… Раз в месяц, когда наступает полнолуние и деревья вяжут черными вервями узоры на фоне бледного круглого диска, Зверь начинает рваться со своего поводка, воя от страдания, раздирающего ему грудь. Он жаждет людей, хочет тепла, ласки и любви. Старая Королева не может удержать его ни лаской, ни хитростью, ни болью. Отчаяние зажигается в ее глазах, из иссохшей тощей груди ее рвутся рыдания, она роняет слезы горше яда, но отдает этот приказ – найти невесту Королю, которого иначе как Зверем никак не называют, - и всех красивых молодых девушек в округе прячут, чтобы те не достались Зверю. Ведь он пожрет любую, насытится ее телом, вне зависимости от сословия и достатка.
Да только напрасно все это; их находят, упрятанных на сеновалах и в подвалах, тащат на божий свет за косы, и королевские евнухи выбирают самую крепкую, самую красивую, самую здоровую и чистую девственницу. Родным ее платится огромная сумма, чтобы те не вздумали жаловаться на свою несчастную долю, да только любящие родители не спешат радоваться деньгам и все равно прячут дочерей, не желая им доли королевской невесты.
Старая Королева – само зло. Она любит своего Короля, свет меркнет в ее глазах, когда Зверь отправляется на брачное ложе с очередной невестой, она стонет и мечется по королевской спальне, стеная и заламывая худые старые руки, ломая узловатые пальцы, унизанные дорогими перстнями и кусая тонкие сухие губы. Смешны чулки с бархатными подвязками на ее увядших бедрах, не нужен корсет чтоб поднимать ее дряблую грудь. Ее морщинистое лицо не украсят никакие белила и румяна, и самые роскошные платья не подчеркнут того, чего нет – красоты. Тяжек ее золотой венец, черны ее дорогие одежды, а в дорогих камнях ее украшений словно заточены чьи-то страдающие души, проданные ею демонам…
Королева любит своего Короля.
Зверю едва ли миновало двадцать лет, и восемь из них он держит в руках меч. Дитя сурового снежного дикого Севера и холодного солнца, потомок диких волков и медведей, он был наделен недюжинной силой и неукротим, как снежная лавина в горах. Когда в каменную столицу пришла беда, когда враги вгрызались в глотки защитникам и терзали обескровленную армию, явился он – Зверь в Медвежьей Маске, и беда и смерть отступили. Одним богам известно, почему Зверь отогнал поганых серых крыс от границ, почему он – дикий, немой, не умеющий говорить человеческим языком, - протянул руку помощи Старой Королеве и отбил ее королевство у врагов. Почему он не потребовал за свою победу ничего у каменного черного города – тоже никто не знает, как смог прижиться в каменных стенах дворца после свободного леса, и за что полюбила Старая Королева немого яростного Зверя – осталось черной, как ее каменный город и ее вуали, тайной.
Только она полюбила.
Пропахшего войной, кровью и пожарищами, огромного и сильного, как дикий лесной зверь, в тяжелых меховых одеждах, в шлеме из оскаленной медвежьей головы, закрывающем его голову и лицо. Никто и никогда не видел его лица, кроме Сердечного Брата, никто не слышал дорого слова из его уст. Его огромные, сильные обветренные руки могли только крушить и убивать, его широкие плечи могли только заслонять солнечный свет.
Но Старая Королева полюбила его с первого взгляда. С первого его шага под каменными сводами ее замка. Он словно крался, принюхиваясь как дикий зверь, и она бесстрашно вышла ему навстречу. Она не испугалась.
Его мощная грудь, перетянутая широкими ремнями, была залита кровью и тяжко вздымалась, стальные мышцы буграми перекатывались на иссеченных руках, покрытых старыми шрамами и свежими ранами. Королева не побоялась. Она прижалась к нему, окровавленному, обхватила его мощное тело руками и слушала, как бьется в груди его сильное сердце.
Королева полюбила Короля всей своей старой, пустой душой, неистово и безумно, словно нет и не было ничего в ее землях дороже и прекраснее Зверя. И стала его женой, позабыв своего покойного Короля, который, поговаривают, был прекрасен, добр и милосерден. И отдала Зверю корону, власть и королевство и покорилась ему.
Не это ли была плата за его победу?..
Но Зверь не умел любить. Или, может быть, жаждал иного?.. Да только став Королем, он тотчас начал искать себе невесту, молодую и полную сил, и горе пришло в покои к Старой Королеве. Она рвала волосы на голове и стонала от муки, называемой ревностью, но ничего сделать с Королем не могла. Он настоял на своем.
Но Королева была хитра. Она знала, как любит Зверь. В постели он был так же неистов и дик, как в бою, и иногда кричала она не только от наслаждения. Его не учили быть нежным и его пальцы не ласкали женщин. Хитрая старая Королева, она шептала Зверю в уши, что невеста напугается его, что не захочет, и будет вопить от ужаса и боли, что его образ настолько дик и свиреп, что невеста может и умереть от разрыва сердца.
- Она не примет тебя, о, нет! – шептала Старая Королева. – Ты страшен. А она тебя не полюбит так, как я. Ты не принесешь ей наслаждения так, как приносишь его мне, и она проклянет тебя перед ликом всех богов. Этого ты хочешь?
Но Зверь оставался непреклонен, и хитрая Старая Королева уступала.
Евнухи выбирали девственницу и отводили ее, обмирающую от страха, на брачное ложе Зверю. В полночь он являлся, и тогда крики терзаемой девушки разносились по всему замку, и Королева заламывала руки и плакала, билась в своей спальне, погибая от ревности. Ведь он любил другую.
Скоро являлся Зверь, рыдая и пряча лицо под медвежьей маской. От горя он снова едва не разучился говорить. Слова Королевы подтверждались – девы не принимали его. Каждый раз его ждала кровь и боль, отвращение и ужас, и он уверовал в то, что страшен и безобразен, и что ни одна женщина его не примет.
Он падал в колени своей хитрой Старой Королеве, со страстью сжимал ее худые ноги и плакал, как дитя, выл, как волк на луну, а она утешала его, поглаживая вздрагивающую мощную спину худой костистой ладонью и тайком улыбаясь. После он любил свою Королеву, зло, яростно, и кричала уже она – от счастья, наслаждения, торжествуя свою очередную победу.
Черный Город больше не любил Вольный Север.
Бессовестная Старая королева раз за разом отвечала отказом посланникам, и те возвращались ни с чем обратно.
Денег нет, говорила Старая Королева бессовестно, усмехаясь. Не было денег северянам, обороняющим ее границы от жадных крыс, не было денег им на теплую одежду и на добрые, хорошие шкуры для их шатров. Не было кож для ремней и сапог, не было денег на сталь для наконечников стрел – подстелить дичь или врага, все равно.
Она забрала, отняла у севера самое драгоценное, что было – Зверя, - околдовала его, лишила силы, разума и воли, и теперь отказывала северянам во всем, презрительно называя их варварами. Она знала – стоит им взбунтоваться, пойти войной на столицу, как Зверь воспрянет ото сна, взорвется яростным рыком и выместит на них свою злобу и многолетнюю боль. Погибнут все; и северяне это знали. А потому предпочитали и дальше мерзнуть в дырявых шатрах и есть мясо павших коней, лишь бы… лишь бы…
Старая Королева воистину была умна и хитра. Она понимала, что рано или поздно ее жадность будет наказана, но продолжала творить это зло. Соглядатаи ее черными воронами разлетались вдоль дорог, каркали картавыми голосами в снежных полях, и капали черный яд посланникам севера в глиняные кружки с питьем. Одного за другим их закапывали в промерзшую холодную землю и снег заносил свежие могилы белым покрывалом. Но и эти могилы, словно узлы на старой нитке, подбирались все ближе и ближе к каменному городу, и Старая Королева, обмирая от ужаса, слышала тяжкую поступь того, кто идет с Севера, попирая ногами могильные холмы, шепча краткие молитвы в честь ушедших верных слуг своих.
Снег скрипел под подошвами его меховых сапог, перетянутых на лодыжках засаленными старыми ремнями, дыхание легким белым паром вырывалось из горячей глотки, тяжелая шуба из звериных шкур лежала на его плечах, холодное солнце играло слабыми лучами на золоте его волос. Он был хорош собой, красив суровой мужской красотой – высок, крепко, хорошо сложен.
Именно его Старая Королева боялась, именно его сдерживала всеми силами, именно для него не жалела яда и его страшилась пустить в столицу. Сердечный Брат Короля, единственный человек, которого любил и которому доверял Зверь. Он был старше Зверя всего на пять лет, но это были долгие и трудные годы, а оттого Зверь почитал своего Сердечного Брата как старшего брата, как отца и слушал его наставления. Они вместе рубились в боях с крысами, они латали друг другу раны, и лечили друг друга, вливая горький настой в жарко дышащий рот.
Злые языки говорили, что Зверь и Сердечный брат Короля бросили монетку, кому из них стать Королем. Один принес себя в жертву Северу, надеясь, что за это Старая Королева поможет его народу, и некоторое время так и было. До тех пор, пока хитрая Старая Королева не сломала, не уничтожила Зверя – непобедимого и могучего воина. Когда она уверовала в свою полную власть над Зверем, она отказала северу. И это не могло понравиться Сердечному Брату Короля, отдавшему Старой Королеве самое ценное, что есть у него – друга. И не получившему за это ничего.
Остановившись посреди двора Черного Замка в каменном городе, северянин сунул руки за пояс и громко расхохотался, закинув голову. Его умные васильковые глаза глянули в сторону узких стрельчатых окон, за которыми мелькнула ненавистная черная фигура. Он еще раз недобро усмехнулся, отряхивая снег с плеч, и к нему тотчас подбежал человек - такие обычно сгибаются чуть не вчетверо в подобострастном поклоне, берут тяжелую поклажу и лошадей под уздцы.
Но этот, хоть и проявлял недюжинную гибкость в позвоночнике, смотрел строго и внимательно, и ничего из рук приехавшего господина брать не стал.
- Что Король, - спросил прибывший, - здоров ли?
- Вполне здоров и полон сил, - прошептал встречающий. – Тоска только гложет его сердце.
- Тоска, - задумчиво повторил приехавший, потирая гладко выбритый подбородок. – Он не нашел свою невесту?
- Нет, господин, - тихо и испуганно шептал соглядатай. – То-то и странно. Король молод и здоров, а…
- Не твоего ума дело, - грубо оборвал его северянин, хмурясь и кусая губы. - Ну, веди меня к Старой Королеве. Я поговорю с нею о моих делах.
Северяне не привыкли откладывать своих дел надолго, и приехавший, отряхнув с широких плеч снег, ступил в замок Старой Королевы. Он не отдал своей одежды слугам, от отверг питье и угощение, поднесенные ему с дороги – может, оттого он живым добрался до столицы? - и пинком открыл двери в тронный зал.
- Сердечный Брат Короля прибыл! – прорычал он, и многоголосое эхо разнесло могучий рык по многочисленным переходам в замке. – Требую почестей, положенных мне, внимания и защиты!
Ах, как знать, сколько неудачливых отравителей в этот день отправилось на конюшню – считать спиною плети? Сердечный Брат Короля в самом сердце королевства возвестил о своем прибытии, и отрави его теперь – Зверь убьет любого, даже старую Королеву. Это знал Сердечный Брат Короля, названный брат Зверя, и оттого смеялись его васильковые глаза, глядящие на скорчившуюся на троне старуху в черных траурных нарядах.
- Доброго дня, Этель, - произнес северянин, весело усмехаясь, и Королева задрожала от злобы, стиснула худые пальцы. - Здоров ли Король?
- Зачем ты приехал, Кристиан? – проскрипела Королева, и северянин усмехнулся, ступил к ней ближе.
- Я хотел повидаться с Королем, - ответил он нахально. – И передать ему просьбу от нашего народа. Мне кажется, наши слова отчего-то не доходят до него. Или доходят неправильно. Вероятно, ваши переводчики что-то путают, не понимают наш язык. Так вот я сам ему все скажу – на понятном ему языке.
- Король слышит ваши просьбы, - рыкнула старуха, и тот, кого она называла Кристианом, расхохотался.
- Я не верю тебе, Этель, - просто ответил он. – На Севере тебе никто уже не верит. Все говорят, что ты околдовала или прокляла Короля, оттого он позабыл нас.
Невеста Короля была молчалива и двигалась тихо, как тень. Кристиан, шагающий впереди, то и дело оборачивался, чтобы убедиться, а следует ли подаренная девушка за ним. Она шла.
Кротко уронив бессильные руки вдоль тела, опустив взгляд глаз, и на ее белоснежном лице было написано лишь смирение и неземной, потусторонний покой. Видимо, пыталась бежать из дворца когда-то. Вероятно, сразу после ночи любви с Королем, не желая себе такой судьбы. Не умереть – смерть грех, да и глупое зло против себя. Коли тебя итак уже обидели другие люди, к чему добавлять самую огромную обиду от себя? Она не хотела умирать. Жить она хотела, в ней столько здоровья и силы, что жить бы ей, да детей родить…
Но ее поймали и сломали. У Старой Королевы хорошие палачи, они не зря едят свой хлеб.
Поэтому сейчас она покорно брела за Кристианом, даже не помышляя сделать хоть шаг в сторону, уклониться от его маршрута. И не важно, что сделает с нею приезжий – палачи могут сделать больнее. Она это знала. А если в конце любого пути ее ждет боль, то не все ли равно?.. Кристиан смотрел на девушку, облизывал жадно внезапно пересохшие губы и, усмехаясь, шел дальше.
Погоди же, Старая Королева…
Комнату для Сердечного Брата Короля готовили всегда одну и ту же – достаточно просторную, чтобы вместить купальню, просторное ложе и стол. Это и все, в чем обычно нуждался Кристиан – в хорошем отдыхе после долгого похода и в еде. Но не сегодня.
Перед дверями своей опочивальни Кристиан остановился, снова обернулся на девицу – та немного отстала, словно идти вслед за мужчиной ей было невыносимо трудно и страшно, а оттого шаги ее прелестных ножек были совсем крошечными, - и дождался ее.
Она подошла к дверям и уставилась на Кристиана темными глазами, в которых уже закипали слезы, отчего показалась ему еще краше и невиннее.
- Заходи,- велел он, распахивая перед нею двери. – И ничего не бойся. Я же не Зверь. Я тебя не обижу. Обещаю. Слово Сердечного Брата Короля.
Девушка торопливо ступила в комнату, как-то стыдливо, неловко втянув голову в плечи, и Кристиан, шагнув за ней, накрепко заперся изнутри. Старой Королеве незачем было знать, о чем они будут говорить и чем станут заниматься.
- Ну, поможешь мне раздеться?
Девушка безмолвно и покорно опустилась на пол, готовая стащить огромные сапоги с ног своего нового господина, и тот снова усмехнулся, покачал головой.
- Глупенькое дитя, - проговорил он, склонившись над нею и обнимая ее плечи широкими горячими ладонями. – Не знаешь, как угождать мужчине?
Девушка лишь отрицательно мотнула головой, торопливо отирая быструю слезу, прочертившую блестящую дорожку на белоснежной щеке.
- Ну, не плачь, - Кристиан помог ей подняться, покровительственно погладил ее склоненную голову. – Я не хочу, чтобы ты плакала. Ах, как ты хороша собой! Какие волосы – что шелк! Ты очень красива. Тебе говорили об этом?
- Это проклятье мое, - прошептала она тихо, и Кристиан обнял ее, прижав на миг к своей груди.
- Глупенькое дитя мое, - повторил он. – Ты не знаешь еще, какой это дар. Ну, поступим так: я пойду, помоюсь после долгого пути, а ты разбери мою сумку – там припасы, еда. Не такая мудреная, к какой ты привыкла во дворце, зато не отравленная. И дожидайся меня, согревай мне кровать… Да не углями, глупенькая. Собой. Я хочу видеть тебя в постели совсем нагишом, поняла? И не бойся.
****
Кристиан, неторопливо избавляясь от одежды и осторожно ступая в горячую купальню, полную ароматной воды, размышлял, как же ему подступиться к девушке. Было видно, что она забита и запугана, да так, что не посмеет и пискнуть, если он вздумает ей горло перерезать. Странно, странно это… Прислушался – она шуршала тихо, как мышка в норке, избавляясь от одежды. Затем еле слышно скрипнула кровать – девушка легла и затихла, притаилась. В комнате повисла такая тишина, что не было слышно даже дыхания девицы, лишь сверчок напевал свою песню где-то в теплом углу.
Усевшись в горячей воде, расслабившись, Кристиан пригоршнями плескал ее себе на грудь, стирая с кожи пот и грязь, и все не мог перестать думать о внезапной ярости Зверя. Да, в бою он был дик и неистов, это верно. Резок на слова. Но он никогда не поднимал руки на слабых, тем более на женщин. От чего же начал теперь? Он мог быть неловким, неумелым любовником, это верно. Когда учиться любви, коли вся жизнь проходит в битвах? Сколько времени мирной жизни он видел? Мало. А на войне… Кто там, в походных шатрах, утешает солдат – грязные шлюхи? Их любить особого ума не надо, они вынесут все за пару медяков.
Но получив на брачное ложе богиню, - от одной мысли о девушке, которая ждет его сейчас в постели, у Кристиана кровь забурлила, прилила в пах, заставив член отвердеть и приятно запульсировать, - разве надо ее бить и ломать?! Нет, что-то тут не так. Если бы не заверения верного человека, что Король здоров, Кристиан подумал бы, что Зверя больше нет, что поганые столичные черви убили его, а под маской медвежьей кто-то совсем другой. Но Король был жив. И с ним творилось что-то неладное, прах его побери.
- Я разузнаю, я все разузнаю, старая Этель, - бормотал Кристиан, покидая купальню и отираясь белыми простынями, - я заставлю тебя вернуть мне Зверя!
Неторопливо отодвинул он ширму, отгораживающую его купальню от спальни, так же неторопливо вышел, вглядываясь в полумрак, которые еле-еле разгоняли горящие свечи. Влага блестела на его широкой, мощной спине, на груди, поросшей золотыми курчавыми волосами, узкой дорожкой сбегающей по мускулистому животу до самого паха. Плечи его были широки и сильны, на руках под смуглой кожей перекатывались крепкие мышцы, и девушка, лежащая в постели, чуть ахнула, приподняв голову и уставившись на своего нового господина. Она никогда ранее не видела настолько красивого мужчину, и ей показалось, что среди ночи вдруг солнце взошло.
Девушка проспала недолго. Всего часа хватило ей, чтобы освежить свой уставший, истерзанный страхом, печалью и потрясением разум. Стоило только Кристиану подняться и отойти к столу, как она тоже заворочалась под ворохом тонко выделанных шкур, из-под темного меха показалось ее заспанное хорошенькое личико и огненные спутанные волосы, и Кристиан засмеялся, заметив, что она принюхивается, как сонный еж, выбравшийся из своей травяной норки по весне.
- Есть хочешь, ягодка?
- Хочу, - смущенно призналась девица и улыбнулась.
Улыбка украсила ее лицо еще больше, большие темные глаза под полуопущенными веками засияли, карминовые губы обнажили ровные белые зубы и Кристиан, покачав головой, даже с сожалением подумал о том, что именно она волей судьбы оказалась избрана для осуществления его плана.
«А ведь ее придется отдать Королю, - вдруг понял он. – Она его невеста. Впрочем… может, он все ж ее мне подарит? Что загадывать сейчас?»
- Ну так держи, ягодка. Только еда у меня простая.
Жадно схватив предложенный ей кусок хлеба с ломтиком вяленого жесткого мяса, она взгрызлась в это нехитрое угощение, даже постанывая от удовольствия, перевернулась на спину, блаженно закрыв глаза. Кристиан, неторопливо тушивший свечи, испускающие смрадный тонкий дым серыми лентами, снова глянул на нее и усмехнулся.
«А она не богатого сословия, - подумал он. – Ест, пальцы облизывает. Простая, открытая. Любопытная, живая как белка. Горит, как огонек. Стоило страху отступить, как она ожила. Доверилась мне. Нет в ней неловкости. Чуть не потушили, бедную…»
- Чья ты дочь, Катрина? – спросил Кристиан, припоминая, как девушку называла Старая Королева. Обойдя всю комнату, он потушил все свечи, погрузив ее во мрак. – Я вижу, ты не из знати. Стала бы знатная дама есть мой хлеб… Тьфу ты, у этой старухи даже свечи пахнут смертью и тленом… лучше мои зажжем, всего пару, но нам хватит. Ну, ныряй обратно под шкуры!
- Что ты знаешь о пище, которой потчует Старая Королева? Крысы на помойке питаются лучше, а вот твой хлеб… Мммм, вкусно как! Кажется, всю жизнь не ела ничего такого же вкусного!
Катрина мигом зарылась в мех, только тонкая рука ее торчала наружу, удерживая недоеденное угощение над полом, чтоб не накрошить в постели. Кристиан шагнул в темноте к морозному окошку, стекленному разноцветными мелкими стеклами, рванул раму, сталкивая с нее пухлые шапки снега, и в комнату полился обжигающе-холодный свежий воздух, вытесняя вонючую дымную духоту. Мороз тронул обнаженную кожу Кристиана, отчего дрогнули его мышцы, подобрался живот, ворвавшийся ветер швырнул в грудь мужчин целый рой колючего снега.
- Застудишься, господин, - пискнула Катрина, глядя, как Кристиан, склонив голову, отворачивая лицо от пурги, рвущейся в окно, удерживает раму открытой.
- Ничего, я привычный, - ответил Кристиан. – Но ты не ответила. Чья ты дочь? Торговца? Ремесленника?
- Не угадал, - фыркнула девушка. – Охотника. Мой отец охотился в этих лесах.
- Охотился? – переспросил Кристиан, захлопнув окно. Вой пурги умолк, стало совсем тихо, но холодно, обжигающе холодно, и Кристиан поспешил в постель, к ожидающей его девушке.
Скользнув под теплые шкуры, он обнял ее бедра ледяными ладонями, ухватил за мягкий живот, отчего она завизжала, колотя ногами, засмеялась.
- Живая! – целуя ее душистые щеки холодными губами, шептал Кристиан, подминая ее под себя, нарочно греясь об ее распаренное тело. – Веселая. Хорошая ты девушка, Катарина, охотничья дочь. Так что стало с твоим отцом?
Катрина вмиг смолкла, перестала заливисто смеяться, напряглась. Кристиан почувствовал, как ее руки уперлись в его плечи, словно девушка хотела с ненавистью скинуть его с себя, оттолкнуть.
- Я дорого досталась Королю, - прошептала она с лютой злобой. – Очень дорого. Они гнали меня, а отец бил их стрелами как вепрей!
- Многих убил?
- Восьмерых. Восьмерых, прежде чем его…
- Ничего, Катарина, ничего. Не тебе ли не знать, что иногда жизнь пострашнее смерти будет?
- Твоя правда, господин, - вздохнула Катарина и словно оттаяла, расслабилась, позволила его рукам обнять себя. – Почему ты все время спрашиваешь о нем, господин? О Звере?
- Потому что я приехал сюда ради него, - ответил Кристиан. – Я оставил тут друга и человека, а теперь вдруг слышу о каком-то монстре и чудовище, каковым он никогда не был. И мне не нравится, ой как не нравится то, что я слышу.
- Но он чудовище, - доверительно прошептала Катрина. – Жуткое чудовище! На руках его стальные когти, он ими скребет по стене, приближаясь. Этот жуткий звук… от него я чуть не померла от страха!
- Такая-то бойкая девица? – усмехнулся Кристиан, и Катрина с жаром закивала:
- Видит бог – я не вру! Очень напугалась. От звука его крадущихся шагов, от шуршания его шубы по полу, от его гадкого, злого смеха… Он ходил в темноте по комнате, невидимый, высекая этот скрежет из каменных стен, и тихо смеялся, слыша, как мне страшно, как я плачу и дрожу на ложе, ожидая его.
- Так он не сразу напал?
- О, нет! Ему как будто нравилось пугать меня. Он наслаждался моей беспомощностью и ужасом. Знаешь, господин, как страшно лежать голышом, привязанной за руки и за ноги, не ведая, что придет в голову Зверю? Я уж молила, чтоб все скорее кончилось. Хотела даже, чтоб он убил меня, но он играл, пугал, пока не насытился… Там все стены исцарапаны, я видела. Он всех так пугает. Пьет их отчаяние, страх и стыд.
- Странно это. Старая Королева говорила, что Зверь себя сдерживать не мог, как хотел женщину, а ты говоришь о неторопливом и злобном, расчетливом существе…
- Я с ним тогда была, а не она!- огрызнулась Катрина. – Мне знать лучше, как ведет себя Зверь, когда хочет!
Кристиан вернулся поздно ночью, уставший, но довольный.
Долго возился, разводя огонь в давно простывшем камине, чтобы наполнить комнату теплом. Катрина, проснувшаяся от его покашливания, от треска поленьев в разгорающемся пламени и от гудения поднимающегося по дымоходу дыма и пламени, уселась в постели.
- Господин, - испуганно позвала она. – Что… что случилось?
- Ничего, дитя мое, - задумчиво произнес Кристиан. – Все хорошо… хорошо…
Он смотрел на огонь, ломая в пальцах мелкую щепу, его лицо раскраснелось от жара пламени, и о чем он думал – Катрине он не сказал.
- Король сегодня придет сюда, - произнес он, наконец, и Катрина вскрикнула, до подбородка натянув теплые меха. В темных прекрасных глазах ее вперемешку с пламенем отражался ужас.
- Я не хочу, господин! – в панике вскрикнула она, дрожа, как пойманный в силки заяц. – Он!..
- Он не причинит тебе никакого вреда, - отозвался Кристиан голосом, не терпящим возражений. – Если он только попробует… я сказал, что воткну кинжал ему в сердце, и он на то согласился. Слово Сердечного Брата Короля.
- Согласился?! – удивленно выдохнула Катрина. – Он… говорит?
- Так же, как и мы с тобой, дитя мое, и он весьма разумен. Я застал его в дурном расположении духа, но в здравом рассудке. Он тяжко страдает оттого, что все… так.
- Страдает?! - выкрикнула Катрина, подскочив. – Это он страдает?! После всего, что он сделал?!
- Он один, всеми ненавидим и нелюбим, - ответил Кристиан. – Ладно, прекратим этот бесполезный спор. Ты – его невеста, ему принадлежишь. Забыла? Твоя первая обязанность – любить своего Короля…
Губы девушки вздрогнули, она бросилась лицом в подушки, вздрагивая от рыданий, и Кристиан, почувствовав, как дрожит его сердце, безотчетным движением встал, бросился к ней, обнял ее плечи. Зарылся лицом в ее алые кудри.
- Не плачь, - шептал он, целуя ее плечи, шею, - но ты должна помочь мне, должна! Он должен поверить в то, что он человек, а он в это не верит, о, нет! Он сам себя боится – так околдовала его проклятая старуха! Он хочет знать, что он человек! После… после я заберу, увезу тебя, если захочешь! Я обещаю! Я не позволю ему причинить тебе боль.
- Моя обязанность, - горько ответила ему Катрина сквозь слезы, - любить Короля…
- Ну, не плачь! – уговаривал Кристиан. – Он не прикоснется к тебе, если ты будешь плакать. Он не хочет слез, страданий и страха. Не сейчас. Не с тобой. Он хочет твоего тепла.
Уговаривая девушку, Кристин неторопливо раздевался. Стащил сапоги, расстегнул пояс. Расстегнул куртку и бросил ее в угол. Туда же отправились его штаны и рубаха, и он, обнаженный, прижался к вздрагивающей от слез девушке.
- Не плачь, - шептал он, поглаживая ее гибкую спину сквозь тонкую ткань ее рубашки. – И не бойся ничего. Я с тобой.
Двери чуть слышно скрипнули, но Катрина не услышала этого. Кристиан целовал ее, распуская завязки ее рубашки, поглаживал ее плечи, запускал руки в рассыпавшиеся шелковые волосы.
- Ягодка моя, подразнить тебя? Тебе же понравилось в прошлый раз?
Кристиан стащил с ее нежного тела, блеснувшего белоснежной кожей в свет свечей, рубашку и поставил ее в постели на колени, устроившись между ее ногами. Целуя ее, краем глаза он следил за темной фигурой, чуть слышно движущейся в полутьме, у дверей.
Язык Кристиана снова нашел возбужденный бугорок между ног девушки и погладил его так коварно, так остро, что девушка ахнула против своей воли, дрогнула и ухватилась руками за спинку кровати, дрожа от этой ласки. Удовольствие заставило ее на миг позабыть о своем страхе, она чуть двинула бедрами, ласкаясь об щекочущий ее язык, и возбуждение теплом наполнило ее живот, жаром опалило запульсировавшее лоно.
Его пальцы любовно огладили ее спину, и потому она не сразу поняла, что кроме его рук ее ласкает еще одна – такая же горячая и тяжелая ладонь, скользя по атласной коже ее спины, откидывая с плеч волосы, жадно гладя шею, затылок, зарываясь пальцами в густые пряди.
Кристиан приподнял девушку, переместил ее ниже, усадив себе на живот.
- А вот и ты, - хрипнувшим от возбуждения голосом произнес он, разглядывая Короля. – Снимай же свою шкуру, Зверь.
Катрина испуганно вздрогнула, но Кристиан властно привлек е к себе, поцеловал. Губы его улыбались, у глаз залегли смешливые морщинки.
- Не бойся, - шепнул он. – Я с тобой. Ничего не бойся.
Он снова заставил ее подняться, усадил, и она, обмирая от страха, почувствовала, как позади нее опускается Король, так же, как она, обхватив ногами Кристиана. Зверь страстно прижался к ее спине, и она ощутила его жесткие мышцы, ее обдало жаром его тела. Он был полностью обнажен, и лишь лицо его скрывала маска, такая же, как у Звероликих – поблескивающая мехом медвежья морда, скрывающая лоб, глаза, нос.
Движения Зверя были неторопливы и плавны, белоснежная кожа северянина ослепительно сверкала, как снег, когда его руки легли на ее грудь и длинные красивые пальцы жадно сжались, тиская, сжимая нежную плоть. У своей шеи Катрина ощутила горячее дыхание Короля, тело его дрожало, как натянутая струна, словно он боялся не меньше, а то и больше нее. Кристиан, положив свои руки на жадные ладони Короля, заставил его разжать жесткие сильные пальцы, причиняющие девушке боль, и положил его руки на часто вздымающуюся от страха грудь девушки снова.
- Вот так, - прошептал Кристиан, водя руками Зверя по телу девушки, чуть касаясь, скользя по атласной теплой коже женщины.
Зверь подчинился, словно кроткий и послушный ученик. Его чуткие пальцы ласкали грудь Катрины, большие пальцы то осторожно щекотали остренькие соски, то массировали, чуть вдавливая их в мякоть груди, отчего удовольствие родилось в груди Катрины и острым, как холодный ручей, потоком стекло вниз, к ее животу, разгорелось там жадным знакомым жжением, отчего она нетерпеливо постанывала, извиваясь.