Voila - Barbara Pravi
— Bonnes-Mares Grand Cru, Domaine Georges Roumier*,mademoiselle.
— Merci.
Делаю глоток вина, оно потрясающее. Во рту переплетаются вкусы дуба, вишни и шоколада. Идеально сбалансировано и моя любимая плотность, но насладиться феерией вкуса мешают обстоятельства. В Москве у меня умирает бабушка, а мне пришлось прилететь в Бордо на этот винный бал. В любой другой день я была бы самой счастливой, что оказалась на столь изысканном мероприятии, но сейчас меня мало что может порадовать. Мысли очень далеки отсюда.
— Глеб, переложи бриошь к себе на пирожковую тарелку и воспользуйся ножом для масла, — строго шепчу своему жениху. Я понимаю, что срываюсь на нём, но с раздражением справиться не могу.
Он же практически вырос во Франции, учился в Сорбонне, а с манерами на «Вы». С нами за одним столом сидит совладелец коньячного дома его отца Пьер с супругой и какие-то очень чопорные семьи, тоже владельцы различных шато, не хочется, чтобы они подумали, что мы невоспитанные русские.
— Тоня, — шипит в ответ и одними губами матюгается.
Ну а что? Мне сидеть и смотреть, как он нас позорит? Демонстративно отворачиваюсь и делаю глоток вина. Пытаюсь сконцентрироваться на награждении лучших виноделов прошлого года и отвлечься от своих навязчивых мыслей и нарастающего раздражения.
Мой французский весьма скромный, и я понимаю от силы процентов сорок.
Но моё внимание привлекает имя очередного победителя «Родриго Де Гранж», и я незаметно улыбаюсь.
Впервые за несколько дней.
Родриго… Так звали мою первую любовь. Ну или мне тогда казалось, сейчас не могу сказать, любила ли я его по-настоящему. Но совершенно точно могу сказать, что он так и остался моим лучшим любовником. Поэтому всегда, когда я слышу это имя, непроизвольно улыбаюсь и вспоминаю что-нибудь пикантное.
Мой Родриго разбил мне сердце. Оказался совсем не принцем на белом коне. В восемнадцать мне казалось, что я никому не смогу доверять. Смогла. Оправилась и оправилась очень быстро. Боль от разочарования постепенно стихла, и осталась только приятная ностальгия по моей юности, яркому карибскому отпуску и порочным ночам с горячим венесуэльцем.
С интересом поднимаю голову, чтобы посмотреть на французского Родриго, который выходит в этот момент из-за своего стола. Близорукость мешает рассмотреть лицо, но я вижу красивый статный силуэт явно молодого мужчины и закусываю губу. Видимо, все Родриго жутко хороши.
Мужчина вступает на сцену, принимает награду и начинает говорить. Улыбка сползает с моих губ моментально. А из лёгких также стремительно испаряется воздух.
Нет. Не может быть…
Какой ещё Де Гранж? Он же Гонзалес…
И хоть его лицо расплывчато, я слишком хорошо знаю эти манеры и движения. Я их даже предугадываю. Этот голос действует на меня точно также, как и восемь лет назад, и я чувствую, как по позвонку расползаются мурашки.
Подпираю лицо рукой и натягиваю веко, фокусируя взгляд. Это крайняя мера, но мне надо убедиться. Может, это моё больное воображение разыгралось. Кто знает, какой эффект имеют вина за несколько тысяч евро…
Нет. Это не воображение. Это он. Опускаю глаза и делаю глубокий выдох. Чёрт, он ещё красивее, чем я его запомнила. Просто до одури красив. Ослепительно. Безукоризненно. Идеально сидящий фрак, осанка, улыбка, стать. Неужели это мой экс?
— Всё в порядке? — Глеб нежно касается моего запястья.
— Да, всё хорошо. Бабушку опять вспомнила, — улыбаюсь своему жениху. Я нагло вру. Знал бы он, что я вспомнила…
— Бусь, а что он говорит? Уловить не могу.
— Что невероятно горд получить титул лучшего белого вина. Говорит, что в Сансере много достойных виноделен, конкуренция высочайшая, и он постарается не подвести свой регион.
— Он из Сансера? — ошарашенно спрашиваю и чувствую, как слёзы предательски заволакивают глаза.
Сансер. Моё любимое белое вино. «Я люблю сансер и в целом долину Луары» как-то игриво бросила ему и поразила его своей экспертностью для столь юного возраста.
Уговариваю себя: «Тоня, прекращай. Нарциссизм — твой главный минус. Ты здесь ни при чём. Так сложилась его жизнь, и он как-то стал владельцем винодельни в этом регионе. И всё. Никакого символизма. Он любил коньяк, ты же не из-за этого выходишь замуж за сына владельца винно-коньячного дома? Вот именно. Замуж, Тоня. Через три месяца, Тоня. Соберись немедленно!»
Накрываю руку Глеба своей и сжимаю. Моя опора. Моя радость. Он смотрит на меня и очаровательно улыбается.
— Тонюш, хочешь пораньше уйдём? Главное отметились.
— Нет, Бусь. Мы обещали твоей маме видео с танцем, я справлюсь.
— Я не буду танцевать, — категорично заявляет, — Я и бал! Меня и так вынарядили в эту шайзу.
— Значит, я станцую с Пьером, — пожимаю плечами.
— С Хьером, — закатывает глаза.
— Глеб, — многозначительно произношу, — тихо ты, нас же услышат!
— Да что они поймут?!
Я тихо посмеиваюсь. Это абсолютно не его обстановка. Он далёк от этого всего максимально. Глеб интроверт и домосед. Знаю, что это мероприятие для него настоящая пытка, и потому не осуждаю, пришёл и главное.
После ужина начинается дегустация, Глеб остался сидеть за столом, а мы с Пьером и его супругой, естественно, пошли. Они рассказывают мне про особенности каждого терруара, а я запоминаю и впитываю, мне всё это может понадобиться для работы.
Нам вручают бокалы, Пьер опять что-то рассказывает, а я киваю, но уже не слушаю. Я в Его поле. Я уже чувствую Родриго каждым сантиметром своего тела. Он окружён людьми и стоит боком ко мне. Я сверлю его взглядом и отчаянно хочу, чтобы он меня заметил.
Chandelier Vitamin String Quartet
Его выражение за доли секунд меняется с замешательства на заинтересованно-обворожительное, взгляд скользит с лица на декольте и возвращается вожделеющим. Я знаю его. И знаю, что этот взгляд предвещает.
Я давно не чувствовала на себе такой взгляд и уже забыла, каково это… Я теряюсь под ним.
У меня под ногами оказывается гарсон, убирающий осколки, и я разрываю наш контакт. Пьер меня уводит в сторону как раз вовремя, я уже не выдерживаю. Конечно, я думала, что я сейчас «красиво войду в его грешную жизнь». Эффектно. Выдержу эту игру. Но я не вывожу. Меня просто сносит от чувств. Вспоминаю нашу последнюю встречу, как мы тонули в волнах Карибского моря, и чувствую что-то похожее. Я чувствую безысходность. Я не могу справиться с эмоциями, они просто прорвались и накрывают меня с каждой волной всё интенсивнее. Сейчас я чётко осознаю, что я его любила, люблю и хочу…
— Пьер, не угостите меня сигаретой? Я снова убегаю от Родриго. Всё. Спектакль окончен.
Мы выходим с пожилым мужчиной на свежий воздух и проходим к лавочке у розария.
— Тони, — произносит он на французский манер моё имя, как ещё один мой бывший, и я опять непроизвольно улыбаюсь, — был уверен, что вы фанатично следите за здоровьем.
— Не рассказывайте Мишелю, Пьер, — даю ему мне подкурить.
Да, Михаил Николаевич – мой свёкр, даже представить не может, что я курю с его партнёром, сбежав от венесуэльского любовника.
— О, ма шерри, донт ворри, — улыбается месье Гуэри, — Тони, вы знаете месье де Гранжа?
Конечно, он понял… Наблюдал за этой мезансценой из первого ряда.
— Да. Он из Венесуэлы. А я там провела много времени в своё время. Он… Близкий друг моей кузины.
— Да-да. Я слышал о его происхождении. Интересный случай, — задумчиво произносит.
— Что Вы имеете в виду, Пьер?
Родриго действительно интересный случай. Бросила я его, потому что узнала о его нестандартном роде деятельности. В свои восемнадцать я поливала его самыми грязными ругательствами, сейчас же считаю его трофейным мужем на содержании. Очень большом содержании. И он стоил каждого цента, уверяю. Я же получила его любовь в обмен на разбитое сердце и литры слёз. Он клялся тогда ради меня всё изменить, и я знаю, что он сдержал слово.
— Он взялся из неоткуда и инвестировал в заброшенное шато «De Grange». Его хозяин Франсуа, хоть и был маркизом, разорился из-за огромных налогов. Месье из Венесуэлы покрыл все расходы, восстановил шато, действительно эффективно им управлял и получил просто выдающийся урожай, ну и как бы получил титул в наследство, когда предыдущий Де Гранж умер.
А вечер перестаёт быть томным…
Я аж прыскаю от смеха и давлюсь дымом, забыв о приличиях. Родриго-маркиз. Я сидела на лице у маркиза... Хоть в шапку профиля пиши…
— И что, месье Гонзалес теперь маркиз? — уточняю на всякий случай.
— Сейчас это уже не несёт того аристократического смысла и влияния. И по законам не совсем всё ясно, но да, он единоличный наследник Франсуа Де Гранжа.
— Забавно, — последний раз затягиваюсь и тушу практически целую сигарету, — вернёмся?
— Устал, честно говоря, хочу подышать. Не позовёшь мне Глеба? Вы же поедете со мной завтра в Жарнак? Поговоришь с ним?
— На дегустацию в Courvoisier? Поедет, конечно. Даже не переживайте. Сейчас позову.
Возвращаюсь в шатёр, стараюсь не думать о новоявленном маркизе Де Гранже и уверенно дефилирую к Глебу. Бросаю беглый взгляд на площадку, бал уже начался.
— Бусь, тебя Пьер ждёт на лавочке у левого выхода. Про Жарнак хочет поговорить.
Глеб довольный встаёт и уходит. Видно, как ему тут всё осточертело. Камилль, супруга Пьера, начинает втягивать меня в беседу с присутствующими. Но они говорят на французском, а я могу лишь кивать и поддакивать. Я слушаю музыку, доносящуюся от оркестра, и, кажется, первый раз за вечер наслаждаюсь атмосферой. Всё-таки вряд ли я когда-нибудь ещё окажусь на таком мероприятии, и надо ловить момент.
— Антониа, вот ты где! — Слышу до боли в сердце знакомый голос.
Мне требуется около минуты, чтобы набраться смелости и развернуться на это обращение. Раньше он никогда в жизни меня так не называл. Всегда «cariño», то есть дорогая, желанная, любимая. С первого дня знакомства. Но когда-то эта форма моего имени здорово изменила моё отношение к себе и подарила какую-то небывалую уверенность.
— Маркиз де Гранж, — разворачиваюсь к нему с улыбкой. Я не могла не подколоть…
Родриго запрокидывает голову и начинает заливисто смеяться. Флешбэки возвращают меня на берег Карибского моря, когда он так смеялся над моими шутками. Очень пошлыми шутками.
— Подаришь мне танец? — протягивает руку.
Я предупреждаю Камилль, обещаю познакомить их позже и молча подаю ему руку. От прикосновения меня бьёт разрядом. Я спешно иду за ним, сокращаю дистанцию и прикрываю глаза, чтобы обострить рецепторы, но, к моему разочарованию, чувствую только парфюм. Ноты ладана, перца и кожи. Родриго Гонзалес пах мятой и манго. Тогда, среди бедного венесуэльского населения и тропических пейзажей, его элегантность была вычурной и контрастной. Мне всегда интересно было его оценить в другой обстановке. И я могу с уверенностью сказать, что и здесь он затмевает всех. Вроде тот же европейский лоск, что и у остальных, но он сшибает своей латиноамериканской энергетикой. Я иду за ним и чувствую, как в нём бурлит жизнь. Как я хочу в этот бурлящий поток прыгнуть, но я не могу. Останавливаю свои мысли на этапе зарождения. Не разрешаю себе чувствовать. Ведь я «Другому отдана и буду век ему верна».
Оркестр исполняет Sia «Chandelier» в классической оранжеровке. Это сейчас тренд на подобных мероприятиях.
Clandestina Emma Peters
Сердце начинает биться как бешеное и отдаёт в ушах, заглушая оркестр. Что он этим хочет сказать? Мы играем? Флиртуем? Или признаёмся? Он всегда был предельно честным и одновременно вешал мне лапшу на уши только так. Но в чувствах был искренен, я и не сомневаюсь. А что сейчас? Треть моей жизни прошла с тех пор…
А я до сих пор в замешательстве.
— Приглашаешь на кастинг? Пардон, в этом году я занята, — тупо отшучиваюсь. Наверняка через пару часов мне придёт в голову изящный остроумный ответ. Но вылетело, что вылетело.
— Антониа, я умею ждать, — склоняется еще ниже, обжигая меня своим горячим дыханием. Кончиками пальцев невзначай задевает участок кожи между перчатками и рукавами. Так деликатно, так чувственно.
Вроде это абсолютно невинный жест, но он сводит меня с ума. Мне хочется в ответ позволить себе больше, хотя бы на секунду. До боли в груди хочется провести рукой по его красивому лицу. Ощутить его губы на своих. Лишь на мгновение. Вспомнить, как это.
Я уже не могу твёрдо стоять на ногах. Тело меня просто подводит. Оно всегда на него так реагировало. Мне кажется, что он знает, чувствует, насколько я сейчас возбуждена и напряжена.
Оглядываю площадку в поисках Глеба. Его нигде нет. Я вроде бы просто танцую, но я как будто прошла точку невозврата и ощущаю перед ним вину. За все годы отношений у меня такого никогда не было. Я даже мыслей таких не допускала. А сейчас как будто тумблер переключился. Ментально я уже отдалась Родриго, хоть и стараюсь оставаться невозмутимой и держать внешнюю оборону.
Послезавтра я вернусь в Москву, и этот танец останется просто приключением. Я расскажу своим девочкам о пикантной встрече с бывшим возлюбленным и всё…
В августе у меня свадьба. И я никогда не смогу сделать Глебу больно. Да и ради чего? Восемь лет назад у нас с Родриго была мимолётная интрижка, сейчас милисекундная. У меня просто дурацкое свойство всё романтизировать.
Но есть у меня и привычка обесценивать важное, когда мне страшно показать свою уязвимость. Даже себе.
Эти противоречия окончательно сбивают меня с толку.
Танец заканчивается, и Родриго говорит, что хочет покурить. Последний раз я курила на государственных экзаменах до сегодняшнего вечера, но я не могу сейчас от него оторваться, а потому отправляюсь за ним. Родриго себя ведёт здесь как хозяин и заводит меня в укромный угол сада.
— Хочешь посмотреть виноградники?
— Ты знаешь это шато? — интересуюсь. Ведь если его хозяйство в Луаре, то Бордо для него достаточно далеко.
— Хозяйка — моя давняя подруга.
Давняя подруга… Морок спадает сразу же, и я разъединяю наши руки. Я не ревнивица. Просто понимаю, что подруга, скорее всего, означает покровительница. Как он сейчас живёт? С кем? Женат? Свободен? Спросить?
— О-о! — вырывается из губ восторг.
Мы вышли к склону. Терракотовое солнце освящает холмы и убегающие вдаль к долине идеально ровные ряды винограда. Я смотрю вдаль и любуюсь. Голову кружит от невероятного запаха цветения и воспоминаний. Не красивых и романтичных, как этот момент, а пьянящих и слишком откровенных. Родриго знает, как произвести впечатление, и к красивым видам добавлял такие ноты страсти, что затмить их никому не удалось…
— На мой взгляд, это один из лучших Мерло в Медоке, — облокачивается на столбик и закуривает, не сводя с меня горящих шоколадных глаз.
Он всё помнит. И то, что я предпочитала именно Мерло из Бордо, и то, что обожала закаты. Заставляю себя осознать, что всё это не более чем его игра. Он специально даёт почувствовать себя особенной. Давит на слабые точки. Это его тактика. Не нужно поддаваться. Не нужно… Но я поддаюсь.
— Почему Сансер, маркиз? — Спрашиваю то, что не даёт покоя весь вечер.
— Одна сеньорита сказала, что это лучшее белое вино. Всё просто, — пожимает плечами и улыбается, делая ещё одну затяжку.
А что он ещё мог мне сказать? Выгодная сделка была? Хороший инвестиционный потенциал? Конечно, он сказал ровно то, что я хотела услышать. Впрочем, я и не сомневалась. А потому должна немедленно всё прекратить.
— У сеньориты хороший вкус. Мне пора!
Разворачиваюсь и ухожу прочь. Уношусь. Стремительно. Настолько, насколько это возможно в этом узком платье. Я заигралась. Мыслями я уже так далеко от реальности, что мне страшно. Это не чувства. Это разбалованность и распущенность. Я просто в настолько стабильных отношениях, что мне захотелось пошалить. Можно пофлиртовать, но пора возвращаться к Глебу, в свою жизнь. Я удовлетворила своё эго. Я его волную, это видно невооруженным глазом. Даже если Родриго и играет…
Он мне намекнул, что хорошо меня помнит, и для меня это тоже важно. Не хотелось быть очередной. Маленькая Тоня мечтала, что станет для Родриго исцелительницей. Этакой значимой женщиной в судьбе мужчины, с которой быть не дано, но встреча с ней стала для него судьбоносной. Вряд ли это так, но он мне подыграл и дал это чувство единственной и неповторимой. Этого мне достаточно.
Я ни разу не обернулась, но мою спину так пекло, что я уверена, он смотрел на меня, не отрываясь.
— Бусь, я устала, — капризно заявляю жениху, занимая свой стул. Наконец я могу перевести дыхание и избавиться от раздирающей сухости во рту.
— Наконец-то!
Мы со всеми прощаемся, договариваемся с самого утра выдвинуться в Коньяк и уходим. Нас уже ждёт водитель.
— Где ты была? — Спрашивает Глеб с наездом, выводя меня из зала.
— Станцевала один танец, а потом смотрела виноградники, — стараюсь звучать обыденно.
— Без меня? С кем?
— Я тебя не смогла найти, — решаю, что хотя бы полуправду я должна сказать, — я встретила знакомого. Это друг Элен с Маргариты.
— С Маргариты? Как он тут оказался?
— У него шато в Луаре, — какое именно не уточняю.
Voyage Voyage Meimuna
Мы уезжаем. Я держу бутылку в руках и боюсь на неё взглянуть. Я знаю, что это от него. Никаких комплементов тут не предполагалось.
— Что за вино, дай посмотреть, — говорит Глеб, а у меня ладони в один момент потеют. На воре и шапка горит. Это просто бутылка. Он ничего не знает, а она ничего не значит. Так и не взглянув на неё, передаю жениху.
— Держи.
— Сенсер твой любимый. Савиньон блан. Винтаж, — называет год урожая. Ему восемь лет, символично. Я скрещиваю руки, обнимая себя, чтобы унять дрожь, пока Глеб сканирует этикетку в винном приложении и читает описание, протягивает мне обратно. — На. По описанию цветочный компот. Не моё.
Мычу что-то нечленораздельное и наконец разглядываю бутылку. Кроме нашего года ничего особенного. Да, это его вино. И всё. Чувствую и разочарование, и облегчение.
Просто красивый подарок. Сувенир.
Начинаю рассматривать этикетку уже с профессиональным интересом, провожу с трепетом пальцем по тиснению, вчитываюсь в название, смакую про себя это «Де гранж», переворачиваю бутылку и… нахожу послание. Не могу сдержать смешка и ликующей улыбки.
— Что там? — тут же реагирует Глеб.
— Ничего, я так... о своём…
На задней этикетке вертикально от руки написаны цифры. Он оставил телефон. Что мне с ним делать и делать ли что-то, я не знаю. Но мне приятно.
Не думала я вчера днём, что мои выходные начнутся так. Когда мне позвонил на работу Глеб и сказал, что его папа сдал положительный тест на вирус, а потому нам надо лететь во Францию вместо него, я лишь подумала, насколько это сейчас невовремя. Бабушка совсем плоха, и мы от неё практически не отходим. Да еще и строжайший дресс-код всё усложнял. Не знаю как, но мне удалось найти за пару часов подходящее платье, которое село на мне практически идеально. Вечерние перчатки мне купил здесь Пьер. Сразу четыре пары, чтобы наверняка. Колье одолжила будущая свекровь, а прическу и макияж я сделала ещё в Москве. Не спала всю дорогу в течение трёх пересадок, чтобы не повредить пучок и мейкап. Здесь меня попросту некому было собирать. И в итоге я встречаю его...
Поверить не могу… Разве это не судьба? Хотела ли я на протяжении этих восьми лет встретить Родриго? Хотела. Сколько раз я была на нашем с ним острове любви, но его там не было. Я прилетела туда спустя год после расставания, надеялась что-то узнать о нём у его мамы, но с досадой обнаружила, что вся прибрежная линия, на которой располагалось её кафе, реконструирована. Не было и барчика моей приятельницы. Мы бывали в ресторане у его друга, но и там меня ждала неудача. Весь персонал был новый. Затем я прилетала несколько раз туда уже с Глебом, и, естественно, мне уже было совсем не до него. Хотя был эпизод однажды, когда я просто мечтала, чтобы он оказался там.
Чисто в теории мы могли встретиться и на популярных европейских курортах, где он часто бывал. Я неосознанно всегда искала его в толпе. Не могу себе ответить зачем, просто представляла, как мы случайно пересекаемся. И вот спустя столько времени, когда я перестала представлять, он просто свалился мне на голову.
Захожу в номер, сажусь на высокую кровать и снимаю туфли. Какое же это блаженство. Ноги гудят, кожа в некоторых местах стёрта до лимфы из-за попавшего песка. Смываю макияж и расплетаю пучок на автомате. Быстро принимаю душ и на всякий случай пью мелатонин, чтобы хорошо поспать. Хоть я и не спала практически двое суток, после сегодняшнего дня я вполне могла бы проворочиться всю ночь.
В дом Курвуазье мы едем на дегустацию коньяка, который был изготовлен ещё до нашествия тли-филлоксеры в тысяча восемьсот шестидесятых годах. Считается, что тогда погибли лучшие лозы и, возможно, к тому качеству виноделы так и не смогли вернуться. Разумеется, это всё субъективно, но попробовать такой коньяк мало кто удостаивается. А для нашей компании вскроют бутылку. Это целое событие. Даже Глеб в предвкушении.
— Бусь, умоляю тебя, сними эту футболку и в шортах ехать нельзя. Это же Курвуазье, надень что-то стильное!
Вечно мы ссоримся из-за его внешнего вида. В Москве меня он не напрягает, у него свой стиль, но здесь хочется изысканности, мы же едем в очень красивое место. Я оделась элегантно и хочу, чтобы мой партнёр выглядел мне под стать. Чтобы мы смотрелись.
— А это что, не стильно? — Глеб внимательно рассматривает себя в зеркало.
— Жёлтая футболка «Адидас» и шорты? Ну, может и стильно, но неуместно. И джорданы фиолетовые сними, — меня аж трясёт, — И как мы будем вместе смотреться? Прошу, хотя бы шорты переодень!
— Тонь, это лимитка. Я не буду переодеваться! Я вообще сейчас никуда не поеду.
Я вздыхаю и начинаю гнуть свою линию. В конце концов добиваюсь только того, что он надевает чёрное поло и чёрные джинсы. Даже не знаю, что лучше. Идти на приём с «канарейкой» или с «секьюрити». Уже никаких нервов нет.
По дороге из Бордо в Коньяк заезжаем позавтракать в легендарную буланжери. С Пьером всегда интересно путешествовать, потому что он знает все самые интересные и лучшие места. А когда он прилетает в Москву, я в свою очередь с удовольствием его выгуливаю и хвастаюсь нашими локациями.
В Доме Курвуазье нас встречают как самых дорогих гостей. Для рядовых посетителей его закрывают. Помимо нас тут ещё несколько знакомых Пьера, все они связаны с производством алкоголя. Кто-то занимается шампанским, кто-то вином, а кто-то коньяком, как и Пьер. Даже Глеб оттаивает и с интересом вливается в беседу. Нам показывают в музее личные вещи Наполеона, рассказывают историю возвышения дома, показывают культовые бутылки и тиражи. Я люблю историю и с удовольствием провожу время. Но это всё базовая часть, и мы наконец направляемся в погреб.
Мы с Камилль отлучаемся перед дегустацией в уборную, потом, как обычно бывает, немного теряем счёт времени и болтаем обо всём на свете. Нас уже даже подгоняет девушка, ассистент управляющего. Провожает нас до погреба, гарсон открывает дверь, и в полумраке подвала я понимаю, что в нашем узком кругу небольшое пополнение. В виде какого-то дряхлого деда и молодого знойного Родриго.
Premier amour Nour
Шепчу ему в ответ: «Hola» и прижимаюсь к Глебу. Мне нужна опора и уверенность. Обхватываю его бицепс и смотрю только на жениха и бочку, на которой стоит полуторовековая бутылка. Чувствую на себе взгляд Родриго, но смелости играть с ним в гляделки у меня нет. Вся церемония происходит на французском, который мне и так сложно понимать, а в присутствии бывшего у меня лишь шум в ушах. Прошу Глеба мне перевести, что там говорят. Он быстро переводит мне, а мой взгляд то и дело устремляется на Родриго. Он смотрит себе под ноги и явно в своих думах, чем я беззастенчиво пользуюсь и разглядываю его всласть.
Красивый, очень красивый. В Венесуэле он чаще всего ходил в белом. Сейчас же он весь в сером. Кожа уже не такая загорелая и смуглая, и этот благородный цвет добавляет ему ещё больше лоска. Действительно, маркиз двадцать первого века. И несмотря на безукоризненную элегантность, его сексапильность также подчёркнута. Это талант. Он всегда умел, помимо множественных оргазмов, вызвать у меня и эстетический.
Вчера всё-таки было какое-то ощущение театральности из-за атмосферы, нарядов и специфики. А сегодня всё иначе. Маски сброшены, и мы такие, как есть. Из затянувшейся ностальгии меня вырывает неунимающаяся вибрация телефона. Шепчу Глебу, что мне надо отойти, и тихо выхожу из круга.
— Да, мам, — я ещё не услышала её голос, но понимаю, что ничего хорошего этот звонок не предвещает. Вчера перед сном она писала, что бабушке лучше и она спит, а сегодня настойчиво звонит...
— Тош, — мама всхлипывает, — я утром зашла к ней, а она не просыпается, вызвала скорую, сахар измерили, у неё гликимическая кома. Увезли в реанимацию, но это всё… Шансов практически нет. Мозг, скорее всего, умер.
Я медленно съезжаю по холодной каменной стене на пол, обхватываю свои колени и плачу. Мама сказала не менять билеты, всё равно вылетать завтра, даже если случится самое страшное, у меня будет три дня. Не знаю, сколько я так сижу на полу и реву. Из забвения меня вырывают объятия Глеба.
— Тонюш, всё? — Аккуратно спрашивает и смахивает мне слёзы.
— Нет, она жива, — поднимаю на него глаза, — но в коме гликимической. Мы можем уехать?
— Конечно. Сейчас Пьера предупрежу, надо вещи из его тачки забрать.
Мы пересаживаемся в такси и едем в безумно эстетичный бутик-отель, который я ночью забронировала. Ради него я и хотела очень красиво одеться, чтобы сделать фото. И хотела сделать видео с Глебом для свадьбы. Сейчас понимаю, какая это всё шелуха. Фиолетовые джорданы меня утром расстроили…
Мы высаживаемся у красивого старинного традиционного шато, таксист помогает нам занести чемоданы на террасу, но дверь оказывается закрыта. Мы стучим, звоним, но никого. Наконец через полчаса выходит мужчина.
— Ну что там такое? — спрашиваю у Глеба.
— Ночью в одном из номеров помер постоялец, — Глеб кривится в гримасе, — они закрылись. Сказал в букинге разбираться. Там помогут.
— Раздай мне интернет. Попробую написать им.
Через тридцать минут разбирательств мы так ни к чему и не пришли. Варианты букинга мне категорически не нравятся, и в такие условия я не заеду.
— Поехали обратно в Бордо? Всё равно завтра вылетать. Или мы можем остаться у Пьера. В конце концов, это и ваше шато тоже.
— Нет. Сам дом нет. Я не хочу там оставаться. Не кипишуй, сейчас позвоню ему.
В итоге ещё через час Пьер смог найти нам пристанище. Мы едем в легендарный гостевой дом ещё одного известного бренда. Эксклюзивное место. Весь мой уикенд предельно эксклюзивный, вот только радости мне это не приносит. А даже давит, что я не могу насладиться, что упускаю возможность.
Единственное, я снимаю всё время все виды, может, потом буду наслаждаться хотя бы так.
— Тонюш, мне, наверное, надо отменить поездку и вернуться с тобой в Москву?
— Глеб, это ничего не изменит. Не нужно. Спасибо, но не нужно.
— Точно?
— Да. Я не маленькая. Справлюсь.
Глеб завтра улетает утром в Берлин. Это важная для него поездка, и я не хочу его подводить.
Нас привозят в красивый замок на холме. Он одновременно и аутентичный, и фешенебельный, но я отказываюсь от всех комплементов и предложений и скорее иду в номер. Устрицы я, конечно, обожаю, но единственное, что мне хочется, это побыть одной.
Зашториваю окна, раздеваюсь и забираюсь под одеяло. Я сразу же засыпаю, но периодически просыпаюсь в объятиях Глеба. Он преданно лежит со мной и обнимает. Даже на ужин не пошёл. Не донимает разговорами, не пытается отвлечь, он просто рядом. И это всё, что мне сейчас нужно.
— За тобой приедет водитель в десять утра. Меня отвезёт в аэропорт и вернётся за тобой. Сходи на завтрак.
— Хорошо. Если что, позвоню.
Мы обнимаемся и прощаемся. Глеб улетает на пять дней.
Russian Girl Женя Любич
В десять часов утра я уже собранная стою внизу и жду водителя, но его нет. Мне нужно быть в аэропорту самое позднее через два с половиной часа, ехать полтора-два часа, а его нет и нет. Пытаюсь позвонить Пьеру, тщетно. Глеб уже вылетел, по моим подсчётам. Прошу консьержа мне помочь, но он слишком вялый и не воспринимает мои слова всерьёз. А я наивно полагала, что консьержи, как в легендарном фильме, могут решить любую проблему. Uber не вызывается. Такси не ищется, и трансфера у них нет, потому что это всё-таки не отель.
У меня начинается мондраж. Терпеть не могу такие ситуации, чувствую себя абсолютно беспомощной. Мне всего-то надо дозвониться до Пьера и узнать, где водитель, или вызвать другую машину. Я уже начинаю наезжать на девушку с русским гонором, она теряется, пытается мне помочь, куда-то звонит, обещает всё решить, но, судя по долгим разговорам и мимике, с этой элементарной задачей в этой деревне справиться не могут. Наконец слышу голос метрдотеля, который нас вчера встречал. Разворачиваюсь, чтобы обратиться к нему за помощью, и в третий раз встречаю Родриго. Да это издевательство какое-то.
— Bonjour, mademoiselle! Что у тебя случилось?
— Привет! Мой водитель потерялся. Мне срочно надо в Бордо. У меня самолёт уже через два часа улетает.
Родриго сразу же прощается с вчерашним стариком и метрдотелем.
— Поехали. Я тебя отвезу. Я как раз еду в Медок.
Я лишь киваю ему и следую за ним.
Отмечаю, что он с дорожной сумкой, в джинсах и кедах. Первый раз вижу его в столь повседневной одежде. Но и этот образ безупречно подобран и идеально сидит на нём.
— Я тебя не очень напрягаю?
— Напрягаешь? Я в своё везение до сих пор не верю. Подожди, я подгоню машину.
А я не верю в совпадения. Сначала бал, на котором я не должна была оказаться, потом дегустация, на которой не должно было быть его. И теперь этот уникальный гостевой дом, в котором мы вместе ночевали. А если бы я не провела весь вечер в номере…
Родриго подъезжает на «Рендж Ровере». Не изменяет себе. В Венесуэле был белый, сейчас же в актуальном сатиновом сером цвете.
Я знаю, что он галантный и сейчас выйдет и откроет мне дверь, но, дабы не накалять, сажусь сама. Швейцар загружает в багажник чемодан.
— Опять «Рендж Ровер»?
— Я консерватор. Если что-то полюблю, то навсегда, — говорит как бы невзначай, сдавая назад. А я цепляюсь за эту фразу.
— Спасибо! — Решаю поблагодарить и сменить тему. — Я не знаю, куда делся мой водитель. Что бы я без тебя делала?!
— А где твой брат?
— Брат? В Москве. А что?
— А почему ты с ним не вернулась?
Я непонимающе смотрю на Родриго. При чём здесь вообще мой брат. Куда я должна была с ним вернуться? А потом до меня доходит. Он Глеба принял за моего брата… Мы одно лицо, конечно…
— Вчера я была не с братом. Мы же не похожи, — смеюсь.
— Я помню, что вы совершенно не похожи. Ты рассказывала, что он голубоглазый блондин.
— Да. Но это был мой жених…
— Это твой жених? — Родриго явно веселит этот факт.
— Да.
— Никогда бы не подумал, вы не похожи на пару, — говорит совершенно ровно, а меня это жутко задевает. — Тебе нравятся бандиты? — хитро прищуривается.
— Он не бандит, — я начинаю смеяться, вспоминая его вчерашний образ. Что-то есть, конечно. Хмурое лицо, почти лысый, коренастый, бычья шея, закрытая поза. Для меня он брутал. А Родриго воспринял его как бандита. — Вообще-то он очень интеллигентный. Он композитор.
— О, я наслышан о русских мафиози. Они любят Чайковского, Достоевского и боевые яды. Очень интеллигентные. И наверняка у него маленькая шампанерия для отвода глаз. И зовут его Олег, — произносит с русским акцентом, как в тупых боевиках.
Я просто ржу на весь салон. Глеб действительно из очень интеллигентной семьи. Мои будущие свёкры — настоящая образцово-показательная пара. Но замечания Родриго просто анекдот.
— Глеб, — произношу и ещё громче смеюсь. — И у него коньячный дом «Парро». А ты прекращай читать BBC и смотреть голливудские блокбастеры, — журю его.
— Меня убьют после того, как я тебя высажу? Попроси, чтобы только не пытали.
— Заканчивай, — смеюсь и слегка пихаю его рукой.
Он перехватывает моё запястье и смотрит на него. На мне часы Cartier, которые он мне подарил со словами: «Я с тобой провёл лучшие часы в своей жизни и хочу, чтобы тебе мой подарок об этом напоминал».
— Я думал, ты их вышвырнула в море…
— Нет, — искренне и, наверное, впервые серьёзно за эти дни говорю, — не было ни дня, чтобы я их не носила, кроме одного…
Je n`attends que ton appel Anna Herrera de Pavon
— И что это был за день? — спрашивает меня, не выпуская руку. А меня его холодные пальцы обжигают, словно расплавленный воск.
— Бал. Дресс-код запрещает наручные часы.
Ухмыляется и подносит мою руку к губам, но не целует, просто дотрагивается. Это выглядит так трогательно и грустно, что я вырываю руку.
— Cariño, я тронут, — голос ниже обычного, глаза блестят, — рад, что ты их носишь! Это важно для меня.
— Ещё бы я их не носила, мне пришлось заплатить миллион на таможне, — отшучиваюсь. Это срабатывает защитная реакция.
Больше мы не разговариваем. Я отворачиваюсь к окну и глотаю слёзы. Лучше бы и дальше обсуждали русских бандитов и пытки…
В голове слишком много мыслей. Слишком много воспоминаний. Слишком много вопросов.
— Cariño, — слышу, когда мы уже заезжаем на территорию аэропорта, — останься до вечера, я куплю тебе другой билет.
Поверить не могу… Так хочется залезть к нему в мысли и узнать всё, о чём он думал весь этот час.
— Я не могу, — поворачиваюсь и открыто смотрю на него, — у меня бабушка умирает. Мне надо домой.
— Та самая? Любимая Фиделя?
Я киваю и опять начинаю плакать. Саму раздражает эта сентиментальность. И цикл наслаивается. Гормоны шалят. Моя чувствительность выкручена на максимум просто.
— Детка, иди сюда, — Родриго протягивает руки и сжимает меня в объятиях, — мне очень жаль!
Он гладит меня, успокаивает. В этом нет какого-то подтекста. Сейчас он просто человек, который был мне близок ментально. И в трудный момент он меня поддерживает.
— Cariño, у меня мама умерла, я тебя понимаю. Ты записала мой номер? Ты всегда можешь мне позвонить.
— Родриго… Что случилось с мамой?
— Рак…
Теперь я его обнимаю и соболезную. В таком сопливом состоянии он вручает мне чемодан и провожает, помогает в аэропорту. Эти дни были настолько безумными, я их ещё даже не переварила толком, и вот теперь мне предстоит прощание. Тогда мы не прощались, я сбежала, а теперь боюсь.
Родриго ещё раз обнимает меня, целует поочерёдно в каждую щёку, слишком медленно, слишком чувственно. Так умеет только он, и отправляет в зону вылета.
— Cariño, хорошей дороги!
— Спасибо!
Я ухожу, у меня текут слёзы. Теперь не по бабушке, теперь по нему, по нам. Я сейчас почувствовала с ним такую связь необъяснимую. На подсознательном уровне. Эту настоящую близость мне больно снова разрывать. Я подхожу к раздвижным дверям, и меня резко осеняет. Как обухом по голове ударили. У меня крутилось столько мыслей, что я и не поняла сначала. Мне надо выяснить. Немедленно. Разворачиваюсь, вижу, что он ещё стоит, и бегу к нему.
— Ты что сказал «Хорошей дороги» на русском? — спрашиваю по-русски.
— Да, на русском, — отвечает с очаровательным акцентом, — я же обещал тебе выучить твой язык, cariño…
— Я в шоке, querido*!
Разворачиваюсь и опять убегаю, подхватываю на ходу свой чемодан и скрываюсь за дверями.
*Querido – дорогой, любимый (исп.)
Mil Anos Carla Morrison
Делая пересадку в аэропорту Шарль-де-Голля, я долго смотрю на табло вылетов и принимаю единственное правильное для себя решение. Я не полечу в Москву. Мне надо в Вену. Мне надо к сестре. Только она меня поймёт, только она поддержит. Она была свидетелем наших отношений с Родриго, и, возможно, она необъективна. Она была на его стороне. Но мне как будто и хочется этой стороны. Оправдать себя…
Покупаю себе новые билеты. Жаль, что сгорит мой бизнес-класс, но это наименьшая потеря, ожидающая меня в ближайшее время. Захожу в банковское приложение, выбираю свою карту, Глебу знать про Вену необязательно, и покупаю на всю зарплату билет в Вену, из Вены в Белград и, наконец, в Москву.
Прошу таксиста высадить меня у Дуная и поднимаюсь в центр пешком. Обожаю этот город именно в это время года. Ещё нет летнего зноя, но весна уже уступает лету место. Чем ближе к первому району, тем становится красивее и роднее. Миную свой любимый супермаркет, тратторию, где с Элешей любили пить просекко по утрам, вижу уже совсем близко пик Штефансдома и ныряю в тайный переулок, где с племянниками катались на скейте.
Набираю код, захожу в старинный лифт и поднимаюсь на последний пятый этаж. Звоню.
Раздаётся топот ножек, дверь открывается, и я слышу оглушающий визг: «Тоооооша». Эмма бросается мне в объятия, следом меня сносит с ног Сашенька. В объятиях племянников опять реву. И не могу наобниматься.
— Тонечка, — в прихожей появляется взволнованная сестра, — что ты здесь делаешь? Бабушка умерла, да? — охает и прикрывает рот рукой.
— Нет, Родриго…
— Родриго умер? — Глаза округляются, и сестра хватается уже за сердце.
— Господи, нет. Я его встретила.
— Инфаркта моего хочешь! — Наконец подходит, обнимает и целует.
Дарю детям конфеты и макаронс, которые купила в Париже, болтаю с ними немного. Предупреждаю, что мы в любом случае все вместе летим в Москву, и мы с сестрой идём в остерию поболтать.
— Думаешь, надо лететь?
— Успеешь попрощаться. Я звонила Вадиму, он купил вам билеты на мой рейс. Даже Эмме.
— Серьёзно? Надо поблагодарить его. Тонь, ну может, она ещё поправится… На свадьбу твою пойдёт.
— Нет, Элеш. Это всё. Из комы она не выйдет. Да и вообще… Ей Глеб не нравился…
— Разве? Мне казалось, что она его любит.
— Ей нравилось его положение. И что можно козырнуть, что внучка с сыном Ковалёва встречается. Знаешь, что она мне сказала, когда я привезла его знакомиться? — Начинаю улыбаться, вспоминая бабушкины выходки.
— Что? — Элен уже тоже подсмеивается в ожидании.
— «Тоша, мальчик , конечно, очень хороший. Трогательный. Как он носится с тобой. Улыбка просто чудо. Встречаться можно, но Тоша…ты видела его нос? Не порть нам породу…» представляешь? — Я уже не сдерживаюсь и заливисто смеюсь на всю улицу.
Элен вытирает слёзы смеха. Воспоминания и смех расслабляют нас и отвлекают.
— У Родриго зато какая порода, ба вообще бы в обморок упала, когда его увидела, — продолжает смеяться Элеша.
— О нет. Она меня тогда предупредила: «Не верь в сладкие речи латиноамериканцев. Они ещё хуже кавказцев».
— Да ты кладезь её цитат, — смеясь, стряхивает слёзы, — рассказывай давай, — серьёзно говорит сестра, накрывая мои руки своими.
И я выкладываю сестре всё или практически всё. Не вдаваясь в подробности наших с Глебом отношений. Делюсь только своими впечатлениями и описываю череду событий.
— Тонь, ну все нервничают перед свадьбой. Стоят на распутье. Сомневаются, это нормально.
— Это больше, чем сомнение… У меня в голове постоянно крутится: «А что если…»
— Ну, давай попытаемся мыслить рационально. Сердцем я за Родриго, ты знаешь. Я его обожаю, несмотря на всё. Вас обожаю. Но прошло восемь лет.
— Я знаю…
— Что мы имеем в сухом остатке? Ничего. Попросил тебя до вечера остаться? И пару намёков. Не срывать же свадьбу из-за этого…
— Я знаю…
— Тонь, если вам суждено быть вместе. Вы будете. Но не ломай дров. Да, выглядит всё как судьбоносная встреча… Я понимаю… И твоё состояние сейчас понимаю. Но это просто лирика.
— Знаешь, что он ещё сказал? Что мы с Глебом не похожи на пару…
— А вот здесь я с ним согласна.
— Разве мы плохо смотримся? — удивляюсь. Мне всегда казалось, что мы красивая пара. Контрастная. Яркая.
— Дело не в этом, Тонь. Ты знойная, он брутальный такой. Эффектно вы смотритесь, но, как бы тебе сказать, — сестра подбирает слова, — нет между вами этой энергии мужчины и женщины. Видно, что вам хорошо друг с другом. Шуточки свои. Интересы. Вам никто не нужен больше. Это видно. Ему так точно, кроме тебя, никто не нужен. Вы в своём мире. Но вы как брат с сестрой. Или закадычные друзья. А с Родриго вы так искрили, что неловко сидеть рядом с вами было.
— Правда? Почему неловко?
— Между вами был секс. Неприкрытый. И при этом он к тебе так трепетно относился. А так мужчина относится только к очень желанной женщине.
— Но Глеб меня любит…
— А ты позволяешь ему любить себя?
— Я… Я не знаю. Я запуталась…
— Не торопись... Детка, пойдём собираться. Такси будет через час.
В общей сложности я провела в дороге двадцать часов. И в семь утра мы наконец заходим в квартиру к моим родителям.
— Молодцы, что приехали, — папа обнимает свою племянницу и внуков. — Тоня, ты вообще меня поразила. Всю семью собрала!
Мой брат тоже всю ночь провёл с родителями.
Идём завтракать, вроде все очень рады встрече, но повод, увы, не радостный, и напряжение витает в воздухе. Последние годы мы видимся редко, летать друг к другу с таким количеством пересадок проблематично.
La Isla Bonita Rodle, Hilola Samirazar
— Алло, Тонь, прости, что так рано, я тебя разбудила? — слышу на другом конце дрожащий голос подруги.
— Нет, Рокс, мы ещё не ложились, что случилось? Ты в порядке?
— Можно я к вам приеду? — Глотает рыдания.
— Конечно. Жду тебя. Ты скоро будешь?
Возвращаюсь к Глебу в спальню и снова одеваюсь.
— Бусь, я не буду ложиться, сейчас Рокс приедет. Сбегаю в «Азбуку», куплю на завтрак что-нибудь.
Выхожу из дома в шесть утра. Всю неделю провела как во сне. Ночью мы смотрим с Глебом гастрономические шоу, и я объедаюсь шоколадным мороженым, а утром я в каком-то полуавтоматическом режиме еду на работу. Высиживаю день, возвращаюсь, сплю вечером, и ночью мы снова валяемся и объедаемся. Для Глеба это лучший досуг, он сова, ночью творит, ездит на студию, а сейчас нянчится со мной, я же уже не выдерживаю. Понимаю, что надо брать себя в руки, но дала себе ещё день. С понедельника я возвращаюсь к здоровому образу жизни.
Покупаю нам с подружкой кубические круассаны. Судя по её рыданиям, очередное расставание, будем лечиться глюкозой и брютом.
— Тонь, — бросается мне на шею заплаканная Рокси.
— Рокс, может тебе в полицию? Что случилось?
Подруга зарёванная, растрёпанная, речь бессвязная. На неё смотреть страшно. Провожу на кухню, даю попить и успокоиться, прийти в себя.
— Ты помнишь Авдеева? — Наконец заговаривает.
— Это с которым ты в «Вильямсе» познакомилась? Блондин?
— Да-да.
— И? — Тороплю подругу. Мне его уже убить хочется.
— Он мне сделал предложение.
— Вы же знакомы две недели? А чего ты плачешь то? Я думала, он тебя изнасиловал!
— Если бы, — опять срывается на рыдания. — Я сказала «Да». А сегодня ночью у нас только секс случился.
— Ну и? — Оборачиваюсь, пока собираю на стол.
— У него член крохотный…мой мизинец больше!
— Такой? — показывая свой, смеясь.
— Нет, у тебя пальцы длинные и красивые! А там вообще червячок!
Я забываю о том, что Глеб спит, начинаю смеяться на всю квартиру. Вот это проблемы у человека…
А Рокси ещё громче всхлипывает. Но пора заканчивать ломать трагедию. Это просто очередной конфуз. Пострадала и хватит...
— А такие бывают? — подаю подружке кофе, сыр, ягоды и круассаны.
— Ой, ну что за красота, я даже почти забыла об этом убожестве, — шмыгает носом и шевелит своим мизинцем изображая червячок, — поэтому я к тебе и приехала.
— Семь утра…Могла бы в кофейне позавтракать, — снисходительно улыбаюсь.
— А ты чего не спала то? Как съездила, кстати. Что-то вообще с радаров пропала.
— Шампанского хочешь? — Игнорирую её вопросы.
— Спрашиваешь?
— У меня бабушка умерла, впала в кому, когда я была во Франции, — рассказываю, разливая по бокалам брют.
— Блин, Тонь, прости. Я не знала. Прими мои соболезнования!
— Спасибо, Рокс, — даю себя обнять. — Не переживай, ты меня наоборот отвлекла. А то я вообще в каком-то состоянии сомнамбулы была. Не думала, что так переживать буду. И от работы стало тошнить невозможно. Как на пытку хожу.
— Понимаю. Давай! Чин-чин! — подруга в воздухе поднимает бокал.
Шампанское дарит абсолютно воздушное настроение. Ещё нет девяти утра, а мы открываем вторую бутылку, глуша боль. Каждая свою.
Мы не виделись несколько месяцев, и хоть в мессенджерах на связи, живое общение переписки не заменят.
В одиннадцать утра мы идём в бассейн в моём фитнес-зале. Глебу не будем мешать и сами порелаксируем в соляной пещере.
— Роксик, я беру с собой вино, — подмигиваю и убираю бутылку вина с бокалами и штопором в свою спортивную сумку.
— Аршанская, я тебя люблю! Кстати, ты ещё же не Ковалёва? Когда у вас роспись?
— В конце июля. Свадьба в августе, — наклоняюсь к подруге на ухо, — я не возьму эту фамилию. Кто в здравом уме откажется от моей?
— Согласна. Когда, кстати, твой брат освободится? Тоже хочу быть Аршанской…
Я думала, что соляная пещера и бассейн нас освежит, но нас разморило ещё больше.
Мы выбрали себе шезлонг у джакузи и беззастенчиво достали бокалы и аккумуляторный штопор.
— Знаешь, что это за вино? — Игриво спрашиваю подругу.
— Белое…
— Детка, это не белое. Это Сансер Ле Блан Де Гранж, — произношу с французским акцентом, — лучшее белое вино.
— Тонь, ты же знаешь, что мы люди простые, я не разбираюсь.
— О, мадемуазель, Вам и не нужно разбираться. Это вино Родриго Де Гранжа. Маркиза Сансеруа и по совместительству моего бывшего любовника.
— Маркиза? Что? Что ты несёшь? — подруга смотрит на меня, как на городскую сумасшедшую. — Стоп! Того самого Родриго? — У Рокси отвисает челюсть.
— Да-а-а…
— А как ты выяснила, что это его?
— Он мне его сам подарил. На балу.
— Ты шутишь? Вы же мутили после школы, да? И как он? Состарился?
— Ты издеваешься? Ему тридцать два года, он в самом расцвете. Прекрасен до неприличия. Знаешь, поставь рядом Тео Джеймса, и мы подумаем, что Тео какой-то невнятный тюбик. Настолько он хорош!
— Гонишь…
— Ты меня знаешь…
— Ну и что? Вы пообщались?
— Совсем немного, — отвечаю расплывчато.
Понимаю, что я конкретно под шафэ и сейчас наговорю лишнего. Я не общалась с Рокси во время нашего романа с Родриго, она не знает подробностей, просто когда-то в таких же обстоятельствах я ей просто рассказала о том, что он был. Она единственная моя подруга, которую принимает Глеб. Она приезжает на тусовки с его друзьями, и можно сказать, что у нас общая компания. Да и с Глебом у неё хорошие отношения, не надо ставить её в неловкое положение. Говорю подружке, что хочу поплавать, и ныряю в бассейн.
Hello Adele
— Hello, It’s me, — прочитывает речитативом потрясающе красивый хрипловатый голос на том конце провода.
Я не могу удержать смех. Он разносится эхом на весь бассейн. Это настолько тонкое попадание. В этом весь Родриго… В этом всё наше общение. На намёках, на двусмысленных фразах. Глубину обернуть в шутку. Везде подтекст. И даже трудности перевода не мешали нам никогда так общаться. Через песни, через танцы, через блюда, через коктейли. Я прекрасно знаю текст и смысл этой песни Адель. Это вступление — мем, но какой…
— Can you hear me? — Ещё более сексуально прочитывает ещё одну строчку, а я чувствую, как он улыбается в этот момент. Его улыбка стоит у меня перед глазами.
— Hello from the outside, — сквозь непрекращающийся смех произношу ему.
Рокси разводит руками, не понимая, почему я так смеюсь. Я отмахиваюсь и отхожу подальше, чтобы спокойно поговорить.
Я не хотела этого разговора, хотела поблагодарить за вино и всё, но он этим приветствием всё во мне перевернул. Мне не хватает именно такого общения. С Глебом этого нет. С Глебом я не ржу, как сумасшедшая. С ним я совсем по-другому себя ощущаю. Я люблю его. Без сомнения. Но рядом с Родриго я поняла, как скучаю по себе той… Лёгкой, смелой, дерзкой и немного сумасшедшей. Мне казалось, что я выросла, стала степенной, серьёзной. И мне всё это просто не интересно. А теперь как будто та сторона Тони вышла из тени. Она ураган, и она не может сидеть и не отсвечивать. Она рвётся наружу, и сдержать её я не могу…
— Как я скучал по твоему смеху, cariño…
— Ты бы знал, как я по нему скучала…
— Тяжёлые дни? — Заботливо спрашивает.
— Да…
— Можно я приеду?
— Родриго…
Я пресекаю его, а сама думаю, что надо было не спрашивать, а ехать… Но он всегда спрашивал. Всегда считался с моим мнением.
— Я всю эту неделю не спал, cariño. Нам надо встретиться…
— Я могу задать тебе вопрос, Родриго? — Перебиваю его.
— Конечно.
— Как ты оказался в Жарнаке? — Выпаливаю. Мне надо знать. Мне надо что-то решить.
— Филиппин, хозяйка бала, представила меня Пьеру Гуэри. Он сказал, что у нас есть общая подруга. Позвал меня в Курвуазье. Я не смог отказаться… Тем более мне надо было в Грей Гус.
Реальность оглушает… Всё намного проще, чем я думала… Нет никакой судьбы, есть обычная светская беседа и полезные связи, нетворкинг. Пьеру может быть полезен Родриго, и он его позвал в Курвуазье. А я напридумывала себе… Вроде не шестнадцать уже, а сердце верит в чудеса. От безудержного веселья не остаётся ни следа.
— А в Грей Гус ты меня позвал?
— Да, слышал разговор Пьера, как ты не могла найти себе отель. Ждал тебя весь вечер и всю ночь у бассейна, — говорит таким тоном, что я знаю, что мы оба думаем об одном и том же бассейне. Он меня клеймил. Каждая смотровая площадка у меня навсегда ассоцируется с ним, каждый мопед, каждый бассейн. И много чего ещё. Столько лет прошло, столько впечатлений, а впечатления, подаренные им, не стираются…
Мы с Глебом столько путешествовали, в таких шикарных местах были, а ни одно не смогло стереть те воспоминания. Я за них не держусь, не оберегаю, они просто впечатались и сами всплывают, ярко и неотступно.
— А водитель? — Пытаюсь звучать твёрже и смахиваю слезу сожаления с глаз.
— Я не знаю. Честно. Cariño, я до сих пор во всё это поверить не могу...
— Родриго, — прерываю его, я боюсь давать ему слово, — мир тесен. Так случается. Мне пора. Ciao!
Я бросаю трубку, не дождавшись ответа. Это не судьба. Закономерность. Одна сфера. Рано или поздно это могло произойти. Всё. Остальное я сама себе придумала.
Сейчас я бегу не от него. Я бегу от себя…
Устав от бесконечного потока мыслей в бассейне, возвращаюсь домой. Рокси уехала, и я, наверное, пролежала часа три, размышляя.
Эта поездка перевернула во мне всё. Сбила все мои ориентиры. Десять дней назад я считала себя самодостаточной девушкой с четким распланированным путем. Любимый бойфренд, с которым мы прошли проверку временем и готовы к осознанному браку. Престижная работа, которая котируется в обществе, и уклад жизни, к которому я вроде как стремилась. А сейчас… Сейчас я понимаю, что ничего не понимаю. И мне отчаянно хочется запрограммировать новый маршрут. Но это же сумасшествие!
— Бусь, просыпайся. Завтрак почти готов! — Бужу Глеба в пять часов вечера. Я всегда относилась с пониманием к его режиму и образу жизни, а сейчас готовила его любимые яйца "Бенедикт" и чуть не сломала венчик от раздражения, взбивая голландский соус.
— Иди ко мне! — Сонно тянет.
— Глеб! Нам надо быть в половине восьмого у твоих родителей. Вставай! И голландез остынет!
Иду в душ, чтобы собраться к ужину, и не могу из него выйти. Пытаюсь смыть с себя наваждение, раздражение, грусть и просто ищу уединения.
— Тонюш, где мои ключи от тачки?
— Там, где ты их оставил, — мы опаздываем с ним, как всегда, и я начинаю снова закипать. С ним нереально приехать куда-то вовремя.
— Нашёл! А СРТС не видела?
— Глеб! — Хочется заорать, делаю несколько глубоких вздохов и беру себя в руки, — посмотри на стойке.
В машине я расслабляюсь, я люблю федеральные трассы. Люблю, как Глеб водит. Если дома он расслабленный и за него всё надо делать, то со своей машиной он сливается. Люблю смотреть, как он крутит руль, как он ныряет в свободные пространства и делает весь поток. Обожаю большую скорость и его стиль езды. Его RS7 будто припечатана к дороге, мощная и дерзкая, и в этот момент я себя также и ощущаю. Наконец нахожу эту опору, разворачиваюсь и любуюсь им. Люблю эти крепкие руки, люблю его безумно пухлые губы, как будто даже неестественные, но такие красивые, люблю этот волевой подбородок и колючую лысину.
Single ladies Beyonce
Завидев своих девочек из окна машины, не могу усидеть на месте. Хочется выбежать и нестись к ним. Только сейчас я поняла, насколько я по ним скучала. Ощущение, что я наконец дома, хотя я и не уезжала. Смотрю, как они фотографируются у витрин в стиле стритстайл, и не могу сдержать улыбку.
— Мои женщины! — кричу им, как только водитель подаёт мне руку и помогает вылезти из машины.
— Ну вы посмотрите на эту цацу! — Первая подходит ко мне Рокси. — Ты что себе «Ультиму» вызвала? — Рокси подкалывает меня, потому что сама работает в отделе маркетинга Яндекс Такси.
— Это папин водитель. Глеб спит, — почему-то чувствую неловкость за своё появление. Чмокаю подружку, с которой виделась на днях, и бегу к остальным.
Целую поочередно Аню и Катю и не могу их выпустить из объятий. Своих дачных подружек я не видела больше года. Они знали мою бабушку лучше всех, мы ничего не говорим, нам и без слов всё понятно, просто обнимаемся и передаём друг другу тепло.
— Мои хорошие, как же я скучаю по вам! — Смотрю на них и поверить не могу. Пока на расстоянии кажется, что и так хорошо, но стоит увидеться, и все чувства обнажаются.
— А выйдешь замуж — окончательно забудешь про нас и про дачу! — Ерничает Катя.
— Никогда не забуду, — чмокаю её смачно ещё раз и иду здороваться к Лизе! — Девочки, я вам так благодарна, что вы смогли выбраться!
— Аршанская, мы в предвкушении! Уже успели тебе кости перемыть, — смеётся Рокси.
— Мне? Я думала, вы микропенис обсуждали… Девочки, вы знаете, что Рокси бы сейчас со мной платье выбирала, если бы решила и дальше изображать алтайскую девственницу и так бы и не переспала со своим микрочленом?
Рокси перенимает инициативу и рассказывает моим подружкам про своё недавнее приключение, пока я переговариваюсь с менеджером салона.
Девочки в неописуемом восторге, я веду себя сдержанно, но на самом деле в не меньшем. Так получилось, что я никого замуж ещё не выдавала. Аня выскочила очень быстро. Катрин купила платье в Турции. А остальные мои девочки ещё не замужем. Поэтому, если не брать в расчёт мою сестру, которой мы выбирали платье лет пятнадцать назад, я никогда и не была в салонах. А уж тем более в таких. Я думала, что у нас тут будет как в американских комедиях, но киношные невесты сейчас бы с дикой завистью смотрели на мой примерку.
Бутик закрыт только для меня. Я думала, что мы все вместе посмотрим платья, но меня уже ждёт стилист, которая подготовила для меня всё. Нас проводят на второй этаж, и мы оказываемся в белоснежном зеркальном раю. Посреди салона стоит большой мраморный стол с аксессуарами. Под лучами огромной хрустальной люстры переливаются различные диадемы, заколки, колье, вуали и броши.
У зеркальной стены выставлено бесчисленное количество туфель. И все для меня. Шёлковые, прозрачные, со стразами, бантами, камнями, пайетками, кружевами. На любой вкус и под любой стиль.
Моих подружек усаживают на диванную группу, сразу угощают шампанским, ягодами и макарунс, а меня ведут в просторную примерочную.
Я скинула заранее референсы чего хочу, но не думала, что мне даже не придётся самой что-либо делать. Я решаю начать с лучшего и сразу примеряю свадебное платье мечты от Зухаир Мурада. Оно достаточно скромное, просто шёлковое, без кружев, без шлейфа. Просто очень красивая и сложная драпировка. И та линия плеч, которая мне идёт. Да и мама хотела что-то такое, когда мы обсуждали.
— Ну, — выхожу смущаясь в зал и смотрю на девочек. Подхожу медленно к зеркалу-трельяжу и смотрю на себя.
— Охренеть! — Громче всех кричит Рокси. Мне даже неудобно перед стилистом и менеджером, и я виновато улыбаюсь столь бурной реакции своей подруги.
— Рокси, ты в меркури, веди себя потише, пожалуйста, — шепчу ей. — Правда, хорошо?
Платье, безусловно, потрясающе красивое, но я чувствую себя неорганично. Странно, я люблю устраивать вечеринки, дни рождения, люблю праздничную атмосферу, но я никогда не задумывалась о своей свадьбе. Единственное, мне всегда хотелось пионов и круглых столов с выездной регистрацией, как в кино, и всё. Я не мечтала о платье, не мечтала о кольце. Меня пугает внимание, которое будет на меня обращено. Даю стилисту приложить мне различные аксессуары и терпеливо жду.
— Слушайте, по-моему, это перебор, — признаюсь девочкам. У меня даже пульс участился, настолько мне некомфортно.
— Тонь, я только заметила, оно настоящее? — Подходит Аня, берёт меня за руку и смотрит на обручальное кольцо.
— Нет. Сваровски, — шучу и смущённо даю рассмотреть свою руку.
— Нехило Глеб на своих саундтреках гребёт, да? — Спрашивает Рокси.
— Да нет. Это же не Глеб купил, — оправдываюсь.
Четыре пары глаз вопрошающе устремляются на меня.
— Так. Мы чего-то не знаем? За кого ты вообще замуж выходишь?
— За Глеба, — смеюсь, — просто кольцо мне купил Мишутка, — осекаюсь, — Михаил Николаевич. Я его так ласково называю. Папа Глеба.
— А Глеб не мог купить? — Спрашивает Катя с удивлением.
— Ну. Такое не мог. Да я как будто его выпросила сама, странно получилось... Мы были на дне рождения Савушки — мамы Глеба в «Кап д’Ай», я готовила на кухне, ко мне подошёл папа Глеба, подловил и спросил, почему мы не женимся. Я терпеть не могу такие вопросы, ну и отшутилась, что Глеб ещё не заработал на кольцо. В итоге через две недели уже на свой день рождения Глеб мне сделал предложение с этим кольцом. Как-то так.
— То есть по сути тебя замуж позвал свёкр? — Спрашивает Лиза.
— Ну, отчасти. Мы не собирались жениться же. Нам и так хорошо. Но кто скажет «нет», когда перед тобой кольцо Graff?
No scrubs Joanna Jones
— Нет, пап, я не могу, — отказываюсь. Потому что боюсь того, к чему может привести эта поездка.
— Тонюсик, я же всё оформил уже. Как не можешь?
— Папуль, не могу сейчас. Давай я в Тоскану лучше в конце июня полечу? Так можно?
— У тебя же там девичник будет. Можно, конечно. Но в Тоскане ты сколько раз была… А тут Луара. Там совсем другая Франция. И я уже организовал кое-что. Тотусик, подумай. Понимаю, что обговорить надо. У тебя есть день. Но чем быстрее дашь ответ, тем лучше.
— Хорошо, папуль, подумаю, — я уже всё решила, конечно. Поеду в Тоскану, пусть будет девичник в Комарово не до второго, а со второго, — я пойду. Надо поработать. А то Ира уже с ума сходит от моих разъездов.
— Давай! Жду правильного решения!
Смотрю на довольного папу за его огромным столом и думаю, что он даже не представляет, куда меня толкает с таким энтузиазмом.
Отвечаю на рабочие письма, выполняю все задачи быстро и чётко, компенсируя пропущенные часы. Времени на подумать нет, но я думаю. Опять эта навязчивая мысль про судьбу. Как будто нас нарочно сталкивают. Понимаю, что это всё стечение обстоятельств, понимаю, что эта самая судьба на самом деле в моих руках. Я ведь отказалась от поездки и всё. Но как же хочется согласиться. Посмотреть на его шато, как он живёт, чего он достиг. Познакомиться с ним новым. Каким он стал? Что он теперь любит? Кого он теперь любит?
«Ты в шесть заканчиваешь? Могу тебя забрать» — приходит сообщение от Глеба и приводит меня в чувства.
Пока я набираю ответ, приходит фото с пионами. Расплываюсь в улыбке и как будто уже через экран чувствую их благоухание. Это то, что мне было нужно. Невидимые весы снова склонились к здравому смыслу.
— Как у тебя на даче. Увидел и не смог мимо пройти, — Глеб с улыбкой достаёт тяжеленный букет с заднего сидения.
— Ммм, — блаженно прикрываю глаза и вдыхаю любимый аромат. Глеб дарит самые красивые цветы. В этом у него безупречный вкус, и он искренне кайфует от процесса, — спасибо! Действительно, как у меня на даче. Кстати, сегодня девочкам пообещала, что приеду. Вот на двенадцатое июня к цветению и поеду. Хорошо?
— Хорошо. Но я не могу. Ты знаешь, у нас своё мероприятие.
Обычно он меня уговаривал остаться под различными предлогами. Каждый раз придумывал новые и срывал мне все планы. Сразу же пишу девочкам и маме, что на праздники приеду. Вдруг они решат не приехать именно в эти выходные.
Домой мы заезжаем буквально на полчаса, оставить машину в паркинге и переодеться. Сегодня традиционный поход в ресторан с родителями Глеба.
Задумчиво смотрю на содержимое своего гардероба и не могу определиться.
Перебираю рассеянно вешалки и постоянно перекручиваю наш разговор с девочками. Выбираю чёрное идеально облегающее платье, жакет, чтобы не смущать свекров, и кидаю на кровать.
Достаю лодочки на шпильке. Обновляю макияж. Рисую стрелки, тушую тени. Надеваю красивый комплект белья с поясом и чулками и встаю на каблук. В отражении зеркала вижу дерзкую и сексуальную молодую женщину. Платье не надеваю, жду, когда в квартиру поднимется Глеб с паркинга.
Чулки — его фетиш. Раньше он заезжал в бутик Falke чаще, чем на АЗС. А ещё постоянно сам покупал бельё. Да, быт нас засосал в какой-то степени, но я так жить не намерена. Зажгу огонь снова. Слышу, как открывается дверь, и жду. Игриво прогибаюсь, якобы ищу что-то на средних полках. Я прекрасно понимаю, насколько соблазнительно сейчас выгляжу.
Глеб заходит в комнату и тоже направляется к гардеробу, чтобы переодеться. Замечает меня и молча подходит. Удовлетворенная эффектом выпрямляюсь и замираю. Когда его руки ложатся на обнажённую кожу бёдер, натягиваюсь, как струна. Дыхание сразу же сбивается. Как же я соскучилась по этому чувству. Мне необходимо ощущать себя не просто желанной, а дико желанной. Это источник моей энергии.
Глеб властно сжимает кожу и прижимается ближе, зарывается в волосы и вдыхает мой запах. Отходит на несколько шагов и осматривает свой любимый наряд. Я не поворачиваюсь, знаю, что моя попа — его слабость, и даю насмотреться. Оборачиваю голову и с радостью смотрю на воспламеняющийся огонь в своём мужчине.
— Может, не поедем на ужин? — выходит у меня хрипловато и завлекающе.
Глеб подходит, шлёпает меня смачно. Раз, два, три.
— Хоть семпл пиши с этого звука, — удовлетворённо улыбается, — одевайся давай, опоздаем, — и отходит к своей половине.
Я поворачиваюсь, смотрю, как он спокойно выбирает футболку, и поверить не могу. Это всё?!
— Ну опоздаем, и что?! — С претензией кидаю.
— Сама потом будешь возникать всю дорогу, — спокойно говорит.
— Да родители только рады будут, если мы опоздаем по такой причине. Скажешь, работал над продолжением рода Ковалёвых.
— Тонь…
— Что, Тонь? Глеб, у нас когда последний раз был секс?
— Тонь…
— Когда? Не помнишь? Я тебе напомню! До твоей операции!
— Разве? Да ты что-то путаешь, — говорит так, будто я какой-то эпизод из фильма забыла.
— РАЗВЕ? — Срываю с вешалки блузку и со злостью кидаю на пол. Разворачиваюсь на каблуках и несусь на кухню.
Если я сейчас не уйду, я такого наговорю…
Пью воду большими глотками и пытаюсь унять в себе дрожь. Жесть какая-то. «Разве?» — в голове стучит его тон.
— Тонюш, — Глеб подходит со спины, обвивает меня за талию и кротко осыпает поцелуями от плеча к шее, — поехали в ресторан. Не злись. Обещаю, приедем и закончим. Хорошо?
— Хорошо…
— Одевайся. Такси ждёт, — ещё раз шлёпает и уходит в прихожую.
В ресторане все разговоры про предстоящее торжество. Антонина Савельевна показывает мне макеты пригласительных, надо уже срочно определяться, и спрашивает о моих предпочтениях в подарках для гостей. Говорит составить скорее мой виш-лист, чтобы дарили подарки только из него. И спрашивает про платье. Советует выбрать два, на торжественную часть и на вечер. О смокинге я заикнуться не решилась.
Fukin' love OWEEK
— И когда ты собиралась мне сказать? — Первое, что произносит Глеб, как только двери такси за нами закрываются.
— О чём? — Делаю вид, что не понимаю его вопроса, я так зла, что еле сдерживаюсь при таксисте.
— О командировке! О чём?!
— А мне во время ужина только подтвердили. Ира настояла…
— Тебя же она бесит, откажись!
— Как ты себе это представляешь?! Я не могу подвести папу. Надо, значит, надо.
— Какая разница, ты же уволиться хочешь!
— Глеб, я много чего хочу, а получаю мало. Нет, я вообще ничего не получаю, — поворачиваю к нему голову и многозначительно смотрю.
— О чём ты? Конкретнее давай!
— О твоих обещаниях сегодня до ресторана.
— Тонь… не сейчас! — злится Глеб, он не любит, когда я начинаю выяснять отношения на людях.
— Я это постоянно слышу, Глеб. А когда? Когда? Я устала! У наших родителей, я уверена — чаще!
— Тонь… бля… ты можешь до дома доехать?
— Остановите, пожалуйста, здесь, — обращаюсь к водителю, — мне надо выйти!
— Тоня! — Рявкает Глеб.
— Хорошо, играй в свою фифу. Потом не удивляйся…
— Чему? Тоня?!
Я отворачиваюсь, смотрю в окно на погружающуюся в ночь красавицу Москву и не могу совладать со злостью, которая расползается по мне, как отрава. Ненавижу себя. Ненавижу его. Какого чёрта я всё это терплю?! Придушить хочется…
Ожидаемо, проехав два светофора, Глеб начинает ко мне подмазываться. Он как будто кайфует, когда я выхожу из себя, и становится самым заботливым и внимательным. Я прекрасно осознаю этот момент в наших отношениях и тем не менее всегда ведусь…
Глеб обещает мне всё восполнить завтра, обещает, что этот турнир последний и месяц никаких друзей и игр, а ещё переводит деньги на Duty Free в Стамбуле. Чтобы я не скучала на пересадке и порадовала себя обновками. Естественно, я долго злиться не могу. Я и без вознаграждений не могу долго обижаться и выяснять отношения, мне попросту скучно, но часто я переигрываю, чтобы добиться своего.
— Угощайтесь, — выношу геймерам начос с гуакамоле, который готовила после ресторана, чтобы окончательно снять с себя напряжение.
Турнир может продолжаться и до часу ночи, и даже до двух, поэтому, посмотрев один матч и поболев за Диму назло Глебу, ухожу в душ.
С грустью снимаю свои чулки, расстёгиваю подтяжки, пояс. Долго смотрю на себя в зеркало, и опять накатывает обида. Но я же очень сексапильная. Не просто потому что я так решила, а объективно, конвенционально красива и сексапильна. У меня всегда было не просто много, а очень много воздыхателей. Я всегда купалась в мужском внимании, пока не появился Глеб и всех устранил. Ну как устранил? Поставил мне ультиматум: «Либо я, либо твои чувачки». Первое время я что-то хитрила, скрывала своих друзей в социальных сетях, пока не спалилась в свой же день рождения. В итоге, естественно, выбрала его, а не свой «гарем». Также пришлось отказаться и от друзей-мальчиков. Почему-то больше всего он ревновал меня к моему лучшему другу, который был действительно другом, а не парнем из френдзоны.
Сейчас я общаюсь только с его друзьями, хотя и они ко мне не совсем ровно дышат. Но к ним он не ревнует, и вообще такое ощущение, что уже и не ревнует. Уверен во мне? Я не давала повода и всегда хотела этого доверия, потому что сама доверяю и в принципе не знакома с таким чувством, как ревность. Но почему-то сейчас это безразличие задевает.
Подхожу к зеркалу ближе, встаю в разные позы, сжимаю кожу и проверяю целлюлит. При сжатии есть, но это же не причина отказывать мне? Может, лишние сантиметры? Да, я поправилась. При знакомстве весила килограмм пятьдесят, сейчас пятьдесят пять, но они как будто все ушли в грудь. Может, у меня дисморфобия? Я вижу в зеркале себя с красивым сочным телом, а в реальности я не так уж и соблазнительна?
Рьяно растираю себя сухой щёткой, в душе дополнительно прохожусь по коже кесой, а затем натираюсь скрабом докрасна. Долго умасливаюсь, чтобы доказать себе, что я красивая, но смотрю в зеркало и плечи невольно опускаются. А что толку? Меня всё равно не хотят…
Просыпаюсь в крепких тисках Глеба. Он всегда обнимает меня со спины, и мы спим калачиком. Аккуратно выбираюсь и иду включать кофемашину, чтобы прогрелась, пока буду умываться и растягиваться.
На столе помимо моего букета пионов стоят ветки с сортовой махровой сиренью. Аромат разливается по всей студии. А как она красиво сочетается с цветами!
Под вазой в стакане стоит ещё тёплый «Раф» и коробка ягод в форме сердца. В холодильнике мой любимый топлёный творог. Значит, лёг недавно и сходил мне за завтраком перед этим. Настроение сразу взлетает. Даже жалею, что папе ответила вечером, что в командировку лечу. Может и не стоило так реагировать…
На работе узнаю у начальницы нашу программу. Прилетаем в Нант и пробудем два дня там, потом отправляемся в Пуату, Анжу и Турень и только в последний день в Сансер без ночёвки. Проведём переговоры, дегустации и поедем в Париж, оттуда уже улетим.
— А далеко от Нанта до Сансера? — Аккуратно спрашиваю. С одной стороны я рада, что у меня не будет времени встретиться с Родриго, с другой я жутко разочарована.
— Километров четыреста, — слышу, как приговор.
Я думала, там всё в пределах часа езды. Четыреста…
Глеб зовёт после работы в ресторан. Я уже поняла, что в поездке, скорее всего, с Родриго я не пересекусь. Морок с меня снова сошёл, и я окрылённая иду пешком с работы до ресторана. Обожаю начало июня. Москва уже изрядно опустела, дети разъехались, у людей начался сезон отпусков, траффика почти нет, и начинается какая-то совсем другая пора. Из открытых веранд доносится музыка и смех, город утопает в цветах и цветении, все красивые, счастливые. Закаты потрясающие. Что может быть лучше?
Ma chérie Naïka
Я была настолько загружена своими мыслями и самокопанием, что забыла, что надо собрать чемодан. И поставила будильник только с запасом на душ и заезд в энотеку за вином.
А когда проснулась и начала думать, в чём полететь, поняла свою оплошность. Не постирала, не погладила, не отнесла нужные вещи в химчистку, ничего. Катастрофа.
Благо во всех городах, где мы остановимся, уже стоит жара, а летние вещи я не носила, некоторые так вообще висят с бирками. Собираю себе пять рабочих образов, пять вечерних и кидаю на всякий случай несколько запасных вещей.
— Бусь, у меня проблема, бусь, — бужу Глеба, хотя собиралась доехать на такси, — бусь, я не собрала чемодан и уже дико опаздываю. Довези меня, пожалуйста.
Глеб просто обожает такие ситуации и сразу же вскакивает. Он, в отличие от меня, не забыл, что мне надо собраться в дорогу, и помыл мне ночью кеды и сумки. Натёр всё бальзамом, чем приятно меня удивил.
— Документы взяла? Очки? Наушники? Зарядки? Возьми мою карту Сосьете Женераль, вдруг захочешь что-то купить. И наличные я тебе ночью снял и обменял.
— Что бы без тебя делала? — Проверяю всё в последний раз и тянусь к Глебу, чтобы обнять.
Обычно я всё помню и контролирую его, чтобы ничего не забыть, но последнее время я сама не своя.
Прошу заехать его в винный бутик, говорю, что папа попросил. По счастливому стечению обстоятельств, в год нашего романа с Родриго был очень хороший урожай, и он считается винтажом. Найти его было трудно, но я нашла.
Забота Глеба утром опять меня вразумила, и я уже считаю не лучшей идеей встречаться с Родриго, но я в любом случае могу просто передать посылку.
Всю дорогу до Домодедово навигатор показывает бордовую пробку на подъезде к аэропорту, и я нервничаю. Папа постоянно звонит, потому что стоит в ней с водителем, и заверяет меня, что я точно опоздаю.
Но, видимо, кто-то очень хочет, чтобы я оказалась во Франции, и пробка рассасывается аккурат к нашему прибытию.
Там была страшная авария, и когда мы проезжаем мимо, я вижу два чёрных мешка. Настроение сразу ухудшается.
Эти люди тоже сегодня, ни о чем не подозревая, ехали по своим делам, но им было не суждено доехать.
— Всё, пиши папе, что будем через пять минут. Успеваем же? — Глеб поворачивает голову, потому что не получает ответа, — ты что плачешь? Что опять?
— Из-за аварии, — всхлипываю, — жаль их родных.
— Тонь, сколько в день гибнет на дорогах и вообще? По каждому слёзы лить будешь?
— Но я видела мешки…
— Мда…
В этом мы с Глебом совершенно не сходимся. Ему как будто вообще нет дела до других. Конечно, это не так критично, но в такие моменты хочется поддержки. И от досады маятник снова покачивается.
Глеб паркуется и идёт меня провожать. Передаёт в руки папе и только потом прощается.
— Давай, моя хорошая, пиши, как приземлитесь. Я буду очень скучать по тебе!
— Хорошо, напишу и из Стамбула, и из Нанта. Вечером позвоню.
Глеб прижимает меня крепко и целует в висок.
— Не скучай! Скоро уже вернёшься, — выпускает меня из объятий Глеб и опять целует на прощание.
Я как-то спешно его выпроваживаю и подбегаю к папе. Скучать я не собиралась…
— Пап, подожди, мне надо бутылку вина в чемодан запихнуть. У тебя нет этого кейса случайно?
— Есть. Но он забит под отказ. Таможить надо. А что у тебя за вино?
— Усадьба Дивноморское. Магнум миллезима.
— Достойный экземпляр, а зачем оно тебе?
— Другу подарю. Обещала ему любимое вино ВВП ещё восемь лет назад, — смеюсь.
— Какому такому другу? — Папа с подозрением на меня смотрит на подходе к окну регистрации.
— Из Венесуэлы, — говорю тише, — наш друг с Элешей живёт в Сансере.
— Тонь, — папа останавливается и поворачивает на меня голову, — только не говори, что этот тот друг, который меня на таможне разорил своими подарками, — папа кивает мне на запястье.
Я лишь виновато улыбаюсь, подхватываю чемодан и подхожу к улыбающейся девушке.
— Ох, — обречённо вздыхает папа, — и что мне с вами делать? — произносит в пустоту.
*********
Когда я наконец захожу в номер, я не верю сама себе. День был просто сумасшедшим. Чуть не опоздала на рейс. На пересадке в Стамбуле я опять чуть не опоздала, потому что зависла в турецком дьюти-фри.
У меня было два часа, и я думала, что времени вагон, пока не услышала собственное имя в громкоговоритель. А с турецким акцентом оно так странно звучит, что я врубилась только со второго раза.
Да и девять часов в небе дают о себе знать. От отёков тянет всё тело. Единственное, что сейчас хочется, это принять душ и спать, но у нас программа.
Поэтому придётся принять душ, привести себя в порядок и отрабатывать.
К концу вечера становится понятно, что никаких поездок по замкам Луары у нас с папой не будет. Пришлось отменить экскурсию в Шато Бретань завтра. И в Шенонсо мы тоже не заедем, потому что у папы вдруг оказалось огромное количество встреч и переговоров.
Все выходные проходят очень продуктивно и одновременно очень выматывающе. Завтраки, обеды, ужины обязательно с поставщиками. Постоянные дегустации и встречи.
И это не официальная часть. На официальных я уже присутствовать не буду, и я аккуратно выясняю у папы, что в общем-то с понедельника я свободна.
За разговорами узнаю у французов, как добраться до Сансерра. Оказывается, это такая дыра, что там даже железной дороги нет. Естественно, у нас есть корпоративный трансфер, но я-то собираюсь поехать одна.
Поэтому придётся ехать с пересадками. Если я, конечно же, всё-таки решусь.
— Пап, ты же будешь очень занят завтра и послезавтра? — Извиняюще улыбаюсь.
Je t'aime comme je t'aime Maëlle
Женщина продолжает смотреть на меня и улыбаться. Она видит мою растерянность.
Я чувствую, как у меня начинают гореть щеки. Дурацкие сосуды. Я полыхаю и плавлюсь на июньской духоте. Хочется развернуться и убежать, но стою как вкопанная.
Женщина старше меня лет на десять. Она не обладает какими-то выдающимися данными, но имеет этот пресловутый французский шарм.
Красивые соломенные волосы уложены в локоны, но так, будто бы она просто расчесалась и пошла. Её образ, как будто она вообще не заморачивалась, но выглядит очень стильно.
Живые голубые глаза и самое главное — открытая улыбка, которая украшает её лицо. И чувствует она себя уверенно и непосредственно, в отличие от меня.
Вдруг доносится голос Родриго откуда-то сверху. Цепенею ещё больше. И смотрю за спину женщины, слыша приближающиеся шаги.
Когда вижу его в холле, забываю о ней и сглатываю слюну. Взъерошенные волосы, голый блестящий торс и хлопковые шорты, сидящие слишком низко, обнажая косые мышцы. Ну, привет, мистер Вселенная. Я практически забыла, как он хорош под фраком.
Родриго смотрит на меня так, как будто увидел приведение, ничего мне не говорит, не приветствует и поворачивается к женщине.
— Кларисс, кажется, я сошёл с ума. Или в дверях и в правду стоит прекрасная мадемуазель? — Говорит с явным испанским акцентом, и я понимаю каждое слово.
— Ты не сошёл с ума, — смеётся и легонько бьёт его в обнажённую грудь, — но мадемуазель немая.
— Cariño, я правда не верю своим глазам, — переключается на английский, — как ты тут оказалась? Заходи, — берёт меня за руку, склоняется и медленно целует в каждую щёку. И хоть я так и стою молча и не могу пошевелиться, мурашкам всё равно, и они отплясывают самбу на моём теле.
— Ола, бонжур, пардон, я растерялась… Я тут по работе и решила зайти, — сумбурно произношу.
С чемоданом решила зайти… Гениально.
— Сейчас всё расскажешь. Антониа, это Кларисс, — представляет меня женщине, и я ей говорю, что мне очень приятно. Нет. Мне очень неприятно!
— Кларисс, это Антониа.
— Та самая? — спрашивает у него на французском, округляет глаза и отходит на шаг назад, чтобы ещё раз окинуть меня взглядом.
Замечательно, он рассказал своей тёлке о нас, и она с интересом меня рассматривает.
— Та самая, — улыбается Родриго и приобнимает меня, явно чтобы я расслабилась.
Он думает, что я расслаблюсь от этого жеста в присутствии его пассии?! Как же меня бесит эта европейская непосредственность.
— Антониа, я столько о тебе слышала, — говорит с сияющей искренней улыбкой, а мне её придушить хочется, — очень рада знакомству. Не буду вам мешать, пойду!
Пойдёт? Всё? Это не его жена? Так просто?
Женщина начинает обуваться, Родриго говорит ей подождать, убегает, сразу же возвращается и вручает ей двести евро. Они прощаются, она машет мне и наконец уходит.
— Это моя массажистка, много работы, устаю, — поясняет Родриго, а я наконец понимаю, почему он так блестит. Но почему она в курсе обо мне?!
Закрывает за ней дверь, разворачивается и уже смотрит на меня совсем иначе.
Эти шоколадные глаза ликуют и вот-вот меня расплавят.
И мне вроде пора выдохнуть и порадоваться. Но я так перенапряглась за эти часы, а особенно за последние три минуты, что продолжаю стоять как замороженная.
— Cariño, ты в порядке? — Подходит и берёт бережно за плечи.
Его прикосновение обжигает. Поднимаю на него голову и опять не могу поверить, что это действительно он. Что он такой красивый. И пахнет сейчас собой. И смотрит на меня как будто бы с любовью.
Он нежно водит по моим плечам и внимательно всматривается в меня. У меня тут же мутнеет взгляд, и по щекам начинают бежать слёзы, освобождая от напряжения, которое копилось у меня все эти недели.
— Эй, — сразу притягивает к себе и обнимает, даёт волю моим чувствам.
Я позволяю себе выплакаться. Столько, сколько надо. Уже нет смысла храбриться и что-то из себя строить. Он крепко прижимает меня и гладит по волосам, а я расслабляюсь, чувствую тепло его кожи и запах, проникаюсь его особенной энергетикой.
— Я привезла тебе вино, которое обещала. Помнишь? — наконец произношу этот бред, немного успокоившись.
— Ага, я так и подумал, — смеётся и целует в макушку. Хрипло в неё выдыхает: — Ca-ri-ño, ты самый красивый почтальон в моей жизни.
— Мне надо умыться, — улыбаюсь и говорю, полностью успокоившись.
Родриго провожает меня в санузел, интересуется, голодная ли я, что хочу, и оставляет.
Я умываю лицо ледяной водой и смотрюсь в зеркало. Глаза блестят от слёз, нос опухший, всё лицо покрасневшее. Красавица…
Добившись более-менее приличного вида, наконец замечаю интерьер.
Насколько я люблю ко всему придираться, а сейчас мне не к чему. По современной сантехнике понимаю, что ремонт делал Родриго и сделал безупречно.
Выхожу в холл и наконец осматриваюсь. Весь дом как будто прозрачный из-за обилия окон. Блики от света везде играют, и главное украшение — это вид на сад. Весь акцент в интерьере именно на него.
А всё остальное абсолютно минималистично, даже аскетично. Думаю, что тут родные каменные полы выглядят очень старинными, где-то штукатурка, где-то деревянные панели. Какая-то мебель абсолютно современная, а какая-то — антикварная. И сочетается это настолько интересно и гармонично, что даже удивительно.
— Cariño, я тут, — кричит откуда-то, и я иду на его голос.
Захожу в жилую зону, здесь уже лежит классический паркет елочкой, а всё остальное очень современное. О том, что мы в шато, напоминают лишь окна, полы и потолки с лепниной. Мебель здесь из последних коллекций и отвечает всем самым новым трендам.
J'te pardonne Hoshi
Молчу, смотрю на него на фоне этого пейзажа. Так необычно… Мой мозг запомнил его загорелым, влажным от карибского зноя, а здесь всё иначе. Цвета приглушённые, тёплые, воздух минеральный, свежий, а не жгучий.
И такой же здесь Родриго. Хочется напиться им, как прохладной минералкой. Именно! У меня невыносимая жажда по этому мужчине. Сушняк, как с похмелья.
Хочет меня настоящую? Вот она я настоящая, будто очнувшаяся от затяжного кутежа.
Пришла в сознание. Смотрю на него и не понимаю, как я могла его бросить.
Сознание полностью вытеснило негатив, мне даже хочется за него ухватиться, но я помню только хорошее.
И только одно воспоминание не даёт мне покоя. Из-за него я и сбежала.
Как же мне стыдно за него. Разве имею я право сейчас сидеть и наслаждаться его обществом после такого?
— Алло, салют, Филипп, — разрывает нашу тишину Родриго своим звонком, — Филипп, у меня изменились планы. Справитесь без меня? Да, у меня отпуск на три дня. Спасибо. Адьё!
Скрываю улыбку за пережевыванием салата. Откуда он знает, что именно три дня? Приятно…
— Родриго, — решаюсь, мне надо освободиться, — прости меня, пожалуйста. Я не могу больше, меня это так разрывает…
— Cariño, — непонимающе смотрит на меня и берёт за руку, — о чём ты?
— О последней встрече на Маргарите. Я оставила тебя на погибель.
— Какую погибель? Я жив, как видишь, — растерянно улыбается.
— Я про волны. Я тебя не спасла, когда ты тонул. Ничего не сделала, — опускаю глаза, делаю глоток. Я пыталась забыть это, оправдать себя, но сейчас смотрю на его лицо, и эта картина в глазах оживает и разрывает сердце.
Я привыкла списывать тогда всё на состояние шока, на инстинкт самосохранения. Что я могла сделать? Маленькая хрупкая девочка против необузданного карибского моря? Но я же даже не пыталась…
— Cariño, — молчит и ждёт, когда я подниму на него глаза, — я помню только наш разговор, а потом ничего, только как меня отпаивали глюкозой на пляже. Что произошло после нашего разговора? Я знал, что в этом причина, но ничего вспомнить не мог. Никаких зацепок.
Встаю с дивана, подхожу к нему и сажусь на колени. Заключаю в ладони его лицо.
— Pardona, querido, pardona!
Умоляю его, сбивчиво говорю. Я даже не осознаю, как я миксую языки, вспоминаю, что он учил русский, и несу какой-то сумбур, но он как будто всё понимает.
— Эй, детка, прекрати, — гладит меня по щекам, — всё нормально. Не возлагай на себя какую-то сомнительную вину. Я вот здесь, видишь? Живой, сижу под тобой, всё хорошо. Всё так, как должно было быть. Успокойся, успокойся.
Утыкаюсь ему в волосы, такие густые, чёрные, и вдыхаю его запах. На улице духота, а меня трясёт, как на морозе, прижимаюсь к нему ближе и пытаюсь унять эту дрожь.
Когда я его не спасла и шокированная стояла и смотрела, как он захлёбывается в волнах, я была уверена, что это очевидный признак, что я его не люблю. Что я его предала.
А он даже не помнит этого предательства. Нет, я прекрасно помню, что он тогда был не в себе, не отдавал отчёт в происходящем, это меня тоже оттолкнуло, но мне отчего-то отчаянно хочется, чтобы он вспомнил.
— У тебя так часто бывало? Чтобы ты терялся? Не помнил что-то? Паника? — Спрашиваю, не отрывая головы от его шевелюры.
— Никогда, — говорит, гладя по рёбрам и бёдрам, — я помню, как побежал за тобой, увидел отводное течение и побежал, испугался за тебя очень, а дальше пробел.
— Прости!
— Прекрати. Тебе не за что извиняться! Не за что! Слышишь? — Поворачивает голову и сталкивается со мной лбом, фиксирует рукой голову, — всё хорошо, cariño! Это я должен молить о прощении. Ты даже не понимаешь, насколько ты меня спасла!
Смотрю в его глаза растопленного молочного шоколада и верю ему. Как же я ему верю…
Его лицо плывёт перед глазами от заволакивающей глаза влаги.
— Понимаю…
Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду. Именно этого я и хотела.
Я всегда знала, что он совершенно особенный. Благородный, но запутавшийся.
Я верила в него и восхищалась, а потому не могла мириться с его стилем жизни. Потому так больно было узнать правду. Но я знала, что он заслуживает лучшего, и он заслужил.
И теперь понимаю, что меня вообще не смущает его прошлое. И вместе с тем понимаю, что уважаю его за это.
Восхищаюсь теперь по-настоящему. И люблю. Чёрт возьми, его невозможно не любить.
Встаю с колен и возвращаюсь к своей тарелке.
Была бы моя воля, осталась бы с ним так навсегда.
Но у меня три дня. Три дня, чтобы разобраться в себе и понять, что мне нужно.
— Cariño, я попросил своего управляющего меня не беспокоить эти дни. Но от ужина друзей сегодня не могу отказаться. Окажешь мне честь?
— Маркиз, как я могу вам отказать? — Игриво спрашиваю.
Надо было меньше «Тюдоров» и других исторических сериалов смотреть. Теперь одно слово «маркиз» меня так будоражит, что мигом пронзает низ живота.
— Вот как? — Хитро ведёт бровью и плавит своим пожирающим взглядом.
Как же я люблю его такого. Он может быть глубоким и нежным и спустя мгновение порочным и страстным.
Провожу ладонью по шее, она от жары, от пышных волос или, скорее, от горящего взгляда этого знойного красавца покрылась потом. Он скатывается по спине.
Чувствую себя растаявшим мороженым. Липкая и мокрая. Везде.
— Только мне надо собраться. Принять душ, переодеться. А я еще не сняла отель. Посоветуешь что-нибудь?
Спрашиваю и сама не верю в свою бредятину. Но вроде звучу вполне убедительно.
Premier amour Nour
От его близости в голове туман, я сконцентрирована только на своих ощущениях. Я не хочу думать, не могу. Я сама не знаю…
— Зачем ты усложняешь? — Выдыхаю ему в ответ, еле сдерживаясь, чтобы не преодолеть эти миллиметры.
Родриго несдержанно от меня отрывается с выдохом.
Решительным шагом подходит к двери, которую я только замечаю, и отпирает, показывает мне рукой, что ожидает меня.
Мы выходим к бассейну. На свежем воздухе голова начинает соображать чуть лучше.
— Давай я тебе облегчу, — наконец разворачивается и обращается ко мне, — на тебе нет кольца. Ты рассталась со своим женихом?
Чёрт. Я же не отношения выяснять приехала. Я хотела прояснить своё отношение к нему. Я в полнейшем смятении, я ничего не знаю… Я не готова к таким разговорам.
— Нет. Не рассталась, — подхожу к бассейну, сажусь на край, — можно? — спрашиваю прежде, чем опустить ноги в воду. Вода меня успокоит.
— Тебе здесь всё можно.
И как мне расценивать эти слова?
— Родриго, всё правда сложно, — искренне говорю и поднимаю на него растерянный взгляд, — я запуталась. Я… я увидела тебя, и всё изменилось. Я больше не знаю, чего хочу.
— Cariño, многие перед свадьбой волнуются. Не многие мчатся на другой конец света к бывшим.
Я склоняю голову и смотрю в лазурную воду бассейна. Мне нечего сказать себе, не то что ему.
— Или ты приехала развлечься со мной перед свадьбой? Я тебе Вегас?
Жесть… Я лишь громко вздыхаю.
— Хорошо. Давай, — звучит как-то грубо. Родриго подходит ко мне, садится позади меня. Обвивает ногами, кладёт руку на живот и притягивает к себе, склоняется к шее, царапает своим дыханием, снова вызывая жаркий всплеск возбуждения, — но через три дня ты уедешь и больше никогда не вернёшься. На этом всё.
Дергаюсь в его объятиях от противной дрожи, пробежавшей по всему телу. Его слова больно колют. Чувствую, как дыхание начинает срываться, а сердце неприятно ноет. Я так не хочу. Что это за ультиматум…
Наклоняю корпус к своим коленям, обнимаю себя за ноги, кладу голову на колени и плачу. Это слишком…
— My baby love, — чувствую его губы у себя на позвонках и начинаю плакать сильнее. Он меня так называл в наш самый счастливый день, в глазах проносятся картинки из прошлого, разрывающие меня на тысячи частиц, — как я смогу тебя отпустить к другому? Я не смогу… Знать, что ты там…
Я понимаю, о чём он думает, но всё же не так…
Отпустить меня к Глебу — то же самое, что отпустить к брату. Но разве так объяснишь?
Сейчас в его объятиях я явно ощущаю, что такое быть желанной женщиной, любимой…
Это совершенно другая энергия. И пусть меня сейчас разрывает от боли и от возбуждения не осталось и следа, но у нас сейчас настоящая близость. Связь. Которую я порвать больше не смогу. Точно знаю, что не смогу. Предельно ясно осознаю, что он моя первая и единственная любовь. Всё остальное и близко не то, что я чувствую к нему...
— Родриго, — медленно поднимаюсь и разворачиваюсь к нему, — там у меня ничего нет. Мы не спали больше года.
Впервые я призналась в этом другому человеку, как будто пока никто не знал, это было ненастоящим. Я не принимала эту правду.
А теперь я её озвучила. Мужчине. Да ещё и желанному. Чувствую стыд. Созналась в своей никудышности…
Родриго смотрит на меня нечитаемым взглядом и молчит, только его кадык дергается.
— Значит, я был прав в Жарнаке. И зачем ты выходишь замуж? Что тебя держит? — Накрывает мои руки своими.
Чувствую в этом жесте поддержку и защиту. Понимаю, что я сейчас не перед ним отчитываюсь, я сама с собой разговариваю. Хотела же разобраться, разбирайся.
— Я хотела, чтобы у меня всё было идеально. Я очень гордилась, что у меня такие стабильные отношения. Мы вместе семь лет почти, и за это время мой брат сменил несколько девушек. Женился, родил ребенка, развёлся. Тяжёлый развод был. Сейчас снова женился, ждут ребёнка. У Элеши вообще было такое… Все очень болезненно это переживали. И я в том числе. И я себе поклялась, что у меня всё будет ровно и хорошо.
Озвучиваю свои убеждения ему и понимаю, насколько они бредовы.
— Ты так хочешь идеальную картинку, что заранее вступаешь в обречённый брак? Когда ты перестала слушать свои желания, cariño? Себя?
— А ты прям себя всегда слушал? Ха, — язвлю и тут же жалею о своих словах.
— Не всегда. Но сейчас я точно знаю, чего хочу.
— И чего?
— Тебя. Это очевидно.
— И как ты это понял? — Вскакиваю и отбегаю. — Ты меня не видел восемь лет. А тут увидел, и тебе всё стало ясно? Всё так просто? — Эмоционально размахиваю руками.
— Да. Всё просто.
— Да ты просто в деревне живёшь, где женщин нет.
Родриго начинает смеяться. Громко. Искренне. Нарушая пронзительную тишину этого места. Вскакивает и подходит ко мне.
— Cariño, — берёт за руки, — для чего ты на меня нападаешь? Я тебе не соперник. Я играю в твоей команде. Понимаешь?
В голове столько мыслей, что я не справляюсь. Кручу его слова в голове и вроде понимаю смысл.
Меня бесит, что у него всё кристально понятно, а я вру себе, вру окружающим. Выкручиваюсь, недоговариваю и не могу принять решение.
— Прости меня. Мне сложно.
— Детка, — притягивает к себе, — я знаю, что тебе сложно. Я прекрасно понимаю. Как никто другой. Ты сейчас очень уязвима. Ты как оголённый нерв.
— И зачем ты мне это говоришь? — Мне так неприятно признавать это всё. Вся моя прежняя жизнь на глазах рассыпается на мелкие осколки. Это же половина моей осознанной жизни. Огромный отрезок...
— Пойдём.
Родриго ведёт меня по внешней лестнице на террасу и заводит в дом. Мы идём по тёмным коридорам и заходим в тупик. Включает свет в комнате.
Disfruto Carla Morrison
— Я отказала бы тебе тогда, и я отказываю тебе сейчас, — отвечаю на его манер.
Не знаю, куда деться и как себя вести. Я точно приехала к нему не за предложением.
— Даже не посмотришь? — Спрашивает предельно строго, вся его южноамериканская непринуждённость испарилась.
Закусываю щёки, чтобы сдержать лицо, и подхожу. Жду, когда он откроет футляр.
— Очень красивое! Всегда мечтала о такой форме! — Искренне хвалю бриллиант в огранке emerald. Оно мне нравится намного больше нынешнего круглого.
— И всё равно нет? — С непониманием спрашивает Родриго.
— Я же не кольцу говорю «да».
— Точно. Ты говоришь «нет» мне.
С сожалением поднимаю глаза на Родриго. Он уязвлён. Первый раз в жизни вижу его таким расстроенным и злым одновременно.
Мне стыдно. Когда я затеяла это приключение, о его чувствах я не думала вообще. Мне хотелось его любви, но, как оказалось, я её принять не готова.
Точнее нет. Готова, конечно. Но я не хочу в клетку. Из одной в другую. Он давал мне всегда чувство свободы, и за ним я сюда и приехала.
— Родриго, можно я пойду спать? Ты… ты меня окончательно сбил с толку. Так всё навалилось, — я зажёвываю последние слова, и они почти неразличимы, так всегда происходит, когда я очень нервничаю.
Разворачиваюсь и убегаю от него.
Вхожу в комнату, включаю ванну и раскрываю окно. Мне так душно и совсем нечем дышать.
Зачем он всё испортил…
Сбрасываю с себя платье, расстёгиваю бюстгальтер с надеждой задышать, но тиски не отпускают меня.
Что же я натворила?
Ложусь в ещё ненабранную ванную и смотрю в потолок…
Несерьёзная. Безответственная. Бабушка бы сказала, что я как стрекоза скачу.
Обнимаю себя и лежу неподвижно.
Вода остывает, а я всё лежу в ней и не могу вылезти.
Я жду решения, хочу разобраться в себе, но ничего не выходит.
Мама говорит, что я слишком много думаю. А брат с папой, что я сначала делаю, а потом думаю. А как на самом деле?
Слышу, как Родриго вышел на террасу. Моё окно прямо над ней.
До меня доносится запах табака и звуки. Мозг отчаянно пытается вспомнить мелодию с первых нот и ждёт вокала. И как только я слышу слова, меня осеняет.
Вылезаю, быстро залезаю в махровый халат, который он мне дал, и спускаюсь к нему.
Я не понимаю слов этой испанской грустной и проникновенной песни, но я помню наизусть перевод каждой строчки.
Чем ближе к гостиной, тем отчетливее музыка.
«Какое наслаждение — любить тебя...
Позволь мне любить тебя, будь моей...»
Я вспоминаю, как слушала эту песню и выдирала его наживо из своего сердца и головы.
И сейчас придётся пройти это заново. Только не с ним. И будет больнее. Намного больнее…
«Я тебя не подведу!
С тобой я хочу состариться.
Хочу поцеловать тебя,
Терять с тобой своё время,
Хранить твои секреты,
Создавать для тебя прекрасные моменты,
Обнимать тебя,
Ждать тебя, обожать тебя,
Быть терпеливым с тобой.
Твоё безумие — моя наука...
Мне нравится смотреть на тебя,
На каждое твоё движение;
Я хочу ценить тебя,
Никогда не забывать тебя,
Дарить тебе своё время.
Я тебя не подведу
С тобой я хочу состариться»
— Один вопрос, querido!
Родриго поднимает на меня взгляд, полный тоски, затягивается и элегантно показывает рукой, что слушает меня.
— Почему ты ждал меня восемь лет, хранил кольцо, но ни разу не попытался выйти на связь?
— А ты бы ответила?
— Нет, — отвечаю уверенно.
В этом у меня нет сомнений. Я никогда не сомневалась в своём решении.
— Вот и ответ. Я знаю тебя, cariño. Думал, что знаю…
— А если бы мы так и не встретились?
— Но мы встретились. И ты сейчас у меня.
Подхожу к нему, забираю сигарету и затягиваюсь. Жадно. Дым заполняет лёгкие и даже обжигает. Тяжёлые французские Gauloises.
— Да, я согласна, — поднимаю на него глаза.
Родриго с удивлением ведёт бровью.
— Но не сейчас, — опережаю его. — И ты на меня не давишь. Я с тобой, но на этом пока всё.
Внимательно в меня всматривается, изучает.
— Допустим. Ты вернёшься в Россию?
— Конечно. Разберусь со всем и вернусь к тебе. Не дави только. Не спрашивай. Мне очень тяжело. Если я сейчас представлю, что мне предстоит, я не решусь.
— Ты его любишь? — всё же спрашивает.
— Очень, — честно говорю, — я провела с ним треть своей жизни. Красивой и счастливой жизни. Каждый день. Практически не расставаясь. Для меня бросить его — то же самое, что отказаться от кого-то из родных. Но это уже не любовь к мужчине.
Смахиваю горячие слёзы, редкие и крупные капли, и снова затягиваюсь.
Родриго кивает и достаёт ещё одну сигарету.
— Тебя это устраивает? — наконец спрашиваю, не выдерживая его молчания.
— Нет. Категорически не устраивает, — говорит, прикуривая, — но я был в похожем положении тогда. И я понимаю.
Мы продолжаем курить, слушать эту разрывающую песню и поглядывать друг на друга. Наверное, каждый думает о своём, но явно считывается чувство неоправданных ожиданий.
Вроде это такой эмоциональный момент, но у нас какой-то ступор. Всё странно. И моё поведение странное. Счастлива ли я?
Определённо нет, я чувствую на себе такой груз ответственности, что не могу просто взять и порадоваться. Не сейчас.
Мне безумно хочется отвлечься, раствориться в нашем с ним моменте. Но я не могу. Перед глазами стоит Глеб. Его родители. И я, которая всё рушит…
Devant le cinéma Liv del Estral
Распахиваю глаза от едва дребезжащего света сквозь шторы.
Сладко потягиваюсь, застывая в каждой позе, вытягивая мышцы.
Я уже и не помню, когда просыпалась в таком волшебном настроении.
Родриго убаюкал меня своими признаниями в любви и рассказами, как он жил без меня все эти годы.
Честно говоря, осознаю, что у меня таких мук не было. Какие-то моменты нашего романа я стала забывать, а он меня вчера туда вернул, рассказывая о своих ярких воспоминаниях.
Но как же такая любовь возносит...
Я чувствую себя такой любимой, такой значимой, что, кажется, только попытайся и взлетишь.
Он действительно меня окрылил.
Встаю с постели и раскрываю шторы, комнату сразу же заливает нежно-лиловым рассветным светом.
Открываю окно и сажусь на подоконник.
Потрясающе…
Я, наверное, спала не более четырёх часов, но меня распирает.
Жадно дышу прохладным утренним воздухом и любуюсь его склонами в этом изумительном свете.
Ощущение, что я одна во всём этом мире и он полностью для меня одной.
Опускаю глаза на бассейн и понимаю, что лучшего начала дня и быть не может.
Купальника у меня нет, надеваю спортивное бельё, халат и спускаюсь на первый этаж.
Невольно представляю себя хозяйкой этого шато, и улыбка расползается.
С милым рай в шалаше? Пф. Мой рай в безумно эстетичном шато с невероятно красивым мужчиной.
Когда я спускаюсь с лестницы, не могу удержаться и делаю пируэт.
Смеюсь себе в отражении зеркала и счастливая выбегаю на террасу.
Спускаюсь к бассейну, скидываю халат и ныряю с головой.
Блаженство, чистое блаженство…
Тёплая вода, бодрящий минеральный воздух, пение птиц, розоватый свет утра и незнакомые мне ароматы. Так ощущается моя новая жизнь.
Ложусь на спину, прикрываю глаза и даю одинокой горячей слезинке скатиться по щеке.
Она от счастья…
Закутываюсь в пушистый халат, снимаю мокрое бельё и аккуратно развешиваю на шезлонг. Надеюсь, оно скоро высохнет и хозяин не увидит.
Вернувшись в дом, понимаю, что жутко хочу примерить своё кольцо.
На цыпочках добегаю до кабинета Родриго и с удовлетворением замечаю футляр Tiffany на столе.
Раскрываю. Сегодня у меня совершенно другое восприятие, надеваю кольцо и не могу налюбоваться.
Чистый восторг. Подхожу к окну, вытягиваю руку и ловлю бриллиантом солнечного зайчика.
Я всегда очень любила свои руки, считая их наредкость красивыми, и этот камень, как идеальное дополнение. Безупречно.
У своей спальне понимаю, что если я сейчас не увижу Родриго, сойду с ума.
Толкаю его дверь и оказываюсь в той самой мастер-спальне.
От наслаждения даже глаза прикрываю. Какой же у него одурманивающий запах.
Только от него я уже чувствую сильную вибрацию в низу живота.
Осматриваю комнату, она настолько «моя», что даже жутко. Как будто он данные к моему мозгу получил. Даже у пинтереста нет настолько точных визуалов.
А когда я вижу спящего Родриго, меня окончательно выносит.
Аккуратно подхожу к кровати и ложусь.
До жжения в кончиках пальцев хочется прикоснуться к нему, но я держусь.
У меня тут же оживают воспоминания одного из лучших дней в жизни.
Наша первая и единственная ночь. Я проснулась в его постели, он так же раскинулся на постели. Красив, как Аполлон.
За окном бескрайняя лазурь Карибского моря и пальмы.
А потом был самый чувственный секс в моей жизни.
Медленный, с запредельным уровнем доверия и близости. Я бы даже сказала, сокровенный. С оргазмом такой интенсивности, что в моменте казалось, что я умру.
— Baby love, — тянет Родриго хриплым от пробуждения голосом и тянет ко мне руку, — buen día!
— Доброе утро, красавчик, — отвечаю на русском и подношу руку с кольцом к лицу, демонстрируя.
— Моя, — улыбается.
— Не хочешь заявить права? — кокетливо спрашиваю.
Бровь Родриго взмывает вверх, и он закусывает губу. Искуситель. Прекрасно знает, как это всё соблазнительно у него выходит.
— Мадемуазель провокатор тогда останется со мной?
Своим французским «провокатьёр» он вызывает в моём теле такую мощную реакцию,что я боюсь пошевелиться.
Кажется, одно движение и рванёт.
Видя моё замешательство, Родриго подрывается ко мне и одним ловким движением водружает меня на себя.
Халат распахивается, его взгляд чернеет, а я с ума схожу, сидя на его эрегированном члене. Пусть нас и разделяет одеяло. Я слишком остро всё чувствую.
Во рту пересыхает, зато одеяло вот-вот промокнет насквозь.
Его ладони на голой талии обжигают и почти лишают способности соображать.
Но нет, я решила, что пока я не поговорю с Глебом, я не преступлю черту.
Адски сложно, но что-то в этом даже есть. Сходить с ума от похоти, ходить по краю и томить друг друга.
— Querido, — сбрасываю с себя его руки и чувствую, что если ещё пару раз просто поёрзаю на нём, испытаю оргазм. Собираю всю силу воли в кулак и скатываюсь с него. — Как и договаривались. Мы же можем себя контролировать.
— Можем, cariño.
Родриго откидывает одеяло. Он голый. Я стыдливо отвожу глаза, но чёрт…
Он абсолютно беззастенчиво вылезает из постели и шлёпает к гардеробу.
Слишком красивый, чтобы не смотреть.
Отмечаю, что за эти годы он стал менее объёмным, его мышцы тоньше, суше. Тело более жилистое. И как же это красиво. Элегантно.
Love story Indila
Чувствую себя шкодливой школьницей, когда проникаю к Родриго в санузел.
На щеках горит игривый румянец.
К моему удивлению, душевая кабина ровно напротив двери, и моя шалость сразу вскрывается.
— Bienvenue, — игриво произносит Родриго с намыленной головой и делает приветственный реверанс.
Закрываю ладонями лицо и от смущения, и от смеха.
Родриго продолжает призывно зазывать меня к себе.
— В другой раз, маркиз, — произношу сквозь смех, на что маркиз невозмутимо продолжает свои водные процедуры.
Осматриваю его санузел. Опять всё по моему вкусу. Две раковины с общим зеркалом и длиннющей столешницей.
Мысленно уже прикидываю, как здесь обживусь.
Подхожу к нише с косметикой и ухмыляюсь.
— Да ты бьюти-маньяк, querido!
У него огромное количество уходовой косметики. Biologique Recherche, La Prairie, Obagi — полные линейки. А сколько парфюма, лосьонов, масел, средств для волос.
Явно в нашей паре красавец он. У меня за всю жизнь столько средств не было, хоть и я люблю баночки.
— Не только бьюти, babylove!
Прислоняюсь к тумбе и беззастенчиво на него пялюсь.
Мне кажется, я его так никогда открыто и не рассматривала.
Мы были вместе три недели. Может, у нас было десять или пятнадцать свиданий, а затем пропасть в восемь лет.
Вроде я чувствую такую близость с ним, кажется, что знаю его, а с другой стороны, это совершенно незнакомый человек, и мне только предстоит с ним познакомиться.
Это и будоражит, и пугает.
— Родриго, я пойду одеваться, — бросаю, окидывая напоследок этот карибский орех жарким взглядом.
Быстро принимаю душ, смотрю на свои подзавивающиеся волосы и оставляю. Меня тронули его слова о кудрявых девушках.
Надеваю красивое белое платье макси с эластичным верхом и пышной юбкой из хлопка. В шато хочется быть нарядной.
Когда я спускаюсь, Родриго уже внизу.
— Какая ты красивая, я любуюсь, — говорит Родриго и смеряет меня восхищённым взглядом.
— Спасибо!
Я смущаюсь. Глеб не делает мне комплименты.
Я и без него знаю, когда я хорошо выгляжу, а когда нет, но всё-таки видеть, как мужчина восторгается, очень важно для женщины.
Сажусь за остров, который в утреннем свете восхищает меня ещё больше, и с ожиданием смотрю на Родриго.
— Маркиз, гостья ждёт завтрак!
— У меня ничего нет. Я дома не ем, мы пойдём в город, cariño.
Я бегу наверх за обувью и сумкой, и мы выходим в люди.
Родриго рассказывает, что так как здесь очень маленькая коммуна, все стараются поддерживать бизнес друг друга.
И он каждый день ходит в разные буланжери, бистро и рестораны. Дома здесь есть не особо принято.
Только устраивать ужины по особым случаям.
Городок настолько крошечный, что сегодня он мне кажется уже абсолютно знакомым.
Мы спускаемся с его холма в центр, он заводит меня в переулок, где над головой висит много разноцветных зонтиков.
— Здорово, да? — Искренне спрашивает Родриго.
Я улыбаюсь и осознаю, что это такая глухая провинция…
Всё красиво, мило, каждое заведение и дом пытаются навести у себя красоту, но здесь будто совсем нет молодой энергии, драйва.
Когда мы спускаемся к ярмарке, я в этом убеждаюсь окончательно.
Я совсем не вижу молодых людей, и здесь на меня, новую молодую девушку, слетаются, как мухи на мёд.
Эффект не заставляет себя долго ждать, и на завтрак я иду уже с плетёной сумкой
Chanel, которую мне любезно продал импозантный старикашка.
Подозреваю, что она принадлежала его покойной жене, но цены здесь в три раза ниже, чем на барахолках Лазурки, куда мы любим выбираться с Савушкой, поэтому меня это совсем не смущает.
Другой подарил мне антикварную вазу Villeroy за рецепт борща, а третий подключился к нашей светской гастрономической беседе и настоял записать меня его фирменный рецепт крепов.
Стыдно признаться Родриго, но для меня здесь невкусный кофе и круассаны посредственные.
И вообще я ем булки только в исключительных случаях, и они должны стоить этого.
А здешний pain au chocolate явно не дотягивает.
— Querido, можно вопрос нескромный?
Родриго взглядом даёт понять, что можно, я отрываю булочку и открыто спрашиваю:
— Тут одни старики, я вообще не вижу молодых, с кем ты тут спишь?
Родриго прыскает и изучает меня взглядом.
— Очередная «Провокасьон»?
Его «Провокасьон» официально моё любимое слово, как это звучит…
— Праздный интерес. Ты же тут как-то прожил пять лет.
— Молодые сейчас работают. На моих винодельнях в том числе, пока я с тобой отдыхаю. Есть тиндер. Деловые встречи, и я большую часть был в Париже же.
— То есть у тебя были интрижки?
Родриго явно веселит мой допрос с пристрастием.
— Были. И отношения были. И с молодыми русскими девушками даже.
— И почему они закончились?
Его откровение про русских девушек тешат моё эго и активизируют у меня режим спортивной конкуренции.
— Они не ты. Всё просто, — отвечает так прямо и безапелляционно, что меня полностью это устраивает и интерес к соперничеству утихает.
После завтрака мы обходим всю историческую часть города меньше чем за два часа.
Заглядываем к его знакомым в лавки. Поднимаемся на смотровую площадку, посещаем старинный собор и винные бутики.
В Москве бы уже был вечер, здесь же только полдень. Вот что значит компактность.
Когда мы возвращаемся в шато, Родриго ведёт меня на виноградник.
Secret (Pretty Little liars:The perfectionists theme)
— Тонь, — обращается ко мне папа непривычно озадаченным тоном спустя полчаса дороги, — Гонзалес и есть тот венесуэлец? — Кивает на мои часы.
Я теряюсь. Папа в нашей семье отвечает исключительно за мужскую функцию — защиту и обеспечение.
Никогда я с ним не обсуждала дела амурные, он в эти женские вещи не лез. Он давал мне чувство уверенности и защиты, для остального у меня есть мама.
Сейчас же я вижу его озабоченным и нервным. Дышит слишком глубоко, потирает подбородок.
— Да. Это он.
— И что между вами? Я не мог не заметить. Это заметили все. Все знают, что ты выходишь замуж. За кого и чей он сын, Тоня, тоже все знают. Доброжелатели найдутся, — говорит строго. — Ты же к Гонзалесу и уехала?
— Да, папа. Я уехала к нему, — мой голос звучит так жалко, что я сразу же осознаю, что надо всё выложить и не юлить, — между нами любовь. Я сейчас лечу в Москву, ухожу от Глеба и возвращаюсь к Родриго. И да, я увольняюсь. В понедельник напишу заявление, прости.
— Тоня, да ёб твою мать!
Я никогда не слышала от папы мата, да и вообще грубого слова, и растерянно на него смотрю. Он очень сдержанный. Значит, сейчас он сильно переживает.
— Прости, Тотусь, не сдержался. Что же вы все в этих венесуэльцах нашли… Я уж думал, хотя бы ты будешь счастлива без всех этих драм, которые так любят женщины в нашей семье.
— Папа, — тон уверенный и жёсткий, — я счастлива. У нас нет детей. Мы даже заявление ещё не подали. Никакой драмы. Ковалёвы не обеднеют от сгоревшего задатка.
Папа вздыхает, а я отворачиваюсь к окну.
Тяжёлый день. Весь день работать рядом с Родриго, соблюдать субординацию и думать о скорой разлуке.
Я даже попрощаться не смогла. Просто пообещала скоро приехать. А когда села в машину, ощутила невыносимую тяжесть, будто на меня тонну груза навесили.
Теперь ещё и папа…
Всю дорогу я молчу и не смыкаю глаз. Думаю, думаю, бесконечно думаю.
Ни с кем не разговариваю, даже не притрагиваюсь к еде. На пересадке сразу перехожу в зал ожидания и снова думаю.
Наверное, первый раз в жизни Duty Free остался без моих покупок.
— Пап, я с тобой домой, хочу с мамой поговорить.
— Конечно, детка.
Папа не показывает, но я вижу, что он загружен не меньше моего.
Всю дорогу наш водитель что-то рассказывает папе и пытается втянуть меня в разговор, а я не могу вообще уловить сути. Слушаю, но не слышу.
— Что у вас случилось? — Ахает мама, как только открывает нам дверь.
— Ну что? Что? Латиноамериканское проклятие. Не могут наши женщины, Седа, без этих мучачос, — вздыхает папа, наскоро чмокает маму и проходит сразу в свой кабинет.
Я третья в нашей семье…
Бабушка, опозорившая дедушку романом с Фиделем Кастро. Может, романа и не было на самом деле, но как они открыто флиртовали, видели все.
А потом она гордо вернулась с редким попугаем, вывоз которых запрещен. А ей был разрешён. Личным постановлением…
Затем моя сестра, разрушившая семью ради венесуэльца, который младше её на десять лет.
Она потрясла тогда всех. Если бы он был как Родриго, я бы, может, и поняла её, но нет. Её Серхио не обладал ни красотой, ни умом, ни богатством. Никакой.
Бабушка назвала его «серым мужиком и примаком», и так оно и было.
Я тогда приняла сторону её мужа, за что сестра на эмоциях макнула меня в грязь и рассказала родителям об истинной причине расставания с Родриго.
Благо, мозги у неё встали на место через пару лет, но было поздно.
— Мамуль, пойдём кофе пить, и я бы перекусила.
Мама обнимает, целует меня и начинает кружить вокруг меня с заботой.
— Ну, рассказывай.
— На балу я встретила Родриго и поняла, что до сих пор его люблю. А он всё это время любил и ждал меня, — показываю маме руку с другим кольцом.
Мама истинная женщина и сначала с интересом рассматривает изделие, и вижу, что одобряет.
— И что ты будешь делать?
— Ну как что? Поговорю с Глебом и всё отменю.
— И что, ты бросишь своего Глебусю из-за этого чико?
— Нет, мам, не из-за Родриго. В первую очередь я ухожу от Глеба. Я в любом случае бы я от него ушла. Родриго просто подсветил мне наши проблемы.
— Он тебя не отпустит…
— Отпустит, мам. У нас давно не те отношения, что были раньше. Живём, как родственники.
— В плане?
— В прямом, мамуль, — мне жутко неловко обсуждать с мамой такой деликатный вопрос, но понимаю, что это необходимо, — мы не спим с его операции. А до неё… всё было тоже весьма печально.
— Он тебе изменяет? — мама в шоке.
— Нет, он импотент. Полагаю, стероиды имеют такой эффект. А сколько он препаратов пил до операции.
— Тоня, то есть ты бросаешь своего Бусю из-за его проблем со здоровьем? Он же может вылечиться!
— Мам, хотел бы, вылечился. У него было более чем достаточно времени. И к твоему сведению, свою женщину можно удовлетворить разными способами.
— Тоня!
— Мам, ну не начинай. Я не маленькая. Говорю, как есть.
— Так, мне надо покурить, — вздыхает мама.
— Я с тобой!
Мама смотрит на меня с осуждением, но молчит.
У нас сегодня день открытий. Чрезмерно взрослый разговор, можно и покурить мне, полагаю.
— И что вы все находите в этих латинос, — выдыхает мама дым тонкой струйкой, — хотя, кажется, догадываюсь.
Я прыскаю от смеха.
— Это тоже, мам, но нет. Родриго… Мы просто соулмейты. У нас душевная близость. Знаешь, он будто создан под меня. В нём всё, до малейшего штриха, так, как нравится мне. Каждое его движение, слово, тон, мимика. А самое главное — действия и поступки. Его вкус, его предпочтения, размышления, всё по мне. Понимаешь?