Сознание возвращалось медленно, рывками, будто продираясь сквозь густой, липкий туман кошмара. Первым, что я ощутила, был холод. Не тот привычный холод осеннего утра в моей маленькой квартирке, когда вылезаешь из-под теплого одеяла в поисках тапочек, а всепроникающий, ледяной холод, который, казалось, исходил от самого камня, на котором я лежала. Он пробирал до костей сквозь тонкую ткань, заставляя тело дрожать в мелкой, неудержимой лихорадке. Я попыталась сжаться в комок, но мышцы не слушались, налитые свинцовой тяжестью. Голова гудела, словно чугунный колокол после удара.
Вторым был запах. Густой, пряный аромат сандала и незнакомых благовоний смешивался с едва уловимой металлической ноткой, от которой першило в горле. Запах роскоши и… опасности. Я медленно, с неимоверным усилием, разлепила веки.
Потолок. Высокий, расписанный причудливыми золотыми драконами, которые вились среди темно-красных облаков. Их чешуйчатые тела изгибались в вечном танце, а крошечные рубиновые глаза, казалось, насмешливо взирали на меня сверху вниз. Я моргнула. Драконы не исчезли. Это был не сон.
Паника начала зарождаться где-то в глубине живота холодным, скользким комком. Я заставила себя сесть. Шелк. На мне были одежды из тяжелого, алого шелка, расшитого золотыми нитями. Они скользнули по плечам, обнажая кожу, и я инстинктивно поежилась. Одеяние было невероятно красивым и совершенно чужим.
Я огляделась. Комната была огромной и обставленной с изысканной пышностью, которую я видела только в кино. Резные ширмы из темного дерева, вазы династии Мин с тонкими ветками цветущей сакуры, низкий столик, покрытый черным лаком, и шелковые подушки, разбросанные по гладкому каменному полу. В углу курился бронзовый светильник, источавший тот самый пряный аромат. Единственным источником света были огромные окна, затянутые тончайшей бумагой, сквозь которую пробивался бледный, предрассветный свет.
Где я? Что это за место? Последнее, что я помнила, — это уютное кресло, горячий чай в любимой кружке с котиком и экран ноутбука, на котором шла финальная серия дорамы «Песнь ледяного дракона». Я, кажется, заснула прямо во время самой напряженной сцены…
Мой взгляд упал на руки, лежавшие на коленях. Тонкие, изящные пальцы с длинными, ухоженными ногтями, покрытыми алым лаком. Не мои руки. Мои были с вечно обкусанными ногтями, парой мелких шрамов от кухонного ножа и следами чернил от шариковой ручки. Я сжала и разжала пальцы. Чужие пальцы послушно выполнили команду.
Ужас подкатил к горлу, ледяной и удушливый. Я подползла к стене, где висело большое бронзовое зеркало, отполированное до блеска. Из его туманной глубины на меня смотрела незнакомка. Девушка неземной красоты с кожей, белой, как первый снег, и огромными, темными глазами, в которых сейчас плескался животный страх. Ее черные, как вороново крыло, волосы были собраны в сложную прическу, украшенную золотыми шпильками с жемчугом. Лицо, которое я знала в мельчайших деталях. Лицо актрисы, игравшей Лин Фэй — трагическую наложницу, второстепенного персонажа, чья короткая и печальная история служила лишь фоном для раскрытия жестокости главного антигероя.
Лин Фэй. Наложница, которую обвинили в шпионаже и передаче секретов клана врагам. Наложница, которую Холодный Принц Демонов, Цинь Ло, приговорил к ритуальному самоубийству на рассвете.
Я смотрела на свое новое лицо, и пазл в моей голове складывался с оглушительным скрежетом. Расписной потолок, роскошные покои, предрассветный час… Это была та самая комната. Та самая сцена. Финальная сцена жизни Лин Фэй.
Нет. Нет, этого не может быть. Это бред, галлюцинация, последствие переутомления и слишком большого количества выпитого чая. Я ущипнула себя за руку. Боль была острой и настоящей. Девушка в зеркале поморщилась.
Дверь в покои беззвучно отворилась. Я вздрогнула и отшатнулась от зеркала. В комнату, ступая бесшумно, как тень, вошла молодая служанка в сером одеянии. Ее лицо было бледным и испуганным, она не смела поднять на меня глаз. В ее руках на подушке из алого шелка лежал он.
Кинжал.
Я узнала его мгновенно. Каждый изгиб, каждый символ, выгравированный на лезвии. Короткий, изящный, с рукоятью из черного нефрита в форме свернувшегося дракона. Его лезвие из закаленной лунной стали тускло поблескивало в слабом свете. Тот самый ритуальный кинжал, которым, согласно сценарию, наложница Лин Фэй должна была покончить с собой, чтобы смыть позор со своего имени и умереть с честью.
Сцена из дорамы пронеслась в моей голове с мучительной ясностью: заплаканное лицо Лин Фэй, ее дрожащие руки, мольбы о пощаде, обращенные к ледяной, неподвижной фигуре Принца. И его холодный, безразличный ответ: «Честь — это все, что у тебя осталось. Не теряй и ее». А потом — короткий вскрик и алая кровь на белом шелке.
Служанка опустилась на колени и положила подушку с кинжалом на низкий столик передо мной. Ее руки едва заметно дрожали.
— Госпожа, — прошептала она, не поднимая головы. — Время пришло. Его Высочество ждет.
Его Высочество. Цинь Ло.
В этот момент я поняла, что это не сон и не бред. Это реальность. Жестокая, кошмарная реальность, в которой я очнулась в теле персонажа, обреченного на смерть через несколько минут. По канону у меня не было ни единого шанса. По жизни… кажется, тоже.
Воздух в комнате стал плотнее, тяжелее. Температура упала так резко, что у меня изо рта пошел пар, а кожа покрылась мурашками. Служанка на полу замерла, съежившись, словно мышь перед удавом. Свеча в бронзовом светильнике затрепетала и погасла. Предрассветный свет за окнами, казалось, померк.
В дверях стоял он.
Цинь Ло, Холодный Принц Демонов, наследник трона династии Чжэнь Ло.
В дораме его играл красивый актер с томным взглядом, но сейчас передо мной стояло нечто иное. Не человек. Он был высок, одет в темно-синие одежды, почти черные, расшитые серебряными нитями, которые складывались в узор из ледяных кристаллов. Длинные иссиня-черные волосы были свободно распущены по плечам, лишь несколько прядей были перехвачены серебряным обручем с темным сапфиром во лбу. Его лицо было совершенным и жестоким, словно высеченным из ледника. Бледная кожа, тонкие, надменные губы и глаза… Глаза цвета замерзшей стали, в которых не было ничего, кроме вечной зимы. От него исходила аура силы — темной, древней и абсолютно безжалостной. Это была не игра актера, это была его суть.
Его шаги затихли в коридоре, но холод, который он принес с собой, казалось, впитался в сами стены. Я осталась сидеть на каменном полу, дрожа, и смотрела на предрассветное небо за окном. Отсрочка. Я выторговала себе отсрочку. Но какой ценой? «Докажи свою пользу». Что я вообще могла ему предложить? Знание сюжета дорамы? Если я заявлю, что прибыла из другого мира, где его жизнь — всего лишь сценарий развлекательного шоу, он не отправит меня в храм. Он призовет дворцового экзорциста или просто сочтет сумасшедшей и свернет мне шею, не дожидаясь рассвета.
Нет, действовать нужно тоньше. Мне нужно было дать ему что-то конкретное, что-то проверяемое. Что-то, что докажет мою осведомленность в дворцовых тайнах, не раскрывая моего главного секрета. Я — ходячий спойлер, и это мой единственный козырь.
Я поднялась на ноги, которые все еще были ватными. Сердце больше не пыталось вырваться из груди, но в висках стучал тяжелый, мерный пульс. Подошла к столику и посмотрела на кинжал. Оружие моей несостоявшейся казни. Он лежал на алом шелке, прекрасный и смертоносный. Я протянула руку, но не для того, чтобы взять его. Я отодвинула подушку с кинжалом в самый дальний угол стола. Подальше от глаз.
Нужно было думать. В дораме было множество второстепенных сюжетных линий, полных интриг, предательств и скрытых романов. Мелкие детали, которые сценаристы использовали для нагнетания атмосферы, но которые не влияли на основной сюжет. Именно они мне и были нужны. Что-то достаточно скандальное, чтобы привлечь внимание Принца, но не настолько крупное, чтобы сразу обрушить всю сюжетную конструкцию.
Дверь снова отворилась. На пороге стояли два стражника в черных доспехах с изображением ледяного дракона на груди. Их лица были скрыты шлемами, и они двигались с бездушной слаженностью марионеток.
— Его Высочество ждет вас в Малом зале аудиенций, — произнес один из них безжизненным голосом.
Меня. Сейчас. Кажется, мое «до рассвета» он воспринял буквально.
Я кивнула, стараясь, чтобы это выглядело достойно, а не как кивок приговоренного. Внутри все снова сжалось в ледяной комок. Я шла между двумя стражниками по бесконечным, гулким коридорам дворца. Резные панели из темного дерева сменялись шелковыми гобеленами, изображавшими сцены из жизни демонических предков Цинь Ло. В нишах стояли нефритовые статуи, чьи пустые глаза, казалось, следили за мной. Дворец был великолепен и мертв. Это была роскошная гробница, и я чувствовала себя ее самой новой и испуганной обитательницей.
Малый зал аудиенций оказался небольшой комнатой, где не было ничего лишнего. Стены были затянуты темно-синим шелком, на полу лежал толстый ковер, поглощавший звуки шагов. В центре стоял массивный стол из черного дерева и два кресла. В одном из них сидел Цинь Ло. Он не сменил одежду и выглядел так, будто и не покидал моих покоев. На столе перед ним стояла чашка с дымящимся чаем и лежали несколько свитков.
Мужчина поднял на меня свой ледяной взгляд, когда стража оставила меня одну и закрыла за собой тяжелую дверь.
— Я слушаю, — произнес он, не предложив мне сесть. — У тебя не так много времени, чтобы впечатлить меня.
Я сделала глубокий вдох, собирая все свое мужество.
— Ваше Высочество, вы сказали, что доказательства можно подделать. Но человеческие пороки и тайны подделать сложнее. Я могу указать вам на предательство там, где вы его не ищете.
Он откинулся на спинку кресла, и одна его бровь едва заметно изогнулась. На его руке, лежавшей на подлокотнике, я заметила туго облегающую черную перчатку из тонкой кожи. Она закрывала его кисть и запястье. Странно, в дораме у актера не было перчаток. Возможно, это была деталь, которую я упустила, или… или реальность отличалась от сценария.
— Продолжай, — его голос был ровным, но в нем слышались нотки нетерпения.
— Есть способы проверить мою… осведомленность, — я осторожно подбирала слова. — Прямо сейчас. Назовите любую придворную даму, фрейлину из свиты вашей матушки или любую другую наложницу. Я назову вам три ее тайны. Три факта, которые известны лишь ей одной.
Это был блеф. Назови он случайное имя, и я бы провалилась. Но я делала ставку на его характер. Цинь Ло был стратегом. Он не станет выбирать случайную пешку. Он выберет ту, что уже находится под его подозрением, чтобы проверить, совпадают ли наши знания.
Он смотрел на меня долго, испытующе. Я чувствовала себя под микроскопом. Казалось, он видит меня насквозь, видит мой страх, мою ложь, мою отчаянную игру.
— Фрейлина Сю Мэй, — наконец произнес он.
Я мысленно выдохнула. Бинго! Сю Мэй, тихая и скромная фрейлина вдовствующей императрицы. В тринадцатой серии дорамы выяснилось, что она — шпионка клана Вэй, того самого, который подставил Лин Фэй. Ее разоблачили случайно, но я-то знала ее секреты заранее.
— Первое, — начала я чеканить, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Под половицей в ее комнате, у южной стены, спрятана шкатулка с ядами. Она мастерски разбирается в медленных ядах, которые имитируют естественные болезни.
Цинь Ло не изменился в лице, но его пальцы, не покрытые перчаткой, едва заметно сжались.
— Второе. У нее есть тайный любовник — капитан южной стражи, Ли Ган. Каждую третью ночь он приходит к ней через потайной ход в старой оранжерее.
— Третье, — я сделала паузу, собираясь с духом для самого сильного удара. — Ее младший брат не умер от лихорадки год назад, как все считают. Клан Вэй держит его в заложниках, и именно поэтому она работает на них. Она передает сведения не за деньги, а ради его жизни.
В зале повисла тишина. Я выдала все. Если я ошиблась хоть в одной детали, если реальность здесь отличалась от сериала, мне конец. Цинь Ло смотрел на меня, и в его стальных глазах плескался холодный огонь. Он не был удивлен. Он был… заинтригован. Он поднял руку и ударил в маленький гонг, стоявший на краю стола.
Дверь тут же открылась, и на пороге возник человек в одеждах главы тайной стражи.
Сон был липким, тяжелым, как мокрое одеяло. Он тянул меня на дно, в вязкую, безмолвную темноту, где не было ни страха, ни боли. Но что-то мешало. Что-то настойчиво пробивалось сквозь эту блаженную пустоту. Жар. Он начался как далекое воспоминание о летнем дне, но быстро нарастал, становясь агрессивным, обжигающим. Он пек кожу даже сквозь пелену снотворного.
Потом пришел кашель. Сухой, раздирающий горло спазм, который вырвал меня из дурмана. Глаза нехотя открылись, но вместо изысканных узоров на потолке я увидела лишь клубящуюся серо-черную мглу. Дым. Едкий, удушливый, он наполнил легкие, заставляя меня снова и снова заходиться в приступе мучительного кашля.
Паника ударила, как разряд молнии, мгновенно сжигая остатки снотворного. Огонь. Покои горели. Ли Хуа не просто усыпила меня, она устроила мне погребальный костер.
Я вскочила на ноги, но мир тут же качнулся. Голова кружилась, тело было слабым и непослушным. Я споткнулась о подушку и упала на колени. Жар был невыносим. Я видела, как пляшут оранжевые языки пламени по резным ширмам, как с треском лопаются драгоценные вазы, как чернеет и сворачивается шелк на стенах. Воздуха почти не было. Каждый вдох был пыткой, обжигал горло и легкие.
Нужно бежать. К двери. Я поползла, ориентируясь по памяти. Дым ел глаза, слезы текли по щекам, смешиваясь с копотью. Я задыхалась. В голове стучала одна мысль: «Неужели вот так? Не от кинжала, так от огня? Сценаристы, вы издеваетесь?»
И тут я услышала тихий стон.
Он донесся из угла, со стороны алькова, где обычно спали служанки. Я замерла. Там кто-то был. В дораме покои Лин Фэй были пусты, ее служанок отослали перед казнью. Но это была не дорама.
— Эй! — крикнула я, но из горла вырвался лишь хриплый сип.
Я поползла на звук. В густом дыму я разглядела силуэт, скорчившийся на полу у стены. Молоденькая служанка, лет четырнадцати, не больше. Та самая, что прислуживала мне сегодня утром, чье лицо было бледным от страха. Сейчас она была без сознания, видимо, надышавшись дымом.
Оставить ее? Спасаться самой? Эта мысль была подлой и быстрой, как удар змеи. Я могла бы. Никто бы не узнал. Никто бы не осудил. Но я не смогла. Передо мной был не статист из массовки, а живой, дышащий ребенок. В моей прошлой жизни я бы вызвала пожарных и скорую. Здесь пожарных не было. Были только я и огонь, который с каждой секундой становился все яростнее.
«Проклятье!»
Собрав остатки сил, я взвалила хрупкое тело девушки себе на спину. Она была легкой, но в моем ослабленном состоянии казалась неподъемной. Теперь я отвечала за две жизни.
Обратный путь к двери был адом. Под нами с треском прогибались половицы. Горящая балка рухнула с потолка в паре шагов от меня, осыпая искрами. Шелк на моем платье начал тлеть. Боль от ожогов на руках и спине была острой, но адреналин не давал ей парализовать меня.
Дверь. Тяжелая, дубовая, она уже была объята пламенем по краям. Я навалилась на нее плечом, раз, другой. Замок, раскаленный докрасна, не поддавался. В отчаянии я ударила в нее ногой. Дерево затрещало и, наконец, со стоном подалось внутрь.
Я вывалилась в коридор, таща за собой бесчувственное тело служанки. Чистый, прохладный воздух ворвался в мои горящие легкие. Я жадно глотала его, кашляя и отплевываясь сажей. Вокруг уже была суматоха. Крики, бегущие стражники с ведрами, испуганные лица других наложниц, выходящих из своих покоев.
Я осторожно опустила девочку на пол. Кто-то из слуг подбежал к ней, начал приводить в чувство. А я стояла, шатаясь, посреди коридора. Мои роскошные одежды превратились в обгоревшие лохмотья, волосы растрепались, лицо и руки были черными от копоти. И все смотрели на меня. Не с сочувствием. С подозрением.
Из толпы вышла Ли Хуа. Она была безупречна. В платье цвета утреннего неба, с идеальной прической. На ее лице была маска тревоги и участия, но в глазах плясали торжествующие искорки.
— Сестра Лин Фэй! — воскликнула она так, чтобы слышали все. — Какое счастье, что ты спаслась! Мы так волновались! Но… как это случилось? Ты ведь была заперта. И почему ты одна уцелела, когда все вокруг горит?
Ее слова были сладким ядом. Она не обвиняла прямо. Она лишь задавала вопросы, сея семена сомнения в умах окружающих. Я видела, как закивали стражники, как зашептались наложницы. Конечно. Приговоренная к смерти наложница устраивает пожар, чтобы сбежать под покровом хаоса. Логично. Жестоко и логично.
— Спроси об этом своих слуг, Ли Хуа, — прохрипела я. — Особенно ту, что принесла мне «успокаивающий» чай.
Ли Хуа картинно ахнула, прижав руки к груди.
— Что ты такое говоришь, сестра? Ты, должно быть, надышалась дымом. Мои слуги…
Она не успела договорить. Суета и крики внезапно стихли, сменившись испуганным шепотом и почтительной тишиной. Температура в коридоре резко упала. Пламя, вырывающееся из дверного проема моих покоев, затрепетало и пошло рябью, словно отражение в воде.
В коридоре появился Цинь Ло.
Он шел сквозь толпу, и люди расступались перед ним, как вода перед ледоколом. Он даже не смотрел на них. Его стальные глаза были устремлены на огонь. Он не кричал приказов, не звал стражу. Он просто поднял руку. Ту самую, без перчатки.
И холод хлынул из него видимой волной.
Это было невероятное, пугающее зрелище. Воздух перед ним начал мерцать и кристаллизоваться. Я видела, как иней мгновенно покрыл стены и пол, расползаясь от его ног серебряной паутиной. Языки пламени, соприкасаясь с этой волной холода, замерзали на лету. Они не гасли. Они превращались в хрупкие, оранжево-красные скульптуры, которые с тихим звоном осыпались на пол ледяной крошкой. Он уничтожал огонь холодом, пожирая его, уничтожая саму его суть. За несколько мгновений ревущий пожар превратился в ледяную, безмолвную пещеру, украшенную застывшими останками пламени.
Когда все было кончено, он опустил руку. Коридор погрузился в мертвую тишину, нарушаемую лишь тихим треском остывающего льда. Цинь Ло медленно повернулся и посмотрел на меня. Его взгляд был холоднее, чем магия, которую он только что явил.
Тишина, наступившая после моего отчаянного заявления и вспышки на руке, была плотнее и страшнее, чем грохот рушащегося потолка. Она давила на уши, заставляя кровь стучать в висках. Десятки глаз были прикованы к моей руке, где под копотью все еще ощущалось ледяное покалывание — фантомный след исчезнувшего света.
Ли Хуа стояла, как соляной столп, ее лицо превратилось в белую маску ужаса. Вся ее напускная уверенность, вся ее ядовитая сладость испарились, оставив лишь голый, первобытный страх. Она смотрела не на меня, а на место, где только что сиял символ.
Но я смотрела на Цинь Ло. Его реакция была важнее всего. Ледяная броня его самообладания треснула, и на мгновение я увидела в глубине его стальных глаз то, чего никак не ожидала — смятение. Это было не просто удивление, а глубокое, почти суеверное потрясение, словно он увидел призрак из древней легенды. Этот взгляд длился лишь секунду, а затем стальная маска вернулась на место, еще более холодная и непроницаемая, чем прежде.
— Всем разойтись, — его голос прозвучал тихо, но в нем была такая властная мощь, что никто не посмел ослушаться. Толпа наложниц, слуг и стражников мгновенно дрогнула и начала таять, бросая на меня испуганные, любопытные взгляды. Ли Хуа, спохватившись, попыталась юркнуть прочь вместе со всеми, но голос Принца остановил ее, словно удар хлыста.
— Ты, — он даже не назвал ее по имени, — останешься.
Мужчина подал сигнал главе стражи. Двое воинов в черных доспехах тут же встали по бокам от окаменевшей Ли Хуа, отрезая ей путь к отступлению.
Затем Цинь Ло подошел ко мне. Он двигался с хищной, плавной грацией, и я инстинктивно отшатнулась. Он остановился так близко, что я чувствовала ледяное дыхание, исходившее от его тела. Не глядя на меня, мужчина протянул руку и властно взял мою левую ладонь. Его пальцы были холодными, как металл, их прикосновение обжигало даже сквозь слой сажи. Он внимательно осмотрел тыльную сторону моей ладони, где только что сияла метка. Ничего не было. Кожа была чистой, если не считать копоти и пары свежих царапин.
— Что это было? — спросил он так тихо, его слова предназначались только мне.
— Я… я не знаю, Ваше Высочество, — прошептала я, и это была чистая правда. В дораме у Лин Фэй не было никаких магических меток. Это была новая, пугающая переменная.
Он отпустил мою руку так же внезапно, как и взял. Его взгляд переместился на Ли Хуа.
— Ты слышала ее клятву, — констатировал он. — И видела знак. Небеса, кажется, уже вынесли свой вердикт. Но я предпочитаю подтверждать их решения на земле.
Он повернулся к ней, и его лицо стало жестким, как у судьи, выносящего смертный приговор.
— Ты подсыпала ей снотворное?
Ли Хуа вздрогнула. Паника в ее глазах сменилась отчаянной изворотливостью. Она знала, что на кону ее жизнь.
— Нет! Ваше Высочество, клянусь, я бы никогда…
Она не договорила. В тот самый момент, когда ложь сорвалась с ее губ, моя левая ладонь снова вспыхнула. На этот раз я была готова. Я не вскрикнула, лишь стиснула зубы, когда ледяная боль пронзила кожу. Серебристый свет залил коридор, заставив Ли Хуа замолчать на полуслове. Символ на моей руке пульсировал ярко и требовательно, словно живое существо, уличающее лжеца.
Цинь Ло медленно повернул голову и посмотрел на мою руку, а затем снова на Ли Хуа. В его взгляде не было ярости. Было нечто хуже — холодное, расчетливое презрение.
— Увести, — бросил он стражникам. — Допросить. Я хочу знать все. Имена, сообщники, мотивы.
Ли Хуа закричала, когда стражники грубо схватили ее за руки. Ее безупречная маска слетела, обнажив уродливую гримасу ненависти и страха.
— Это колдовство! Она ведьма! Она околдовала вас, Ваше Высочество! — вопила она, пока ее тащили прочь по коридору. Ее крики становились все тише и, наконец, затихли вдали.
А я осталась стоять перед Принцем, пока символ на моей руке медленно угасал. Я была не просто свидетельницей. Я была оружием. И владелец этого оружия сейчас стоял передо мной, изучая меня с пугающей интенсивностью.
— За мной, — коротко приказал он и, не дожидаясь ответа, пошел прочь.
Меня отвели не в темницу и не в комнату для допросов. Меня привели в его личный кабинет — строгую, почти спартанскую комнату, где единственным украшением были стеллажи, от пола до потолка заставленные свитками. Пахло старой бумагой, чернилами и озоном.
Тянь Мэй уже была там. Старая служанка ждала меня с тазом теплой воды, лечебными мазями и чистой одеждой. Пока она осторожно смывала с меня копоть и обрабатывала ожоги, которые, к счастью, оказались не слишком глубокими, Цинь Ло сидел за своим столом и молча наблюдал. Его присутствие наполняло комнату напряжением.
— Госпожа, вам очень повезло, — шептала Тянь Мэй, накладывая прохладную мазь на мою спину. — Метка Истинности — это дар и проклятие. Легенды говорят, она выбирает лишь тех, в чьем сердце нет лжи.
Дар и проклятие. Звучало зловеще.
Когда я была приведена в относительный порядок и переодета в простое, но чистое платье, Тянь Мэй поклонилась и вышла, оставив нас наедине.
— Итак, — начал Цинь Ло, поднимаясь из-за стола. Он подошел к окну и посмотрел на дворцовые сады, где уже занимался рассвет. Тот самый рассвет, который я не должна была встретить. — Теперь ты — мой личный детектор лжи. Ценный актив. Но очень хрупкий.
Он повернулся ко мне.
— Слухи о том, что произошло, уже расползаются по дворцу. Одни будут называть тебя святой, другие — ведьмой. И те, и другие захотят либо использовать тебя, либо уничтожить.
— Что… что вы собираетесь со мной делать? — спросила я, мой голос дрогнул.
— Использовать, — ответил он без колебаний. — У меня во дворце много врагов. Некоторые из них сидят в моем Малом совете и улыбаются мне в лицо. Сегодня у нас будет небольшое совещание. Ты будешь присутствовать.
Мое сердце ухнуло в пятки. Он собирался бросить меня в змеиное гнездо.
Через час я стояла в углу того самого Малого зала аудиенций, где всего несколько часов назад решалась моя судьба. Теперь я была здесь в новой роли. В зале собралось пятеро мужчин — самые доверенные советники Принца. Все они были пожилыми, облаченными в дорогие шелка, их лица были непроницаемыми масками. Они с нескрываемым любопытством и подозрением косились в мою сторону.
Дни, предшествовавшие великому смотру, тянулись, как густая патока. Я сидела в своих новых, роскошных покоях, которые ощущались скорее позолоченной клеткой, чем домом. Слуги кланялись ниже, наложницы при встрече шарахались в сторону, а за каждым моим шагом следили невидимые глаза стражи Принца. Я была одновременно диковинкой, оружием и узницей. Дар и проклятие, как сказала Тянь Мэй. С каждым днем я все острее ощущала истинность ее слов.
Слухи обо мне расползлись по дворцу, мутируя в самые причудливые формы. Для одних я была святой, отмеченной небесами, для других — ведьмой, подчинившей себе Принца темным колдовством. Правда, как обычно, была где-то посередине, и она была куда прозаичнее и страшнее: я была просто попаданкой, отчаянно пытающейся не умереть.
День смотра настал, холодный и ясный. Воздух звенел от напряжения. Огромная дворцовая площадь была заполнена до отказа: воины в начищенных до блеска доспехах, представители знатных кланов в шелках и парче, и, конечно же, маги из разных сект, прибывшие продемонстрировать свое искусство.
Меня одели в платье цвета глубокой ночи, расшитое серебряной нитью, повторяющей узор инея. Волосы уложили в сложную прическу, но не стали украшать золотом или жемчугом. Мой статус был неопределенным, и наряд это подчеркивал. Я не была обычной наложницей, но и не принадлежала к семье Принца. Я была его тенью, его диковинным артефактом.
Мое место было на помосте, позади трона Цинь Ло, но чуть в стороне. Достаточно близко, чтобы все видели, что я нахожусь под его покровительством, и достаточно далеко, чтобы не оскорблять своим присутствием высокопоставленных гостей.
Когда появился Цинь Ло, по площади пронесся почтительный вздох. Он был облачен в парадные черные доспехи с вычеканенным на груди ледяным драконом. На плечах лежала мантия из горностая, а волосы были собраны в высокий хвост, скрепленный нефритовой заколкой. Он был воплощением силы и холодной, неприступной власти. Мужчина сел на трон, высеченный из цельного обсидиана, и окинул собравшихся своим ледяным взглядом. Смотр начался.
Я старалась не смотреть в сторону гостевой трибуны, где сидели главы кланов, но чувствовала на себе их взгляды. Особенно один. Тяжелый, изучающий, проникающий под кожу. Вэй Жан. Я знала, что он там. Пожилой, с ухоженной седой бородой, в одеждах ученого, а не воина. Его лицо было добродушным и мудрым — идеальная маска для хитрого, безжалостного паука, плетущего интриги в тени трона. Он — причина, по которой я оказалась в этом теле. Мой несостоявшийся палач.
Первыми выступали воины, демонстрируя виртуозное владение оружием и боевыми построениями. Затем начался турнир магов. Это было захватывающее и пугающее зрелище. Маги огня создавали ревущих фениксов, маги земли воздвигали и рушили каменные стены, маги воды плели изящные и смертоносные хлысты.
Но я не могла наслаждаться представлением. Мои ладони вспотели. Я знала, что должно произойти. В дораме именно на этом турнире произошло первое открытое покушение на Цинь Ло. Хорошо замаскированное, хитрое, почти идеальное.
Я вглядывалась в лица магов, выходивших на арену. Вот он. Мастер Лин из клана Белого Тигра. В сериале он был второстепенным персонажем, верным союзником Принца. Но на самом деле его семью держал в заложниках Вэй Жан, и он был вынужден стать убийцей. Его заклинание, «Танец тысячи лезвий», выглядело как эффектный фейерверк из световых осколков, но один из этих осколков был настоящим, сгустком концентрированной энергии, способным пробить любую защиту. Он должен был ударить Принца прямо в сердце.
Мастер Лин вышел в центр арены. Он поклонился трону. Цинь Ло едва заметно кивнул ему в ответ. Я видела, как дрогнули пальцы мага. Он не хотел этого делать.
Что мне делать? Закричать? «Осторожно, он предатель!» Меня сочтут сумасшедшей. Броситься к Принцу? Стража проткнет меня копьями, прежде чем я сделаю хотя бы шаг. Моя метка? Она реагирует на ложь, а не на намерения. Я была бесполезна.
Мастер Лин начал плести заклинание. Воздух вокруг него загустел, засветился. Я видела, как Вэй Жан на гостевой трибуне едва заметно подался вперед, его глаза хищно блеснули.
Время замедлилось. Вот они, тысячи сияющих лезвий, сорвались с рук мага и вихрем устремились вверх, чтобы затем обрушиться на арену зрелищным дождем. Все смотрели на это затаив дыхание. Все, кроме меня. Я смотрела на один-единственный осколок. Он был чуть ярче других, и летел не вверх, а по прямой, низкой траектории. Прямо в грудь Цинь Ло.
У меня не было времени думать. Мое тело сработало на чистых инстинктах, на отчаянном желании выжить, которое было сильнее страха и придворного этикета.
Я сорвалась с места. Два шага, отделявшие меня от трона, я преодолела в один прыжок.
— Ваше Высочество! — выкрикнула я и, не дожидаясь реакции, со всей силы толкнула его в плечо.
Это было немыслимо. Неслыханно. Наложница посмела не просто прикоснуться к Принцу на публике, а толкнуть его, сбить с трона. По площади пронесся потрясенный вздох, перешедший в крик ужаса.
Цинь Ло, не ожидавший нападения со спины, потерял равновесие. Он не упал, но сместился в сторону ровно на полметра. И в то же мгновение мимо его плеча, там, где только что была его грудь, пронесся ослепительно-белый луч света. Он ударил в спинку обсидианового трона.
Раздался оглушительный треск. Трон, высеченный из камня, способного выдержать удар тарана, треснул. От места удара во все стороны пошли глубокие белые борозды, из которых валил пар. Если бы этот удар пришелся в человека, от него не осталось бы и мокрого места.
На площади воцарилась мертвая тишина. Все поняли, что только что произошло. Это было не представление. Это было покушение.
Цинь Ло медленно выпрямился. Его лицо было белее мела, но не от страха, а от ярости. Он посмотрел на расколотый трон, затем на мастера Лина, которого уже скрутила стража, а потом его взгляд, холодный и тяжелый, как ледниковая морена, остановился на мне.
На площади повисла звенящая тишина. Слова Вэй Жана, облеченные в заботу о традициях и благополучии Принца, были ударом искусного фехтовальщика — точным, смертоносным и неотразимым. Он бросил вызов не человеку, а целой системе верований, и я оказалась в эпицентре этого столкновения.
Я смотрела на Цинь Ло, отчаянно ища в его лице хоть какой-то знак, хоть намек на то, что он не отдаст меня. Но его лицо было высечено из льда. Мужчина стоял неподвижно, и только капли его темной крови, падавшие на серые плиты с разорванной перчатки, выдавали бушующую в нем ярость. Он был загнан в угол. Отказаться выдать меня храму означало бы публично признать, что его воля выше воли богов и традиций предков. В мире, пропитанном ритуалами и суевериями, это было бы политическим самоубийством.
— Храм получит то, что ему положено, — произнес он наконец. Его голос был ровным и холодным, но я услышала в нем едва уловимую вибрацию сдерживаемого гнева. Он не посмотрел на Вэй Жана. Его стальные глаза на одно короткое, бесконечное мгновение встретились с моими. В них не было ни сочувствия, ни обещания. Лишь холодный приказ: «Терпи».
Вэй Жан едва заметно улыбнулся уголками губ. Победа. Он победил.
Из-за спины главы Совета Старейшин выступили двое. Они не были похожи на дворцовую стражу в их черных доспехах. Эти были одеты в длинные белые одежды, расшитые серебром, их лица были строгими и отрешенными. Храмовые стражи. Жрецы-воины. Они подошли ко мне, и толпа почтительно расступилась. Один из них взял меня за локоть. Его прикосновение было безличным и твердым.
Меня повели прочь с площади. Процессия напоминала путь на эшафот. Люди смотрели на меня со смесью страха, любопытства и благоговения. Я больше не была просто наложницей. Я стала символом, знамением, чудом или проклятием. Я шла с высоко поднятой головой, хотя внутри все сжалось в ледяной комок. Я не знала, что такое это «Зеркало Правды» и какие ритуалы меня ждут. Я знала только одно: я попала в руки врага моего единственного, пусть и сомнительного, защитника.
Храм Вечного Льда располагался в самой высокой точке дворцового комплекса. Высеченный в белом камне, он возвышался над пагодами и садами, устремляя свои серебряные шпили в небо. Воздух здесь был разреженным и холодным, пахло ладаном, талым снегом и вечностью. Это место было древнее, чем сама династия демонов, и оно внушало трепет.
Меня ввели в главный зал. Огромное, гулкое помещение без окон, освещенное тысячами свечей, чей свет отражался от ледяных кристаллов, вросших прямо в стены. В центре зала, на возвышении из черного мрамора, стоял алтарь. А на нем — два предмета, приковавшие мое внимание.
Первым было Зеркало. Большое, в человеческий рост, в раме из кости неизвестного зверя, покрытой рунической вязью. Его поверхность была не серебряной, а абсолютно черной, гладкой, как застывшая вода в безлунную ночь. Оно не отражало ни свечей, ни сводчатого потолка. Оно поглощало свет.
Рядом с зеркалом, на белой шелковой подушке, лежал кинжал. Не такой изящный, как тот, что предназначался для моей казни. Этот был старше, его рукоять была сделана из потемневшего серебра, а лезвие казалось выкованным из самого льда. Кинжал Клятвы. Артефакт, который я видела в дораме, но чье истинное предназначение осталось за кадром.
У алтаря меня уже ждали. Верховный Жрец, седой старец с лицом, похожим на потрескавшуюся от времени кору дерева. Вэй Жан, стоявший по правую руку от него с видом благочестивого попечителя. И Цинь Ло. Он стоял в тени колонны, в стороне от всех, и молча наблюдал. Его присутствие было почти физически ощутимым якорем в этом море враждебности.
— Подведите ее, — скрипучим голосом приказал Верховный Жрец.
Храмовая стража подтолкнула меня к алтарю. Я остановилась в паре шагов от черного зеркала.
— Душа, пришедшая в этот мир, — начал жрец нараспев. — Несет в себе отпечаток своего истока. Зеркало Правды не отражает плоть. Оно отражает суть. Оно покажет нам, кто ты: дитя Небес, отмеченное светом, или порождение Бездны, скрывающее тьму. Смотри.
Двое послушников взяли меня за плечи и заставили сделать последний шаг. Я оказалась лицом к лицу со своей судьбой, заключенной в черной глади зеркала. Я заглянула в него.
Сначала не произошло ничего. Я видела лишь свое отражение — испуганную девушку в темном платье, лицо Лин Фэй с моими глазами, полными ужаса. Но затем поверхность зеркала пошла рябью, словно в него бросили невидимый камень.
Отражение начало меняться. Черты лица Лин Фэй поплыли, исказились, а затем… начали таять, уступая место другим. Моим. Настоящим. Я увидела себя. Не наложницу в шелках, а ту, кем я была до этого кошмара. Девушку из двадцать первого века. На мне была моя любимая растянутая футболка с логотипом какой-то группы и потертые джинсы. Мои коротко стриженные волосы были растрепаны.
И это было не все. За моей спиной в зеркале на одно ослепительное, безумное мгновение возник фон. Не холодные стены храма, а залитая неоновыми огнями улица ночного мегаполиса, проносящиеся мимо фары машин, витрины магазинов. Другой мир. Чужой. Невозможный.
Картинка продержалась не дольше удара сердца, а затем зеркало снова стало просто черным. Но этого было достаточно.
По залу пронесся вздох, полный суеверного ужаса. Я обернулась. Лица жрецов были белыми от страха. Верховный Жрец отшатнулся от алтаря, его глаза были расширены от потрясения. Он смотрел на меня так, словно я была чудовищем.
— Что это?.. Что это было? — прошептал он, заикаясь. — Эти одежды… этот мир из стекла и огня… Она… Она не из этого мира!
Паника начала охватывать служителей храма. Они пятились, крестились какими-то своими символами, шептали молитвы.
Я перевела взгляд на Цинь Ло. Он больше не прятался в тени. Принц вышел на свет, и я впервые увидела на его лице не просто трещину в ледяной броне, а полный и абсолютный шок. Его мир, его реальность только что дали сбой. Невозможное оказалось правдой.
Но Вэй Жан был спокоен. Более того, он выглядел довольным, словно все шло точно по его плану. Он подошел к все еще бормочущему от ужаса Верховному Жрецу и положил ему руку на плечо.
Слова Вэй Жана звучали в гулкой тишине храма, как приговор гильотины. «Принести в жертву». Так просто. Так окончательно. Весь мой страх, вся моя отчаянная борьба за жизнь свелись к одному короткому, фанатичному решению. Верховный Жрец, чьи глаза горели теперь священным огнем, сделал шаг к алтарю и потянулся к Кинжалу Клятвы.
Мир сузился до блеска ледяного лезвия. Я видела, как свет свечей играет на его гранях, видела, как дрожат старческие пальцы, тянущиеся к рукояти. Это конец. Я проиграла. Я переписала одну сцену канона, но лишь для того, чтобы попасть в другую, еще более страшную ловушку, которой в сценарии вообще не было.
Паника затопила сознание, ледяная и липкая. Я хотела закричать, броситься бежать, но ноги словно вросли в мраморный пол. Мое тело онемело от ужаса. Я могла лишь смотреть, как рука жреца смыкается на рукояти кинжала.
— Достаточно.
Голос Цинь Ло не был громким, но он прорезал напряженную тишину, как удар ледяного молота. Он прозвучал не как просьба, а как приказ, не терпящий возражений.
Все взгляды обратились к нему. Он вышел из тени, и шок на его лице сменился привычной ледяной яростью. Мужчина шагнул вперед, вставая между мной и алтарем. Его фигура в черных доспехах казалась несокрушимой скалой.
— Ваше Высочество, — прохкрипел Верховный Жрец, не выпуская кинжала. — Воля Небес ясна! Скверна должна быть очищена! Это древний закон!
— Закон гласит, что жертва должна быть чистой и добровольной, чтобы умилостивить богов, а не напуганной и принесенной в угоду панике, — отчеканил Цинь Ло. Его взгляд впился в Вэй Жана, стоявшего за спиной жреца. — Поспешная жертва, оскверненная страхом, принесет не благословение, а проклятие. Вы, глава Совета, должны знать это лучше других.
Вэй Жан изобразил на лице оскорбленную добродетель.
— Я думаю лишь о безопасности вашего высочества и чистоте династии. Девушка — аномалия. Ее сущность чужда этому миру. Кто знает, какую угрозу она несет?
— Вот именно. Мы не знаем, — подхватил Цинь Ло, не давая ему развить мысль. — Мы не знаем, дар она или проклятие. И пока мы не узнаем этого наверняка, она останется под моей защитой. Как ценный свидетель и… артефакт, требующий изучения.
«Артефакт». Он снова назвал меня вещью. Но сейчас эта вещь была живой, и я была ему за это безмерно благодарна.
— Вы идете против воли храма! — воскликнул жрец.
— Я иду против глупости и суеверий, — отрезал Цинь Ло. Он сделал еще один шаг вперед, и от него повеяло таким холодом, что пламя свечей вокруг алтаря затрепетало и сжалось. — Она — моя наложница. Она спасла мне жизнь. И только я буду решать ее судьбу.
Принц повернулся ко мне и властно схватил за руку. Его пальцы были ледяными, но это прикосновение было спасательным кругом.
— Пошли.
Цинь Ло повел меня прочь из храма, и храмовая стража, жрецы, сам Верховный Жрец расступались перед ним. Никто не посмел его остановить. Я обернулась лишь раз. Вэй Жан смотрел нам вслед, и на его лице больше не было улыбки. Лишь холодная, расчетливая ненависть. Он проиграл этот раунд, но я знала — он не сдастся.
Меня привели не в мою позолоченную клетку, а в небольшие, скромные, но надежно охраняемые покои в самом сердце внутреннего дворца, рядом с апартаментами самого Принца. Здесь не было шелков и нефрита, лишь простая, но добротная мебель и решетки на окнах. Тюрьма, но безопасная.
Цинь Ло отпустил мою руку у порога. Он не сказал ни слова. Лишь окинул меня долгим, тяжелым взглядом, в котором смешались гнев, смятение и что-то еще, чего я не могла понять. Затем он развернулся и ушел, оставив меня под присмотром двух стражников, застывших у двери, как каменные изваяния.
Я рухнула на кровать, и меня наконец-то отпустило. Дрожь колотила все тело, я обхватила себя руками, но не могла согреться. Слезы хлынули из глаз — слезы ужаса, облегчения, бессилия. Я была жива. Снова. Но я была полностью во власти этого холодного, жестокого человека, который видел во мне лишь инструмент. И я понятия не имела, что он собирается делать со мной дальше, теперь, когда моя главная тайна раскрыта.
Я не знаю, сколько так пролежала, но когда дверь тихо отворилась, я вздрогнула от ужаса. На пороге стояла Тянь Мэй. В руках она несла таз с теплой водой, бинты и склянки с мазями.
— Госпожа, — тихо сказала она, и ее спокойный голос подействовал на меня, как бальзам. — Я пришла проверить ваши ожоги. Сильное волнение могло их потревожить.
Она подошла и села на край кровати. Ее руки, на удивление сильные для ее возраста, осторожно повернули меня спиной к себе и приподняли ворот платья.
— Кожа заживает хорошо, — пробормотала она, нанося на спину прохладную, пахнущую травами мазь. — Вы сильная.
— Я не сильная, — прошептала, утыкаясь лицом в подушку. — Я просто везучая. И напуганная.
Тянь Мэй закончила с ожогами и села напротив, глядя на меня своими мудрыми, всепонимающими глазами.
— Страх — это естественно, когда твоя жизнь висит на волоске, — сказала она. — Особенно здесь. Особенно рядом с ним.
— Он… он демон, — вырвалось у меня.
Тянь Мэй криво усмехнулась.
— Демоны — не чудовища из сказок, дитя. Они другие. Они чувствуют сильнее, любят яростнее и ненавидят глубже, чем люди. Их мир — это мир крайностей. Холод и пламя.
Она помолчала, глядя куда-то вдаль, словно вглядываясь в свое прошлое.
— Когда я была молода, как ты, — начала она тихо, — я служила в дальнем гарнизоне. И там был он. Демон из клана Огненных Змей. Он был красив, как падший бог, и жесток, как зимний ветер. Все его боялись. А я… я его полюбила.
Я замерла, слушая ее рассказ.
— Он никогда не говорил мне нежных слов. Не дарил цветов. Его любовь была в том, как он отшвыривал от меня вражеские стрелы. В том, как сжигал дотла деревню, где меня посмели оскорбить. Он был одержим мной. Хотел владеть мной безраздельно. Он не понимал человеческой любви, полной компромиссов и полутонов. Для него существовала только одна истина: ты моя, и я уничтожу весь мир, чтобы тебя защитить.
Евнух провел меня по лабиринту коридоров, и с каждым шагом я все дальше уходила от той части дворца, которая была мне хоть немного знакома. Мы миновали караульные посты, чьи стражники при виде моего провожатого молча расступались, и вошли в крыло, где, казалось, не бывало солнца. Воздух здесь был холоднее, а тишина — глубже, почти осязаемой. Это была его территория. Логово зверя.
Меня привели не в тронный зал и не в зал для аудиенций. Это был его личный кабинет, и само это обстоятельство заставило мое сердце забиться чаще. Комната была огромной, но казалась аскетичной, почти пустой. Никаких шелковых гобеленов или золотых украшений. Стены от пола до потолка занимали стеллажи из черного дерева, заставленные древними свитками и фолиантами в кожаных переплетах. В центре стоял массивный стол, заваленный картами и донесениями. Единственным источником света служил высокий канделябр с десятком белых свечей, чей свет тонул в тенях, пляшущих по углам. Пахло старой бумагой, воском и холодом.
Цинь Ло стоял у высокого стрельчатого окна, за которым простиралась беззвездная ночь. Он был без доспехов, одет в простой, но идеально скроенный темный халат. Без регалий и брони он не выглядел менее опасным. Наоборот. В этой неформальной обстановке его хищная сущность ощущалась еще острее. Он не обернулся, когда я вошла.
— Оставь нас, — бросил он через плечо, и евнух испарился, тихо прикрыв за собой тяжелую дверь.
Я осталась одна в огромной комнате с повелителем тьмы. Стояла посреди ковра, не решаясь сделать и шага, чувствуя себя мышью, запертой в одной клетке с удавом.
Мужчина медленно повернулся. Его лицо было непроницаемым, но я видела, что буря, бушевавшая в храме, еще не улеглась. Его глаза, казалось, стали еще темнее, и в их глубине таился холодный огонь.
— Зеркало не лжет, — произнес он, и его голос был тихим. — Оно показало мне… невозможное. Мир из стекла и огня. И тебя. Другую. Кто ты?
Вопрос, которого я боялась больше всего. Я судорожно сглотнула, пытаясь унять дрожь. Врать ему сейчас — самоубийство. Но и говорить всю правду — не меньшее безумие.
— Я та, кого вы видите, Ваше Высочество, — ответила, тщательно подбирая слова. — Душа, оказавшаяся не в своем теле и не в своем мире.
— Душа, — он медленно, почти с издевкой, повторил это слово. Он сделал шаг ко мне, потом еще один, сокращая расстояние. — Души не приходят из ниоткуда. У всего есть причина. У всего есть цена. Какова твоя?
Я молчала, не зная, что ответить. Он остановился в паре шагов от меня, и я почувствовала, как от него исходит аура холода и абсолютной власти.
— Ты — аномалия. Нарушение порядка. Все, что нарушает порядок, должно быть либо уничтожено, либо поставлено под контроль.
— Я не хочу ничего нарушать, — быстро сказала я. — Я хочу лишь жить.
Он усмехнулся, но эта усмешка была лишена веселья.
— Жить. Какое простое желание. И какое сложное в исполнении. Ты спасла мне жизнь. А потом едва не стала причиной моего политического краха. Ты приносишь хаос, девушка. А я ненавижу хаос. Я существую, чтобы его упорядочивать.
Принц говорил о контроле и силе. Точь-в-точь как я и думала после ночи, проведенной за свитками. Власть для него была не просто привилегией, а сутью существования, способом структурировать враждебный мир. И я, со своим появлением, стала главной угрозой этому порядку.
И тут я решилась. Я вспомнила слова Тянь Мэй о демонах и их одержимости. О том, что они не понимают полутонов. Нужно было говорить с ним на его языке.
— Абсолютный контроль требует абсолютного знания, Ваше Высочество, — сказала я, и мой голос, к моему собственному удивлению, прозвучал твердо. — Но он имеет свою цену.
Он вскинул бровь, заинтригованный моей смелостью.
— И какую же?
— Одиночество, — выдохнула я. — Когда ты знаешь все обо всех, когда видишь каждую интригу, каждое предательство, ты перестаешь доверять. Ты остаешься один на вершине своей ледяной горы. И единственное, что у тебя остается — это власть.
На мгновение, лишь на одно короткое, неуловимое мгновение, его ледяная маска треснула. В глубине его глаз мелькнуло что-то похожее на узнавание. Я попала в цель. Я описала его жизнь.
Мужчина отвел взгляд, подошел к столу и провел пальцами по краю старинной карты.
— Ты много рассуждаешь для той, чья жизнь висит на волоске.
— Когда терять нечего, остается только говорить правду, — парировала я.
Он снова посмотрел на меня, и на этот раз в его взгляде не было угрозы. Лишь холодное, аналитическое любопытство.
— Ты предлагаешь мне свою правду? А что, если я хочу знать правду о других?
— Для этого у вас есть я, — сказала я, делая шаг вперед. Пришло время для моей главной ставки. — У вас есть моя метка. Вы называете меня артефактом. Так используйте меня как артефакт. Я предлагаю вам сделку. «Контракт правды».
— Контракт, — он снова растянул слово, словно пробуя его на вкус. — Я не заключаю контрактов с теми, кто мне и так принадлежит.
— Принадлежать и служить по-настоящему — разные вещи, — возразила я. — Испуганный раб может солгать из страха. Добровольный инструмент — никогда. Условия просты. Вы задаете вопрос в моем присутствии. Если человек лжет, моя метка подтвердит это. Никаких домыслов. Никаких догадок. Лишь чистая, неоспоримая истина. Ваше знание станет абсолютным.
Он смотрел на меня долго, обдумывая мое предложение. Я видела, как в его голове идет сложный расчет. Искушение было слишком велико. Получить в свои руки живой детектор лжи, который нельзя обмануть или подкупить… для параноидального правителя, окруженного врагами, это был бесценный дар.
— Докажи, — сказал он наконец.
Принц подошел к двери и приоткрыл ее.
— Позовите фрейлин Юн и Мэйлин, — приказал он стражнику. — Скажите, что я хочу посоветоваться по поводу подарка для вдовствующей императрицы.
Через несколько минут в кабинет вошли две молодые девушки в богатых одеждах. Они были напуганы до смерти, оказавшись в покоях самого Принца в столь поздний час. Они опустились в глубоком поклоне.
Моя новая жизнь, если это шаткое существование можно было так назвать, началась на следующее же утро. «Контракт», заключенный в полумраке кабинета Цинь Ло, не был метафорой. Он был приговором. Меня немедленно перевели из скромных, охраняемых комнат обратно в роскошные апартаменты, достойные любимой наложницы. Но теперь эта роскошь ощущалась иначе. Золоченая клетка стала просторнее, но ее прутья — острее. Слуги кланялись ниже, но в их глазах я больше не видела ни зависти, ни презрения. Только страх. Животный, первобытный страх перед неизвестным.
Я перестала быть просто женщиной в гареме, очередной игрушкой Принца. Я стала его оружием. И весь дворец это почувствовал.
Вызов на Малый совет пришел внезапно. Евнух доставил устный приказ, и я, сопровождаемая двумя стражниками из личной гвардии Принца, молча последовала за ним. Это был не тот пышный тронный зал, где проходил смотр сил. Малый совет заседал в комнате без окон, глубоко во внутренних покоях дворца, куда допускались лишь избранные. Воздух здесь был спертым от запаха старых свитков и застарелых тайн.
За длинным столом из черного лака сидели самые могущественные люди империи. Седовласые генералы, чьи лица были испещрены шрамами настоящих, а не придворных битв. Хитрые министры, чьи глаза-буравчики, казалось, видели тебя насквозь. Главы нескольких влиятельных кланов, чьи одежды стоили больше, чем годовой доход целой провинции. Среди них не было Вэй Жана, и его отсутствие было таким же громким, как и присутствие остальных.
И была я.
Мне не предложили сесть за стол. Мое место было за тонкой ширмой из рисовой бумаги и шелка, рядом с массивным троном, на котором восседал Цинь Ло. Я была скрыта от взглядов советников, но прекрасно видела и слышала все, что происходило в зале. Призрак на пиру сильных мира сего.
Цинь Ло начал совет с обсуждения рутинных вопросов: поставки провизии для армии, строительство дамбы на юге, споры между мелкими кланами. Он говорил мало, в основном слушал, и его ледяной взгляд, казалось, взвешивал каждое слово. Я стояла за ширмой, чувствуя себя неуютно. Зачем я здесь? Неужели он будет проверять каждого из этих людей?
Первым под удар попал генерал Тао, командующий северным гарнизоном. Мужчина с бычьей шеей и громким, уверенным голосом. Он докладывал об обстановке на границе.
— Все спокойно, Ваше Высочество. Наши укрепления надежны, люди верны. Соседнее Северное королевство не смеет и носа показать. Их принцесса Рин, может, и славится своей красотой, но их армия слаба. Любая их вылазка будет немедленно пресечена.
Слова текли гладко, уверенно. Но мое предплечье внезапно обожгло. Не так сильно, как с фрейлинами, но ощутимо. Словно под кожу вонзились десятки раскаленных иголок. Я невольно вздрогнула и прижала ладонь к больному месту, пытаясь унять жжение.
Цинь Ло, не поворачивая головы, заметил мое движение. Его пальцы, лежавшие на подлокотнике трона, едва заметно дрогнули.
— Уверены, генерал? — его голос прозвучал обманчиво мягко. — Мои шпионы докладывают о передвижении их войск у перевала Ледяного Ветра. Они говорят, кочевники, подкупленные северянами, совершают набеги на наши деревни.
Генерал Тао на мгновение запнулся, но тут же произнес.
— Мелкие стычки, Ваше Высочество! Недостойные вашего внимания. Я лично проследил, чтобы разбойники были наказаны, а жителям возмещен ущерб. Гарнизон полностью контролирует ситуацию.
Ложь. Наглая, беспардонная ложь. Метка на моей руке вспыхнула. Жжение стало невыносимым, превратилось в пульсирующую боль. Мне показалось, что кожа под шелком платья засветилась тусклым, призрачным светом. Я с силой вцепилась в собственный локоть, закусив губу, чтобы не издать ни звука. Я — инструмент. Я не должна показывать эмоций.
Цинь Ло молчал несколько долгих, звенящих секунд. Он смотрел на генерала, и в его глазах медленно замерзал арктический шторм.
— Хорошо, генерал. Можете быть свободны.
Генерал Тао, не почуяв подвоха, с облегчением поклонился и вышел.
Следующим был министр соляных копей, скользкий тип с бегающими глазками. Он распинался о рекордных доходах, о том, как казна ломится от серебра. И с каждым его словом моя рука горела все сильнее. Я уже не пыталась скрыть боль, лишь молилась, чтобы это поскорее закончилось.
Когда совет был окончен, и министры разошлись, Цинь Ло не поднялся с трона.
— Ты можешь выйти, — сказал он в пустоту.
Я вышла из-за ширмы, потирая ноющую руку. Кожа на предплечье покраснела и была горячей на ощупь.
— Генерал Тао лгал о набегах, — сказала я тихо. — А министр солей лгал о доходах.
— Я знаю, — его голос был лишен эмоций. Он поднялся и подошел ко мне. Он не смотрел на мое лицо, его взгляд был прикован к моему предплечью. — Сильно болит?
— Терпимо, — солгала я.
Он протянул руку и осторожно, почти невесомо, коснулся горячей кожи кончиками пальцев. Его прикосновение было ледяным, и на мгновение боль отступила, сменившись шоком от холода.
— Твоя чувствительность растет. Интересно.
Принц убрал руку и повернулся к стражнику, застывшему у входа.
— Генерала Тао арестовать за государственную измену и сговор с врагом. Министра солей — за казнокрадство в особо крупных размерах. Допросить с пристрастием. И казнить. На рассвете. Публично.
Мое сердце рухнуло куда-то в пропасть. Казнить? Так просто? Без суда, без следствия, на основании… моего жжения в руке?
— Ваше Высочество… — начала я, но он оборвал меня одним взглядом.
— Они предали меня. Они ослабили империю. Они заслужили смерть, — отчеканил он. — А ты… ты выполнила свою работу. Возвращайся в свои покои.
К полудню весь дворец гудел, как растревоженный улей. Весть о двух казнях разнеслась мгновенно. Головы генерала и министра, насаженные на пики у главных ворот, были красноречивее любых указов. Во дворце началась чистка. И все знали, кто стал ее причиной.
Меня стали бояться. Панически. Слуги шарахались от моей тени. Наложницы, завидев меня издалека, спешно сворачивали в другие коридоры. Я стала прокаженной. Неприкасаемой. Они не знали, как работает моя «магия», и потому приписывали мне самые страшные способности. Что я читаю мысли. Что я вижу их грехи. Что один мой взгляд может привести их на плаху.
Дни, оставшиеся до Великого Осеннего Бала, превратились в тягучий, наполненный ядом сироп. Дворец затаил дыхание. Слухи о Ритуале Отбора Сердец смешались со страхом передо мной, породив чудовищный гибрид из интриг и суеверного ужаса. Наложницы, еще вчера метавшие в мою сторону презрительные взгляды, теперь избегали меня, словно я была чумой. Но за моей спиной их шепот становился громче и злее. Они обсуждали, какие платья наденут, какие таланты продемонстрируют, чтобы покорить сердце Принца, и тут же добавляли, что все это бессмысленно, пока рядом с ним находится «ведьма, читающая души».
Ли Хуа была единственной, кто не прятался. Напротив, она искала встречи со мной, осыпая меня фальшивыми комплиментами и отравленными улыбками. Она видела во мне не соперницу в любви — она была слишком уверена в своей красоте, чтобы допустить такую мысль, — а препятствие. Непредсказуемую фигуру на шахматной доске, которая спутала ей все карты. И она не собиралась с этим мириться.
Я же знала то, чего не знал никто из них. Великий Осенний Бал в дораме был кульминацией первой арки. Именно здесь, в разгар праздника, наложница должна была умереть. Ее смерть «по канону» была обставлена как несчастный случай. В сценарии на нее падал тяжелый бронзовый светильник, сорвавшийся с креплений. Все было списано на ветхость и недосмотр слуг. Но я-то знала правду. Это было идеально спланированное убийство, за которым стоял клан Вэй. Они убирали ненужную свидетельницу и одновременно бросали тень на Принца, демонстрируя, что он не способен обеспечить безопасность даже в собственном дворце.
И теперь этот «несчастный случай» неумолимо приближался ко мне.
Я пыталась подготовиться. Часами изучала план бального зала, запоминая расположение колонн, светильников, маршруты патрулей. Я знала точное место и примерное время. Казалось бы, все просто — не подходи к проклятому месту в проклятый час. Но внутри все сжималось от ледяного ужаса. Что, если я что-то упустила? Что, если в этой реальности убийцы изменят план? Мое знание канона было моим единственным щитом, но этот щит был полон дыр.
Накануне бала ко мне пришла Тянь Мэй. Она принесла мне шкатулку с украшениями. Простыми, из серебра и лунного камня, — полная противоположность кричащему золоту и рубинам, которые мне присылали от имени Принца.
— Наденьте это, госпожа, — сказала она, вкладывая мне в руку холодный браслет. — Лунный камень отгоняет злых духов и усмиряет хаос.
— Боюсь, против человеческой злобы он бессилен, — горько усмехнулась я.
Тянь Мэй посмотрела на меня своими пронзительными глазами.
— Вы боитесь завтрашнего дня.
Это был не вопрос.
— Я уверена, что меня попытаются убить, — призналась я шепотом.
Она не удивилась.
— Тогда не идите. Притворитесь больной. Его Высочество поймет.
— Нет, — я покачала головой. — Если я спрячусь, они найдут другой способ. Яд в еде, змея в постели, кинжал в темноте. Лучше встретить врага на открытом поле, чем ждать его удара в спину. Я должна быть там. Я должна изменить то, что предначертано.
Тянь Мэй долго молчала, а потом кивнула.
— Вы храбрее, чем кажетесь, дитя. Но помните: иногда, чтобы изменить траекторию летящей стрелы, достаточно легкого дуновения ветра. Не обязательно принимать удар на себя.
Ее слова запали мне в душу. Легкое дуновение ветра…
Зал Великих Церемоний ослеплял. Тысячи красных фонарей, подвешенных под высоким расписным потолком, заливали все вокруг теплым, золотистым светом. Воздух был густым от аромата орхидей и сандаловых благовоний. Придворные в тяжелых шелках, расшитых золотом и жемчугом, напоминали экзотических птиц, слетевшихся на пир. Музыка лилась, словно невидимая река, смешиваясь со звоном бокалов и тихим смехом. Но за всей этой пышностью я чувствовала ледяное напряжение. Каждый взгляд, каждый жест был частью сложной игры.
Я сидела за одним из столиков для наложниц, стараясь быть как можно незаметнее. Но это было невозможно. Ко мне были прикованы десятки взглядов — любопытных, ненавидящих, испуганных. В дальнем конце зала, за столом для членов Совета, я увидела Вэй Жана. Он о чем-то любезно беседовал с соседкой, но я почувствовала его взгляд на себе — холодный, оценивающий взгляд паука, разглядывающего муху, попавшую в его сеть. Он ждал.
Когда в зал вошел Цинь Ло, музыка смолкла, и все, как один, склонились в поклоне. Он был в парадных черных одеждах, расшитых серебряными драконами. Ледяная корона, символ наследника, тускло поблескивала в его темных волосах. Он прошел к своему трону на возвышении, и его лицо было непроницаемой маской. Он не удостоил меня даже мимолетным взглядом, но я чувствовала его присутствие каждой клеткой тела.
Праздник начался. Танцоры, акробаты, музыканты сменяли друг друга. Вино лилось рекой. Но я не могла расслабиться ни на секунду. Мой взгляд постоянно метался к потолку, к тому самому месту, где висел огромный, многоярусный светильник из потемневшей бронзы. Он висел прямо над проходом между центральными колоннами. Место моей канонической смерти.
Время тянулось мучительно медленно. Я знала, что «несчастный случай» должен произойти во время танца «Летящих журавлей», когда внимание всех будет приковано к сцене. Я мысленно отсчитывала минуты.
И вот этот момент настал. Зазвучала нежная, переливчатая мелодия, и на сцену выпорхнули танцовщицы в белоснежных одеяниях. Все взгляды устремились на них. Дворец замер, завороженный их грацией.
Все, кроме моего. Я смотрела наверх. И увидела. Один из тросов, державших светильник, был не просто ветхим. Он был подпилен. И сейчас, от вибрации музыки и движения воздуха, трещина медленно, но неумолимо расширялась.
Сердце заколотилось в горле. Пора. Нужно было просто встать и уйти. Перейти в другую часть зала, спрятаться за колонной. Я уже начала подниматься со своего места, когда мой взгляд упал на проход под светильником.
Маленький мальчик, лет пяти, в ливрее пажа, бежал по этому проходу. Вероятно, выполнял какое-то поручение. Он споткнулся и упал, рассыпав по полу горсть засахаренных фруктов из маленькой коробочки, которую нес. Он не плакал, а лишь растерянно смотрел на рассыпавшееся лакомство. И он сидел прямо там. Прямо под раскачивающимся бронзовым монстром.
Меня не вернули в мои прежние апартаменты. Меня не повели в крыло для наложниц. Меня, под мертвенно-бледными взглядами всего двора, Цинь Ло лично сопроводил в Павильон Ледяного Лотоса — резиденцию, пустовавшую со времен его покойной матери. Это было не просто повышение. Это был жест, оглушительный в своей дерзости. Он не просто выбрал меня, он поставил меня на пьедестал, недосягаемый для остальных.
И с этого пьедестала было очень страшно упасть.
Павильон был великолепен. Резные стены из сандалового дерева, полы, устланные белоснежными шкурами снежных лис, мебель из редчайшего лунного камня, который, казалось, светился изнутри. Из окон открывался вид на уединенный сад с прудом, где цвели настоящие, живые ледяные лотосы — цветы, способные расти лишь там, где демоническая энергия была особенно сильна. Здесь все дышало холодом, властью и памятью о женщине, которая когда-то правила сердцем повелителя демонов.
Меня оставили одну в этой ледяной роскоши. Принц ушел, не сказав ни слова, оставив меня разбираться с последствиями его публичного заявления. Ко мне приставили целый штат новых слуг — молчаливых, вышколенных, с непроницаемыми лицами. Они двигались бесшумно, предугадывая любое мое желание, но их глаза были пусты. Я была их госпожой, но я была и чудовищем. Объектом его одержимости. Изолированной, вознесенной над всеми и ненавидимой всеми.
Ненависть стала почти осязаемой. Она витала в воздухе, как ядовитая пыльца. Когда я проходила по коридорам, разговоры смолкали. Наложницы, еще недавно боровшиеся за право хотя бы мельком увидеть Принца, теперь при моем появлении опускали глаза и спешили свернуть, словно встреча со мной могла навлечь на них проклятие. Ли Хуа, столкнувшись со мной у входа в библиотеку, одарила меня взглядом, в котором плескалась такая концентрированная злоба, что я физически ощутила холод на своей коже. Она ничего не сказала. Ей и не нужно было. Ее молчание кричало громче любых оскорблений.
Я стала центром всеобщего внимания и одновременно — изгоем. Моя клетка стала больше и красивее, но она все еще была клеткой.
Тянь Мэй пришла ко мне на следующий день, когда я сидела у пруда, наблюдая, как лепестки лотосов переливаются на солнце. Она принесла корзинку с лечебными травами.
— Ваша кожа, госпожа, — сказала она, указывая на мое предплечье. — После вспышки магии Его Высочества на ней могли остаться следы холода. Этот отвар поможет.
Я знала, что это лишь предлог. Она пришла проверить, как я.
— Спасибо, Тянь Мэй. Но холод, который меня беспокоит, не на коже.
Женщина села рядом на каменную скамью, ее старое, морщинистое лицо было серьезным.
— Вы получили то, о чем другие могут только мечтать. Покои его матери. Его публичную защиту. Вы теперь самая влиятельная женщина во дворце.
— И самая одинокая, — тихо добавила я. — И самая уязвимая.
Тянь Мэй кивнула, и в ее мудрых глазах не было ни капли удивления.
— Они думают, что вы на вершине. Но вы лишь стоите на краю пропасти, — сказала она, понизив голос. — Роскошь — это тоже яд, дитя. В роскоши тонут быстрее, чем в нищете. Они не простят вам этого возвышения. Они будут улыбаться вам в лицо, но за спиной точить ножи. Не верьте никому. Не принимайте ничего.
Ее слова оказались пророческими. В тот же вечер мне доставили первый «подарок». Огромную лаковую шкатулку, перевязанную золотой лентой. Внутри, на подушке из алого бархата, лежало платье из редчайшего небесного шелка, который, по слухам, ткали из лунного света. Оно переливалось всеми оттенками заката, и было несомненно баснословно дорогим. К платью прилагалась записка без подписи: «Той, что затмила своей красотой звезды».
Мои новые служанки ахнули от восторга. Но я, наученная горьким опытом, была настороже. Я взяла платье в руки. Оно было невесомым, прохладным на ощупь. Я поднесла его к свету и внимательно осмотрела каждый шов, каждую нить. И нашла. Внутри одного из широких рукавов, вшитая в подкладку, была крошечная игла. На вид — обычная швейная игла. Но ее кончик был темнее остального металла и едва заметно блестел. Яд. Медленный, контактный яд, который впитался бы в мою кожу, стоит мне надеть это платье. Он не убил бы сразу, но вызвал бы лихорадку, слабость, а через пару недель — остановку сердца. И никто бы ничего не заподозрил.
Я молча положила платье обратно в шкатулку.
— Сожгите это, — приказала я служанкам. Они переглянулись в ужасе. Сжечь такое сокровище? — Немедленно. И шкатулку тоже.
Второй подарок прибыл на следующее утро. Изящная музыкальная шкатулка из слоновой кости. Когда я открыла ее, полилась нежная, убаюкивающая мелодия. Но я не дала себя обмануть. Я прислушалась не к музыке, а к своим ощущениям. Моя метка, молчавшая после бала, едва заметно запульсировала. Легкое, почти щекотное ощущение. Это не была реакция на ложь. Это было что-то другое. Реакция на… магию.
Я закрыла шкатулку и подозвала начальника своей новой охраны — безмолвного воина, чье лицо всегда было скрыто маской.
— Отнесите это дворцовым магам. Пусть проверят на проклятия.
Он вернулся через час. Мои подозрения подтвердились. На шкатулку было наложено слабое, но постоянное проклятие истощения. Каждый раз, когда я слушала бы ее музыку, она бы вытягивала из меня капельку жизненной силы. За год она превратила бы меня в бледную, апатичную тень. Еще одна смерть, которую списали бы на «хрупкое здоровье».
Я становилась параноиком. Не ела еду, пока ее не пробовали трое слуг. Спала с кинжалом под подушкой. Вздрагивала от каждого шороха. Роскошные покои превратились в мою личную тюрьму, наполненную невидимыми врагами.
Однажды ночью я не могла уснуть. Лунный свет заливал спальню, превращая все предметы в серебристые изваяния. Я лежала и смотрела в потолок, чувствуя себя абсолютно одинокой. И тут я снова ощутила это. Легкое покалывание на предплечье. Такое же, как от музыкальной шкатулки.
Я села на кровати, осматриваясь. В комнате никого не было. Но ощущение не проходило. Метка реагировала на что-то, находящееся здесь, в моей спальне. Я встала и, ведомая этим странным чутьем, начала обыскивать комнату. Я проверяла мебель, заглядывала за гобелены, простукивала стены.
Ночь после обнаружения жасминового амулета я провела без сна. Сидела в кресле у окна, сжимая в ладони крошечный, почти теплый кусочек черного камня, и смотрела на ледяные лотосы в саду. Они сияли в лунном свете, идеальные и холодные, как сам хозяин этого дворца. И я поняла одну простую вещь: пассивная оборона — это путь к медленной, мучительной смерти. Я не могла вечно ждать, когда мне в платье вошьют отравленную иглу или подсунут проклятую безделушку. Если я хотела выжить, мне нужно было из мишени превратиться в охотника. Или, по крайней мере, показать зубы.
Утром, отказавшись от завтрака, я потребовала у начальника стражи проводить меня к Его Высочеству. Меня не заставили ждать. Цинь Ло принял меня в своем кабинете — том самом, где мы заключили нашу первую сделку. Он сидел за столом, заваленным свитками, и на его лице не отразилось ни тени удивления моему раннему визиту.
— Говори, — бросил он, не отрываясь от изучения какой-то карты.
Я молча подошла и положила на стол амулет.
— Я нашла это прошлой ночью. В курильнице для благовоний, в моей спальне.
Он оторвал взгляд от карты и посмотрел сначала на амулет, а затем на меня. В его глазах мелькнул холодный интерес. Он взял амулет двумя пальцами, поднес к глазам, рассмотрел руны.
— Амулет-слухач. Довольно искусная работа, — констатировал он безэмоционально. — Он улавливает не только звуки, но и сильные эмоциональные всплески. От него исходит едва заметный запах.
— Жасмин, — подтвердила я. — Фирменный аромат наложницы Ли Хуа.
Я ожидала чего угодно: приказа арестовать ее, нового допроса, вспышки гнева. Но Цинь Ло лишь усмехнулся — холодной, хищной усмешкой, от которой у меня по спине пробежал мороз.
— Глупая девочка. Думает, что сможет играть в мои игры.
Мужчина бросил амулет в ящик стола.
— Я разберусь с этим. Но не сейчас. Сейчас у тебя другая работа.
Он поднялся, и я поняла, что аудиенция окончена, но мой рабочий день только начинается.
— Ты доказала, что можешь выявлять предателей в армии и при дворе. Это полезно. Но империя держится не только на верности солдат, но и на золоте в казне. А золото имеет свойство утекать сквозь пальцы нерадивых слуг. Пойдем. Посмотрим, насколько честны мои подданные, когда дело касается денег.
Меня привели в Зал. Это была строгая, аскетичная комната, где единственным украшением служил огромный герб династии — ледяной дракон — на стене за судейским креслом. Напротив кресла стояли трое мужчин в богатых одеждах купцов. Их лица лоснились от сытости, а пальцы были унизаны дорогими перстнями. Это были главные поставщики шелка и специй для императорского двора. Они низко поклонились, когда вошел Принц, но в их глазах я заметила плохо скрываемую самоуверенность.
Мое место снова было за ширмой. Цинь Ло сел в кресло и жестом приказал начинать. Купцы, сменяя друг друга, начали свой доклад. Они говорили о процветающей торговле, о небывалых урожаях шафрана, о новых караванных путях, которые принесут казне баснословную прибыль. Их речи были гладкими, цифры в счетных книгах, которые они выложили на стол, сходились до последней монеты.
Поначалу я ничего не чувствовала. Метка на моем предплечье молчала. Но когда самый полный из купцов, по имени господин Фэн, начал рассказывать о налогах, уплаченных в казну, я ощутила это. Легкое покалывание. Оно быстро переросло в знакомое жжение.
— Мы заплатили все сполна, Ваше Высочество! — вещал купец, вытирая потный лоб шелковым платком. — Казна получила рекордные доходы в этом сезоне, и все благодаря мудрому правлению вашей династии!
Жжение стало невыносимым. Но к нему примешивалось что-то новое. Жар. Глубинный, сильный жар, который, казалось, шел из самого центра метки и растекался по моим венам. Мне стало трудно дышать. Перед глазами поплыли темные пятна. Это было слишком. Слишком много концентрированной, финансовой лжи. Моя метка, привыкшая реагировать на простые человеческие эмоции — страх, ревность, предательство, — сейчас буквально закипала от этого потока холодного, расчетливого обмана.
Я пошатнулась, хватаясь рукой за раму ширмы, чтобы не упасть. Цинь Ло тут же это заметил. Он не посмотрел на меня, но я увидела, как напряглись его плечи. Он прервал купца на полуслове.
— Господин Фэн, ваши книги безупречны. Слишком безупречны, — его голос был тихим, но в нем зазвенела сталь. — У меня есть подозрение, что это не единственные ваши книги. Стража!
В зал вошли два гвардейца.
— Отправляйтесь в караван-сарай «Золотой верблюд». В комнате номер три, под половицей у окна, вы найдете вторую счетную книгу господина Фэна. Принесите ее сюда.
Купец побледнел как полотно. Затем покраснел. Он бросился на колени.
— Ваше Высочество, помилуйте! Это ошибка! Недоразумение! Но его глаза бегали от ужаса. Он был пойман. Цинь Ло не ждал, пока стража вернется. Он блефовал, основываясь на моей реакции, и его блеф сработал идеально.
Двое других купцов, видя, что игра проиграна, тоже рухнули на пол, умоляя о пощаде. К вечеру двойной учет был раскрыт. Оказалось, что троица годами утаивала больше половины доходов, переправляя деньги на тайные счета за границей. В казну немедленно были возвращены огромные суммы. Это была громкая победа, демонстрация всеведения и справедливости Принца.
Цинь Ло не стал их казнить. Он приговорил их к пожизненной каторге на соляных рудниках, а все их имущество — дома, склады, караваны — конфисковал в пользу империи.
— Справедливость — это не только меч, но и весы, — заявил он перед всем судом. — Они украли у народа — пусть теперь вернут свой долг тяжелым трудом.
Когда все закончилось, и мы шли по пустому коридору обратно в жилые покои, жар внутри меня не утихал. Голова кружилась, ноги были ватными. Я старалась идти прямо, но мир перед глазами плыл. Цинь Ло шел рядом, молча. Внезапно он остановился и повернулся ко мне.
— Что с тобой? — спросил он резче, чем, наверное, хотел. — Ты бледна.
Лихорадка отступила так же внезапно, как и началась. Я проснулась посреди ночи, вся в холодном поту, но с ясной головой. Жар, сжигавший меня изнутри, исчез, оставив после себя лишь глухую, ноющую слабость во всем теле. На груди холодил кожу гладкий камень Ожерелья Забвения. Я сжала его в руке. Этот странный артефакт спас меня, или, по крайней мере, дал передышку. Метка на предплечье больше не горела, а лишь едва заметно пульсировала под кожей, словно уснувший вулкан.
Тянь Мэй ухаживала за мной следующие два дня с материнской заботой. Она поила меня горькими, но укрепляющими отварами, следила, чтобы я ела, и никого ко мне не пускала, ссылаясь на «легкое недомогание госпожи». Дворец, казалось, забыл обо мне. Никто не присылал ни отравленных подарков, ни шпионов. Даже Цинь Ло не появлялся. Эта тишина была обманчивой и пугающей. Я чувствовала, что враги не отказались от своих планов, а лишь затаились, выжидая удобного момента для нового удара.
Момент настал на третий день, когда я только-только начала чувствовать себя достаточно сильной, чтобы встать с постели. Прибыл посыльный. Но не от Принца. Он был в ливрее Совета Старейшин. В его руках был свиток с личной печатью Вэй Жана. Меня вызывали на экстренное заседание Совета. Не просили. Вызывали.
Когда я прочитала приказ, ледяные пальцы страха снова сжали мое сердце. Совет Старейшин был серой, безликой силой, правившей империей из тени. Даже Принц должен был считаться с их решениями. И то, что они вызвали меня напрямую, в обход его, было дурным знаком. Это был прямой вызов его власти. И я была пешкой в этой игре.
Тянь Мэй, увидев печать на свитке, побледнела.
— Они не имеют права, — прошептала она. — Вы — личная наложница Его Высочества. Они должны были направить запрос через него.
— Похоже, они решили, что правила для них больше не писаны, — мрачно ответила я, одеваясь.
Я выбрала самое простое, но в то же время самое строгое платье из темно-синего шелка. Никаких украшений, кроме ожерелья Тянь Мэй. Я не хотела выглядеть ни как испуганная жертва, ни как заносчивая фаворитка. Я шла туда как… инструмент. И должна была выглядеть соответственно.
Зал Совета находился в самой древней части дворца. Стены из черного, отполированного временем камня, казалось, впитали в себя столетия интриг и заговоров. Здесь не было окон, и единственным источником света служили чаши с холодным, синеватым магическим огнем, отбрасывавшим на лица присутствующих причудливые, мертвенные тени. Воздух был спертым и тяжелым, как в склепе.
Старейшины, десять мужчин с пергаментными лицами и глазами, выцветшими от времени и власти, сидели за огромным круглым столом из цельного куска обсидиана. В центре, во главе стола, восседал Вэй Жан. Он единственный удостоил меня вежливой, ледяной улыбки.
Но я была не одна. Сбоку, на отдельном, чуть более низком кресле, сидел Цинь Ло. Его вызвали тоже. Он был в ярости. Я не видела этого, но чувствовала. Воздух вокруг него, казалось, потрескивал от напряжения. Его лицо было высечено из льда, но в глубине его глаз бушевала метель. То, что Совет посмел вызвать его наложницу, было для него публичным оскорблением. Но он был здесь, а значит, был вынужден подчиниться протоколу.
— Госпожа Ая, — начал Вэй Жан своим вкрадчивым, змеиным голосом, когда стража оставила меня стоять в центре зала. — Мы наслышаны о вашем удивительном даре. Вы стали ценным приобретением для Его Высочества и всей империи. Однако любой дар, особенно столь могущественный, требует изучения и… проверки. Мы должны быть уверены в его безошибочности.
Я молчала, понимая, что это лишь прелюдия.
— Наши мудрецы из храма, изучив древние тексты, пришли к выводу, что сила вашей метки может колебаться, — продолжал он. — Они предполагают, что ее точность может зависеть от множества факторов. Например, от эмоционального состояния лжеца или… от физического контакта с ним.
Я напряглась. Вот оно.
— Есть теория, — Вэй Жан оглядел своих молчаливых коллег, — что прикосновение к лгущему человеку усиливает вашу связь с его ложью. Позволяет метке проявиться ярче, исключая любую возможность ошибки. Мы хотели бы проверить эту теорию. Ради блага империи, разумеется.
Это была ловушка. Идеально расставленная ловушка. Они хотели не просто проверить метку. Они хотели унизить меня. Унизить Принца. Заставить его смотреть, как его личную наложницу заставляют прикасаться к какому-то преступнику на глазах у всего двора. Это был бы спектакль, который надолго запомнят все.
— Моя наложница — не подопытное животное для ваших теорий, старейшина, — голос Цинь Ло был тихим, но в нем звенел такой холод, что чаши с магическим огнем на мгновение вспыхнули ярче.
— Ваше Высочество, никто не говорит о жестоких опытах, — невозмутимо ответил Вэй Жан. — Лишь о простой демонстрации. Если вы уверены в ее даре, вам нечего бояться. Или… вы чего-то боитесь? Боитесь, что метка может ошибаться? Что ваше новое «оружие» окажется бракованным?
Цинь Ло молчал. Он был в западне. Откажись он — и поползут слухи, что он не уверен во мне, что он скрывает мою слабость. Это подорвет его авторитет. Согласись он — и ему придется участвовать в этом унизительном представлении.
Я подняла голову и посмотрела прямо на Вэй Жана.
— Я готова, — произнесла я твердо, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.
В глазах старейшины мелькнуло торжество. Цинь Ло бросил на меня быстрый, яростный взгляд. Но я знала, что это единственный выход. Я должна была принять вызов.
По приказу Вэй Жана стражники ввели в зал мужчину в кандалах. Это был вор, пойманный несколько дней назад. Его глаза дико бегали, он дрожал от страха.
— Этот человек утверждает, что невиновен, — объявил Вэй Жан. — Но у нас есть все доказательства его вины. Идеальный объект для проверки. Подойдите, госпожа Ая.
Я медленно шагнула к вору. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышен во всем зале. Свита, стоявшая вдоль стен — придворные, министры, чиновники, — замерла в ожидании. Я чувствовала на себе их жадные, любопытные взгляды. Они ждали зрелища.
Я вернулась в Павильон Ледяного Лотоса, ощущая на спине ледяной взгляд Вэй Жана и торжествующую ухмылку остальных старейшин. Храм. Они хотели запереть меня в храме, превратить в послушную марионетку, отрезать от Принца и использовать мою силу в своих целях. Цинь Ло молча проводил меня до самых дверей моих покоев, его лицо было непроницаемой маской льда, но я видела, как ходят желваки на его скулах. Он был в ярости от собственного бессилия. Совет нанес удар, и он не смог его отразить.
— Они не посмеют, — произнес он глухо, прежде чем уйти. Это было не обещание. Это была констатация грядущей битвы.
Новость о «проверке близостью» и решении Совета отправить меня в храм разнеслась по дворцу со скоростью степного пожара. Теперь я была не просто фавориткой. Я была проклятым артефактом, живым оружием, которое вот-вот перейдет в другие руки. Страх и любопытство, с которыми на меня смотрели раньше, сменились злорадством и презрением. Мое падение казалось неминуемым, и каждый хотел успеть насладиться этим зрелищем.
Идеальный момент для Ли Хуа, чтобы нанести свой удар.
На следующий день мне доставили официальное приглашение, написанное на благоухающей жасмином бумаге. Ли Хуа созывала «сестер» в свой Павильон Пионов на «скромное чаепитие и демонстрацию новых шелков, прибывших с Юга». Это была ловушка, такая же очевидная, как змея в корзине с фруктами. Отказаться — значит проявить слабость, показать, что я напугана и сломлена. Согласиться — значит добровольно войти в клетку со львами.
— Вы не должны идти, — сказала Тянь Мэй, когда я показала ей приглашение. — Там будет весь гарем. Каждое слово, каждый взгляд будет направлен против вас.
— Именно поэтому я должна пойти, — ответила я, глядя на свое отражение в зеркале. — Если я спрячусь сейчас, они решат, что я уже проиграла.
Павильон Пионов утопал в роскоши. В отличие от холодной, аристократичной красоты моего жилища, здесь все кричало о богатстве и чувственности. Розовый шелк, золотая вышивка, фонтаны с ароматической водой и десятки наложниц, одетых, как райские птицы. Когда я вошла, в зале на мгновение воцарилась тишина, а затем снова зазвучал приглушенный шепот и смешки. Я была чужой на этом празднике тщеславия.
Ли Хуа встретила меня с ослепительной улыбкой. Она была прекрасна в своем платье цвета фуксии, расшитом жемчугом.
— Сестра Ая! Какая радость, что ты смогла к нам присоединиться! Мы все так волновались о твоем здоровье.
Ее голос сочился медом, но метка на моей руке едва заметно запульсировала.
— Благодарю за заботу, сестра Ли Хуа, — ответила я ровным тоном. — Как видишь, слухи о моем недомогании сильно преувеличены.
Я села на предложенное мне место, чувствуя на себе десятки пар оценивающих, враждебных глаз. Началась демонстрация шелков. Служанки выносили рулоны ткани невероятной красоты: парчу, расшитую золотыми драконами, тончайший газ, переливающийся всеми цветами радуги, тяжелый бархат цвета ночного неба. Наложницы ахали и охали, восхищаясь каждым новым образцом.
Наконец, когда представление почти закончилось, Ли Хуа хлопнула в ладоши.
— А теперь — особый подарок. Для нашей самой особенной сестры.
Служанка вынесла один-единственный отрез ткани. Это был грубый, небеленый лен серо-коричневого цвета. Ткань, из которой шьют мешки для риса или одежду для самых бедных крестьян. В звенящей тишине Ли Хуа взяла его и подошла ко мне.
— Для нашей дорогой Аи, — произнесла она громко, чтобы слышали все. — Ее внутренняя красота и… уникальные таланты так ярки, что не нуждаются в дорогих украшениях. Простая ткань лишь подчеркнет ее естественное сияние.
Зал взорвался сдавленным смехом. Это было публичное унижение, пощечина, нанесенная с изяществом хищника. Мне говорили: ты не одна из нас. Ты — не женщина, не красавица, достойная шелков. Ты — уродливый инструмент, которому место в рогоже.
Я смотрела на грубую ткань в ее руках, на ее торжествующее лицо, и во мне вскипела ледяная ярость. Я могла бы вскочить, накричать на нее, бросить ей в лицо обвинение в шпионаже. Но это было бы именно то, чего она ждала. Я бы выглядела истеричкой, подтвердив слухи о своей нестабильности.
Поэтому я сделала то, чего она не ожидала. Я улыбнулась. Медленно встала и взяла у нее из рук отрез грубого льна. Я провела по нему пальцами, словно это было величайшее сокровище.
— Благодарю тебя, сестра Ли Хуа, — произнесла я спокойно и громко. — Ты невероятно проницательна.
Я обвела взглядом притихших наложниц.
— В саду, где соревнуются в пышности сотни экзотических цветов, иногда простому, честному листу удается дать глазу отдохнуть. И правда в том, — я снова посмотрела прямо в глаза Ли Хуа, — что некоторые из нас ценят внутреннюю суть вещей, а не их внешнюю обертку. Ведь даже самый прекрасный шелк, — я сделала многозначительную паузу, — может скрывать под собой прогнившую сердцевину.
Повисла мертвая тишина. Унижение было возвращено. Тонко, иронично, и так, что никто не мог упрекнуть меня в прямой грубости. Служанки, стоявшие вдоль стен, опустили глаза, чтобы скрыть улыбки. Они, которых эти «райские птицы» унижали ежедневно, были на моей стороне.
Я с достоинством поклонилась.
— Спасибо за чудесный подарок и приятную компанию, сестры. Но меня ждут дела.
Я развернулась и ушла, сжимая в руке кусок грубой ткани, который стал моим знаменем в этой маленькой битве.
Но эта победа дорого мне стоила. К вечеру по дворцу поползли новые слухи. Мои слова переврали и извратили. «Она назвала Ли Хуа гнилой!» «Она прокляла всех наложниц!» «Она ведьма, она околдовывает словами!» Слух о том, что я колдунья, подчинившая себе волю Принца, обрел новую жизнь. Меня начали бояться еще больше, но теперь к страху примешивалась ненависть.
Поздно вечером, когда я сидела в своих покоях, пытаясь читать, ко мне вошла юная служанка, из тех, кого мне приставили недавно. Она несла поднос с чаем. Девушка была очень бледна и напугана, ее руки заметно дрожали. Подойдя к столу, она споткнулась, и несколько капель горячего чая плеснули мне на рукав.
Я смотрела на рыдающую девушку у моих ног, и мир перевернулся. Раньше я видела только черно-белую картину: ложь и правда. Метка была простым индикатором, набором двоичного кода. Но теперь… теперь я видела оттенки. Я видела причину, отчаяние, боль, которая заставила эту девушку пойти на обман. Она была не злодейкой. Она была пешкой, которую принесли в жертву в чужой игре, а единственной ее виной была любовь к матери.
Во мне не было гнева. Только глухая, всепоглощающая усталость и странная, горькая жалость. Я протянула руку и коснулась ее плеча. Девушка вздрогнула, ожидая удара.
— Встань, — сказала я тихо.
Она подняла на меня заплаканное, испуганное лицо.
— Я… госпожа… я не хотела…
— Я знаю, — прервала я ее.
Подошла к своему комоду, достала маленький мешочек, в котором хранила несколько золотых монет, подаренных мне Принцем «на личные расходы». Я вернулась и вложила его в дрожащую руку служанки.
— Этого должно хватить на лучшего лекаря в столице.
Она смотрела на мешочек, потом на меня, ее глаза расширились от изумления. Она не понимала.
— Но… почему?
— Потому что матери должны жить, — сказала я, и в голосе прозвучали нотки, которых я от себя не ожидала. — А теперь иди. И передай своему нанимателю, что его суматоха не удалась. И чтобы больше не посылал детей сражаться в войнах взрослых.
Девушка, все еще не веря своему счастью, низко поклонилась, пряча мешочек, и почти бегом выскользнула из комнаты.
Я осталась одна. Подошла к бронзовому зеркалу и всмотрелась в свое отражение. Кожа на лбу была совершенно гладкой. Ни знака, ни шрама. Но я чувствовала его. Чувствовала, как под кожей дремлет что-то новое, чужое и могущественное. Это уже была не просто метка. Это становилось частью меня.
Мой поступок не остался незамеченным. На следующий день по всему крылу слуг разнесся шепот. Не о ведьме-наложнице, а о госпоже Ае, которая не только не наказала виновную, но и дала денег на лечение ее матери. Впервые за все это время я почувствовала, что взгляды, которые я ловила на себе в коридорах, изменились. В них больше не было одного лишь страха. Появилось что-то еще. Уважение. И капелька надежды. Я неосознанно начала строить свою собственную опору в этом змеином гнезде — моральную опору, основанную не на власти и интригах, а на справедливости.
И мне представился шанс укрепить ее.
Через несколько дней был объявлен Ночной Суд. Это была древняя традиция, учрежденная для того, чтобы не отвлекать императора и высшую знать мелкими дрязгами. Ночью, при свете фонарей, на заднем дворе дворца судили слуг, мелких чиновников и стражников за проступки: воровство, пьянство, драки. Судьей обычно выступал начальник дворцовой стражи, а приговор был быстрым и суровым: порка, изгнание или, в худшем случае, казнь. Эти суды всегда проходили тайно, чтобы не «порочить» стены великого дворца сценами низменных преступлений.
Я узнала о суде от Тянь Мэй. В этот раз должны были судить совсем юную девушку, служанку из прачечной по имени Мэйлин. Ее обвиняли в краже драгоценной нефритовой заколки у одной из старших фрейлин.
— Девочка клянется, что не брала, — печально сказала Тянь Мэй, перебирая сушеные травы. — Но заколку нашли в ее вещах. Она сирота, за нее некому заступиться. Боюсь, ее ждет жестокая участь.
Что-то внутри меня щелкнуло. Я знала, что должна там быть.
— Я пойду на этот суд, — заявила я.
Тянь Мэй посмотрела на меня с тревогой.
— Госпожа, это не место для вас. Это грязное дело, полное злобы и лжи.
— Именно поэтому я и должна там быть, — твердо ответила я.
Я не могла просто так явиться на закрытый суд. Мне нужно было разрешение. Разрешение того, кто был выше начальника стражи.
Я нашла Цинь Ло в его оружейной. Он был без рубашки, в одних тренировочных штанах, отрабатывал удары с тяжелым двуручным мечом. Его тело, покрытое сетью старых, бледных шрамов, двигалось с хищной, смертоносной грацией. Капли пота блестели на его коже в свете факелов. При виде него у меня на мгновение перехватило дыхание. Он был похож на бога войны, сошедшего с древней фрески.
Мужчина заметил меня, но не остановился.
— Что тебе нужно? — спросил он, и его голос был глухим от напряжения после очередного сокрушительного удара по деревянному манекену.
— Я хочу присутствовать на Ночном Суде, — сказала я.
Он замер, опустив меч. Повернулся ко мне. Его глаза в полумраке казались двумя осколками льда.
— Зачем?
— Я хочу посмотреть, — ответила я, не уточняя.
Принц долго смотрел на меня, словно пытаясь проникнуть в мои мысли.
— Это не зрелище для наложницы.
— Я уже давно не просто наложница, Ваше Высочество, — возразила я. — Вы сами сделали меня… другой.
Он усмехнулся — тень улыбки, холодная и острая, как лезвие его меча.
— Хорошо. Но ты будешь стоять в тени. И не вмешиваться.
Но я собиралась вмешаться. И не просто вмешаться, а изменить правила. Перед самым началом суда я нашла начальника стражи, сурового воина с лицом, изрезанным шрамами, и передала ему «просьбу».
— Его Высочество желает, чтобы этот суд прошел не на заднем дворе, а на главной площади, перед казармами. И чтобы на нем присутствовали все, кто не несет службу. Его Высочество считает, что справедливость не должна прятаться в темноте. Она должна быть видна всем, как урок и как предупреждение.
Начальник стражи был ошеломлен, но приказ, переданный от имени Принца, он ослушаться не посмел.
И вот, вместо темного задворка — залитая светом сотен фонарей площадь. Вместо десятка свидетелей — толпа из сотен слуг, стражников, евнухов. В центре, на небольшом помосте, стояла на коленях перепуганная девочка-служанка. Мэйлин. Ей было не больше пятнадцати.
Я стояла в тени арки, как и обещала. Рядом, невидимый для большинства, стоял Цинь Ло. Он молчал, но я чувствовала его напряженное внимание.
Начальник стражи зачитал обвинение. Старшая фрейлина, женщина с надменным, поджатым ртом, дала показания. Она рассказывала, как пропала ее любимая заколка, подарок покойной матушки. Она с пафосом описывала свою скорбь, а затем — праведный гнев, когда пропажу нашли в узелке с вещами этой «маленькой воровки».
Моя маленькая победа на Суде при Фонарях имела последствия, которых я не могла предвидеть. Среди слуг и стражи я стала кем-то вроде народной героини, символом того, что справедливость может коснуться каждого. Но в высших эшелонах власти мой поступок был воспринят как объявление войны. Я не просто спасла сироту. Я публично унизила высокопоставленную фрейлину и казначея гарема, показав, что их статус не защитит их от правды. А правда была моим оружием. И Совет Старейшин не мог этого стерпеть.
Они нанесли ответный удар через неделю. Удар, нацеленный не на меня, а на того, кто стоял за моей спиной. На Цинь Ло.
Меня снова вызвали в Зал Совета. На этот раз я шла туда, уже зная, что меня ждет не проверка, а битва. Цинь Ло уже был там. Он стоял перед круглым столом из обсидиана, и атмосфера в зале была такой ледяной, что, казалось, сам воздух вот-вот превратится в иней. Вэй Жан не удостоил меня даже взглядом, когда я вошла и встала в тени, на отведенном мне месте. Все его внимание было приковано к Принцу.
— Ваше Высочество, — начал старейшина без предисловий, и его голос был гладким и смертоносным. — К нам поступили тревожные сведения. Сведения, которые бросают тень на вашу верность Империи и династии.
На стол перед Принцем легли несколько свитков, перевязанных черной лентой.
— Это донесения наших шпионов с западной границы, — продолжал Вэй Жан. — В них говорится о тайных переговорах, которые ваши люди ведут с кланом Цзинь — нашими давними врагами. Более того, — он сделал драматическую паузу, — здесь есть копии платежных ведомостей. Крупные суммы из личной казны Его Высочества были переведены на счета торговцев, известных своей связью с мятежниками.
Это было прямое обвинение в государственной измене. Цинь Ло даже не взглянул на свитки.
— Это подделка, — бросил он, и в его голосе звенел металл.
— Разумеется, вы так скажете, — Вэй Жан едва заметно улыбнулся. — Любой предатель будет отрицать свою вину. Но документы говорят сами за себя. Печати подлинные, почерк вашего казначея узнаваем.
Один из старейшин развернул свиток. Я увидела столбцы цифр, витиеватые подписи и, в самом низу, личную печать Цинь Ло — ледяного дракона. Все выглядело безупречно. Слишком безупречно.
Я смотрела не на свитки. Я смотрела на человека, который их принес — старейшину по имени Лэй. У него было сухое, аскетичное лицо и нервные, бегающие глаза. Он был хранителем архивов Совета. Когда он говорил, подтверждая подлинность документов, я почувствовала знакомое жжение на предплечье. Он лгал. Но его ложь была сложной, многослойной. Он верил в то, что говорил, но знал, что за этим стоит нечто большее.
— Казначей был допрошен, — добавил Вэй Жан. — После долгих уговоров он сознался, что выполнял ваши тайные приказы.
Цинь Ло рассмеялся. Холодным, лишенным веселья смехом.
— «Долгие уговоры» в подвалах Совета? Я могу заставить этот стол признаться в том, что он пень отравленного дерева, если дам вашим палачам достаточно времени.
— Ваше остроумие неуместно, когда речь идет о безопасности трона! — прогремел другой старейшина.
Ситуация накалялась. Это была идеально спланированная атака. У них были «документы», «свидетель» и мотив — якобы Принц хотел заручиться поддержкой врагов, чтобы узурпировать власть. Любые его отрицания звучали как оправдания виновного.
Я в отчаянии переводила взгляд со свитков на лица старейшин, пытаясь найти хоть какую-то зацепку. И нашла ее. Совершенно случайно. Внимание привлек не текст, а сам пергамент. На одном из свитков, том самом, с печатью Принца, был крошечный, едва заметный дефект. Маленькое темное пятнышко у самого края.
Я знала этот дефект.
За несколько дней до этого я помогала Тянь Мэй разбирать новые поставки для дворцовой аптеки. Среди них была партия редкого пергамента из южной провинции, который использовался для особых медицинских рецептов из-за своей устойчивости к влаге. Вся партия, как сетовала Тянь Мэй, пришла с небольшим браком — этими самыми темными пятнышками на краю каждого листа.
А поставка эта прибыла во дворец… три дня назад. Платежная ведомость же, лежавшая на столе, была датирована прошлым месяцем.
Несостыковка. Маленькая, но убийственная.
Я шагнула вперед, выйдя из тени. Все взгляды тут же обратились ко мне.
— Прошу прощения за дерзость, старейшины, Ваше Высочество, — произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно. — Могу ли я взглянуть на этот документ?
Вэй Жан посмотрел на меня с холодным любопытством. Он был так уверен в своей победе, что позволил мне эту вольность.
— Подойди, дитя. Взгляни на доказательства измены своего покровителя.
Я подошла к столу. Мои пальцы дрожали, когда я коснулась пергамента. Я указала на крошечное пятнышко.
— Старейшина Лэй, вы, как хранитель архивов, должно быть, знаете все о сортах пергамента, используемых во дворце. Скажите, вам знаком этот сорт?
Старейшина Лэй нервно кашлянул.
— Это обычный императорский пергамент высшего качества.
— Вы уверены? — мягко настаивала я. — Потому что это — южный медицинский пергамент из последней поставки, которая прибыла во дворец три дня назад. Вся партия была с вот таким производственным браком.
В зале повисла гробовая тишина. Все смотрели то на меня, то на пергамент, то на побагровевшего старейшину Лэя.
— Я спросила об этом у главной травницы, госпожи Тянь Мэй, всего пару дней назад, — продолжала я, вкладывая в голос всю возможную уверенность. — Она может подтвердить. Как и поставщики. И записи в амбарной книге. Документ, датированный прошлым месяцем, никак не мог быть написан на пергаменте, которого во дворце еще не существовало.
Ловушка захлопнулась. Но не вокруг Принца. Старейшина Лэй затрясся и рухнул на колени.
— Я… меня заставили! Он угрожал моей семье!
Он не назвал имени. Но все в зале и так знали, о ком идет речь. Цинь Ло медленно повернул голову и посмотрел на Вэй Жана. В его взгляде не было ярости. Только холодная, смертельная пустота.
Кинжал лежал в ящике моего комода, завернутый в кусок того самого грубого льна, который мне подарила Ли Хуа. Я спрятала его, но избавиться от него не могла. Он был как осколок льда в сердце — не таял и постоянно напоминал о себе холодным уколом. Это было не просто предупреждение от Вэй Жана. Это была метка. «Вот твое предназначение, — казалось, шептало лезвие из темноты. — Ты — жертва».
Дни после разоблачения заговора Совета прошли в звенящей, напряженной тишине. Вэй Жан и старейшины затаились. Они зализывали раны и, несомненно, готовили новый, еще более изощренный удар. Я чувствовала их ненависть даже на расстоянии. Теперь я была не просто помехой. Я была той, кто их публично унизил, и этого аристократы не прощают.
Я поняла, что больше не могу просто реагировать на их атаки. Я должна была действовать на опережение. А для этого мне нужно было понять своего единственного, непредсказуемого союзника. Мне нужно было понять Цинь Ло. Не Принца, не чудовище, а человека, скрытого под маской из льда и власти. Я знала о нем факты из дорамы, но я ничего не знала о его душе.
В одну из ночей я не могла уснуть. Я видела, как в окнах его кабинета до глубокой ночи горит свет. Он работал, разбирая донесения, укрепляя свою власть, готовясь к войне, которую ему негласно объявил Совет. И в этот момент я приняла решение.
Я прошла на маленькую кухню, примыкавшую к моим покоям. Там я нашла простой глиняный чайник, травы, которые хранила Тянь Мэй, и немного дикого меда. Я заварила чай — не тот изысканный и церемониальный, что подавали во дворце, а простой, согревающий напиток с ароматом ромашки и мяты. Чай, который я бы заварила себе дома, в своей прошлой жизни, после тяжелого дня. Взяв поднос, вышла в тихий, спящий коридор.
Стражники у его дверей хотели меня остановить, но я лишь спокойно сказала:
— Его Высочество велел принести ему чай.
Они колебались, но мой новый статус «личной наложницы» и той, что видит правду, сыграл свою роль. Стражники расступились.
Я вошла без стука. Цинь Ло сидел за столом, склонившись над картой. Перед ним стояла чашка с давно остывшим, нетронутым чаем. Он был так поглощен работой, что не сразу меня заметил. В тусклом свете свечей тени на его лице казались глубже, а усталость — заметнее.
— Я принесла вам чаю, — тихо сказала я.
Мужчина поднял голову. В его глазах на мгновение мелькнуло удивление, которое он тут же скрыл за привычной холодной маской.
— Я не просил.
— Я знаю, — я подошла и поставила поднос на край стола. Убрала остывшую чашку и налила свежий, ароматный напиток. — Но даже ледяным драконам иногда нужно тепло.
Он молча смотрел, как я это делаю. Я действовала уверенно, без подобострастия служанки, но и без дерзости равной. Я была просто кем-то, кто принес чашку горячего чая уставшему человеку.
— Это не дворцовый чай, — заметил он, когда я поставила чашку перед ним.
— Нет. Это чай из другого мира, — ответила я, садясь в кресло напротив без приглашения.
Принц взял чашку, но не отпил. Он смотрел на меня поверх пара, который поднимался от горячей жидкости.
— Расскажи мне, — сказал он. Это был не приказ. Это была просьба. — О своем мире.
И я начала рассказывать. Осторожно, подбирая слова, чтобы не звучать сумасшедшей. Я рассказывала не о технологиях, а об ощущениях. О мире без императоров и наложниц, где правит не право рождения, а закон и деньги. О городах, где дома выше гор, а ночи светлее, чем дни, из-за тысяч искусственных огней. О «железных птицах», которые летают по небу быстрее любого дракона, и о «говорящих зеркалах», которые могут показать тебе человека, находящегося на другом конце света. Я описывала мир, где нет магии, но есть наука, которая творит свои, непонятные для него чудеса.
Он слушал, не перебивая. Его лицо было непроницаемым, но я видела, как напряженно он вслушивается в каждое слово. Он пытался представить этот невозможный, странный мир.
— Мир без магии… — повторил он задумчиво. — И без демонов?
— И без демонов, — подтвердила я. — Люди там сами себе и боги, и демоны.
Мужчина отпил чай. Сделал маленький, осторожный глоток.
— Этот чай… в нем есть вкус солнца, — сказал он неожиданно тихо.
— Это ромашка. Простой полевой цветок, — улыбнулась я. — В моем мире его пьют, чтобы успокоиться и забыть о тревогах.
Мы помолчали. Тишина больше не была давящей. Она была… уютной. Наполненной ароматом трав и невысказанными мыслями.
— Кем бы ты была там? — внезапно спросил он, глядя мне прямо в глаза.
Этот вопрос застал меня врасплох. Я никогда не задумывалась об этом с тех пор, как попала сюда. Моя прошлая жизнь стерлась, стала похожа на выцветший сон. Кем я была? Студенткой-историком, которая обожала азиатские дорамы. Обычной девушкой с обычными мечтами.
— Никем особенным, — честно ответила я. — У меня не было бы титула. Я бы, наверное, училась. Читала старые книги, пыталась понять, как жили люди до меня. Может быть, стала бы кем-то вроде придворного летописца, только без дворца.
— Летописец… — он задумчиво посмотрел на свои руки. — Тот, кто записывает правду. Пожалуй, это на тебя похоже.
Мужчина поставил чашку. И сделал то, чего я никак не могла ожидать. Медленно, очень медленно, он потянул за край своей черной перчатки на левой руке и стянул ее.
Под ней была не обычная кожа. От запястья и почти до локтя его руку покрывал узор из страшных, иссиня-черных шрамов. Они не были похожи на следы от ожогов или порезов. Они напоминали морозные узоры на зимнем стекле или тонкие ветви мертвого дерева, вросшие под кожу. В центре этого узора, на тыльной стороне ладони, кожа была мертвенно-белой, как иней, и казалась ледяной на вид. От шрама исходил едва ощутимый, глубинный холод, который, казалось, замораживал сам воздух вокруг.
Я смотрела, не в силах отвести взгляд. Это было не просто уродство. Это была застывшая в плоти агония.
— Ядро Холода… — прошептала я, сама не понимая, откуда знаю эти слова. Этого не было в дораме.
Рассвет еще не наступил, а весь дворец уже был на ногах. Великий ритуал в Храме Истины — событие, которое случалось раз в десятилетие. Его объявляли, когда звезды складывались в особый узор, предвещающий великие перемены, и тогда Пророчица, вечная жрица храма, говорила с богами и вещала судьбу династии. Внезапный удар гонга посреди ночи означал, что звезды сошлись раньше срока. И я нутром чуяла, что причиной этих «перемен» была я.
Процессия к храму была долгой и торжественной. Я шла позади Цинь Ло, но впереди остальных наложниц. Мой новый статус был двусмысленным и шатким, как мост из тумана. Я была его личным инструментом, его тайной, и теперь — его слабостью, которую Совет выставил на всеобщее обозрение. Я чувствовала на своей спине сотни взглядов: любопытных, злорадных, испуганных. Ли Хуа, идущая в группе других наложниц, смотрела на меня с плохо скрываемым триумфом. Она была уверена, что сегодня я паду.
Цинь Ло не проронил ни слова. Он шел, облаченный в парадные черные с серебром одежды, его лицо было высечено из льда. Но я видела, как напряжена линия его плеч, как крепко сжата в кулак рука в черной перчатке. Он не просто шел на ритуал. Он шел на битву.
Храм Истины был древнейшим зданием в столице. Огромный, выстроенный из черного камня, он возвышался на вершине холма, и его изогнутые крыши, казалось, царапали низкие предрассветные облака. Внутри было холодно и гулко. Воздух был тяжелым от запаха ладана и вековой пыли. Вдоль стен стояли гигантские статуи древних богов и демонов, их каменные лица были бесстрастны и жестоки.
В центре зала, на возвышении из семи ступеней, в резном кресле из кости сидела Пророчица. Она была стара, как сам храм. Ее кожа напоминала пожелтевший пергамент, а глаза были закрыты белой шелковой повязкой. Говорили, она слепа к миру людей, но видит нити судьбы.
Вся императорская семья, министры и старейшины заняли свои места. Я стояла рядом с Цинь Ло, чувствуя себя неуместной и уязвимой. Вэй Жан стоял во главе Совета, его лицо было спокойным и сосредоточенным. Он был похож на паука, который закончил плести свою сеть и теперь ждал, когда жертва сама в нее влетит.
Забили ритуальные барабаны. Их глухой, утробный рокот, казалось, проникал под кожу, заставляя сердце биться в том же ритме. Жрецы в белых одеяниях затянули монотонную песнь на древнем языке. Дым из курильниц становился все гуще, застилая зал призрачной дымкой.
Наконец барабаны стихли. В наступившей тишине Пророчица медленно подняла голову. Когда она заговорила, ее голос, скрипучий и тихий, разнесся по огромному залу, проникая в каждый уголок. Он звучал так, будто шелестят сухие листья или скрипит древнее дерево.
— Звезды говорят… Судьба пришла в движение… — прошептала она. — Нить династии натянута до предела. Великие перемены грядут.
Она сделала паузу, и все затаили дыхание.
— Я вижу ту, что пришла из-за грани миров, — продолжала Пророчица, и я почувствовала, как ее незрячий взгляд устремлен прямо на меня. Холодный пот покатился по моей спине. — Ее душа отмечена печатью Истины. Ее появление — ключ и замок.
Она снова замолчала, и тишина стала невыносимой.
— Истинная принесёт гибель династии через любовь.
Эти слова упали в тишину, как камни в глубокий колодец. Гибель. Через любовь. Зал взорвался приглушенным гулом. Все взгляды — шокированные, обвиняющие, торжествующие — были устремлены на меня. А потом — на Цинь Ло. Наша «связь», которую все и так обсуждали, теперь была названа оружием, которое разрушит империю.
Я оцепенела. Это был приговор. Бесповоротный и окончательный. Я посмотрела на Цинь Ло. Его лицо было белее инея. Он смотрел на Пророчицу, и в его глазах плескалась черная ярость.
Прежде чем кто-либо успел что-то сказать, вперед шагнул Вэй Жан.
— Мы слышали слова судьбы! — его голос прорезал гул. — Пророчество ясно. Эта женщина, — он указал на меня своим костлявым пальцем, — принесет нам всем гибель! Ее связь с наследным принцем — это не просто постыдный каприз! Это яд, который отравит корень династии!
— Это лишь трактовка, Вэй Жан, — ледяным тоном ответил Цинь Ло, делая шаг вперед и заслоняя меня собой. — Слова судьбы редко бывают так прямолинейны.
— О, неужели? — Вэй Жан ехидно улыбнулся. — Тогда давайте обратимся к мудрости предков. Отец-настоятель, что говорят древние тексты о подобном пророчестве?
К алтарю подошел главный жрец храма, старик с жидкой бородкой и хитрыми глазами. Тот самый, которого я видела в день проверки у Зеркала Правды.
— Древние рукописи недвусмысленны, — произнес он, поклонившись. — «Гибель через любовь» всегда означала одно: когда правитель ставит свои чувства выше долга, он губит свой народ и свою кровь. Пророчество — это предупреждение. И единственный способ предотвратить беду… — он сделал паузу, обводя всех тяжелым взглядом, — это убрать источник угрозы.
Его слова были последним гвоздем в крышку моего гроба. И именно в этот момент, когда он говорил, я почувствовала это. Не просто жжение. А настоящий пожар на моем предплечье. Метка кричала. Он лгал. Не Пророчица. Она сказала правду. Лгал жрец. Его трактовка была ложью.
Одновременно с этим в моем мозгу, как вспышка молнии, пронеслось видение. Короткое, обрывочное.
Темный архив храма. Тот же самый жрец протягивает свиток другому человеку, чье лицо скрыто в тени. «Вот, мастер Лян, — шепчет жрец. — Перепишите толкование, как просил господин Вэй. Чтобы не осталось никаких сомнений».
Мастер Лян. Они переписали трактовку.
Я очнулась от видения, тяжело дыша. У меня было имя. Но у меня не было доказательств.
— Вы лжете! — выкрикнула я, сама не ожидая от себя такой смелости.
Жрец посмотрел на меня с презрением.
— Дитя, ты в священном месте. Не богохульствуй.
— Я не богохульствую! Я говорю правду! — я повернулась к Принцу. — Ваше Высочество, они подделали толкование! В оригинальном пророчестве сказано что-то другое!