Комната Алисы напоминала место крушения корабля, перевозившего зимний гардероб и библиотеку. На кровати, стульях и даже на подоконнике громоздились свитера крупной вязки, шарфы всех оттенков кофе с молоком и стопки книг.
В центре этого вязано-шерстяного хаоса стоял раскрытый чемодан. Он выглядел так, словно уже сдался и молил о пощаде, но Алиса Лаврентьева была неумолима. Она задумчиво держала в руках тяжелый том «Готической архитектуры Богемии».
— Если ты положишь эту книгу, нам придется выкинуть фен, — раздался голос от двери. — Или мое терпение.
Марина, лучшая подруга Алисы, сидела на полу в позе лотоса, ловко сворачивая джинсы в тугие рулоны. В отличие от Алисы, у Марины — будущей звезды рекламы и пиара — в чемодане царил идеальный, почти армейский порядок. Ничего лишнего, только стиль и практичность.
— Это не просто книга, Марин, — Алиса вздохнула, все же откладывая фолиант в сторону. — Я еду на стажировку от факультета культурологии. Я должна понимать контекст города.
— Ты едешь пить глинтвейн, есть трдельники и страдать, — парировала Марина, закидывая в свою сумку косметичку. — Давай называть вещи своими именами. Эта поездка — «Зимний культурный обмен» для трех факультетов: мы, рекламщики, едем смотреть, как продавать Рождество, лингвисты едут практиковать язык, а вы, музейщики... ну, вы едете дышать пылью веков.
Алиса не ответила. Она подошла к шкафу и достала вешалку с изумрудным платьем. Тонкий шелк струился в руках, совсем не подходящий для декабрьских морозов.
Марина присвистнула.
— Ого. А это для музея разбитых сердец?
— Там будет рождественский бал в отеле, в последний вечер, — Алиса старалась говорить ровно, аккуратно укладывая платье поверх свитеров. — Если бы ты удосужилась прочитать программу, то знала бы.
— Лис, — голос подруги стал мягче, но в нем все еще слышалась сталь. — Ты ведь берешь его не для бала?
Алиса замерла. Роковое имя не прозвучало, но оно повисло в воздухе, тяжелое и колючее, как статика от шерстяного пледа. Илья. Илья Гордеев, звезда лингвистического факультета, красавец с идеальным немецким произношением и ледяным умением заканчивать отношения. Он тоже ехал в эту поездку. Конечно же, он ехал.
— Я не планирую за ним бегать, — тихо сказала Алиса, садясь на край кровати. Она машинально поправила выбившуюся прядь русых волос. — Просто... мы будем в одном городе. В одной гостинице. В самой романтичной столице Европы. Может быть, атмосфера что-то изменит? Может, мы случайно столкнемся где-нибудь на Карловом мосту, и он поймет, что погорячился?
Марина закатила глаза, но беззлобно.
— «Случайно столкнемся». Ага. План надежный, как швейцарские часы. Только ты забываешь, что Илья — сухарь. Ему плевать на атмосферу, если она не помогает его карьере.
— Он не сухарь, он просто сложный, — привычно защитила его Алиса, доставая из тумбочки свой маленький потертый блокнот.
Это была ее главная ценность. Здесь, среди зарисовок капителей колонн и цитат из лекций, хранился ее личный маршрут. Не тот, что выдали в деканате, а настоящий.
— Смотри, — Алиса открыла страницу, заложенную засушенным кленовым листом. — Я нашла одну редкую традицию.
— О нет, только не снова твои музейные суеверия, — простонала Марина, но с любопытством подалась вперед.
— Это не суеверие, а просто традиция, — Алиса провела пальцем по строчкам, написанным ее аккуратным почерком. — Все бегут на Карлов мост тереть собаку или к Яну Непомуцкому. Но настоящая магия в другом месте. Есть легенда, что если в сумерках прийти к храму Святой Людмилы на площади Мира...
— Это там, где всегда рождественская ярмарка? — уточнила Марина.
— Чуть подальше. Так вот, нужно подойти к стенам храма, зажечь свечу — обязательно натуральную, восковую — и мысленно попросить о любви. О настоящей любви, которая связывает души. Говорят, Святая Людмила покровительствует тем, кто ищет примирения и света.
Глаза Алисы горели. В этот момент она выглядела не как уставшая студентка, сдающая сессию, а как героиня сказки, которая верит, что чудо можно вызвать по расписанию.
— И я подумала... — продолжила она, чуть смущаясь. — Если я сделаю это... Если я правильно загадаю желание, может быть, все встанет на свои места? Может быть, Илья вспомнит, как нам было хорошо?
Марина посмотрела на подругу с жалостью пополам с восхищением. Видимо, ей хотелось сказать что-то типа: «Лисенок, он не стоит и огарка твоей свечи». Хотелось встряхнуть ее и напомнить, как Алиса плакала два месяца назад, когда Илья сказал, что ему «нужно пространство для роста».
Но она промолчала. Прага умеет лечить — в это Алиса верила. А если не Прага, то чешское пиво и сарказм Марины.
— Ладно, — выдохнула Марина, захлопывая свой чемодан с решительным щелчком. — Берем твою свечу. Но у меня условие: если Святая Людмила проигнорирует запрос по поводу Ильи, мы идем есть трдельник с двойным шоколадом. Договорились?
Алиса улыбнулась — первой искренней улыбкой за этот вечер.
— Договорились.
Она посмотрела в окно. За стеклом падал серый московский снег, но в ее мыслях уже горели золотые фонари Праги. Она бережно уложила в боковой карман чемодана толстую восковую свечу, завернутую в крафтовую бумагу.
— Ну все, культуролог, — Марина встала и потянулась. — Ложись спать. Завтра вылет. Нас ждут великие дела. И, к сожалению, бывшие парни.
Алиса погасила свет, но сон не шел. В темноте она представляла, как зажигает фитиль у старинных стен, как пламя дрожит на ветру, и как чья-то рука — теплая, знакомая рука Ильи — накрывает ее ладонь.
«Все будет хорошо, — прошептала она в подушку. — Прага все исправит».
*****
Утро вылета встретило их пронизывающим московским ветром и серым небом, которое, казалось, давило на плечи. У главного входа в университет, где собиралась группа для трансфера, царила суматоха: стук колесиков чемоданов по мерзлому асфальту, сонные голоса, пар изо рта.