Борис
Одна рюмка, вторая, третья. Чувствую, как жар алкоголя расползается по венам. Как расслабляются скрученные в плотные узелки нервы. Как мне становится легче дышать.
Осознание, что я – я!!! – абсолютно не знаю собственную женщину, угнетает. Профессия наложила здоровый скептицизм, если не пофигизм, на всякого рода откровения, но сегодняшнее даётся мне непросто.
Когда дело касается тебя, а не какого-то чудика, тяжело даётся понимание. Мозг отказывается такое понимать.
Залпом выпиваю ещё три, не чувствуя вкуса.
Где я, сука, так облажался? Как просмотрел ложь? Когда, в какой момент упустил нечто важное?..
– Эй, детка, не слишком ли ты припозднилась? – слышу за спиной. Закидываюсь очередной рюмкой, обращаясь во слух. – Тебя мамка не заругает, красавица? Ну чего ты молчишь? Немая? Язык проглотила? Слышь, Серый, походу она в дрова!
– Малышка, – говорит другой голос. – Как себя чувствуешь? Может, на свежий воздух?
Убеждаю себя, что это не моё дело, но сам уже поворачиваюсь на высоком барном стуле. За столиком сидит в одиночестве просто сногсшибательная девушка, иначе и не скажешь. Яркая, красивая, чисто ходячий секс.
Она отрешенно смотрит в бокал отвратительного сладкого пойла. Рядом на столике стоят ещё несколько пустых. А рядом со столиком, хищно озираясь по сторонам, стоят два типа.
Не нужно быть психологом, чтобы понимать, что за скверные желания посетили их отбитые бошки и чем это закончится для девушки.
Один из них быстро закрывает счёт, пока второй подсаживается за её столик и начинает что-то тихо вещать. И где-то семь минут спустя он подхватывает её под руку, помогая подняться из-за стола, и ведёт к выходу из бара, где дожидается его дружбан. Девушка едва держится на ногах, что лишь усугубляет ситуацию.
“Не моё дело”, – думается где-то в отдалении сознания, но я уже лезу в карман за банковской картой и прошу у бармена поскорее расплатиться за выпивку, а ноги сами несут меня в направлении выхода.
Я нахожу их быстро. Ублюдки не торопятся увести свою добычу подальше, в своё логово. Неспешно идут к тёмному закоулку, даже особо не озираясь по сторонам.
Вздыхаю протяжно. Мог ли сегодняшний вечер стать ещё хуже? А ведь как всё хорошо начиналось! Романтический ужин с намёком на горячее продолжение, предвкушение качественного секса… Но вместо этого я разминаю руки, ныряю в тёмную подворотню, отхожу дальше от полоски света, пока не натыкаюсь на придурков, которые уже вовсю лапают девчонку.
– Эгей, ребят, – громко говорю, и эхо звонко отражается от стен и улетает ввысь. – Руки от девушки убрали и двинули отсюда.
– Слышь, мужик, топал бы ты, куда шёл! – злится тот, кто ждал у дверей.
– Не могу, – развожу руками, глуповато улыбаясь. – Я клятву давал. И мой долг защищать от самих себя даже таких недомерков, как вы.
– Ты чё сказал? – быкует второй, надвигаясь на меня.
– Говорю, что тяга к саморазрушению это опасный звоночек. – брякаю ему. Он насупливает брови, грозно сводит покрасневшие глаза и делает выпад. Ловлю его кулак и скручиваю парня. – Я гораздо старше, крепче и трезвее, глупо и самонадеянно полагать, что ты сможешь выстоять в этом неравном бою. – А потом обращаюсь к другому, сбрасывая маску добродушности: – Девку отпусти, иначе зубы тебе придётся собирать по одному с фонариком! Хотя на зоне, пожалуй, такому петушаре, как ты, будет лучше и вовсе без них… Сам понимаешь, как там жалуют насильников…
Подтягиваю того, которого держу, ближе и швыряю прямо в руки к обалдевшему приятелю.
– Топайте отсюда, да поживее! И чтобы я тут больше вас не видел! – Слежу, как они скрываются за углом, и сплёвываю себе под ноги: – Тьфу, гниды конченные…
– Ну кто вас просил?! – жалобно пищит девица, о которой я уже успел позабыть.
Перевожу на неё взгляд, полный удивления:
– Чего-чего?!
Покачиваясь на нетрезвых ногах, она упирается спиной в стену, поднимает на меня пронзительные голубые глаза, недовольно поджимает губы, словно сейчас расплачется, и выдаёт длинную тираду заплетающимся языком:
– Кто вас просил вмешиваться? Зачем лезете, куда не просят? Это что, синдром рыцаря? – она звонко смеётся. В пустом переулке её смех отдаётся гулким эхом, отзываясь россыпью мурашек по моей спине. – Может, я сама хотела, а вы всё испортили! Ну кто вас просил?!
Озадаченно смотрю на девушку. Подхожу ближе.
– Ты понимаешь, что они собирались сделать?
– Да, – говорит она, облизывая губы.
– Не уверен, – возмутительно цокаю я. – Они бы трахнули тебя на пару в грязном переулке. По-всякому. Это было бы очень мерзко, унизительно, крайне неприятно, чрезвычайно небезопасно…
– Да вам то какое дело?
На мгновение зажмуриваюсь. Вот же сопля малолетняя! Знала бы она, сколько женщин проходят длительный период восстановления и психологической реабилитации после таких вот милых приключений!..
– Родители твои где? – спрашиваю, призывая всё своё спокойствие.
Стоит запихнуть её в такси, она затихает и поглядывает на меня, устроившегося рядом, искоса.
– Куда вы меня везёте?
– Ко мне. – говорю ей максимально серьёзно. – Придётся запереть тебя сегодня, чтобы не нашла себе новых приключений.
Она вспыхивает:
– Да вы!.. – но осекается на водителя и цедит: – Это вообще не ваше дело.
– Не моё, верно. Но я уже давно привык совать нос в чужие дела, – усмехаюсь я. Девчонка успокоилась, алкоголь немного отпустил её. По крайней мере, теперь у меня есть надежда, что она не отчебучит что-нибудь эдакое, стоит только мне расслабиться и потерять бдительность. – Не стоит оно того, Ксюш. Иногда кажется, что иного выхода нет, но… всё проходит.
– Ой, да много вы понимаете! – фыркает она, зябко ёжась. Несмотря на ещё достаточно тёплые, даже по-летнему жаркие дни, ночью температура стремительно падает.
Я снимаю пиджак и протягиваю девушке:
– Вот, накинь. – С удовлетворением отмечаю, что Ксюша принимает из моих рук пиджак и набрасывает на плечи. Осторожно спрашиваю: – Ты кому-то назло, да? Парень бросил?
Нижняя губа случайной попутчицы дрожит, пока она с силой её не прикусывает. Пытаясь совладать с эмоциями, Ксюша несколько раз втягивает воздух сквозь сжатые зубы и, наконец, выдыхает:
– Папа… умер.
– Соболезную, – говорю ей серьёзно. – А мама?
– У меня нет матери, – бесцветным голосом отвечает она.
– Мне жаль. Тяжело оставаться одной. Понимаю, как тебе сейчас непросто. Но это не конец света, Ксюш. И точно не стоит того, что ты чуть было не натворила…
– Не понимаете, – горько усмехается она. – Ни черта вы не понимаете. Я только ему была нужна, а теперь его нет…
Я вздыхаю, глядя на женские слёзы. Сколько я их перевидал всяких-разных? Не счесть. Но эти слёзы Ксюши вызывают смятение, беспрекословную веру в её горе.
Смерть единственного близкого разбила её. По-настоящему. Оставшись один на один с этим миром, Ксюша потеряла с ним связь, коей, несомненно, все эти годы был её отец. И её манифест, направленный на самоистязание, лишь метод достижения результата. Результата неправильного, но такого желанного. Почувствовать себя нужной в искажённом смысле – для конкретных целей, примитивных и понятных. Заглушить боль внутри физической.
Отвратительно понимать, что, вероятнее всего, она попросту не решилась причинить себе вред самостоятельно. Поэтому выбрала более лёгкий и довольно-таки быстрый способ. Но сейчас, когда она кутается сильнее в мой пиджак, я думаю о том, как хорошо, что я был рядом и предотвратил этот кошмар.
Пусть пока Ксюше так и не кажется, но в глубине души она отчаянно желает жить. Пусть ей страшно и одиноко, но как бы банально это не звучало: всё пройдёт. Всё всегда проходит. Боль утраты утихнет. Ксюша найдёт себя в этом мире. Перестанет быть одинокой. И всё в её жизни непременно будет хорошо.
Главное, чтобы по истечении сегодняшнего вечера вся дурь окончательно выветрилась из её головы. И я уверен, что она уже близка к принятию, что поступила отчаянно и глупо. Уверен, наутро ей будет стыдно за сегодняшний вечер и она никогда больше не решит такое повторить.
Когда такси тормозит у жилищного комплекса, я мельком бросаю взгляд на тёмные окна, словно в квартире меня может кто-то ждать. Но это, конечно, бред. Римма крайне недальновидна. То ли считала, что никогда не возникнет ситуации, в которой я решу держаться от неё подальше хотя бы несколько часов, то ли… Да чёрт её знает! Теперь мне кажется, что я абсолютно не знаю эту женщину.
“Возможно, ей просто всё равно”, – услужливо шепчет подсознание. Я не спорю. Возможно всё. Абсолютно всё. Теперь я не возьмусь исключать ни одного варианта.
Покидаю салон и говорю, протягивая руку:
– Прошу.
Ксюша неуверенно вкладывает в мою раскрытую ладонь прохладные пальчики, придерживает пиджак и выныривает с холодную сентябрьскую ночь. Чуть заметно хмурит брови, разглядывая богатый дом премиум-класса.
– Боишься? – спрашиваю у неё. Она переводит взгляд на меня. – Не боись. Не трону.
– Вот ещё! – фыркает она, закатывая глаза.
Чуть пожимая плечами, бросаю ей:
– Тогда пойдём.
Под неодобрительным взглядом консьержки веду девушку до лифтов, внимательно изучая неестественно выпрямленную спину и сосредоточенное лицо. Боится, я же знаю. Теперь, когда эффект от алкоголя стремительно исчезает, на место онемению приходят нормальные эмоции: запоздалый страх, сожаления о содеянном и боязнь попасть в лапы к более изощрённому извращенцу, чем те двое из бара.