— Кавасима! — Юна недовольно прищурилась, глядя на товарища. — С тобой все в порядке?
Ягами сидел на земле у самой кромки воды, тяжело оперевшись руками в колени. И не отзывался. Девушка подобрала упавший в лужу брелок-нэцке.
— Кавасима?
Юне показалось, что друг едва заметно вздрогнул, но головы так и не поднял. Лица же, скрытого капюшоном дзукин, она не видела. Ракурс, кстати, был ничего так. Обтерев кое-как о штаны брелок, она наскоро привязала нэцке к фенечке, затянув узелок зубами. Потянулась за сумкой с аппаратурой.
Маленький островок, едва приподнятый над темной гладью воды, напоминал ожившую картину суми-э. Росший на нем клен выглядел как тонкий мазок туши — темный, причудливо изогнутый ствол с плавным переплетением ветвей и россыпью алых, резных листьев. В мягком вечернем свете сгорбленная фигура Кавасимы в наряде ниндзя уравновешивала пейзаж еще одним темным пятном среди пылающих красок осени. Это создавало удивительную гармонию увядающей природы и человеческой трагедии.
Его напряженные плечи, руки, сжатые в кулаки, и низко склоненная голова на фоне светящегося алым дерева и зеркальной глади пруда создавали странное ощущение — будто перед Юной не человек, а персонаж древней легенды, оживший в реальности.
— А знаешь, не двигайся! — передумала Юна, примериваясь к кадру. — Мне все нравится!
Девушка уже взялась за фотоаппарат, привычно сдергивая заглушку с объектива, как Ягами медленно повернул к ней голову.
— Ну! Ты чего?! Я же ска…
Фраза оборвалась на полуслове. Из-под дзукина на нее смотрела какая-то жуткая мешанина линий. Юна вздрогнула, отшатнулась, набирая воздуха для крика. И лишь мгновение спустя сообразила, что перед ней не чудовище, а старая пожелтевшая маска с потрескавшимся лаком. Хаотичные штрихи на ней складывались в рисунок — сложивший крылья мотылек.
— Бака! — разозлилась Юна, надув губы. — Ты что, спер еще и маску у дедушки?
Ягами не ответил. Он медленно поднялся и двинулся к ней плавным, каким-то непривычно скользящим шагом. Ягами — весельчак. Ягами — балабол. Сейчас он непривычно молчал, медленно обходя ее по кругу. Это заставляло нервничать, появилось чувство, словно она — жертва перед хищником. Впрочем, Ягами умел перевоплощаться, примеряя на себя совершенно разные образы косплея. За это, собственно, он ей и нравился.
— Ну класс! Ха-хаа! — Юна попыталась рассмеяться, но голос прозвучал неестественно. — Отлично смотришься. Очень натурально. Ты красавчик!
Он не ответил. Остановился в шаге от нее, склонил голову набок и просто смотрел. Налетевший ветерок зашуршал листвой, заполняя шелестом затянувшуюся паузу.
— Ну хватит! Это уже не смешно! — Юна почувствовала, как раздражение вытесняет страх. И, нахмурившись, строго добавила, пытаясь призвать друга к порядку:
— Свет скоро уйдет, а нам еще работать и работать. И домой надо до дедушки успеть. А то мне влетит за твой “реквизит”!
Юна отступила от Ягами, деловито утыкаясь взглядом в экран настройки камеры и между делом заправляя выбившуюся прядь волос за ухо. Но Ягами шагнул следом, перехватывая ее за руку.
— Эй?! Ты чего? — Юна дернула рукой, голос сорвался. — Пусти!
Пальцы Ягами были странно холодными — ледяными настолько, что Юна ощущала их сквозь ткань рукава. Он не сжимал сильно, просто держал, но запястье быстро занемело, словно она сунула руку в ледяную воду. Когда он потянул ее ближе, что-то почти щекотно внезапно скользнуло по уху и легонько ударилось о щеку.
Воздух вокруг ожил. Она не слышала никаких ясных звуков, но чувствовала вибрацию: легкое биение, от которого зудело в висках. Мельтешение усиливалось. Она резко обернулась и ахнула: вокруг них, в вихре, кружил рой крошечных серых мотыльков.
Юна попыталась отмахнуться, но насекомые не улетали, напротив, липли к волосам, плечам, коже. Она дернулась, но рука застряла в неожиданно жесткой хватке Ягами. Сам он стоял неподвижно, словно не замечая мотыльков. А те охотно садились на Кавасиму, покрывая черную ткань костюма серым трепещущим налетом.
Взвизгнув, Юна рванулась всем телом, плохо понимая, что происходит, и ощущая какой-то потусторонний животный ужас. Мотыльки кружили все плотнее, пытаясь забраться ей в рот и нос. Вокруг стало серо от крыльев. На миг ей показалось, что это не насекомые, а хлопья пепла, и она задыхается в нем.
— Отпусти! — сорвалось с хрипом.
И будто кто-то услышал: рой взметнулся, хлопнув сотней невидимых крыльев.
Порыв ветра разметал мотыльков, погнал от острова круги по воде. Юна вырвалась, отшатнулась, едва удержав равновесие.
— Тебе страшно? — обманчиво нежный голос из-под маски звучал чуждо. — Не бойся! Знаешь, как прекрасно горел Манседзи? Искры, что взметнулись к небесам от рухнувших башен, стали новыми звездами. А тела павших, подобно пеплу, укрыли куросудзумэга (черный бражник), слетаясь на скорбный пир смерти.
— Ты свихнулся?! Прекрати! Ягами-кун!
Рука горела, будто от ожога. Юна попятилась, прижимая к груди онемевшую кисть. Ягами рассмеялся тихо и переливчато. Слишком мелодично для привычного грубоватого баса Кавасимы.
— Прекрати!
Ягами резко, до отвратительного хруста, склонил голову вбок. А из темного провала глазницы маски выполз еще один бражник. Юна завизжала и бросилась прочь. А ей вслед летел звонкий смех:
— Лети, мотылек! Лети!
Как она добралась до дома, Юна не помнила. Заперла дверь непослушными дрожащими пальцами и привалилась спиной к косяку. Сжалась, стараясь не заплакать. Сердце билось где-то в горле, воздух резал легкие. Плечи ходили ходуном. Ее трясло. Рука болела.
Юна взглянула на запястье и всхлипнула. Там, где ее держал Ягами, кожа побелела и пошла трещинками. Юна поспешила на кухню, отыскала аптечку и достала тюбик Оронаин Эйч Нанко — старую мазь, которой дед лечил все подряд. Отвернула колпачок и сдернула с руки дурацкую фенечку-нэцке, небрежно бросив ее на стол. Мазь легла прохладным слоем, от нее сразу запахло ментолом.