«Первый роман — как первая любовь. Я не думал, что это будет так сильно».
Душно. Воздух пахнет жженой травой и дымом, из открытых окон на весь вагон разносится скрежет старых рельс. Октябрьский пятничный вечер лучше провести где угодно, но не в пригородной переполненной электричке. Пассажиры с тоской смотрят на пролетающие мимо желтые поля и деревенские домики. Вот мужички с ведрами в широких охотничьих шляпах и сапогах явно направляются в лес, собирать подберезовики и свинушки. На соседних сиденьях посапывают две бабули, одетые, несмотря на ужасный зной, в цветастые платки и шерстяные жилетки. Благоухающая сладкими духами тетка неопределенных лет стоит в дверях, держит в руках стаканчик с кофе и стреляет глазами вокруг в попытках заранее вычислить, кто на следующей станции освободит место. Все возможные проходы в вагоне заставлены пакетами, пенсионерскими тележками, ящиками с саженцами растений и яблоками-падалицей.
У окна, прижатая с другой стороны соседом, сидит юная девушка, одетая слишком официально для своих лет и для путешествия в жаркой электричке. Она оттягивает указательным пальцем воротник белой рубашки, потому что больше его не расстегнуть — не хватает одной пуговицы ниже и может получиться нескромный вырез. Для загадочной девушки же любая провокация во внешности неприемлема, очень страшно встретить осуждающие взгляды незнакомцев. Очень. Страшно. Она всегда думала, что поступит в университет, станет сильнее и сможет бороться с этим… пиететом? Может даже вступит в какую-нибудь дерзкую субкультуру. Подастся в готки или хиппи, но пока что она в культуре заучек и зубрила. Засада! Молодой дух требовал бунтарства и приключений, но пока что она не могла закинуть ногу на ногу, опасаясь недовольства ее соседей по сиденьям. Дурацкий воротник! Дурацкая рубашка, которую несмотря на отчаянное сопротивления, натянула на нее мама! Девушка вздохнула и начала представлять, как выйдет из вагона и вдохнет запах поздних цветов, сена и сосновых иголок, и жизнь похорошеет на глазах…
Мужчина в очках с толстыми линзами внимательно следит за каждым движением сидящей напротив девушки в официальной выглаженной белой рубашке и юбке по колено. Как будто мужичок даже поджимает губы и сжимает газету в руке, но не перестает исподлобья смотреть. Молодая еще, рыжая, с веснушками, про таких говорят: или ангелы, или демоны. Судя по тому, как девушка боится лишний раз вздохнуть, здесь все однозначно. Мужчина резко закидывает ногу на ногу, вскидывая черный пыльный сапог, абсолютно не подходящий к костюму, но заставляющий соседку напротив вздрогнуть. Эта рыжеволосая всегда тонко чувствует настроение окружающих: вдруг она слишком громко дышит или противно пахнет, а может села на чей-то плащ или поставила сумку не туда… Страшно поднимать глаза полностью, поэтому она краем зрения быстро проходится по трем сиденьям вокруг и замечает тяжелый взгляд незнакомца в клетчатом костюме в очках. В груди что-то холодеет, трудно сглотнуть. Что она наделала? Почему он так смотрит?
«Станция Лесной городок».
Боже, ее станция! Поезд начинает торможение, рыжеволосое создание вскакивает и задевает бедром колено мужчины. В ее голове в мгновенье проносятся сотни синонимов слова «стыдно». Девушка вскрикивает, хватается за изголовье своего сиденья, пытаясь устоять на ногах. А еще жутко краснеет. Она собирается сказать, как неловко и какая она неуклюжая, только в другом порядке, но… Происходит странное. Мужчина резко встает, оказываясь вплотную к ней — девушка чувствует запах табака и чего-то кислого — а через секунду шагает в проход к дверям. Он толкает сапогом стоящую в дверях тележку, а плечом — тетку с кофе, и ему вслед устремляются сразу несколько возмущенных взглядов. У одной из бабушек выпала из рук треснувшая икона.
Просто немыслимо! Поправляя рыжие локоны, девушка спускается со станции по деревянной лестнице, судорожно сглатывая. Почему-то она подумала о том, какие красивые голубые глаза были у этого странного мужчины. Такой элегантный, в костюме, с газетой, темные волосы, похож на любимого преподавателя истории Александра Германовича. Только этот мужик был в грубых неинтеллигентных сапогах. Как у дачников или грибников, но в абсолютно новых и чистых. Рыжей не было страшно или неловко от того, что дистанция между ними нарушилась. Как будто даже хотелось продолжения. Ну в некотором приличном роде. Она приложила ладони к горящим щекам, а потом достала из сумки бутылку воды. Надо найти дорогу к лагерю, а то скоро начнет темнеть. Ее уже ждут, а она, дурочка, перепутала электричку. И жутко опаздывает.
Боже, все оказалось хуже, чем она себе представляла. Указатель с названием СНТ был направлен в сторону ухабистой пыльной дороги, ведущую в темную чащу высоких сосен и елок. Натуральная тайга из картинок в школьных учебниках по географии. Девушка заметила автомобильные следы, вернее следы шин на повороте, значит, тут кто-то ездит. Нужно немного пройти по дороге через лес, и она выведет к дачным домикам, все просто. Налево через лес по протоптанной дорожке. А потом и до ворот. Это будет быстро, особенно, если ускорить шаг и не думать о плохом. Да и вообще, чего она боится? Здесь живут и ездят на машинах люди. Сколько можно тревожиться, обычная деревенская дорога. Руки в ноги и пошла!
Сзади послышались шаги, или нет, не послышались. Вокруг только сосны, абсолютно неподвижные, величественно противостоявшие ветру. Девушка быстро и широко шагала, молясь, чтобы мимо проехал автомобиль, чтобы хоть кто-то живой и не угрожающий оказался рядом. Вдруг стало тихо, абсолютно тихо, ни шороха, только рыжее напряженное дыхание. И ветерок дунул ей в лицо кислым запахом табака.
Пятница, время 18:30
«Станция Лесной городок».
— Дань, тебе не кажется, что здесь как-то страшновато?
Двое друзей вышли с вечерней электрички, подтянули рюкзаки потуже и пошли вдоль железнодорожных путей к переходу. Уже сгущались сумерки, темнело рано, а в лесистой местности это ощущается особенно страшно.
— Все хорошо, я знаю, куда идти.
Даня так легко шел с огромным рюкзаком на спине, что его спутнице пришлось ускорить шаг, хотя вещей она взяла в разы меньше. Он громко ступал по грязной тропинке через какие-то кусты к деревянному настилу, заменяющему в этой местности железнодорожный переход. Под ногами рассыпались поздние кленовые листья, уже наполовину сгнившие. Рюкзак парня был настолько тяжелым, что почти не двигался на подпрыгивающих кочках, норовивших подлезть под ноги в самый неудачный момент.
— Мы же вроде на две ночи, даже на полторы, что ты такого набрал с собой?
— Только самое личное и необходимое, Лиз. — «личное» прозвучало строго и секретно. Ее имя — еще более строго, почти одергивая.
— Ладно, прости, я немного волнуюсь. Первый опыт подобных поездок в принципе. Если что, соберем группу захвата и пойдем найдем какой-нибудь ларек в соседней деревне. Докупаться….
— Подобных поездок? Ты никогда не ездила в лагерь?
— Нет, никогда.
Несмотря на довольно теплое отношение друг к другу, разговор после двух часов тряски в старой электричке неловко не клеился. На пороге неудобной темы Лиза решила сделать вид, что увлечена дорогой и тщательнее оглядеться.
Вокруг было очень тихо. Электричка давно ушла, следующая прибудет с часовым интервалом, и на станции вышли только двое пассажиров. Небольшая тропинка проходила сквозь едва живые кусты крапивы и сорной травы, вдоль рельс и старого полуразрушенного забора.
За деревяшками показалась заброшенная классическая русская изба. Такую же ее дед построил на даче, а потом говорил, что справился без единого гвоздя, как в былые времена. Темные широкие бревна, простой наличник и наверняка где-то сзади пристроилось крыльцо. Но романтики не было от слова совсем. У избы обвалилась крыша, внутри кажется проросла крапива, стены были отсыревшими, а садового участка как такового в принципе не было. Везде крапива, борщевик и высокие кусты неизвестного происхождения. Птицы не пели, сверчки еще не проснулись, небо серое, как со старинных пейзажей в картинных галереях. От бревен избы пахло сыростью. Жуткое местечко, похоже на постапокалипсис. Они проходили мимо, и избушка была буквально в двух шагах, но подходить еще ближе не хотелось. Резные наличники раньше были ярко-бирюзовыми, но сейчас к ним можно применить разве что слово «покосившиеся», да и то, вежливым тоном. Лизе показалось, что в разбитых окнах промелькнул лучик света. Последний солнечный блик?
По другую сторону рельс стояла пожилая кассирша местной станции и курила. Говорят, теперь на каждой остановке электрички, как бы далеко в глуши она не находилась, должна быть касса в рамках борьбы с зайцами. Но деревянный сарай из облезших досок скорее напоминал туалет, только с окошком, прикрытым решеткой. Да и кассирша не выглядела как человек, который имел хоть какое-либо положительное мотивированное отношение к своей работе. Из кармана халата у бабульки торчала газета, а тонкие светлые волосы она убрала под черный полупрозрачный платок. Судя по запаху, который доносился ветром до ребят, кассирша курила какой-то Беломор-канал или ну очень крепкие сигареты.
Баба Наташа, шестьдесят с хвостиком лет. Обед — луковица с черным хлебом. Работает много лет, чтобы не жить на одну пенсию, вахта сутки через двое. Обводит в телепрограмме интересные ей передачи и переодически сверяется с часами, чтобы не пропустить. Кассирша обернулась на шаги и поводила водянистыми глазами по двум молодым людям, переходящим рельсы. Потом выругалась и плюнула под ноги — куда эти подростки с тяжелыми рюкзаками могут идти вечером в глуши, ну чистые хулиганы или сатанисты. Насмотрелись всякого в интернете и идут повторять. Еще и курят, небось. Из-за таких и случаются лесные пожары. Если бы она только знала, сколько молодых людей в похожих нарядах пройдут мимо ее кабинки за следующие два дня. Точно культисты. Вы не первые.
Лиза покосилась на кассиршу и прибавила шаг:
— Дань, а это правда заброшенный пионерский лагерь? Или он действующий, просто закрытый, но для нас открыли… Ты же понял, о чем я, да?
— Сторож точно есть, а по… кхм, статусу не подскажу, вроде просто закрытый. Говорят в советское время он работал на потоке, две смены каждый год, много детей, у них даже был собственный паром или как это называется… Кораблик? Детей доставляли на смену прямо по реке, — он мило хохотнул, разряжая обстановку. Вот бы еще кассирша улыбнулась им вслед. Сухие губы Лизы растянулись в ответ.
— С одной стороны нам очень повезло, что недалеко ЖД проложили, но я бы хотела поплавать на кораблике. Здесь должны быть такие красивые виды на реку и окрестности…
— Увидишь! Спуск к реке же есть, а ворота и на ночь закрывать не будем, думаю, просто поставим пару ребят, чтобы следили, — тут Даня осекся и вновь широко улыбнулся для тревожной подруги. — Не за посторонними, тут их просто нет, местность почти глухая. За нашими, имею в виду. Всегда есть любители на пьяную голову покупаться или помочить ножки в холодной воде на пирсе.
Лиза постаралась скрыть улыбку, потому что следующей ночью она тайно собиралась быть в их числе, сбежав с бара на самовольный перерыв. И еще до конца не решила, какая часть тела будет в воде. Самое интересное всегда оказывалось недозволенным. К тому же, как отказать себе в удовольствии, находясь у берегов Волги? Часть реки, которая проходила через их город, не шла ни в какое сравнение с дикой широкой Волгой, которая текла через поля, леса и остатки дальних дач.
— Неужели? Это какой твой Посвят по счету, напомни? — в шутку сказала она и тут же чуть не упала, запнувшись ногой о крупный камень. Даня цепко подхватил Ли за локоть и в качестве выражения сочувствия решил ответить.