктами, кто-то чинил ставни, кто-то просто стоял в тени, лениво переговариваясь.
Брэден шёл рядом, чуть впереди, предлагая Милане руку лишь тогда, когда мостовая становилась особенно неровной.
— Город живёт рынком, ремеслом и морем, — говорил он сдержанно, но охотно. — Каждое утро сюда прибывают лодки с рыбой и телеги с фруктами. А днём люди разбредаются по своим делам: кто в лавку, кто на работу, кто в чайную.
— А вечером? — спросила Милана, с интересом оглядывая лавку с медом и вареньем, вывешенным в стеклянных банках на цепочках.
— А вечером… — усмехнулся он. — Те, кому есть куда идти, идут домой. Остальные — в увеселительные дома.
Он сказал это с лёгкой, почти незаметной насмешкой, будто хотел проверить её реакцию. Милана не выдала ни удивления, ни возмущения. Она просто посмотрела в сторону, откуда доносились гортанные женские смешки.
Они проходили мимо ярко окрашенного здания с яркими тканями на окнах. Несколько женщин в вырезных платьях стояли у дверей, болтая между собой. Увидев виконта, одна из них звонко позвала:
— Милорд! Сегодня вишнёвый пирог, как вы любите!
Он поклонился слегка.
— Благодарю, леди, но сегодня у меня сопровождение и дело. В другой раз. Возможно.
Милана не сказала ни слова, но краем глаза посмотрела на его лицо — ровное, спокойное, сдержанное. Без тени интереса. Уважительно отвернулся и шагнул вперёд. "Значит, не повеса. Или хорошо умеет держать лицо", — подумала она. Но мысленно отдала ему плюсик. Он не пытался ей что-то доказать — просто был собой.
— В такие дома я не хожу, — сказал он вдруг, будто почувствовав её взгляд. — У меня дочь. Мне хочется быть примером.
Она кивнула.
— Правильно.
— А вы?
— А я сирота. Училась при монастыре. Нас учили иначе.
Он бросил на неё взгляд — короткий, внимательный.
— Понятно. Это многое объясняет.
Они шли мимо булочной, откуда пахло свежеиспечёнными булками с маком. Дальше лавка тканей, за ней — скобяная. На перекрёстке — шляпная, где в витрине развевались шляпы всех цветов. Милана всё рассматривала с любопытством и лёгкой досадой: здесь всё было настоящее. Не витринное, не декоративное, не приукрашенное. Просто нужное.
— Если желаете, могу показать пару лавок с одеждой, — предложил Брэден. — Ваша дорожная сума выглядит скромно, а здесь цены умеренные.
— Было бы неплохо, — вздохнула Милана. — Меня… не предупредили. Оказывается, вещи тут не совсем по привычке продаются. Да и белья почти нет.
Он сдержал улыбку.
— У нас в ходу нижние сорочки и корсеты. А вот про трусы — боюсь, только портные скажут. Но швеи в городе есть хорошие. При желании сошьют по заказу.
— Благодарю за заботу, — ответила она суховато, хотя внутри у неё заиграла лёгкая улыбка. Вот так просто. Вот так обыденно. А ведь совсем другой мир.
Они прошли дальше и вскоре остановились у массивного здания из светлого камня. На фронтоне — герб города. У входа — вывеска с надписью: «Ратуша и нотариат при ней».
— Здесь работает поверенный, господин Клайв Хеннер. Старый знакомый семьи. Вы не волнуйтесь — человек честный, хоть и любитель поворчать.
Кстати, он и вашего дядю знал.
— Правда?
— У него был друг, заядлый игрок. Вот и познакомились. Ваш дядя был непростой человек. В нём была харизма. А потом… потом случилось то, что случается со многими. Не удержался. Проиграл многое. Но его уважали. Он никого не обвинял — ни разу. Всегда платил по долгам.
— Это многое говорит о нём, — прошептала Милана. Горло сдавило — не из-за горя, а от ощущения необратимости.
Брэден посмотрел на неё с уважением.
— Вам будет непросто. Но город — хороший. Люди здесь разные, но не злые. И мать моя — не только добрая женщина, но и тонкий стратег. Она не стала бы брать вас в дом, не почувствовав в вас силу.
— А вы? Что почувствовали?
Он чуть кивнул.
— Что вы не глупая. И что у вас есть цели, о которых вы не говорите. А ещё... что вы умеете держать себя. А в наши времена это почти искусство.
Перед ними открылись двери ратуши, и Милана на мгновение замерла.
Новая глава. Новый город. Новая игра. Только бы не раскрыться слишком рано.
Глава 7
"Поручительство и пара чашек чая"
Кабинет нотариата оказался не таким уж и суровым, как представляла Милана. Уютный полумрак, массивный стол, стопки аккуратно сложенных бумаг, витражи, отбрасывающие цветные отблески на деревянный пол. За этим столом сидел сухощавый мужчина лет пятидесяти с золотыми очками на переносице. Поверенный Клайв Хеннер, судя по табличке у входа.
Он поднял взгляд, оценил Милану за два мгновения — в нём читался ум, усталость и нескрываемое любопытство.
— А вот и наша гостья. Миледи, проходите. Надеюсь, путешествие не было слишком утомительным. — Он слегка поклонился. — Господин виконт, как всегда — честь вам и покой вашему дому.
— Господин Хеннер, без вас мы бы не осмелились сюда соваться, — спокойно отозвался Брэден и жестом пригласил Милану сесть.
— Ну-с… — Поверенный вытянул из ящика папку, щёлкнул застёжкой, развязал тесёмку. — Имение. Ферма. Один наследник. Наследница. Всё по закону. Только...
Он замолчал и, будто между делом, выложил на стол три мешочка, из которых раздался звон монет.
— Дядюшка перед смертью распорядился, чтобы вам передали три кошеля.
Первый — тысяча золотых. Второй — пять тысяч серебром. Третий — столько же в меди. На мелкие расходы, как он выразился.
Милана сглотнула. Даже не прикасаясь, она поняла — это сумма, которой можно управлять небольшим хозяйством. Ненадолго.
— Но, увы, — продолжил Хеннер, перелистнув страницу, — вместе с этими щедротами идут и долги. По записям, имеется три долговых обязательства: два карточных и одно по закладной на имущество. Впрочем, имущество уже перешло к вам, так что долг теперь… тоже ваш.
Милана выпрямилась.
— Простите, карточный долг? Это законно?
— Законно, если он записан и оформлен нотариально. А он оформлен, — с сочувствием пожал плечами Клайв. — Увы, ваш дядя был известен в определённых кругах. Карты и вино... А когда садился играть — всегда подписывал. И платил, если мог.
Милана растерянно смотрела то на поверенного, то на мешочки, то на Брэдена.
— Я даже не знала… Я получила письмо только недавно! Оно, должно быть, шло... годы.
— Это правда, — спокойно подтвердил виконт. — Я лично поручаюсь за неё. Прошу дать отсрочку по долгам. Я подпишу расписку.
Все обязательства она выплатит в течение года. Не больше.
Поверенный посмотрел на него долгим взглядом, затем медленно кивнул и вынул толстую книгу с металлическими застёжками. Перелистал до нужной страницы, подвинул перо и чернила.
— Тогда подпишите здесь. И здесь. Госпожа Милана — вот здесь и здесь. И я сделаю запись о годичной отсрочке.
— А… — Клайв задумался и потянулся к мешочку с золотыми, уже приоткрыв завязки, — может быть, раз уж пошло дело, оплатим часть… для закрытия процентов?
Брэден посмотрел на него без особой эмоции, но слегка приподнял левую бровь. Не резко. Просто — выразительно.
— Или, быть может, — поспешил сказать Хеннер, — не сейчас. Конечно, вы правы. У девушки нет служанки, нет опоры, да и дорога долгая. Разумеется, год — это разумный срок. Так и запишем.
Он суетливо сложил бумаги, убрал мешочки обратно и вежливо поклонился.
— Буду держать документы в порядке. А если понадобится — я всегда здесь. Кстати, миледи… — Он заговорщически подался вперёд. — Ваш дядя оставил кое-что ещё. Речь не о вещах, скорее… об одном человеке. Но это — позже. Год у вас есть.
Пока что — не тревожьтесь.
Когда они вышли на улицу, Милана глубоко выдохнула. Плечи её опустились, она с минуту стояла, глядя на пронзительно синее небо.
— Всё хорошо? — спросил Брэден.
— Вы мне… очень помогли, — тихо ответила она. — Я понимаю, всё получилось слишком гладко. Без вас мне бы дали не срок, а хомут.
— Я предпочитаю помогать достойным. К тому же… вы гостья моей матушки. А это в нашем доме означает многое.
— Я даже не знаю, как вас благодарить...
— Знаете как? — Он повернулся к ней и улыбнулся впервые за весь день по-настоящему. — Позвольте угостить вас чаем. Или кофе. И, если вы не возражаете, расскажите, какие у вас планы. Вам ведь нужно решить, как использовать этот… стартовый капитал. А заодно и подкрепиться.
Ресторан на углу — неплох, пекут отменные пирожки с уткой.
— Не откажусь. Я, признаться, утомилась.
Они пошли рядом.
По улицам, залитым солнцем. По городу, в котором ещё утром она была никем.
Теперь — она наследница. С долгами. С золотом. С чужими ожиданиями.
Но всё-таки — сама по себе.