Смерть Тристана ошарашила всех, кто знал его – он умер, хотя был молод и здоров. А уж красавец был!
Молодая вдова Ася, за всё время не пролила ни слезинки, но словно тронулась умом – третий день сидела на могиле мужа. Бабушка Ида так и не смогла заставить её поесть, или хотя бы выпить немного молока.
Наконец, с божьей помощью, Иде удалось уговорить внучку покинуть кладбище, и теперь молодая вдова равнодушно сидела во дворе, на лавке у дома, пока бабушка пыталась гребнем привести в порядок её спутанные волосы.
«Ну что там сидеть, что караулить? Никуда он теперь не денется, твой Тристан!» – сказала старуха, не подумав, и тут же пожалела об этом: Ася сорвалась с места, и как безумная, опять побежала на погост, откуда бабка только что, не без труда, её привела.
Ида, качая головой, смотрела ей вслед, и утирала кончиком платка слезящиеся глаза. Обернувшись, она увидела Лулуди, которая тоже смотрела на удалявшуюся спину старшей сестры.
«Что я такого сказала?» – словно сама себя спросила старуха и пошла в дом передохнуть немного, чтобы через какое–то время снова отправиться за Асей.
Приведя беглянку домой, Ида сочла за благо посадить её под замок. Ася выла, скреблась и билась, словно дикое животное, но после притихла, лишившись сил.
Когда зажглись звёзды, Ида открыла амбар и поставила перед внучкой поднос с ужином: немного вина, хлеб, молодой сыр. Ася едва притронулась к еде. Бабка хотела было забрать её в дом, но Ася тут же засобиралась на погост. Скрепя сердце, Ида оставила внучку в амбаре, закрыв за собой дверь на крепкий запор.
Обычно старуху мучила бессонница, но в ту ночь впервые спала, точно младенец. Проснувшись утром, она была немало удивлена этим обстоятельством, но ей было некогда раздумывать – нужно было спешить в амбар, к внучке. Она обнаружила Асю спящей глубоко и безмятежно. Дыхание молодой женщины было ровным, она даже улыбалась во сне – совсем, как в детстве. Ида поправила одеяло, и поспешила обратно – давно было пора кормить скотину.
–Лулуди! Где ты бродишь, противная девчонка! – беззлобно крикнула Ида. Но та не отзывалась.
После смерти дочери, Ида воспитывала внучек одна. Они были очень разные: старшая Ася была доброй и рассудительной, её можно было бы назвать красивой, но красота эта была неброской, как первоцвет.
Лулуди, напротив, отличалась бойким характером и строптивым нравом. Она была из тех, кто привык получать желаемое любой ценой. Бог наделил девушку яркой красотой, и она с младых ногтей знала это и умело использовала. За кроткую улыбку пасечник Петро дополнительно давал ей стакан меда, а кузнец за то, что она приветливо поболтала с ним, подарил ей монисто. Многие были без ума от красавицы, но она была слишком юна, чтобы думать о замужестве, и не думала о нём, до поры, пока не увидела жениха сестры Тристана.
Ася вышла замуж, и ушла в дом мужа. Старая Ида была мудра, и очень скоро поняла, что Тристан стал предметом вражды сестёр. Бабка надеялась, что для такой красавицы, как младшая внучка, вскоре обязательно сыщется достойный жених, и она забудет свою пагубную страсть, но Лулуди и думать не хотела о других парнях. Между сёстрами словно черная кошка пробежала, они не общались, но младшая никогда не упускала случая оказаться поближе к мужу сестры, улыбнувшись, как бы невзначай коснуться его…
Теперь же Тристан умер, но к огорчению бабушки, Лулуди не смягчилась по отношению к старшей сестре – лицо её мгновенно хмурилось, когда она видела Асю.
– Лулуди! Лулуди!!! – опять громко позвала старуха. Тишина… только стрекочет где-то цикада. Ида задумалась: «И где нечистый носит эту несносную девчонку?».
Пока она хлопотала по хозяйству, пришла пора обеда. Старуха вытащила из печи чугунок с кашей, застелила стол чистым рушником, расставила тарелки, разложила ложки. Достала из погреба масло и молоко. Пошла в амбар за Асей, и в отчаянии стукнула себя по лбу: она так умилилась видом безмятежного сна внучки, что забыла запереть дверь, и теперь та скрипела давно не смазанными петлями…
– Здравствуй, тетя Ида! – вывел её из замешательства знакомый голос. То был Пишта, единственный сын знахарки Рады. Парень был слегка придурковат.
Страстно влюбленный в младшую внучку Иды, он везде следовал за ней словно тень, хоть Лулуди и пыталась отгонять его бранными словами. Один раз она так на него разозлилась, что кинула в него камень, но и это не помогло. Пишта всё равно ходил за ней, как привязанный. Сейчас он стоял у калитки и мял картуз.
– Заходи, заходи, Пишта, дорогой! – обрадовалась старуха. – Отобедай со мной, чем Бог послал, а то Лулуди запропастилась куда-то, а Ася опять сбежала на кладбище, что ты будешь делать!
Парень продолжал выворачивать свой картуз, не решаясь смотреть в глаза старухе. Наконец, набрав в легкие воздуха, он выпалил:
–Баба Ида! Нет больше Лулуди…
– Как так, нет?
…Колени Иды подкосились, и она медленно осела вдоль крыльца. Белесая пыль покрыла черную юбку, седыми волосами играл ветерок. Женщина посмотрела на свои коричневые от загара руки, и вдруг улыбнулась какой то жалкой, неестественной улыбкой. Это была гримаса отчаяния и боли.
– Баба Ида… — Дурачок подошел к ней, сел рядом на корточки, коснулся её плеча: – Баба Ида! Пойдем.
Он помог старухе подняться, и повёл, послушную и притихшую, в дом. Затем вышел, открыл ворота, и во двор громыхая и пыля, въехала телега, на которой лежало тело девушки. Пишта осторожно взял её на руки.
Было похоже, что Лулуди заснула: смерть ещё не успела наложить свой отпечаток на прекрасные черты. Казалось, что ресницы её сейчас дрогнут, она откроет глаза, и улыбнется ему – Пиште.
О, как он мечтал вынести её из церкви, как свою невесту! Он любил Лулуди, но та лишь смеялась и подшучивала над ним.
Увидев бездыханную внучку, Ида громко запричитала. Она рвала на себе одежду и волосы. Пишта вошел в дом, и положил тело Лулуди на кровать. Вскоре стали собираться люди – страшные вести разлетаются быстро.