Кирилл
Смотрю на наручные часы. Восемнадцать пятьдесят девять. Подтягиваю хрустальную пепельницу ближе, острые грани цапают поверхность маленького, круглого столика из искусственного малахита. Тетка любит такую дичь. Прикуриваю, расслабленно откидываюсь в широком кресле. Закидываю ногу на ногу, устроив правый кед практически на самом колене. Занимаю вальяжную позу, крепко затягиваюсь, выпускаю из легких дым, и наблюдаю за тем, как он стелится под потолок.
Воздух разрезает звонкая трель дверного звонка.
— Входите, — говорю степенно и важно, упираюсь локтем в блестящую гладь столика, сигарета дымится между пальцев. Чувствую себя, как минимум, Доном Карлионе.
В ответ — тишина, ни шагов, ни хлопка.
Трель царапает ухо второй раз. Я закатываю глаза, сжимаю губы и растягиваю их в недовольную, ядовитую, тонкую линию
— Открыто! — кричу чуть громче.
Стряхиваю пепел, опускаюсь ещё ниже, расправляю плечи, хрущу спиной и щурюсь, глядя на люстру.
Звонок звонит трижды.
Да бляяяяядь!!!!
Я подрываюсь с места. Судорожно тушу сигарету и иду открывать, громко топая кедами по ламинату. Как можно работать в таких условиях? Мне срочно нужен помощник!
Резко распахиваю дверь и тут же осекаюсь. Поток воздуха обдает маленькую сухую старушонку в теплом, сером пальто. Она такая крошечная, что достает мне только до груди.
— Детектив? — спрашивает негромко.
— Да, — я киваю.
Больше не говоря ни слова, она проходит в коридор. Шаги медленные, приставные, руки бьет старческий тремор. Даю ей время раздеться — несусь в комнату, с разбега запрыгиваю на кресло, по очереди пристраиваю друг на друга то правую, то левую ногу. Откидываюсь, встаю. Прикуриваю, опускаюсь. Закрываю глаза. Глубокий выдох, глубокий вдох. Я готов.
Чувствую перед собой шевеление. Поднимаю ресницы. Маленькая старушка сидит на краешке стула, напротив меня. Перебирает пальцами оранжевый шифоновый шарф. Я собираю в себе всю сосредоточенность и твердо, но спокойно ей киваю.
— У меня пропал кот…
Опять? Господи, за что? Хоть бы одно нормальное исчезновение, крупная кража, контрабанда драгоценностей, похищение работорговцами! Хочу расследовать жертвоприношения масонов и иллюминатов! Хочу внедриться в банду в наркокартель! Знал бы кто, насколько сильно мне это нужно. Но пропал кот…
Не спорю, страстей человеческих мне хватает и на работе в Следственном Комитете, там и убийства, и терроризм, и должностные преступления. Рай для моего мозга. Но кто я там? Принеси, подай: иди на фиг, не мешай. Не суйся, Пакетик. Сгоняй за кофе, Пакетик. Кирюха, срочно отсканируй файлы. Напечатай постановление, по-братски, Пакет.
Моя тётка занимает хорошую должность. С самого детства я таскался за ней на работу. Слонялся по коридорам, кабинетам, лез в каждый угол, совал маленький нос в большие дела. Всем сердцем полюбил эту службу, проникся к ним, прикипел. А они… Не доверяют мне ничего серьезнее печатания скучных бумажек. Официально я числюсь работником канцелярии, чтобы иметь пропуск, оформлять меня настоящим сотрудником специального отдела не хотят. Говорят, слишком молодой. А я считаю, что девятнадцать — очень крутой возраст: во мне полно огня, энтузиазма и дури.
Пропсиховываюсь и иду вместе с бабушкой искать кота. Прежде чем закрыть дверь на ключ, срываю с неё лист с напечанной надписью: «Звонить ровно в 19.00», складываю и убираю его за пазуху. Под светом подъездной лампы бабка кажется ещё меньше, чем в двери, будто весь её вес удерживает шарф. Это не первое подобное расследование, дело идёт в привычной рутине: сначала обход этажей, потом дворы, затем подвалы. Действую методично — не ради кота, а ради удовольствия от самого процесса, ведь я — непревзойденный охотник на следы и улики.
Я проверяю каждый угол: за лестницами, под ступенями, за пакетами с мусором, под металлическими крышками подъездных коммуникаций. Лезу в тёмные ниши, включаю фонарик, свет режет паутину, показывает старые фантики и застрявшие рекламные листовки. Бабушка трется рядом. Кота нет. Выкуриваю сигарету на ходу, выдуваю дым в холодную октябрьскую ночь и вспоминаю, что коты любят тепло — отопление, батареи, моторы машин.
Я иду через двор, обхожу стоящие тачки, зову пропавшего жулика. Взбираюсь на низкий уличный бетонный отвес, заглядываю на балконы соседей, где сушится бельё и хранится всякий хлам. На одном из балконов нахожу следы: маленькие отпечатки лап в пыли. След ведёт вглубь, в сторону кирпичного кармана между домами. Я проверяю подвал, там пахнет сыростью, мелькают мыши, но кота нет. Поднимаюсь по пожарной лестнице на чердак через люк, в ковше старой вентиляции слышу слабое, едва уловимое шуршание — как будто кто-то храпит маленьким, рваным ртом. Фонарик показывает толстую сетку и за ней тёмную массу шерсти. Дело раскрыто.
Я возвращаюсь с котом, выслушиваю тонну благодарностей и отказываюсь от предложенных мне двух сотен рублей. Плетусь домой грустный.
Ну как же так? Почему судьба ко мне так не справедлива?
В подъезд захожу совсем поникшим, а когда вижу у своей двери ещё одну старушку, хочется взвизгнуть и громко выругаться. Второго пропавшего кота я не вынесу. Хотя, ещё один потерявшийся мне не встретился. Возможно, у неё пропал попугай или хомяк.
— Здравствуйте, вы ко мне? — говорю упадническим голосом.
— А вы детектив?
— Детектив… — киваю расстроено.
— Тогда — к вам!
Эта бабка намного проворнее предыдущей, она еле дожидается, когда в замке провернётся ключ, и заходит в квартиру раньше меня. Раздевается шустро, накидывает куртку на вешалку, и тут же рыскает глазами в поиске места, куда бы приткнуться. Я молча киваю ей головой и меняю уличные кеды на домашние. Когда захожу в комнату, замечаю, что старушка сидит в кресле, оставив мне стул. Закатываю глаза, но опускаюсь.
— Вы занимаетесь мистическими делами? — спрашивает с горящими глазами, не дав мне заговорить с ней первым.
— Занимаюсь, — отвечаю я. Чую, пропала пенсия.
Кирилл
Я очень люблю осматривать места, где произошли преступления. Жаль, на настоящие убийства меня никогда не берут. Но я изучаю отснятые фото. Иногда удается найти совершенно потрясающие детали, которые кроме меня никто не заметил. А дальше в голове разворачивается целый киносеанс, когда я представляю себе, что происходило на этом месте.
Зато сейчас стою, чешу репу и не могу выдвинуть ни одной внятной версии.
Я уже осмотрел дом бабушки Полины снаружи, её окна выходят на глухой торец соседнего дома. Судя по тому, что камера, которая падает каждый раз, перед тем, как в её комнате что-то пропадет или появится — её роняют сзади. Но сзади только старое, деревянное окно. Был бы первый или хотя бы второй этаж, можно было бы предположить, что в квартиру попадают именно через него. Но этаж — четвертый. Рядом ни балконов, ни пожарной лестницы, ни выступов, сверху — ещё пять этажей. Возможно бабушку стращает какой-то альпинист, спускающийся в крыши, но как он открывает окно? Шпингалеты забиты насмерть, а для защиты от сквозняков ещё и проклеены герметиком. Открывается только маленькая форточка. Но влезть в неё может разве что ребенок.
Может не так дурна версия с полтергейстом?
— Вы кому-нибудь говорили, что обратились к детективу? — спрашиваю, не глядя на новую клиентку.
— Еще нет, — отвечает она.
— Вот и не говорите! Никому! Это важно!
— Уговор, — кивает старушка, — А сколько будут стоить ваши услуги?
— Я работаю исключительно на добровольной основе, ради любви к жанру, — произношу важно.
— Точно? — переспрашивает бабка.
— Точно, — цокаю я. Никакой благодарности… — Пожалуйста, выйдите из комнаты, мне нужно установить оборудование.
— Какое ещё оборудование? — щурится бабушка Полина.
— Секретное.
— Шпионить за мной решил?
— Не за вами, а за полтергейстом.
— А он и твоё оборудование изломает, — говорит ехидно, а потом поднимает голову к потолку, — Эй, слышишь меня, чучело, плыви к Михайловне! А то батюшку на тебя вызову!
Внезапно откуда-то со стороны стены между комнатой и кухней раздается одинокий, негромкой стук, и я почти подпрыгиваю.
— Во! Видишь! Испужался! — гордо произносит старушка.
Да ну вас нафиг. Пока сам не поверил в эту ересь, выставляю бабу Полину в коридор, тщательно проверяю надежность закрытой двери, и оглядываюсь по сторонам в поиске идеального места для своих шпионских штучек. Здесь есть где разгуляться. Достаю из внутреннего кармана корпус розетки, в который вмонтирована камера видеонаблюдения и креплю её к стене на двухсторонний, прорезиненный скотч. Прикидываю угол обзора — дверь и кусок кровати. Нормально. Следом за розеткой в руках появляется небольшой плюшевый медведь, размером чуть больше моей ладони, помимо милого розового бантика, у него очень наблюдательный глаз. Я усаживаю его на полку, прячу между книгой и маленькой вазочкой с цветочками. Угол обзора — окно, шкаф, стена, стул.
Это совершенно нелегальная штука, но мы тут не за красотками подглядываем, а ищем преступника. Надеюсь, Фемида меня простит, а тётка отмажет.
Принцип действия не новый, но довольно простой: камеры реагируют на движение и включают запись, если в комнате ничего не дергается — спят. Настроил самую высокую чувствительность, проверил дома — реагируют даже на шорох занавески. Как только мои маленькие информаторы начнут трудиться — на мой телефон тут же придет уведомление, я могу зайти в приложение и просматривать происходящее в комнате в режиме реального времени. Больше всего боюсь, что случайно гляну, как в комнате переодевается бабушка. Надо бы её предупредить, но для надежности не говорить, куда именно спрятал нычки. У неё тут такой сбор всевозможного хлама, что я очень удивлен, что она вообще замечает пропажи и находки. Возможно, вычислит меня сама.
— Входите! — говорю и дергаю ручку двери.
— Установил? — спрашивает подозрительно.
— Да. Пожалуйста, без надобности ничего не трогайте.
— А от твоего оборудования не идёт излучение?
— Нет, — я качаю головой, — Оно совершенно безопасно.
— А то мне кажется Михайловна меня облучает… — баба Полина хмурится, — У неё в розетке такая балда стоит, и, главное, смотрит — в пол, она говорит — от тараканов, а я думаю там радиация.
— Маловероятно, — бубню я, вот бы посмотреть на эту горемычную Михайловну, которую постоянно в чем-то обвиняют.
— Она — может! — цокает бабушка Полина, — Курва она — редкостная!
— Может вам тогда не стоит с ней общаться и ходить на вечерние прогулки?
— Дурак что ли? — старушка странно на меня косится, — Она же подруга моя лучшая! Мы ж с ней с четырнадцати лет!
***
После подробного инструктажа бабушки Поли иду домой. Согласно разработанному плану, она должна выждать тридцать минут и звонить Михайловне, чтобы вместе пойти на прогулку. Сегодня я не буду устраивать засаду. Снизу прятаться негде, чтобы окна квартиры были под прямым обзором, нужно стоять в непосредственной близости, а местность слишком хорошо освещена фонарями — я буду как на ладони. Сверху — тоже сомнительный вариант. Мало ли кто и зачем пошел на крышу. Для начала я хочу получить вещественные доказательства в виде видеосъемки.
Домой буквально несусь, на ходу дымлю и постоянно смотрю на часы. Понимаю, что в запасе есть немного времени, решаюсь забежать в магазин, покупаю снэков и безалкогольное пиво. Голова должна быть ясной, но наблюдать за видео представлением хочется с интересом. Буквально через десять минут приходит дозвон от моей новой клиентки — это значит, что она вышла из подъезда в сопровождении старой боевой подруги. Открываю баночку пивка, но сделать глоток не решаюсь — сосредоточенным взглядом смотрю на темный экран телефона, ожидая уведомления с камер. А его всё нет. Ладони вспотели, пульс бьется пойманной птицей, сухарики манят запахом, а я сижу и не двигаюсь.
Дзынь.
Подлетаю в кресле. Едва не роняю телефон из рук. Затаив дыхание, щелкаю на окошко приложения и вижу очень интересную картину. Старая форточка медленно распахивается, в ней виднеется что-то темное. Тюль неторопливо ползет вправо, и из-за него появляется очень тонкая и длинная нога. Она аккуратно двигается вбок, к угловой полке, где стоит камера, которую установил сын бабушки Полины. Грациозным движением стопы камера отправляется вниз, после чего, из форточки появляется вторая нога. Я не вижу обуви — вместо неё либо носки, либо чешки. Это очень красивые, худые и длинные ноги в темных лосинах. Очень- очень красивые. Следом за ногами из окна выползает корпус в темной водолазке. Бог мой! Женщина- змея, не иначе! Как можно было просочиться в такое узкое отверстие с такими буферами? А где у неё кости? Преступница тихо забирается на подоконник, и так же беззвучно спрыгивает на пол, тряхнув гривой светлых волос.
Майя
Басы моей колонки долбят так, что у соседей, должно быть, с полок послетали иконы. Ничего страшного — терпим, я же вас терплю. Не дом, а девять кругов Ада, начиная от скандальных, нервных мамочек с вечно орущими по ночам грудными детьми, и колясками, занимающими весь тамбур, заканчивая гастарбайтерами и алкоголиками. Очень странно, что предводитель мирового зла и хаоса живет не на вершине этой цепочки, а по середине, прямо под нами.
Верещагина Полина Ивановна — очень известная личность в узких кругах нашего микрорайона. На ее счету: минимум двенадцать переездов квартирантов с четвертого и третьего этажей, два доведенных до нервного срыва участковых, написавших заявления об увольнении, одна почтальонша, одна бригадирша управляющей компании, четыре слесаря из той же организации, три дворника, три уборщицы, что приходят мыть подъезд, минимум десять продавцов из ближайшего магазина, и несчетное количество курьеров, которые решили поменять профессию после того, как столкнулись с этим очарованием. Но больше всего достается моей бабушке. Ба по своей натуре — человек очень ведомый, робкий и мягкий. Божий одуванчик. Всю свою жизнь она общается с этой маразматичкой и постоянно за что-то перед ней оправдывается. То мы её топим, то травим, то облучаем, то воруем её квитанции, то наслали на неё проклятье, то организовали нашествие голубей, которые обгадили ей окно, то слишком громко ходим и смываем воду, то слишком подозрительно тихо сидим — а значит, опять что-то задумали. А ещё мы пускали газ по водопроводу, но только ей. У нас слишком громко работает стиральная машина, а ночью мы собираемся всей семьей и катаем по полу железные шарики, чтобы не давать ей спать и сводить её с ума.
Ну теперь-то я сведу тебя с ума, старая сволочь! Задолбала, сил моих нет! Из-за нее у бабушки постоянно скачет давление. Считаю, таких людей нужно изолировать от общества. Пусть забирают ее в психушку, психиатров и санитаров она ещё не доводила. Последней каплей стало то, что Полина Ивановна растрезвонила всему району, что я встречаюсь с женатым соседом Андреем Петровичем, потому что мы с ним одновременно вышли из магазина и двинулись в одну сторону, а эта грымза смотрела в окно. Он всего лишь спросил, как пристроить дочку в цирковую школу. Вместе с классом она была на одном из наших представлений, и теперь тоже мечтает летать под куполом и гнуться в разные стороны.
Я тебе такой цирк покажу! Такое шоу! Будешь плакать и просить, чтобы оно закончилось! Я привыкла работать без страховки, а тут — вообще плевое дело: всего один этаж вниз, зацепившись для надежности карабином к батарее. Видимо, мои маленькие пакости произвели на Ивановну впечатление, и в комнате появилась камера, о чём она тут же доложила моей бабушке. Если чокнутая соседка догадается её переставить, придется прихватить её с собой, а потом подбросить, удалив информацию. Так я планирую поступить с меховым жилетом из чернобурки, но пока на нём спит уличный барбос. Вообще-то, эту жилетку дарила моя мама моей бабушке ещё в девяностых, но нахальная Ивановна буквально насильно выцыганила её, а мой одуванчик, как обычно, не смог отказать. Ничего. С блошками носить будет гораздо веселее.
Замедляю свой танец и гляжу на часы. Пора собираться. Мы с Лесей договорились прогуляться. Стягиваю с себя лосины, затем — тяну вверх водолазку, и параллельно подмигиваю своему новому трофею — белому медвежонку с бантом. И откуда у злобной гарпии такой милашка? Хорошо, что я его спасла.
Забираюсь в джинсы и толстовку, подкрашиваю губы бальзамом, кидаю телефон в карман и иду в коридор. Накидываю куртку, забираюсь в кеды и выхожу в подъезд, весело напевая трек, который только что громко играл из колонки. Нажимаю на кнопку лифта — двери мгновенно распахиваются, но войти не успеваю, чувствую как сзади, на моей шее сжимается тяжелая рука, и меня тянут назад. Резким рывком впечатываюсь спиной в стену, от неожиданности широко распахиваются глаза и рот, плечи опускаются под натиском пугающей хватки.
— Что мелкая, думала спрячешься? — иронично цокает Шрам.
— Отпусти! Отпусти! — пихаю его, бьюсь кулаками в грудь, но он только крепче меня прижимает, не давая вырваться.
— Как некрасиво игнорировать друзей! — он кривится в ехидной улыбке.
— Не друг ты мне, жаба грязномордая! — пищу я и всё ещё кручусь, но это выглядит комично.
— Завтра, в двенадцать, — спокойно говорит он, — улица Козлова, девять. Второй этаж. Невысокий.
— Никуда я не полезу! — шиплю я, и пытаюсь ударить его коленом, но Шрам тут же скручивает меня в неестественную позу.
На куртке расстегиваются клепки, пользуясь случаем, он перехватывает меня — забирается под мой бомбер, обхватывая меня за талию, и приподнимает в воздух. Нос морщится от запаха табака, глаза щурятся от неприятной близости к его лицу, очерченному глубоким шрамом. Отвожу корпус подальше, сильно прогибаясь в спине.
— Очень сексуально, циркачка, — хмыкает Шрам.
— Пошел ты! — кидаю гневно.
— Завтра, в двенадцать, улица Козлова, дом девять, — говорит грозно, но опускает меня вниз.
Сердце колотится очень громко и быстро. Даже когда его удаляющиеся шаги меняются на звук спускающегося вниз лифта и хлопок массивной железной двери.
Майя
Бетон под кроссовками мокрый и скользкий. Пахнет влажной ночной свежестью. Я стою у стены склада, воздух кажется сгустком прохлады и страха. Случайно задеваю браслетом карабин, прикрепленный к поясу, звон выходит тихим, но этот звук всё равно режет нервы. Смешно. Я привыкла висеть под куполом без страховки, а сейчас дрожу, как дура, у какого-то ободранного окна. Молодец, Майя. Шоу продолжается.
В голове звучит приказной тон Шрама: «Залезешь, откроешь изнутри. Остальное не твоё дело». Конечно. Моё дело — быть цирковой обезьянкой. Пока не прибили.
Лучше бы вообще ни о чём его не просила. Шраму двадцать один, он старше меня на три года. Он из тех людей, при виде которых хочется съежиться и ускорить шаг, а спина будет чувствовать тревогу до тех пор, пока не окажешься за закрытой дверью, дома, в безопасности. Шрам сколотил вокруг себя что-то вроде преступной группировки уличной шпаны из неблагополучных семей, они обитают в недострое у выезда или в гаражах, и держат в страхе весь район. Если как следует раскопать информацию, уверена, что он окажется дальним родственником Полины Ивановны.
Прошлой весной я довольно крупно влипла. За мной очень настойчиво ухаживал один «Арменка», мы познакомились на вечеринке у моей одноклассницы Кати Сафоновой. Доставал, надоедал, буквально преследовал. Однажды на одной из сходок, он попытался наладить со мной более тесный контакт, но на этот раз решил сделать это совсем нагло и беспардонно — зажал в углу и схватил за задницу. Как только я вырвалась, тут же вылила ему на голову полную бутылку пива. Арменка воспринял это как личное оскорбление, нанесшее репутационный урон ему и всем его родственникам до десятого колена. И он устроил мне райскую жизнь. Передвигалась я только в диком ужасе, в сопровождении темной, тонированной Приоры. Он караулил меня у дома и у цирка. В один из вечеров мы сцепились прямо у подъезда, я так возмущено кричала, что привлекла внимание местной гопоты. Шрам и его прихлебатели за меня вступились, завязалась драка, а на следующий день — ещё одна, усиленным составом с обеих сторон. Чем закончилась потасовка мне не известно, но армянская диаспора от меня отстала. Только, к моему сожалению, оказалось, что в мире нет ничего бесплатного. Меня стала прессовать славянская мафия, от которой вообще невозможно скрыться, ведь мы живём под боком.
Начиналось всё довольно безобидно. Шрам попросил оказать ответную услугу и залезть в его же окно, на первом этаже, уверяя меня, что он забыл ключи. Залезла, открыла дверь. Но через месяц он обратился ко мне с еще одной просьбой. На этот раз этаж был второй, а квартира совсем в другом районе. Я отказалась, но он очень настойчиво меня уверял, что мне лучше с ним не ссориться. И я струсила. Возвращалась после вечернего представления: во дворе темень, шакалы окружили меня кольцом, злобно хихикали, плевались, грызли семечки, рассматривали, как кусок мяса и не давали выбраться из круга. Согласилась. Сделала. Каждый день ждала, когда за мной приедет машина с мигалками, но этого не произошло. Думала, обошлось. Но Шрам снова всплыл на горизонте и всю прошлую неделю буквально ходил за мной следом, шантажируя, что он сдаст меня полиции, если я не влезу в ещё одно окно. Как он уверяет, в последний раз.
Ну почему же я такая тупая? Надо было пойти в отдел и сдаться самой. Но боюсь, что весь комплект шпаны не арестуют, а «выжившие» устроят мне настоящую вендетту.
Испуганно озираюсь по сторонам. В пяти метрах, под темным деревом курит Шрам и ещё четверо. Разговаривают тихо, напряженно. Смотрю вверх — пластиковое окно откинуто внутрь примерно на двадцать сантиментов. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и цепляюсь пальцами за раму — холодно, даже через вторую кожу, неприятно, остро. Руки соскальзывают, пальцы липнут к ржавчине. Дышу коротко, как перед стандартным трюком. Карабкаюсь вверх по выступу, затем по трубе. Толчок, прыжок — и я зависаю на оконном отливе второго этажа, крепко держась за пластиковую раму. Подтягиваюсь, боком просачиваюсь внутрь.
Темнота встречает меня запахом затхлости и старой бумаги. Складываю руки, чтобы не дрожали, и делаю шаг — один, второй, третий. Пыль в воздухе такая густая, что царапает горло. Выбираюсь из пустой комнаты в коридор, ищу лестницу, спускаюсь. Входная дверь оказывается без внутренней задвижки — закрывается только на ключ. Иду вправо, к первому же окну, чтобы открыть раму.
— Быстрее, — шипит снаружи Шрам.
— Сейчас, — отвечаю нервно.
Окно старое, шпингалет поддается не сразу, выскальзывает из-под моих кожаных перчаток, как у настоящей преступницы. А потом я давлю сильнее, и пустое помещение содрагает звонкий щёлк. Я замираю. Сердце долбит, как басы из моей колонки — только теперь это не весело.
Толкаю раму. Скрип. Треск. Забираюсь на подоконник и прыгаю вниз, бегло бегая глазами по сторонам.
— Молодец, — говорит Шрам, с противной ухмылкой, будто я собака, принесшая палку.
— В последний раз! — огрызаюсь я и быстро несусь в сторону деревьев, чтобы поскорее скрыться.
Безопасней было бы дождаться, пока гопники разграбят склад, чтобы вернуться домой вместе с ними, но я боюсь, что их могут поймать на месте преступления, заодно и меня, поэтому придется топать пешком и прислушиваться к каждому звуку. На всякий случай, в поясной сумке у меня есть газовый баллончик. А ещё я еле запихнула туда трофейного медвежонка — на удачу.
Я успеваю пройти немного. Буквально десять или пятнадцать метров, пробираясь через невысокие деревья и кустарники, в сторону освещенной дороги. Сначала дергаюсь, потом замираю — буквально из ниоткуда передо мной возникает страх и ужас. Глаза испуганно распахиваются, рот кривится в панике. Первое что вижу — раскрытую красную корочку, буквально врезающуюся мне в лоб, она громко захлопывается у моего носа, за ней — высокий, совсем молодой сотрудник. Кудрявый, взгляд — ехидный, самодовольный. От паники забываю как дышать. Надо бы поднять шум, чтобы остальные сбежали. Но пошли бы они в жопу. Это из-за Шрама и его компании теперь буду показывать свои акробатические номера на зоне.
Кирилл
— Лёха, ты на дежурстве? Умоляю, скажи, что да! — шепчу быстро и очень тревожно, прикрывая трубку ладонью. Параллельно кошусь на прикованную к железной трубе воровку, стоящую от меня в десяти метрах. Она испуганно озирается по сторонам почти в кромешной темноте. Затем тянет за замок наручников, потом прыгает — смешно и безуспешно, как будто пытается отцепиться от трубы танцем.
— Ну. Че тебе надо, Пакет? — зевает Лёха.
На заднем плане звонко лязгает труба. По-моему, бандитка пытается её выломать.
— Помоги по-братски, плиз! Дело на миллион долларов!
— Прямо на миллион?
— На хорошую бутылку вискаря, — бегло продолжаю я, — Очень хорошую!
— Говори, — отвечает со вздохом.
— Мне нужно в отдел. Сейчас. Надо человечка одного срочно допросить. Проведи меня, а?
— В смысле? — цокает Лёха, — А давно ли ты у нас людей допрашиваешь, Пакет? И почему ты человечка к себе в следственный комитет не ведешь?
— Да смена конченная, — произношу обижено, — Лёх, ну пожалуйста! Я быстро…
— Кирюх, ты что, прикалываешься? — ржет Лёха, — Ты время видел? Ложись спать!
— Буквально пятнадцать минут! — канючу я.
Звон металла становится сильнее. Воровка моего сердца делает финт, — сгибается, как кошка, упирается в трубу ногами, трясёт, но потом ловит мой гневный взгляд и спрыгивает на землю.
— Пакет, не выдумывай, ты не имеешь права никого допрашивать, тем более у нас, мне эти проблемы потом не нужны.
— Да не будет никаких проблем. Я девчонку на краже взял. С проникновением! Надо немного её запугать. Фишку она вообще не сечет, жаловаться не будет. Выручай, Лёх! Там такие ноги …
Из трубки звучит громкий хохот. Даже обидно.
— Допроси её в гостинице. У нас не дом свиданий.
— Три бутылки! — поднимаю ставки, — В гостиницу она со мной точно не пойдет. Мне надо произвести солидное впечатление. Типа, я очень крутой опер. Как ты. Тебе жалко что ли? Я тебе потом тоже с чем-нибудь помогу!
Бандитка опять пыхтит, я оборачиваюсь, на этот раз она буквально висит вниз головой, как человек паук, пытаясь разогнуть железо. Снова ловит мой взгляд полный восторга, успокаивается, встает на ноги и мило хлопает глазками.
— Тогда считай, что ты влип, Пакетик. Готовься на днях уйти в Архив и не вернуться…
— Согласен! — вскрикиваю слишком радостно и через чур громко, — Сейчас приедем.
— Только учти, из кабинета я не уйду. Очень хочется посмотреть на то, как ты ведешь допрос, — гаденько смеется Лёха.
— Ладно, ладно, — бурчу я. Только ты как-нибудь поуважительнее.
Быстро сбросив вызов, двигаюсь к ней уверенной, вальяжной походкой. Свет фонаря выхватывает из темноты её лицо — грязная щека, царапина на губе, и глаза, полные паники.
— Всё, хватит, кошка в ловушке, а то сейчас оформлю тебе побег, — говорю, наклоняясь и перестегиваю наручники с трубы себе на запястье.
— Простите, а как к вам обращаться? — спрашивает с нервной улыбкой.
Действительно. А как? Младший лейтенант Покидько как-то невнушительно звучит. Можно конечно свистануть, что я майор, в надежде, что она, как девчонка, в таких тонкостях не разбирается. Но, думаю, это перебор.
— Товарищ капитан, — отвечаю деловито.
В принципе, звучит романтично.
— Товарищ капитан! — мягко говорит белокурая бандитка, — Это какое-то недоразумение! Вы всё не так поняли! Я просто гуляла!
— Да, я видел… В окне второго этажа! Подкрепление уже вызвано, территория — оцеплена, — решаю нагнать на неё жути, — Так что, рекомендую вам не давать необдуманных, преждевременных показаний.
На самом деле, я просто не знаю, что говорить. Я не планировал её «арестовывать», всё вышло само собой. Наручники у меня всегда при себе. Они болтаются брелком, закрепленным к шлевке на джинсах. Люблю прикольный аксессуары. Не думал, что мы столкнемся лоб в лоб, пока я караулил её в кустах, а дальше — как в тумане.
Хотя прийти в себя после очередного стриптиза было непросто — я не усидел. Когда она взяла с собой медвежонка, решил прогуляться по маршруту, ведь в камере есть датчик с геолокацией. Не смотря на то, что я очень быстро собрал информацию об этой хулиганке, ночное ограбление склада внесло ещё один штрих к портрету.
Любимова Майя Михайловна. Михайловна младшая. Восемнадцать лет отроду. Воспитанница цирковой школы и бабушки. На вид — сто семьдесят сантиметров, тридцать восьмой размер ноги, сорок второй — одежды, третий — груди. Но меня интересуют не все цифры. Я пробил её в тот же день, сначала по фото, потом по геолокации. По базе не привлекалась, удивительно. Мою клиентку травит, скорее всего, из вредности. Зачем ворует — будем выяснять.
— Может договоримся, капитан? — наклоняется и заглядывает мне в лицо, широко улыбается и хлопает глазами.
— Ещё чего! — тут же ворчу, а самому ужасно любопытно. Меня хватает ровно на три секунды, затем я разворачиваю к ней корпус и подозрительно щурюсь, — А как договоримся?
— У меня есть хороший ноутбук.
Тю-ю-ю. Ноутбук. У меня тоже есть хороший.
— Ограбление. Побег. Дача взятки должностному лицу. Восемнадцать лет, с конфискацией, — произношу железно, но от балды.
Чувствую как мгновенно напрягается. Её рука так близко к моей — болтается, раскачиваясь по ходу движения. Я смотрю на тени от наших фигур, и мне очень хочется взять её за руку. Такого варианта разрешения проблемы мне не предложили, поэтому пока буду играть в плохого полицейского, хорошего покажу ей потом.
Больше она не произносит ни слова. До отдела добираемся минут за тридцать. Пока Майя не увидела казенное здание, будто не до конца верила, что её и правда взяли с поличным, но как только мы подошли — сразу задергалась и засуетилась.
Уже на подходе замечаю две темные фигуры, стоящие недалеко от входной двери, слышится приглушенный ржач, который становится громче, когда мы подходим ближе. Чёрт. Лёха стоит с Плащенко. Видят нас — откидывают окурки в сторону, комично вытягиваются по струнке.
Майя
Лежу на ментовском диване в кабинете на первом этаже. Глаза всё ещё закрыты, рука уже свободна. Сначала вокруг меня происходила суета, сейчас — более менее успокоились. И кто из нас слабый пол, если эти взрослые мужики стали паниковать как девчонки, когда десять раз похлопали меня по щекам, а я не отозвалась? Херушки! Я так просто не сдамся! Правда, когда они собирались вызывать скорую помощь, мне пришлось несколько раз дернуть ресницами и простонать что-то несвязное. Но сейчас я снова в отключке.
— Ну и зачем ты её сюда притащил, Пакет? — злобно шепчет один из голосов.
— А зачем ты её напугал? — отвечает змеиным шипением.
— Какие нежные пошли воровки!
— Она не воровка… Она…
— В следующий раз, если захочешь с кем-то познакомиться при исполнении — тащи к тётке, и представляйся хоть генералом Болдиным, а мне этот геморрой — не упал! Ноги! Ноги! Ноги — как ноги!
Ах ты сука! Восемнадцать лет с конфискацией! На лице же было написано — кудрявый звездюк! Товарищ капитан, похоже, ряженый!
Ресницы шевелятся сами собой. Кажется, это не осталось без внимания — шепот смолкает, вокруг воцаряется идеальная тишина. Тянуть уже некуда — несколько раз медленно открываю и закрываю глаза и произношу хрипло:
— Воды…
Рядом со мной тут же возникает фальшивый мент. Может и не фальшивый, но точно никакой не капитан. Возможно, он метет здесь дворы. А сейчас тянет мне стакан.
— Спасибо, — говорю обессилено, приподнимаюсь и жадно глотаю теплую жидкость. Фу! Похоже, кипяченая.
Горло громко булькает, глаза открываю только после того, как осушаю стакан. Смотрю на странную троицу с поволокой, цепляясь пальцами за диван. Те, что постарше — в районе тридцати, судя по ироничному виду, на мой спектакль не ведутся. А вот кудрявый озадачен и озабочен. Точно озабочен! Как дать бы по затылку!
— Ну ты как? — спрашивает полицейский, — Очухалась?
— Да, — отвечаю как умирающий лебедь.
— Может тебя в больницу? Капитан Покидько как раз закончил свою смену, может проводить.
— Не нужно, — шепчу и слегка покачиваюсь на месте, — Я в порядке. Только очень душно…
Взгляд цепляется за приоткрытую форточку пластикового окна. Хм. Я думала должны быть решетки, а тут такая удача. Пальцы ползут к вороту куртки, я тяну замок вниз, дую себе за шиворот, обмахиваю лицо ладонями.
— Можно немного подышать свежим воздухом? — голос хрипит, как глухой старческий кашель.
— Конечно, можно. Почему нельзя? — мои глаза встречаются с ехидной ухмылкой одного из полицаев.
Медленно встаю, шаткой походкой двигаюсь к окну, обхожу стол, хватаюсь рукой за пластиковую ручку, вытягиваю голову, дышу. За моей спиной всё та же тишина. Пластик холодный. Выдохнув, давлю на него сильнее. Щёлк. Опора — на подоконник, толчок — обеими ногами, плечо — в край рамы, тело — наружу. Прыгаю вниз, волосы пружинят в лицо.
— Эй! — раздаётся за спиной, — Стоять!!!
Следом за этим — смех.
Ага, сейчас! Бегу и спотыкаюсь!
Я несусь через двор, перепрыгиваю через лужу, уворачиваюсь от мусорного бака, сначала — к забору, потом — вдоль клумбы. В висках гудит кровь, в ушах — гул топота за спиной. Чёрт! Всё-таки преследуют, думала, будет лень. Слышу тяжёлое дыхание и скрип чужой подошвы.
— Стой, дура! — орут сзади.
— Отвали! — кричу не оборачиваясь.
Перепрыгиваю через бордюр, прибавляю скорость. Пятки гулко бьют по тротуару, сердце молотит, дыхание рвётся. Выбегаю в какой-то незнакомый сквер, вокруг темно и пусто, чувствую, что силы начинают выдыхаться, скриплю зубами и собираю все ресурсы.
— Стой, зараза!
— Мечтай! — кричу сбивчиво я и ныряю в кусты.
За спиной хлопают ветки. Вот ведь неугомонный! Догоняет. Серьезно догоняет.
— Майя! — орёт он.
Так. Он знает моё имя. Точно, он уже произносил его у отдела, значит знает кто я. Я замираю на секунду. И это становится ошибкой. Меня хватают за куртку, тело по инерции дергается назад.
— Пусти! — шиплю и разворачиваюсь.
Кудрявый тоже запыхался, руку не разжимает, держит меня за рукав. Я толкаю его двумя руками, надеясь вырваться.
— А ну, пусти! Кому говорю? — дергаюсь, прыгаю, кручусь, а этот остолоп вцепился в меня, как клещ и держит.
— Побег! Сопротивление властям! — тараторит, удерживая мою руку, а я верчусь, как юла, и трясусь, как в припадке, желая вырваться.
— Оформите ещё нападение на сотрудника! — шиплю психовано и луплю кедом в его голень. Свободный локоть тут же бьет в его живот.
Кудрявый морщится, пищит. Пользуясь случаем, сразу делаю сильный рывок и удираю с места преступления. Думаю, как бы достать баллончик, чтобы снова не потерять скорость. Внезапно меня буквально сносит волной. Кудрявый наваливается на меня всем своим весом и мы вместе летим в грязную, осеннюю траву.
— Отпусти! Отпусти! — я луплю его ладошками, желая скинуть с себя, но он не торопится. Выглядит как дохляк, а такой тяжелый!
— Ай! — я дёргаюсь, капюшон душит.
Мне показалось, или он долбанул меня ладонью в ответ?
— Отвали, я тебе лицо расцарапаю! — предупреждаю, и, не дожидаясь реакции, пытаюсь вцепиться ногтями.
— Бешеная кошка! — пыхтит, перехватывая мои запястья, разводит руки в стороны над моей головой, — Я тебя сейчас реально отведу в отдел и оформлю! Ты хорошо сегодня погуляла, лет на восемь!
— Пошел ты! — я не сдаюсь, пихаюсь коленями, и пытаюсь выскользнуть из-под него, как червяк.
— Да угомонись ты, дура! Что ты дерешься? — его дыхание сбивается, мне кажется ещё чуть-чуть и я выбью свою свободу.
Вдруг он наклоняется — так быстро, что я даже не успеваю сообразить — и целует меня прямо в губы. Я замираю от шока. Глаза широко распахнуты, плечи сжимаются, голова пытается вжаться в землю. Я выворачиваю запястья, впиваюсь ногтями в его кисти, а он впивается в меня губами сильнее. Сначала расслабляюсь потом — что есть силы его кусаю. Шипит, матерится, получает ещё и коленом в пах.
Кирилл
— Итак, госпожа Майя Михайловна, нам всё про вас известно! — говорю жестко, чеканя каждую букву, и тяну за собой упирающееся тело, — Наши информаторы вели вас ни одну неделю. Вы под колпаком. На вас имеется досье, мы знаем, где вы живете, где вы работаете, чем занимаетесь в свободное время, а так же, что вы испытываете большую страсть к эротическим плакатам, голубям и мехам чернобурки!
— Ты че, барашек, больной? — хулиганка закатывает глаза, но от моего пристального взгляда ей не скрыться — занервничала, напрягалась и даже побледнела.
— В ближайшие двадцать четыре часа вам будут предъявлены обвинения. Не рекомендую бежать и прятаться, мы установим за вами круглосуточную слежку, — произношу как супер крутой коп.
Мы идём по тёмной улице, редкие фонари бросают дрожащие круги света на мокрый асфальт. Ветер шевелит опавшие листья, они шуршат под ногами, и словно шепчут: «Пакет! Дожми её, она почти твоя! Вспомни, как она тебя целовала! Вернее, ты — её, но какая разница?»
— Кудрявый, очнись! Ты что, детективов пересмотрел? — отвечает уверенно, но я же вижу, что Майке страшно, потому что я уже вывел её к родному кварталу, ещё пару домов, арка — и мы окажемся у её подъезда.
— Я и сам детектив, — я высокомерно задираю подбородок.
И пусть я только учусь в Школе полиции, в Следственном Комитете — вообще самая мелкая сошка, да и расследую пока только пропажу котов и проделки барабашки, но какой потенциал!
— Баран ты кудрявый, детектив! — цокает Майка, — Расстегни меня и исчезни! Иначе я расскажу своему парню о том, какименно ты проводил задержание, и он пересчитает тебе все зубы!
Мы сворачиваем в узкий переулок, тени становятся гуще, город почти молчит. Я дёргаю своё запястье, желая схватить её руку, но Майка дёргает её назад с такой силой, что теперь мне стоит проверить плечевой сустав.
— Я владею приемами Кёкусинкай, Сётокан и Годзю-рю, — хмыкаю важно. Только недавно смотрел документальный фильм про восточные единоборства. Расширял кругозор.
— А он владеет кулаком, кастетом и битой, и уложит такого дохлика, как ты, с одного удара!
Врет. Какой ещё парень? Откуда у моей Майки парень? Дура что ли?
— И как же его зовут? — говорю раздраженно.
— Кого? — надменно отвечает Майка.
— Парня!
— Тебе лучше не знать его имени в целях собственной безопасности!
— Воландеморт что ли? — ржу я.
— Хуже! Все зовут его Шрам! — улыбается ехидно.
— Как в Короле Льве?
— Хоспади! Ты смотришь что-нибудь для детей, старше четырнадцати?
Ну да! Очень хочется сказать, что несколько дней смотрю первоклассный стриптиз в её исполнении. Но удар у Майки мощный. Жаль, что не успею зайти в круглосуточный, чтобы взять бутылочку пива, а то я немного перенервничал. Мне некогда отвлекаться, боюсь что-нибудь пропустить, когда Майка вернется домой и устроит мне новое представление. Какая жалость, что у меня остался буквально один или два сеанса, со дня на день заряд на батарее сядет и медведь станет просто медведем.
— Ты, кстати, в кино сходить не хочешь? — подозрительно поворачиваю на неё голову.
— Чего? — возмущенно вскрикивает Майя.
— Ничего, гражданка Любимова. Говорю, по-хорошему сотрудничать со следствием вы не хотите — вывозу вас повесткой!
— Да какое ты следствие, барашек? — очень обидно хихикает Майка, — Мамка что ли в полиции работает?
Мамка! А что сразу мамка? Вообще-то — тетка! Тем временем мы выходим к её дому. Вижу, что бандитка нервничает, но храбрится.
— Не понимаю вашего скепсиса, Майя Михайловна, кажется, я уже показывал вам свое удостоверение, — я ещё раз достаю из заднего кармана красную корочку и раскрываю её у лица Майки. Но буквально на секунду, фотка там очень дурацкая.
— Может ты купил его в магазине приколов! — рычит язвительно, — Или тебе мамка выписала, чтоб не обижался, а внутри написано, что ты дурачок, и если потеряешься — тебя надо вернуть по адресу!
Чёрт. Там написано не так, но очень- очень близко. Майка вполне сгодилась бы мне в напарники.
— Ну всё! Отцепляй уже! — шипит грозно, остановившись у своего подъезда.
— Да, пожалуйста! — цыкаю я, — Только без глупостей! Ты же не хочешь ещё одну статью…
Лезу в карман за ключом, в темноте разглядеть мелкий замок очень трудно, поэтому я подтягиваю её руку ближе к лицу. Мечтаю не выронить мелкий ключик, но к счастью, попадаю с первого раза. Вот, что значит успех! Как только метал лязгает, и с Майкиного запястья слетает браслет, она тут же лупит мне этой рукой крепкий, совсем не девичий подзатыльник, и тут же рвется к двери. Бестолковая. Очень смешно мечется, пытаясь найти ключ от домофона, чтобы побыстрее попасть в подъезд, пока я вальяжно за этим наблюдаю, стоя всего в полу метре, в довольно уверенной позе. Ищет зря. Ключи в моём кармане. Она выронила их во время нашей потасовки в кустах. Как хорошо, что я такой наблюдательный.
— Кхе! Кхе! — придаю голосу брутальность, — Случайно не это ищешь?
Вытягиваю блестящий брелок к её лицу, желая торговаться, но циркачка ловко выбивает его из моих рук, и я остаюсь стоять с чувством разочарования. Майка тянется синей пластиковой таблеткой к домофону, и я понимаю, что он вот-вот зазвенит.
— Ну поцелуй ещё раз, тебе что, жалко? — говорю расстроено и немного жалобно.
Воздух разрезает противная, писклявая мелодия, дверь яростно распахивается и едва меня не зашибает. Майка резво рвется в подъезд.
— Ну и ладно! Я завтра опять приду тебя арестовывать! — кричу ей в спину, перед тем, как железное полотно хлопает прямо перед моим носом.
Майя
В этот раз высовывать нос из подъезда особенно страшно. Мало мне стайки терроризирующих меня гопников, во главе со Шрамом, теперь меня преследует ещё и недополицеский. Понятия не имею кто это и откуда он столько про меня знает, но думаю, настоящий мент так бы себя не вел. Единственная мысль, что это дело рук самого Шрама, чтобы окончательно меня запугать и посадить на преступный крючок. Но откуда тогда кудрявый знает про мои пакости Полине Ивановне? Следил. Заколебали! Мечтаю поскорее уехать к маме, в Канаду. Она тоже цирковая артистка, но её карьера достигла своего пика, она входит в труппу Цирка Дю Солей и гастролирует по всему миру. Как же мне хочется к ним попасть, но сейчас этого сделать невозможно, к сожалению, русских сейчас не жалуют. Мама родила меня в семнадцать, и внешне напоминает мою старшую сестру. Видимся мы очень редко, моим воспитанием с младенчества занималась бабушка. Отец — проходимец, но мама говорит, он был страшно красив, и исполнял такие номера, что сердце замирало у всего зала. И правда, вот это номер — заделать шестнадцатилетний летней девочке ребёнка и пропасть в неизвестном направлении.
Я его видела. Лет в пять или шесть, издалека, с последнего ряда зрительского зала. Он метал ножи в ассистентку, а мама, сидевшая рядом, ёрзала на стуле, скрипела зубами и проклинала его на чём свет стоит. Мы не остались после шоу в фойе, дожидаться когда артисты выйдут к зрителям, чтобы сфотографироваться, хотя я хотела, мама буквально вытянула меня на улицу, даже не купив шарик. Драма драма.
Высовываюсь из-за железной двери, подозрительно озираюсь по сторонам. Чисто. Обманул кудрявый баран. Надеюсь, он не придет позорить меня на репетицию, пропускать нельзя, мы готовимся к новому шоу.
По сравнению с Большим Московским Государственным цирком или Цирком Юрия Никулина на Цветном Бульваре, мы — небольшой коллектив. У нас нет таких масштабов и бюджетов, а так же диких животных, участвующих в номерах. Хотя енот Прошка тот еще хитрый волчара. Я за него волнуюсь, он заболел, его мама и дрессировщица Жанна за ним не досмотрела, этот чудик съел целый торт и запил это дело квасом. Третий день не репетирует и не слезает с горшка. Над ним издевается мартышка Матильда, которую оставили за ним приглядывать. В душе она не обезьяна, а гиена, очень не любит женщин, но любит мужчин и крайне ревнива к другим зверям. Её папа — Жан, родной брат Жанны. Матильда настоящая артистка, но очень капризная и драматичная дама. Однажды, она вырвала мне клок волос, когда я попыталась поправить на ней сползающие из-под платья панталоны, смотрела так, будто я опозорила её перед всей труппой. В общем, мои любимцы — Мальвина и Артемон, огромные королевские пудели и очень классные ребята. Их отец и владелец — Валентин Сергеевич: заслуженный артист, эквилибрист, жонглер, конферансье и по совместительству — наш директор.
Я тоже многофункциональный человек: кручусь под куполом на кольце и полотнах, верчусь во вращающемся колесе, помогаю по мелочи: ассистирую клоуну, распиливаюсь на части фокусником, подаю жонглеру булавы и другую атрибутику, а в перерывах — продаю в фойе сахарную вату и сувениры. Не Дю Солей, зато не скучно, платят деньги и не нужно ходить в спорт зал, чтобы быть в форме.
На репетицию немного опаздываю, она идёт в полном разгаре. Я бегу к центру манежа, сбрасывая вещи на ходу, переодеваю обувь почти так же, приплясывая. Валентин Сергеевич что-то объясняет нашим акробатам-дуэтникам и параллельно оборачивается на меня, чтобы наругаться. Виновато вжимаю голову в плечи и киваю скучающему Ильдару, что будет поднимать меня вверх. Пальцы хватают холодный металл подвесного кольца, ладони приятно ноют, мозоли давно стали частью меня, как паспорт или прописка. Под куполом немного сквозит, и я втягиваю воздух глубоко-глубоко, чтобы внутри разгорелся маленький пожар.
— Майя, без фанатизма, — бросает Валентин Сергеевич, даже не глядя.
Угу, конечно. Слушаюсь и повинуюсь.
Толчок. Кольцо рвёт меня вверх, секунду кажется, что сердце остаётся там, на нижней точке, приклеенное к полу. Пальцы ловят обод, тело подаётся вслед, и вот я уже лечу. Настоящий полёт, без страховки, в котором каждая мышца ощущается как живой нерв, а каждая ошибка — как грустный, но романтичный финал.
Я выбрасываю прямые ноги в сторону, центр тяжести проваливается, кольцо уходит вправо, я чувствую его движение всей кожей, и на автомате перехватываю руками выше. Ладони скользят по металлу горячо и грубо. Кайф. Переворот назад, рывок корпусом, и я оказываюсь снаружи кольца, держась за него коленями. Мир переворачивается вверх ногами, и визуальный шум внизу превращается в размытые пятна.
Эйфория накрывает меня так, что хочется заорать. Вот она — свобода. Высота. Равновесие над пропастью. Никого нет ближе к настоящей, живой жизни, чем тот, кто висит на тонком краю.
Бабины внизу грохочат — ребята репетируют свой номер, их слаженные движения поднимают облака невидимой, но уловимой носу пыли. В углу вспыхивают булавы жонглёра, кто-то ругается из-за сорвавшегося трюка, кто-то смеётся. Вся труппа живёт одной жизнью. Пока мы не репетируем поочередно, так как это будет на представлении, каждый нашел себе небольшой кусок на манеже, чтобы пройти свой номер множество раз и отточить каждое движение.
А я — над ними. Я — птица. Катерина сокрушалась, отчего люди не летают, как птицы? Почему это не летают? Очень даже летают!
Вытягиваю руки, отпускаю кольцо. Полсекунды свободного падения, затем пальцы ловят металл, тело делает резкий проворот и врезается в воздух, как в мягкую воду. Если сорвусь — разобьюсь.
Но именно в этом и заключается удовольствие: я существую только пока балансирую на грани.
Кто-то внизу кричит моё имя, кажется, Жанна. Я сгибаю спину, вытягиваю ноги в дугу, удерживаясь на сгибе локтей. Воздух жжёт лёгкие, кровь шумит в ушах.
Не нужен мне никакой спортзал и советы инструктора. Мне нужен только купол, высота и ощущение, что я не просто тело, а чистый огонь, сгусток воли, который никто не удержит. Среди этого хаоса, я чувствую себя счастливой. Единственная часть дня, когда никакие проблемы ни настоящие, ни воображаемые до меня не дотягиваются. Я — лечу. И пусть весь мир внизу подождёт.
Кирилл
Завтракаю вместе с моей хулиганкой. Я — здесь, за столом, ем мюсли с молоком и пялюсь в экран телефона, она — там, в кровати, лежит кверху задницей и сладко сопит. Вот такой я извращенец, но ничего поделать с собой не могу. Я влюбился.
На свой страх и риск пошел к Любимовым и поменял аккумулятор в медведе. Надеюсь, наше свидание пройдет успешно и мне не придется больше за ней подглядывать и придумывать новый повод, чтобы вновь оказаться в квартире. Бабушка Майи — очень милая бабуля, в отличии от моей клиентки Полины Ивановны, которая теперь ходит ко мне, как к себе домой. С барабашкой мы разобрались, я уверил её, что переселил его к соседям, но теперь она безостановочно на кого-то жалуется и просит принять меры. Вчера никак не мог её выставить, пришлось эмитировать телефонный звонок и говорить, что меня вызывают в Кремль. Ой, дебил! Теперь она думает, что у меня есть выход на Путина, её глаза горели так, что мне стало страшно. Короче, не буду открывать ей дверь.
Сегодня у меня самый дурацкий день в неделе — пятница. Учёба, которую нельзя пропускать. Чтобы стать настоящим оперативником, естественно, я учусь. В теории, это нужно делать очно, на практике — мне безумно скучно. Всё что они говорят мне — я уже знаю, и не по учебнику. Я видел всякое. Поэтому на лекциях не могу вести себя нормально, как остальные: либо сплю, либо во все лезу, и рассказываю: «а вот у нас…». Короче, тетка, как человек влиятельный, договорилась, что я буду приходить только в конце недели, если есть какие-то работы — сдавать, если нет — показывать переписанные лекции.
Занятия проходят рутинно и не интересно, но хотя бы быстро. Можно было бы поехать домой, но я еду в Следком, потому что мой настоящий дом именно там.
Работа следователя не особо крутая, я бы предпочел работать опером, но впитываю знания здесь, пока есть возможность. Из самого полезного — научился писать кучу ненужных бумажек, курить, посылать нахер взглядом и профессионально разговаривать матом.
Коллектив тоже — так себе, но родственников не выбирают. Ближе всего мне молодая следачка Есеня — сорок килограмм чистой депрессии, перегар и синяки под глазами, которые видно с десятиметрового расстрояния. Она относится ко мне лояльнее других и разрешает копаться в своих делах и искать нестыковки. А вот Рома Черненко не разрешает. А я всё равно копаюсь — нечего оставлять. Вижу в коридоре его юркую фигуру и тут же рвусь за ним.
— Ром, а почему ты думаешь, что Боталову Корсаков завалил? — иду вслед по узкому коридору, шаг в шаг.
— Бля, Пакетик, отстань, пожалуйста, — брезгливо бросает на бегу, но я не сдаюсь.
— Ну не он же! — не унимаюсь я, — Не Корсаков её завалил, а Корсакова, жена его…
— Пакетик — скройся! — рычит сквозь зубы.
— Они вместе за пузырем ходили, пока он спал, свидетели есть. На ноже тоже есть её отпечатки…
— Это кухонный нож, она им готовила, конечно, там есть её отпечатки, — злобно чеканит Черненко.
— Но в два семнадцать им звонил Павлов, сначала Корсакову — тот трубку не взял, потому что бухой валялся, потом Корсаковой, которая к телефону подошла. А время смерти Боталовой как раз около трех-четырех часов утра… У него в крови столько промилле, что он бы вообще на ногах не стоял.
— Умоляю, отъебись! — стонет Рома и скрывается за дверьми генерала Болдина.
Меня обдает яростная волна бьющего в лицо воздуха. В принципе, ничего удивительного, Роме вообще всё равно кого сажать, было бы признание, остальное подобьем. Зато у него самый высокий процент раскрываемости. Накопал тут про него очень интересную информацию по одному старому делу, которое сейчас передали Есене, нужно рассказать. Эх. Когда у меня будет своё настоящее, реальное дело? Хожу как неприкаянный, даже своего стола нет. И тётке не до меня, она на работе буквально живёт.
Отношения у нас никакие. Она меня не любит. Не так, чтобы ненавидеть или испытывать злость, нет. Скорее, просто не испытывает никаких чувств, кроме долга. Но не орёт, не ругает и не шпыняет. Я достался ей в наследство от младшей сестры — моей мамки. Так получилось, что я знаком с миром преступности с двух сторон. До того, как таскаться по кабинетам и играть в пустых допросных, я таскался по разным притонам и гадюшникам. Мать очень жестко наркоманила и воровала вещи, я помню как стоял на шухере, помню как бежал со всех ног с украденным магнитофоном, и помню все её приходы и ломки. А потом это резко закончилось. В один прекрасный день меня забрала тетка, помыла, приодела, подстригла, устроила в школу и поселила в огромной, красивой квартире. Ей было хорошо за сорок, своих детей и мужа не было. Мне сказали, что мать положили в больницу, но естественно, она просто умерла. Я же помню, что она очень долго не просыпалась и я пошел звать соседей, таких же торчков. Страданий по этому поводу я уже не испытываю, хотя в первое время было очень грустно и страшно. Я боялся, что тетка сдаст меня в интернат, ведь времени на ребенка у неё просто нет из-за карьеры, которую она строила всю жизнь. Но ничего, мы сработались и до сих пор неплохо живем, правда, на работе видимся намного чаще, чем дома.
Немного взгрустнув по поводу несправедливого отношения со стороны коллег, иду в кабинет, сегодня он почти пустой, все куда-то делись, только Хромуля пыхтит над бумагами, как самый великий страдалец. Видимо, Болдин опять раздал всем пиздюлей и все дружно работают. Есеня опять пропадает у своего зэка и думает, что я ни о чём не догадываюсь. Пакетика не проведешь, у меня на такие вещи нюх. Так же как и на то, что моя хулиганка тоже на меня запала. Наливаю себе крепкий, черный кофе без сахара, в кружку, которую ни разу в жизни не мыли, занимаю Сенькин комп, загружаю файл с биллингом по делу Матюхина, с которым обещал помочь, и выписываю на черновик нужную информацию. Параллельно кошусь на свой телефон, жду смс с назначенной Майей датой и временем. Моё детективное чутьё подсказывает, что это будет либо сегодня, либо завтра. Но мне бы хотелось знать заранее, чтобы успеть подготовиться. Хочу её впечатлить чем-нибудь романтичным.