«Once upon a time…
Давным-давно в одной далекой стране…»
Вы когда-нибудь загадывали желание на Рождество?
Вот и я загадала. Пламенно, горячо, всей душой. Обрести свой дом и семью. Любящую семью, которой у меня никогда не было.
Так устала жить в услужении у чужих людей.
С девяти лет меня продавали, как скотину. С того времени, как монахини приюта святого Ноэля выгнали меня из аббатства, посчитав достаточно взрослой. Сначала меня купил местный мельник. Но работа у него была так тяжела, что я едва не отдала Богу душу, потом долгое время работала в пекарне у булочника. Затем, когда он умер, меня продали трактирщику. Злому, жестокосердному толстяку, который не брезговал оплеухами по любому поводу и без.
Так я дожила до сего холодного дня, до своих семнадцати лет. Бесправная рабыня, которая не имела права голоса и собственных желаний. Я даже не могла покинуть этот захудалый городишко под названием Жиронди.
— Эй, Дарёна! — раздался грубый голос у моего уха, и жесткая рука больно толкнула в плечо. — Уснула, что ли?! Подай сидр вот за тот столик!
Я мотнула головой, оторвавшись от созерцания порхающих снежинок за грязным окном. Давно в нашей местности не шел снег зимой. И это было так сказочно-завораживающе. Но пришлись обернуться и услужливо сказать прошедшему мимо полному трактирщику:
— Иду, хозяин.
Не ответить было опасно, этот злой верзила вполне мог отвесить болезненную оплеуху. А у меня только зажила губа после последнего раза, когда он ударил меня кулаком в порыве гнева. Две недели назад я нечаянно разбила его любимую хрустальную шкатулку, убираясь в гостиной. Оттого получила по полной.
.

Дорогие читатели)
Рада приветствовать вас в своей книге
.
Если вы хотите поддержать автора, пожалуйста добавьте книгу в библиотеку,
поставьте "Мне нравится" и подпишитесь на автора. Спасибо!

.
В наш придорожный трактир «Сытый путник» захаживали все проезжающие по главной дороге королевства. От влиятельных баронов и графов до последнего голодранца. Мой хозяин никем не брезговал. Говорил, что любой су будет на пользу трактиру.
Все дети сироты, такие как я, по законам королевства становились рабами. Нас могли продать, обменять, как товар или живность. Это было обычным делом. Девочки такие как я попадали в служанки, мальчиков обычно продавали в солдаты. Считалось, что если королевство кормило нас до девяти лет, то всю оставшуюся жизнь мы должны отрабатывать эту милость, будучи бесправными рабами.
.

.
Быстро поставив на поднос бокал с сидром и тарелку с румяными хлебцами с сыром, я устремилась к нужному столику, где в одиночестве сидел господин в черном. Я шла между столиками и клиентами-мужчинами, которые были навеселе. Умело уворачивалась от рук некоторых, которые жаждали меня ущипнуть или погладить. Не любила я этого и никому не позволяла прикасаться к себе.
Поставив еду и сидр перед мрачным мужчиной в черной шляпе, я услужливо улыбнулась ему:
— Что-нибудь еще желаете, господин?
Мужчина смотрел на меня как-то странно. В упор и не мигая. Взор его темно-зеленых цепких глаз будто поглощал меня всю. Я даже смутилась.
В следующий миг он мотнул головой и, словно опомнившись, тихо спросил:
— Как тебя зовут, девчонка?
Его хриплый, низкий голос вкупе с испепеляющим взглядом мне не понравился. Выглядел мужчина слишком сурово и опасно.
— Дарёна, господин, — ответила я. — Так что вам еще подать?
Он был явно из дворян. Одет хоть и просто, но в камзол, подбитый мехом из дорогого сукна, расшитый серебром. Да и драгоценная пряжка с рубинами на шляпе точно стоила целого состояния. Его взор нервировал меня. Властный, устрашающий, словно желающий проникнуть мне прямо в душу.
— Ничего пока, — ответил он.
— Тогда извините, мне надо идти, — кивнула я облегченно.
И уже вознамерилась отойти, как вдруг рука в черной перчатке легла на мое запястье.
— Погоди, — властно приказал мужчина, жестко впившись пальцами в мою руку. — Сколько тебе лет?
— Через месяц будет восемнадцать.
— Ты выглядишь гораздо моложе, — заявил незнакомец в черном.
И что? Я даже занервничала. Что ему надо? Явно не говорить со мной по душам.
По законам нашего королевства с семнадцати лет девушку можно было выдать замуж. Но этот богатый господин уж точно не собирался жениться. Знала я таких, постоянно видела здесь, что происходило с другими служанками. Такие, как он, жаждали зажать где-нибудь в темном коридоре и задрать юбку. Но я не собиралась даваться в руки этому в черном.
— Простите, господин, но мне действительно надо идти, — воскликнула я и неучтиво вырвала руку из его сильных пальцев.
Почти бегом отошла от его столика. Пусть трактирщик будет недоволен моим вызывающим поведением, но я не девка для развлечений.
На дворянина в черном я бросала испуганные взгляды весь вечер, пока обслуживала других клиентов за столиками. Сегодня в морозный зимний вечер в теплом трактире было многолюдно. Тот в черном больше ничего не заказывал, только сидел мрачно в углу и следил за всеми.
— А теперь танцы! Иди переоденься и побыстрее! — прикрикнул на меня трактирщик, уже когда за окном совсем стемнело.
Это было самое мерзкое.
Дорогие читатели)
Представляю наших главных героев
.
Дарёна, сирота

.
Герцог Филипп де Моранси,
могущественный и жестокий
магистр ордена Звезды и советник короля
.

Я одевалась в яркое цветастое платье и должна была танцевать перед клиентами. Это происходило пару раз в неделю. Трактирщик заставлял меня это делать. Сам танец был обычным, смесью местной джиги и народной пляски, но сам факт того, что меня заставляли это делать специально, чтобы клиенты были довольны, раздражал.
Как назло, я была самой пластичной и молодой из служанок в трактире, потому эта незавидная участь выпадала именно мне. Я была рабыней и не смела права ослушаться своего хозяина. Потому терпела это унижение и танцевала.
Сегодня я исполнила три танца. Старалась не сильно задирать юбку, только до щиколоток, а не до коленей, как обычно. Потому что тот мрачный незнакомец в черном не спускал с меня гнетущего взора весь вечер. И это нервировало. Я не хотела, чтобы он смотрел.
Когда же после моего выступления клиенты дружно заулюлюкали, хлопая и довольно что-то горланя, я быстро юркнула в кухню. В свой закуток за печкой. За занавесью быстро переоделась в простую черную юбку и заштопанную серую блузку.
Потом снова направилась в зал, чтобы помочь остальным служанкам убирать со столов. И на пороге замерла. Мой хозяин говорил с незнакомцем в черном. В этот поздний час в трактире уже оставались только пара клиентов. Оттого я прекрасно слышала их разговор:
— Сколько вы хотите за эту девчонку? — спросил у трактирщика мрачный дворянин, который весь вечер не сводил с меня взгляда.
— А, сударь, она вам приглянулась? — оскалился похабно трактирщик. — Понимаю. Ножки у нее что надо! Вы ее в служанки хотите или для других целей?
Я замешкалась у дверей, прислушиваясь. Неужели у меня появится новый хозяин? Но этот незнакомец мне не нравился! У него был колючий ледяной взор и жесткие руки. От него так и исходила опасная сила.
— Она хорошо танцевала, — кратко ответил мужчина.
— У вас отменный вкус, сударь.
— Герцог Филипп де Моранси, — представился пришлый.
И я ощутила, как ледяные мурашки прошлись по моей спине.
— О, ваше могущество! — затрясся в благоговейном ужасе трактирщик, а на его лице отразился неподдельный страх.
Я тоже замерла. Сам герцог де Моранси? Один из десяти могущественных магистров королевства? Советник самого короля? Все знали, что десять магистров ордена Звезды обладали магией, которая почти не встречалась в наше время. Поговаривали, что одним взором они могли лишить человека жизни. И я верила в это. Потому что взгляд у герцога был просто жутким.
— Хотите купить ее для удовольствий? Да, девка что надо. Она еще и девственна. Так что цена тоже будет немаленькой, — продолжал набивать цену за меня толстяк.
— Так сколько?
Только не это! Неужели этот могущественный герцог все же решил меня купить?
Но я не хотела этого!
Я подумала о том, что работа с утра до ночи в трактире не так уж и плоха в сравнении с тем, что я стану постельной игрушкой этого страшного человека.
Единственная мысль билась у меня в голове.
Надо срочно бежать. Наверняка у этого герцога куча денег, а у моего хозяина жадная натура. Он точно продаст меня, если этот с ледяным взором даст хорошую цену.
— Пятьдесят луидоров, ваше сиятельство, — ответил трактирщик, назвав просто непомерно большую сумму.
Только бы у этого герцога не было с собой таких денег! Об этом я молилась в тот миг.
— Здесь сто, — ответил де Моранси и, достав бархатный кошель, бросил его перед трактирщиком на грязный стол.
Я же инстинктивно попятилась в кухню.
Всё! Он продал меня. За такие деньжищи уж точно. На эти деньги можно было построить три таких трактира!
Но наложницей этого зловещего магистра я становиться не собиралась! Это просто какой-то кошмар!
Потому тут же приняла непростое опасное решение.
Я бросилась обратно в большую трактирную кухню. В свой закуток за печью. Схватила теплую пуховую шаль, сунула ноги в худые ботиночки. Быстро собрала в узелок гребешок, сменные панталоны, носки и две ленты для волос. Все мои вещи. И тут же устремилась к черному выходу.
Вылетела на заснеженную улицу, словно безумная. Даже не захватила свою легкую накидку. Забыла впопыхах, но некогда было возвращаться за ней. Надо было немедленно бежать, пока эти двое меня не хватились. Вдруг мне удастся спрятаться? И де Моранси не поймает.
На это было мало надежды, но все же маленький шанс имелся.
Теперь я новая рабыня этого зловещего магистра. И в том, как именно он будет меня использовать, я даже не сомневалась. Но пусть меня засекут до смерти за неповиновение, но безропотной игрушкой в руках де Моранси я не буду. Лучше уж замерзнуть в снежном лесу.
Я пробежала по шумным улочкам всего два квартала, прислонилась к облезлому дому, чтобы передохнуть. Огляделась, решая, куда дальше направиться. Ведь в этом мире у меня никого не было, даже друга.
Городские детишки радовались падающему снегу и валялись в белых хлопьях, кумушки с корзинами чинно шли по вымощенному булыжником тротуару. Я же была так несчастна и испугана в этот момент, что едва могла соображать.
Неожиданно из-за поворота выехала черная карета. Остановилась в пяти шагах от меня. Дверца распахнулась, и я увидела внутри герцога де Моранси.
— Подойди сюда и сядь в карету, девчонка! — грозно велел он.
Как быстро он нашел меня!
Я отрицательно замотала головой и тут же со всех ног бросилась на соседнюю улочку.
Погоня продолжалась почти полчаса. Я убегала, сворачивая в неприметные улочки, а карета герцога все равно находила меня. Он как будто чуял, где я, и шел как собака по моему следу. Но я не желала сдаваться.
Спустя время я совсем выдохлась. Остановилась у ворот часовни, пытаясь перевести дух. Снег уже покрыл мои светлые спутанные волосы, а холод сильно остудил тело. Пуховая шаль, накинутая на плечи, не давала тепла.
И я даже не удивилась, когда спустя пару минут черная дорогая карета остановилась напротив меня. Дверца открылась, а я затравленно взглянула на герцога.
— Садись в карету! Хватит бегать, девчонка, — приказал магистр ледяным голосом, в котором слышался свинец.
— Нет, — непокорно замотала я головой.
— Ты замерзла. Садись. Это приказ.
— Нет.
— Тебе все равно не сбежать от меня.
— Нет.
— Если выйду я, тебе это не понравится.
— Нет.
— Ты хочешь проверить, до какой степени взбесила меня?
После этих слов я наконец посмотрела ему в лицо. Глаза магистра жгли меня таким убийственным яростным огнем, что я похолодела. Он был в гневе. Хотя его лицо и голос казались спокойными и даже безразличными. Такая выдержка у этого де Моранси.
— Садись немедля! — уже процедил он.
— Я не хочу!
— В карету! — прорычал он зло. — Или мой кучер затолкает тебя силой.
Я видела, как мимо нас проходят немногочисленные горожане, оглядываясь. Видимо, не понимали, как я могу перечить богатому господину, хотя сама одета как самая нищая служанка. Понимая, что убежать мне не удастся, я сделала несколько нерешительных шагов к карете.
— Верное решение, девчонка.
Я уже была у подножки, и тут же де Моранси нагнулся и дернул меня за талию. Я вихрем, обвитая его сильной рукой, влетела внутрь, и мужчина жестко швырнул меня на бархатное сиденье. Я чувствовала, что он в бешенстве от моего поведения. Откинув назад волосы, которые упали мне на лицо, я все равно непокорно выпалила:
— Сразу заявляю вам, я ничего не умею и холодна в постели как рыба! Я не буду вашей наложницей!
— Для рабыни ты слишком непокорна и дерзка, — заявил он хмуро, и его губы тронула ехидная ухмылка.
Дверца кареты с грохотом захлопнулась, и мне показалось, что захлопнулась мышеловка. А я ощущала себя несчастной мышью с голодным матерым котом, который жаждал меня слопать.
Герцог стукнул тростью о потолок, и карета быстро покатила по заснеженной улочке.
Я забилась в угол. Сжалась от страха, который вползал в мое сердце. Боялась даже посмотреть на моего нового хозяина и господина. Мельком бросала взгляды на герцога и отметила, как он критично осмотрел меня с ног до головы и отвернулся к окну, видимо, потеряв интерес.
Невольно я начала украдкой рассматривать его.
Бледное мужественное лицо, скулы, словно высеченные из камня, суровый взор. Недовольно поджатые губы и мощный подбородок, высокий лоб. Лицо герцога казалось недовольным и злым. Отметила его густые черные волосы, зализанные назад в хвост, высокий воротник, закрывающий его шею, мощную величавую фигуру, затянутую в черный меховой камзол.
Все в нем казалось вычурным, жестким и пугающим.
Он был в перчатках, на безымянном пальце кольцо с черным камнем. Опирался широкой ладонью на набалдашник трости в виде головы дракона. Он сидел, широко расставив ноги в высоких ботфортах. Его поза была вальяжной и сосредоточенной одновременно.
Герцог де Моранси был одним из десяти самых могущественных людей королевства и ближайшим советником короля. Про герцога говорили, что он злой и жестокий богатей, и в нем нет ни капли жалости.
Что этому мрачному герцогу надо? Зачем он меня купил? Что с меня взять? Купил для любовных утех или еще для чего? Нет, для любовных утех я точно не годилась. Худая, бледная, забитая.
Тогда что ему надо?
А может, хотел сожрать меня на ужин? А что? Про Филиппа де Моранси ходили жутковатые слухи, что по ночам он превращается в дракона. Летает по окрестным землям вокруг своего замка и палит огнем деревни и людей. Вот и я вполне сгодилась бы дракону на ужин.
От этих мыслей мне стало еще страшнее. Хоть бы уже озвучил, что ему надо от меня.
Может, ему просто требуется новая служанка в замок? Угу… и он самолично ее выбирал и покупал. Глупости, Дарёна. Ты же сама в это не веришь.
Я ощутила, что мои зубы уже клацают, то ли от холода, то ли от страха.
— Прекрати дрожать, как заяц, — вдруг раздался хрипловатый баритон герцога. От его голоса я даже вздрогнула. Он же продолжал упорно глядеть в окно. Видимо, я была недостойна того, чтобы смотреть на меня при разговоре. — Это раздражает.
— Вы сожрете меня? — выдохнула я тихо, озвучив свои страхи, и быстро добавила: — Но я совсем невкусная, ваше сиятельство!
Он тут же обернулся и вперил в меня недоуменный темный взор.
— Ты что, не в себе, девчонка? — процедил недовольно он. — Что ты несешь?
— Все говорят, что по ночам вы превращаетесь в дракона и жрете людей.
Его мрачное лицо на миг стало заинтересованным, а на красивых губах появилась циничная ухмылка-оскал.
— Вот в чем дело. От этого ты дрожишь? От страха?
— Да.
— Думал, что ты замерзла, — сказал он, и его лицо снова превратилось в надменную маску. — Так как тебя зовут?
— Дарёна, — повторила я свое имя, хотя уже называла его там, в трактире. Но, видимо, этому высокородному герцогу было не по статусу запоминать имена таких нищих, как я.
— Дарёна, я не ем на ужин тощих девиц вроде тебя.
— А упитанных? — спросила я с замиранием сердца.
Он опять оскалился уголками губ.
— А ты забавная, — произнес он. — Это была шутка, глупышка.
— А-а-а, хорошо, — выдохнула я с неким облегчением.
Так... есть он меня не будет. Тогда остается два варианта — «грелка» в постель или служанка.
Но второй явно не подходил. Ну не занимаются герцоги-магистры его уровня подбором прислуги, это уж наверняка. Значит... Но я так не хотела, чтобы этот высокомерный и устрашающий де Моранси прикасался ко мне.
Сколько ему было лет?
Тридцать, сорок? Он выглядел как человек без возраста.
— Ты не должна бояться меня, девчонка, — сказал герцог спокойно.
Ага, попробуй не бояться, когда одно его присутствие рядом наводило такой страх, что дрожали колени.
Де Моранси тяжело вздохнул.
— Если ты будешь послушной и выполнишь все, что я тебе велю, взамен получишь кров и еду.
Послушной где? В постели?
Господи, только не это!!! Я не переживу. Лучше снова попытаться сбежать.
— А что надо делать? — осторожно спросила я, боясь даже услышать о своих новых обязанностях.
Лучше бы всю жизнь впахивала по четырнадцать часов в трактире, чем вот это вот всё.
— Прежде всего быть послушной. И не думать о всяких драконах и тому подобном. И тогда я буду удовлетворен.
— Хорошо, — пролепетала я.
Неожиданно герцог сильно закашлял. Жутковатым хриплым кашлем, который шел из самых легких. Чуть сгорбился, опираясь на трость.
Я даже замерла. Было видно, что ему плохо и он не мог откашляться.
Он тут же достал кружевной платок и прижал его ко рту, пытаясь остановить кашель. Я видела, что он еле унял свой приступ. Отдышался и снова убрал платок в карман, но я заметила на нем кровавые следы.
Он что, харкал кровью? Он был болен?
Я помнила, как одна из старых служанок в трактире также кашляла с кровью, у нее была чахотка. Вскоре она умерла.
Но с герцогом этого не могло случиться. Он же могущественный маг. А они не подвержены болезням. И даже если заболевали, то за минуту могли излечиться от любой заразы своей уникальной магией. Таких волшебников-магистров в королевстве было всего десять.
И теперь я не понимала, отчего он кашляет? У меня что-то не выстраивалась логическая цепочка в голове.
— Я расскажу, зачем я купил тебя, девчонка.
Я уже ничего не понимала, а только недоуменно смотрела на герцога.
— Мой сын хочет увидеть свою мать, — продолжал герцог де Моранси. — И ты сыграешь ее роль, моей супруги.
— Вашей супруги?
— Да. Она умерла год назад.
— Мне жаль. Но почему я?
— Ты очень похожа на нее. Я хочу, чтобы мой сын подумал, что матушка вернулась.
— Понятно.
— Так ты исполнишь мою волю? — спросил он властно.
— Не думаю, что это хорошая идея.
— Что, ты вздумала пререкаться со мной, девка? — Его брови поползли вверх.
Видимо, этому зловещему герцогу никто никогда не возражал. Что его так удивило?
— Поймите, ваше сиятельство, у меня вряд ли получится изобразить герцогиню. Может, лучше не надо? — осторожно спросила я.
Его взгляд стал пугающим. Лицо герцога перекосилось от злости и стало некрасивым, даже страшным.
— Я не спрашиваю твоего мнения, и что ты там хочешь. Я сказал, ты сделаешь это или...
Его глаза зажглись убийственной яростью. Он угрожающе подался ко мне всем телом и сжал кулак. Приподнял трость. Я подумала, что сейчас он отходит меня по бокам своей дорогой тростью, и испуганно прижалась к спинке бархатного сиденья, сжалась.
В этот миг он показался мне настоящим чудовищем. Тем зловещим магистром де Моранси, которому отправить человека на казнь было раз плюнуть. И сейчас он вполне мог прибить меня насмерть, и никто бы не вступился. Я же была его рабыней, а значит, бесправной вещью, и моя жизнь ничего не стоила.
Жестокость и суровые порядки этого мира я уяснила с раннего детства.
— Прошу вас, успокойтесь! — пискнула я, закрываясь от него рукой.
И тут он снова раскашлялся. Сильно, хрипло, болезненно.
Невольно он отстранился от меня, сев обратно на свое место. Чуть сгорбился, ибо приступ жестокого кашля не проходил. Он даже выпустил из руки трость, и она с грохотом упала на пол. Он быстро вытянул платок и прижал его к губам, пытаясь заглушить кашель.
Я захлопала глазами. Вот еще секунду назад передо мной был грозный опасный магистр Звезды, а сейчас просто страдающий больной человек. И эта перемена в его поведении была просто поразительна.
Мне вдруг стало жаль его. Такой большой сильный мужчина, а кашляет, как столетний старик.
Герцог наконец смог остановить приступ удушливого кашля, и я снова отметила кровавые пятна на его платке. Он чуть откинулся на спину сиденья, прикрыл глаза и начал глубоко дышать. Я поняла — пытался не дать начаться новому приступу.
Через минуту я пришла в себя, понимая, что зловещий герцог мне не угрожает.
— Да я же не против, мессир! — произнесла я, пытаясь успокоить. Он тут же вперился мрачным взглядом в мое лицо, и я сбивчиво продолжала: — Но вы же сказали, что я только похожа на вашу жену, а вдруг ваш сын не признает во мне свою матушку и испугается?
— Вряд ли. Он видел мать год назад. Тогда ему было почти три. И он помнит ее только по портрету в гостиной. На тот портрет ты похожа.
— А, ну хорошо. Тогда можно попробовать, — кивнула я, видя, что он чуть успокоился.
Герцог долго смотрел на меня, как-то изучающе и пронзительно. Словно хотел проникнуть в мои мысли или в самую душу. И этот ледяной взгляд вызвал у меня неприятный озноб по всему телу.
Что опять не так? Я же вроде согласилась.
— Мой сын — единственный, кто у меня остался, понимаешь, — вдруг тихо проникновенно объяснил де Моранси. — Он очень болен.
И я поразилась с какой трагично-интонацией он говорил о своем сыне. Я медленно кивнула, видя, что герцог уже совсем остыл в своем гневе.
— Он умирает. И я сделаю все, чтобы последние дни его жизни были счастливыми.
Филипп де Моранси
Когда девушка спросила о Лауре, я даже растерялся. Нахмурился.
Вспоминать о покойной жене мне было неприятно. Если честно, я никогда не любил ее.
Женился на ней, выполняя волю короля. Лаура приходилась ему двоюродной племянницей. Но едва она увидела меня пять лет назад, сразу же влюбилась. Это я знал с ее слов.
Одному Богу известно, что нашла во мне Лаура. Я знал, что у меня несносный характер, суровый и властный. Наверно, жена все же впечатлилась моими внешними данными и военными наградами, полученными в последней военной кампании.
Тогда мне было двадцать семь. Я только вернулся из Восточных земель, с длительной кровопролитной войны. Знаменитый генерал с кучей регалий и военных подвигов, я стал объектом восхищения и зависти всего двора. Я был молод, красив, с богатырским телосложением, довольно богат. К тому же обладал магией. Все придворные дамы искали моего расположения, я слыл завидным женихом.
Но ни одна из этих жеманных надушенных девиц не увлекла меня. Все они казались неискренними, слишком легкомысленными. Они видели во мне только титул герцога и мои внушительные внешние данные. Ах да, еще и то, что по ночам я превращался в дракона. Это более всего возбуждало воображение дам. Ведь драконов в нашем мире не осталось. Я был одним из последних.
Для меня же это оборотничество в крылатого зверя стало проклятьем. Я хотел быть нормальным человеком и ночью тоже.
Достаточно повидав крови и жесткости за свою недолгую жизнь, я решил уйти в отставку, ведь поступил на военную службу только по настоянию отца, который теперь был на том свете.
Король, зная мои заслуги и помня о моей магии, хоть и не сильной, но нужной для управления государством, назначил меня десятым магистром ордена Звезды.
Я обладал магией предвидения будущего. Но предсказывал именно глобально, а не конкретно чью-то судьбу. Потому король очень часто спрашивал моего совета в вопросах заключения договоров с другими государствами, будь то военные или торговые соглашения. Мое чутье никогда не подводило. Я мог точно сказать, будет ли выгоден этот договор для процветания нашего королевства или нет. Именно этот мой дар очень ценил король. Так же как и мои боевые заслуги.
Оттого государь решил женить меня на самой лучшей из девиц-дворянок. Ею оказалась Лаура, племянница короля — самая эффектная красавица на выданье в ту зиму.
Лаура. Амбициозная, величественная и прекрасная, словно Венера. Высокая, статная, изящная, со светлыми волосами и черными, словно ночь, глазами, она была королевой всех балов и раутов. Мужчины сходили по ней с ума, стрелялись из-за нее на дуэлях, делали глупости. Да, она была роковой красавицей.
Едва меня представили Лауре, как она тут же взяла меня в оборот. Постоянно кокетничала, вызывала на откровенные разговоры, появлялась в тех же местах, где и я.
Я видел ее интерес и даже немного увлекся ею. Она казалась самой блестящей и самой умной из всех девиц.
И первой призналась мне в любви. Однако мое сердце оставалось холодно к ней. Я действительно пытался полюбить, но не мог. Я вообще не имел способности любить, в том понимании, как пишут в романах. Никогда не испытывал этого чувства. Вот такой уродился.
Потому, когда король решил поженить нас, ибо об этом мечтала Лаура, я не стал противиться этому союзу. Она была знатнейшего рода, красива, умна, наконец, любила меня. Вполне достаточно для роли супруги и рождения наследников.
К Лауре я всегда относился с уважением и некоторой отстраненностью. Как, впрочем, и ко всем представительницам прекрасного пола. Но это нисколько не мешало проводить с ней жаркие ночи.
Все у нас было хорошо, если не считать того, что у моей новоиспеченной жены оказался злой, даже жестокий нрав. Она постоянно бранила слуг, была всем недовольна, будь то каша на завтрак или не до блеска надраенный паркет в гостиной.
Я старался не обращать на это внимания. Ведь со мной она была нежна и приветлива, никогда на отказывала в ласках и совете. Я также был добр и вежлив с ней. Хотя так и не полюбил ее, но моя семейная жизнь меня вполне устраивала.
Потому сейчас, когда девушка спросила про мою покойную жену, я не сразу нашелся, что ответить.
— Она была красивая, модница. Любила наряжаться.
— Ах, понятно, — закивала Дарёна. Имя у девушки было необычное, какое-то иностранное. — А характер? Как она говорила и вела себя с вашим сыном?
Я даже задумался.
«Ну что за допрос?» — возмутился я. Не хотел говорить, что сына Лаура игнорировала и относилась к нему как к досадному обстоятельству в своей жизни. Она вообще не очень хотела рожать, боялась испортить фигуру. Но о покойниках не говорят плохо, потому ответил нейтрально:
— Сыном она мало занималась. В основном с Мишелем была няня.
— Странно. Но вы говорили, что мальчик хочет видеть маму, значит, он любил ее?
— Да. Отчего-то он помнит ее, у него есть ее миниатюрный портрет.
— Поняла. Хорошо, попробую действовать экспромтом, — ответила она и улыбнулась.
Ее тонкое лицо как-то преобразилось, появились на щеках ямочки, что сделало ее совершенно милой и забавной.
Когда карета остановилась у высоких мраморных ступеней, я даже замерла на мгновение.
Никогда не бывала в подобных дворцах. Величественных и красивых. Еще издалека, когда мы въехали на территорию дворцового парка, я смотрела во все глаза по сторонам. Серый величественный замок с башнями, возвышался на фоне темного неба. В многочисленных окнах горел неяркий свет, а над крышей летала стая воронья.
Мне казалось, я попала в сказку. Жутковатую мрачную сказку, ибо кругом было темно и тихо, а падающий снег заметал все кругом.
.

.
Лакей открыл дверцу, и раздался очередной приказ моего нового хозяина:
— Выходи.
Я проворно спрыгнула с подножки и остановилась. Ожидая, когда выйдет герцог де Моранси.
Он тяжело оперся на трость и медленно спустился с подножки кареты. Сделал пару шагов и вдруг покачнулся. Отчего-то у него подвернулась нога и он застонал сквозь зубы. Я тут же инстинктивно ухватила его за талию, придержала, так как стояла в шаге от него. Мужчина едва не упал.
— Осторожнее, мессир! — воскликнула я.
Он наградил меня таким убийственным взглядом, словно хотел испепелить. Тут же сцепил зубы и выпрямился.
— Ты что, думаешь, я могу упасть? — спросил он недовольно.
— Но вы едва не упали, — пролепетала я.
Он тут же неучтиво скинул мою руку со своего камзола. Тяжело оперся на трость.
— Потому что ты путаешься под ногами, пигалица!
— Это я путаюсь?
Нет, он что, реально это говорил? Я же сама видела, как его ноги подкосились, и он едва не грохнулся. На миг мне показалось, что ему больно ступать.
Какой он вредный и вспыльчивый. Нет, чтобы поблагодарить, еще и обругал.
— Довольно! Ступай вперед! — прорычал герцог мне в лицо, указав взглядом на лестницу, и оглянулся на кучера. — Сегодня карета больше не нужна, Оливье.
— Слушаюсь, ваше сиятельство, — кивнул слуга и, захлопнув дверцу, полез на козлы.
Хозяин явно не хотел, чтобы Оливье заметил, как он едва не упал.
Я быстро начала подниматься по серой мраморной лестнице. Герцог последовал за мной, тяжело опираясь на трость.
Достигнув входных дверей, я оглянулась. Де Моранси с каменным лицом медленно поднимался по широким ступеням. Я заметила, что его губы поджаты, а движения явно давались ему с трудом. Будто он преодолевал сильную боль при каждом шаге, но ни в какую не хотел этого показать. Но я-то видела, что ему трудно идти.
Дворецкий услужливо открыл перед нами дверь, и герцог сухо велел:
— Входи.
Я исполнила его приказ и оказалась в огромной, едва освещенной парадной. Даже открыла рот. Такой красоты я в жизни никогда не видела. Широкая парадная лестница с темным ковром, огромная хрустальная люстра, свисающая с потолка, мраморные статуи — это то немногое, что я успела разглядеть в мрачноватом пространстве, освещенном только парой канделябров.
— Проводишь эту девку в гостевую спальню, думаю, голубая подойдет, — продолжал раздавать команды герцог, обращаясь к дворецкому. Говорил обо мне так, будто меня здесь не было. — Позже я поговорю с ней.
— Слушаюсь, ваше сиятельство.
Герцог уже направился куда-то в сторону, тяжело опираясь на трость. Но вдруг обернулся и снова оглядел меня с ног до головы и добавил:
— Франсуа! И накорми ее чем-нибудь. А то смотреть на нее противно. Тощая, словно жердь.
В очередной раз оскорбив меня, хозяин дома, высокомерно задрав подбородок, направился дальше.
Вот напыщенный индюк. Ему что, нравилось обижать меня словами?
Я вздохнула. Надо привыкать. Ведь не сама я выбрала себе хозяина.
Когда дворецкий с неприятным лицом повел меня на кухню, я открыла рот и с восторгом смотрела по сторонам.
Внутри дворец герцога был еще великолепнее, чем снаружи. Высоченные потолки и гобелены на стенах, огромные окна до пола, синие ковровые полотна под ногами. Тусклый свет от канделябра, который важно нес Франсуа, едва озарял мрачный длинный коридор. Я тихо перемещалась за тощим дворецким, видя, как за окном бушует ветер, а снежный вихрь кружит снежинки. Здесь же, в огромном дворце, который Франсуа отчего-то назвал замком, было тепло.
Мне снова показалось, что я попала в мрачную сказку, в замок чудовища, в роли которого выступал герцог де Моранси.
Когда мы вошли в большую теплую кухню, там находилось шесть человек. Они кучно сидели за столом и ужинали. Около плиты стояла полная женщина в фартуке и платке на голове, похожая на кухарку. Слуги, заметив нас на пороге, с интересом уставились на меня. Я тоже оглядела двух мужчин и трех служанок за столом. Одна из них была совсем еще девочка, наверное, лет четырнадцати.
— Мои вещи украли разбойники, пока я ехала на встречу с герцогом. И мою теплую шубу тоже.
После моих слов в кухне воцарилось молчание. Их ехидные лица стали серьезными. А маленькая служанка, самая юная, тихо сказала:
— Она говорит правду. Я только что видела в окно, как она выходила из кареты его сиятельства.
— Именно так, — кивнула я. И, понимая, что на верном пути, с достоинством добавила: — Прошу вас, Барбара, меня накормить. Иначе мне придется уведомить герцога де Моранси, что в этом доме ко мне не относятся с должным уважением.
После моей последней фразы у всех присутствующих лица сделались испуганными. Кухарка тут же заблеяла:
— А я-то что, госпожа? Я ведь не знала, кто вы. Присаживайтесь, пожалуйста. Сейчас налью вам горячей похлебки, только из печки достала, — снова оглядывая меня, театрально покачала головой: — Как эти разбойники пограбили-то вас, вон в одной шальке остались.
— Так и есть. Я немного замерзла, — ответила я, подходя к столу.
Не стоило говорить им, что с детства я привыкла терпеть самый жестокий холод. Да и верхней одежды у меня никогда не было. Единственная старенькая накидка, тонкая и потертая, совсем не давала тепла. Ее я оставила у трактирщика, когда сбегала от герцога.
Но здесь, в городке и окрестностях, не было суровых зим. Нечасто выпадал снег, а морозы были редкостью. В основном зимой лужи замерзали на ночь, а днем таяли от солнечных лучей. Потому сегодняшний снег, засыпавший округу, был так необычен и прекрасен.
— А ну уступи место госпоже, Эжени! — прикрикнула кухарка на юную служанку, дав ей подзатыльник. На ту самую, которая видела меня с герцогом у кареты.
Эжени быстро вскочила на ноги и отошла в сторону, оставив свой недоеденный кусок хлеба и похлебку. Я поняла, что с этой девочкой здесь обращаются так же, как со мной бывший хозяин в трактире.
Едва я села, тарелка с наваристым супом-гуляшом стояла уже передо мной.
— Вот хлебушек, госпожа, — угодливо сказала кухарка. — Только из печки, горячий еще.
— Благодарю.
Я надеялась только на то, что герцог не будет распространяться о том, как мы с ним познакомились. Он явно был нелюдимым и неразговорчивым.
С аппетитом поглощая суп, я думала о том, что давно не ела ничего вкуснее. В трактире мне обычно доставались объедки после клиентов, ну, или в лучшем случае краюха черного хлеба со сметаной.
Вдруг мерзкий Люсьен, сидящий напротив меня, прокашлялся и сказал:
— Вы это… мадемуазель Орси. Не говорите герцогу, что я был неучтив с вами, а то он прикажет выпороть меня. А у моя спина еще после прошлого раза не зажила. Я погорячился, простите за грубые слова.
Я округлила глаза.
Надо же! Как всех проняло здесь то, что я госпожа, а не служанка. Знай они правду, наверняка бы даже куска хлеба мне не дали. Я же еще раз утвердилась в мысли, что слухи о герцоге де Моранси были правдивыми. Он действительно был жесток, раз порол своих слуг. В ответ я только кивнула Люсьену.
Я быстро проглотила свой суп и доела хлеб. Кухарка спросила, буду ли я жаркое. Конечно, я согласилась. Никогда не ела сразу столько сытного и вкусного. Как бы живот не разболелся. Едва румяная жареная куриная ножка с тушеной капустой оказались передо мной, как раздался низкий женский голос:
— Это что за девка?
Я подняла глаза. На пороге кухни застыла дама.
Молодая красавица лет двадцати пяти, с черными вьющимися волосами и кошачьим разрезом глаз. В шелковом зеленом платье, хоть и без рюшей, но кокетливом и дорогом. Невозможно большое декольте подчеркиваю ее полную высокую грудь, а корсет затягивал тонкую талию. Высокая, с тонкими руками, округлым прекрасным лицом и затейливой прической, она казалась воплощением красоты и грации.
.
Мадлен

.
— Госпожа Мадлен! — воскликнула в благоговении Барбара, когда темноволосая красавица прошла в кухню, придирчиво оглядывая меня. Мне она сразу не понравилась. — Это новая гувернантка для маленького герцога. Его сиятельство сегодня привезли ее.
Что там про эту Мадлен говорили слуги? Что герцогу нравятся ее округлые формы. Похоже, она была или любовницей, или невестой де Моранси, раз вела себя словно хозяйка.
— Нянька для Мишеля? — небрежно бросила Мадлен и опять окинула меня взглядом.
— Гувернантка, — поправила я.
Понимая, что лучше уйти из кухни, я встала.
Мадлен же сделала ко мне два быстрых шага, и ее темные рыжие глаза сузились до щелочек. Она неучтиво схватила меня за подбородок пальцами и процедила:
— Как вы им ответили, госпожа Дарёна, заставили себя уважать! — с восхищением произнесла Эжени. — Я так не умею.
— Спасибо, Эжени. Ты очень хорошая. Если хочешь, мы можем подружиться.
— О, спасибо вам, мадемуазель. Знаете, я хотела вас предупредить. Будьте осторожнее с госпожой Мадлен. Она ведьма! Она может наслать на вас порчу или того хуже.
— Я ее не боюсь, — скептически ответила я.
Хуже того, чем, будучи сиротой, оказаться на улице в мороз, ничего нет. Именно так случилось со мной, когда монахини в девять лет выгнали меня из приюта, сказав, что я стала взрослой. Сжалился надо мной только мельник, у которого я сначала жила.
Мне приходилось выживать самой с раннего детства и уметь постоять за себя.
— Мадемуазель Мадлен — невеста герцога, она из благородных. Дочка графа. Скоро станет герцогиней де Моранси и нашей хозяйкой.
— И когда же свадьба? — спросила я, нахмурившись.
Эта темноволосая красотка уже нагло и высокомерно вела себя. А после свадьбы наверняка станет еще злее. И как мне выживать в этом замке? Ведь явно же невеста герцога с первого взгляда невзлюбила меня.
— Через месяц свадьба, — ответила Эжени.
Мы с девушкой стояли в темном коридоре и шептались, словно заговорщицы.
— Я сирота, — поведала мне Эжени. — Герцог сжалился надо мной пять лет назад, взял к себе. Теперь я здесь служанка. Хотя все и говорят, что он злой и жестокий, мне кажется, господин Филипп не такой. В нем есть что-то хорошее. Иначе бы он не подобрал меня на улице тогда. А еще и Барбаре запретил меня обижать.
— Как интересно, — хмыкнула я.
Ее история походила на мою. Только с той разницей, что меня подобрал мельник.
— Мадемуазель! — раздался за нами неприятный голос.
Мы вздрогнули и быстро обернулись. Около нас стоял дворецкий Франсуа.
— Да? — спросила я.
— Его сиятельство требует вас в свой кабинет. Сказал, как только поедите, немедленно прийти к нему.
— Хорошо. Куда идти, Франсуа?
— Я провожу вас. Следуйте за мной.
Дворецкий важно пошел впереди, освещая путь канделябром в руке.
Когда я вошла в кабинет, герцог сидел в кресле, курил сигару. Надымил так, что не продохнуть.
Дворецкий закрыл за мной дверь и испарился. Я осторожно прошла в кабинет и невольно пробежалась взглядом по герцогу.
Тут было светлее, чем в коридоре или в карете. Потому мне удалось рассмотреть его лучше. В трактире я совсем не запомнила его, как и обычно не запоминала лиц многочисленных клиентов. В карете тоже было темно. Я лишь помнила очертания его фигуры: высокой, атлетически сложенной и энергичной.
Сейчас же я видела перед собой довольно молодого мужчину лет тридцати, с правильными чертами лица, гордым профилем и чуть загорелым лицом, с черными как смоль волосами. Он был даже красив. Но нервная мимика, недовольно поджатые губы и темные круги под глазами портили его лицо, делая его похожим на злого, жестокого магистра.
Взгляд его был мрачен и тяжел. Когда он снова оглядел меня, затянувшись сигарой, я немного задрожала. Даже потянула юбку вниз, думая, что она задралась.
— Тебя накормили? — строго спросил герцог де Моранси.
— Да, спасибо.
Он снова выпустил едкий дым от сигары.
— Тебя надо переодеть. Выглядишь как нищенка с помойки.
— Я такая и есть, — ответила я, пожав плечами.
— Ты знаешь этикет? — задал он следующий вопрос.
— Немного.
— Что именно?
— Знаю, какой вилкой есть рыбу. И как правильно отказать в танце кавалеру. А еще я умею падать в обморок, как и положено дамам.
Он был так напыщен и холоден, что мне хотелось его как-то расшевелить, потому и пошутила.
Я инстинктивно чувствовала, что он не такой строгий, каким хотел показаться сейчас. Словно ото всех пытался закрыться маской жестокого властного герцога де Моранси. Но на самом деле под этой непробиваемой броней скрывался несчастный человек. Печальные глаза выдавали его. Потому эта роль напыщенного герцога сейчас меня немного обескураживала. Отчего он не хотел быть самим собой и показаться таким, какой есть на самом деле?
— Ты что, смеешься надо мной, девчонка? — спросил он грубо, приподнимая бровь.
— Почему же? Думаю, это все мне пригодится для роли вашей жены.
— Не жены, а матери моего сына. Это разные вещи.
— Да, понимаю. Жена согревает ночью, супруга занимается детьми.
Мой ответ вызвал на его лице ехидную ухмылку.
— Ты еще и языкастая. И как ты дожила до своих лет, будучи рабыней и с таким непокорным нравом?
— Меня часто били, — вздохнула я.
— Но ты не сломалась, как я вижу. Это весьма впечатляет. Не переживай, в этом доме тебя не тронут.
Филипп де Моранси
Я мрачно думал о том, зачем я притащил ее свой замок? Нищая языкастая пигалица.
Мишелю она не понравится, это точно. Мне она уже не нравилась. Она была полной противоположностью Лауры, и нравом, и манерами. Никакого такта и выдержки.
Спорит со мной, пререкается, еще и смотрит прямо в лицо, не смущаясь. Эта Дарёна крайне непосредственна и проста. Читается как открытая книга.
Но тут я понял, что она просто слишком наивная и чистая девушка, без всякого притворства. Что думала, то и говорила. Как искренний ребенок. Ну как можно было прожить с такими качествами в нашем суровом жестоком мире? Мне не понять.
И еще она совершенно не боялась меня. Вот от слова совсем.
Хотя я знал, что меня опасались не только все слуги и ближайшие соседи, даже сам король говорил со мной чересчур вежливо. Боялся, видимо, моей магии и драконьего облика, который я принимал по ночам.
Эта же девушка совершенно не опасалась. И это было поразительно.
— Ты совсем не боишься меня? — озвучил я свои мысли, снова затягиваясь сигарой.
— Почему я должна? Вы пока не сделали мне ничего плохого. Наоборот, накормили, теперь отдаете платья жены. Мне пока здесь все нравится, и вы тоже, — сказала она и даже мило улыбнулась.
Улыбка украсила ее тонкое миловидное лицо, и я отчего-то, как глупец, залип на ее губах. Она стояла от меня всего в трех шагах. Я чувствовал, что хочу рассмотреть ее поближе. Какого цвета у нее глаза? Какие-то светлые.
Резкая невыносимая боль в ногах заставила меня опомниться.
Я мотнул головой. Какого рожна я глазею на эту нищую рабыню? Она мне не ровня! Пусть знает свое место, еще улыбаться мне вздумала! Тут же разозлился на себя. Естественно, решил сразу поставить ее на место.
— Не привыкай! — процедил я. — Ты здесь ненадолго. На месяц, не более. И то если Мишель признает в тебе мать. Если нет — завтра же выставлю вон из своего дома.
Она нахмурилась, и улыбка исчезла с ее лица.
— Я поняла, мессир. Так я могу взять Эжени в помощь вместо Марты?
Вот упрямица, так и жаждет, чтобы я уступил ей. Но я не хотел уступать. И что ей далась эта Эжени? Неужели с остальными слугами уже успела поссориться?
— Так и быть, пусть Эжени, — все же согласился я, не понимая, зачем это делаю. — Ступай и жди за дверью, я позову ее.
Однако внутренне недовольство из-за уступки разъедало. Я разозлился на себя. Никогда такого не было, чтобы я менял свое решение изначально имея другое. От возмущения своим глупым поступком, у меня даже сперло в горле.
И тут же ощутил, что начинается новый приступ. Быстро отложил сигару, желая, чтобы эта девица поскорее вышла, не хотел, чтобы она видела очередной мой приступ. Это было унизительно.
Она же, как назло, еле ползла к выходу.
Я поднялся на ноги и в следующий миг сильно закашлялся. Вытянул кружевной платок из кармана.
— Вам опять плохо? — спросила она и ту же обернулась.
Это было невыносимо! Еще не хватало ее жалости! Я суровый властный дракон, гроза всего королевства, выносливый и сильный физически.
«Когда-то был», — с прискорбием подумал я.
Но все равно не позволю себя жалеть!
Она уже была рядом, участливо смотрела на меня.
Я все кашлял, злясь на себя, на нее, оттого что она не ушла и видит мою немощь, и на болезнь, которая не отпускала мое тело, разрушая его.
Когда герцог вдруг закашлялся, я напряглась и остановилась. Опять этот удушливый хриплый кашель. Де Моранси, который еще миг назад казался таким суровым и высокомерным, теперь как-то весь сжался. Его широкие плечи сгорбились, он не мог прокашляться, прикрываясь рукой.
Я заметила кувшин с водой на столе. Быстро подошла к нему, наполнила фужер и протянула его мужчине.
— Выпейте, это остановит ваш кашель, — велела я.
Он как-то мрачно взглянул на меня и тут же вцепился в фужер и начал жадно пить. Действительно ему стало легче. На последних глотках он кашлянул еще раз, и все прошло. Он пару раз глубоко вздохнул.
— Вы бы не курили так много, это вредно, — сказала я, принимая из его рук пустой фужер и отмечая, что мужчина выше меня на целую голову. — А то так кашляете, что даже страшно.
— Что ты знаешь, девчонка?! Я курю, чтобы хоть немного заглушить боль! — возмутился он и тут же расправил плечи. И я отметила его мощную фигуру и широкую шею с железным подбородком.
— Боль в ногах? — ляпнула я, именно это отчего-то показалось мне верным ответом.
— Откуда ты знаешь про то? — прорычал он грозно, и его поза стала угрожающей. — Я не намерен говорить об этом с тобой. Еще с прислугой не обсуждал такое.
Он пронзил меня мрачным взглядом зеленых глаз, словно хотел напугать. Но меня отчего-то это не тронуло. Я ощущала, что внутри герцог совсем не такой грозный, каким хотел показаться сейчас. К тому же я воспринимала его как больного человека, который злится, оттого что очень плохо себя чувствует.
Филипп де Моранси
Мне показалось, что она говорила искренне, и в ее голосе не было жалости, а только участие и сострадание. Она даже смотрела на меня как-то по-дружески. Я был поражен ее реакцией. Она первая за последнее время, кто не считал меня жалим, когда я кашлял, а пытался помочь.
Я даже растерялся. И отчего-то растрогался.
Опять разозлился на себя. Еще немного, и расскажу ей обо всех своих бедах.
Да, Филипп, докатился ты.
Грозный и устрашающий герцог де Моранси говорит по душам с прислугой. Но сейчас она не была похожа на эту самую прислугу, а больше походила на друга, который искренне хотел помочь излечить меня.
Пахло от нее чем-то нежным, цветочным ароматом. Мои ноздри жадно раздулись, когда я вдыхал ее едва уловимый сладковатый запах.
А они были бледно-голубыми. Ее глаза. Как цвет морозного неба зимой. Я как раз разглядел их в этот миг. Она по-доброму смотрела на меня.
Просто ужас! По-доброму! А должна была со страхом или уж на крайний случай со смиренным почтением, как на своего господина. Ну что за непонятная девчонка?
— Не твое дело, — грубо ответил я, чтобы уже отделаться от нее. Ее близость вызвала у меня странные реакции. — Ступай и жди за дверью.
В тот вечер герцога я больше не видела. Эжени с радостью согласилась показать мне хозяйственные помещения на первом этаже и баню. Оставила меня там мыться. Даже дала чистое полотенце. Вещей у меня было всего ничего, маленький узелок.
После бани Эжени проводила меня в мою комнату. Спальня оказалась маленькой, но очень уютной. И такой чудесной. В нежных голубых тонах, с расшитыми гобеленами на стенах.
Именно здесь мы с Эжени расстались до завтра. Было уже за полночь. И, естественно, никаких платьев герцогини мы не успели посмотреть. Решили сделать это завтра поутру, до завтрака.
Я прикрыла дверь своей комнаты и прошла внутрь. Большое окно с синими портьерами, кресло, стол и мягкая постель казались такими красивыми. У меня никогда не было своей комнаты. В аббатстве я спала на кровати с другой такой же сиротой, в общей комнате, а у трактирщика вообще на лавке за печкой в кухне.
Сейчас же, оказавшись одна в этой спаленке, я ощутила, что у меня наконец-то появилось какое-то подобие дома. Хотя бы временного. Возможно, скоро я должна буду отсюда уйти, как сказал де Моранси, но все же на краткий миг я могла почувствовать себя человеком. Свободным и заслуживающим хоть какого-то уважения.
Я тихонько присела на удобную кровать, на которой даже было белье и светлое покрывало, и вдохнула аромат комнаты. Она мне очень нравилась.
Смотрела на падающие снежинки за большим окном и ощущала себя совершенно счастливой в этот миг. Я была сыта, чиста после бани, сидела на мягкой постели в своей собственной комнате!
Нет, господин герцог был слишком щедр ко мне! И почему люди говорили, что он жесток и у него нет сердца? Явно это была ложь. Он совсем не такой.
Конечно, высокомерный, вспыльчивый, даже вредный. Но уж точно не жестокий. Трактирщик был жестоким, это да, не брезговал отвесить мне оплеуху, как и его толстая женушка, если я провинилась в чем-то.
Поправив уголья в небольшом камине, чтобы они не погасли, я решила ложиться спать. Завтра предстоял важный ответственный день. Надо было подружиться с маленьким Мишелем и сыграть его матушку. И я уже знала, как себя вести.
Раздевшись до рубашки, я улеглась в прохладную чистую постель. Прикрывшись теплым одеялом, долго смотрела в потолок, лежа в темноте. Почти не верила в свое счастье.
Как же мне повезло, что этот герцог заехал к нам в трактир и увидел меня. Нет. Это определенно случилось не просто так. Я искренне верила в это.
Пожелав спокойной ночи своему ангелу-хранителю, я прикрыла глаза и мгновенно уснула.
Проснулась я внезапно, от чьего-то крика. Такой испуганный и несчастный вопль, от которого сжималось все нутро.
Резко распахнула глаза. Была глубокая ночь и темень. Лишь бледный лунный свет проникал в комнату.
Кричала женщина или ребенок, спросонья не разобрала.
Снова раздался тот же рвущий сердце звук.
Я быстро села на кровати, сунула ноги в свои дырявые ботиночки и подбежала к двери. Распахнула ее. Выглянула в коридор. Снова все было тихо.
Мне показалось, что крик слышался со стороны ближайших от меня спален.
Я быстро последовала по мрачному коридору, даже забыв захватить свечу. Однако падающий свет луны достаточно освещал пространство. Через минуту я добралась до конца коридора.
Громкий истеричный вопль раздался снова и тут уже перешел в плач. Я точно поняла, откуда он доносится. Стремительно подошла к нужной двери и чуть приоткрыла ее.
Замерев на пороге темной огромной спальни, я окинула взглядом комнату. Едва различила большую кровать с балдахином, шкафы, потухший камин, еще какую-то мебель.
И тут снова раздался несчастный голосок, полный страдания:
Тут же сбоку послышался громкий шорох, я невольно взглянула в сторону окон. Увидела, как занавесь и тюль чуть приподнялись и опустились. Я нахмурилась. Там кто-то был?
Но тут же снова обернулась к мальчику и медленно подошла к кровати.
— Мишель, что случилась? — спросила я, прекрасно поняв, кто передо мной.
Естественно, в такой большой спальне с четырьмя окнами не мог спать никто, кроме сына герцога, да и возраст сходился.
— Матушка, это правда вы?
Видя, что мальчик чуть успокоился, я улыбнулась и тихо ответила:
— Я, Мишель...
.
.
.
Не знаю, какой глупый порыв заставил меня так ответить. Я приблизилась к изголовью кровати, понимая, что мое присутствие успокаивало малыша. Он перестал плакать и говорил без страха в голосе.
В этот миг я боялась одного, что сейчас он разглядит, что я не его мать, и снова заплачет. А мне не хотелось пугать его.
— Матушка, вы вернулись? — спросил малыш и даже привстал на локтях.
— Да, дорогой. Я уезжала, а теперь вернулась, — ответила я, склоняясь к нему.
Он вдруг протянул ко мне тонкую ручонку. Даже в темноте было видно, как его большие глаза на тонком лице радостно загорелись. Я прекрасно поняла, что он хочет. Присела рядом с ним на широкую постель, взяла его ладошку в свою.
— Вы живая, матушка, а Мадлен и Марта говорили, что вы умерли! — выпалил мальчик. И тут же обнял меня, обхватив мою талию ручками.
— Нет, я жива, Мишель. И вернулась к тебе, — ответила я, гладя его по спутанным русым волосам.
Вдруг раздался какой-то странный шум. Приглушенный и едва слышимый. Мишель резко повернулся в сторону окна. Как-то напряженно посмотрел туда и сказал:
— Вы прогнали его, матушка! Благодарю вас!
— Кого? — не поняла я, приподнимая мальчика и прижимая его к своей груди.
Слава Богу пока он не заметил подмены и вроде совсем успокоился. Даже слезы высохли на его глазах.
— Чудовище! Оно хочет меня сожрать, — дрогнувшим голосом произнес Мишель.
— Что ты такое говоришь, милый?!
— Оно там было, у окна. Оно приходит ко мне! А я так боюсь его!
Теперь было понятно, отчего Мишель так кричал и плакал. Ему, видимо, приснился страшный сон, кошмар. Но, может, у окна действительно кто-то был? Когда я вошла в спальню мальчика, на миг мне показалось, что я увидела какую-то тень.
— Погоди-ка, — сказала я, мягко высвобождаясь из плена детских ручонок.
Стремительно подошла окну. Быстро отодвинула качающуюся занавесь и увидела чуть приоткрытое окно. Стекло было до пола, полностью открывая взору заснеженный балкон. Выглянула наружу в приоткрытую створку. Никого не было видно. Я поняла, что ветер распахнул окна и потому занавесь шевелилась, испугав Мишеля.
Неудивительно, что ему снились кошмары. Такая огромная спальня, а он такой маленький.
Я не понимала, почему он спит один? Почему с ним не оставили няню или кого из прислуги. Чтобы ему не было так страшно. Или, на крайней мере, зажгли бы свечу у кровати.
И только тут я увидела, что стою босая. До этого выбежала из своей комнаты на крик Мишеля, даже не заметив, что не надела ботиночки.
Быстро закрыв створку окна, я задернула занавесь и вернулась к мальчику. Зажгла свечу, стоявшую на его тумбочке у кровати.
— Это всего лишь ветер, Мишель, — объяснила я, снова присаживаясь на кровать. — Он распахнул окно и трепал занавесь. Там нет никакого чудовища.
— Оно было! Оно приходит ко мне, матушка. Я не вру. Никто не верит мне. И ты тоже? — добавил он нервно, и его глаза опять увлажнились.
При свете я смогла рассмотреть его лучше. Изможденное бледное лицо с черными кругами под глазами. Худенькая фигурка и тощие руки. Губы его были обкусаны и тонки.
Я видела, что он вот-вот опять заплачет.
— Ты что, Мишель? — Я погладила его по голове. — Я верю тебе.
— Правда?
— Да. Но сейчас все уже хорошо, чудовище ушло, ты не должен бояться.
— Оно придет снова, она всегда приходит, — со страхом заявил Мишель.
— Не придет. Обещаю. Если хочешь, я посижу с тобой.
— Да, матушка, хочу, чтобы вы остались. С вами не страшно.
Я прилегла с мальчиком рядом, обняла его, и он прижался ко мне. Начала гладить его по голове, успокаивая.
На удивление, проснулась я рано, едва забрезжило зимнее утреннее солнце.
Быстро заправив постель, я умылась из кувшина с водой, который приготовили накануне чьи-то заботливые руки. Решила спуститься вниз. Найти Эжени. Надо было исполнять приказ герцога, найти что-то из приличной одежды покойной герцогини. А еще очень хотелось есть. Хотя вчера я плотно поужинала наваристым супом.
Заплетя две толстые косы, я снова облачилась в свою серенькую заштопанную блузку и темную юбку в пол. Заправила за ухо непослушный локон, отметила, что за окном уже почти рассвело. Было восемь.
Выйдя из своей комнаты, я опять вспомнила о маленьком Мишеле, уже не первый раз за утро. Решила проверить, всё ли с ним в порядке. Поспешила к его спальне.
Когда я осторожно вошла, стараясь не разбудить мальчика, он отчего-то не спал. Лежал тихо и смотрел в потолок. Свеча уже догорала, но еще хорошо освещала утреннюю сумрачную комнату, в которую едва пробивались холодные солнечные лучи.
Я поняла, что Мишель все же поспал и кошмары ему не снились, раз я больше не слышала плача. Я специально оставила свою дверь приоткрытой, чтобы, если что, услышать его.
— Все хорошо, Мишель? Ты уже проснулся? — спросила я, входя и улыбаясь мальчику.
— Матушка! — тут же встрепенулся он и обернулся ко мне. — Я думал, вы мне приснились ночью. А вы правда вернулись, и вы живы!
— Да, милый. Это я.
Он довольно закивал и попытался приподняться. Я быстро помогла ему, подложив под спину большую подушку.
Сейчас, при дневном свете, я смогла лучше рассмотреть его. Де Моранси говорил, что Мишель смертельно болен. И, похоже, это правда. Лицо мальчика было так бедно, что казалось синеватым и неживым. Болезненные воспаленные глаза с черными кругами, пересохшие губы, невозможно тонкие руки. Грязные волосы его были спутаны и выглядели светлой паклей.
Это удивило меня. Пусть маленький герцог болен, но кто мешал его вымыть и причесать? Куча слуг, по крайней мере, на кухне их шестеро, а за малышом никто не ухаживает. Очень странно.
— Давай я помогу тебе умыться, Мишель? — предложила я, положив руку ему на плечо и ласково погладив.
— Нет.
— Почему? Уже утро, надо вставать, идти завтракать.
— Не хочу есть. И вставать тоже не буду! — нервно вскричал мальчик.
— Но как же? — опечалилась я. — Давай хотя бы умоемся. Я могу отнести тебя к кувшину с водой.
— Нет! Не буду!
— Пожалуйста, Мишель. Надо встать.
Я попыталась стянуть с него одеяло, но он вцепился в него тонкими пальцами и замотал головой.
— Нет! — захныкал он тонким голоском, и на его глаза навернулись слезы.
Опешив, я тут же отпустила одеяло, видя, что он вот-вот расплачется. Никак не ожидала подобной реакции на простую просьбу. Я сознавала, что сказала что-то не то. Но хоть убей не понимала что. Быстро присев на кровать, я погладила Мишеля по голове.
— Ты хочешь еще поспать?
— Неа... — сквозь слезы промычал мальчик. — Матушка, не заставляйте меня вставать.
— Хорошо, Мишель, успокойся. — Я пыталась говорить с ним как можно ласковее. — Ты просто скажи мне, что ты хочешь?
— Не хочу вставать.
— Почему? Мы могли бы позавтракать, а потом пойти гулять. На улице так хорошо, солнышко вон светит.
— Нет. Если я встану, он убьет меня!
— Кто? — опешила я.
На минуту мне подумалось, что это герцог, что отец запрещает сыну вставать с постели, оттого что тот болен. Но свежий воздух точно нужен был даже больному. Да и здесь в спальне было душно и воняло какой-то гнилью. Требовалось все проветрить.
Мальчик тут же вперился в меня испуганным взором и выпалил:
— Чудовище! Оно сказало, что, если встану с постели, оно сожрет меня.
От слов мальчика у меня даже пробежали мурашки по коже.
— Глупости, Мишель. Нет никакого чудовища. Это был ветер ночью. Тебе просто приснился плохой сон.
— Есть! Ты не видала, а я вижу его! — возбужденно выкрикнул мальчик.
Я замолчала, нахмурилась. Все было так странно. И я очень хотела понять, галлюцинации это у малыша или кошмары.
Он снова расплакался. Какой болезненный и плаксивый малыш. Может, его мучали боли? Оттого он так вел себя? Надо быть с ним помягче.
Я чуть приобняла его, осторожно спросила:
— Мишель, у тебя болит что-то?
— Нет, матушка. Я боюсь этого чудовища. Оно сказало, что придет за мной и сожрет.
Он уткнулся лицом в мою грудь, всхлипывая.
— Мишель, ну ты что? Не переживай. Мы что-нибудь решим с этим твоим чудовищем. Прогоним его.
Его тело стало напряженным, и он поднял на меня свои ярко-зеленые глазенки.
— Прогоним?
— Обещаю, — заверила я мальчика. — Я не позволю какому-то чудовищу трогать тебя. Я прогоню его.
В какой-то момент дверь в спальню отворилась и вошла полная служанка, кажется, ее звали Марта.
— Завтрак для маленького господина, — произнесла она деловито, заходя в комнату.
За ней вплыла Мадлен в очередном вульгарном коричневом платье с глубоким декольте. Увидев меня рядом с Мишелем, темноволосая ведьма скорчила мину и процедила:
— А ты тоже здесь?! — И тут же обратилась к служанке: — Сюда поставь и ступай. Я сама накормлю герцога.
— Матушка, я не буду! — выпалил Мишель и уткнулся мне в грудь, обхватив ручками и как бы прячась.
— Зачем ты зажгла свечу? — спросила недовольно Мадлен, когда служанка быстро вышла. — Уже утро вообще-то! Тебя не учили экономить чужое добро?
— Забыла потушить. Свеча горела ночью, — объяснила я тут же и задула свечу. Я прекрасно знала, как дороги дрова и свечи в нашем королевстве. — Мишель боялся спать в темноте.
В этот момент Мадлен уже взяла тарелку с кашей и приблизилась к нам. От моего ответа у нее округлились глаза.
— Как спал со светом? Ты хочешь, чтобы мальчишка вырос трусливым и жалким? Он должен спать без света! Неужели господин герцог не объяснил тебе твои обязанности?
Я напряглась. Эта мерзкая дамочка, похоже, решила провалить все дело. Мишель вроде признал меня за мать. А эта со своим длинным языком. Неужели де Моранси до сих пор не рассказал ей обо мне и о том, какую роль я исполняю? Какие еще обязанности? Я вообще-то мама Мишеля.
И что это за жестокость такая? Мальчик боится спать в темноте, пусть спит с горящей свечой. Им что, свечки для него жалко? Я бы еще служанку с ним на диванчик положила, чтобы он не оставался на ночь один. Или уработались все, что за малышом присмотреть некому?
Я быстро встала.
— Мадлен, оставьте, пожалуйста, еду здесь. Я сама накормлю Мишеля.
— Да, корми, мне-то что! — вспылила она и с грохотом поставила на прикроватный столик миску.
Фыркнув и еще раз злобно оглядев нас с Мишелем, она вышла из спальни, хлопнув дверью.
Уф... какая же она мерзкая и злая. Кроме красоты, в ней нет ни одного положительного качества.
И как герцог может брать такую неприятную мадам в жены? Хотя нет. Она ему очень даже подходит. Он жестокой и холодный. Она злая и мерзкая. Отличная пара.
Когда она ушла, я даже облегченно вздохнула. Взяла в руки глубокую тарелку, в которой оказалась овсяная каша. Выглядела она вроде неплохо.
Я снова присела на кровать и сказала:
— Смотри, какая кашка, Мишель. Вкусная, наваристая.
— Не хочу! — замотал головой мальчик и уткнулся лицом в подушку. — Она гадкая!
— Почему же гадкая сразу? Давай ты попробуешь одну ложечку? Если не захочешь, не будешь есть, — уговаривала я.
Я сама поразилась всему этому. Да, зажрались эти герцоги. Каша им не по вкусу. Я бы за такую кашу в детстве все отдала. Но в аббатском приюте нас кормили тухлой морковью и серым хлебом, а у трактирщика тем, что осталось от клиентов.
Только то, что мальчик был очень болен, не давало мне в душе возмутиться его капризами. Ему надо было поесть хоть немного. Иначе сил не будет бороться с болезнью.
— Мишель, прошу, ради меня, одну ложку.
Он оторвался от подушки и долго смотрел на меня. Видимо, колебался. И все же открыл рот. Я быстро сунула ему половину ложки с кашей.
Он начал жевать и тут же судорожно сглотнул.
— Гадость! Гадость, я не буду!
— Ну какая гадость, что ты придумываешь? — возмутилась я. И, чтобы доказать, что он неправ, зачерпнула кашу ложкой и попробовала.
В следующий миг у меня сперло дыхание. А глаза округлились. Каша оказалась невозможно соленой, голимая соль, еще и перченая, горькая. Как можно было сделать кашу горькой? Да и соли немеряно. Туда что, всю солонку отправили?
Я даже закашлялась, а на моих глазах выступили слезы от перца и количества соли.
Вот почему малыш не ел кашу! Она была до жути противной! Такое невозможно есть!
Я быстро вскочила на ноги и налила воды в бокал. Подала Мишелю.
— Запей, Мишель. Она и вправду гадкая.
Мальчик с жадностью выпил воду, а я допила за ним.
В недоумении смотря на кашу, я не понимала, как могли хозяйскому сыну носить такой завтрак? Они что, нечаянно это сделали или специально? А если эта горечь была оттого, что она испортилась? Или вообще яд?
Ужас просто. Но зачем кому-то травить сына герцога? Мысли в голове смешались.
— Мишель, я на кухню, — сказала я быстро. — Сама приготовлю тебе что-нибудь вкусное. Что ты любишь?
— Не знаю, матушка, ничего не люблю.
— Скажи, Мишель, а тебе всегда приносят такую гадкую кашу?
— Да. Еще суп, в нем плавает что-то черное.
— Что?
— Я не вру, матушка. Он тоже гадкий.
Да что же это такое? Сына герцога кормят не понять чем, а никому и дела нет? Они что, тут все с ума походили? Интересно, де Моранси об этом знает?
Вернулась я в спальню Мишеля спустя час. С вкусными блинами и джемом, тарелками и приборами.
— Мишель, сейчас попробуешь блины, ты ел их когда-нибудь? — спросила я с порога. — Это точно вкуснее каши.
На удивление, мальчик кивнул, и я, поставив поднос на кровать перед ним, отрезала кусочек теплого блина и поднесла к его рту на вилке. Нахмурившись, Мишель начал жевать блин, и уже через миг закивал:
— Мне нравится, матушка.
— Прекрасно! — воскликнула я, снова отрезая кусочек и обмакивая его в джем, который до того попробовала на предмет горечи и соли.
Сейчас меня утешал тот факт, что после пробы пересоленой гадкой каши у меня не заболел живот и не стало дурно, как и Мишелю. Значит, яда там не было.
В этот момент в спальню пришла Эжени с другим подносом в руках.
— Барбара велела принести еще это, мадемуазель, — заявила девушка и подошла к нам.
На ее подносе красовались чашки, пузатый чайничек, сахарница и сметана.
— Еще кусочек блина, Мишель? — спросила я
— Да, матушка, ещё. Так вкусно, — закивал он, открывая рот.
— Может, попробуешь есть сам?
Все же мальчику надо было двигаться, не дело постоянно лежать, словно он инвалид какой-то. Я видела, что он вполне нормально передвигал руками и туловищем. И если бы у него действительно что-то болело, он бы уже заплакал.
— Да, я сам, — согласился Мишель.
Я поставила поднос на ножках. Он взял вилку. И начал тыкать в блин вилкой. У него плохо получалось, а когда он взялся за нож, тот и вовсе упал на кровать. Мишель расстроился и испуганно взглянул на меня. Неужели подумал, что я буду ругать? Но сейчас уроки по этикету были не к месту. Потому я улыбнулась и, свернув его блин в трубочку, предложила:
— Мишель, можешь есть блины руками. И макай в джем или сметанку, так вкуснее будет.
Он тут же отложил вилку и начал есть, как я сказала. Жадно засовывая в рот блинчик.
— Эжени, тоже попробуй, — предложила я маленькой служанке другой блинок, так же свернув его в трубочку и протягивая ей.
— Какие вкусные блины! — воскликнула Эжени, прожевав первый кусок. — Барбара лопнет от злости, если узнает, что вы готовите лучше нее, Дарёна. Она этого не любит.
— Тогда ты не рассказывай ей об этом, пожалуйста, — попросила я, еще врага в лице кухарки мне не хватало.
— Ладно, это будет для нее сюрпризом.
Эжени звонко рассмеялась, и я вместе с ней. Мишель тоже заулыбался, кусая очередной блин и уже макая его в сметану.
— Вот ты где! — неожиданно раздался грозный мужской голос. На пороге спальни застыла высокая фигура герцога де Моранси. Его мрачный взор вперился в меня. — Уже битый час ищу тебя по замку. Разве дворецкий не велел тебе прийти ко мне в кабинет?
Он медленно прошел в комнату, как и вчера, тяжело опираясь на трость. Темным взглядом окинул Эжени, сына и снова меня.
— Простите, но я не видела Франсуа, — ответила я, ставя свою тарелку на поднос и вытирая руки о тканевую салфетку.
Я встала, обернулась к герцогу.
— Батюшка, это же мама! — воскликнула вдруг Мишель. — Ты разве не видишь? Она вернулась.
— Вижу, — мрачно заявил де Моранси. — Мишель, лекарь велел тебе лежать в тишине, а ты болтаешь со слугами. Ты хочешь, чтобы тебе стало хуже?
— Но у меня ничего не болит сегодня, батюшка, — ответил мальчик.
— Тогда ты можешь встать с постели? — задал вопрос герцог.
— Нет, — замотал головой малыш и, быстро отодвинув поднос с едой, снова улегся на кровать.
Я смотрела на это все и ничего не понимала. Только что Мишель был такой веселый, довольный. У него радостно горели глаза, и он даже улыбался. А едва отец вошел в комнату, то он тут же снова стал болезненным и несчастным.
— Так-то лучше, — кивнул де Моранси и приказал: — Эжени, убери здесь все. Открой занавесь и растопи камин, тут сыро.
— Слушаюсь, мессир, — присела служанка в поклоне.
— А ты, пойдем со мной, — недовольно бросил герцог в мою сторону.
Он направился к двери, тяжело опираясь на трость. Но его спина оставалась прямой, а осанка величавой. Я улыбнулась Мишелю и шепнула ему:
— Не скучай, я скоро приду.
Я вышла за дверь, прикрыв створку.
И тут же некая сила дернула меня и придавила к стене. Жесткая рука герцога стиснула мое плечо, удерживая, а мужчина навис надо мной. Я даже испуганно вскрикнула.
— Ты испытываешь мое терпение, девчонка! — процедил герцог мне в лицо, опаляя горячим дыханием.
Его рука неумолимо давила на мое плечо. Может, он и болен, но силищи у него было немеряно. Я захлопала глазами, видя его гнев, которого минуту назад не было. В комнате Мишеля он даже голоса не повысил, видимо, боялся, что сын испугается его рычания. Потому и выволок меня в коридор, чтобы высказать свое недовольство здесь. Все же какая выдержка у этого магистра. В комнате я даже не заметила, что он взбешен.
Поцелуй герцога был так внезапен, что я даже замерла. Почти не веря, что все это происходит на самом деле. Но не успела почувствовать вкус его горячих губ и понять, нравится мне это или нет, как де Моранси резко отстранился и чуть выпрямился. Однако не отодвинулся, а так и прижимал меня своей широкой грудью к стене, его ладонь все еще властно сжимала мое плечо, чтобы я не улизнула.
— Я рад, что Мишель признал в тебе мать. Это уже полдела, — заявил он глухо, не спуская горящего взора с моего лица.
— Да... — прошептала я смущенно, чувствуя, как от близости герцога и его поцелуя у меня яростно горят щеки. — Вы бы не могли отпустить меня, мессир?
— Боишься за свою честь? — оскалился он как-то насмешливо. Однако убрал руки и тут же отпрянул от меня, отошел на шаг. Я же облегченно выдохнула, совершенно растерявшись и не понимая, что происходит. — Поверь, мне не нужна твоя честь, Дарёна.
Сказал он это как-то неуверенно и тихо.
Я же нахмурилась. Неужели? А зачем тогда целовал меня сейчас? Что-то опять не сходилось в поступках этого мрачного герцога.
В эту минуту я поняла, что он живой человек, а не какой-то злобный ледяной монстр, каким его считали в королевстве, как и всех магистров ордена Звезды. Ведь губы герцога были теплыми и упругими, а руки сильными и в то же время нежными, когда он прижимал меня к себе во время поцелуя. И все это я прекрасно осознала сейчас.
Де Моранси медленно отошел от меня и поднял с пола трость. Я отметила, что его взгляд потеплел и стал не таким угрожающим и колючим, как еще минуту назад, до поцелуя.
Эта ситуация слишком напрягала нас обоих, потому я быстро сказала:
— Я как раз собиралась идти в комнату вашей жены, чтобы подобрать платья.
— Забудь об этом.
— В смысле? Вы же вчера велели...
— Ты ниже Лауры и худее ее. Вряд ли тебе подойдут ее наряды. А перешивать нет времени. Мишель должен видеть тебя уже сегодня в подобающем виде.
— Но как же тогда быть?
— Сейчас поедешь с Оливье в город. К мадам Жоржетте. У нее модный салон в центре. Там у меня открыт кредит. Подберешь себе пару-тройку платьев. Поняла меня?
— Я в модный салон? — Я окончательно опешила.
Он что, говорил это серьезно? Не шутил?
— Да. Выберешь себе что-то пристойное и достойное звания герцогини, матери моего сына. Ты говорила, что разбираешься в этикете и моде. Справишься?
Хотя про моду я ничего не говорила, но решила этого не озвучивать. Наверняка мадам из модного салона поможет мне подобрать нужные платья.
— Справлюсь, — уверенно кивнула я.
Я же не дура отказываться от новых нарядов за счет герцога. Ну, привык он сорить деньгами, тратя на рабынь, это его блажь. Я-то что?
— Потом эти платья останутся тебе, — добавил твердо де Моранси.
— Спасибо. А сколько мне взять нарядов, ваше сиятельство? И за какую цену?
Все же наглеть совсем не хотелось, еще разозлится.
— Я отпишу мадам Жоржетте, что именно надо. Она поможет. Цена неважна. Я потом все оплачу. Главное, ты должна съездить и вернуться как можно быстрее.
— Поняла.
— Придешь и покажешься мне.
— Хорошо, — кивнула я. — Могу я взять с собой Эжени? Она поможет мне выбрать платья.
— Э-э-э... Опять эта Эжени? — нахмурился герцог, но тут же согласился: — Ладно, бери. Только побыстрее отправляйся, чтобы Мишель не оставался надолго один.
— Слушаюсь, ваше сиятельство, — ответила я, снова улыбнувшись, и побежала в комнату Мишеля за Эжени.
Она как раз выходила оттуда с подносом и грязными тарелками.
Филипп де Моранси
Когда девушки унеслись по коридору в сторону лестницы, я даже облегченно выдохнул.
Похоже, я совсем рехнулся.
Целую какую-то служанку вот так, ни с того ни с сего в коридоре, словно зеленый юнец!
Такого со мной никогда не было. Чтобы мои чувства взяли верх над разумом. Но в тот момент эта девчонка так взбесила меня, говорила со мной совершенно без страха и почтения. Подтрунивала и шутила! Где это видано? Я был так зол, что жаждал наказать ее. Показать, где ее место!
И в тот миг не придумал ничего лучшего, чем поцеловать ее.
Не пороть же ее в самом деле и не в темницу сажать.
Я хоть и казался окружающим жестоким чудовищем, но истязать женщин точно было мне не по душе.
Не знаю, что на меня нашло, но в тот момент я поцеловал ее. Отчего-то очень хотелось это сделать. Действительно, ее губы оказались сладкими и сочными, как я и предполагал, а ее цветочный едва уловимый запах окончательно опьянил. Еле заставил себя отпустить ее, и то только после ее просьбы.
Последние месяцы болезни и испытаний, жестоких переживаний за жизнь сына стали для меня тяжким бременем. Я почти не спал, постоянные боли разрушали мое тело и подорвали душевное спокойствие. Похоже, я уже был не в себе, почти не контролировал себя.
В ближайший городок Бритонь мы с Эжени ехали в карете герцога, с золотыми вензелями, словно две великосветские дамы. Немного ошарашенные и довольные. Глазели по сторонам на белоснежные поля и леса, пробегавшие за окном, и жмурилась от яркого солнца, так непохожего на зимнее. Даже боялись говорить друг с другом, опасались нарушить очарование этого сказочного морозного утра.
Бритонь располагалась гораздо ближе к замку герцога, чем Жиронди, где я жила до этого, и была гораздо многочисленнее и больше. Множество лавок от портняжных до бакалейных, трактиров и кофеен располагалось на центральной площади и широком примыкающем к ней проспекте. Город уже был весь украшен к Рождеству различными белыми гирляндами из ваты, зеленой лиственницей на окнах домов, яркими желто-красными венками — символами любви и семьи.
.

Кучер Оливье по приказу де Моранси привез нас к лавке мадам Жоржетты, находившейся на окраине площади. Мы с Эжени вышли из кареты, восхищенно оглядывая помпезный салон с яркой вывеской «Мода для дам», со стеклянными витринами и светлой черепицей на крыше. Нерешительно поднялись по ступеням. Оливье остался ждать нас у кареты.
Я боялась, что в модной лавке этой мадам на нас с Эжени будут смотреть высокомерно и презрительно. Но хозяйка салона приняла нас как дорогих клиенток. Она сама вышла к нам и быстро прочитала записку от герцога, которую я передала ей. Мадам тут же заискивающе улыбнулась.
— Так, милочка. Это вы Дарёна? — спросила мадам Жоржетта. Я кивнула и поздоровалась. Она же продолжала: — Замечательно. Герцог велел подобрать вам полный гардероб на зиму. Этим мы сейчас и займемся.
— Целый гардероб? — опешила я.
— Именно. Не переживайте, милочка, в моем салоне все есть. У меня как раз появились великолепные шелковые рубашки и модные шляпки из соседнего королевства. Есть и туфли, и зимние рединготы с мехом.
Я, конечно, немного знала о том, что дворянки на каждый зимний или летний сезон шили или покупали себе новый гардероб. Обычно он состоял из трех дюжин нарядов, шляпок и туфель, а также нижнего белья и других аксессуаров, которые были необходимы для полного облачения дамы.
— Да, — кивнула мадам и, прищурившись, снова оглядела меня. — Герцог де Моранси так и написал. Не волнуйтесь, он уведомил меня, что все оплатит. В моей лавке у него неограниченный кредит. Или что-то не так?
От пронзительного взора мадам мне стало не по себе. Показалось, что она думает, что я содержанка герцога или его любовница, раз он решил заказать мне эти многочисленные наряды. Но это было не так. Я была актрисой, играющей роль матери Мишеля, не более того. И, конечно, де Моранси не следовало писать ни о каком полном гардеробе. Это же безумные деньжищи. Я примерно представляла, сколько стоит одно платье в этом салоне. Они все были пошиты из дорогих заморских тканей: шелка, атласа или бархата, с кружевами и ручной вышивкой.
Но бездумно тратить деньги герцога я не хотела. Мне бы совесть не позволила это сделать, потому я сказала:
— Могу я попросить вас об одной услуге, мадам Жоржетта?
— Что такое?
— Мне нужно всего пять платьев, не более того. Из изысканной дорогой ткани, но довольно скромных, чтобы они были без сильно оголенных плеч и рук.
— Но как же? — удивилась мадам. — Сейчас в моде именно сильно открытые платья из просвечивающей ткани.
— Понимаю, — согласилась я, сразу же вспомнив вульгарные платья Мадлен, из декольте которых почти вываливалась грудь.
Еще не хватало, чтобы я расхаживала по дому в подобных нарядах. Я все-таки играю роль мамы Мишеля, а не любовницы герцога. Потому такие платья мне точно ни к месту.
— Но мне такое не подходит. Все же прошу вас, мадам, давайте подберем платья более закрытые и скромные. Я воспитывалась в монастыре, и излишние взгляды мне ни к чему.
— В монастыре? — удивленно воскликнула модистка. — Как странно… Но, наверное, сейчас модно брать в содержанки пуританок? Таких как вы?
Она спросила это так просто и обыденно, что я даже растерялась. Собственно, она озвучила мысли, которые были написаны на ее лице до этого.
Конечно, я хотела ее разуверить по поводу моего статуса содержанки при герцоге де Моранси, но передумала. Какая разница, что подумает обо мне эта мадам? Главное, что на самом деле я никакая не любовница. К тому же правду ей точно знать не следует, так что пусть пребывает в понятном ей заблуждении.
— Именно так, — кивнула я, улыбнувшись. — Пожалуйста, давайте уже начнем смотреть платья, а то у меня очень мало времени, мадам.
— Да-да, понимаю. Проходите в ту комнату, мадемуазель, и раздевайтесь. Сейчас Нати снимет с вас мерки, а я пока посмотрю, какие платья вам будут к лицу.
На обратном пути до замка мы с Эжени, довольные и немного уставшие от суеты в лавке модистки, всю дорогу болтали.
— Эжени, ты же наверняка знаешь, почему малышу Мишелю носят пересоленную гадкую еду? Знаешь? — задала я вопрос, когда мы уже покинули Бритонь и ехали мимо запорошенных снегом полей.
— Да.
— Это Мадлен? Так? — спросила я, отчего-то даже не сомневаясь в ответе маленькой служанки.
— Она, — кивнула медленно Эжени. — Она портит еду маленькому господину. А Барбара покрывает ее.
— Зачем?
— Не знаю, но мне кажется, что госпожа Мадлен настроена против мальчика. Она его ненавидит. Я не раз слышала, как эта ведьма говорила, что если бы Мишеля не было, она бы скорее завоевала сердце герцога.
— Как это связано? Мальчик и завоевание герцога? — не поняла я.
— Однажды я случайно услышала их разговор с Барбарой. Мадлен говорила, что, когда его сиятельство смотрит на сына, он вспоминает покойную жену. Оттого ее Мадлен не может никак полюбить.
— Глупость какая-то, — поморщилась я. — Если герцог не может ее любить, то мальчик тут совершенно ни при чем. Она что, не понимает этого? К тому же де Моранси собирается жениться на ней, значит она ему все же нравится.
— Но он не любит ее. Это все знают в замке, — твердо заявила Эжени. — Потому-то эта ведьма так злобствует.
— Тогда зачем герцог обручился на ней?
— Кто ж знает. Богатые все с причудами, — пожала плечами служанка. — А еще герцог и первую жену не любил, мадам Лауру. Так говорила старая няня Мишеля, мадам Попет. А еще няня говорила, что его сиятельство вообще никого не может любить. Он из тех людей, кому такое чувство неведомо.
— Возможно, это правда. Порой его взгляд просто жуткий, — согласилась я. — Эжени, но почему Барбара на стороне этой злодейки Мадлен? Почему не расскажет все герцогу о кознях его невесты? Неужели им не жалко Мишеля?
— Они все боятся Мадлен, она же настоящая темная ведьма. А еще Мадлен постоянно говорит, что тот, кто будет предан ей, не заразится от герцога. Она защитит темной аурой. Ну, от той неведомой болезни, от которой его сиятельство страдает. У него все кости болят и ноги не ходят. Лекари не могут понять, что с мессиром. Вот все и боятся и пляшут под дудку Мадлен.
— Хитра она, — вздохнула я. — Знаешь, Эжени, мне так хочется вывести ее на чистую воду. Чтобы герцог прозрел и увидел истинное злобное лицо своей невестушки. Чтобы она наконец перестала измываться над Мишелем.
— Мне тоже этого хочется, Дарёна. Но как это сделать?
— Пока не знаю.
Когда мы вошли в парадную, то, как назло, сразу же наткнулись на Мадлен. Она стояла у большой мраморной лестницы. Словно специально поджидала нас. Увидев невесту герцога, Эжени быстро извинилась и испуганно юркнула в боковой коридор, пролепетав, что у нее много дел.
Я же спокойно отдала слуге свой новый светло-серый редингот, шляпку и перчатки, купленные в салоне модам Жоржетты. Не прошло и минуты, как слуга «испарился» из парадной, когда Мадлен шикнула на него.
Ведьма уже оказалась около меня. Снова и снова проводя по мне взором, Мадлен как будто не верила, что я могу быть одета в красивое платье из синего бархата с белой отделкой.
— Разъезжаешь по модисткам? — с вызовом спросила она. — Смотри, как бы ненароком не свалиться с лестницы. Ночью так темно, ничего не видно.
Угроза не произвела на меня должного впечатления, потому я спокойно поинтересовалась:
— Разве его сиятельство не объяснил тебе, зачем я здесь?
— Объяснил. Только я не дура. К тому же мужчины так падки на хорошенькие юные мордашки.
— Я хорошенькая? Ты льстишь мне, Мадлен, — хмыкнула я, сладко ей улыбаясь.
Так хотелось позлить эту мерзкую девицу. Я ее точно не боялась.
Я прошла слишком жестокую школу жизни и умела защитить себя. Да, я была наивной и верила в чудеса и в людей до сих пор. Но все же при необходимости могла и постоять за себя.
После пьяных клиентов в трактире, где я прожила почти пять лет в качестве служанки, уже ничего не было страшно. Однажды мне даже пришлось разбить увесистый кувшин с элем о голову одного рыжего мужика, чтобы он отстал от меня. Тогда он насильно затащил меня в кладовку, когда я несла напиток в зал. Мне тогда повезло, и никто не видел этого. Охальник рухнул к моим ногам, а после ничего не помнил, так как был мертвецки пьян. Трактирщик так и не узнал об этом случае, иначе бы меня точно выпороли. Тогда мне было всего четырнадцать.
Так что угрозы грудастой Мадлен не испугали меня.
Темноволосая ведьма приблизилась ко мне вплотную и, подняв палец, больно ткнула им в мое плечо.
— Дерзишь, выскочка? Я тебе предупредила. Не стой у меня на пути. Увижу, что ты липнешь к герцогу — сама закопаю тебя в саду. Он мой, и всяких побирушек вроде тебя я не потерплю рядом с ним.
— Не надо повторять мне дважды. Я уже говорила. Герцог мне не нужен, я служу маленькому господину, — ответила я хмуро. — И да… пожалуйста, избавь Мишеля от своей компании, я сама буду заботиться о нем.
Филипп де Моранси
Платье невероятно шло ей. Голубого насыщенного цвета, оно было прямого фасона, с небольшим квадратным вырезом. Простое, но такое лаконичное, что ее изящная фигурка очень хорошо просматривалась. Я даже поразился, что у нее довольно высокая грудь, небольшая, но вполне аппетитная. Бедра, оказывается, тоже имелись, а тонкая талия подчеркивала их округлость и совершенную форму. Это платье точно было ей к лицу. Мне было приятно на нее смотреть.
Хотелось разглядеть поближе, потому я невольно приблизился к Дарёне и тихо сказал:
— Хорошее платье. Ты и правда разбираешься в моде.
— Я старалась, мессир.
— Надеюсь, остальные платья такие же?
— Да. Я взяла всего пять. Остальные мне ни к чему.
— Как всегда своевольничаешь? — нахмурился я, рассматривая ее голубые глаза и видя, как ее зрачки стали чуть уже. — Я же написал модистке…
— Полный гардероб, — перебила она меня порывисто. — Но к чему мне он? Мишель точно не поймет, что у меня всего пять нарядов, а не двадцать. Он еще мал. Главное, что теперь я еще больше стала походить не его матушку.
— Дарёна, прекращай обсуждать мои приказы. Мне это не нравится, — сказал я как можно строже, но получилась как-то мягко.
— Постараюсь, — кивнула она и быстро заправила за ухо светлый локон, который выпал из ее низкого хвоста.
Я проследил за ее движением и даже на миг замолчал, разглядывая ее. Мы стояли молча некоторое время.
В какой-то момент я испугался, что она заметит, что вызвала у меня интерес. А я не хотел, чтобы она это поняла. Потому решил нарушить молчание и прервать это невидимое очарование от ее близости. Я внимательно посмотрел на нее и сказал:
— Насчет того поцелуя утром…
Она вскинула на меня глаза, и ее взор смягчился. Я видел, что она хотела что-то сказать и уже приоткрыла рот, но явно не решилась.
— Его не должно было произойти, — заявил я твердо, изобразив безразличие. — Просто в тот момент ты напомнила мне покойную жену, нахлынули воспоминания. Так что не обольщайся, этого больше не повторится.
Сказав это, я даже облегченно выдохнул.
Хорошая отмазка, пусть так и думает. Надо же было ей как-то объяснить свои глупые поступки, которые я и сам был в не в силах понять. Но Лаура тут точно была ни при чем.
Я врал. И Дарёна не могла напомнить мне жену, потому что вовсе не походила на нее, от слова совсем, кроме черт лица и оттенка волос. Эта сиротка была полной противоположностью Лауры. Как ледяная прекрасная статуя и нежный ветерок, который обдувает и несет телу свежесть и тепло одновременно. Этим ветерком была Дарёна.
Девушка сейчас была как глоток свежего воздуха в нашей невыносимой жизни. Надеждой на то, что, возможно, Мишель проживет еще месяц или два. Ведь сын с таким воодушевлением и радостью говорил о матушке теперь. И это было самым главным.
— Как прикажете, ваше сиятельство, — тихо ответила она.
Дарёна стояла в опасной близости от меня, и я снова ощутил ее неповторимый нежный запах. Кончики моих пальцев задрожали. Словно пытаясь проникнуть в ее мысли и понять, о чем она думала в это миг, я упорно смотрел в ее голубые добрые глаза и чувствовал, что снова хочу поцеловать ее, как сегодня утром.
Ощутил, что еще миг, и точно сделаю это.
Испугавшись своих неконтролируемых желаний, я резко отпрянул от девушки. Отошел от нее на пару шагов. Повернулся к ней боком, чтобы не смотреть.
— Мне казалось… — Я прокашлялся, чтобы восстановить отчего-то охрипший голос. — Мне казалось, что это будет провальная затея с твоим воплощением в Лауру. Но сейчас я был у сына. Почти два часа мы говорили с ним. Он признал в тебе матушку и теперь очень ждет, когда ты вернешься из города. Так что пока можешь оставаться в моем замке и дальше играть роль его матери, у тебя отлично выходит.
— Я так рада, мессир! — закивала, улыбаясь, она. Я поразился ее детской непосредственной радости. Она, в сущности, была еще совсем ребенком. — Мишель замечательный добрый мальчик. Только вот очень напуган отчего-то, и еще его еда.
— А что с ней? — поднял я бровь, вновь посмотрев на девушку.
— Я бы могла сама готовить ему, мне это совсем не трудно.
— У нас есть кухарка.
— Но Мишелю не нравится, как она готовит. Сегодня утром я испекла блинчиков, и малыш с удовольствием поел. Ему ведь надо хорошо питаться, чтобы он поправился, и ещё…
— Его болезнь неизлечима, — перебил я ее раздраженно.
Вновь отвернулся к окну, заложив руки за спину, тяжко вздохнув.
Я отчетливо помнил тот страшный день и миг, когда лекарь сказал, что у малыша неизлечимая болезнь крови и он медленно умирает. Когда вирус полностью завладеет кровью, его не станет. Именно оттого у него потихоньку отказывали органы, сначала ноги, потом начали мучить головные боли и совершенно не было аппетита. Так сказал лекарь.
Но самое страшное, что к тому времени я потерял свой дар исцелять любые недуги, так как сам оказался сильно болен. Это стало для меня сильным ударом. Я не мог помочь своему единственному сыну и излечить его. А лекари были бессильны.
Я невольно обернулась. Снова окинула его взором. В отличие от утра, когда им владела злость, сейчас на лице герцога не было недовольства, и он как-то по-доброму смотрел на меня.
— Если все будет хорошо, я подарю тебе свободу за твою службу.
Услышав эти слова, я опешила.
Как свободу?! Настоящую свободу? Как у него, как у других людей? Я не ослышалась? Я даже на миг впала в стопор, думая, что мне примерещились слова герцога.
— Но, мессир, в нашем королевстве нет такого закона, чтобы рабыня могла получить свободу, — тихо пролепетала я.
И это было страшно. Потому что, даже накопив денег, я не могла выкупить свою свободу и стать вольной — ни за какие богатства. Я знала, что в некоторых далеких странах, где существовало рабство, есть такие законы, и бумага называлась грамотой свободы. Но в нашем жестоком королевстве такого не было. Потому я и удивилась словам герцога.
— Ты права, — согласился он, и его лицо стало снова строгим и хмурым. — Но я могу написать тебе бумагу о том, что ты, как моя рабыня, вольна передвигаться по всей территории королевства сама. Когда и куда тебе угодно, невзирая на мою волю. Ты сможешь уехать, куда захочешь, и делать то, что пожелаешь.
— О! Вот как, — произнесла я воодушевленно. Поняла, что герцог прекрасно знал все лазейки в законах королевства, и его предложение показалось мне очень заманчивой перспективой. Надежда на то, что жизнь скоро изменится в лучшую сторону, охватила меня. — Благодарю вас, ваше сиятельство, вы очень добры ко мне.
Мои последние слова явно понравились ему. Я заметила, как после слова «добры» его лицо стало меняться. Он разгладилось, а взгляд потеплел.
— Ступай, уже много времени, — сухо бросил он и тут же отвернулся от меня.
Я кивнула, снова направилась к двери. Но в следующий миг услышала, как герцог болезненно закашлялся. Только на миг я остановилась. Но решила, что надо немедленно идти на кухню и сделать всё побыстрее. Сварить Мишелю вкусный овощной супчик, а его отцу приготовить отвар из тех трав, которые я купила в лавке аптекаря. И всё это я смогу сделать параллельно. Я даже не сомневалась в своих силах.
Потому стремительно покинула кабинет герцога.
Естественно, не стала говорить де Моранси, что его драгоценная Мадлен и кухарка портят мальчику еду. Эти злыдни еще начнут мстить и наговорят про меня герцогу гадостей, а он выгонит меня из замка. С такими, как Мадлен и Барбара, надо было действовать осторожно, но, конечно, я не собиралась забывать их темные делишки. А намеревалась найти доказательства их козней и уже их предъявить герцогу.
Быстро сварив суп, я направилась в спальню к Мишелю. Как и сказал де Моранси, мальчик уже ждал меня. Едва я вошла с подносом, он радостно воскликнул:
— Мамочка! Я так сильно скучал без тебя. Даже сам снова расчесал волосы, посмотри.
— Какой ты молодец, Мишель, — улыбнулась я, ставя еду на стол.
Убрала с подноса большую супницу, предварительно налив в тарелку порцию для Мишеля, и так же оставила на столе «Сладкую фею». Так назывался прозрачный леденец на палочке в виде балерины. Чтобы отдать ему, после того как он съест суп.
Эту сладость для Мишеля купила на свои денежки Эжени. Она сказала, что хочет побаловать маленького герцога. В тот момент на рынке я даже растрогалась. Маленькая служанка покупала мальчику сладости, хотя и получала совсем мизерное жалование.
Однако я даже этого не могла. У рабынь не могло быть своих денег. Все им покупал хозяин. Но сейчас эти мысли не вызвали у меня огорчения. Ведь теперь в моем сердце теплилась надежда на то, что когда-нибудь я покину этот замок и стану почти свободной, как обещал герцог.
Когда Мишель поправится, я уеду отсюда и начну новую жизнь. Ведь я буду свободна, де Моранси обещал. И я верила его слову. Отчего-то знала, что он точно сдержит его. Такие, как он, не бросали слов на ветер и если что-то обещали, то выполняли. Или же не обещали вообще.
Как я и ожидала, Мишель с удовольствием проглотил тарелку супа и попросил добавки. Наливая ему еще из большой супницы, я пожалела только о том, что не приготовила мальчику второе блюдо. Но вечером я должна была обязательно исправиться.
Когда малыш наелся, я внимательно посмотрела на него и предложила:
— Сынок, ты так долго лежишь в постели, может, немного пройдемся с тобой по комнате?
— Мои ноги не ходят.
— Они болят сейчас?
— Нет, — замотал головой мальчик.
— Тогда давай я помогу тебе встать. Смотри, там на столе лежит леденцовая фея. Эжени купила ее тебе. Если хочешь ее взять, ты должен подойти к ней сам.
Мишель перевел взор на стол, и его глаза загорелись.
— Но я хочу леденец, матушка. Дай мне!
— Нет, милый. Ты должен взять его сам. Так сказала Эжени.
— Эжени плохая!
— Это не так. Давай я помогу тебе? — предложила я, наклоняясь и откидывая его одеяло.
Мальчик поджал губы и, как-то скуксившись, смотрел на меня. Я видела, что ему очень хочется леденец, но он все равно боялся вставать.
Мы дошли до стола, и мальчик быстро схватил леденец. Я помогла ему развернуть обертку, и Мишель жадно провел языком по гладкой поверхности:
— Как вкусно! Эжени такая добрая! — довольно сказал он.
— Вот сам и скажешь ей, Мишель, когда она придет, — улыбнулась я, потрепав мальчика по золотистым вихрам волос.
После почти полчаса мы с Мишелем ходили по комнате, и он был просто счастлив. Затем я усадила его за стол и вручила лист и перо с чернилами. Попросила исписать целую страницу первой буквой алфавита. Мишель сказал, что он знает целых десять букв и как они пишутся.
Он с радостью согласился и принялся за дело. Похоже, тупое лежание в постели ему опостылело.
Пообещав вернуться через час с какой-нибудь книжкой, чтобы почитать ему, я покинула спальню мальчика. Надеялась только на то, что в замке есть библиотека. Я умела читать и писать, этому меня научила жена пекаря, когда я жила с ними почти пять лет. Она была очень доброй и, наверное, единственная из бывших хозяев относилась ко мне хорошо. Конечно, не считая де Моранси теперь.
Правда, герцог, бывало, сердился, даже говорил со мной повышенным тоном, но я считала его очень добрым и справедливым в душе. Хотя он не хотел показать этого окружающим, я это знала точно.
Помня, что у меня всего час, я быстро побежала на кухню, проверить, настоялся ли отвар для герцога. В послеобеденный час все слуги уже разошлись по своим делам, потому на кухне была одна только Барбара. Кухарка в этот миг склонилась над кастрюлькой с моим отваром, подняв крышку, и принюхивалась. Услышав мои шаги, она торопливо закрыла отвар и обернулась ко мне.
Я подозрительно окинула ее взглядом и полезла в сервант за чашкой с блюдцем.
— Кому ты это сварила? — спросила Барбара меня, когда я начала переливать настойку из трав в фарфоровую чашку.
— Для маленького господина Мишеля, — соврала я. — Думаю, ему понравится этот чай.
— Он пахнет кислятиной, вряд ли, — нахмурилась Барбара.
— Барбара, хотела сказать, я буду пробовать чай, перед тем как давать мальчику. Надеюсь, ты ничего туда не насыпала? Соли там или перца.
— Вы что, обвиняете меня в чем-то, мадемуазель Орси?! — возмутилась она.
— Нет. Но я всегда могу доложить его сиятельству, что ты портишь еду Мишелю. Тогда посмотрим, долго ли ты продержишься на этой службе.
— Я только понюхала этот чай, госпожа! Хотела понять, из каких он трав, и все! Клянусь, я ничего плохого не делала!
— Вот и хорошо. Тогда герцогу ничего докладывать не буду, — сладко улыбнулась я.
Я надеялась только на то, что теперь она побоится дальше гадить. На это и был расчет.
Проворно выйдя из кухни с небольшим подносом, на котором красовалась чашка с отваром, я наткнулась в коридоре на дворецкого и спросила его:
— Господин герцог уже пообедал?
— Да. С мадемуазель Мадлен в зимней столовой. Сейчас его сиятельство прошел в свою спальню. Один, — добавил дворецкий, сделав это важное уточнение.
— Спасибо, Франсуа, — поблагодарила я, поспешив к лестнице.
Вот, что значит умные слуги. Сразу сказал мне, что герцог один и я вполне могу к нему подняться.
Когда я подошла к двери, постучалась два раза. Мне не ответили. Я осторожно заглянула в спальню, увидела, как горбатая служанка Марта хлопочет вокруг большой ванной герцога, стоявшей у растопленного камина. Она готовила воду для купания. В этот момент служанка помешала воду рукой, кивнув сама себе, и поправила крема и бальзамы для купания, расставленные рядом с ванной на небольшом столике.
Марта была глуховата, потому и не слышала моего стука. Герцога не было видно. Я вошла, оглядываясь по сторонам.
— Ванна готова, мессир, — сказала громко Марта куда-то в сторону. Увидев меня, она вытерла мокрые руки о свой передник и направилась к двери. Поравнявшись со мной, чуть поклонилась мне головой. — Мадемуазель Орси.
Служанка быстро вышла, а я осмотрелась, думая, куда поставить отвар для герцога.
— Что это? — неожиданно раздался хрипловатый голос за моей спиной.
Я быстро обернулась к де Моранси, который вышел из соседнего небольшого кабинета, примыкавшего к спальне. И тут же замерла.
Герцог был не одет! Точнее, одет в один только длинный шелковый черный халат, завязанный на поясе. Я уставилась на его широкую рельефную грудь, которая в этом одеянии скорее была обнажена, чем прикрыта. Он был бос, а темные волосы раскинуты по плечам.
— Отвар. От кашля, — промямлила я смущенно, опуская глаза. У меня даже заалели щеки.
Кто принимает ванную в четыре часа дня? Если бы я знала, что он тут в таком виде, в жизнь бы не пришла в его спальню сейчас.
— Зачем?
— Одна из служанок в трактире так же, как и вы, болезненно кашляла, — ответила я, снова смотря в его мрачное красивое лицо. — И именно этот отвар помог ей, и она выздоровела. Сегодня в городе я зашла в лавку аптекаря, купила нужные травы. И сварила вам этот отвар. Если вы выпьете его, вам станет лучше, мессир.
Чувствуя, что больше не следует находиться с герцогом наедине, тем более когда он в халате, я торопливо вышла из его спальни с подносом. Прикрыла плотно дверь.
Облегченно выдохнула, смотря на пустую чашку. И все же он выпил мой отвар, хотя и сопротивлялся.
Улыбаясь своими мыслям, я решила спуститься на кухню по лестнице для слуг, чтобы никто не заметил, что я вышла именно от герцога, а не от Мишеля. Никому не надо было знать, что чай-отвар я носила его сиятельству. Марта была не в счет. Я уже заметила — горбатая служанка была неразговорчива и вряд ли бы стала сплетничать. Прежде Марта служила горничной у покойной жены герцога, мадам Лауры. А горничных дамы из высшего общества подбирали как раз молчаливых, которые не будут болтать лишнего, даже если и увидят что-то.
Мурлыкая песенку, я подошла к черной лестнице и едва не вскрикнула. Передо мной во мраке узкого округлого проема неожиданно появилась Марта. Она отчего-то спускалась сверху.
— Ой, Марта, ты напугала меня, — воскликнула я.
— Простите, мадемуазель Орси, я не увидела вас. — Она вдруг чихнула.
— Смотри, к тебе прицепилась паутинка, — улыбнулась я служанке, убирая с ее плеча серую пыль. — Ты на чердак ходила?
— На чердак. Госпожа Мадлен велела прибраться там. А я забыла взять метлу. Мне надо бежать.
— Конечно, Марта, — кивнула я, и горбатая служанка поспешила дальше вниз по лестнице.
Я же нахмурилась. Уборка на чердаке? Очень странно. В доме было полно других дел, зачем ведьме Мадлен понадобился чистый чердак? Я слышала, как Бертран, камердинер герцога и старший над слугами, еще утром велел провести генеральную уборку на нижних этажах. Оттого вряд ли у прислуги было время прибирать какой-то там чердак.
Отметив, что Марта скрылась из виду, я тут же решила посмотреть, что там такое на чердаке. Быстро поднялась выше на два этажа, прошла в небольшую дверь. Тут было мрачно и темно. В небольшие круглые оконца едва проникали лучи заходящего солнца. А еще на чердаке было сыро и холодно.
Я прошла между старой пыльной мебелью, какими-то тюками и деревянными коробками, наваленными в беспорядке, но ничего странного не увидела. Обычные вещи, которые и хранятся на чердаках.
Присела на старый стул, стоявший в укромном уголке за облезлым шкафом, так чтобы меня не было видно. Решила дождаться Марту и посмотреть, что она тут будет прибирать. Хотя я в это не верила. Тут явно была какая-то тайна.
Так я просидела почти полчаса, окончательно замерзла. А Марта так и не вернулась. Уже почти стемнело, и на пустынном чердаке стало совсем неуютно. Похоже, слова про забытую метлу были лишь отмазкой, чтобы я не задавала лишних вопросов.
Я направилась обратно к лестнице. Но вокруг уже были такие потемки, что я постоянно на что-то наступала на полу, под ногами то шуршали старые тряпки, то скрипело битое стекло.
Неожиданно сбоку я заметила некий отсвет.
Обернулась. Увидела свет, льющийся из небольшого закутка чуть сбоку. Я быстро направилась туда. Через минуту увидела зажженный переносной фонарь. Он стоял на высоком старом комоде, и в нем горела толстая свеча.
Похоже, Марта забыла здесь свой фонарь. Но это же опасно. Оставлять фонарь без присмотра. Что, если он упадет, свеча выпадет? Конечно, это маловероятно, но все равно я задула свечу и поспешила прочь с чердака. Если Марта придет, то снова зажжет фонарь, и всего-то. Зато я буду спокойна.
Я отнесла поднос на кухню, а потом направилась в библиотеку, которую показал мне Франсуа чуть ранее. Взяла книгу о путешествиях некоего капитана, ведь сказок или детских книг в библиотеке не нашла. Подумала, что Мишелю понравится слушать о приключениях.
Когда я вернулась в спальню мальчика, он сам подошел ко мне, почти не хромая, и протянул исписанный лист бумаги.
— Вот, матушка, я все написал!
— Ох, какой ты молодец. Но ты такой чумазый. Вижу, ты очень старался, — похвалила я его, по-доброму улыбаясь. Руки и лицо мальчика были измазаны чернилами. — Давай мы с тобой умоемся, я потом я почитаю тебе.
Почти два часа я читала маленькому Мишелю книгу, а он с удовольствием слушал. Затем я оставила его играть на мягком ковре в солдатиков, которых нашла на полке в его шкафу. Но предварительно затопила погасший камин, чтобы в комнате стало тепло и уютно. Зажгла побольше свечей, а сама отправилась на кухню готовить мальчику ужин.
Чуть позже мы с Мишелем если овощной салат и бланкет из телятины в его спальне. Это было довольно изысканное и дорогое блюдо. В трактире, где я работала, его подавали только очень богатым посетителям. Но, как сказала мне вечером Барбара, я могла готовить маленькому герцогу все что угодно из тех припасов, которые найду на кухне. В холодной кладовке я отыскала свежую охлажденную телятину и грибы, потому и решила приготовить это вкусное блюдо.
С Мишелем мы съели почти все супницу бланкета и большую миску салата, объелись. После трапезы уселись у камина в большое кресло и снова читали книжку. Мишель пристроился у меня на коленях, важно переворачивал страницы книги и иногда показывал мне пальчиком знакомые буквы, которые уже знал. Мы чувствовали себя совершенно счастливыми. Оттого что были вдвоем, сытые и в тепле.
.
Эжени уселась за стол, и я положила ей телятины. Мишель сам сел рядом с ней и терпеливо ждал, пока я разолью чай.
— Эжени, хотела спросить тебя, — сказала я задумчиво. — Отчего Мадлен живет в замке? Разве допустимо незамужней девице находиться в одном доме с вдовым мужчиной?
— Ты права, Дарёна. Но семейство мадемуазель Мадлен очень бедное, еще их дед разорился. Они живут на окраине графства в захудалой деревне в небольшом доме. Там у них даже кухарки нет, насколько я знаю. Оттого она и перебралась сюда, к своему жениху.
— Мадлен бедна? Значит, это неравный брак?
— Почему же? Она из старинного рода и крестница короля. Главное достоинство мадемуазель Мадлен — это ее титул. Сам король печется о ее будущем. Именно он решил устроить этот союз между нашим герцогом и Мадлен. Потому то ей и разрешено до свадьбы жить здесь. Король лично благословил их помолвку в церкви, потому она герцогу словно жена уже.
— Понятно, — ответила я, ставя чашку чая перед мальчиком. — Но все равно не понимаю этого.
— Господин герцог относится к ней большим уважением. Даже не целует госпожу Мадлен. Это все в замке знают и видят.
— Неужели никогда не целует? Она же его невеста.
— И что? Он очень вежлив с ней.
Ясно. С ней вежлив и не целует, а меня зажимает в коридоре и целует. А еще расхаживает передо мной в распахнутом на груди халате и соблазняет своими взглядами. Хотя понятно почему, я всего лишь бесправная рабыня, а Мадлен крестница короля. Всё логично.
— И ночью неизменно ложится в своей спальне один, — продолжала Эжени. — Ровно в половину двенадцатого уходит в свою комнату и не появляется до пяти утра. Его сиятельство любит точность. Ведь днем их тоже ни разу не видели в компрометирующей обстановке. Все в замке подтвердят, что репутации мадемуазель Мадлен ничто не угрожает.
Эжени говорила про Мадлен очень вежливо, ни разу не назвав ее ведьмой. И, похоже, из-за того, что наш разговор слушал Мишель.
— Ну, если так, я рада за Мадлен, — тихо ответила я.
Решила, что больше не позволю де Моранси ничего вольного. Я ему не девица для развлечений. Пусть ждет брачной ночи со своей разлюбезной Мадлен.
Я уже налила чай и разложила пирожные по фарфоровым тарелочкам. Мишель первым схватил эклер со своей тарелки и поднес его ко рту.
— Оставьте еду! Немедленно! — вдруг раздался громкий голос с порога.
Мы невольно обернулась и увидели герцога де Моранси. Он, как и всегда, вошел бесшумно. Мишель так и замер с эклером в руке.
Мужчина проворно подошел к нам, его лицо было крайне взволнованно. Стремительно проведя рукой над столом, он хрипло спросил:
— Вы ели эти пирожные?
— Еще нет, а что такое? — спросила недоуменно я.
— Нет, батюшка, я еще не ел, — залепетал мальчик.
— Отдай немедля, — велел герцог и почти выхватил из руки сына пирожное, кинул его обратно в тарелку. — Они отравлены.
— Как отравлены? — воскликнула я в ужасе, вскакивая на ноги.
— Мой перстень изменил цвет, неужели не видно?! — буркнул де Моранси, проводя рукой над супницей с остатками телятины и над чайником. — Отравлены только пирожные. Остальное нет. Немедленно промой мальчику руки водой.
Я кивнула и ринулась к Мишелю. Схватила его и потащила к тазу с кувшином и водой. Тщательно промывая малышу руки, услышала грозный голос герцога:
— Это ты принесла пирожные сюда, Эжени?
— Да, мессир, но я не знала, что они отравлены, — испуганно захныкала служанка, склонив голову. — Я не виновата.
— Значит, Барбара это сделала?! — продолжал чеканить взбешенный герцог.
— Я не знаю, ваше сиятельство, — лепетала Эжени.
— Ты идешь немедленно со мной на кухню! — приказал де Моранси маленькой служанке и обернулся ко мне. — Дарёна, останься с мальчиком, пока я всё не выясню.
— Слушаюсь, — ответила я, испуганно прижимая Мишеля к себе и держа его на руках. Я тоже была напугана всем происходящим.
Герцог быстро скинул с тарелок пирожные в супницу. Поставил ее на поднос и указал на него служанке.
— Захвати это и следуй за мной! — грозно приказал он дрожащей Эжени.
Когда они вышли, я присела с мальчиком в кресло и прижала Мишеля к себе. Мои мысли были в хаосе.
Они что, вообще ничего не боялись, эти Барбара и Мадлен? Среди бела дня посыпали ядом пирожные и притащили их в спальню мальчика.
Герцог вернулся спустя полчаса. Еще более мрачный, чем когда уходил.
— Ну что? Это Барбара? — спросила я, надеясь на то, что наконец де Моранси изобличил эту гнусную кухарку.
— Непонятно. Барбара все отрицает. Сказала, что яд могла подсыпать и Эжени, пока несла пирожные. Или же кто-то другой на кухне, пока она отвернулась. Там все слуги сейчас ужинают.
— Понятно.
— А еще добавила, что наверняка пирожные напичкала ядом ты.
В ту ночь, как и обещала, я спала вместе с Мишелем, на небольшом диванчике сбоку от кровати. Принесла только подушку и одеяло из своей спальни. Хотя мальчик просил меня лечь рядом с ним на постель, я ведь не была его настоящей матерью. Еще герцог рассердится.
Как я и предполагала, в эту ночь чудовище так и не пришло. Наутро, затушив свечу, которую оставляла на ночь, я сделала один вывод. Или чудовища действительно не существовало, или же оно не дерзнуло пугать мальчика в моем присутствии. И это было уже хорошо.
Весь следующий день я провела с Мишелем. Мы позавтракали овсяной кашей с вареньем, легкими оладушками и горячим чаем с молоком, затем умылись и почти час изучали новые две буквы алфавита. Потом я помогла мальчику тепло одеться, и мы прогулялись по его балкону, довольно широкому и просторному, скорее, похожему на террасу. Даже умудрились слепить маленького снеговика. Снег ночью основательно завалил балкон и еще не растаял. Я пока опасалась выходить с малышом во двор, не знала, как отреагирует на наше гуляние де Моранси.
После полудня мы с Мишелем пообедали вкусным луковым супом и тушеной курицей с овощами. А затем изучали названия близлежащих городов, рек и деревень по чудесной карте, которую я нашла в библиотеке замка.
Уже вечером я попросила Эжени помочь мне искупать Мишеля. Мальчик долгое время не мылся, и его волосы были жуткими и засаленными. Малыш вполне окреп за эти два дня и чувствовал себя хорошо. Как я и предполагала, хорошая еда и прогулка на свежем воздухе на балконе пошли ему на пользу. У мальчика заалел румянец на щеках, а в глазах появилось жизненное тепло, потому и ванная должна была еще улучшить его самочувствие.
Ведь день я не видела герцога. Со слов прислуги я знала, что с утра он куда-то уезжал по делам, потом вернулся, а после обеда беседовал в гостиной с Мадлен. Помня о болезни де Моранси, я опять сварила ему целебный отвар и попросила Эжени после завтрака и обеда отнести ему этот «чай». Сама не хотела показываться рядом с хозяином замка, а то Мадлен и впрямь решит, что я завлекаю герцога. А это было совсем не так.
Эжени исполнила мою просьбу. Я научила ее, как верно сказать его сиятельству, чтобы он выпил его. Он сделал это, когда маленькая служанка заявила: «Это тот чай, который вы просили». Герцог прекрасно понял, что это мой отвар, хотя даже Эжени я не сказала правду, а говорила только о чае. Так что лечение целебным отваром осталось для всех в тайне.
Оставив Мишеля под присмотром Эжени, пока она таскала воду в ванну, я решила приготовить ужин. Когда я почти закончила, в кухню заглянул Бертран и требовательно заявил:
— Мадемуазель Орси, его сиятельство немедленно требует вас прийти в ореховую гостиную.
Вздохнув, я направилась вниз. Отчего-то знала, что сейчас мне будет выволочка за то, что я посмела вытащить Мишеля из дома на улицу. Наверняка уже герцогу доложили. Но меня утешало одно. До сих пор герцог не рассказал никому в замке, кто я на самом деле. И даже поддерживал мою версию о том, что я гувернантка Мишеля. Потому большинство слуг относились ко мне с уважением, а не с презрением, как к рабыне.
Когда торопливо вошла в гостиную, я тут же остановилась. Обругала себя за то, что не постучалась. Потому что в этот миг де Моранси и Мадлен сидели на диване очень близко друг к другу. Она почти лежала своей шикарной грудью на плече герцога. Он же, вытянув длинные ноги, сидел расслабленно, чуть прикрыв глаза, и не прикасался к невесте. Мадлен ласково перебирала волосы мужчины, что-то шепча ему на ухо, а второй рукой ласкала его грудь через рубашку.
Их поза была слишком интимной и не для посторонних глаз. Едва я вошла, как де Моранси тут же сел прямо, а Мадлен была вынуждена отстраниться от него.
Он бросил в мою сторону мрачный темный взор. Мне на миг показалось, что герцог недоволен, что я застала их в такой пикантный момент.
— Ступай, Мадлен. У меня будет неприятный разговор, — велел он невесте и быстро поднялся на ноги.
— Ах, дорогой, понимаю. Только недолго, я буду ждать тебя в столовой, — проворковала Мадлен, призывно посмотрев ему в глаза.
Она плавной походкой направилась к дверям, но, проходя мимо, окатила меня таким злобным предостерегающим взглядом, что я даже напряглась.
Вот что ей надо? Не собираюсь я охмурять ее герцога. Он, между прочим, сам меня вызвал.
— Мне доложили, что ты гуляла с моим сыном на балконе! — сразу обвинительно заявил де Моранси, едва Мадлен скрылась за дверью.
— Какие преданные у вас слуги, ваше сиятельство, все доложили, — хмыкнула я.
Как я и думала. Уже наябедничали. И когда только делами своими занимаются? Непонятно. Хотя у меня была куча недоброжелателей в этом замке, которые только и жаждали оклеветать и очернить в глазах его сиятельства. Опять наговорили гадостей обо мне де Моранси, вот он и решил устроить мне выволочку.
— Так было это или нет? — грозно спросил он.
— Да, это так. И кому было дело до того, что мы делали с Мишелем?
— Это недопустимо. На улице сегодня холодно и…
— Всего лишь прохладно, мессир. А когда мы гуляли, даже началась капель.
— Ты опять пререкаешься со мной?
— Нет. Но после прогулки у малыша был хороший аппетит, он съел и суп, и второе, а еще у него появился румянец. Мы почти час лепили с ним снеговика и играли в снежки, он даже не устал! Сам лепил и бегал за мной по балкону.
Эту ночь я также провела в спальне Мишеля, и опять все было спокойно.
Проснувшись рано, пока мальчик спал, я ушла в свою комнатку, чтобы привести себя в порядок. Надела новое платье насыщенного синего оттенка. Оно имело небольшой вырез до начала груди и выглядело вполне скромно, не считая дорогой ткани, очень красивого шелка, который как будто переливался матовым светом.
Спустя час я, умытая и причесанная, вышла из своей спальни, собираясь спуститься на кухню и приготовить завтрак мальчику. Но тут же в коридоре наткнулась на Мадлен. Она словно поджидала меня. Окинув злым взглядом, приблизилась и воинственно прошипела:
— Ты посмотри-ка! Разоделась в дорогое платье и думаешь, что герцог посмотрит на тебя, замухрышка?
— Мне не нужно внимание герцога, — спокойно ответила я, пытаясь обойти ее, но она загородила мне путь.
— Не ври! Для такой голодранки, как ты, он словно сказочный принц. Признайся, что ты мечтаешь прыгнуть к нему в постель!
И что она взъелась на меня? Шла бы и завлекала своего жениха, чего ко мне привязалась? Мадлен как раз была одета подобающе: в очередное вульгарное желтое платье а-ля «все прелести наружу», к тому же от нее так сильно пахло сладкими духами, словно она вылила на себя всю парфюмерную лавку. Но, похоже, герцог не клевал на ее «достоинства». Прямо жалко ее стало.
— Это не так, — ответила я в лицо этой ведьме. — И я не мечтаю о герцоге. Я здесь как гувернантка Мишеля и только. Пусти, мне надо идти.
— Я тебя вижу насквозь, гадина! — процедила Мадлен и, склонившись ко мне, продолжала с угрозой: — Запомни, нищая девчонка, через две недели я буду представлена всему двору на Рождественском балу короля в качестве будущей жены герцога! А через месяц стану женой Филиппа. И когда я буду здесь хозяйкой, ты вылетишь отсюда, как пробка из бутылки! Поняла меня, сиротка?!
— Ты пока не герцогиня, Мадлен, — храбро ответила я. — И месяц большой срок. Все может случиться. И заявляю тебе еще раз — я здесь ради Мишеля. Так что оставь угрозы при себе.
— Хочешь сказать, что герцог не нравится тебе? — спросила желчно Мадлен. — Не верю. Он красив, богат, с титулом! Он настоящий магистр, у него есть магия и, возможно, даже драконья магия. Это все очень привлекательно!
— А еще он заносчив, спесив и холоден! — парировала я. — Насчет его магии мне ничего не известно. При мне он ни разу не превращался в дракона, так что всё это сказки для глупых девиц. К тому же у него несносный характер и вспыльчивый нрав!
— Значит, герцог не привлекает тебя как мужчина?
— Нет. Будь он последним мужчиной в этом графстве, я бы и тогда прошла мимо. Он не в моем вкусе.
— А мне кажется, что ты нагло врешь! И задумала какую-то хитрость, чтобы привлечь его.
Я уже собиралась ответить грубо этой приставучей ведьме, но вдруг заметила сбоку какое-то движение. Перевела взор за плечо Мадлен и похолодела. В пяти шагах во мраке коридора у колонны стоял герцог де Моранси. Застыл словно каменное изваяние. Но я видела, что он в упор смотрит на нас. Он наверняка слышал наш разговор с Мадлен на повышенных тонах.
Боже! А я ведь сказала, что он заносчив и спесив и еще что-то про его мерзкий нрав. И он это слышал. Теперь он не просто вышвырнет меня на улицу, а еще и поспособствует тому, чтобы меня заточили в какую-нибудь тюрьму за длинный язык. И зачем я все это сказала? Но это же была правда.
Я так расстроилась оттого, что он все слышал и сейчас смотрел на меня немигающим грозящим взором, что в следующий миг оттолкнула Мадлен и обошла ее.
— Да пусти ты! Я спешу!
Развернувшись, я пронеслась по коридору мимо де Моранси, почти побежала в сторону лестницы. Надо было приготовить завтрак Мишелю. Даже если через час герцог выгонит меня вон за вольные речи, малыш хотя бы в последний раз поест нормально!
На удивление, меня не выкинули из замка ни через час, ни через два. Мало того, я смогла накормить Мишеля и даже поиграть с ним в солдатиков. Всё ждала, когда мне велят убираться вон. Я переживала и нервничала все утро.
Около полудня я подошла к окну, решив посмотреть, какая погода и можно ли будет прогуляться с Мишелем. Мальчик в этот момент маршировал по комнате, воображая себя генералом, и командовал своими оловянными солдатиками, расставленными на ковре.
Обхватив себя руками, я отодвинула занавесь и выглянула в окно. И тут же увидела внизу во дворе замка Мадлен. К ней в этот момент приблизился некий пузатый господин в летах. Она быстро что-то сказала ему и сунула в руку мешочек с деньгами. Мужчина припрятал деньги за пазуху и, поклонившись Мадлен, вошел в дом. Кто это был, я даже не знала, впервые увидела его.
Не прошло и пары минут, как открылась дверь в спальню.
— Господин Мишель! — раздался вдруг возглас от дверей. Обернувшись, я увидела того самого мужчину в пенсне и с сундучком, которому сунула деньги Мадлен. Он прошел в спальню. — Как же вы встали, я же запретил!
— Но сударь, — начала я, тут же догадавшись, что это лекарь.
— Ах, так это вы нарушаете режим покоя маленького герцога? Вы новая гувернантка?
— Да.
Я ринулась за этим продажным эскулапом и уже в коридоре схватила его за руку.
— Постойте, сударь!
— Я не хочу говорить с вами! — возмутился лекарь, вырывая локоть.
— Если вы хоть слово скажете его сиятельству, я доложу герцогу о том, что вы берете деньги у госпожи Мадлен. Она платит вам, чтобы вы врали про мнимую болезнь Мишеля.
— Что? — округлил глаза мужчина и остановился.
— Скажете хоть слово в мой адрес, и ваш нелегальный заработок окончится, господин.
— Вы, коварная девица, как вы смеете?! У вас нет доказательств, что я брал деньги!
— Есть. Сейчас мы вместе со служанкой по имени Эжени обе отчетливо видели, как Мадлен давала вам деньги.
— Я продал ей настойку, за те деньги.
— Вы не предали ей в ответ ничего, и мы это прекрасно видели. А еще Эжени слышала ваш разговор с Мадлен ранее. Она приказала вам говорить его сиятельству, что его сын неизлечимо болен. Так? Я тоже это знаю. И, если пригласить другого лекаря, думаю, он опровергнет ваш диагноз и заявит, что Мишель здоров. И уж тогда вам точно не поздоровится. Ибо герцог будет в ярости, это я вам обещаю!
Лекарь замер, округлив рот и испуганно хлопая глазами. И я, похоже, оказалась во всем права, хотя и придумала сейчас, что Эжени все это слышала. Но явно попала в точку. Потому что лекарь тут же испуганно прошептал:
— Мадемуазель, прошу вас, только ничего не рассказывайте герцогу о том. Он не просто выгонит меня со службы, он еще и даст обо мне плохие рекомендации, и тогда все мои клиенты отвернутся от меня.
— И правильно сделает, — ответила я возмущенно. — Когда вы за деньги ставите такие жуткие диагнозы! У вас нет совести.
— Вы правы. Совесть я перестал слушать, когда у меня родился двенадцатый ребенок, и все они хотят есть.
— Это не оправдывает ваши мерзкие поступки.
— Что вы хотите в обмен на молчание? — спросил лекарь.
Какая глупая ситуация. Мы словно поменялись местами. Теперь он был заинтересован в том, чтобы я молчала.
— Вы скажете герцогу, что его сын пошел на поправку и ему можно вставать и гулять. А через пару недель объявите, что мальчик полностью здоров, и навсегда забудете дорогу в этот замок.
— Но мадемуазель Мадлен будет недовольна.
— Вы хотите, чтобы герцог выписал вам волчий билет? И больше вас не примут ни в одном благородном семействе как лекаря.
— Я не хочу этого, но все же госпожа Мадлен… она ведьма…
— Только не говорите мне, что боитесь ее, — опешила я. Но мужчина так испуганно закивал, что мне стало жаль его. Куча голодных детей, еще и ведьма Мадлен соблазняет деньгами. Я вздохнула. — Хорошо, так и быть. Мадлен я беру на себя. Но обещайте, что сейчас же скажете герцогу, что Мишелю стало гораздо лучше. И Мадлен об этом знать не обязательно.
— Хорошо, так и скажу. Но обещайте все скрывать от нее, пока я не объявлю, что мальчик полностью здоров, и не покину этот дом.
— А он ведь здоров? — уточнила я.
— Конечно. Он очень резвый и здоровый малыш. Ему надо побольше двигаться и хорошо кушать.
— Понятно, я так и думала, — улыбнулась я. — А теперь пойдемте вниз. Я будут стоять у дверей кабинета, а вы все это скажете герцогу и громко, чтобы я слышала. Что его сын чувствует себя гораздо лучше.
Лекарь сказал все именно так, как мы и договорились. Я была рада. Когда этот продажный тип покинул замок, я снова поднялась к мальчику и провела с ним весь день.
Мы снова гуляли, но уже в саду, трапезничали, играли и читали.
Я все ждала, когда меня выставят или хотя бы вызовут к герцогу, чтобы он объявил, что отныне я буду коротать свои дни в темнице. Но этого не произошло.
Несмотря на опасения, что меня выгонят, я опять приготовила отвар, и Эжени носила его герцогу несколько раз.
Только после обеда следующего дня Бертран велел мне явиться к де Моранси.
Понимая, что сейчас и решится моя судьба, я вошла в спальню герцога. На меня нечаянно налетела Марта, которая выходила. Я замерла на пороге комнаты.
Отметила, что около камина опять пенилась готовая ванна, и не решилась пройти дальше. Похоже, герцог собирался мыться. Я напряглась, когда из-за небольшой дверцы сбоку появился мужчина. Слава Богу на этот раз де Моранси был одет в черные штаны и шелковую рубашку.
Даже с облегчением выдохнула.
— Заходи, — коротко сказал он, буравя меня темным взглядом и заложив руки за спину. Я медленно прошла в спальню, остановилась напротив него, чуть опустив голову. — Значит, я заносчив и спесив?
Озвучил он то, что в этот миг мучило и меня, и его. И почему только теперь? Почти сутки ждал, чтобы спросить это? Или всё это время злился и негодовал? Похоже, боялся выгонять вот так сразу наглую рабыню, и, видимо, из-за за сына.
— Я жалею, что вы это услышали, мессир. Не думала, что вы стоите там.
— Ты правда так считаешь? Говори правду, девчонка! Я настаиваю.
Я выдержала его гневный окрик и тихо произнесла:
— Ваш сын не болен. Лекарь, который его лечит, подкуплен и специально говорит то, что ему велят. Что у Мишеля неизлечимая болезнь, но на самом деле мальчик здоров.
— Кто же этот негодяй, кто купил лекаря?
— Пока не знаю, но я постараюсь выяснить это. Кто-то желает навредить Мишелю. Портит ему еду, вы же знаете это. А еще кто-то пугает мальчика по ночам, и оттого он боится спать один и вставать с постели…
Он пораженно смотрел на меня и явно не мог поверить моим словам. Поэтому я замолчала.
— С чего ты это решила? Мадлен говорила, что ему просто снятся кошмары.
— Если бы вы, ваше сиятельство, больше времени проводили с вашим сыном, вы бы поняли, что это не кошмары, а кто-то намеренно пугает мальчика. Он говорит, что некое чудовище приходит к нему.
— Какая чушь! Какое еще чудовище? Кому это надо?
— Не знаю, но хочу выяснить. Потому прошу разрешить мне ночевать в комнате вашего сына, мессир.
— Ты и так там спишь, Дарёна, мне уже доложили, — поморщился он.
— Значит, вы разрешаете?
— Да. Но только оттого, чтобы ты убедилась, что никакого чудовища нет, да и быть не может. Просто у Мишеля слишком красочное воображение.
— Пусть так. Но мальчику со мной спокойнее.
— Я уже разрешил, — ответил герцог. Сделав пару шагов ко мне, добавил: — Но я позвал тебя по другому делу. Ты оказалась права.
— Права? В чем же?
— Мой кашель. Он почти стих, даже дышать стало легче, — произнес он, приближаясь ко мне так близко, что я была вынуждена чуть попятиться назад, чтобы не столкнуться в ним носом.
— Как замечательно, ваше сиятельство.
— Конечно, болезнь еще не ушла из груди, но мне стало гораздо лучше. За два дня ни одного приступа удушливого кашля.
— Очень рада этому, — довольно заметила я, улыбнувшись.
— Твой отвар действительно помог. Ты выиграла наш спор. Озвучь свое желание.
Ух ты! Я даже опешила на мгновение. Меня не просто не выгнали за мои дерзкие слова и позволили ночевать с мальчиком, герцог даже велел сказать о моем желании. В эту минуту де Моранси смотрел на меня так пронзительно и тепло, что я растерялась.
— Говори же. Чего ты хочешь? Я выполню, — настаивал он, медленно надвигаясь и не спуская с меня завораживающего взора.
Он оказался так близко, что я увидела прожилки в его зеленых мерцающих глазах.
— Я хочу, чтобы мадемуазель Мадлен не подходила к Мишелю. Мальчику она не нравится.
— Какое странное желание, — удивился мужчина, поднимая брови. — Я думал, ты попросишь нечто другое. Для себя лично.
— Ваш поцелуй? — решила пошутить я. — Благодарю, но того, что произошел ранее, мне вполне хватило, мессир.
— Опять подтруниваешь надо мной? — усмехнулся он, подходя вплотную. Я попятилась и невольно уперлась ягодицами в край ванны. — Нравится потешаться над самим магистром?
— Вовсе нет. Просто я реалистка. Жениться на мне вы не можете, так как я бедна и рабыня. Платья у меня уже есть, чудесная спальня тоже. Остается только поцелуй, который, увы, мне также не нужен. Видите, ни в чем личном я сейчас не нуждаюсь, — продолжала я. — Потому у меня единственное желание, чтобы мадемуазель Мадлен никогда больше не приближалась к Мишелю.
— Уверена? — спросил он, и я ощутила, как его ладонь легла на мою талию.
Я окончательно смутилась от его поведения. Не понимала, что происходит. Герцог медленно склонился надо мной, и его руки неумолимо начали притягивать меня к его груди.
— Ваше сиятельство, что вы делаете? — выдохнула я нервно.
— Хочешь, чтобы Мадлен не приближалась к Мишелю? Может, чтобы она вообще уехала из замка? Хочешь этого? — спросил он хрипло, его горящий взор был невыносим.
Если она уедет, это будет просто чудесно! Тогда никто не будет травить мальчика по ее приказ, и замышлять очередные козни против Мишеля.
— Хочу, — выпалила я возбужденно. — Но ведь вы не сделаете этого, мессир? Она ваша невеста.
— Сделаю. Если ты займешь ее место, — прошептал он у моих губ.
Окончательно остолбенев от его слов, я даже не сразу поняла, как герцог завладел моими губами.
Жадно, страстно, неумолимо.