— Вот “это” что ли — мисс Вселенная? — услышала я незнакомый мужской голос за спиной.
— У неё даже хвоста своего нет, — добавил кто-то с издёвкой.
Естественно, я обижаюсь. Потому что как раз хвост-то мой — самый натуральный. И сейчас я его аккуратно поправляю на голове, чтобы не сбился перед фотосессией. Это тебе не, мисс Испания, с нарощенными прядями и липкой улыбкой.
Я разворачиваюсь резко, придерживая корону ладонью — чтоб не свалилась, и сообщаю с достоинством:
— У меня всё натуральное. — Передо мной — трое. Высокие, накачанные, одетые в какие-то странные кожаные куртки с металлическими вставками, будто из космофильма девяностых. Выглядят... хищно. И стоят почему-то у гримёрного зеркала. В моей гримёрке. — А вы вообще кто такие?
Один — с застывшей ухмылкой. Второй скользит по мне взглядом снизу вверх. Третий наклоняет голову.
— Так ты, значит, и есть — мисс Вселенная?
Я поправляю корону, которую мне торжественно вручили десять минут назад.
— Да. Конкурс завершён. Всё честно. Если вы от мисс Аргентины, которую сняли по техническим причинам после того, как она напилась в финальный вечер, — это не ко мне.
Мужчины переглядываются.
— Мисс Аргентина была признана самой красивой женщиной во Вселенной?
— Нет, — отрезаю я. — Я — самая красивая. У меня вот: корона и лента “Мисс Вселенная”. Так что это определенно я.
— Хорошо, — говорит один из них и делает шаг вперёд. — Тогда ты идёшь с нами.
— Ну уж нет. Никуда я с вами не пойду! Кто вы вообще такие?!
— Твои поклонники, дорогая, — скалится он.
И у меня внутри всё замирает от его холодного взгляда.
Что-то не так.
Совсем не так.
— Эй! — резко подаю голос, отступая на шаг назад. — Где охрана? Эй! ОХРАНА! Тут трое странных… фанатов! Серьёзно, кто-нибудь, выведите их отсюда!
Никто не отвечает.
И никого не слышно.
Ни шагов, ни голосов, ни даже глупого пения мисс Италии из соседней гримёрки. Только тишина. Глухая. Неестественная.
Я пытаюсь потянуться к кнопке на стене — экстренный вызов. Она должна быть здесь, над гримёрным зеркалом. Пальцы почти касаются...
— Не надо, — звучит мягкий, бархатный голос.
И один из них — высокий, с белыми волосами, как у альбиноса, и странно светящимися глазами — оказывается рядом с моей рукой.
Он не бьёт. Просто смотрит. Но я уже понимаю — кнопку нажать не успею.
Второй — с длинными чёрными волосами, собранными в тугой хвост. Тёмный, как ночь. Острые скулы, сдержанное лицо. Он молчит. Но именно его взгляд я чувствую кожей. Жёсткий, цепкий, как у охотника.
Третий — рыжий. Не просто рыжий, а огненный, будто живой пламень. Веснушки, лукавые глаза, кривая усмешка. Он, похоже, развлекается больше всех.
Они все очень разные.
Но объединяет их одно — одинаково плотные кожаные куртки с металлическими вставками. И... тот факт, что они стоят в моей гримёрке с совершенно недобрыми лицами.
Я сглатываю. Горло сухое.
— Хорошо… Это какой-то розыгрыш? Кто-то из жюри? Или... это телешоу?
— Ты слишком много говоришь, — замечает чёрный.
— Не бойся, мы не причиняем боли, если будешь послушной, — добавляет беловолосый.
— Во всяком случае, попытаемся не причинить, — весело кивает рыжий. И делает шаг ко мне.
Нет.
Нет-нет-нет.
Они надвигаются.
Я — в блестящем платье, на каблуках, и с короной на голове. У меня даже сумочки с собой нет, чтобы ею швырнуть.
Надо что-то… быстро… отвлечь!
— Смотрите! Там… Мисс Франция целует ведущего! — в панике выпаливаю первое, что приходит в голову.
Мужчины — все трое — одновременно поворачиваются.
Сработало?!
Я резко ныряю в сторону, виляю между стульями, выскальзываю из гримёрки, едва не запнувшись за подол. Каблуки цокают по плитке, я срываю с головы корону, бросаю её на пол, чтобы не мешала, и бегу.
Зал, вестибюль, знакомые коридоры. За кулисами я знаю каждый уголок. Участвовала в этом шоу три года подряд. В этот раз — победила. И, похоже, за это расплачусь.
Задыхаюсь, но бегу. Слышу только стук сердца и собственное дыхание.
Угол. Почти добралась до технического выхода. Там всегда кто-то есть. Хотя бы курит. Да куда все провалились?
Поворачиваю резко, влетаю за угол — и… врезаюсь в чью-то грудь.
Руки автоматически обвивают меня, удерживая. Запах кожи и металла. Я поднимаю голову.
Один из них. Рыжий.
Он улыбается. Медленно. Довольно, как Чеширский кот.
Как будто всё шло по его плану.
А я — как ни странно — именно туда и влетела. Прямо в его руки.
— Поймал, Светлячок, — тянет он лениво.
Его руки крепкие, горячие, и пахнут чем-то странным — неземным.
Он наклоняется ближе, рассматривает меня внимательно, почти с интересом.
Глаза цвета пыльного золота сверкают, будто прожигают изнутри. Плотно обхватывает меня за талию.
— Светлячок?! — я взрываюсь. — У светлячков попа светится, идиот!
Он ухмыляется, как будто это только добавляет ему удовольствия.
— Ну вот и совпало.
— Не называй меня так!
— Уже поздно, — шепчет он, чуть наклоняясь ближе. — Светишься. Пищишь. И у тебя очень выразительная...
— Нашёл её? — раздаётся голос за его спиной. Он — ниже, холоднее, твёрже. Чужой.
Я резко замираю.
И тут до меня доходит.
Я вообще-то бежала.
От него. От них.
А вместо этого устроила тут шоу с выкриками и обвинениями. Молодец, Светлячок. Браво. Тьфу ты. Совсем голову мне запудрил.
Я резко дёргаюсь, вкладывая всю силу в руки, пытаюсь вырваться:
— Я буду кричать! — срываюсь на крик, — ОХРАНА! ПОМОГИТЕ!
Он даже не удивляется.
Не пугается.
Просто, как будто это не в первый раз, левой рукой достаёт что-то из внутреннего кармана.
Я не успеваю разглядеть, что это.
Укол.
Маленький. Быстрый. Тонкая игла в шею. Лёгкий укол — и всё.
Я пришла в себя резко — с ощущением, будто падаю в собственное тело.
Сознание включилось одновременно с болью в плечах.
Меня несли.
Перекинули через плечо, как мешок с картошкой.
Шаткая походка, шаги гулко отдавались в груди. Я дернулась, ударила, попыталась вывернуться.
— Очнулась? — удивлённо протянул мужской голос. Глухой, низкий. — Странно. Доза должна была держать тебя ещё пару часов.
Я зашипела и ударила локтем, куда только смогла.
— Светлячок ты наш бодрый, — усмехнулся он. — Ну ладно. Придётся повторить.
Я почувствовала холодный укол в шею.
Секунда — и снова всё поплыло.
Очнулась во второй раз в замкнутом пространстве.
Что-то сдавливало грудь. Воздуха не хватало. Паника подступила, как волна.
Я лежала в прозрачной капсуле, плотно закрытой стеклянной крышкой. Стены вокруг плавно мерцали мягким светом. Всё выглядело стерильно, даже красиво — светлые панели, встроенные экраны, капсула чуть вибрировала, как будто плыла в воздухе.
Но мне было не до эстетики.
Я задыхалась.
Я забилась, ударяя руками в стекло.
— ЭЙ! ОТКРОЙТЕ! — закричала я. — МНЕ НЕЧЕМ ДЫШАТЬ!
Система пискнула. Ещё раз. И ещё. Панель рядом вспыхнула красным. Где-то внизу сработал сигнал — и крышка вскрылась с шипением, воздух хлынул мне в лицо, и я вывалилась наружу, жадно хватая ртом воздух.
Я кашляла, дрожала, осматривалась сквозь слёзы.
И первой, что увидела, — были мужские ноги.
Сапоги, чёрные, высокие, удобно стоптанные. Я провела взглядом вверх.
Пояс. Куртка. Рука на бедре.
Рыжий.
Он наклонился вперёд, глядя мне в глаза.
— Знаешь, Светлячок, ты какая-то слишком нервная.
— Ч-что… что происходит?..
Ответа от него не последовало. Зато рядом раздался другой голос:
— Ты не мог нормально настроить капсулу, чтобы девка проспала всю дорогу?
Я вскинула взгляд.
Короткостриженный брюнет. Красивый, чёткие черты, мощные плечи, уверенная осанка. Он стоял рядом с рыжим, хмурясь, осматривая меня как… вещь.
— Это уже третья доза за несколько часов, — пожал плечами рыжий. — Походу, её не берёт просто.
— Великолепно, — буркнул брюнет и вышел из помещения, оставив меня с рыжим один на один.
Он опустился на корточки.
Улыбнулся. По-хищному.
— Ну что будем с тобой делать, Светлячок?
— Отпустите меня, — прошу я, глядя на него снизу вверх. Голос дрожит, но я стараюсь держаться. — Пожалуйста.
Он качает головой.
— Не выйдет. Ты — наш ценный груз.
— Я не груз. Я человек.
— О, ты не просто человек, дорогая, — его глаза весело блестят, губы растягиваются в знакомой ухмылке. — Ты же мисс Вселенная. Самая красивая женщина во всей галактике. Как раз то, что нам нужно.
Я сжимаю челюсти.
Лучше бы эту пьянь черноволосую не удаляли из конкурса… Вот теперь бы она и каталась в мешке вместо меня.
— Вы меня с кем-то спутали, — тихо говорю.
Он хмыкает.
— Нет. Мы очень тщательно выбирали. — Пауза. — Знаешь, ты — цена нашей свободы, Светлячок. А свободу… мы очень ценим.
— Я тоже, — резко бросаю я. — Если вы так её любите, отпустите меня, а? Я просто вызову такси и сделаю вид, что никогда вас не видела.
Он смеётся. Снова.
— Такси отсюда не вызвать.
Я сжимаюсь. Ну а вдруг? Может, мы где-то в лесу, на базе. Или в подвале. Или...
— Ты забавная, — говорит он и встаёт.
Проходит к стене, нажимает на панель. Там вспыхивает экран, загораются какие-то пиктограммы, и я вижу… себя. Мою фигуру. Контур. А рядом — варианты одежды?
— Выбирай, во что переодеться. А то в этом платье тебя только на витрину ставить. Я вернусь через пару минут.
Он уходит, дверь за ним скользит вбок бесшумно, и я остаюсь одна.
Оглядываюсь.
Место похоже на декорации из фильма: киберпанк в стиле "я попала в жопу галактики".
Холодный блеск металла, стены с мягкой подсветкой, лампочки, сенсоры, стекло и панели.
Где тут одежда?!
На вид — ни шкафов, ни вешалок. Только экран и куча странных символов. Я дёргаюсь на месте, как идиотка, и шиплю:
— Ну давай, Света, выбери себе костюм для похищенной принцессы.
Отличный день. Просто чудесный.
Я подхожу ближе к панели. На экране пульсирует контур моего тела — ну, в смысле, условный манекен. А вокруг — какие-то иконки, всплывающие окна, схемы... всё это выглядит, как будто глянцевый журнал встретил инструкцию к инопланетной стиральной машине.
Тыкаю на первую попавшуюся кнопку. Манекен вдруг оказывается в чём-то блестящем и… прозрачном.
— Эм, нет. Я, конечно, за разнообразие, но не настолько.
Жму назад. Или, как я надеюсь, назад.
Манекен исчезает. Экран становится чёрным.
— Да ты издеваешься...
Тыкаю в другую область. Появляется новый вариант: костюм, вроде бы, сдержанный… пока я не замечаю, что это боди из сетки, поверх которого — жилет из чего-то вроде ремней.
Какой-то BDSM в стиле космо-гладиаторши.
— Отлично. Видимо, это меню для рабынь галактики. Следующий!
Тыкаю яростнее. Теперь появляется что-то похожее на... крылья? Или это плечи? Или это вообще трусы?
Манекен внезапно загорается фиолетовым светом, и экран издаёт короткий сигнал.
О нет. Только не говори, что я…
Справа щелкает стеновая панель, и оттуда плавно выдвигается прямоугольный блок, внутри которого — комплект одежды. Или, если точнее, то самое, что я по глупости нажала: блестящий серебристый комбинезон, который больше напоминает обтягивающий чулок с вырезами там, где у нормальных людей обычно нет вырезов. И какие-то платформенные сапоги, словно украденные у космической стриптизёрши.
— Ты. Меня. Убить. Решил, — шепчу я в пустоту, будто рыжий всё ещё где-то слушает.
Но нет. Только я и этот наряд позора.
Я осматриваю комнату в поисках других опций. Может, где-то есть кнопка «вернуть всё назад» или хотя бы «дай мне штаны»? Но экран всё ещё фиолетовый и пульсирует как довольный кот.
Видимо, считается, что я уже выбрала.
— Ну и ладно, — фыркаю я, — сейчас напялю и сгорю от стыда. Главное — выжить. Остальное — дело вкуса.
Через пару минут я стою у зеркальной панели, в этом недоразумении из латекса и глянца, чувствуя себя конфетой в обёртке «подарок с сюрпризом».
Внутренний голос язвит: Ну зато теперь точно видно, почему ты — мисс Вселенная.
Я смотрю на своё отражение.
Длинные ноги в обтяжку, сияющая кожа после капсулы, высокие скулы, большие голубые глаза, сейчас полные ужаса и возмущения. Пухлые губы, выкрашенные в розовый, уже не кажутся уместными. А блонд — мой родной, между прочим, не крашеный! — рассыпался по плечам, чуть влажный, и отчего-то делает всё происходящее ещё более абсурдным.
Отлично, просто шикарно. Эталонная заложница в образе «доступной опасности».
И именно в этот момент, как по сценарию, дверь открывается.
Я вздрагиваю, резко поворачиваюсь — и, конечно же, вижу его. Рыжий.
Он останавливается на пороге.
Молчит.
Просто смотрит.
Долго.
Слишком долго.
Так, как смотрят на блюдо, которое не заказывал, но которое вдруг очень хочется попробовать.
Глаза скользят по телу без стеснения, по каждому вырезу, по каждому отблеску латекса.
Я чувствую, как краснею. Где-то в районе печени. Потому что краснеть мое лицо уже разучилось, вышколенное конкурсами красоты.
Он по-прежнему молчит.
— Ну чего уставился?
Он моргает, будто возвращается в реальность. Откашливается.
— Просто... — его голос всё такой же ленивый, почти насмешливый, — я знал, что ты выберешь что-то… эффектное. Но чтоб настолько...
Я закатываю глаза.
— Это был не выбор. Это был саботаж кнопок на неизвестном языке.
Он усмехается.
— Значит, у тебя талант. Даже случайно умеешь выглядеть, как подарок для самых извращённых фантазий.
Я замираю. Он тоже.
— Светлячок, если ты так реагируешь на каждый мой комплимент — нам с тобой будет очень интересно.
— Мне с вами вообще не интересно, — шиплю я. — Особенно когда вы крадёте женщин и наряжаете их в… вот это!
Что-то в его лице на мгновение меняется — почти незаметно.
Как будто он сам понял, что перешёл грань.
Он ухмыляется, подходит ближе.
— Мы никого не наряжаем. Ты сама всё выбрала. Я просто пришёл посмотреть, как ты справилась.
— Надеюсь, ты доволен.
— Более чем. Пойдем, тебя ждёт остальная команда. Не забудь покачивать бедрами, чтоб хоть как-то оправдать вот это все.
Он разворачивается, и я, вздохнув, плетусь за ним, пытаясь не чувствовать, как всё это «вот это» обтягивает абсолютно всё.
Пока он молчит, я стараюсь незаметно осматриваться.
Коридоры — металлические, но не тюремные. Скорее — технические, футуристичные. Пол полупрозрачный, где-то под ним мерцают провода и что-то пульсирует светом. Стены — гладкие, с сенсорными панелями. Кажется, тут всё живёт своей технологической жизнью.
Пахнет... стерильно. Как в больнице.
Мы поворачиваем, проходим мимо одной из дверей — она приоткрыта. Я машинально бросаю взгляд и останавливаюсь, как вкопанная.
Иллюминатор.
Огромный, панорамный, во всю стену.
И за ним — не чёрная ночь, не небо, не город...
А открытый космос.
Звёзды. Мириады. Огромные пятна туманностей.
И пустота. Жуткая, бескрайняя, давящая.
— Что это?.. — мой голос едва слышен.
Рыжий останавливается, поворачивается.
— Открытый космос, — буднично сообщает он.
— Видеофон? Трансляция? Голограмма?..
Он приподнимает бровь.
— Какая трансляция? Это окно.
Вас в школе ничему не учили?
Я медленно качаю головой.
— Какой ещё космос... Нет.
Нет-нет-нет.
Паника снова накатывает.
Если это не голограмма, если это не съёмочная площадка, не база где-то в лесу…
Если это реально космос, и я не на Земле, и вообще… где, чёрт побери, я?!
— Нет… — начинаю бормотать я, пятясь. — Это не может быть… Это… я не...
— Светлячок, дыши, — говорит он, делая шаг ближе.
— Я на космическом корабле?! — срываюсь на крик. — Вы совсем долбанулись?!
Он вздыхает.
— И снова — да.
Голова кружится. Сердце колотится, как пойманная птица.
Пот стекал по спине. Дыхание сбивается, мир наклоняется, будто пол ушёл из-под ног.
Я пятюсь, бьюсь спиной о стену, цепляюсь за край дверного проёма.
— Это сон, это бред… Это всё шоу. Или шутка. Или глюк. Мне подсыпали что-то. Я сейчас проснусь. Я сейчас проснусь, — бормочу сквозь зубы, — я не в космосе, вы не настоящие...
Рыжий молча подходит.
Движется быстро, но без резкости.
Берёт меня за плечи.
Я пытаюсь вырваться, но он — как каменная стена.
— Светлячок, дыши, — тихо говорит он. — Всё уже произошло. Кричи, бейся, паникуй — но ты здесь. И это настоящая реальность. Твоя. Сейчас.
Я дрожу. Он притягивает меня ближе, прижимает крепко, почти наваливаясь телом, не давая распасться на части.
Пахнет металлом, кожей, и чем-то терпким, чужим.
Я упираюсь в его грудь, слабею, сжимаюсь в комок в его руках, и только повторяю шепотом:
— Я не могу… Не могу…
В этот момент к нам кто-то подбегает.
Я слышу шаги, а потом — голос, короткий и деловой:
— Успеем, пока не свалилась в истерику.
Холодный укол в шею.
— Нет... — шепчу я, последние силы — на сопротивление. — Не надо...
Но слова тают.
Глаза закрываются сами собой.
Мир исчезает.
Снова.
Смех.
Он тянется, обволакивает, как тёплая волна.
Голоса мужские. Громкие. Невозмутимые.
Я медленно открываю глаза — и сразу же прищуриваюсь от света.
Лежу на какой-то широкой кушетке, вроде мягкой, но с явным намёком на медицинскую. Накрыта лёгким одеялом. Рядом — стол. За ним шестеро мужчин. Все здесь. И они пока не заметили, что я очнулась.
Знакомые лица. Рыжий. Короткостриженный брюнет, с которым он спорил у капсулы. Альбинос и темноволосый — еще двое моих похитителей…
И двое новых.
Первый — тёмно-русый, волосы подстрижены коротко, но чуть подлиннее, чем у брюнета. У него высокий лоб, прямой нос, губы, будто вечно сдерживающие усмешку. Он сидит, облокотившись на спинку кресла, глаза полуопущены, но я чувствую: он всё замечает. Спокойный, как штиль перед бурей.
Второй — побрит налысо, с хищными скулами и светлыми глазами, которые всё время бегают. Он будто вибрирует под кожей, как натянутая струна. Его движения быстрые, точные, резкие. Он смеётся громче всех, но смех у него резкий, как щелчок.
Я не двигаюсь. Лежу, затаив дыхание.
Пусть думают, что я ещё без сознания. Пусть думают, что всё под контролем.
И тут рыжий оборачивается, бросает ленивый взгляд — и встречается со мной глазами. Мысли мои услышал или что?
Он замирает. Улыбка всплывает на губах моментально, как будто ждала своего часа.
— И снова здравствуй, Светлячок. Проснулась?
Все остальные тоже оборачиваются.
Шестеро пар глаз — на мне.
Я резко сажусь, сдёргивая с себя одеяло. Сердце стучит, как бешеное.
Хочется вжаться в кушетку и одновременно сбежать.
Грудь тяжело вздымается. Ладони дрожат. Я обвожу взглядом их лица — они разные, но в каждом читается одно: напряжённое внимание. Наблюдение.
Как будто перед ними не человек, а нестабильная субстанция, которая может взорваться в любой момент.
— Не паникуй, — рычит брюнет, тот, серьёзный, с короткой стрижкой. — Или снова получишь укол.
Я вжимаю плечи, сглатываю.
Нет. Только не это.
Я с трудом выдавливаю из себя:
— Всё нормально... Я… спокойна. Спокойна, видите? Пожалуйста… не надо больше…
Рыжий кивает, будто одобряет, хотя явно мне не верит.
— Вот и хорошо.
— Отпустите меня, — тихо говорю я. — Я никому не нужна. Просто… отпустите. Я никому ничего не скажу.
Рыжий откидывается на спинку кресла, вздыхает:
— Мы доставим тебя — и отпустим. Нам ты не нужна. Не волнуйся. Ты просто… посылка.
Я вздрагиваю.
— Верните меня домой. Пожалуйста. Я не могу быть тут. Это какой-то бред… Я не врубаюсь, где я вообще. У меня конкурс. Мама. Телефон. Земля. Что это всё?!
Среди них пробегает напряжённая тишина. Кто-то шепчет:
— Походу, её сейчас снова накроет.
— Может, всё-таки вырубить? — предлагает беловолосый ледышка, лениво ковыряя что-то в тарелке.
— Толку нет, — отзывается лысый, с хищной улыбкой. — На неё не действует. Через полчаса снова очнётся. Только переводим зря медикаменты.
— Тогда надо где-то её запереть, — хмурится тёмно-русый. — Пока не началось.
Я вскидываю голову, дыхание перехватывает.
— Нет! Пожалуйста! Не запирайте меня! — срываюсь я. — У меня… клаустрофобия. Я буду послушной. Обещаю. Просто… не запирайте. Пожалуйста.
Тишина. Шестеро мужчин — и ни один не пошутил. Не усмехнулся. Только взгляды. Холодные такие, расчетливые. Переглядываются. Тишина затягивается.
Шестеро мужчин переглядываются. Кто-то качает головой, кто-то фыркает.
И я чувствую — решение созревает прямо сейчас, у меня на глазах.
— Запирать её — идея так себе, — наконец говорит брюнет. — Если у неё действительно клаустрофобия — начнётся истерика, будет выть, царапать стены, может навредить себе. А нам она нужна целой.
— М-да, — протягивает тёмно-русый. — А если решит напасть на кого-нибудь?
— У неё в руках даже вилки нет, — хмыкает светловолосый. — Пусть бродит. Что она может натворить?
— Светлячок не настолько опасна, — лениво тянет рыжий. — Только громкая.
— Но кто-то должен быть рядом, — добавляет светловолосый с напряжённой улыбкой. — Постоянно. По очереди. На всякий случай.
— Отлично, — рыжий криво усмехается. — У нас новый график дежурств, господа.
— И что, теперь как няньки за ней бегать?
— Лучше уж так, чем снова подбирать её по полу после панической атаки, — бурчит беловолосый. — Один раз в капсуле хватило.
Я молча сжимаю ладони.
То ли унижение, то ли облегчение.
Мне позволили ходить, но под присмотром. Как животному в вольере без решёток.
— Это уже не важно, — говорит беловолосый спокойно. — Нам нужен груз в целости. Пусть бродит. Только глаз с неё не спускать.
— И без самодеятельности, — добавляет тёмно-русый. — Если она решит из люка выпрыгнуть, как кротс — отвечать будет тот, кто был рядом.
Меня снова передёргивает.
— Я... я не буду. Честно. Мне просто... нужно пространство.
Рыжий поднимается из-за стола, неторопливо идёт ко мне.
— Значит, так, Светлячок, — говорит он, глядя сверху вниз. — Гуляй. Дыши. Тряси своими бёдрами сколько хочешь. Но знай: где бы ты ни оказалась, кто-то будет рядом. Пока ты… не станешь уже не нашей проблемой.
Говорит он это спокойно. Почти доброжелательно. Но внутри — всё сжимается.
Я только киваю.
— Ладно, — первым говорит коротко один из них. Тот, что стоял рядом с капсулой, когда я очнулась. Брюнет, строгий, с выправкой солдата. — Кто остаётся?
— Только не я, — фыркает новый голос. Резкий, насмешливый. Я осторожно перевожу взгляд.
Побрит наголо, скулы хищные, светлые глаза всё время бегают.
— Я с ней только познакомился, и мне хватило. Столько напряжения — как будто бомба под боком.
Вот теперь я — «напряжение». Замечательно.
— Может, ты просто слишком нежный, Арен, — лениво тянет рыжий. Он облокотился на край стола, как будто ему совершенно неважно, о чём речь.
— Хочешь — я с ней посижу.
— Ты же только что был с ней, Рей, — отзывается беловолосый, голос у него тихий и холодный, как и сам он. Альбинос. Его я тоже видела раньше.
— Ну и что. Мне не сложно, — пожимает плечами рыжий. — Она сейчас вполне тиха. Может, уже смирилась.
— Тебе всегда интересно, когда девушка в латексе, — негромко бросает тёмно-русый. Тот, что сидел чуть поодаль, казался отстранённым.
— Тогда ты оставайся, Кейр, — усмехается ему в ответ Рей.
Кейр только хмыкает. Ни «да», ни «нет».
— Либо вы решаете, — негромко, но с нажимом говорит мужчина с короткими темными волосами, — либо я просто назначу.
Он говорит спокойно, но внутри от этого голоса тянет холодом.
— Пусть Рей, — бросает Арен. Имя, наконец, к нему приклеивается. Он тот, кто меня раньше не видел. И не хочет видеть. Ну и ладно, я и сама рада их всех не видеть. — Он её и притащил, Лиан, — пусть теперь и развлекается.
Рей не реагирует. Только усмехается, не глядя на меня.
— Тогда решено, — подытоживает Лиан. Брюнет. Чёткие черты, всегда в напряжении. — Рей с ней. Остальные — по задачам.
— Если что — связь по внутреннему каналу, — добавляет Кейр. — И, Рей… не играй с ней.
— Да всё будет нормально, — отвечает тот, не оборачиваясь. — Смотри, какая тихая.
Они встают. Разговаривают ещё о чём-то коротко, деловито. Проверяют панели, браслеты.
Один за другим — уходят.
Шестеро мужчин. И ни одного — на моей стороне.
Остаётся только он.
Рей.
Он подходит к консоли, что-то настраивает, молча. Не смотрит в мою сторону.
Я приподнимаюсь на локтях. Осторожно. Медленно.
Сижу. Дышу. Смотрю.
Ничего не говорю.
Он бросает на меня взгляд через плечо. Усмехается.
— Ну что, Светлячок… теперь мы с тобой наедине, — говорит он, не оборачиваясь.
Слышно, как на панели тихо клацают сенсоры под его пальцами.
Я не отвечаю. Только сижу.
Он поворачивается ко мне, прищуривается, как будто решает, дёрнусь я или нет. Потом тянется к какой-то застёжке на запястье — активирует тонкую линию света.
— Будешь ходить за мной, — бросает. — Куда мне нужно — туда и ты.
И всё.
Никаких «если хочешь», «давай вместе». Просто — приказ. Я встаю. Ноги ватные, но слушаются. Я делаю шаг. Потом ещё один.
Он не оборачивается.
Просто идёт по коридору — уверенно, спокойно, будто это обычное утро, а не прогулка с похищенной женщиной.
Я иду за ним. Шаг в шаг. Молча.
Корабль внутри тихий. Свет мягкий, панели светятся неярко, воздух чистый, почти стерильный.
Проходим мимо дверей, какие-то закрыты, какие-то с матовыми стеклопанелями.
За одной — вспыхивает экран, мелькают строки текста и схемы.
Он заходит внутрь, я — следом.
Комната похожа на технический отсек. Небольшая, вся в панелях и экранах.
Рей подходит к одному из терминалов, начинает что-то проверять. Работает быстро, ловко, без лишних движений.
Я стою у стены. Молчу.
Он даже не смотрит в мою сторону. Только говорит:
— Можешь сидеть. Можешь стоять. Главное — не мешай.
Я опускаюсь на край какого-то ящика. Сажусь.
Смотрю на его спину, на рыжие волосы, на уверенные движения.
Он будто не чувствует моего взгляда. Но я знаю — чувствует.
Я иду за ним уже несколько часов. Он не говорит ни слова.
Мы обошли полкорабля, заглянули в инженерный отсек, в лабораторию, в помещение с силовыми контурами, где воздух пах озоном.
Он работает. Внутри системы. На панели. С кабелями. С деталями.
Я — просто тень.
Променяла титул мисс Вселенной на роль тихого чемодана с глазами.
Он не обращает на меня внимания, и в какой-то момент это начинает пугать даже больше, чем когда он смотрел.
Наконец, мы заходим в очередное помещение. Склад или хранилище. Полки. Ящики. Панели с маркировкой, которую я не понимаю. Всё ровно. Идеально упорядочено. Рей уходит вглубь и снова погружается в работу.
Я остаюсь одна в первом ряду, стою, потом сажусь на какой-то контейнер. Мне скучно. Ужасно скучно. А ещё страшно. Но скука прорывается первой.
И тут я замечаю нечто знакомое.
На краю открытого ящика — цветная витая пружинка, будто из детства.
Радуга.
Вижу её и на долю секунды забываю, где нахожусь.
Пружинка чуть пыльная, но когда я беру её в руки — она легко расправляется.
"Мурисса", — выбито мелко на одной из граней.
Пока я перекатываю её между ладонями, она звенит — тонко, нежно, как если бы металлические струны касались стекла.
Этот звук… завораживает.
Я начинаю играть ею, как раньше — вверх-вниз, ловя пальцами перебегающие кольца.
Она живая. Приятная. Почти успокаивающая.
И тут чувствую взгляд. Острый. Тяжёлый. Я поднимаю глаза — и замираю.
Рей стоит в нескольких шагах. Не двигается. Смотрит прямо на меня.
Глаза потемнели. Челюсть сжата. Грудь вздымается чаще, чем нужно.
И он… глотает, как будто его пересушило.
— Ну чего же ты остановилась? — его голос низкий, сиплый. Уже другой.
— Решила поиграть с судьбой, Светлячок? Или просто захотелось развлечься?
Я моргаю. Всё ещё держу пружинку в руках.
Что?..
— Так могла просто попросить, — он делает шаг вперёд. — Я бы тебя и так трахнул. Не обязательно было использовать муриссу, чтобы завести меня до предела.
Я медленно качаю головой.
— Я… Я не знала… Я просто… — голос дрожит. Пальцы замирают. — Это игрушка.
— Конечно, — он ухмыляется, как зверь перед прыжком. — Вот сейчас и поиграем.
Он приближается.
Глаза горят. Пружина в моей руке — теперь не игрушка, а триггер. И, кажется, он на грани.
Пружинка, скользнув из моих дрожащих пальцев, упала на металлический пол с лёгким звоном, будто смущённо извинилась, а потом, словно ожив, покатилась дальше — перебирая звенья сама по себе, создавая тот самый странный, тягучий звук, от которого по спине пробегал целый табун мурашек.
И именно этот безобидный, почти детский звон оказался последней каплей.
Он двинулся.
Резко. Цельно. Как хищник, уставший ждать.
Шаг. Второй.
Я не успела — не смогла — не нашла внутри сил даже пошевелиться.
Он оказался передо мной прежде, чем я осознала, что отступать некуда.
Глаза его были тёмными. Глубокими. И наполненными чем-то таким, от чего кровь отливает от щёк и приливает к губам.
Он не касался сразу. Он тянул мгновение, натягивал воздух между нами, как натягивают струну на грани срыва.
А потом — прикоснулся.
Губы.
К моей щеке. К виску. К уголку рта.
Лёгкие, почти невесомые касания, от которых сердце сначала замерло, а потом вдруг ударило с такой силой, будто выскочить собиралось наружу.
Он ласкал не спеша, будто пробовал. Разгадывал, где я вздрогну, где затаю дыхание, где расплавлюсь.
И я — вздрагивала. Затаивала. Плавилась.
Взгляд его снова нашёл мой.
Я знала, что в моих глазах страх. Настоящий. Обнажённый. Без всякой игры. Но он не отшатнулся. Наоборот. Осторожно и решительно притянул меня ближе. К себе. К своей шее. И голос его стал тихим. Очень тихим. Почти шёпотом.
— Сделай глубокий вдох.
Я попыталась отвернуться. Но он держал крепко. Не грубо — неотвратимо. Как будто не хотел навредить, но и не собирался отступать.
— Не хочу, — прошептала я, глухо. Бессильно. Потому что не верила, что он услышит. Или отпустит.
— Сделай.
Это не было просьбой. Но и приказом тоже не было. Это было чем-то другим. Точкой невозврата.
И я вдохнула.
А потом — выдохнула, почти задыхаясь. Потому что его запах... Это не был парфюм. Не был пот. Не металл. Не кожа. Он пах телом, страстью и теплом. Пах желанием. Пах, как самая запретная мечта. Как сон, от которого просыпаешься с дрожью в животе.
И я расслабилась. Мгновенно. Будто дыхание наполнило меня изнутри тёплой водой.
Пальцы, сжатые в кулаки, разжались. Сердце сбилось с ритма, а потом забилось уже по-новому. Не от страха. От чего-то... другого.
Он заметил. Конечно заметил. И его губы дрогнули — не в усмешке, нет. В удовлетворении.
— Моя раса… — шепчет он, проводя носом по моей щеке, — в моменты сильного возбуждения мы вырабатываем афродизиак. Через кожу. Через запах.
Он целует уголок губ, медленно, чувственно. Его голос стал низким, хриплым.
— Ты возбудила меня, Светлячок. Чертовски. Этой... дрянью, — он взглядом указал на муриссу, всё ещё перекатывающуюся у пола и издающую свой звенящий призыв.
— Но ничего, — продолжил он, — теперь... нам обоим понравится.
И прежде, чем я успела снова сжаться или что-то сказать —
он поцеловал меня.
Глубоко. Уверенно. С жаром, от которого выгорают мысли. Без права вернуться назад.
Он целовал меня так, будто время перестало существовать.
Не спеша, но с такой жадностью, будто каждое прикосновение — необходимость, будто между нашими губами, дыханием, кожей проходила нить, натянутая на грани разрыва.
В нём не было грубости, не было давления — только тепло и сила, только притяжение, которому не хотелось сопротивляться.
И я не сопротивлялась.
Я просто чувствовала.
Сначала — губами.
Потом — кожей.
Потом — глубже, под кожей, в самом сердце, внизу живота, в пальцах, в дрожи, которая пошла от поясницы, вверх по позвоночнику, сливаясь с его дыханием.
Мне казалось, что я тону.
И при этом лечу.
Что внутри — огонь, но снаружи всё нежно, осторожно, будто он боялся разрушить что-то слишком хрупкое.
И, может быть, боялся — потому что чувствовал.
Он прижимал меня ближе, и его руки были горячими, уверенными, сильными. Они касались меня будто с благоговением, будто я была не похищенной девчонкой с Земли, а что-то большее. Что-то, к чему он шёл долго.
Пальцы легко коснулись моей шеи, скользнули вниз, туда, где кожа тоньше, чувствительнее.
Задержались.
Потом продолжили путь — по ключицам, к плечу, и я почувствовала, как он бережно касается застёжки платья.
Медленно, с осторожностью, будто спрашивая разрешения — не словами, а каждым движением.
Я не сказала ни слова.
Просто смотрела на него.
И дышала.
Он расстёгивал одежду так, как снимают шелк с алтаря — мягко, без спешки, наслаждаясь самим процессом.
И с каждым новым сантиметром обнажённой кожи моё тело будто пробуждалось заново — каждая точка, к которой он прикасался, загоралась под его пальцами.
Я чувствовала, как его дыхание становится всё горячее, всё глубже, и как его пальцы, оставляя огненные следы на моей коже, скользят всё ниже — от шеи к ключицам, дальше, туда, где трепетная дрожь внутри уже превратилась в горячее, жадное ожидание.
Он целовал не спеша, будто изучал меня.
Сначала кончиками пальцев очерчивал нежные линии, потом губами — мягко, с лаской, но и с той внутренней силой, от которой тело теряет контроль.
Когда он добрался до края моей груди, я едва не задохнулась.
Плотный воздух, обволакивающий нас, как будто растворился в жарком прикосновении. Я вся сжалась, будто оттого, что внутри что-то звенит, натянуто до предела, и даже лёгкое движение — уже удар в самое нутро.
Он не торопился.
Он прижался щекой к моей груди, как будто хотел услышать, как стучит моё сердце. А оно стучало — громко, неровно, предательски ярко. И, кажется, в его уху оно звучало, как зов.
Затем его губы мягко коснулись самого центра.
И я вскрикнула. Не громко. Звонко внутри себя.
Как будто вся я сжалась в этот момент до одной точки, в которой вдруг вспыхнуло что-то живое, пульсирующее.
Он ласкал мою грудь нежно, с почти болезненной аккуратностью, как будто боялся, что я рассыплюсь от одного его движения.
Но я не рассыпалась.
Я горела.
Одна рука обнимала меня за талию, вторая осторожно обвивала мою грудь — пальцы ложились ровно туда, где кожа особенно чувствительна, и, казалось, знали, куда именно надавить, где задержаться, чтобы я не могла вдохнуть.
Он нежно поглаживал, круговыми движениями, то касаясь подушечками пальцев, то мягко сжимая, то снова проводя горячей ладонью, заставляя меня выгибаться ему навстречу, прижиматься крепче, чтобы быть ближе, ещё ближе.
Губы ласкали сосок — сначала слегка, почти шутливо, потом глубже, с той страстью, которая не требует слов. Я почувствовала, как он берёт его в рот, осторожно, но настойчиво, втягивая и чуть покусывая, и от этого по телу прошла горячая судорога — волна, которую невозможно было остановить.
Я судорожно вцепилась пальцами в его плечи, в его волосы, в его спину — в него, в единственное, за что можно было держаться, пока мир вокруг растворялся в огне.
Я не знала, что можно вот так — таять, сгорать, распускаться, как цветок под солнцем.
Что можно желать так сильно.
Что ласка может быть такой... красивой.
Он не торопился.
Каждое его движение было выверено до дыхания. До шёпота.
Он спускался ниже, словно погружался в храм, где каждая черта — тайна, которую хочется разгадать губами, пальцами, кожей.
И я горела под его взглядом, под его прикосновениями, под каждым вдохом, который он выдыхал мне на кожу.
Пальцы скользнули вниз — по рёбрам, по животу, задержались на тонкой границе между дыханием и трепетом.
Он не спешил идти дальше. Смотрел. Ждал. А я — сгорала.
Словно внутри меня распустилось пламя, мягкое, обволакивающее, но не отпускающее.
— Ты очень чувствительная, — прошептал он, склонившись к моему уху, и его голос, низкий, хриплый, как будто срывался, был ещё интимнее прикосновений. Он поцеловал меня за ухом, а потом и губы. Я ответила не задумываясь.
— Тебе нравится?
Я кивнула — еле заметно. Потому что голова кружилась. И слова не хотели складываться в предложения.
Пальцы его поглаживали кожу чуть ниже пупка — и с каждым движением я всё больше выгибалась к нему, будто моё тело само искало то, чего не знало, но жаждало.
Губы его скользнули к моей груди снова, но уже в новом ритме — влажные, горячие, нетерпеливые. И, пока он ласкал меня губами, рука продолжала спускаться, огибая бедро, проходя вдоль линии, от которой тело дрожало всё сильнее.
Он приподнялся, посмотрел на меня, глаза сияли как у хищника, но тёплого, внимательного.
— Как ты любишь? — спросил он, не отрываясь от моего взгляда.
Я моргнула.
Открыла рот, но не сразу смогла ответить.
— Я… я не знаю, — прошептала я, глядя на него снизу вверх, губы всё ещё дрожали от ощущений.
Он улыбнулся. Медленно, почти нежно.
— Первый раз, значит?
Я снова кивнула.
— Тебе повезло, Светлячок, — его голос стал бархатным. — Я умею быть нежным.
И в этот момент его рука скользнула глубже, туда, где ещё никто никогда не касался.
Пальцы легко, почти невесомо, прошлись вдоль самого края — и всё внутри сжалось, как струнный инструмент, впервые отозвавшийся на прикосновение мастера.
Я взвизгнула от неожиданности, от удовольствия, от того, что не ожидала, что ТАК можно.
А он, не отрывая от меня взгляда, продолжал — медленно, ритмично, с лаской, от которой я забыла, как дышать.
Он скользнул по моей самой чувствительной точке — осторожно, изучающе, будто хотел узнать, как звучит моя дрожь, как танцует моё тело под его рукой.
Я выгнулась к нему — непроизвольно, будто кто-то дернул за невидимую нить.
И он засмеялся — тихо, довольный.
— Вот так. Ты красивая, когда теряешь контроль.
Я хотела ответить, что он — безумец, что это неправильно, что это всё слишком быстро, слишком остро, слишком... Но не смогла.
Потому что его пальцы продолжали свой путь.
И каждая секунда становилась ближе к чему-то такому, чего я никогда не испытывала — но уже не могла не желать.
Его пальцы были вездесущи.
Они скользили по мне, изучая, пробуя, касаясь будто с благоговением, и в то же время — с неумолимым желанием, которое постепенно растворяло границы между «можно» и «уже слишком поздно».
Он целовал меня снова — в шею, в грудь, по ребрам, по животу — и там, где губы проходили, оставалась не просто жара — огонь, проникающий под кожу, заполняющий меня изнутри.
Пока я горела под его руками, под его дыханием, он медленно, не спеша, словно это был ритуал, освобождал меня от остатков одежды.
Я не сопротивлялась.
Ткань уходила с тела, как вторая кожа, оставляя обнажённость не только физическую — душевную, полную, словно я отдала ему не только своё тело, но и себя.
Он выпрямился, взглянул на меня — и этот взгляд был таким, будто он не просто смотрел…
Он видел.
Целиком. Без остатка. И хотел ещё глубже.
За его спиной — широкий металлический стол, заставленный какой-то технической ерундой: бумаги, детали, панели.
Он развернулся, одним мощным движением руки смахнул всё это прочь, и в шуме разлетающихся бумаг, в грохоте упавших предметов было что-то почти первобытное.
Жесткое. Мужское.
Как будто всё, кроме нас, перестало иметь значение.
Он снова повернулся ко мне и, не сказав ни слова, поднял меня на руки.
Легко. Уверенно. Как будто я ничего не весила, но была самой ценной в этой галактике.
Посадил меня на край холодного стола.
Контраст металла и жара кожи был ошеломляющим. Я резко втянула воздух — и тут же выдохнула, потому что его руки оказались на моих бёдрах. Тёплые. Сильные.
Он встал между моими ногами и схватил меня за талию, притягивая к себе.
И поцеловал.Не нежно. Не аккуратно. Жадно.
Так, будто хотел выпить меня до дна, будто весь день ждал именно этого — момента, когда я уже не отстранённая девочка с короной, а его Светлячок, вся в дрожи, вся в желаниях, готовая раствориться под каждым его касанием.
Губы двигались по моим — жарко, резко, почти болезненно, но сладко до слёз.
Он жадно втягивал воздух между поцелуями, будто я ему нужна даже больше, чем кислород.
Его руки гладили мою спину, сжимали бёдра, будто не могли определиться — где держать, чтобы не потерять.
Я не дышала. Я горела. И я знала — он не отпустит. Но я уже и не хочу, чтобы отпускал.
Он не отрывался от моих губ, и в этом поцелуе было всё — и его нетерпение, и сдерживаемый жар, и обещание, которое я уже почти слышала между его прикосновениями.
А потом… он замер.
На миг.
Прижался ко мне лбом, глубоко вдохнул — и выдохнул, как будто боролся сам с собой.
И я почувствовала, как он дрожит. Незаметно, едва уловимо, но — дрожит. Он хотел меня. Сильно. Жадно. И при этом всё ещё — бережно.
Его ладони легли на мои бёдра, развели их чуть шире.
Он наклонился, провёл губами по моей щеке, вдоль подбородка, коснулся мочки уха.
— Сейчас будет… по-настоящему, Светлячок, — прошептал он.
Я смотрела в его глаза. И только кивнула. Легко. Почти неосознанно. Но этого было достаточно.
Он снова поцеловал меня — мягче, дольше, успокаивая, убаюкивая.
Одна его рука легла мне на спину, вторая обвила бедро, и я почувствовала, как его тело прижимается ближе, как кожа касается кожи, и между нами не остаётся больше ничего — ни преград, ни ткани, ни страхов.
Только напряжённая, сладкая, жгучая близость.
Он скользнул рукой между моих ног. Осторожно. Медленно. Нашёл мою чувствительную точку, погладил её лёгкими круговыми движениями, и я вся выгнулась, приоткрыв рот, потому что это было слишком.
Слишком ново. Слишком приятно. Слишком глубоко.
Он продолжал — терпеливо, ласково, вводя меня в это состояние, где желания затмевают разум, где разум уже не нужен. Тело говорило за меня.
Тело жаждало.
И когда он понял, что я готова, он чуть отстранился, чтобы взглянуть мне в глаза.
— Держись за меня.
Я обвила его шею. Он прижался ближе. Его член уперся в мои истекающие соками складочки. Еще один поцелуй, легкий толчок. И он вошёл.
Сначала — медленно. Осторожно.
Я сжалась, вдохнула резко — ощущения были острее любого прикосновения до этого, слишком много, слишком плотно, как будто моё тело само не верило, что может быть настолько наполненным.
Боль пронзила меня на миг, как вспышка, но тут же растворилась в его горячем дыхании, в поцелуе у губ, в ладони, гладящей спину.
Он замер внутри — позволил мне привыкнуть.
— Расслабься, — прошептал. — Я уже в тебе. Бояться больше нечего.
И я… расслабилась. Не сразу. Не полностью. Но боль утихла, сменилась давлением, растущим жаром, тёплым, раскалённым изнутри, тяжёлым и сладким.
Он начал двигаться — медленно, как будто тянул за собой волну, которая с каждым толчком набирала силу.
Я задыхалась.
Сжимала его крепче. Не думала — чувствовала. Каждую волну. Каждый стон. Каждый взгляд.
Он стал моим первым. Мужчина, которого я знала несколько часов. И то… Знала… Только его имя. И его жаркие поцелуи.
Он входил в меня медленно, с каждым новым толчком заполняя мою суть, мою пустоту, мою жажду — ту самую, о которой я раньше не знала, но которая теперь расцветала с каждой секундой, становясь невыносимо прекрасной.
Я чувствовала его в каждой точке своего тела, как жаркую пульсацию внизу живота, как электрическую дрожь в позвоночнике, как тонкую вибрацию под кожей.
Он двигался ритмично, будто по музыку, которую слышали только мы.
Его руки сжимали мои бёдра, то ласково, то крепче, как будто он боялся, что я исчезну, если отпустит, и это было так безумно… сладко.
Так страшно и прекрасно одновременно — быть настолько желанной.
С каждым мгновением он углублялся, и вместе с тем — усиливался.
Движения становились резче, шире, как будто что-то дикое внутри него, долго сдерживаемое, наконец получило свободу.
Но даже в этом было что-то безмерно красивое.
Он всё ещё оставался внимательным, и каждое его движение будто слушало, как звучит моё тело под ним.
Я выгибалась навстречу, теряя дыхание, теряя себя.
Мне казалось, что я распадаюсь на части — каждая из которых горит.
И в этой вспышке — я рождалась заново.
Мир сузился до этого столешницы, до его горячей кожи, до его рваного дыхания у моего уха и до моего собственного голоса, который я слышала как будто со стороны — обрывочно, стыдно-прекрасно, и в то же время естественно, как пульс.
Я резко обернулась через плечо — и замерла.
На пороге стоял Арен. Он остановился, как вкопанный, глаза расширены, губы приоткрыты, и в них — не осуждение. Интерес.
Всё внутри меня сжалось.
Я попыталась сдвинуться, закрыться, отодвинуться от Рея, соскользнуть вниз, спрятаться — хоть как-то, хоть чуть-чуть…
Но Рей только сильнее вжал меня в себя, обхватив за талию, не позволив даже пошевелиться.
Он всё ещё был во мне. Глубоко.
И всё ещё — двигался. Медленно. Сладко.
Разрывая меня между стыдом и наслаждением.
— Перестань, — прохрипела я, задыхаясь, пряча лицо в его плечо. — Мы… мы не одни…
— Это хорошо, — прошептал он в ответ, и его голос был почти ласковым, но в нём тлел огонь. — Тебе понравится, Светлячок. Доверься мне.
Он чуть сжал мою грудь, и я задохнулась от остроты прикосновения.
— Я ведь делаю тебе хорошо?
Я не ответила.
Потому что стон сорвался с моих губ сам, вопреки страху, стыду, всему.
Потому что каждое его движение — даже сейчас, даже на глазах у другого — продолжало делать мне хорошо.
И я вжималась в него, как в спасение. Как в пламя, которое всё равно не отпустит.
— Поцелуй меня, — прошептал он, и прежде чем я успела подумать — он впился в мои губы.
Поцелуй был сильный, горячий, почти властный.
И в нём — спасение от чужого взгляда, от всего происходящего.
Я потерялась в нём.
В его вкусе. В его тепле.
На короткое, прекрасное мгновение — я снова была только с ним.
А потом — он взял мою руку.
Поднял. Направил. И я почувствовала что-то горячее в ладони. Тёплое, живое, вибрирующее.
Я распахнула глаза.
Взгляд упал вниз — и я вдохнула резко, едва не потеряв дар речи.
Сначала — не понимая. Просто ощущение: в руке что-то твёрдое, горячее, гладкое и чужое. Слишком… настоящее.
А потом сознание догнало тело.
Это был член. Не Рея. Его рука всё ещё лежала поверх моей, как будто направляя.
Как будто он сам вложил это в мою ладонь. Но то, что я держала — принадлежало не ему.
Я резко подняла глаза.
Арен стоял совсем близко. Он больше не был в дверях. Он приблизился.
Грудь вздымалась неровно. Зрачки расширены.
Он смотрел на меня так, будто… уже знал, что я соглашусь.
Горячий стыд разом накрыл меня с головой.
Я попыталась отдёрнуть руку, спрятать лицо, оттолкнуться — хоть как-то уйти вглубь себя.
Но Рей не позволил. Он держал. Мягко, но крепко. Пальцы на моей талии только сильнее сомкнулись, и он сделал ещё один медленный, полный толчок внутрь меня.
От которого я застонала вслух, не сдержавшись. Не сумев подавить.
— Расслабься, — шепчет он мне в ухо. Его голос — как шелк, как яд, как огонь. — Я с тобой. Ты не одна. Вдвоем мы сделаем тебе куда приятнее.
Он чуть сжимает мою ладонь, вокруг горячей плоти Арена, и я вся сжимаюсь от этого.
Стыд.
И возбуждение.
И бездна.
— Я… не могу… — выдыхаю, задыхаясь.
Но Рей улыбается — и целует мой висок.
— Можешь, Светлячок. Ты уже делаешь.
И я понимаю — моё тело снова дрожит. Но не от страха. От того, что меня ведут. Учат. Разрешают чувствовать.
— Давай, Мисс Вселенная… — голос Рея у самого моего уха, хриплый, низкий, полный раскалённого меда. — Просто позволь себе быть плохой девочкой.
Он чуть сжимает мою талию и делает новый толчок — медленный, глубокий, такой, от которого я только крепче хватаюсь за его плечи.
— На этом корабле тебя никто не осудит за подобное, — шепчет он, и в этих словах нет насмешки. Только правда. Только разрешение.
Я зажмуриваюсь, но он снова целует — жадно, насыщенно, так, будто хочет заглушить всё моё сопротивление этим поцелуем. И, кажется, у него получается.
Он отрывается от моих губ, но не выходит. Остаётся внутри, плотно, пульсируя.
Я всё ещё чувствую его до самого дна.
Он слегка отодвигается, и его ладонь на моей спине чуть ведёт меня — вперёд.
Навстречу… Арену.
Я поднимаю взгляд.
Он ближе, чем я думала. Его глаза гипнотизируют. Он медлит всего миг. А потом… целует.
Я замираю. Тело — напряжено, как натянутая тетива. Это безумие. Это слишком. Это...
В этот момент Рей делает толчок. Медленный. Насыщенный. Такой, что я задыхаюсь прямо в поцелуе. Судорога пробегает по коже, по груди, по животу.
И вдруг всё… переворачивается.
Этот поцелуй — с другим. Это ощущение внутри от Рея. И моя рука — всё ещё обхватывает плоть Арена. Горячую. Твёрдую. Ожидающую ласки.
И это возбуждает.
Грязно. Необычно. Безумно. Но в этом что-то есть. Что-то, от чего становится жарко между бёдер. Что-то, от чего соски напрягаются и внутри снова всё сжимается, требуя.
Арен целует мягко, но требовательно. Рей продолжает двигаться — толчки становятся чуть чётче, глубже. И под этим натиском я сама начинаю двигаться. Рука сама проходится по стволу вверх вниз. И это оказывается не менее приятно.
Моя рука, будто без ведома разума, начинает скользить по стволу Арена быстрее, настойчивее. Он горячий. Сильно пульсирует в ладони.И я понимаю — я больше не боюсь. Я просто хочу. И позволяю себе хотеть.
— Сегодня день твоих открытий, маленькая землянка, — шепчет Рей, проводя губами по моей щеке. Его голос бархатный, низкий, с оттенком дразнящей усмешки. — Так скажи, что ты хочешь попробовать дальше? Хочешь попробовать его ротиком или дашь ему аппетитную попку?
Я замираю.
Тело горит, но внутри — лёгкая дрожь. Сомнение. Стыд. Растерянность.
Рей чувствует это и, как и прежде, начинает отвлекать — медленными, убаюкивающими толчками, от которых внутри всё тает.
Он целует меня — долго, с силой, как будто стирает страх губами.
— Светлячок, — шепчет между поцелуями. — Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Правда. Но в твою киску другой член лучше сегодня уже не пихать.
Он касается моей груди, обводит пальцем сосок.
— Так куда бы ты хотела принять его? — Он кивает в сторону Арена, не отрываясь от моих губ. — Скажи мне.
Рей целует меня, мягко, терпеливо, но внутри этого поцелуя горит всё то, что он сдерживает — пока.
Он всё ещё внутри меня, и я ощущаю его каждой клеточкой — глубоко, полно, пульсирующе.
Потом он медленно отрывает губы, обхватывает меня за талию — легко, но так, что тело тут же отзывается волной жара.
Не выходя, поднимает меня на руки, и я вскрикиваю — от неожиданности, от всплеска удовольствия внутри, от того, как легко он обращается со мной, будто я не девочка с Земли, а что-то, чему он принадлежит с рождения.
Он несёт меня к креслу — широкому, массивному, с глубоким сиденьем, — и опускается на него сам, усаживая меня сверху, всё ещё удерживая в себе.
Я оказываюсь верхом на нём, колени по бокам, ладони — на его груди.
Моё тело пульсирует от каждого миллиметра его движения.
Он глубже, чем когда-либо, и в этой позе я чувствую его по-другому — шире, полнее, без остатка.
Он гладит мои бёдра, поднимается к талии, скользит по спине и снова вниз — лаская меня так, как будто мы давно знакомы, как будто он знает, где именно мне сладко до дрожи.
И в этот момент подходит Арен.
Тихо. Уверенно.Он встаёт рядом. Я чувствую его тепло ещё до того, как оборачиваюсь.
Поднимаю взгляд — и вижу его плоть.
Близко. Горячо. Прекрасную по-своему — как вызов, как предвкушение, как граница, через которую мне только предстоит переступить.
Он не торопит. Просто смотрит — на меня, на то, как я сижу на Рэе, на то, как мы двигаемся, как я слегка подрагиваю от каждого нового толчка снизу. Я снова краснею. Но не от стыда. От… желания.
Медленного, раскатывающегося по телу желания быть смелой. Попробовать. Почувствовать больше.
Рей проводит рукой по моей щеке, уводит прядь волос за ухо.
— Ты прекрасна, — шепчет он. — А теперь… почувствуй его. Узнай, как это — быть желанной сразу, двумя.
Я глотаю воздух. И дрожу. Но уже не от страха.
Я чувствую, как внутри всё сжимается — от предвкушения, от жара Рея во мне, от взгляда Арена, который стоит совсем близко, молчит, но будто уже прикасается ко мне глазами.
Я провожу языком по губам — от волнения, от того, что пересохло в горле, от неловкости, которая всё ещё прячется внутри, свернувшись комком где-то между сердцем и дыханием.
Но... это не страх. Это — трепет. Чистое, живое ожидание.
Рей поддерживает меня за талию, нежно толкая вверх, чтобы я вновь опустилась на него — глубоко, с размаху, от чего внутри вспыхивает искра.
Он движется медленно, но сильно, не давая мне забыть, что я не одна. Что я уже принадлежу этому моменту.
— Он тебе нравится, я вижу? — шепчет Рей, у самого моего уха, в то время как его ладони скользят по моей спине. — Хочешь попробовать?
Я не отвечаю. Я просто тянусь вперёд.Медленно. С замиранием сердца.
Моя ладонь ложится на бедро Арена — тёплое, твёрдое, как из камня, но под кожей чувствуются мускулы, дрожь, напряжение.
Я провожу пальцами выше. По внутренней стороне бедра. До его члена.
Он — горячий. Плотный. И под моей рукой вздрагивает.
Я чувствую, как сама задыхаюсь от этого касания. Провожу вверх. Потом вниз. Нежно, исследующе. И в этот момент Рей толкается в меня чуть глубже, заставляя меня задохнуться, выдохнуть, застонать в полный голос, прямо перед Ареном.
Он не говорит ни слова. Но я вижу, как он сжимает пальцы в кулак. Как дёргается уголок губ. Как он хочет — и сдерживается.
Я продолжаю движение рукой — осторожно, но с нарастающей уверенностью.
Поглаживаю его, чувствуя, как он пульсирует в моей ладони.
Как будто зовёт.
Я подаюсь вперёд. Медленно. С трепетом.
И, когда мой рот касается самого кончика, я чувствую, как его дыхание сбивается.
А внутри меня Рей снова двигается, подстегивая меня.
Я подалась вперёд, приподнимаясь на бёдрах, и его плоть коснулась моих губ — горячая, пульсирующая, нетерпеливая.
Я дрожала. Не от страха, а от волнения, от нового ощущения того, что во мне — двое. Один внутри. Другой — передо мной.
И оба… хотят меня.
Я провела языком по самому кончику, легко, словно пробуя вкус.
Арен сдержал стон, его бёдра едва заметно подались вперёд.
Я чувствовала, как Рей сзади сжимает мои бёдра крепче, и вновь входит глубже — осторожно, но с напором, будто направляя мой ритм и внутри, и снаружи.
Я открываю рот шире, принимая Арена медленно, по сантиметру, ощущая, как он входит — тугой, гладкий, пряный. Он тяжело выдыхает, и его рука ложится мне на затылок, не удерживая, просто — чувствуя.
И тут всё начинает сливаться.
Толчки Рэя — глубокие, протяжные, поднимающие волну внизу живота.
Пульсация Арена — во рту, на языке, скользящий жар, к которому я сама прижимаюсь плотнее, всё глубже, всё смелее.
Моя рука держит его у основания, направляя.
Мой рот принимает, пробует, дарит тепло.
Я слышу их стоны. Чувствую, как дрожит кресло под моими коленями.
Как тела сливаются в одну горячую структуру, движущуюся в едином ритме.
Мои бёдра сами находят нужную амплитуду, я приподнимаюсь и снова опускаюсь на Рея, чувствуя, как он раздвигает меня изнутри.
Мои губы сжимаются крепче, обхватывая Арена.
И его пальцы в волосах становятся чуть требовательнее.
Мир теряет очертания. Остаётся только движение, влажное дыхание, вкус желания и два члена во мне.
Ритм ускорялся.
Тела сливались в едином движении, в одном дыхании, в единственном, безумно прекрасном моменте.
Всё внутри меня — пульсировало, звенело, натягивалось до предела.
Рей вжимался всё глубже, движения становились резче, сильнее, будто он уже не мог сдерживать волны, поднимающиеся изнутри.
Арен в моей ладони, в моём рту, дрожал, как струна, натянутая до предела. Его пальцы в волосах стали крепче, голос — срывистей.
И я…
Я больше не могла держаться.
Сладкое, раскалённое напряжение прорвалось через всё тело вспышкой.
Я застонала — низко, надрывно, глухо, стиснув бёдра о Рея, выгнувшись так, будто хотела раствориться в нём полностью.
Оргазм накрыл внезапно и ярко, ударив волнами по животу, груди, шее, затылку — и, казалось, даже до пальцев ног.
Я дрожала, почти всхлипывая, не в силах выговорить ни слова.
— Как ты? — негромко спрашивает Рей, пока я сижу у него на коленях, прижавшись щекой к его шее. Его ладонь гладит мою спину — медленно, успокаивающе, как будто боится, что я растаю в пальцах.
Я закрываю глаза на мгновение, вдыхаю его запах — тёплый, терпкий, пряный. И говорю:
— Нормально.
Пауза.
— Не больно. Честно. — И я сама удивляюсь, как искренне это звучит.
Он выдыхает, тихо, с облегчением, и касается губами моей щеки.
Кто-то рядом помогает натянуть на меня нижнее бельё — лёгкое, тонкое, почти невесомое. Оно странно скроено, не похоже на привычное, но мягкое к телу.
Рей берёт с кресла мою странную одежду.
— Наденешь? — спрашивает он, держа её в руках.
Но тут вмешивается Арен.
— Нет. Не стоит, — бурчит он и выхватывает из рук Рея латексную ткань. Осматривает с явной неприязнью. — Это не одежда. Это… глупость.
— Ты слишком чувствителен, — лениво тянет Рей с усмешкой, но убирает руки.
Арен уже уходит. Молча. Без объяснений. Только взгляд на меня — быстрый, как молния.
И дверь за ним закрывается.
— Он не злится? — спрашиваю я, ощущая лёгкую тревогу.
Рей качает головой и продолжает гладить мою спину.
— Нет. Он просто такой. Принципиальный. И прямой, как обшивка главной палубы.
Я усмехаюсь, утыкаясь в его ключицу.
Через пару минут дверь вновь открывается, и Арен возвращается.
В его руках — простая тёмная рубашка и мягкие серые штаны с широкой резинкой. Они выглядят неожиданно уютными, будто сняты с него самого.
— Это будет лучше, — говорит он и протягивает мне.
— Спасибо… — шепчу я, принимая вещи, и чувствую, как неожиданно приятно от их мягкости. Рубашка пахнет им. Уютом.
Я натягиваю штаны, прячу руки в длинные рукава и сажусь обратно на кресло, на край.
Вещи слегка великоваты, но это только добавляет ощущение защищённости.
— Потом покажу тебе, как делать нормальную одежду, — добавляет Арен, хмурясь, но без укора. — Чтобы ты сама выбирала. А не вот это всё.
Я улыбаюсь. Тихо, по-настоящему.
— Спасибо…
Арен скользит взглядом по комнате.
По столу.
По размазанной крови, оставшейся на его гладкой поверхности, где недавно были мы. Хмыкает.
Потом взгляд опускается ниже — на разбросанные детали, бумаги, приборы, что Рей одним движением смахнул со стола.
Ещё один хмык — чуть более выразительный.
— Сильно тебя приперло, да? — лениво бросает он Рэю, приподняв бровь.
Рей вытягивается в кресле, потягивается, будто это был просто хороший сон, а не дикий секс прямо в техзоне.
— Не поверишь, — отвечает он, — она нашла пружинку.
— Ту самую?
— Ту самую.
Арен начинает смеяться. Не громко, но от души.
Смеётся так, будто только что понял, что именно я сделала, не имея ни малейшего понятия о последствиях.
— Ты серьёзно? — он смотрит на меня с искренним весельем в глазах. — Зачем ты это сделала?
Я пожимаю плечами, кутаясь в его рубашку, которая теперь кажется особенно уютной.
— У нас это игрушка. Для детей. Мы перебрасывали её по ступенькам, слушали, как она щёлкает.
Я делаю движение рукой, будто отпускаю пружинку вниз.
— Она… мило звучит. Весело.
Мужчины переглядываются.
Арен качает головой, всё ещё посмеиваясь.
— Видимо люди не улавливают такой спектр звуков, как мы, — говорит Рей, глядя на меня с усмешкой, но без насмешки. — Не реагируют на него как мы.
Арен мотает головой.
— Ладно. Слушай сюда… Светлячок. С сегодняшнего дня эту… пружинку… держим подальше. А то тебя все судно перетрахает прямо сегодня. И да, — он кивает в сторону Рея, — я забираю её с собой. А ты тут приберись, раз уж не умеешь сдерживаться.
Рей усмехается, но не спорит. Только поворачивается ко мне и, чуть прищурившись, спрашивает:
— Поцелуешь меня на прощание?
Я краснею. Слова застревают в горле.
После всего, что было, — и всё равно я краснею.
— Серьёзно? — фыркает он. — Мы только что трахнули тебя вдвоём, а ты стесняешься подставить губки?
Я опускаю взгляд, но Рей уже поднимается, подходит и сам наклоняется ко мне.
Целует — мягко, немного дразняще.
Не как любовник. Но как тот, кто знает, что ещё им будет. Обязательно будет.
А потом шлёпает меня по ягодице — звонко, но не больно, с усмешкой.
— Давайте, проваливайте, — бросает он, отступая к столу. — Пока я не передумал. Слишком вкусно пахнешь, Светлячок.
И я ухожу, следуя за Ареном, с лицом раскрасневшимся, но губами — всё ещё тёплыми от поцелуя.
Когда мы вышли из помещения и пошли по коридорам настала неловкая тишина, но не надолго.
— Сначала ты идёшь в душ, — произнёс Арен, бросив на меня взгляд, от которого внутри снова всё стало горячим. — Я подожду. Не переживай.
Я только кивнула. Рей меня измотал, и тёплая вода звучала сейчас как единственное правильное решение.
— А куда ты меня после? — осторожно спросила я, кутаясь крепче в рубашку.
Арен скосил на меня взгляд.
— Потом решим. Каюты своей у тебя пока нет. Да и не факт, что будет.
Он вздохнул, будто сражён глубиной чужой беспомощности.
— Ладно, — буркнул. — Пошли ко мне.
Каюта оказалась просторной и гораздо уютнее, чем я ожидала. С приглушённым светом, аккуратной койкой, креслом, шкафом, в углу — дверь, ведущая в личную ванную.
Он открыл её и жестом указал:
— Душ — туда. И, пожалуйста… — он обернулся на пороге, прищурился, — без этих взглядов, как будто я тебя сожрать собрался. А то… я, может, и передумаю. А то все эти стесняшки лишь заводят и я тебя снова трахну.
Я вспыхнула и скрылась за дверью.
Он зашёл вслед, но не приблизился — только протянул руку, включил систему и показал, куда нажимать.
— Здесь температура, здесь напор, здесь сушка. И постарайся не запутаться.
Он ушёл, а я осталась под звуком ровного струящегося потока, вдыхая пар.
Тёплая вода обволакивала, текла по шее, по спине, по бёдрам, смывая следы близости, напряжения, ласк…
Я провела рукой по животу, по бёдрам, по груди и вдруг — ощутила: я не боюсь.
Ни их. Ни себя с ними.
Когда я вышла, замотанная в большое полотенце, с мокрыми волосами, Арен всё ещё был в каюте.
Он встал со стула, взглянул на меня — и его взгляд медленно скользнул сверху вниз, обжигая кожу, даже под тканью.
Губы его чуть приподнялись в полууголке, будто он что-то отметил про себя.
— Чего? — выдохнула я, сжимая край полотенца.
Он не ответил. Просто подошёл ближе, бесшумно.
А потом — укол.
Я вздрогнула и пискнула, отшатнувшись.
— Ай! Ты чего?!
— Это противозачаточные, — спокойно объяснил он, отступая, как будто только что дал мне витаминку. — Надо ставить каждый цикл. Когда потечёшь — скажешь. Вколю снова.
Я, кажется, задохнулась.
— Прости, когда потеку?..
Он только пожал плечами.
— Так у нас это называется.
Я закрыла лицо ладонями, чувствуя, как уши становятся красными.
А Арен прошёл мимо, устало буркнув:
— Лучше привыкай. На этом корабле скромность не выживает.
— С волосами что делать будешь? — спрашивает Арен, не оборачиваясь. Он роется в ящике тумбы у стены, и в его голосе нет ни особого интереса, ни насмешки. Просто… практичность.
— Эм… сама подсушу, — неуверенно отвечаю я, поправляя полотенце, которое всё время норовит сползти.
Он качает головой и, не глядя, кидает мне в руки нечто похожее на странный обруч с мягкими дугами.
— Это сушилка. На голову надевай, ничего не нажимай — включается автоматически. Поворачивать не надо, сама почувствуешь, когда закончится.
Откуда у него, практически лысого, это приспособление я решила не спрашивать.
Я надеваю обруч, и в тот же миг он нежно обдувает воздухом — тёплым, лёгким, почти невесомым. Волосы начинают шевелиться, а я чувствую, как расслабление разливается по плечам.
Арен снова уже за своим столом.
Не оборачивается.
Не смотрит.
Работает.
Любопытство толкает меня ближе.
Я выхожу из ванной, всё ещё в его рубашке и штанах, с чуть влажными волосами, и крадусь ближе — не по-настоящему, конечно, просто молча подхожу, стараясь не мешать.
Он сидит, полуразвернувшись, спина прямая, быстрые, сильные пальцы ловко двигаются по панели. Перед ним — голографическая схема корабля. Линии, отметки, всплывающие окна. Что-то меняет, вводит команды.
На экране что-то мигнуло, он фыркнул и чертыхнулся вполголоса.
— Что ты делаешь? — не удерживаюсь.
— Проверяю систему циркуляции. Один из секторов грузового блока повёл себя странно. Возможно — сбой. Возможно — кто-то криворукий пролил масло.
Я не понимаю почти ничего, но заворожена — его сосредоточенностью, резкими, но точными движениями, тем, как напрягаются мышцы на руке, когда он откидывается, чтобы поправить проекцию.
Я сажусь ближе.
И украдкой разглядываю его.
Бритая голова отсвечивает в мягком свете панели, отчего кажется, будто он под напряжением — как провод, натянутый до предела.
Светлые глаза скользят по голограммам быстро, отрывисто, ловко. Пальцы работают стремительно, точно, резкими толчками по виртуальной клавиатуре.
Он не сидит спокойно — то подаётся вперёд, то резко откидывается на спинку. И в каждом движении — нервная энергия, собранная в кулак.
Губы сжаты. Подбородок чуть выдвинут — упрямо. Плечи напряжены. Он весь — как взрыв, который ещё не случился. И это почему-то будоражит.
Я не вижу его взгляда, но ощущаю: если он посмотрит — я точно застыну.
Он слишком острый. Слишком живой. Слишком… настоящий. И в этот момент — тепло внутри. Неожиданное. Пугающе острое.
Волна возбуждения поднимается, как искра, вспыхнувшая от трения.
Она живёт в животе, в груди, между бёдер. Как будто тело помнит его руки, его силу, его смех, его голос — и хочет ещё. И не просто кого-то. Именно его. Арена.
Я сглатываю. Прячу ладони между коленей, стараюсь не двигаться.
Он всё ещё не смотрит на меня.
И именно это — сводит с ума.
— Раз уж ты уже закончила таращиться, — вдруг говорит Арен, не оборачиваясь, но голос — с этим характерным оттенком резкой насмешки, — пойдём. Научу тебя выбирать одежду, а то ещё раз натянешь на себя латексный кошмар и доведёшь кого-нибудь до нервного срыва.
Я вздрагиваю — не от страха, а от того, что он всё заметил. Я думала, он весь в своих схемах. А он — видел. Чувствовал. И, судя по голосу, даже наслаждался этим.
Я догоняю Арена почти бегом — он, конечно, даже не думает ждать, просто идёт вперёд быстрым, уверенным шагом, будто все коридоры корабля проложены не планом инженеров, а траекторией его собственных движений. Он движется легко и бесшумно, не оборачиваясь, не бросая ни единого слова.
Мы сворачиваем за два поворота, потом мимо широкого шлюза и панели с непонятными символами, и, наконец, он останавливается перед матовой дверью и небрежным движением ладони активирует сенсор. Дверь разъезжается в стороны, открывая пустое белое помещение — глухое, ровное, почти стерильное, совсем не похожее на гардеробную. Я в нерешительности замираю на пороге.
— Заходи, — бросает он, не дожидаясь моих колебаний. — Не укусит. Хотя если испугаешься — это будет даже забавно.
Внутри — ничего. Ни шкафов, ни вешалок, ни кресел. Только гладкие белые панели и круглая платформа посреди зала, подсвеченная слабым голубым контуром. Над ней — голографическая панель с десятками вращающихся проекций одежды, будто осязаемые тени нарядов, которые то гаснут, то оживают, сто́ит лишь задержать на них взгляд.
— Это база, — говорит Арен. — Примерка — здесь. Смотри. Не трогай руками. Она подстроится сама. Задержишься на чём-то — развернёт. Одобришь — получишь. Всё просто.
Я подхожу ближе, озираясь, и чувствую, как он стоит сбоку, чуть позади, — наблюдает. Проекции одна за другой сменяют друг друга: облегающие костюмы с глянцевыми вставками, строгие формы с высоким воротом, комбинезоны, юбки, пальто, платья, топы — некоторые выглядят, как из будущего, другие — как со страниц странного модного каталога, где наряды явно придуманы не для того, чтобы в них жить.
Я задерживаю взгляд на коротком топе с тонкими ремнями и вызываю тем самым его развёртку. Почти сразу рядом звучит недовольный фыркающий голос:
— Серьёзно? — Арен косо смотрит на голограмму, где я задержала взгляд. — Ты в этом собралась ходить?
Я бросаю на него взгляд через плечо.
— А что не так?
Он отвечает не сразу. Медленно, с каким-то внутренним отвращением подаётся вперёд и выключает конкретный наряд касанием.
— Это не одежда. Это... вызов. Словно просишь снова тебя трахнуть.
— Да вас и просить не надо. — Я чувствую, как губы сами складываются в упрямую линию. — Лишили меня невинности не задумываясь, стоило прикоснуться к той дурацкой игрушке.
Он усмехается. Не весело.
— Тогда ты не знала, что делаешь, но это никак не освобождает тебя от последствий.
Я замолкаю. Смотрю на панели. В голове шумит.
— Сейчас знаешь. Или почти. Так что выбирай то, в чём хочешь, чтоб на тебя смотрели. А не пялились.
Я снова поворачиваюсь к проекциям.
Мимо пролетают десятки вариантов — яркие, гладкие, странные. И вот — комплект. Спокойный. Свободный. Штаны чуть великоваты, но в этом даже что-то уютное. Верх тёплый, с высоким воротом, длинные рукава почти до пальцев.
Голограмма разворачивается, «надевается» на моё отражение, и я замираю.
В отражении — уже не вылизанный образ с подиума, не блестящий латексный мираж, созданный для чужих аплодисментов.
В зеркальной панели — девушка, в удобной, живой одежде, в которой легко представить себя в обычной жизни: выйти за горячим кофе, медленно пройтись по улице, заглянуть в книжный, просто… быть.
— Так-то лучше, — негромко говорит Арен.
Я поворачиваюсь к нему, сжимая край свитера пальцами.
— Почему?
Он пожимает плечами.
— Потому что так ты не похожа на секс-игрушку.
Я чуть отвожу взгляд. Внутри странно щемит.
— Спасибо.
— Потом покажу, как настраивать самой, — начинает он, но в следующую секунду останавливается, хмурится. — Ладно. Зачем потом. Сейчас покажу.
Он снова подходит к панели, быстрым движением вызывает основное меню.
— Вот сюда. — Его палец касается невидимой линии, и проекция вспыхивает, мягко обтекая пространство вокруг. — Это фильтр. Можно убрать лишнее, задать стиль, цвет, уровень покрытия.
Он смотрит на меня, приподнимает бровь.
— Например: "ткань непрозрачная", "обтяжка — минимум", "разрезы — отсутствуют". Попробуешь?
Я неуверенно подхожу, тянусь к панели, повторяю за ним — он молчит, наблюдает, не вмешивается.
Голограммы начинают меняться.
Пропадают вызывающие топы, исчезают короткие юбки.
Остаются только практичные, удобные, закрытые вещи.
Я замираю, разглядывая один из комплектов — мягкие серые штаны и объёмный тёплый верх.
— Нажми "запомнить предпочтение". Вот тут.
— Запомнила, — шепчу я.
— Молодец, — коротко отвечает он. — Теперь в следующий раз всё подстроится под тебя.
Он отступает на шаг, смотрит на меня и кивает — коротко, будто подтверждает что-то для себя.
— Теперь точно переодевайся. Я жду в столовой. И без глупостей, чтобы я не пожалел, что оставил тебя одну.
И только после этого уходит.
Я провожу пальцами по мягкой ткани, почти невесомо, как будто боюсь спугнуть это ощущение простого, нормального тепла — не от тела, не от чужих прикосновений, а от одежды, которую выбрала сама, впервые. Потянув ворот чуть выше, я делаю вдох — и переодеваюсь, не торопясь, стараясь не смотреть на себя слишком пристально, но всё равно ловлю в зеркале мимолётный взгляд — ускользающий, неловкий, как будто вижу не себя, а кого-то, кто только что… открыл дверь, которую нельзя было открывать.
Только что — я была с ними. С двумя мужчинами. Не мысленно. Не в воображении, хотя, признаться, такие мысли меня посещали. Все было по-настоящему. Это был мой первый раз.
И он случился не дома, не в знакомой комнате с тусклым светом и запахом любимого шампуня, не с человеком, которого я знала годами.
А с двумя чужаками. На складе. На холодном столе. На корабле, имя которого я даже не знаю, где-то посреди космоса.
И от мысли об этом — не стыд, не ужас, а странная, затихающая дрожь. Как будто разум не успевает за телом. Как будто внутри всё ещё звучит эхо их голосов, их пальцев, их дыхания.
Я встаю с платформы медленно, будто даже эти несколько минут неподвижности вернули мне странную тяжесть — не в теле, а где-то глубже, ближе к сердцу. Но сидеть и думать дальше я не могу. Нужно что-то делать. Нужно... быть полезной себе. Хоть немного. Хоть в чём-то.
Снова подхожу к панели и вызываю интерфейс.
Начинаю с белья. Простое, чёрное, без кружева, но мягкое на вид. Ткань — как будто шелк и хлопок сразу. Появляется на экране, потом — на платформе. Я подтверждаю, и оно становится реальным.
Потом — ещё один комплект. Потом третий. Один — серый, второй — сливочный, третий — бледно-голубой. Нежные, тёплые оттенки.
Выбираю пижаму — штаны с широкими штанинами, рубашка на пуговицах. Цвет — как туман на рассвете. В этом точно будет легче дышать.
Затем — одежда.
Повседневная. Спокойная.
Комбинезон. Свитер и штаны. Платье прямого кроя с высоким горлом.
На одной из попыток я случайно нажимаю «подтвердить», не дождавшись нужного размера, и одежда оказывается мне велика на два номера. Ворчу, сбрасываю, пробую снова. Интерфейс слегка пикает, как будто насмешливо.
— Угу, очень смешно, — бурчу я в экран и, почему-то, улыбаюсь. Впервые за последние часы.
Живая реакция на глупость. Это уже почти как… нормальность.
Последним делом — вызываю меню «аксессуары» и нахожу рюкзак.
Сложный, с множеством отделений.
Цвет — тёмно-зелёный, плотный материал, похожий на ткань из военных фильмов.
Он появляется у моих ног, тяжёлый, как будто уже наполнен всем, что я в него вложу — вещами, мыслями, попыткой выжить.
Я аккуратно складываю бельё, сворачиваю одежду, перекладываю пижаму.
Стараюсь укладывать ровно, но то неправильно застёгиваю клапан, то заедает молнию — и я нервно дёргаю, пока всё не становится на место.
Когда всё, наконец, уложено, я застёгиваю верхнюю пряжку, закидываю рюкзак на плечо — он чуть тянет назад, приятно ощутимо — и выдыхаю.
Я готова.
Не знаю — к чему. Но шопинг всегда делает жизнь чуть радостнее. Рюкзак тянет плечо, но приятно — словно напоминание, что теперь у меня есть свои вещи, не выданные, не навязанные, не чужие. Я сама выбрала. Пусть с ошибками, пусть не идеально — зато сама.
И с этими мыслями, с этим весом за спиной, я иду по коридорам корабля уже иначе. Не пятясь, не озираясь, не скребясь в стену. А просто — иду вперёд в свое новое, пусть и странное будущее.
Он сказал — столовая. Ну ладно. Посмотрим, как у них тут кормят похищенных девушек.
Может, и суп дадут.
Дверь открывается.
Арен сидит за высоким столом, что-то щёлкает на панели, откинувшись в кресле. Его движения всё такие же точные и резкие, но взгляд, скользнувший по мне, задерживается.
Оценивает. И мне почему-то это приятно.
— Рюкзак, — кивает он. — Серьёзно?
— Удобно, — пожимаю плечами, подходя ближе. — И стильно.
— Неожиданно, но тебе идёт, — добавляет он, коротко.
Из-за соседнего угла вальяжно выходит ещё один пират, с ухмылкой на губах и ленивой походкой, как будто не корабль, а сцена, а он — её единственный достойный актёр. Белые волосы сверкают в свете панели, чуть лохматые, будто их трепал ветер — или его собственные руки. Глаза прищурены, взгляд цепкий, весёлый, но в нём — опасная искорка, от которой у меня под кожей пробегает мурашка.
Я узнаю его.
Он был одним из тех, кто стоял в моей гримёрке. Один из троих. Он вроде бы молчал, но смотрел внимательно. Тогда — он был угрозой. А сейчас… Сейчас, когда страх отполз вглубь и не тянет за горло при каждом движении, я смотрю на него иначе.
Уголки губ, будто всегда в полуулыбке. Плечи широкие. Движения лёгкие, даже игривые. Чёрт. Он красивый.
Я не хочу это признавать — даже себе. Но всё же отмечаю, как меняется ритм сердца, когда он подходит ближе.
— А мне предыдущий наряд больше нравился, — заявляет он, бросая на меня взгляд, откровенно скользящий. — Такой… вдохновляющий. Особенно для утомлённых долгим полётом мужчин.
Я фыркаю и поджимаю губы, пряча выражение, которое легко может выдать то, что мне не столько неловко, сколько... жарко от его взгляда.
Арен, не глядя, закатывает глаза и бурчит, не поднимаясь с места:
— Деран, заведи себе девку, если так приспичило. Или иди... уединись. Без зрителей.
— Ты груб, командир, — тянет Деран, опираясь локтем о стол, будто отдыхающий барон. — А я всего лишь честно выражаю восхищение эстетикой.
— Цени молча, — отрезает Арен, и только в уголке его рта дергается что-то, подозрительно похожее на усмешку.
Я сжимаю лямку рюкзака и бросаю на них взгляд — таких разных, по-своему странных. И в этот момент я понимаю, что впервые за всё это безумие не боюсь. Во мне нет паники, нет злости, нет боли.
Есть лёгкое, осторожное удивление от того, как быстро может меняться восприятие, если дать себе время выдохнуть.
— Кстати, — лениво тянет Деран, крутя в пальцах какую-то металлическую штуковину, которую, кажется, просто нашёл на столе, — а как тебя зовут, светлячок?
Я приподнимаю бровь. Он знает, что Рей так меня называет, и явно специально использует это прозвище — с лёгкой усмешкой в голосе.
— Света.
— Света, — повторяет он, пробуя на вкус. — Ну Рей, конечно, гений.
Он смотрит на Арена. Мужчины явно забавляются схожестью.
— Скажи же, совпадение прямо космическое.
— У него чуйка на идиотские прозвища, — отзывается Арен, не поднимая головы от панели. — Но это… вполне подошло.
— Так что, — Деран улыбается, глядя на меня чуть мягче, чем раньше, — боюсь, “Светлячок” с тебя уже не слезет. Придётся носить с гордостью.
— Вообще подходяще, — кидает Арен, даже не удосужившись взглянуть. — Мелкая, блондинистая, дерзкая. И упрямая. А что и где у тебя светится, мы позже еще выясним.
Я качаю головой, будто отмахиваюсь. Пусть зовут, как хотят. Уже не важно.
— Отлично. Значит, теперь я не просто пленница. Я бренд, — бурчу под нос, больше себе, чем им.
Я доедаю почти молча, отставляю миску в сторону и вытираю губы тыльной стороной ладони. Не потому что грубая, а потому что салфеток, как нет, так и не предвидится. Да и, честно говоря, я чувствую себя гораздо менее лощёной конкурсанткой, чем просто… живой, вымотанной девушкой, которая наконец-то поела.
— А долго ещё лететь? — спрашиваю, поигрывая пальцами на краю стола.
Деран отвечает первым:
— Месяц, плюс-минус. Зависит от остановок.
— Остановок? — я напрягаюсь.
Арен смотрит поверх кружки:
— Мы не просто тебя везём. У нас работа по пути. Груз, связи, обмены. Ты — часть маршрута. Не центр вселенной.
— Ну извините, что навязалась вам в это увлекательное путешествие, — бурчу я, но без особой злобы.
— Никто не винит, — отзывается Деран, усмехаясь. — Просто предупреждаем. Хочешь провести этот месяц в комфорте — будь хорошей девочкой.
Я приподнимаю бровь:
— В каком смысле "хорошей"?
— В смысле не сбегай, не лезь куда не надо, не взрывай оборудование и не пытайся отравить кого-нибудь из экипажа, — Арен говорит это спокойно, глядя прямо, и я почему-то верю: он знает, что такие вещи возможны. А может с предыдущим грузом такое уже случалось? Кто сказал, что я первая, кого они похитили? — Мы не ищем повода тебя обижать. Но если он появится — мы не будем делать вид, что ты просто милая потеряшка с Земли.
— Альтернатива? — спрашиваю я тише.
— Запертая комната. Без окон. Еда по расписанию. Может будет заходить развлечься с тобой иногда. — Говорит Деран, уже без улыбки.
Мой желудок неприятно сжимается.
— У меня клаустрофобия.
— Тогда тем более веди себя умно, — кивает Арен. — Ты не в тюрьме, как видишь. Пока ведешь себя хорошо, мы тоже ведем себя нормально.
Пауза. Он встаёт, собирает кружку и миску.
— Ешь. Спи. Гуляй по судну, делай то, что любят делать девушки, насколько это возможно. Привыкай к новым условиям. Если покажешь, что можешь быть нормальной частью экипажа — может, даже понравится это время. А если будешь дурить — никто не станет играть в добрых пиратов.
Я сжимаю губы, но киваю. Потому что понимаю: тут всё очень просто. Никаких иллюзий. Мне надо помнить, кто они такие и никогда не забывать.
А значит… пока что — я буду хорошей девочкой. Или хотя бы сделаю вид.
— Кстати… — я покрутилась на месте, оглядываясь, — а где я должна спать?
Пауза.
Арен бросает на меня взгляд, будто я спросила, где здесь бассейн с единорогами.
— У нас нет отдельной оборудованной спальни для почётных гостей, если ты об этом.
— Я не гостья, — тихо напомнила я.
— Вот именно, — хмыкнул Деран, откинувшись в кресле. — Так что либо в комнате для пленных, либо... с кем-то из нас. На выбор.
Я моргнула.
— Простите, что?
— Ну, — лениво подхватывает он, будто речь о меню на завтрак, — спальни у нас все заняты. Свободных — нет. Так что можешь выбирать: либо ночуешь с кем-то из нас, либо…
— Комната для пленных, — добавляет Арен, пожимая плечами, — без матраса. С железной скамьёй. И с замком снаружи.
— Не хочу в камеру, — выпаливаю быстро.
— Тогда остаётся каюта, — говорит Деран, усмехаясь. — Любая. Каждый вечер выбирай, с кем хочешь спать или мы можем выбирать за тебя.
Я таращусь на него, а он, видя мою реакцию, только шире улыбается.
— Или пусть будет лотерея, — добавляет он весело. — Захотела спать — открыла любую дверь. К кому попала — с тем и твоя ночь. Волнительно, правда?
Я сжимаю губы в тонкую линию. Это должно быть запугиванием. Или тестом. Или… ещё чем-то.
Но мужчины, кажется, не шутят. А если и шутят — то не настолько, чтобы я могла точно понять, чего они добиваются.
Арен уже встаёт, проходя мимо, как будто всё сказанное — дело решённое:
— Ладно. Деран, твоя очередь следить за светлячком. Уводи её.
— С удовольствием, — расплывается в довольной улыбке тот и встаёт, хлопнув меня по плечу. — Пойдём, милая. Только не жди лепестков на подушке и колыбельной. Мы, пираты, по-своему гостеприимны.
Деран ведёт меня по коридору, насвистывая себе под нос какую-то мелодию без ритма и смысла, и я не могу понять — он делает это, чтобы меня успокоить или себя развлечь. Впрочем, результат примерно один: напряжение, как ни странно, постепенно спадает.
Он открывает дверь в отсек — не жилой, технический. Просторный, тёмный, весь уставленный панелями и голографическими проекторами. Одна из стен будто растворена — в ней клубятся мягкие проекции звёздных карт, подсвеченные синим и серебром, будто ожившие схемы ночного неба.
— Заходи, светлячок, — тянет он, усаживаясь в кресло перед пультом и щёлкая пальцами по воздуховым клавишам. — Сейчас покажу тебе красоту Вселенной, от которой у многих начинается бессонница.
Я подхожу ближе, неуверенно, но не могу отвести глаз.
Звёзды, линии маршрутов, метки — всё это светится, движется, дышит. Я не понимаю, что именно смотрю, но выглядят они… величественно.
Звезды безмолвные, далёкие, как вечность.
— Это система прыжков, — говорит Деран, скользя пальцами по панели. — Отсюда — до нашего текущего маршрута. Вот… — он увеличивает область, и я вижу точку, мигающую зеленоватым светом, — это мы.
— А это? — я указываю на другой кластер огоньков.
Он отдаляет масштаб — и внезапно карта вырастает в разы. Звёзды расползаются по пространству, словно паутина. Где-то на краю он касается ещё одной точки — маленькой, почти невидимой.
— Там цель. Конечная.
— Это… так далеко, — шепчу я.
— Угу.
— Мы летим туда? — спрашиваю, а сама боюсь услышать ответ. Понятно же, что там они меня оставят.
— Постепенно. Но сейчас — сюда.
Он уменьшает масштаб и показывает ближайшую планету. Она подсвечивается янтарным, с кольцом координат вокруг.
— Через пару дней будем. Работа там недолгая, пару обменов — и обратно в путь. Не переживай, никто тебя не продаст по дороге.
Мы провели в звёздном отсеке почти весь остаток дня.
Деран что-то высчитывал, вводил координаты, проверял каналы связи и расход топлива, а я сидела рядом, не мешая, но всё больше увлекаясь. Он то и дело объяснял, что делает, показывал, где закладываются прыжки, как считаются окна для переходов, зачем нужна эта или та линия. Иногда бросал мне короткое "Поняла?" — и я кивала. Иногда — "Промахнулась", если я тыкала не туда.
Но в его голосе не было ни насмешки, ни раздражения. Только терпеливое: "Ещё раз."
Я будто оттаивала, с каждой новой схемой.
Погружалась. Задерживалась взглядом не на его лице — на маршрутах. На графиках. На бесконечной карте, где всё было чётко и понятно, в отличие от собственной жизни.
Я понятия не имею, почему он решил меня всему этому научить, но всю новую информацию впитывала охотно. Лишним не будет. Если я захочу сбежать от них или от своего скорого будущего, мне надо знать, как именно это сделать. Конечно, моих нынешних познаний недостаточно. Но было ощущение, что наши уроки повторяться. Что ж. Я не против.
А потом, в какой-то момент, он вдруг резко встал.
— Пошли.
— Куда?
— Есть.
Он не стал ждать. Просто направился вперёд, и я, как водится, пошла за ним.
Кухня оказалась такой же непретенциозной, как и всё на этом корабле: узкая, металлическая, с тусклым светом и длинным столом для приготовления еды. Ни души.
Он подошёл к чему-то, похожему на холодильник, отсканировал ладонью панель, вытащил пару контейнеров с продуктами, форма которых мне ни о чём не говорила. Но через пять минут, ловко манипулируя пластинами, ножами и грави-плитой, он соорудил… сендвичи. Самые настоящие. Пахнущие тёплым хлебом и чем-то мясным.
Один он протянул мне, другой — откусил сам.
— Ешь. Поздно уже. Сейчас спать пойдём.
Я взяла, всё ещё немного настороженная, и всё же откусила. Хлеб мягкий. Начинка — чуть солоноватая, острая, но вкусная. Я даже не заметила, как съела всё.
— Хочешь ещё? — спросил он, заглядывая в контейнер.
— Нет. Спасибо.
— Тогда пошли.
Он снова встал. Я закинула салфетку в утилизатор также, как это сделал он и пошла следом.
Мы свернули в длинный коридор, выкрашенный в стальной цвет. Свет был приглушённый, шаги — глухие. Одна за другой тянулись одинаковые двери, ровные, немаркированные.
Я прищурилась. Кажется, с Ареном я ночевала… во второй справа? Или в третьей? Всё стало размытым. Тогда я не пыталась запомнить расположение его комнаты, похоже, что зря.
— Выбирай, где будешь спать, — говорит Деран, останавливаясь.
— Вы… не шутили?
— А с чего бы нам шутить?
Я смотрю на него, потом — на двери. Они все одинаковые. Серые. Глухие.
Как из фильма про тюремный шаттл.
— Это… отвратительная идея, — говорю я тихо.
Он пожимает плечами:
— Можешь остаться со мной, если не хочешь выбирать.
Я поворачиваюсь. Его голос звучит ровно, но взгляд скользит по мне медленно, с ленивой хищной уверенностью.
Щёки вспыхивают мгновенно, как будто на них капнули солнцем.
Он замечает — и улыбается шире.
— Очевидно, что остаться с тобой — это не просто «поспать», — бурчу я, отводя глаза.
— Ну, я могу и просто поспать. Но не хочу. Ты выглядишь слишком привлекательно, чтобы лишать себя подобного удовольствия,— он усмехается, а я закатываю глаза, пряча улыбку. И почему от этой пошлости мне приятно? Бр-р.
— Ладно.
Я делаю шаг к одной из дверей, жму на панель. Она отъезжает в сторону с лёгким шипением.
Он заглядывает через плечо, словно и сам не знает, чья комната за дверью.
— О. Это судьба, киса.
Я поднимаю на него бровь.
— Это моя каюта, — говорит он с многообещающей улыбкой на лице.
Он делает шаг вперёд, проходя мимо и оставляя после себя запах тёплой кожи и чего-то терпкого, почти медового.
— Ну что ж, Светлячок. Добро пожаловать. В лотерее ты вытянула самого интересного пирата.
Каюта Дерана совсем не похожа на нейтральную военную казарму, которую я ожидала увидеть. Здесь нет идеального порядка, как у Арена. Здесь — жизнь. Беспорядочная, дерзкая, яркая. Как и он.
На стене — неровно прикреплённая сетка с закреплёнными на ней безделушками: жетоны, крохотные металлические фигурки, непонятные предметы с голографическими символами, засушенная ветка с синими листьями, что-то, похожее на жетон из чужого языка. Всё это выглядело, как коллекция трофеев — каждый явно с историей, но сам хозяин, конечно, не расскажет, если сам не захочет.
Кровать — широкая, не заправленная, но не грязная. Одеяло сбито к изножью, подушка вмята. На спинке стула болтается куртка с нашивками, чья форма расплывается в полумраке.
На полу — кроссовки, один носком вперёд, другой под углом.
На тумбе — стакан, в нём зубные щётки. Две. Обе одинаково потёртые.
Стены — тёмные, матовые, с парой встроенных световых линий, будто ночное небо с шрамами. Один из экранов слабо светится в углу, показывая что-то вроде музыки — только без звука.
На потолке — расклеены голограммы. Как постеры. Женщины. Космические корабли. Одна обезьяна в шлеме и с подобием гитары.
Я хмыкаю про себя.
Да, этот отсек прям ярко описывает своего хозяина. Он настолько честный, насколько может быть мужчина вроде Дерана: расхлябанный на вид, но внимательный к деталям.
Он проходит мимо, бросает мой рюкзак на кресло, наблюдает за тем, как я осматриваюсь.
— Не переживай, киса. Никого под кроватью нет. Хотя однажды была... но неважно.
Я вздыхаю.
Будет весело. Или опасно. Или и то, и другое.
— Можешь занять любую сторону, — продолжает он, снимая сапоги. — Или устроиться на полу. Но предупреждаю — он холодный и царапается.
Я подхожу к кровати, чуть касаясь ладонью её края — ткань натянута небрежно, но чистая, мягкая, будто не просто утилитарная, а выбранная по принципу "мне должно быть удобно". Необычно для мужчины, особенно пирата. Хотя, может я ошибаюсь.
Становлюсь с одной стороны, не садясь — будто спрашиваю молча, имею ли право. Он не обращает на это внимания — разувается, небрежно сбрасывая сапоги под стол.
— Эм… — я собираю волосы на плечо, чуть нахмурившись. — Можно… в душ?
Он поднимает на меня взгляд, короткий, оценивающий, но без намёков.
— Конечно можно. Я же не зверь.
Подходит к тумбе, достаёт с полки большое полотенце и, подойдя, протягивает мне. Он кивает в сторону боковой двери.
— Там, слева. Управление простое. Хочешь потеплее — поверни на себя. И не перепутай с сушилкой — она может вскипятить тебе мозги.
— Убедительно, — шепчу я и иду туда, чувствуя, как по спине пробегает легкий озноб.
Не от страха. А от того, что я — в чьей-то каюте. Иду душ с полотенцем, которое пахнет этим мужчиной. Будто я его девушка, а не заложница. Так странно.
Я моюсь быстро, стараясь не задерживаться, хотя тёплая вода приятно обволакивает кожу, смывая с меня остатки долгого дня, чужих взглядов, корабельного воздуха и ту странную смесь возбуждения и страха, что всё ещё сидит где-то под рёбрами.
Но я чувствую себя уже иначе. Не такой потерянной. Не такой уязвимой.
Когда выхожу, завёрнутая в выданное полотенце, волосы чуть влажные, а ноги босые — в каюте полумрак. Деран полулежит на кровати, одна рука под головой, в другой — крошечный экран с тусклой синей графикой.
Но он смотрит не на него.
А на меня.
Взгляд — ленивый, скользящий, будто невзначай. Но я чувствую его кожей.
Губы дергаются в едва заметной полуулыбке. Ничего не говорит. Просто наблюдает.
Я опускаюсь на корточки у рюкзака, достаю сложенную пижаму — простую, серую, мягкую. Поднимаюсь и иду обратно в душ, чтобы переодеться.
— Ну ты же только что была там, — лениво замечает он из-за спины.
— И?
— Могла бы уже не стесняться. Что я там не видел, по-твоему?
Я не отвечаю. Только захлопываю за собой дверь душа чуть громче, чем надо.
А потом, прислонившись спиной к стенке, ловлю себя на том, что улыбаюсь. Странная реакция. Какая-то неправильная. Видимо, потому что мужчина привлекательный.
Я стягиваю полотенце, медленно, почти не дыша, будто боюсь, что за стеной кто-то услышит сам звук ткани. Пижама — тёплая, мягкая, приятная к телу. Закрытая, с длинными рукавами и свободными штанинами. Думаю стоит ли одевать белье. Решаю, что не стоит. Дома я так не делала и пижама в целом довольно скромная.
Я натягиваю штаны на бёдра, втягиваюсь в рубашку и застёгиваю пуговицы до самого верха, будто этим балансирую собственную дерзость.
Потом ещё раз смотрю в отражение — волосы чуть растрёпаны, глаза блестят. Улыбки нет, но лицо — живое.
Я открываю дверь и выхожу обратно в каюту.
Деран лежит в той же позе — будто вообще не двигался. Только экран теперь выключен, а взгляд направлен прямо на меня.
— Ну вот, — протягивает он, — теперь ты выглядишь как приличная девочка.
Пауза.
— Почти.
Я не отвечаю. Просто подхожу к кровати, обхожу её с другой стороны и молча забираюсь под одеяло, стараясь не задевать его.
Он смотрит. Я это чувствую. Но не поворачиваюсь. И, к своему удивлению… не напрягаюсь. Просто лежу.
Он лежит почти неподвижно, руки за головой, взгляд уставился в потолок, будто и не замечает моего присутствия. Тишина между нами кажется плотной, но не гнетущей. Скорее — ожидающей.
— Ты всегда такая скучная или так сильно нас боишься? — вдруг спрашивает он, не оборачиваясь.
Я моргаю.
— Что?
— Ты всё время тихая. Осторожная. Только когда орёшь — видно, что ты настоящая, проявляешь эмоции.
— Приятно слышать, — бурчу я, заворачиваясь глубже в одеяло.
— Это не плохо, — продолжает он. — Просто интересно. До того, как мы тебя забрали… ты кем была?
— Ну… человеком, — я морщусь. — У меня была жизнь. Работа.
— Работа? — он поворачивает голову, глядя на меня. — Какая?
— В маркетинге. Придумывала слоганы. Кампании. Как продать одно и то же людям под разными соусами.
Он усмехается.
— Значит, ты врала профессионально.
— Нет, — фыркаю я. — Я украшала реальность.
Он качает головой, чуть приподнимается на локте.
— И тебя это устраивало?
— Иногда. Не всегда. Но… это было моё. Там я могла контролировать хоть что-то.
Он замолкает. Смотрит. Долго.
— Ты и сейчас можешь что-то контролировать. — Сказал он так, словно я тут по своей воле. — Начни с простого.
— Например?
Он тянется рукой, кладёт её на мой локоть.
Пальцы тёплые. Слегка поглаживает, а у меня от его касания мурашки по телу. Красивый зараза и наверняка знает это.
— Например... реши, хочешь ли ты, чтобы я сейчас продолжал с тобой говорить. Или...
Он чуть склоняется ближе, не касаясь губами, но дыхание — уже на щеке.
Сердце гудит, как мотор. Я не знаю, что сказать.
Но ощущаю, как всё внутри плавно смещается — от тревоги к ощущению, что я в моменте. И что предложение этого мужчины мне определенно нравится. Когда я успела стать такой распущенной? С другой стороны, если через месяц я попаду в рабство к непойми кому, может и не стоит строить из себя монашку. Привлекательный мужчина предлагает мне приятно провести время. У меня от одной мысли внизу все сводит.
— Или… — сама не поняла, что я это сказала вслух. Он улыбнулся, хищно так.
Он медленно поворачивается, глаза чуть прищурены. Улыбка — не добрая, не мягкая. Хищная. Опасная. Но почему-то… совершенно не пугающая.
— Не такая уж ты и скучная, киса, — шепчет он, подаваясь ближе.
И в следующий момент его губы накрывают мои. Никаких предупреждений. Никакой неловкости.
Он целует так, будто уже знает, как мне нравится, или не боится угадывать.
Ладонь ложится мне на талию, не держит — направляет. Я не сопротивляюсь. Наоборот. Моя рука тянется к нему сама, зарывается в волосы, и я чувствую, как дыхание становится сбивчивым — моё и его.
Его ладони медленно скользят по моей талии, изучая. Сначала поверх пижамной ткани, потом — под ней, туда, где кожа уже покрылась мурашками от его горячих пальцев.
Пальцы поглаживают, не торопясь. Сжимают затвердевшие соски, слегка пощипывают.
Он не срывает с меня одежду. Он медленно расстегивает пуговицу за пуговицей, словно открывает подарок.
Я чувствую, как ткань распахивается, как холод воздуха касается разгорячённого тела.
А за ним — снова тепло его ладоней. Они уверенные. Надёжные. И будто знают, где именно прикоснуться, чтобы вызвать мурашки — не от холода, от желания.
Его пальцы продолжают скользить по моей коже — медленно, будто запоминают меня на ощупь. Не спешат, не требуют. Просто идут по телу, как по карте, которую хочется изучить до последней детали.
Он склоняется ближе, губы касаются ключицы, затем медленно — чуть ниже. Язык проходиться по соскам, потом он всасывает их один за другим. Я всхлипываю от захватывающего желания.
— Ты такая нежная девочка, — улыбается он и целует меня возле пупка. — Наверное, еще и сладкая?
Вместо ответа я издаю тихий стон, потому что он целует меня ниже, а после довольно быстро стягивает с меня пижамные штаны и широко разводит мои ноги в стороны.
— Какая красивая девочка, — комментирует он, а потом его язык жадно проходится по моей разгоряченной плоти и я стону уже совсем не тихо. — Сладкая…
Он бесстыдно всасывает мой клитор, а я впиваюсь пальцами в простынь. Его язык изучает меня настойчиво, жадно, словно хочет слизать все мои соки подчистую. Но от каждого его движения я теку лишь сильнее. А он уже буквально трахает меня своим языком.
— Кто из них тебя трахнул? Рыжий?
Я киваю, боже, почему он меня об этом спрашивает?
— Это был твой первый раз, да, киса?
Я снова киваю, а он не останавливается. Погружает в меня палец и я снова выгибаюсь от удовольствия. Его палец входит и выходит, потрахивая меня, пока его язык творит что-то невероятное с моим клитором. Мои стоны заполняют каюту.
— Хочешь кончить?
От его вопросов я совершенно теряюсь.
— Вижу, что хочешь. Сейчас помогу, — говорит он и нависает надо мной. Одной рукой из штанов член и направляет прямо в меня. Проводит им по складочкам, у меня внизу уже все сводит от желания. Его губы накрывают мои одновременно с тем, как его член проникает в меня. Я стону ему в рот, хватаюсь за плечи. Чувство наполненности, какого-то максимального натяжения переполняют. Он делает плавный толчок и проникает еще глубже и я выгибаю спину, стараясь справиться с навалившейся волной удовольствия.
— Вот так. Узкая, сладкая киска у маленькой кисы.
Он делает еще один медленный толчок и я чувствую, что теперь он движется легче. Видно вагина немного привыкла к его размеру. Удивительно, но мне не больно. Наоборот, мне так хорошо, что я сейчас сознание потеряю от удовольствия. И это он только начал.
— Нравится? — спрашивает, а я впиваюсь ногтями в его плечи. — Вижу, что нравится. Хорошо… Мне тоже нравится. Ускоримся?
И он ускорился. Боги, я не знаю зачем он говорит, но от того, что он говорит, по телу словно огненная лава мурашек. И голос еще такой низкий. Я думала так только в фильмах бывает.
Кажется я сорвала голос от того, как кричала под ним. Удивительно, что меня никто не пришел спасать. Деран настоящее чудовище. Он имел меня как животное, неутомимое, грубое, сильное, но в тоже время, он ни разу не сделал мне больно. Я не знаю, как ему это удалось. Даже когда он сжимал мою грудь, вроде как сильно, мне было приятно и все.
— А давай— как ты согнешь ножки вот так, — сказал он, меняя мою позу так, чтобы я стала еще более раскрытая перед ним. — Хочу чтобы ты прочувствовала меня до конца.
Я, честно говоря, думала, что глубже уже некуда. Но Деран явно знал что делает, лучше меня. Новый толчок и меня разбивает оргазмом. Все тело содрогается, я буквально тону в его толчках и этом блаженстве.
— Как сладко ты кончаешь, киса, — сказал он и схватив меня за бедра, буквально вжался меня до предела и зарычал, изливаясь в меня горячей спермой. — Хорошая, чертовка. Давно я так не кайфовал.
Он еще некоторое время был во мне, потом поцеловал меня в губы. При чем так контрастно нежно, что я совершенно не поняла, что это было, а потом отстранился и лег на спину, лениво изучая мое разгоряченное тело глазами. А я так и лежала в полном шоке от пережитых эмоций, все еще остаточно содрогаясь от сладостного томления внизу.
— В душ вместе пойдем? Я бы тебя еще разок трахнул, — говорит он, подтягивая одеяло выше на свои бёдра, как ни в чём не бывало, и бросает на меня ленивый взгляд из-под опущенных ресниц.
Я моргаю. Просто смотрю.
Не потому что стесняюсь — уже нет.
А потому что не понимаю, как такое вообще возможно.
Как такой грубый мужлан, который говорит все вот это мог сотворить со мной эту феерию. Мало того, он грубый, кажется, только на словах. Потому что, несмотря на все, касался он меня нежно и аккуратно, про все остальное я вообще молчу. Такое бывает?
Я ничего не говорю. Просто скидываю одеяло и встаю, босыми ногами ступая на прохладный пол. Иду в душ — не оглядываясь, не спрашивая, будет ли он идти за мной.
Знаю: будет.
Он, конечно, ухмыляется за спиной. Я даже слышу это. Но молчит. И действительно идёт следом, без спешки, как будто всё это — рутина. Как будто мы так делаем каждую ночь.
Свет в душевом отсеке мягкий, золотистый. Тёплая вода включается автоматически, струи падают на плечи, спину, грудь.
Я не успеваю даже намочить волосы, как чувствую — его ладони осторожно касаются моих плеч.
Не хватает. Не дёргает. Не лезет.
Он моет. Медленно, методично, с вниманием. Тепло воды, мыльная пена, его руки — и всё это вместе будто заново успокаивает, дарит удовольствие, но совершенно другого уровня. Каждое движение — будто говорит: «И сейчас тоже будет хорошо. Но по-другому.»
Проснулась я медленно, с тяжёлым, тягучим ощущением, будто спала не просто долго, а невероятно долго. Мир вокруг будто притих, словно сам корабль решил не тревожить меня слишком рано. Воздух был тёплый, слегка суховатый, но приятный, с тем почти незаметным запахом, что остался на подушке от его кожи.
Я повернулась, натянув на себя одеяло, и сразу заметила, что осталась одна. Его тепло уже выветрилось, но вмятина на подушке ещё хранила его форму, и что-то в этом внезапном одиночестве кольнуло неожиданной пустотой. Рядом, на краю подушки лежала узкая полоска бумаги, с выведенными от руки словами:
«Приводи себя в порядок. Столовый блок.»
Никаких «доброе утро», никаких обращений. Всё чётко, по делу, в его стиле — прямолинейно, без прикрас.
Я посидела ещё немного, глядя на приглушённый свет в стенах каюты, на смятые простыни. В теле оставалось послевкусие близости, лёгкое натяжение в мышцах, приятная усталость — такая, от которой не хочется ни жаловаться, ни забывать. Напротив — хочется сохранить. Пусть даже в воспоминании.
Поднявшись, я не спеша умылась, собрала волосы, выбрала из приготовленных вещей самый простой комплект — мягкие штаны и свободный тёмный верх — и, одевшись, застегнула куртку поверх, словно броню. Всё ещё пахло им.
Перед тем как выйти, я задержала взгляд на кровати, потом, внезапно для самой себя, застелила её. Не идеально — я не из тех, кто вымеряет складки по линейке. Но аккуратно. Почти по-домашнему.
В какой-то момент мне даже показалось, что Деран бы это оценил — если бы, конечно, обратил внимание.
В коридоре было тихо, но в глубине уже ощущалась жизнь — далекие шаги, металлический звон, ворчание вентиляции. Я шла неспешно, и когда открыла дверь в столовый блок, там уже сидели двое.
Рей — развалившийся в кресле, с неизменной кривой усмешкой, и второй — тот, кого я до сих пор не знала по имени.
С тёмными, как ночь, волосами, собранными в хвост, с чертами лица, будто высеченными из камня, и взглядом, который будто прожигал насквозь.
Он не смотрел на меня прямо, но я чувствовала — он видит всё.
— Проснулась-таки, — первым заговорил Рей, закидывая ногу на ногу и откусывая что-то из бутерброда. — Полдня проспала, Светлячок. Даже странно, что Деран тебя не выволок. Он, между прочим, терпеть не может посторонних у себя. Особенно таких шумных, как ты.
Я хотела ответить, но тот второй бросил взгляд через стол и спросил:
— Ладно, сегодня она чья забота?
— Твоя, Сарх, — отозвался Рей, небрежно кивнув в сторону мужчины. — Но если не хочешь — я сам. Мы со Светлячком подружились, да, мелкая?
Он прищурился, глядя на меня с тем самым выражением, от которого у меня внутри срабатывает одновременно раздражение и… что-то гораздо менее оборонительное.
Я промолчала, но бровь чуть приподняла — вроде бы в знак недовольства, но, кажется, получилось скорее как вызов.
А Сарх внимательно смотрел на меня. Потом я быстро позавтракала, под неоднозначное подмигивание рыжего.
— Ну что ж, мой перерыв окончен, — протянул Рей, поднимаясь с ленивой грацией, как будто вставал не из-за стола, а из бархатного ложа. — Желаю удачи, Сарх. С твоим новым хрупким балластом.
Он подмигивает мне, кивает в сторону тёмного и исчезает за дверью прежде, чем я успеваю придумать достойный ответ.
Пожалуй, к лучшему.
Я медленно поворачиваюсь к оставшемуся. Он всё ещё сидит так же, почти не шелохнувшись, только в челюсти что-то едва заметно дёрнулось.
— Пошли, — говорит он наконец и встаёт, будто с усилием.
Я поднимаюсь, чувствуя, как напрягается спина — не от страха, но от той сухой, ровной неприязни, которая витает вокруг него, как поле.
Он даже не смотрит в мою сторону, просто идёт вперёд.
— Ты сегодня особенно не кстати, — бросает он через плечо, голос низкий, ровный, сдержанный до хруста. — Завтра утром мы высаживаемся на задание. И последнее, что мне нужно — это обуза с блестящими глазами и вопросами на каждом шагу.
Я поджимаю губы, но не отвечаю.
Он это чувствует — потому что делает паузу и добавляет:
— Хорошо хоть Кейр согласился оставить тебя на судне, а не тащить с собой на планету. Надеюсь, у него не окажется на это поводов пожалеть.
Мы двигаемся по коридору в полной тишине. Сарх идёт быстро, без оглядки, шаги гулко отдаются от металлического пола.
Он отворяет дверь и первым входит в отсек, освещённый мягким холодным светом. Панорамные проекции звёзд, пульсирующие карты маршрутов, приглушённый гул систем — всё здесь дышит точностью и дисциплиной.
И у центральной консоли стоит Кейр.
Он поднимает взгляд. Спокойный, выверенный, как всё в его движениях.
Никакой удивлённой реакции на нас — как будто он знал, что мы появимся именно сейчас.
— Привёл? — спрашивает он, не отрываясь от интерфейса.
— Как будто у меня был выбор, — коротко бросает Сарх. — С радостью оставил бы ее запертой в каюте.
Кейр чуть качает головой — почти незаметно.
— Её нельзя запирать, ты же знаешь. Если её клаустрофобия перейдёт в истерику, я не собираюсь выскребать её ногтями из вентиляции накануне задания.
— Тогда бы ты мог взять её себе, — резко отзывается Сарх, но голос его всё ещё ровный.
Кейр медленно оборачивается к нему.
— На борту я решаю, кто за что отвечает, — спокойно произносит Кейр. — А ты — исполняешь. Не нравится? Обсудим после высадки.
Между ними повисает напряжение. Никаких вспышек, никаких угроз. Но по коже проходит лёгкий ток — как будто в отсеке на секунду стало слишком мало кислорода.
Сарх коротко кивнул. Ни словом больше. Просто шагнул в сторону, встал у соседнего терминала и принялся молча просматривать данные.
— Оставайся здесь, — говорит Кейр уже мне, его голос мягче, но всё ещё собранный. — Только не трогай ничего. И не отвлекай. Если хочешь — садись вон там.
Он кивает в сторону кресла у бокового экрана.
— Удача и немного связей.
Они обмениваются коротким взглядом.
— И ты уверен, что он ещё рабочий? — добавляет Кейр.
— Проверен. Сигнал чистый, прошивка не сбита. Соединение стабильное, буфер отклика в пределах нормы. Если коннектиться за полминуты до входа, система не успеет среагировать.
Я, конечно, не понимаю всего, но суть улавливаю.
Есть место, куда попасть невозможно без специального ключа. У них он есть. И теперь они собираются сделать то, за что, как я понимаю, им щедро заплатили.
— Из-за кого весь сыр-бор? — спрашивает Рей, появившись на краю проекции с каким-то контейнером в руках.
— Младшая дочь, — бросает Кейр. — Её украли, родители заплатили вдвое, чтобы её вернули. Жива, в хорошем состоянии. Видимо, держат для продажи.
Рей хмыкает.
— Бегать за чужими девками…
— Нам заплатили, — сухо отсекает Сарх.
— Я и не спорю, — говорит рыжий и уходит.
Сарх тем временем разворачивает плоский контейнер и высыпает горсть тёмных, матовых пластин с микрозасечками — они звякают, рассыпаясь по панели. Я вздрагиваю.
— Передатчики, — говорит он. — Десять штук. Мало ли что.
— С запасом, — кивает Кейр. — Правильно.
Я снова смотрю на капсулу с портключом.
— Когда порт подключится к системе, мы вписываемся в сигнатуру базы. Те, кто с передатчиком, будут восприняты как свои. Остальные — либо вызовут тревогу, либо просто не пройдут через внешнее поле. В лучшем случае — откинет. В худшем —...
Кейр не заканчивает.
— Напомни Рею, — добавляет он, уже снова глядя на Сарха. — Никакой самодеятельности. Полезет до коннекта — гарантировано сдохнет. Я не буду его выносить второй раз с пробитыми лёгкими.
Сарх кивает, смахивает передатчики обратно в контейнер.
Я сижу тихо, не двигаясь, позволяя взгляду скользить по каждому их движению. Кейр и Сарх говорят скупыми фразами, отточенными, будто резаными ножом.иКогда Сарх, наконец, заканчивает проверку и убирает панель в стену, он бросает короткий взгляд на меня:
— Всё. Уходим.
Я встаю, подхватываю куртку. Мы доходим до столовой. Он указывает подбородком на стол, где уже кто-то оставил еду. Горячее. Пахнет вкусно, даже не заметила, что живот уже урчит.
— Ешь.
— А ты?
Он кивает на вторую порцию.
— Пока ты жуёшь, я не слышу вопросов.
Я хмыкаю, но ем. Он не торопит. Но когда я доедаю, подаёт знак — и мы снова идём.
Теперь — в складской отсек.
Я не была здесь раньше. Ряды ящиков, мерцающие бирки, контейнеры с кодами, маркировки, незнакомые слова. Он проходит уверенно, на автомате, словно в голове у него уже давно расписана каждая полка.
Набирает: сканеры, инструменты, кабели, что-то, похожее на оружие — только миниатюрное.
Потом разворачивается, и, не спрашивая, протягивает мне часть.
— Держи.
Я беру. Тяжело, но по-своему приятно. Как будто мне доверили хоть что-то.
Мы переносим всё это в соседный отсек, где вдоль стен — ряды походных рюкзаков. Каждый аккуратно пристёгнут, у каждого — шеврон с именем. Сарх молча раскладывает оборудование. Я помогаю. Кладу, куда показывает. Рации — по рюкзакам. Комплекты связи. Микро-фильтры. Что-то еще совершенно мне непонятное.
Он проверяет каждый. По два раза. Потом ещё один — «про запас».
Я не выдерживаю:
— А почему ты всё это делаешь сам? Почему не кто-то другой?
Он, не поднимая взгляда, отвечает глухо, почти устало:
— Потому что это — мои ребята. И если хоть что-то не сработает, виноват буду я.
Молчит. Закрывает последний рюкзак, затягивает стяжки. Пальцы у него быстрые, сильные, но каждое движение — будто ритуал.
Когда мы заканчиваем с рюкзаками, он ни слова не говорит, просто выходит первым, и я, не зная, что делать, следую за ним, как тень.
Мы поднимаемся по коридору к жилому сектору. Я уже на автомате поворачиваюсь в сторону знакомых дверей, готовясь к лотерее, как и в прошлый раз, но он резко останавливается, разворачивается и молча открывает одну из кают.
Свою.
Никаких объяснений, предложений, права выбора. Только взгляд — короткий, хмурый, как всегда.
Потом он чуть отступает в сторону, давая мне пройти первой.
— В душ и спать, — коротко говорит он. И я слушаюсь.
Вода шумит в кабине, обволакивает тело, смывает усталость, но не мысли. Они только пуще лезут в голову.
Когда я выхожу, закутанная в полотенце, он уже спит. Лежит на спине, одна рука под головой, другая вдоль тела, лицо наполовину скрыто в полумраке.
Ровное дыхание, сжатые губы, складка между бровями — как будто даже во сне он не позволяет себе расслабиться.
Я быстро надеваю пижаму и подбираюсь к кровати, тихо, не включая свет, и осторожно ложусь на свободную половину, стараясь не потревожить. Но лежать просто так не получается. Я смотрю.
Он красивый. Настоящий. Сильный. Но… какой-то пустой внутри. Словно что-то там давно выжжено, а осталась только дисциплина и долг.
Не сдержавшись, я тянусь пальцами — легонько, почти невесомо, касаюсь его скулы. Хотела отдернуть руку, но не успела.
Он шевельнулся. Нахмурился. А потом — почти не просыпаясь — вдруг сгреб меня в объятия, сжал крепко, почти болезненно, и вдохнул в моих волосах, шумно, глубоко, будто искал в этом что-то… родное.
— Сара… — прошептал он одними губами.
И поцеловал.
Не страстно. Не яростно. А тихо. Как целуют тех, по ком скучают. Кого помнят.
А потом его веки дрогнули. Открылись.На секунду он смотрел в мои глаза, не дыша.
Потом резко отпустил, отвернулся на бок, отгородившись спиной.
— Спи, — глухо сказал он, будто слова эти были не мне, а себе.
А я лежала на краю, поджав под себя руку. И не могла понять — отчего вдруг стало так холодно. Даже под его тёплым одеялом.
Я проснулась не от звука, а от ощущения. Как будто сам воздух изменился — стал тяжёлым, плотным, будто мир вокруг на секунду задержал дыхание. Корабль мягко дрогнул, и я сразу поняла: мы сели.
Сначала я не открыла глаз. Просто медленно потянулась, сладко, лениво, как в те редкие утренние моменты, когда ничто не торопит и ничто не болит. В теле — тепло. Под одеялом — уют. А рядом…
Рядом — он. Его рука по-прежнему лежит у меня на талии, грудь тихо вздымается под щекой, дыхание глубокое, ровное. И в этом — удивительное, тихое счастье.
Но потом я вспомнила.
Прошлую ночь. Сару. Шёпот. Объятия. Его боль.
Я медленно приоткрыла глаза и столкнулась с его взглядом. Он уже не спал.
Смотрел на меня. Хмуро. Молча. Будто оценивая. Ничего не сказал. Только медленно, аккуратно, почти бережно, отстранил меня от себя, поднялся, взял с полки одежду и ушёл в душ, не бросив ни слова.
Я осталась лежать, глядя в потолок.
Потом вздохнула, села и стала одеваться. Выбрала нейтральный комплект — штаны и тёмную кофту с длинным рукавом.
Сарх вернулся, не глядя в мою сторону, и коротко сказал:
— Пошли.
В командном отсеке уже были все. Кейр стоял у центрального терминала, экран светился холодно-голубым, на нём — проекция планеты и пульсирующие точки.
— Светлячок остаётся со мной, — сказал он, даже не обернувшись, — остальные — по плану.
Никто не возразил.
Сарх, Лиан, Арен, Деран и Рей выстроились полукругом. Кейр достал из углубления на панели небольшой прибор, плоский и тяжёлый, со встроенными разъёмами и светящимся ядром.
— Датчики, — сказал он, и поочерёдно начал подключать по одному к аппарату. — Синхронизирую с портключом и системой корабля. — Если что-то пойдет не так — узнаю первым.
Один за другим мужчины принимали устройства — крохотные, словно чипы, бережно их прятали в карманы.
— Пять штук, — пробормотал Рей, — как в старые добрые.
— Без глупостей, — добавил Кейр. — Особенно ты.
— Я всегда паинька, — лениво отозвался тот.
— Патруль Альянса высадился на задней стороне, — перебил Лиан. — Ночью. Их дрон зафиксировал сигнал рядом с базой.
— Не думаю, что они здесь по той же причине. Но на всякий случай — без лишнего шума. Законники нас в чёрный список внесут, если поймают. И это в лучшем случае.
Все переглянулись. Кто-то хмыкнул, кто-то — напрягся.
— Полчаса до выхода, — сказал Кейр. — Подготовка и вниз.
Они начали расходиться. Каждый молча. А я осталась рядом с Кейром.
Когда последний из них исчез за шлюзом, в отсеке воцарилась странная тишина.
Не полная — корабль всё ещё тихо гудел, система дышала, свет от проекций отражался на стенах, — но эта тишина была иного рода.
Пустая. Ожидающая. Глубоко серьёзная.
Кейр остался на своём месте, не отрывая взгляда от проекционного экрана. Я молча подошла ближе, встала чуть в стороне, чтобы не мешать, и тоже посмотрела.
На панели — карта местности.
Ландшафт показан объёмно, с плавными линиями рельефа, крошечными метками и движущимися точками. Пять сигналов, пульсирующих мягким светом. Каждая точка — кто-то из них.
— Это Арен, — сказал Кейр негромко, чуть кивнув на точку, движущуюся по северо-западному склону. — Рядом — Лиан. Они замыкают.
Я только кивнула. Не хотела прерывать.
Они двигались быстро, но осторожно — будто чувствовали под ногами каждую неровность почвы, каждый возможный капкан. На проекции вспыхивали схемы купола, невидимая охранная система, блоки сигнала.
— Вот это — внешний контур, — Кейр показал пальцем. — До него триста метров.
Портключ сработает примерно здесь.
На экране появилась метка — кольцо света, будто лазерная нить. Как только команда войдёт в зону активации, система должна принять их как своих.
— Если датчик не сработает… — начала я.
— Никто не вернётся, — отрезал он.
Я снова промолчала.
На экране точки всё ближе подбирались к невидимому периметру.
— Вижу камеру. — голос Сарха пробился через коммутацию. Его тембр был спокойным, но под ним чувствовалось напряжение.
— Купол живой, — добавил Рей. — Электропульс в системе стабилен. Времени у нас будет мало, Кейр.
— Вы уже на нити. Десять секунд — ключ пойдёт в активацию.
Я не дышала. Просто стояла и смотрела, как их крошечные метки начинают дрожать на экране.
Будто сама система уже чувствует, что что-то не так.
— Пошёл импульс. — Голос Лиана. — Приём, порт вшит. Есть соединение.
— Подтверждаю, — отозвался Кейр. Пальцы быстро двигались по панели. — Вас приняли. Сигнал чистый. Окно открыто. Входите.
На экране мигающее кольцо сменилось мягким зелёным ореолом.
И один за другим их метки пересекли границу.
Они были внутри.
А у меня всё ещё стучало в висках, будто моё тело не успевало поверить, что всё сработало.
— А дальше? — прошептала я. — Теперь вы просто… ждёте?
Кейр перевёл на меня взгляд. Смотрел долго, внимательно, будто взвешивал — говорить или оставить в неведении.
— Нет, — медленно сказал он. — Теперь всё только начинается.
Он снова посмотрел на экран, на движущиеся светящиеся точки, и качнул головой:
— Контур не один. Их четыре. То, что они прошли, — только внешнее поле.
Следом — второй, более узкий. Потом третий, где система начнёт мониторить движение внутри. И только за четвёртым — временно безопасная зона.
Но даже она в одну сторону. Чтобы выбраться — снова датчики.
Если хоть один сбоит — сигнал сработает.
— А… девочке тоже нужен датчик? — осторожно спросила я.
— Нет, — ответил он просто. — Она уже внутри. Система считает её «своей».
Я кивнула, почему-то чувствуя благодарность за то, что он всё это рассказывает. Он мог бы проигнорировать. Мог бы не отвечать. Но он объяснил.
Кейр всё ещё неотрывно смотрел на экран. Его пальцы двигались по поверхности проекции почти бесшумно, перепроверяя пульс сигналов, карту, зоны доступа.
— Прошли второй порог, — пробормотал он. — Сигнатуры чистые. Датчики работают.
— Идут к третьему. Почти подошли. Ждём.
Я сглотнула. Пальцы сами сжались в кулаки. На экране метки двигались медленно, почти одновременно, будто дыхание одного организма. Пять точек. Пять судеб.
Одна цель.
— Третий пройден, — отозвался Арен. — Тишина. Ни тревог, ни движения.
— Отлично, — кивнул Кейр, больше себе. — Заходите в четвёртую зону. Можно выдохнуть.
На экране вспыхнула плавная линия. Пространство перед куполом — временная тень, зона, которую система не читает как опасную.
— Действуйте осторожно, — отозвался Кейр, даже не поднимая головы. — Если хоть один охранник вас засечёт, сработает тревога, и девочку моментально перепрячут. У вас пятнадцать минут до следующего обхода. Не больше.
Его пальцы быстро пробежали по панели, вызывая на голограмме дополнительный слой — схему внутренней планировки. Появилась чёткая сетка помещений, обведённых жёлтым — потенциальные жилые модули. Комнаты, боковые отсеки, короткие коридоры.
— Работайте по секторам. Не отходите от плана.
На экране пятно сигнатур распалось — пять точек почти одновременно двинулись в разные направления.
Каждый пошёл в свой блок.
Кейр следил за каждым движением, взгляд цеплял мельчайшие отклонения от маршрута, а я стояла рядом, затаив дыхание, чувствуя, как время тикает громче, чем биение сердца. В какой-то момент я поняла, что переживаю за них. Хочется, чтобы они успели.
— Первый сектор чист, — отозвался Лиан. — Ни звуков, ни признаков присутствия. Даже мусора. Словно никто тут не жил.
— Второй — тоже, — бросил Арен. — Закрытые шкафы, пустые койки. Все вещи сняты. Такое чувство, будто помещение готовили к проверке.
— Нашёл детскую, — вдруг подал голос Сарх. Он был глубже остальных, ближе к центральному блоку.
Кейр напрягся, его пальцы остановились на панели.
— Координаты?
— Сектор С-7. Узкий коридор, две боковые двери. Внутри — кровать, мягкие стены, игрушки. Всё на месте. Но…
Повисла пауза.
Та самая, тяжёлая.
Когда все уже понимают, что будет дальше.
— Она пуста, — продолжил Сарх. — Следов присутствия нет. Одежда аккуратно сложена. Ребенка не вижу.
Кейр провёл рукой по лицу, как будто пытался стряхнуть с себя раздражение. Или досаду. Или страх.
— Значит, вывели.
Он взглянул на меня, впервые за всё время по-настоящему.
— Либо нас сдали. Либо кто-то успел раньше.
Я прикусила губу, глядя на проекцию: на миниатюрную комнату, в которой должен был быть ребенок, а вместо этого — только пустота.
И мягкий розовый медвежонок, валяющийся у стены.
— Выходите, — резко бросил Кейр, голос всё ещё сдержанный, но уже с тем стальным напряжением, которое не спутаешь. — Времени больше нет. Девочки нет — это уже провал. Отступаем.
— Принято, — отозвался Сарх. — Выхожу из детской.
Я видела, как его метка начала движение по узкому коридору. Остальные уже собирались в направлении выхода. Всё шло гладко, почти беззвучно… пока на панели вдруг не погас один маяк.
— Что за… — начал было Кейр, но в ту же секунду пропала вторая метка. Потом третья.
— Система глушит сигнал, — пробормотал он, пальцы метнулись по панели, но на экране уже не было ни одной активной точки.
Всё исчезло.
Пусто.
— Кейр! — это был голос Лиана, рваный, с помехами. — У нас… помехи… не вижу никого…
И всё.
Тишина.
Кейр выпрямился медленно, как будто внутри него что-то застыло. Я почувствовала, как воздух в отсеке стал холодным. Настолько, что даже экран будто потускнел.
— Никто не выходит из безопасной зоны, — отчеканил он. — Всем спрятаться. Немедленно. До прояснения.
Он активировал общий канал:
— Это приказ. Всем спрятаться. Не пытаться пройти границу. Кто-то активировал блокировку. Возможно, мы не одни на базе.
Он замолчал, слушая.
Но в ответ — тишина.
Я смотрела на экран, на пустую схему, где ещё минуту назад были они.
Кейр стоял, как камень. И я вдруг поняла — он не знает, где они. И это пугает не только меня.
Резкий писк пробил тишину.
На панели замигал канал, нестабильный, с шумами и обрывками слов, но — живой.
— …приём… связь… вернулась, — голос Сарха был глухим, искажённым, но узнаваемым. — Мы снова на канале. Датчики — отключены. Повторяю: передатчики работают, но больше не связаны с портключом. Сигнала нет. Мы не сможем выйти.
Кейр выдохнул тихо, но пальцы не переставали двигаться по панели. Он вызывал диагностику, проверял соединения — всё бесполезно. Система отрезала их.
— Принято, — отозвался он спокойно, чётко. — Оставайтесь в тени. Не двигайтесь до нового приказа. Спрячьтесь. Ждите.
Он отключил канал, не оборачиваясь ко мне. На экране — по-прежнему пусто.
— Что случилось? — спросила я едва слышно.
Он молчал. Потом, наконец, выдохнул, коротко, тяжело:
— Дистанционно я не смогу подключить портключ. Связь с узлом заблокирована.
Надо активировать датчики вручную.
Он встал. Протянул руку к отсеку в панели и извлёк ту самую капсулу — гладкую, с серебристым отблеском. Тот самый ключ. Единственный.
— Ты… хочешь пойти туда? Сам? — я смотрела на него, не веря. — А разве… кто-то не должен остаться здесь? Следить за вот всем этим? — я обвела руками комнату.
— Они там. Без защиты. Без выхода. Им нужна помощь. А не наблюдение.
Он уже развернулся, когда я сделала шаг вперёд, сама не зная, откуда во мне это:
— Тогда я пойду.
Он остановился. Резко. Медленно повернулся ко мне.
— Что?
— Я могу отнести ключ. Ты сам сказал, нужно просто подойти к ним. Ты объяснишь — я сделаю.
Он рассмеялся. Не зло, не насмешливо — но от неожиданности. Почти облегчённо.
— Я не доверю единственный портключ похищенной землянке, — холодно отрезал Кейр, даже не повернув головы.
— Но если пойдёшь ты, — возразила я, — ты всё равно их не найдёшь. Связь здесь. Навигация — здесь. Ты только попадёшься. Или потянешь за собой тех, кто ещё не попался. Это… это единственный выход.
Он развернулся медленно, как хищник, которого дернули за хвост.
— Это был бы адекватный выход, если бы ты была частью команды, а не пленницей, которую мы таскаем по койкам, — голос у него был резкий, как стальной трос, и в нём что-то звенело. — Зачем тебе это, а? Зачем вдруг рисковать собой ради похитителей?
Я распрямилась, его слова, пусть и грубые, но ожидаемые. Что я должна была сказать? Что прониклась к ним? Я сама-то в это верю?
— Я просто хочу помочь!
— Ты совсем дурная, — процедил он. — Или это трюк, чтобы добраться до патруля?
Я открыла рот, чтобы отрезать, но… не смогла.
Потому что он был прав. Если бы я хотела — это был бы идеальный способ. Они не смогли бы проверить. Но я… Я действительно не думала об этом. Совсем. Мои губы дрогнули. Но я выдержала его взгляд.
— Я… правда не хотела использовать это. Я не… — начала я, но слова застряли.
Он смотрел. Долго. Глубоко. Словно искал что-то, что могло бы всё объяснить. И в какой-то момент я увидела, как внутри него что-то качнулось.
Он вздохнул. Коротко. Потом вытащил один из передатчиков. Активировал. Маячок засветился ровным светом. Он протянул его мне.
— Если врёшь — пожалеешь, — сказал он тихо.
И я взяла передатчик. Просто потому, что было важно, чтобы он понял — я не враг. Хотя сама ещё не знала, кто я теперь.
Он шёл впереди, быстрым, уверенным шагом. Я почти бежала следом, стараясь не отставать, пока не остановились у небольшого бокового отсека.
Он отпер дверь, достал свёрток и протянул мне тёмный, плотный комбинезон.
— Переодевайся.
— При тебе? — я подняла брови, сдерживая возмущение.
Он лишь скосил взгляд и хмыкнул:
— Думаешь, я тебя сейчас трахать собрался?
Я не стала спорить. Разделась. Стараясь не краснеть. Пытаясь сделать всё быстро и с достоинством.
Но стоило попытаться натянуть этот комбинезон, как я поняла — это не просто одежда.
Материал — плотный, податливый, но с какими-то вшитыми вставками, сложной системой застёжек и слоёв. На мне он сидел, как кусок недособранной брони.
— Что это вообще?..
— Тактический скаф. Облегчённый. — Он шагнул ближе и, не спрашивая разрешения, начал помогать.
Чётко. Уверенно. Ни одного лишнего движения.
Он затянул на мне боковые ремни, расправил ткань вдоль рук, застегнул магнитный шов у шеи. Пальцы его были тёплыми, быстрыми, грубоватыми — но в этих движениях не было ни капли пошлости. Только… сборка снаряжения.
— Готово, — коротко бросил он, отходя на шаг.
Затем он достал небольшой рюкзак, скомпоновал внутрь компактный фонарь, миниатюрную аптечку, ещё два запасных передатчика и сканер — я даже не поняла, как он всё туда уложил так быстро.
— Сюда.
Он поднёс к моему запястью устройство, активировал карту. На коже вспыхнула мягкая проекция — светящаяся, с линиями маршрута.
— Всё просто. Смотри: зелёная линия — безопасная. Красная — тревожная зона. Если что-то начнёт мигать — сворачиваешь. Уходишь влево.
Если услышишь сигнал — ложишься. Не бежишь. Ждёшь, пока стихнет. Поняла?
Я кивнула.
Он смотрел внимательно. Очень внимательно.
— Дыхание ровное, — сказал он почти шёпотом. — Страх — нормально. Паника — нет.
И протянул мне портключ. Он лежал у него на ладони — как драгоценность. Как последняя надежда.
— Береги. Без него они не выйдут. И ты без них тоже не выйдешь. Стоит тебе зайти и ты в игре, девочка. И лучше тебе не делать глупости.
Я взяла капсулу. Она была холодной, тяжёлой.
Кейр нажал панель. Открылась шлюзовая. Холодный воздух обдал лицо.
— Иди.
И протянул мне портключ. Он лежал у него на ладони — как драгоценность. Как последняя надежда.
— Береги. Без него они не выйдут. И ты без них тоже не выйдешь. Стоит тебе зайти — и ты в игре, девочка. И лучше тебе не делать глупости.
Я взяла капсулу. Она была холодной. Тяжёлой.
Кейр молча достал из нагрудного кармана крошечный наушник, и, прежде чем я успела что-то сказать, ловко вставил его мне в ухо, проверяя, как лёг.
— Связь двусторонняя, — коротко пояснил. — Я тебя слышу. Ты — меня. Если всё идёт по плану — молчи. Если что-то случится — два коротких нажатия сюда, — он коснулся выступа на моём запястье, рядом с интерфейсом карты. — Это сигнал тревоги. Только без истерик. Сигналишь — по делу.
Я кивнула. Он смотрел на меня долго. Пристально. Слишком пристально. Словно искал в моих глазах ответ, на который сам не был готов.
— Всё. Теперь — иди.
Он нажал панель.
Шлюзовая открылась.
Холодный воздух врезался в лицо. Пахнул металлом, пылью и чем-то, что пахло бесшумной опасностью.
Я сделала шаг вперёд.
Дверь за спиной мягко закрылась, и звук её исчезновения был почти громче, чем ветер снаружи.
Впервые я оказалась не в корабле. А — здесь. Снаружи. И сразу поняла — это не Земля. Ни в одном моем сне, ни в кино, ни в фантазиях не было такого неба.
Оно не синее. Не серое. Глубокое, глухое, фиолетовое, будто выжженное звёздами, которых не видно. Воздух — сухой, с привкусом металла, шершавый на вдохе.
А земля под ногами — не земля вовсе: пыльная, серо-зелёная поверхность, будто пепел перемешан с мхом. Кажется мягкой, но не проваливается. Ни одного дерева. Ни одного звука. Всё чужое. И при этом — живое.
Где-то вдали — острые скальные зубья, светящиеся прожилки на склонах, будто под кожей этой планеты течёт какая-то энергия.
Небо дрожит от лёгкого поля, пробегающего в атмосфере, и я вдруг понимаю — эта планета дышит.
Но совсем иначе, чем моя.
Я выдохнула.
Я взглянула на карту, но изображение дрогнуло, линии на мгновение сдвинулись, и всё исчезло — осталась только мерцающая пустота.
— Что за… — прошептала я, нажимая на панель на запястье. — Я ничего не понимаю. Куда идти?
— Нажми в нижнем углу, слева. Там, где иконка с сеткой, — отозвался Кейр, спокойно, будто он рядом, смотрит мне через плечо.
Я нажала. Проекция восстановилась.
Пульсирующая точка — моя. Курс — тонкая синяя линия.
— Ты… видишь мою карту? — спросила я, не сразу решившись.
— Конечно, вижу, — ответил он без тени смущения. — Я тебе не доверяю, Светлячок. Контролирую.
Я выдохнула, чуть усмехнувшись, не оборачиваясь:
— Логично.
Теперь я видела цель: тонкая светлая зона за двумя рядами построек. Чтобы туда добраться, надо пройти через жилой сектор — низкие металлические корпуса, вытянутые вдоль центральной аллеи.
Я затаилась в тени одной из стен, глубоко вдохнула и пошла. В ушах — только шорох собственного дыхания и лёгкое жужжание силового поля в воздухе.
Дверь в жилой блок была приоткрыта. Я скользнула внутрь, замирая, будто всё тело само решало, можно ли дальше. Коридор узкий, освещение тусклое, стены — из того же матового металла, что и снаружи. Здесь пахло пылью и чем-то… человеческим.
Немного быта. Немного чужих следов.
Я старалась ступать бесшумно, прижимаясь к стенам. Если кто-то услышит — я всё провалю.
Я прошла узкий блок насквозь и оказалась снова снаружи.И чуть не застыла.
Впереди — улица. Настоящая. С движением, с существами. Очень похожими на людей. Высокие, среднего роста, в одежде разной, но с одинаковым выражением лиц — спешащие, сосредоточенные, не смотрящие по сторонам. Кто-то тащил ящик, кто-то разговаривал через тонкую гарнитуру, кто-то проверял что-то в наручных панелях.
Жизнь.
Обыденность.
И я — посреди неё.
— Карта, — раздался голос Кейра в ухе, спокойный, как всегда. — Сверни. Немедленно. Ты сейчас должна выглядеть как местная.
Я одним движением свернула проекцию, дыхание перехватило. Пусто. Ни маршрута, ни линии.
Только я — в месте, которое я не знала.
— Дыши. Иди. Слева будет перекрёсток, свернёшь направо. Пока ты идёшь по моим командам — я с тобой.
Я кивнула, хотя он не мог видеть. И сделала шаг.
И ещё.
И ещё.
Старалась не бежать, не замирать, не вертеть головой. Сделала выражение лица, как у всех этих прохожих — «мне очень надо». Я шла по улице, будто живу здесь всю жизнь. Смотрела вперёд. Не в глаза. Не в лица. Не в небо.
— Прямо. Ещё немного. Потом повернёшь у здания с красной аркой.
Голос Кейра в ухе — ровный, чуть глухой. Как будто его рука всё ещё сжимала мою запястье, ведя сквозь панику.
— Ещё десять метров, — раздался в ухе спокойный голос Кейра. — Смотри вперёд. Сейчас увидишь его.
И я увидела.
Оно не выделялось, но именно это и было странно.
Здание было утоплено вглубь, словно нарочно отодвинуто от потока улицы. Двухэтажное, массивное, без единого окна. Гладкие, почти чёрные стены с металлическим отливом и чуть заметной рябью — как будто под поверхностью что-то текло, шевелилось. Форма — строгая, прямоугольная, с едва покатой крышей.
Вход — высокий, с аркой, подсвеченной тонкой неоновой линией. Не надписи, не таблички. Только тонкий шов сбоку, как разрез в воздухе — и ощущение, что внутрь пускают не всех.
Я остановилась на краю переулка, прижавшись плечом к прохладной стене.
— Это оно? — прошептала я.
— Это оно, — подтвердил Кейр. — Здание Сектора 4-В. Дальше — аккуратно. Не беги. Не оглядывайся. Просто слейся с фоном.
Я кивнула, хотя он не мог видеть.
Теперь цель была передо мной. Всего в нескольких десятках шагов. И никогда ещё близость момента не пугала так, как сейчас.
Я уже собиралась сделать последний шаг — дойти до здания. Но резкий, властный голос за спиной остановил меня, будто удар в грудь.
— Гражданка. Остановитесь.
Я застыла на месте. Словно ноги приросли к земле. Ветер тронул подол куртки, но я не шевелилась. Слева подошли двое — патруль. Серые модули на форме, застывшие лица, мерцание сканеров на воротниках. Один из них сделал шаг вперёд.
— Назовите имя и цель пребывания в секторе.
Я не сразу поняла, что именно во мне дрожит — сердце или дыхание. Всё слилось в глухой гул.
Ответа не было. Я молчала. И в этом молчании вдруг родилась мысль, чёткая и коварная.
Вот он. Мой шанс. Прямо сейчас. Сказать правду — или хотя бы её часть. Рассказать, кто я. Сказать, что меня похитили, что я с Земли, что не знаю, что происходит. И они, возможно, увезут меня. Вернут. Я буду в безопасности.
Голос Кейра в ухе раздался жёстко:
— Волосы. Закрой ухо. Быстро. Твое имя — Тея Каллен. Младший инженер-оператор, сектор энергопитания. Временное распределение. Зона-девять.
Я сделала, как он сказал. Пальцы дрожали, но подчинились. Но имя назвать не смогла. Пауза. Патруль всё ещё ждал.
— Слушай внимательно, — сказал Кейр, низко, спокойно, но уже без маски терпеливого инструктора. — Сейчас ты решаешь. Не я. Ты. Можешь пойти с ними. Сказать, что тебя похитили. Тебя заберут. Отведут в безопасный форт. Может, даже отправят домой. Или передадут в безопасную зону для таких же потеряшек.
Он замолчал. На долю секунды. Ровно настолько, чтобы дать вдохнуть.
А потом — другое. Холоднее. Точнее.
— Только запомни: как только ты уйдёшь — мы останемся в ловушке. Пятеро мужчин. Без портключа, который ты увезешь с собой. Система их не выпустит. Их либо сдадут, либо они сдохнут, когда тревога накроет базу.
Пауза.
— Так что да, Света. Выбор за тобой. Или ты — девочка, которую увезут в спасательный форт. Или ты сделаешь, что обещала.
Он замолчал.
В ухе только тишина. Рядом — патруль, ждущий ответа. Они меня похитили. Какое мне дело, что с ними будет. Это правильное решение. Единственное правильное решение.