— Выйдите! — дыхание сбивается, поскольку мужчина идет на меня. Он пьян. Нет, на ногах стоит уверенно, говорит тоже чётко и ровно, но я чувствую запах алкоголя, сигарет, вижу, как блестят его темно-серые глаза. Там жажда и похоть. Сглатываю, отступая. — Андрей Сергеевич…
Он высокий, сильный, широкоплечий. Он априори сильнее меня. Физически я не справлюсь, бежать мне некуда. Остается только уговаривать и надеяться на его адекватность.
— Пожалуйста, оставьте меня, — еще пару шагов назад.
— Нет, детка, не прокатит. Хватит ломаться, назначь цену, — ухмыляется, дергая верхние пуговицы рубашки, отрывая их.
— Я уже сказала, что не продаюсь! — делаю еще шаг назад, но мужчина медленно наступает.
— Все продается, вопрос в цене, — цинично заявляет он. Отступаю ещё, натыкаюсь на кровать и по инерции лечу назад, падая на постель. Пытаюсь быстро подняться, но получается только отползти к спинке.
— Я буду кричать! — вжимаюсь в спинку кровати.
— Кричи, мне нравится, когда бабы громкие. Заводит.
Гребаный извращенец.
Дыхание перехватывает, сердце отбивает грудную клетку, когда мужчина хватает меня за руки и резко поднимает, но не отпускает, а разворачивает к себе спиной и вжимает в стену, наваливаясь всем телом. Нужно драться и кричать, но отголоски моего прошлого сковывают тело, на глаза наворачиваются слезы, и перехватывает дыхание. Во мне просыпается та маленькая девочка, которая ничего не может сделать. Которая уяснила, что если не сопротивляться, то будет не так больно.
Взрослая Василиса еще дергается и пытается кричать. Но мой насильник только сильнее вдавливает меня в стену, выбивая дыхание. И маленькая девочка с фобией побеждает. Она не может сопротивляться взрослому сильному мужчине. Особенно когда он пьян, агрессивен и неадекватен.
— Хватит набивать себе цену. Не задирай ценник, детка, — выдыхает мне в ухо, а я кусаю щеки изнутри, пытаясь начать дышать. Дыхание реально спирает, очень трудно дышать. Со мной все в порядке, это психосоматика, в прошлом я также не могла дышать. — Да, вот так, расслабься и получай удовольствие, — усмехается мне в ухо, полагая, что я смирилась.
Нет, он не противный, не страшный, в другой ситуации назвала бы этого мужика харизматичным. Но я не давала ему разрешение прикасаться ко мне, трогать и уж тем более насиловать. Только за вот этой привлекательной оболочкой скрывается гнилое нутро. Получил отказ – решил взять силой. Ненавижу! Мне казалось, за годы я выросла, поменялась, и этого со мной больше не повторится. Но нет, все снова происходит. Мужчины пользуются мной и вытирают ноги. Похотливые животные. Нет, даже не животные. Животные так не поступают. Мрази!
— Что ты сказала? — рычит на ухо мой насильник и ударяет кулаком в стену над моей головой. Вздрагиваю, сжимаясь. Сама не заметила, как обозвала его мразью вслух. — Маленькая шлюшка, — начинает злиться мужчина и резко разворачивает меня к себе лицом. В серых глазах плавится сталь, там ярость. Нет. Нет… Я не хотела его злить, я боюсь боли. Я еще помню, как это невыносимо. — Крутила передо мной задницей, а теперь решила слиться?! Я в такие игры не играю, — хватает меня за блузку, дергает ее в стороны, разрывая по шву. Зажмуриваюсь.
Ну что ты, Вася, дай ему отпор, выцарапай глаза, ты уже не маленькая девочка, а он не пьяное быдло. Но нет. Моя фобия сильнее меня. От шока я не могу пошевелиться.
Голова кружится, в глазах темнеет, все, что я могу, это только судорожно глотать воздух, пытаясь выжить.
Следом за блузкой он рвет мой бюстгальтер и задирает узкую юбку.
Что-то хрипло шепчет, рычит, вколачивает в стену, когда мои ноги подкашиваются и я начинаю сползать на пол. Жадно целует шею, кусает губы, когда я не отвечаю на поцелуи. Ругается матом за мою бесчувственность. А я чувствую только нехватку воздуха и сердце, которое заходится аритмией.
— Какая же ты сладкая, — хрипит, захлёбываясь похотью, обдавая мое лицо запахом спиртного. — Отвечай мне, — сначала просит. Но когда я не реагирую, требует, больно сжимая мою грудь. — Отвечай, я сказал, потаскушка! — Закрываю глаза, кусаю губы в кровь, когда мужчина щипает и выкручивает соски. — Сука! — снова злится.
Зажмуриваюсь и замираю, когда слышу звон пряжки мужского ремня и расстёгивающей ширинки.
Вскрикиваю, оттого что мужчина дергает мои трусики, впиваясь тканью в промежность. Разрывает их, оставляя болтаться на одной ноге. Очередной укус наполняет мой рот металлическим привкусом крови. Мужские пальцы накрывают мою плоть, пытаясь в меня проникнуть.
— Сухая! — недовольно констатирует мой насильник. Ну извини, не теку, когда меня берут силой! — Фригидная, что ли?
Может, и фригидная. Я не знаю. Все мужчины в моей жизни брали меня именно вот так.
— Ну давай, детка, реагируй, мне кайфа твоего хочется, — хрипло шепчет он, пытаясь дать нежность, аккуратно водя пальцами между моих ног, целует, окончательно лишая дыхания. Резко отворачиваюсь, глотая воздух. — Настолько противно?!
Цинично скалится, облизывает свои пальцы, смазывая меня, хватает мою ногу, задирая, прижимая к своему бедру. Горячая головка упирается в складки. Зажмуриваюсь.
— Ааа! — кричу от слишком резкого, болезного и шокирующего вторжения.
Тело само собой начинает биться в истерике, упираюсь в сильную грудь, пытаясь оттолкнуть мужчину, избавиться от этого жгучего растяжения, слёзы льются градом, застилая глаза.
— Василисаааа, — хрипло стонет мужчина, не замечая за пеленой своего похоти моей боли, либо не хочет замечать. Хотя, о чем это я, меня же насилуют.
Вскрикиваю от каждого его сильного толчка. Андрей принимает мой вой за реакцию и начинает вколачиваться в меня сильнее, быстрее, кусая кожу на шею, до синяков сжимая бедра. Я мирюсь с болью и покорно жду, когда это закончится.
— Очень маленькая девочка, невыносимо маленькая… — хрипит от удовольствия мужчина. Это не я маленькая, это он невыносимо большой, а я почти девственница. За все свои двадцать три года ни разу не занималась с мужчиной сексом по своему желанию… И этого желания во мне никогда не возникнет. Я ненавижу всех мужчин.
Василиса
— Ты не написала причину увольнения, — произносит Андрей, рассматривая мое заявление. Такой весь стильный, ухоженный, в сером костюме, пахнущий дорогим парфюмом. Похмелье выдают только красные глаза. Общается со мной так, словно вчера ночью ничего не произошло. Хотя для таких мудаков это норма.
— Ой, простите, — ухмыляюсь, вырываю у него листок и дописываю причину.
«По причине совершения насильных действий со стороны управляющего Мудака Андрея Сергеевича».
Снова протягиваю ему лист.
Читает, хмурится. Разрывает мое заявление.
— Неправильно написала? Прислать в электронном виде? — выгибаю брови, оттягиваю ворот блузки, намеренно демонстрируя багровые засосы. Смотрит, зависая. Нет, я не сумасшедшая, язвлю, поскольку бояться мне уже, наверное, нечего.
— Прекрати! — резко обрывает меня мужчина и поднимается с места. Проходится по кабинету. А я рассматриваю его внимательнее. Привлекательный мужик, харизматичный, состоятельный. Не простая шестерка хозяина дома. Начальник охраны, управляющий, правая рука. Мне казалось, таким женщины дают по щелчку пальцев. Настолько извращен, что кончает только когда берет силой? Хотя из меня так себе психолог. Мой психотерапевт сойдёт с ума от моих тараканов.
— Что прекратить? Называть вещи своими именами?
— Твое заявление я не принимаю, — холодно проговаривает он. — Компенсацию я тебе уже перевёл на счет. Не бойся, больше не повторится.
— Ммм, ну тогда ладно, — усмехаюсь я. — А компенсация-то большая? — заглядываю в телефон. — Ого. А вчера вы говорили, что я недорого стою. Не стараюсь, знаете ли, — снова язвлю. Ничего не могу с собой поделать, мне хочется ментально хлестать его по щекам.
Отшатываюсь, когда мужчина резко подходит ко мне и нависает, упираясь рукой в спинку стула. Сглатываю, дыхание снова спирает. Дура. Нельзя злить мужчину, когда точно знаешь, на что он способен.
— Не нужно язвить, детка. Вчера я совершил ошибку, — вкрадчиво проговаривает мне. — Не строй из себя невинность. Не кусай меня – зубы обломаешь. Работай. Не трону больше. Думаю, сумма на твоей карте вылечит ранимую психику, — выдаёт мне в лицо и цинично улыбается. Начинаю дышать, только когда мужчина отходит от меня и снова садится за свой стол. — Свободна, Василиса, приступи к своим прямым обязанностям, — уже официально сообщает он мне, демонстративно посматривая на часы.
Поднимаюсь со стула и быстро покидаю кабинет.
Сумма на моем счете не вылечит меня. Она легла тяжёлым грузом, вынуждая ощущать себя не просто вещью, а шлюхой. В порыве разворачиваюсь назад, подхожу к кабинету, хочется расцарапать этому мудаку лицо, хочется воткнуть в него нож и долго проворачивать, чтобы почувствовал мою боль, хочется отомстить. Но… я давно усвоила, что ничтожна перед сильными мира сего.
Вынимаю из кармана телефон и возвращаю Андрею все деньги плюс те, что он вчера кинул мне на кровать.
В деньгах я не нуждаюсь. Но эти деньги замазывают вину Андрея, снимая с него грех. Нет. Так не пойдёт, я хочу оставить его должным.
***
Я не уволилась. Все самое худшее произошло, мой страх снова воплотился, и бояться мне уже нечего. Усадьба, в которой я работаю горничной, парадоксально самое безопасное место для меня. Потому что есть мужчина пострашнее Андрея. Усадьба далеко от города, за высоким забором, с вооружённой охраной. Хозяин усадьбы довольно серьёзный и опасный человек, он намного выше и страшнее моих монстров. Сюда никто не сунется, даже если узнает, где меня искать. Возможно, меня уже никто не ищет, но я не рискую проверять.
Прошло несколько месяцев. Андрей сдержал свое слово и больше не прикасался ко мне. Только рабочие отношения, и то он их сводит к минимуму, донося до меня информацию через Любу, нашу экономику и повара.
Андрею очень хотелось замазать свой грех деньгами, он несколько раз переводил мне деньги, но все они возвращались ему. Доставляет извращенное удовольствие мысль о том, что этот мудак мне должен. Иногда я ловлю на себе его пристальный, тяжёлый взгляд. Очень говорящий взгляд.
Итак, меня зовут Василиса, мне двадцать три года, и у меня глубокая психологическая травма. Я горничная, без высшего образования, статуса, амбиций, без надежд и без личной жизни. Так вышло. Против моей воли. Наверное, отрабатываю кармический долг за свой род. Тяжёлая ноша, которую я не выбирала. Можно, конечно, проклинать судьбу, обидчиков, родственников, выть ночами в подушку и жалеть себя. Но хуже от этого будет только мне. Поэтому я принимаю свою судьбу и плыву по течению.
Сегодня хозяин принимает каких-то важных партнеров, и я мечусь между большим кабинетом для переговоров и кухней. Мужчин много, запросы у них разные: кто-то хочет чай с лимоном, кто-то – кофе, кто-то – просто воды. Прохожу в переговорную, подавая кофе. Я привыкла, что в этом доме не обращают внимания на прислугу, я просто исполняю свою работу. Андрей тоже здесь, участвует в обсуждении, не обращая на меня внимания, как и я на него. Один из мужчин хлещет коньяк и постоянно гоняет меня то за льдом, то за лимоном. И вот когда я исполняю его очередную прихоть, ставя на стол лимон, этот старый козел говорит мне спасибо и щипает за попу. Резко разворачиваюсь от неожиданности, в возмущении открываю рот, но тут же его закрываю, поскольку мужчина делает вид, что ничего не произошло, вступая в разговор с хозяином дома. Да и не имею я права возмущаться и закатывать скандал хозяину и его гостям. На несколько секунд застываю в ступоре, борясь с желанием ответить мужику.
Облить тебя, что ли, горячим кофе?
— Василиса, свободна! — одёргивает меня Андрей, но смотрит на старого козла. Недобро так смотрит, с вызовом во взгляде.
Выхожу из кабинета. Спасибо, конечно, Андрей Сергеевич, но этот жест ваш косяк не замажет. Вы на себя так в зеркало каждый день смотрите, увидите там того же козла.
Василиса
Просыпаюсь от стука – что-то падает, с трудом разлепляю глаза, голова тяжёлая, ощущаю себя так, словно и вовсе не спала. Дарина виновато оглядывается, поднимая упавшую заколку.
— Сколько времени? — спрашиваю я.
— Шесть, — шепчет новая горничная, которая теперь делит со мной комнату.
— О, боже, — хнычу. — Ты всегда так рано встаешь?
— Нет, не спится… — виновато оправдывается.
— Разбуди меня минут через сорок, — закрываюсь одеялом с головой. Я давно здесь работаю и все никак не могу привыкнуть к ранним подъёмам. — Иди к Любе, она уже на кухне, — отсылаю неугомонную.
Дарина быстро собирается и убегает. Закрываю глаза, проваливаюсь в дрему. Но уснуть до конца не получается. Голова болит, давит на виски, пытаюсь прокашляться, горло болит. Блин. Я заболела, не нужно было вчера пить воду со льдом. Я с детства болезненная. Мое горло не принимает ничего слишком холодного. Из-за одного мороженого однажды сваливалась с ангиной. Мне двадцать три, и ничего не изменилось. Как-то бабушка сказала, что хронически больное горло – это невозможность высказаться, поделиться с кем-то тем, что гложет. Сейчас, вспоминая ее слова, я понимаю, что бабушка была права.
С трудом поднимаюсь с кровати, немного шатает, знобит. Иду в горячий душ, пытаясь согреться и прийти в себя. Не помогает. Мне хочется снова прилечь и закрыть тяжёлые веки. Открываю аптечку, но она практически пуста, пластырь и перекись мне не помогут. Я непрактичная, никогда не думаю на будущее и ничем не запасаюсь. Мне положен больничный, можно взять неделю и поехать домой, только домой я категорически не хочу. Нельзя мне туда. Да и нет никакого желания.
Закутываюсь в халат, выхожу из ванной и вижу, как в домик залетает Дарина, быстро закрывая дверь. Девушка вся мокрая, дышит глубоко, растеряна.
— Ты чего?
— Так вышло, — разводит руками Дарина — Есть еще форма?
— Возьми в шкафу, — указываю на гардероб.
— С тобой все хорошо? — подходит Дарина, прикасается рукой к моему лбу. У нее такая холодная ладонь, что я прикрываю глаза от облегчения. — Да ты горишь! — вскрикивает девушка.
— Ага, что-то как-то не очень. Есть аспирин? — хриплю и бреду к своей кровати.
— Да, — Дарина кидается к своей сумке и высыпает мне на кровать гору медикаментов. — Вот противовоспалительное и от боли в горле, а вот это нужно развести теплой водой, — протягивает мне таблетки.
— Да у тебя тут целая аптека, — вяло улыбаюсь.
— Это все мама… — отмахивается. — Сейчас принесу тебе горячей воды, — кидается к двери.
— Переоденься вначале, — хриплю я.
— Ой, — несется к шкафу, такая заполошная, как маленькая девочка. Наивная немного. И я даже ей завидую. Смотреть на мир сквозь розовые очки – хорошо.
Не глядя выпиваю все, что сунула мне Дарина. Одеваюсь и бреду на кухню в надежде, что чудо-таблетки приведут меня в норму. Не могу лежать. Даринка новенькая, ничего еще не знает.
— Так, Васька! — Люба упирает руки в бока. — Кыш отсюда! — машет на меня полотенцем.
— Да в норме я.
— Я сказала, марш в кровать лечиться. Нечего мне тут бациллы раскидывать. Пока не выздоровеешь, не появляйся! — отсылает меня Люба.
Улыбаюсь. Это такая форма заботы от Любы. Она добрая, такая манера общения. Точно знаю, что она будет заваривать мне свои лечебные травы и накормит чем-нибудь вкусным. Люба, как мама, теплая заботливая, но строгая.
— Дарина не справится, — предпринимаю еще одну попытку остаться.
— Справится, куда она денется. Я сказала, марш в кровать! — отмахивается женщина.
Снова ухожу в домик, раздеваюсь, натягиваю простую футболку и падаю на кровать. В сон клонит, слабость, но уснуть полноценно не получается. Мне то холодно, то слишком жарко, то сильно першит горло, никак не могу откашляться.
Сквозь дрему слышу, как открывается дверь. Не открываю глаза, полагая, что это Дарина. Шорох, шаги, на мою тумбу что-то составляют. А мне снова жарко, раскрываюсь, закидывая ногу поверх одеяла.
— Ну как ты там? Справляешься? — хрипло спрашиваю я, так и не открыв глаза. Веки тяжёлые.
— Я всегда справляюсь, — неожиданно раздаётся голос Андрея. Раскрываю глаза и понимаю, что он смотрит на мое оголенное бедро и черные трусики. Резко прячу ногу, закрываясь одеялом.
— Выйди! — вне стен дома я обращаюсь к нему на «ты». Нет у меня к этому мужчине уважения, тем более когда он врывается в мое личное пространство. Сколько можно, он уже и так взял, что хотел. Сейчас у меня совсем нет сил ему противостоять. Поднимаюсь выше, облокачиваюсь на подушки, снова прикрывая глаза.
— Как ты себя чувствуешь? — как ни в чем не бывало интересуется он.
— Хреново. Но если ты скроешься, станет лучше.
— Василиса! — повышает тон, но осекается, а я ухмыляюсь с закрытыми глазами. — Прекрати вести себя как хабалка. Не испытывай мое терпение.
— А то что? — распахиваю глаза, смотря с вызовом. Нет, я не боюсь этого человека. Нет, я не хабалка, но не умею общаться с такими мужиками по-другому. Мне хочется лить яд и хлестать их по щекам. — Снова изнасилуешь? — хриплю я. Морщится. Не нравится ему правда. Молчит. Глубоко вдыхает, прикрывая глаза, словно пытается сдержаться.
— Не нужно преувеличивать, — уже холодно произносит он. — Ты сама спровоцировала…
— Я? Как я… — повышаю голос и закашливаюсь. Прикрываю глаза, прекращая спорить. Не хочу ни видеть, ни слышать этого человека. — Просто оставь меня в покое, — хриплю, отворачиваюсь и замечаю на тубе новые упаковки с лекарствами и коробочку с пирожными. — И вот это забери, мне ничего от тебя не нужно. Не нужно пытаться меня купить. Я все равно никому не расскажу, какой ты мудак. Выдохни и забудь о моем существовании! — взрываюсь, вкладывая в свою речь все силы. Снова закашливаюсь, становится плохо, голова кружится. Съезжаю на подушках вниз.
— Я вызову врача, — в его голосе нотки волнения. Ой, вот только не надо играть в благородного принца.
Василиса
Болею третий день. Уже намного лучше, но Люба еще не допускает меня к работе. В общем, распоряжается не она, а управляющий. Но Люба в этом доме – серый кардинал, по бытовым вопросам решает все она.
Андрей все-таки вызвал мне врача, как грозился. Ко мне приезжал терапевт. Ничего нового она не сказала, про ангину знаю все, и как лечить ее – тоже. Но я не стала прогонять доктора, она не виновата в том, что ее вызвал ненавистный мне человек.
Если честно, я устала лежать и слоняться по комнате. Вечера скрашивает Даринка, что-то рассказывая. Она такая забавная, искренняя и простая. Листаю очередную книгу в планшете. Нет, женских романов я не читаю. Не грежу принцами и большой любовью. Это не любовные романы – это фантастика. То, чего в жизни нет. Предпочитаю детективы, триллеры, мистику, хоррор или что-то психологическое. То, от чего приходят в восторг мои тараканы.
Вздрагиваю, когда дверь в домик резко распахивается. Марк.
Марк – сын хозяина дома. Мы общаемся. Нет, не дружим, конечно. С этим гадёнышем трудно дружить. Он высокомерен, наглый, развязный, настоящий зажравшийся мажор. Но обаятельный и прикольный, когда хочет. В свое время он тоже меня доставал, как и всех в этом доме. Но я смогла поставить его на место. Думала, меня уволят тогда за такое обращение с его сиятельством Марком Демьяновичем. Но нет, этому гаденышу зашло моё хамство. Зацепило. Он тоже мужчина, но с ним мне просто. Марк молод, еще пацан, по сути, младше меня на три года, и я воспринимаю его по-другому. Главный фактор – то, что он не лезет мне в трусы, и это огромный плюс в его карму.
— Привет, болезненная, — ухмыляется он, проходя в комнату и рассматривая медикаменты на тумбе.
— О боже, сам Марк решил опуститься до моего уровня и навестить, — закатываю глаза. Мы так общаемся. Игриво кусаясь. Нам по приколу.
— Пришел посмотреть, не померла ли, — опирается бедрами на наш стол, складывая руки на груди. Хорош, зараза. Гены у него шикарные, спортивное телосложение. Это с виду он придурок и засранец. На самом деле у него черный пояс по дзюдо. Мог бы стать хорошим спортсменом, но лень-матушка и разгульная жизнь мажора его испортили.
— Забота в стиле Марка, — усмехаюсь я. — Спасибо, пока жива, — развожу руками.
— Да какая там забота, — строит из себя «плохого мальчика». — Задрала эта безрукая новенькая.
— Дарина?
— Да плевать мне, как ее зовут. Она тупая, как пробка, и безрукая – чуть достоинства меня ни лишила, горячим кофе облила.
— Ой, было бы чего лишать, — стебусь я.
— Не веришь – могу показать, — начинает расстёгивать ремень на брюках.
— Ой, верю я, верю, прекрати! — смеюсь, закрывая лицо руками. Ведь гад покажет же. — А ты там обижаешь Дарину, да? — прищуриваюсь.
— Да она уже богом обиженная, — отмахивается.
— Прекращай. Нормальная она. Просто еще не привыкла.
— В общем, ты давай не валяйся здесь, выходи на работу, мне скучно. Я тут небольшую вечеринку устраиваю. Может, присоединишься? Побухаем – твою болезнь как рукой снимет.
— Упаси меня боже бухать с твоими друзьями. Они еще хуже, чем ты.
— Есть такое. Ну давай, не болей, — разворачивается, уходит. В дверях останавливается. — Передумаешь – присоединяйся. С девочкой познакомлю. Раз тебя мальчики не вставляют, — ухмыляется гад.
Да, как-то в шутку я ляпнула, что мужики меня не привлекают. Он теперь стебется. И ведь правду сказала. Мужчины вычеркнуты из моей жизни. Хорошо бы стать лесбиянкой. Но вот проблема в том, что это тоже не мое.
Закрываю книгу, нахожу себе сериал, чтобы скоротать вечер. Даринки долго нет. Хотя должна была уже закончить работу. Через несколько часов она влетает в домик. Растрёпанная вся, форма разорвана. Глаза огромные, испуганные.
— Ты чего?! — соскакиваю с кровати. — Что случилось?
— Я… Я… Я…
И все. Дальше истерика. Она рыдает, заикаясь и объясняя, что вечеринка у гаденыша Марка «удалась». Нет, это не он ее тронул. Его друг, но с подачи Марка. Пытаюсь успокоить Дарину. Люба прибегает с успокоительными. Отпаиваем ее, приводим в порядок, утешая как можем, укладывая в кровать.
А меня саму всю трясет. Хочется бежать в комнату Марка и расцарапать его лицо. Еще одна мразь растет. Но все бесполезно – он пьян в стельку.
Утром приезжает хозяин и вызывает Марка, Василису и охранника, который вступился за Дарину и предотвратил издевательство над девочкой.
(Кому интересна история Дарины и хозяина дома Демьяна, приглашаю в историю «Горничная для тирана»).
Все получают по заслугам. Марк – взбучку от отца, Дарина – компенсацию со счета Марка, охранник – премию. И все бы ничего. Только я никак не могу успокоиться. Мне кажется, Дарину уже не так трясёт, как меня от злости и ярости. Я все это проходила, и мне жутко оттого, что кто-то мог пережить то же самое. Я глубоко разочарована в Марке. Даже несмотря на то, что он не трогал и пальцем Дарину, Марк мог все предотвратить, но не стал…
Люба допускает меня к работе, позволяя Дарине передохнуть. Первым делом иду в спальню Марка. Шумно распахиваю дверь, подхожу к кровати и пинаю ее со всей силы. Козлина спит в одних трусах, развалившись на кровати. Шлюх тебе, что ли, не хватает, урод! Вот из-за таких козлов девочки потом становятся больными на всю голову, как я.
Марк не просыпается, еще пару раз от души пинаю кровать. Марк открывает глаза, щурится.
— Вася, ты ох*ела?!
— Да я вообще в шоке! Ты что натворил?! — шиплю, как кошка.
— Ой, скройся! — отмахивается от меня, переворачиваясь на живот. — Казнь уже состоялась, надо было присутствовать, — бурчит он, пряча голову под подушкой. Хватаю подушку, откидывая ее на пол.
— Я полагала, что в тебе есть правильное нутро. А ты такая же мразь, как все. Очень разочарована в тебе!
— Ох, бля, разочарована она. Сейчас утоплюсь в местном пруду с горя. Скройся, и так голова трещит.
Василиса
— Ирод просит завтрак в спальню, — Люба ставит предо мной поднос с кофе, омлетом и тостами. Все, как любит гадёныш.
— А почему я? Не хочу ничего ему относить, — фыркаю, подумывая плюнуть Марку в кофе.
— Ты не забывайся. Ирод сын Демьяна Ростиславовича, и наказывать его будет только отец. А мы прислуга, — осаживает меня Люба. Она, конечно, права. Моя личная неприязнь – это моя проблема. Я на работе. Беру поднос, иду наверх.
Стучу.
— Да! — раздаётся голос Марка.
Прохожу. Гаденыш сидит в кресле, что-то листая в планшете. Молча ставлю на столик рядом с ним поднос, разворачиваюсь, чтобы уйти, но парень хватает меня за руку.
— А где же «доброе утро»? «Приятного аппетита»? — ухмыляется.
Выдёргиваю свою руку из его захвата.
— Доброе утро. Приятного аппетита, — монотонно произношу. Снова пытаюсь уйти, но гаденыш соскакивает с места, обгоняет меня и облокачивается на дверь, не выпуская. — Что еще? — вздергиваю брови.
— Вась, а что у тебя с Андреем? — вдруг интересуется он.
— Я с тобой не разговариваю на посторонние темы. Выпусти! — требую.
— То есть между вами что-то есть? — не унимается он, играя бровями.
— Да с чего такие выводы?! — начинаю злиться.
— Бог дал мне глаза и уши.
— И обделил мозгами, — теперь ухмыляюсь я.
— Вася, бля, язык прикуси! — тоже злится.
— Так я же сразу сказала: не разговариваю с тобой. Только по работе. Отойди!
— Ты что от меня хочешь? Я принес извинения этой лохушке. Мою карту опустошили в её пользу. Я вообще в ближайший месяц на мели.
— Ничего, с голоду не помрешь. Меньше бухать будешь – мозги, может, на место встанут.
— Язва. Но ты мне нравишься, — смеётся.
— Ой, давай только не будем вот это… — закатываю глаза.
— Ты мне вообще-то, как «свой парень» нравишься. А не то, что ты подумала.
— Слава богу, — наигранно вздыхаю. — Все сказал? Можно я теперь выйду?
— Как только скажешь, что у тебя с Андреем.
— Нет у меня с ним ничего и быть не может.
— Ммм… — прищуривает глаза. — А смотрит он на тебя, как голодный зверь, и цепляет постоянно, потому что…
— Потому что мудак! — психую я.
— Ого. Какие сильные эмоции. У нас служебный роман? — ржет, но от двери отступает, направляясь к своему креслу. Открываю двери, но оборачиваюсь, прежде чем выйти.
— Ты бы хоть книги почитал умные или делом каким-то занялся, а то нафантазировал тут от скуки, — кидаю ему и покидаю комнату, захлопывая дверь. И, как назло, встречаюсь в коридоре с Андреем, который идет вместе с охранником в сторону спальни хозяина. Андрей снова окатывает меня недовольным взглядом. Явно слышал мою последнюю фразу, брошенную Марку. Быстро спускаюсь вниз.
Занимаюсь делами в прачечной, загружая белье в машинку, включаю музыку на телефоне, немного пританцовывая. Боже, как давно я не отдыхала, не расслаблялась, не танцевала в хорошей компании. Подруги у меня, конечно, есть. Были… Но в город пока выйти я не решаюсь. Если только по неотложным делам. Поддерживать старые связи опасно… У меня определённо паранойя. Но рисковать я пока не хочу.
— Василиса! — вздрагиваю, подпрыгивая на месте от раздающегося голоса Андрея. Убавляю музыку, оборачиваюсь. Мужчина стоит в дверях. — Зайди ко мне в кабинет, — сообщает он тоном начальника и, не дожидаясь ответа, уходит.
Ладно! Выставляю программу на сушилке, иду за ним. Прохожу внутрь кабинета, намеренно оставляя дверь приоткрытой. Не хочу быть заперта с ним в тесном помещении.
Андрей стоит возле шкафа, перебирая какие-то документы. Как всегда, собран, опрятен, свеж, в идеально отглаженной рубашке.
И ведь слышит, что я здесь, но делает вид, что меня нет.
— Я вас слушаю, Андрей Сергеевич, — привлекаю к себе внимание. Поднимает на меня свои невыносимо серые глаза. А в них претензия. Даже интересно. Разглядываю его, склоняя голову.
— Не найду в твоих документах прописку, — сообщает он мне.
— Может, потому что ее нет.
— В смысле нет?
— В прямом. Без определённого места жительства, — развожу руками, язвительно улыбаясь. — А зачем вы изучаете мои документы?
— Значит, так надо, — недовольно кидает он мне, закрывая папку. — Прописка нужна. Могу сделать временную.
— Мне она не нужна.
— Мне нужна. Для отчётности и… В общем нужна, — настаивает он.
— Ну окей, делайте временную, если вам нужно, — поднимаюсь с места, чтобы покинуть кабинет.
— Стой, я тебя ещё не отпускал!
Разворачиваюсь.
— Что еще? — мне становится душно наедине с этим мужчиной.
— Что у тебя с Марком?
— А?
— Не строй из себя дуру.
— Как интересно, Марк хочет знать, что у меня с вами, вы – что у меня с Марком. Хотите правду?
Кивает, серьёзный, словно ревнует.
— Нет у меня ничего и быть не может ни с вами, ни с Марком. Но в отличие от вас, Андрей Сергеевич, Марка я уважаю, даже несмотря на то, что он засранец! — выпаливаю, снова разворачиваюсь, чтобы уйти, но Андрей хватает меня за руку, резко разворачивая к себе. Задыхаюсь от неожиданности, его прикосновение обжигает руку.
— Достала, — проговаривает мне в лицо. — Прекрати испытывать мое терпение. Мне надоело глотать твой яд.
— Прекрати меня трогать!
Упираюсь рукой ему в грудь, пытаясь оттолкнуть. Но Андрей, как скала, он, наоборот, вжимается в меня теснее. На мгновение теряюсь, превращаюсь в маленькую запуганную девочку. Он слишком близко, его дыхание обжигает лицо.
— Не надо, — голос срывается на истерику. Зажмуриваюсь. Так бывает. Несмотря на то, что я сильная, меня сносит в паническую атаку. Чувствую, как его сильные руки хватают меня за талию. Рывок – Андрей сажает меня на свой стол, снова врываясь в мое личное пространство, помещаясь между моих ног, сжимая бедро. Дышит шумно, глубоко, серые глаза горят огнем, хватка на моем бедре усиливается.
Василиса
— Прости, я случайно увидела тебя и Андрея Сергеевича в кабинете, — признается Дарина, складывая со мной полотенца в прачечной.
— Ну видела и видела, — отмахиваюсь. Внутри меня словно образуется ком, он все больше и больше, дышать тяжело. Мне кажется, я заигралась в месть. На самом деле я не такая. Мне было бы легче стать незаметной для всех.
— Ты говорила, что он плохой человек. Решила дать ему шанс? — усмехается Дарина. — Выходит, не плохой, — хитрая и наивная.
— Я не говорила, что Андрей плохой. Он циничный, похотливый и считает, что ему все дозволено. А то, что ты видела… Это мои ошибки… — выдыхаю я. — Шанса у Андрея Сергеевича не будет.
Андрей, видимо, решил легализовать «насилие», завуалировав все красивыми словами. Зацепила я его, в бездну он падает. Сладко лжет подлец. Это все похоть. Не покидает ощущение, что он загоняет меня в ловушку.
— Василек… — виновато произносит Дарина.
— Да все нормально, Дарина. Переживу.
Не хочу продолжать тему. Этого мужчины стало очень много в моем личном пространстве. Теперь он еще и в голову мне залез.
— А ты чего приходила к Андрею? — перевожу тему.
— Уволиться хочу.
— Вот тебе новость! Я только привыкла к тебе. Бросаешь меня? Ты слишком впечатлительная.
Я даже рада, что розовые очки с нее так и не слетели. Ей страшно в этом доме. Тут взрослые дяденьки играют в опасные игры. Но если делать вид, что ничего не замечаешь, или принимать все, как должное, жизнь становится проще.
***
Просыпаюсь от тихого стука в дверь нашего домика. На часах шесть утра. Да господи ты боже мой! Пробуждения даются мне с трудом, а если кто-то намеренно будит, так вообще готова всех убить. Я соня, всегда такой была, но работа подразумевает ранние подъёмы. Накрываюсь одеялом с головой, но стук продолжается. Надеюсь на то, что проснется ранняя пташка Дарина, но сегодня она, как назло, крепко спит.
Поднимаюсь, натягиваю халат, распахиваю дверь и вижу на пороге одного из охранников. Он стоит с корзиной цветов. Там нежно-розовые лилии. Очень красиво. Большой, дорогой букет.
— Дима, ты женат, — напоминаю я парню, усмехаясь. — Не боишься, что Женя вырвет Даринке все волосы. Пожалей девочку.
— Ну, во-первых, это не Дарине, — улыбается парень, а во-вторых, не от меня. Просили передать тебе, — протягивает мне корзину.
— От кого? — спрашиваю, растерянно принимая корзину.
— А ты будто не знаешь, — усмехается парень, разворачивается и уходит.
Я, конечно, догадываюсь…
Заношу тяжёлую корзину, ставлю ее на подоконник. Сглатываю, трогая кончиками пальцев лепестки. Почему-то теряюсь, как школьница. Цветы очаровывают и трогают. Мне уже дарили цветы… Как и сейчас, дарили их мужчины, от которых я не хотела ничего принимать. Но там были пошлые бордовые розы или орхидеи. А здесь нежно-розовые лилии.
В той же растерянности ухожу в душ. Сон как рукой снимает. Я пустая внутри. Нет во мне сейчас ни злости, ни ярости, лишь непонятная растерянность.
Закутываюсь в халат, заматываю волосы в полотенце. Бегу через черный вход в хозяйский дом на кухню. Быстро делаю себе кофе и возвращаюсь. Пью горячий напиток, стоя у окна, продолжая рассматривать цветы. Понятно, что это просто дорогой жест. Андрей Сергеевич хочет моей расположенности и легализовать «насилие». Ну не верю я, что так сильно ему запала. Те, кому западает женщина, не берут ее силой, а потом не откупаются, как от шлюхи. Это похоть со стороны мужчин, ничего другого они испытывать не умеют. Это женщины романтичны, а мужчины – более практичны и развращённы. Только большинство маскируют свою похоть под романтику, а мудаки берут, что хотят, без разрешения.
— Ого! — позади меня раздается восторженный вздох Дарины. — Какая красота. Это тебе?
— К сожалению, да, — выдыхаю я, не оборачиваясь.
— Почему «к сожалению»? Тебе не нравятся лилии?
— Лилии мне нравятся, мне не нравится отправитель цветов.
— Это Андрей Сергеевич? — подходит ко мне, трогает кончиками пальцев лепестки цветов.
— Да, — выдыхаю, ставлю бокал на подоконник, хватаю корзину и выношу ее на улицу, выставляя на крыльцо, с грохотом захлопываю дверь.
— Зачем ты так? Красивые же цветы, — шокировано вскрикивает Дарина.
— А мне вот эти дешёвые подкаты не нужны! — нервно отвечаю ей.
Что-то я расчувствовалась. На это и был расчет Андрея. Не выйдет.
— Да что между вами происходит? Вы то целуетесь, то…
— Очень хочется, чтобы между нами ничего не происходило, — кидаю Дарине и ухожу в ванную, заканчивая разговор. Мне здесь ничего не нужно. Я просто остаюсь наедине с собой. Эти цветы пошатнули мою и так нестабильную психику.
***
Оставшийся день работаю. А корзина с лилиями так и стоит на улице возле нашего домика. Рука не поднимается просто взять и погубить цветы. Они не виноваты, что мне отвратителен их даритель. Но эти цветы – как клеймо, не дают мне покоя, постоянно мысленно возвращая к Андрею. Вот эти его жесты с барского плеча: лекарства, доктор, пирожные, которые в итоге с удовольствием съела Дарина, и цветы. Как поводки, привязывают меня к хозяину.
К вечеру возвращаясь в домик для прислуги, останавливаюсь возле корзины, рассматривая цветы, снова трогаю пальцами лепестки – даже не завяли. Специальная подложка не дает им умереть. А мне хочется, чтобы они уже сдохли, как и все мои мечты, которые разбились о чудовищ.
Со злостью хватаю корзину и несу ее к мусорным бакам. С заднего двора въезжает спортивная машина Марка. Парень выходит, снимая очки и рассматривая мой вандализм. Идет ко мне.
Только его мне сегодня не хватало для полного счастья.
— Вот так дари ей цветы, а она на помойку их выбрасывает, — ухмыляется он.
— Это от тебя, что ли? — растерянно спрашиваю, так и не выбросив корзину в бак.
Андрей
— Пап, смотри! — малая восторженно распахивает глаза, указывая пальцем в небо. Там воздушный змей в виде жар-птицы летит по ветру. Динка хлопает в ладоши и смеётся. Перевожу взгляд на семейную пару и мальчика лет пяти, запускающего змея. Счастливые, полноценные – все, как положено: мама, папа, ребёнок; женщина беременна вторым. Идеально до тошноты, как в рекламе йогурта. А у нас не так. Нет у нас мамы и не было никогда. Точнее, Дина никогда ее не видела. Ее мама умерла при родах. Когда Дину вытащили, Карина уже была мертва.
Мы даже не были женаты. Дина появилась по залету. Я радовался ребенку и возможности жениться – Карина шикарная женщина. Но то, что она шикарная, считал не только я. А все, бл*ть, кто попадался на ее пути. И Карина выбирала. О мертвых не принято говорить плохо, только вот хорошо не получается.
Я, как идиот, бегал за ней, по врачам водил, витаминами кормил, пылинки сдувал, пока не узнал, что Карина у нас элитная шлюшка. Нет, она гордо называла себя эскортом, но, как проституцию ни назови, суть от этого не меняется.
Я тогда, наверное, месяц бухал. Ни хрена не помню, просыпался, заливался и снова уходил в алкогольную кому. Как, сука, так? Нет, великой любви не было, но тогда у меня было еще правильное нутро. Я брал ответственность за все, к чему причастен. Когда пробухался, принял решение, что все равно женюсь, забуду о ее, мягко говоря, некрасивом прошлом, попробую начать с чистого листа. Только вот Карине «отмываться» не хотелось. У нее были другие планы. И в эти планы ни я, ни ребёнок не входили.
— Ты, конечно, охрененный мужик, Покровский, — изрекала Карина, рассматривая свой маникюр. — Харизматичный, сексуальный, трахаешься на пятерку, правильный, и мама у тебя просто душка, но не герой моего романа. Я вот в это все, — указывает на свое идеальное тело, — вложила миллионы не для того, чтобы отдать даром, испортить родами, а потом печь пироги в ожидании мужа с работы и сопли детям подтирать.
Пока она говорила, я молча смотрел в окно. Смотрел и впервые в жизни испытывал желание придушить женщину. Я не утрирую. Мне реально хотелось ее убить. Ладони покалывало от желания сомкнуть их на ее идеальной шее и не отпускать, пока сука не прекратит дышать. Меня настолько переклинило, что я слова не мог сказать, только сжимал кулаки и челюсть до хруста.
— В Эмиратах меня ждет мужчина, документы давно оформлены. И вот эта беременность, — с пренебрежением произносит она, как будто внутри нее что-то гадкое, а не мой ребёнок, — все испортила. Поэтому я делаю аборт, восстанавливаюсь и улетаю. А ты найди себе другую, которая готова будет пожертвовать собой. Я искренне желаю тебе счастья. Хороший ты мужик. Жаль, не моего уровня.
Я уже тогда не бедствовал. Зарабатывал хорошо. Квартира, машина, отстроил дом для матери, в перспективе семейный. Демьян взял меня в долю, в малую, конечно, всего двадцать процентов акций, но мне хватало. Демон ценил меня и не скупился. Сейчас эти акции стоят в пять раз дороже. Но, мать ее, до арабского шейха я, безусловно, не дотягивал.
— Ну скажи уже что-нибудь! — требовательно произносит Карина.
Разворачиваюсь, заглядываю ей в глаза. Я не знаю, что она читает в моем взгляде, но ее рот закрывается. Карина меряется в лице, отступая назад. А я по-прежнему напоминаю себе, что убивать нельзя, даже если очень хочется. В ушах звенит, меня начинает потряхивать от ярости. Это даже не ревность. Я не могу понять ее по-человечески. Что за тварь-то она такая продажная?
— Счастья, значит, ты мне желаешь, — проговариваю сквозь зубы. — А я вот тебе нет, — хриплю, как загнанный пес.
— Покровский, не нужно вот этой драмы. Я освобождаю тебя от ответственности, — продолжает нести ересь. От срыва меня сдерживает только один шаг – ее беременность. Можно было бы, конечно, выдохнуть, откреститься, сделать вид, что ребенок не мой, и пойти дальше. Только я чувствую, что он мой, и не хочу превращаться в такую же тварь, как Карина.
— В общем так. Как женщина, ты мне больше неинтересна. Брезгую шлюхами! — проговариваю сквозь зубы. — Родишь мне ребёнка – и свободна. Лети в свои Эмираты и на глаза мне больше не попадайся. А сделаешь аборт или сбежишь – я, сука, из-под земли тебя достану и посажу на цепь!
Естественно, Карина мне не поверила. Не поверила в мои возможности и силу. Наверное, я всегда был слишком мягок с ней, чтобы она поняла, что злить меня не стоит. Возможностей и власти у меня было достаточно, чтобы не выпустить ее из страны и заставить сохранить жизнь моему ребёнку. Карина возненавидела меня, называя чудовищем. Она рыдала и кидалась на меня зверем. Пыталась навредить себе и ребёнку, чтобы испортить мне жизнь за то, что я испортил жизнь ей. Как следствие – преждевременные роды и смерть Карины.
Сейчас, спустя пять лет, я прихожу к мнению, что всё-таки любил ее. Любил до момента, пока не вскрылось её прошлое и нутро продажной твари. Поэтому мне так дорог ребенок.
И вот Карины нет. А Дина есть. Моя дочь. Я люблю ее, как никого и никогда не любил. Я готов сдохнуть за свою дочь, но все равно хреновый отец. Дело не в материальных благах. У моей дочери есть все: хороший дом, все условия, собственная комната, игрушки, одежда, собака, частный детский сад. Исполняю любой ее каприз. Но у нее нет главного – семьи. Я постоянно на работе. Я трудоголик, живу работой. Когда в душе нет чего-то личного, мы пытаемся заполнить пустоту работой. Дину воспитывает моя мать, за что я ей пожизненно безмерно благодарен. А я – папа выходного дня.
— Хочешь такого? — интересуюсь у дочери, отводя взгляд от чужой счастливой семьи.
— Нет, — все восхищение пропадает, Дина отворачивается, берет меня за руку и тянет на выход.
— Почему нет? — пытаюсь понять ребенка.
— Потому что… — капризно выдыхает. — Поехали домой, там Соня скучает.
Соня – это собака. Странное имя для лабрадора, но Дина так решила.
— Дин… — сажусь перед дочерью на корточки, на стоянке возле машины. — Ну что случилось? — посматриваю на наручные часы. — У меня еще есть пара часов. Не нравится в парке – мы можем пойти куда угодно, — пытаюсь заглянуть дочери в глаза, но Дина снова упрямо отворачивается.
Василиса
Примерно раз в полгода, во мне просыпается маленькая девочка лет пяти. Ей хочется капризничать, плакать, на ручки, чтобы кто-то пожалел, решил все проблемы и купил вкусняшку. Ничего не могу с собой поделать. Иногда моя психика даёт сбой. Сегодня именно такой день. Просыпаюсь без настроения. Ничего не хочется. Я маленькая девочка.
Беру выходной. Мне положено. Нужно доехать в город. Но одна туда соваться я не решаюсь. Пару раз меня любезно сопровождал один из охранников, но нам было по пути. Сегодня все заняты.
Марк развалился на шезлонге возле пруда, читая книгу. Подхожу ближе.
— «Психология лжи. Обмани меня, если сможешь», — читаю вслух название его книги. — Ах, вот оно где ты учишься уверенно лгать и не краснеть.
Марк отрывается от книги, прищуривается, ухмыляясь.
— Я не учусь. Я уже могу преподавать.
— Ты реально считаешь себя таким офигенным?
— Да. Есть сомнение в моей ох*енности?
— Боже, как все запущено. Такой самоуверенный мерзавец, — закатываю глаза.
— Приятно познакомиться, — ухмыляется. — А ты чего такая красивая сегодня? — окидывает меня взглядом. Я не красивая. Просто сменила форму на рваные джинсы и белую рубашку с высоким воротником в мужском стиле. Волосы распустила, губы подкрасила. Маленькая девочка хочет быть ярче.
— Отвези меня в город, — внаглую прошу я. — Прокатимся в пару мест. И, так и быть, я прощу все твои косяки, подружка.
— Ох, мать моя женщина, — смеется. — Я водителем не подрабатываю. Что мне за это будет?
— Ну серьезно. Включи нормального Марка, помоги мне.
— Так бери такси. Я сегодня не водитель. Мне нельзя за руль.
— Кто тебе запретил?
— Вчерашняя текила, — подмигивает мне. — Нет, мне, конечно, плевать, могу и прокатиться, но, если тормознут менты, мой отец уже не отмажет, я и так последнее время в косяках по уши.
— Ясно, — сдуваюсь, присаживаюсь в кресло. Отменяется моя поездка, такси – не вариант.
— Вызвать такси?
— Нет, — качаю головой. — Мне нужен сопровождающий.
— Зачем? — Марк сводит брови.
— Не заморачивайся, — отмахиваюсь я. Беру его книгу, листая страницы. Маленькая девочка хочет топать ногами от досады.
— Так попроси Андрея. Думаю, он с удовольствием тебя покатает и сопроводит. Спорим на десять косарей – не откажет?
— Нет. Он мне не «подружка». За сопровождение придётся расплачиваться.
— Ой, ну учить меня тебя, что ли? Вроде большая девочка. Продинамь его. Пришло время расплаты, а у тебя голова заболела, и вообще ты не в настроении и не такая, — ржет Марк.
— И много тебя так динамили? Я смотрю, ты на опыте? — стебусь над ним.
— Меня не динамят. Забыла, я ох*енный?
— Ой, все, — отмахиваюсь, вручаю ему книгу и ухожу в сторону дома.
Сначала расстраиваюсь, понимая, что моя поездка сорвалась. Никто не виноват. Мои «монстры» преследует только меня, и никто не должен меня защищать. Но, проходя мимо кабинета Андрея, останавливаюсь. А собственно, почему бы и нет? Я же хочу его крови. Мне хочется тоже «насиловать». А Андрей Сергеевич у нас жаждет искупить вину. Так пусть расплачивается. Самое страшное уже произошло. Возможно, я снова нарываюсь и провоцирую. Но я уже говорила, что ненормальная. Моя шкала самосознания упала до минимума.
Стучу. Хотя сердце на мгновение замирает, а разум вопит, что у меня включился стокгольмский синдром и я сама иду в руки к своим страхам.
— Да! — раздается голос Андрея. Надеваю маску легкого цинизма и прохожу внутрь.
— Василиса? — мужчина немного удивлён. Естественно, я сама к нему пришла, чего раньше не делала. А, наоборот, сводила наши встречи до минимума, насколько это можно в моем положении. — Чем обязан?
— Мне нужна твоя… — исключаю слово «помощь». — Услуга.
— Услуга… — на его губах появляется легкая улыбка. Взмахивает рукой, призывая меня продолжать.
— Отвези меня в город в пару мест. Что-то типа сопровождения без вопросов и объяснений.
Андрей задумывается, заглядывая мне в глаза. В его взгляде интерес, азарт и недоверие.
— Откуда такое снисхождение? — цинично выгибает брови.
— Ну, нет так нет, — цокаю и разворачиваюсь, чтобы уйти.
— Стой! Сядь. Подожди минут пять, — указывает мне на кресло.
Триумфально улыбаюсь, разворачиваюсь, сажусь в кресло, достаю телефон, ухожу в соцсети.
Делаю вид, что мне безразличны его дела, но ощущаю каждое движение мужчины. Дело в том, что я ему не доверяю, а значит, не могу расслабиться в присутствии Андрея.
Он проходится по кабинету, шелестит бумагами, стучит по клавиатуре ноутбука. Я даже чувствую его взгляд и слышу глубокие вдохи. Глотает воздух так, словно ему не хватает кислорода, как и мне в его присутствии. Тоже неосознанно глубоко вдыхаю, пробуя запах воздуха в кабинете. Пахнет недопитым и давно остывшим кофе, немного табаком, не сильно – Андрей всегда курит в открытое окно, парфюмом – что-то древесное, немного пряное. Я помню этот запах на своем теле, когда долго отмывалась в душе. Запах будит во мне волну негативных эмоций. Маленькая девочка внутри меня сегодня нестабильна в своих эмоциях и начинает истерить. Накатывает волна обиды и душевной боли. Хочется порыдать и покричать на этого подонка. Но я стискиваю зубы. Он говорил, что я бездна, и я столкну его в эту бездну. Только лететь он будет один, пока не разобьётся.
Кусаю губы, поднимая глаза, когда наступает тишина. Андрей смотрит на меня. Внимательно, не моргая. В серых глазах плавится сталь. Так смотрят, когда… Нет, мои персональные монстры смотрели на меня по-другому, но…
— Поехали, — немного хрипло произносит Андрей. Поднимается с места, снимает галстук, расстёгивает пару верхних пуговиц на рубашке, надевает пиджак и открывает дверь, пропуская меня вперед. Выхожу. Андрей идет следом. И некомфортно, оттого что этот мужчина дышит мне в спину.
Опасную игру я затеяла.
Андрей
В тот день…
В тот день, когда я допустил ошибку, еще не осознавал, что это приведет к столь фатальным последствиям. У Дины был день рождения. И день смерти Карины…
Тяжело, невыносимо тяжело понимать, что день рождения дочери стал для нее днем утраты матери. Можно винить в этом разные обстоятельства: судьбу, рок, клинику, медсестер, врачей, даже саму Карину, которая подрывала свое здоровье. Но…
Но со временем я все больше осознаю, что виноват именно я. Вся ответственность лежит на мне. Как я справляюсь с этой непосильной ношей? Плохо. В большинстве случаев стараюсь отвлечься, погружаясь в работу. Механически выполняю задачи, забиваю голову мыслями о делах и новых заботах. Но именно в этот день меня накрывает. Что-то ломается внутри, словно по расписанию, как по щелчку пальцев.
Никто никогда не говорил Дине, что день ее рождения, который она ждет весь год, совпадает с днем ухода ее матери. И никто никогда не скажет. Я сделаю все возможное, чтобы защитить дочь от этой правды.
Фактически, это просто день рождения. Но каждый год я прилагаю все усилия, чтобы сделать его для дочери самым счастливым и значимым днем. И я продолжу делать это.
Весь день провожу с Диной, среди ее друзей, шаров, подарков и аниматоров. Улыбаюсь, смеюсь, но внутри меня все горит, разъедая внутренности. Ради своего ребенка я улыбаюсь, прижимаю ее к себе, вдыхаю детский запах и понимаю, что никогда не расскажу ей, что в этот день ушла ее мать. В свидетельстве о смерти стоит другая дата. И когда Дина подрастет, она, возможно, никогда не узнает правду.
Честно ли это по отношению к дочери?
Должна ли она знать правду?
Возможно, я эгоистичен, но я стараюсь защитить ее от боли, как умею.
Нечестно по отношению к дочери?
Снова пытаюсь замазать свои грехи?
Пусть так…
Весь этот день я провел с дочерью. Уехал, только когда Дина уснула, обнимая щенка, которого я ей подарил. Бухать начал уже по дороге в усадьбу, глотал алкоголь из горла за рулем машины. Когда въезжал в усадьбу, бутылка коньяка опустела. Я был пьян. Парадокс в том, что мой организм понимает, что он пьян только затуманенными мозгами, планку срывает, границы дозволенного стираются, но внешне я выгляжу абсолютно трезвым. Походка уверенная, речь ровная.
Прохожу в дом, направляюсь к своему кабинету, где открываю еще одну бутылку коньяка. Мне мало этого опьянения. Нужно нажраться в хлам, чтобы погасить раздирающий жар внутри, чтобы ни одной мысли в голове и полное бессознание.
И вот я опять глотаю алкоголь из горла новой бутылки. Василиса сама пришла ко мне. Я разбил эту чёртову бутылку о стену. Василиса убирала осколки моей ярости. Как всегда, вызывающая. Даже эта чертова серая форма сидела на ней, как что-то пошлое, обтягивая ее тело. Идеальное тело. Нет, ее идеальность не в больших размерах груди и задницы. Ее идеальность в утонченных формах, в гармоничности. Не худая, как сейчас это модно, но без лишнего веса. Во всем гармония. Все при ней. Грудь, бедра, талия, ноги – все, как надо, натуральное и привлекательное. Губы немного пухлые, капризные, волосы цвета карамели, и глаза зелёные, дурманящие, манящие, обещающие бездну, в которой она меня утопит.
Я и раньше это замечал. Рассматривал, изучал, не скрывая, внаглую. И Василиса позволяла. Каждая женщина всегда понимает, что нравится мужчине. Не нужно разговаривать, объяснять, признаваться, ухаживать. Притяжение чувствуется во взглядах, жестах, вздохах. Василиса улыбалась и заигрывала. Всегда яркая, несмотря на то, что без макияжа, живая и манящая, из тех женщин, которые сразу обращают на себя внимание.
Меня переклинило. Я захотел ее взять. Просто пьяная похоть. Хотя нет, похоть родилась задолго до того дня, почти сразу, как только эта женщина переступила порог дома.
Я предложил ей плату за удовлетворение моей похоти. Вот так, напрямую и цинично, без лишних реверансов. Давно привык к такому формату. Все честно, как на рынке: я плачу за секс, без романтики, чувств, обязательств и привязанности.
Мне казалось, детка играет и набивает цену. Слышались в ее тихом «нет» кричащие «да», но я стою дороже. Поднял ценник – девочка и правда того стоила. Мне казалось, ее сопротивления и грубый отказ – это торги. Заводило и подогревало ее сопротивление, возбуждало то, как она бьётся и расцарапывает мои плечи в кровь. Все, словно в пелене животной похоти.
Цепляло то, что еще ни одна женщина настолько меня не заводила. Я трахал ее, как одержимый, ничего не замечая, и охреневал от кайфа и ощущений, которые дарила мне эта женщина. Наваждение какое-то – как наркотик – глотнул её и не смог остановиться.
Когда Василиса прекратила сопротивляться и стала меня принимать, я вообще съехал с катушек. Казалось, она тоже получает своё извращённое удовольствие.
Но мне казалось…
В себя я пришёл только после. На следующее утро.
Сожалею? Да. Но…
Я изнасиловал?
Да.
Мое опьянение и фантазии не в счет. Это не оправдание. Я всегда адекватно воспринимаю свои поступки и готов взять ответственность. Только вот Василиса ни хрена не похожа на жертву насилия. Или она ненормальная, или я что-то не понимаю в этой жизни.
Готов был расплатиться. А чем я мог искупить вину? Только деньгами. Ну нет другого варианта. Мое «прости, я был пьян» прозвучало бы лицемерно.
Кому от этого стало бы легче?
Оставались только деньги.
Да, я пытался замазать свой грех деньгами. Мне действительно стало бы легче, если бы она их взяла. Но Василиса жёсткая девочка, она швырнула этот откуп мне в лицо. И мой гештальт не закрылся.
Дальше стало только хуже. Проще было бы, если бы я больше не видел Василису. Но она рядом, и каждый новый день напоминает мне, какое я дерьмо. Девочка отыгрывается. Я по-своему глотаю. Никогда, ни одной женщине не спускал такое обращение со мной, а ей прощаю. Принимаю ее ответные реверансы.
Андрей
Паркуюсь возле дома. Василиса молча выходит, не сказав мне ни слова. Окей, холопы должны молчать и исполнять распоряжение барыни.
Осматриваюсь – не нравится мне ни этот район на окраине в промзоне, ни сам дом. Большой, но совсем не ухоженный: ворота ржавые, вокруг все заросшее, штукатурка осыпалась, окна грязные, словно их не мыли годами. Странное, совсем не приятное место, сильно напрягает. Особенно то, что там сейчас Василиса. Но если я вмешаюсь и внаглую пойду за ней, Василиса этого мне не простит. Я никто в ее реальности. Нет, чувства она все же ко мне испытывает. Только это чувства ненависти и презрения. Заслужил. Да… Хаваю.
Выхожу из машины, надеваю черные очки, облокачиваюсь на капот машины, прикуриваю сигарету, осматривая запущенный дом.
Что ты там делаешь, детка?
Почему попросила меня тебя сопроводить?
Логично же было вызвать такси, если я настолько неприятен. Моя близость ее душит. Но она готова задохнуться…
У меня много вопросов, но ответов я, к сожалению, не получу. Чувствую себя бродячим псом, таскаюсь за ней с виноватыми глазами, а хозяйка отталкивает. Понимаю, что заслужил, поэтому и глотаю все.
Давай, Вася, жги. Пришло твое время.
Выкуриваю сигарету, подхожу, совершая пару рабочих звонков, прикуриваю еще сигарету.
Давай, детка, выходи из этого дома.
Что ты там делаешь?
Минут через десять Василиса почти выбегает из ворот, прижимая к груди какие-то папки. За ней мужчина лет шестидесяти, может, моложе, но выглядит он плохо. Худощавый, заросший, в каком-то бесформенном старом спортивном костюме, цвет лица неестественный, желтоватый. Напрягаюсь, замечая кровь на ладони Василисы.
— Стой! Дрянь такая! — хрипит мужик, догоняет ее возле машины, хватает Василису за локоть, дергая на себя.
— Не прикасайся ко мне! — шипит девушка. — Я взяла то, что принадлежит мне, — Василиса дергает локтем, толкая мужика. — Иди на хрен, урод!
Мужик хватает ее за волосы, дергая на себя. От неожиданности у Василисы выпадают из рук папки, и бумаги разлетаются.
Ах ты, мразь!
Подлетаю к мужику и, не задумываясь, на эмоциях бью в челюсть. Так, что он теряется, отпуская девушку. Мужик начинает оседать, и я укладываю его мордой в асфальт, прижимаю, чтобы не смел рыпаться. Прихожу в ярость, оттого что эта мразь трогает девочку, словно тронули мое. Хочется постучать его грязной башкой об асфальт, но я сдерживаюсь, стискивая зубы.
— Ты кто такой, мудила? — скулит мужик. — Ааа, ты себе нового еб*ря нашла, что ли? Тимур-то знает? — скалится. — Маленькая шлюшка, — сплёвывает кровь из разбитой губы.
И все…
Хватаю тварину за волосы и впечатываю в асфальт. Я не знаю, кто эта мразь, но мне хочется крови. Это уже становится традицией, меня всегда срывает именно из-за этой женщины.
— Все, Андрей! Все! — кричит мне Василиса. — Оставь его!
Отпускаю мразь, только когда Василиса прикасается к моему плечу, сжимая его. Это в общем ее первое прикосновение ко мне. Тот момент, когда она меня трогает, а не я. Ладно. Отпускаю мужика.
Садимся в машину. На нервах и бушующем в крови тестостероне резко срываюсь с места. Обращаю внимание на Василису, которая прижимает к себе папки. Кровь с ее руки капает на белую рубашку.
Сворачиваю в проулок, торможу, молча выхожу из машины, достаю аптечку и снова сажусь за руль.
— Дай руку, — прошу ее я. Не реагирует, смотря в лобовое, словно вообще не заметила, что мы остановились. — Василиса, — стараюсь гасить свое состояние и говорить с ней спокойно. Беру ее папки, вытягивая из рук.
— Не трогай! — шипит на меня, как разъярённая кошка, прижимая к себе папки.
Замираю. Рассматриваю. Это не папки, это альбомы – торчит кусочек фотографии. Что же ты так их охраняешь от меня? Я не чудовище, ничего отбирать насильно у тебя больше не буду.
— Василиса, мы просто положим их сюда, — указываю глазами на панель. — У тебя кровь. Руку нужно обработать, — почти ласково произношу я. Не нравится мне ее состояние. Совсем не нравится. После того как я ее взял, она кусалась и била в ответ, а здесь полная фрустрация. Словно это не привычная мне Василиса вовсе.
Но самое удивительное, что она слушается, отдает мне альбомы и рассматривает свои руки.
— Вот так, малышка, — опускаю альбомы на панель, раскрываю аптечку. — Давай обработаем руку, — разговариваю с ней, как Диной. Она сейчас похожа на маленькую девочку. Такая уязвимая, потерянная, беззащитная.
И это пи*дец.
Я сам немного потерян. Вынимаю антисептические салфетки, беру ладонь Василисы, начиная аккуратно протирать. Позволяет, внимательно наблюдая за моими действиями.
Позволяет мне прикасаться!
И меня ни хрена это не радует. Уж лучше бы кусалась, чем вот эта безвольная покорность. В моей голове полный раздрай. Такую уязвимую девочку вообще нельзя трогать, а я тронул и не просто тронул…
Убираю салфетку – на ладони порез, еще немного кровоточит. Беру перекись, Василиса вздрагивает, но руку не одёргивает. Прижимаю ватный тампон к ее ладони. Мне вдруг хочется поцеловать эти дрожащие пальцы, но, боюсь, она не оценит мои порывы. Заклеиваю пластырем. Все. Но ее ладошку не отпускаю. Не могу, не хочу. Нет сейчас во мне никакой похоти, она вдруг испарилась. Эта уязвимая девочка разбудила во мне совсем другие чувства и сильно усугубила мою вину.
Я ни хрена не понимаю, что происходит. В голове куча вопросов. Кто этот мужик? О каком Тимуре шла речь? Почему Василиса вообще добровольно пришла в этот притон? Но я не решаюсь пока задать ни один из этих вопросов.
Наглею, поглаживая большим пальцем ее запястье, там, где сильно бьется пульс.
Проходит пара минут, и девочка приходит в себя, одергивая ладонь. Вновь берет свои альбомы и прижимает к себе.
Ладно, выдыхаю, завожу двигатель, выворачиваю из переулка и просто еду вперед. Тишина давит, грудную клетку распирает.
Василиса
Сдается мне, я заразила Дарину. Вот уже несколько дней она на больничном, и я в доме снова кручусь одна. Не жалуюсь, так даже лучше. Я загрузила себя работой, и маленькая уязвимая девочка во мне опять впала в кому. Мне хочется добить эту девочку. Чтобы она уже, наконец, сдохла и больше никогда не воскресала. Но, к сожалению, убить ее можно только вместе со мной. Несмотря на то, что я неадекватная и у меня психологические травмы, пожить еще хочется. Приходится как-то уживаться с этой девочкой, позволяя ей иногда поистерить.
С Андреем снова стараюсь не сталкиваться, как и он со мной. Слишком много моего личного он увидел. Я не хотела, но эта дрянная девчонка внутри вдруг решила обнажиться.
Глубокий вечер, Люба уже покинула кухню и отправилась отдыхать. В доме никого. Тишина. Хозяина нет, Марк снова ушёл в загул и пару дней не появлялся, за окном слышатся голоса охранников, совершающих обход. Делаю себе чай, присаживаюсь на высокий стул за кухонную стойку, включаю мистический сериал, перевожу звук на наушники, пью чай и увлекаюсь фильмом. Там девушке снится что-то страшное, черный туман стелется ей под ноги, жуткая, волнительная музыка, девушка идет вперед, черный туман начинает клубиться, поднимаясь вверх и вырисовывая огромную чёрную фигуру. К волнительной музыке добавляется звук сердцебиения девушки, он нарастает, нарастает, черная фигура уже близко…
— Аааа! — подпрыгиваю на месте, слетаю со стула, когда на мое плечо ложится руку. Резко оборачиваюсь…
Андрей!
Смотрит на меня в недоумении и что-то говорит. Выдергиваю наушники.
— Ты меня напугал! — немного истерично произношу я, хватаю телефон, выключаю фильм, пряча телефон и наушники в карман.
— Извини, не хотел. Ты меня не слышала, — спокойно произносит он и садится за стойку на мое место. Беру свою чашку, принимаясь ее мыть. Хочется поскорее избавиться от общества Андрея. — Что тебя так напугало? — буднично спрашивает он, словно мы друзья. Нет, я его не боюсь, но общаться не хочу. Наша поездка была моей ошибкой.
Не отвечаю. Ставлю чашку на сушилку и направляюсь на выход.
— Ужин, — вдруг произносит Андрей.
— Что? — оборачиваюсь.
— Подай мне ужин, — смотрит в глаза с вызовом. Мне совсем не хочется ему прислуживать. Но это входит в мои обязанности. В основном его кормит Люба, но сейчас ее нет. Киваю, подхожу к холодильнику.
— Есть запеченная рыба со спаржей и греческий салат.
— Хорошо. Дико голодный, не обедал.
Хочется съязвить и сказать, что это ненужная для меня информация, но сдерживаюсь, сжимая губы. Стараясь не смотреть на Андрея, разогреваю рыбу, подаю мужчине салат, приборы, салфетки. Отворачиваюсь к окну в ожидании, когда разогреется рыба.
— Сегодня был тяжёлый день… — сообщает мне Андрей. — Раздели со мной ужин, ненавижу есть в одиночестве.
Ну вот зачем он со мной разговаривает?
— Спасибо, я поела, — холодно отвечаю, принимаясь выкладывать на тарелку рыбу.
— Просто сядь за стол и выпей чаю. Составь мне компанию, поговорим. Нормально, — выделяет последнее слово. — Ни о чем. О погоде, о фильме, который ты смотрела.
— Андрей Сергеевич, вы ничего не перепутали? Мы с вами не друзья, и мне неприятно с вами сидеть за одним столом, — ставлю перед ним тарелку с рыбой.
— Василиса, — вдруг берет меня за руку, слегка сжимает. — Прекрати. Я сам знаю, что мразь, не утруждайся мне об этом напоминать. Поймал себя на мысли сегодня, что очень хочу поужинать с тобой.
Сглатываю. Так со мной мужчины не разговаривали. Таким тоном не разговаривали, искренне, с просьбами. Но это не делает Андрея лучше в моих глазах. Его пальцы на моей ладони прекращают сжимать, начиная поглаживать руку. Приятно. Но…
— Я меренговый рулет с клубникой купил. Для тебя. Ты же любишь? Поставь чай, пожалуйста.
Прикрываю на секунду глаза.
Откуда он узнал, что я люблю?
Андрей и правда выглядит уставшим и вымотанным. Нет сейчас в его глазах привычного цинизма и похоти. Там усталость.
Хотя это неважно.
Одергиваю руку.
— Не надо… — качаю головой.
— Что не надо, Василиса?
— Вот этого всего не надо. Давай откатим все назад, в тот день, когда я поступила на работу. Ты управляющий, я горничная. Мы общаемся только по делу и в официальном тоне.
Снова разворачиваюсь, чтобы уйти.
— То есть с Марком – фривольное общение, а со мной нет, — кидает он в спину уже привычным холодным тоном.
— В моем рабочем договоре нигде не написано, что я должна отчитываться вам о своей личной жизни, — ухмыляюсь.
— А Марк у нас – уже личное? — в его голосе ревностные нотки, которых он даже не скрывает.
— Вам не кажется, Андрей Сергеевич, что ваша ревность неуместна и смешна?
— Мне не смешно, Василиса. И да, это ревность, — признается он, ухмыляясь. — Я уже давно обозначил, что хочу твоего личного.
— Вам не понравится мое «личное». Очень не понравится. Для вас у меня только яд. Простите, ничего другого вы во мне не оставили.
— А давай я сам решу, что мне понравится, а что нет.
— Решайте, но без меня! — разворачиваюсь и ухожу. Быстро. Почти убегаю из дома, вырываясь на улицу. Задыхаюсь, сердце колотится так, словно меня снова насилуют. Только это какое-то ментальное насилие. Когда лезут в душу, когда хотят не просто взять тело.
— Василиса!
Оглядываюсь – Андрей идет за мной.
Ну нет, нет, нет!
Ускоряюсь, срываюсь к своему домику.
Не успеваю. Догоняет. Прямо возле двери. Хватает за плечи, разворачивая к себе и прижимает к двери. Зажмуриваюсь.
— Не смей меня больше трогать! — голос срывается, хриплю. Упираюсь руками в его сильную грудь, пытаясь оттолкнуть.
— Тихо, тихо, — словно одержимый, шепчет он мне. — Я не трогаю. Не трогаю, — ставит руки на дверь по обе стороны от меня. Он не трогает, но все равно недопустимо близко. По телу идет дрожь, ладони потеют. Дыхание снова спирает. Слишком близко. — Девочка моя, меленькая, — шепчет мне в волосы. А я почти ничего не слышу, пытаясь начать дышать ровно. — Я больше не обижу. Я все сделаю для тебя. Только позволь.
Василиса
Подаю ужин. Демьян Ростиславович просил накрыть на двоих. Не понимаю, для кого вторые приборы. Марка до сих пор нет. Но здесь не принято задавать вопросов. Да и мне, в принципе, все равно. Наливаю хозяину морс и ставлю графин на стол. Поднимаю глаза, когда в гостиную кто-то заходит.
Дарина…
Неожиданно.
Она была на больничном. На работу не возвращалась. Она здесь в качестве гостьи. Вчера хозяин просил приготовить комнату, но я даже не подозревала, что это будет Дарина. Я не маленькая. Все понимаю. Но хозяин старше Дарины. Намного старше. Выше – и я сейчас не про рост. Они с разных уровней и сословий. Дарина – романтичная, наивная фея. Хозяин – жесткий, серьезный мужчина. Немного ошарашенно заглядываю Дарине в глаза, но не вижу там страха или паники. Ее щеки краснеют, ей, скорее, неудобно передо мной. Успокойся, девочка. Я не осуждаю. Кто я такая, чтобы судить. Знать не знаю ничего об отношениях, у меня их не было и, надеюсь, не будет.
Нет, иногда по ночам, когда не спится, маленькая девочка внутри меня выходит из комы и очень хочет нормального мужчину, который будет нежный, ласковый, заботливый, который будет любить меня и оберегать от чудовищ. Мечтаю о том, что смогу все принять и стану нормальной. Это не мои мечты, это все дрянная девчонка, будь она неладна. Она до сих про не понимает, что принцев не бывает.
— Привет, — виновато шепчет мне Дарина одними губами.
Киваю ей. Натыкаюсь на строгий взгляд хозяина, который означает, что мне нужно покинуть столовую. Ухожу. Возможно, хозяин станет для этой девочки каменной стеной, крепостью, и она никогда не узнает, насколько гнилой мир снаружи. Дай бог. Я желаю ей счастья. Если Дарину не принуждают, значит, это все к лучшему.
Ужин закончился, убираю со стола, привожу в порядок столовую, мою посуду. Иду в свой домик. Устала сегодня, хочется принять душ и лечь спать, несмотря на то, что еще достаточно рано.
Прохожу в домик, и первое, что бросается в глаза, это бордовая роза на моей кровати. Большая, с длинным стеблем и огромными шипами. Внутри все сжимается и холодеет. Сглатываю, боясь сделать шаг к кровати. Эта роза цвета крови – для меня сейчас нечто ужасное, страшнее самой ядовитой змеи.
«Девочка моя. Ты похожа на эту розу, такая же красивая, как бутон, и острая, как эти шипы. Бутон я сберегу, а шипы вырву!»
Впадаю в ступор, из рук вываливается полотенце, а я стою на месте, не в силах отвести взгляда от цветка. К стеблю привязана черная лента, на ней что-то типа карточки или открытки.
Можно предположить, что это цветок от Андрея. Но нет, я нутром ощущаю, что не от него, я знаю от кого. Этого не может быть…
Не может быть!
Не может!
Глубоко втягиваю воздух, пытаясь успокоиться, прикрывая глаза, надеясь на свою паранойю, неадекватность. Это всего лишь галлюцинация. Мне легче принять сумасшествие.
Прихожу в еще больший ужас, оттого что в комнате пахнет сладко пряным сандалом. Резко открываю глаза – роза на месте. Можно словить галлюцинацию, можно предположить, что это чудовищное совпадение, но запах…
Заставляю себя сделать шаг, еще и еще, тяну руку. Стараюсь не дышать, приторный сандал меня душит. Тяну руку к открытке, с каким-то остервенением отрываю ее от ленты и раскрываю.
«Ну здравствуй, моя девочка. Надеюсь, ты не забыла, кому принадлежишь. До скорой встречи».
Откидываю открытку. Сомнений больше нет. Сердце замирает, по телу идет холодок… И этот запах… Тошнит…
Разворачиваюсь, выхожу из домика, захлопываю дверь, облокачиваясь на перила, дышу.
Несколько минут нахожусь в полной прострации, рассматривая траву, и только потом включается мозг. Оглядываюсь, обнимая себя руками, внимательно рассматривая округу.
Я полагала, что нахожусь в полной безопасности в этом доме. Даже если предположить, что он знает хозяина дома и в какой-то параллельной реальности Демьян Ростиславович пригласил его в дом.
Но нет. Хозяина не было целый день, а в момент, когда роза оказалась на моей кровати, он ужинал с Дариной. Мой персональный монстр не мог оказаться здесь случайно, а даже если так, не думаю, что охрана пустила бы его по периметру.
Этого просто не может быть.
Но запах. Я ни с чем его не перепутаю.
Ой, мама. Страшно. Жутко. Нужно бежать отсюда. В порыве кидаюсь в домик, но снова торможу возле кровати с розой.
А куда мне бежать? Уверена, что, как только сделаю шаг из дома, снова попаду в рабство. И уже никогда не выберусь. И будет только хуже. Но оставаться тоже страшно. Я считала этот дом непробиваемой крепостью. Считала Тимура пылью под ногами хозяина этого дома. Здесь живут люди намного серьёзнее. Я считала, что он никогда сюда не попадёт…
Моя паника нарастает. Мимо проходят два охранника, направляясь в свой домик, а я смотрю на них исподлобья. Это шиза, но я теперь никому не могу здесь доверять. Как только охранники скрываются за дверями своего дома, я бегу в хозяйский дом.
Резко, без стука и разрешения врываюсь в кабинет к Андрею. В данный момент, как бы парадоксально это ни звучало, я доверяю только ему. Не знаю, что скажу ему и как все это объясню, но мне станет легче, если он будет рядом. Андрей уже однажды защитил меня от отца… Он, в конце концов, мне должен. Это не месть, это полное отчаянье и безвыходность.
Андрея нет. Перевожу взгляд на часы – его рабочее время закончено. Но он всегда был где-то здесь, всегда незримо рядом, я чувствовала…
Вылетаю в коридор, обхожу дом и постоянно оглядываюсь, словно за мной наблюдают, моя шизофрения прогрессирует. Но в этот раз небеспочвенно.
Андрея нет. Сглатываю, пытаясь не паниковать. Здесь везде камеры и охрана, со мной ничего не произойдёт. Самовнушение мало помогает. Что-то пошатнулось во мне. Выхожу на улицу. Тишина. Иду вперед. Вижу Андрея возле ворот, он разговаривает с охраной на въезде. Рядом его машина, дверь со стороны водителя открыта. Еще немного – и он уедет домой. Ускоряю шаг, когда Андрей садится за руль.
Андрей
— Что-то случилось?
Василиса волнуется, глаза бегают, там паника. Такой я ее видел только в тот вечер, когда ее снесло от моей близости. Но сейчас я не трогаю. Я вообще теперь боюсь даже посмотреть на нее не так. Не хочу больше словить это состояние ужаса и паники. Ни хрена не понимаю. Ни одна женщина так на меня не реагировала. Ясно только одно – какая-то мразь когда-то тронула девочку, оставив шрамы на ее психике. И, боюсь, что это не только я. Куклу сломали до меня. Но я тоже хорош – доломал.
— Да. Мне нужно знать, кто заходил в мой домик примерно с четырёх до восьми вечера.
— А туда кто-то заходил?
Кивает.
— И? Подробности, Василиса. Что тебя напугало?
Василиса оглядывается на охранников и кусает губы. Смущают ее посторонние. Все правильно, публика нам не нужна.
— В кабинете, — велю ей я.
— Что? — такая потерянная, что во мне начинает все кипеть.
Узнаю, какая падла ее напугала…
— Поговорим в моем кабинете. Иди сделай нам кофе и жди меня в кабинете. Я пока машину отгоню на стоянку, — поясняю ей. Вася послушно кивает и быстро уходит.
Ставлю машину в гараж. Гляжу на экран телефона. Матери обещал сегодня приехать. Динка скучает. Но Василиса последнее время прочно заняла место в моей голове. Не могу ее оставить такую напуганную, тем более, когда она просит о помощи.
Иду в кабинет. Василиса уже там, пахнет кофе. На моем столе две чашки. Вся, словно школьница в кабинете директора, сидит на краешке дивана, спина ровная, руки на коленях, губы все уже истерзала.
Прикрываю глаза. Мне очень хочется эти губы. Нет, даже не секса, просто долго целовать ее упрямые губы. Но я гашу в себе эти порывы, наступая им на горло.
Хочется сесть рядом с ней, максимально близко, чтобы просто подышать ее тонким жасминовым запахом, но я сажусь в свое кресло за стол, держа эту гребаную дистанцию. Потому что поклялся себе не трогать ее больше без разрешения. Но, сдается мне, разрешений не будет, при любых раскладах.
Беру чашку кофе, не пью, просто занимаю руки, ожидая объяснений.
А Василиса молчит.
— Рассказывай, с чего ты взяла, что в твою комнату кто-то заходил?
— Мне кое-что оставили на кровати.
Приходится вытягивать из нее слова, но я достаточно терпелив. С этой девочкой, как на минном поле, неверное слово – и накроет всех.
— Что именно?
— Цветок – розу.
— И? В чем проблема? Ты хочешь знать кто?
— Нет, я не хочу, я знаю! — эмоционально срывается она.
— Кто? — выгибаю брови, еще не понимая всю суть ее паники. Василиса очень манящая женщина. Неудивительно, что на нее ведутся мужики. Хотя глубоко внутри мне тоже уже хочется знать, кто дарит ей цветы, чтобы вырвать дарителю руки.
Ревную, да.
Парадоксально ревную по факту не свою женщину.
— Тот, кто не должен находиться в этом доме, — произносит она и прикрывает глаза, словно ей совсем не хочется говорить.
— Василиса, — выдыхаю. — Давай так, ты рассказываешь мне все, что тебя пугает и как я могу помочь. Сейчас мне ничего непонятно. Особенно с условием, что в этот дом не может попасть тот, кто не должен здесь находиться.
— Хорошо, хорошо! — немного нервно повторяет она.
Как всегда, глотаю ее раздражение в мою сторону. Глотаю только от нее. Заслужил. Я многое готов ей прощать, но иногда меня сносит к чёртовой матери. Потому что хочу, потому что двадцать четыре на семь думаю только о ней. Она, как навязчивая идея, засела в моей голове и не отпускает. И в свои тридцать шесть лет, несмотря на то, что в моей жизни было много женщин, я не знаю, как найти подход к Василисе. Как стерпеть то, что с ней сотворил, и нарисовать ей более хорошее впечатление обо мне.
Наблюдаю за ней, когда она встает с места, берет свою чашку и подходит к окну. Встает спиной ко мне, пряча от меня свои эмоции. Плохо, я считывал ее страхи и волнения, смотря в глаза.
Закрылась.
— Меня преследует мужчина, — вдруг произносит она.
Резко подаюсь вперед в желании сразу задать сотни вопросов, но сдерживаюсь, не прерывая ее.
— Поэтому я не беру выходных и не покидаю этот дом. Я полагала, что здесь он меня не достанет. Но буквально полчаса назад я обнаружила на своей кровати подарок от него.
— Тот же вопрос: с чего ты взяла что это его подарок? — тоже немного агрессивно выдаю я. — Может, это Марк или охранники? Мали ли кому ты… — не продолжаю.
— К розе была приложена записка. Можешь считать меня сумасшедшей, но я чувствую его запах.
— Где записка?
Мне нужно ее видеть, мне нужно понимать, что, мать вашу, происходит. Ни один посторонний не может попасть в этот дом. Я в этом уверен, это просто невозможно. Сорвусь с места снимать записи камер, наведу шороху – спугну того, кто запустил в дом постороннего. Сжимаю кулаки до боли, пытаясь все переварить.
— В комнате, но это неважно. Понимаю, что это не твои заботы и мои страхи – это мои проблемы, но теперь я не чувствую себя в безопасности. Мне страшно, я боюсь и прошу защиты, — с каждым словом ее голос становится тише и обреченнее. А мне мало этих ее ничтожных признаний, мне нужно знать все. Даже больше, даже то, что не имеет отношения к делу.
Поднимаюсь с места, мне нужно смотреть ей в глаза. Подхожу сзади, снова недопустимо близко. Недопустимо для нее и очень мало для меня.
Ее спина напрягается, глубоко втягиваю жасминовый запах, но не касаюсь.
Не имею права без разрешения.
— Мне нужно знать все, чтобы действовать разумно, — стараюсь говорить спокойно.
— Достаточно того, что я сказала. Твоя задача – обеспечить безопасность этого дома. Большего не прошу.
Черт! Ну вот как мне из нее все вытянуть? Нет, я могу, конечно. Но, боюсь, мои методы снова ее «изнасилуют».
— Покажи мне записку, — настаиваю я. — Кто этот мужчина и почему ты его боишься? Я, в конце концов, должен понимать, с кем имею дело. Василиса, пожалуйста, — выдыхаю в ее волосы.
Андрей
Прохожу в комнату охраны, за мониторами Дима. Расправляет плечи, поглядывая на меня.
— Как дела? — стараюсь говорить непринуждённо, лениво посматривая на мониторы.
— Все нормально, без происшествий.
— Димон, сбегай в комнату отдыха, передай Савелию, что завтра с утра он водитель Демона.
Это не так. Водитель будет другой, но об этом они узнают только завтра. А сейчас мне нужно ненавязчиво отвлечь Диму. Парень кивает и покидает комнату. Сажусь за мониторы, включаю запись за сегодня, быстро перематываю. Ничего подозрительного, ставлю на паузу момент, когда к воротам подъезжает непримечательная машина, из которой выходит молодой парнишка. На голове кепка, козырек опущен, лицом в камеры не светит. Димон выходит, общаются, парень передаёт охраннику бордовую розу в упаковке. Еще пара фраз, и парнишка уезжает. Дальше Дима сам идет к домику прислуги, проходит внутрь. Там камеры нет. Выходит уже без розы, возвращаясь на место. Окей, никого постороннего на территории не было. Казнь охраны пока отменяется. Но… Перематываю назад, увеличиваю, делаю несколько скринов парня и номера машины, отправляя себе на телефон. Прокручиваюсь в кресле в ожидании Дмитрия.
— Передал, — сообщает мне охранник, возвращаясь.
— Хорошо, закрой дверь на ключ, — давлю взглядом. Парень настороженно на меня посматривает, но исполняет приказ, закрывая дверь. — Ключи на стол.
— А… — пытается возразить.
— Без вопросов, ключи мне на стол, — четко проговариваю. Дмитрий, опускает ключи на стол. Забираю их, пряча в карман. — Ствол тоже на стол.
— Андрей, я не понимаю… — глаза начинают бегать, но ствол вынимает, оставляя его на столе. Забираю оружие, покручивая в руках.
— А теперь подробно объясни мне вот эту ситуацию, и почему так случилось, что я не в курсе.
Вывожу ему на экран кадр, где он общается с парнем.
— Эээ, так тут ничего криминального, — нервно усмехается.
— Я просил тебя давать оценки ситуации? — вздергиваю бровь. — Дай мне чёткий ответ по происшедшему.
Заглядываю ему в глаза, пытаясь просканировать. Растерян, но действительно не вижу ничего криминального.
— Приехал курьер, просил передать Василисе цветок и записку. Я все проверил. Ничего подозрительного. От поклонника.
— И что же ты не передал ей лично?
— Так не было ее, просто оставил, подумал, так более романтично.
— М-да, романтик ты мой…
— А что-то не так?
— Все, Дмитрий, не так. Мы тут не брачное агентство. Ты не должен был ничего принимать. В крайнем случае позвонить мне, только я решаю.
— Виноват, не учёл, — разводит руками.
Все, конечно, очень складно, и на записях нет левых движений со стороны Дмитрия, но я не привык никому доверять. Пацан попал под подозрение, а обосновано или нет, мы будем разбирать потом.
— В общем так, никаких доставок, никому не передавать без моего ведома. Ясно? Даже если ты не видишь в этом ничего криминального. Оценки буду давать только я.
— Ясно! — четко проговаривает он. Встаю, отдаю оружие, отпираю двери, выхожу. Обхожу двор, иду к домикам для прислуги.
Прости, детка, понимаю, что ты не хочешь показывать мне свои страхи, но я все равно посмотрю. Прохожу в комнату, кроваво-красная роза покоится на кровати. Большой свежий бутон, но очень много острых шипов. В салонах обычно их срезают.
Осматриваюсь – карточка на полу. Поднимаю. Действительно, пахнет мужским парфюмом. Моя девочка не сумасшедшая. Кто-то помимо цветка отправил ей воспоминания, как якорь, который должен создать психологический эффект. Раскрываю карточку.
«Ну здравствуйте, моя девочка. Надеюсь, ты не забыла, кому принадлежишь? До скорой встречи».
Сминаю карточку в кулаке. Сгребаю розу, сжимаю, шипы врезаются в кожу, прокалывая ладонь. Не чувствую боли. Ничего не чувствую.
Я вырву эти руки, которые посмели…
Да, в одном он прав. До скорой встречи! Я найду тебя, падаль.
Вышвыриваю розу и записку в мусорный бак. Вынимаю сигарету, присаживаюсь на лавочку, рассматриваю фильтр. Кровь. Раскрываю ладонь, маленькие алые капельки растираю их между пальцев. Дышу глубже. Успокаиваюсь, насколько это возможно. Вышвыриваю окурок, иду назад в дом в свой кабинет.
Как только открываю дверь, Василиса резко садится на диване. Замечает меня, выдыхает и снова ложится, прикрывая глаза.
— Я же сказал, ничего не бойся. Посторонних в доме не было. Розу передал курьер через охранника.
— Правда? — поворачивает ко мне голову.
— Мне нет смысла вводить тебя в заблуждение. Охранника проверю.
— Хорошо, спасибо, — кивает и снова закрывает глаза.
Мой плед она не взяла. Ее платье немного подвернулось, оголяя ноги. И мои глаза сами собой пожирают эти ноги. Шикарные ноги. Я поклялся ее не трогать. Но желать ее меньше не стал. С трудом отрываю взгляд. Иду к шкафу, выдвигаю барную полку и наливаю себе коньяка.
— Вино: белое, красное?
— Коньяка, — ухмыляется она. Наливаю ей. Коньяк даже лучше, мне нужно развязать ее упрямый язык. Так себе метод, но, а какие у меня еще есть варианты? В трезвом уме она ничего мне не расскажет.
Протягиваю Василисе бокал. Девушка садится, одергивая юбку, но бокал не принимает, поднимаясь на ноги.
— Лимон принесу, — комментирует она.
— Сядь! — выходит резко. — Присядь, пожалуйста, я сам принесу, — говорю уже мягче, вручаю ей коньяк, свой ставлю на стол, выхожу из кабинета. На кухне режу лимон, посыпаю его тростниковым сахаром, захватываю еще сырную нарезку и маслины.
Возвращаюсь, Василиса сидит на месте. Ноги под себя поджала, крутит бокал и смотрит в окно. Ставлю все на широкий подлокотник дивана, двигаю свое кресло на колёсиках, подкатываю к Василисе, беру свой бокал, сажусь.
— За твои страхи, не чокаясь, — оскаливаюсь, салютуя ей бокалом.
— Хороший тост. Учитывая, что ты тоже… — не договаривает, также язвительно ухмыляется, делая глоток алкоголя. Пришла в себя моя девочка. Кусается. И, как ни странно, теперь это меня совсем не бесит. Лучше уж так, чем ужас и паника в ее глазах.
Андрей
Отставляю бутылку коньяка на пол. Нам пока достаточно. Мне нужно расслабить и развязать язык, а не невменяемое тело.
Тело… Прикрываю глаза. Несмотря на то, что я считаю себя последним подонком из-за того, что взял силой, я все равно хочу Василису. Это что-то мужское, животное, на уровне инстинктов. Запах ее, голос, глаза, губы, нежная кожа и даже эти язвительные ухмылки – абсолютно все в ней вызывает желание. И это нормально, это отлично, когда женщина настолько манит, когда будит в тебе животные инстинкты, эмоции, которых давно не было, когда кипит кровь… Но плохо в нашей ситуации. Мне реально страшно теперь к ней прикоснуться. Она, как хрупкая ваза из тончайшего стекла. Уже разбитая ваза и плохо склеенная.
Василиса откидывает голову на спинку и прикрывает глаза. Поднимаюсь с кресла, прохожусь по кабинету – невыносимо сидеть с ней рядом и не касаться. Приоткрываю окно, прикуриваю сигарету, выдыхая дым.
— Ты так и не ответил мне тогда, — произносит девушка. Оборачиваюсь, Василиса все так же лежит на спинке, смотря в потолок.
— Не помню, чтобы ты задавала вопросы, — беру пепельницу, снова сажусь рядом. Девушка поднимает голову, заглядывая мне в глаза.
— Что чувствуют мужики после того, как берут силой? — проговаривает она. Сглатываю, на секунду прикрывая глаза. Теперь я не выдерживаю ее глубокого взгляда.
— Жаждешь моих внутренностей? Крови? — открываю глаза, зависая в ее зелёных омутах. Есть что-то в ее глазах… что-то завораживающее.
— Да. Имею право, — отбирает у меня сигарету, затягивается, выдыхая дым мне в лицо.
— Имеешь, — выдыхаю, наблюдая, как ее пухлые губы смыкаются на фильтре. Очень сексуальные губы. Мне не нравятся курящие женщины. Но парадоксально нравится, как это делает она. — Хочешь правду?
Кивает, снова затягиваясь, не отрывая от меня глаз. Наверное, впервые так открыто на меня смотрит, глаза в глаза. Только мне ни хрена не хорошо от этого. Мне тошно. В ее взгляде претензия, ненависть и легкое пренебрежение. Она топит меня своим взглядом.
— В ту ночь меня триггернуло. Так… Свои тараканы… Накрыло. Да, я был пьян. Реально много выпил, несмотря на то, что ровно стоял на ногах. Мне казалось, что ты сама заигрываешь, продаешь себя дороже. И это тоже мое дефектное нутро, как отголоски прошлого. Ты привлекательная женщина, манящая, сексуальная. Скорее всего ты даже не представляешь, насколько действуешь на мужчин. Мне казалось, что знаешь. Я обратил на тебя внимание задолго до этого дня. Да, взял. Думал, твое сопротивление – это жеманство и игра, для поднятия ценника. Ты особо не сопротивлялась, а когда расслабилась, так крышу вообще снесло, — сглатываю.
Василиса, кажется, даже не дышит, смотрит на меня застывшим взглядом. Мне не хочется продолжать, но… ей так надо, мне так надо. Пусть увидит все мое нутро.
— Пришёл в себя не сразу, наверное, даже на утро не полностью осознал. Осознал совсем недавно, насколько чудовищную ошибку совершил. Гадко от себя. Если бы можно было отмотать время назад… Но… — втягиваю воздух, не могу смотреть ей в глаза. Забираю из ее рук давно истлевшую сигарету и тушу ее в пепельнице. Поднимаюсь с места, снова прикуриваю, отворачиваясь к окну. — Я могу просить прощение. Простишь? — не смотрю на нее, поскольку знаю ответ. Василиса молчит. — Мое «прости» ничего не исправит. Но если быть до конца честным, ты запала очень глубоко в меня. И я…
— А вот теперь замолчи! — резко обрывает меня Василиса. Захлопываю рот, сжимая челюсть. — Не нужно мне этого говорить.
— Да молчу, — грустно усмехаюсь. — Вот такая моя уродливая правда. Кстати, давай за это выпьем, — разворачиваюсь, беру бутылку, плескаю нам еще коньяка. Я трезв, для меня это ничтожная доза, а у девочки уже блестят глаза. — За правду, — поднимаю бокал.
— Не чокаясь, — ухмыляется. И мне хочется поцеловать эту ее ухмылку. До покалывания в губах хочется. Зарыться в эти волосы, притянуть к себе и…
Выпиваем.
— Могу я просить от тебя той же правды? — спрашиваю ее.
— Хочешь знать, что чувствовала я?
Не хочу.
Отрицательно качаю головой.
— Расскажи мне, кто этот мужик. Подробно.
Вася качает головой.
— Мне нужно это знать. Чтобы… — глотаю мат. — Чтобы наказать, чтобы освободить тебя от страхов. Не могу действовать вслепую, открой мне глаза. Дай шанс хоть как-то искупить.
— Ах, Андрей Сергеевич, я всего лишь прошу оградить этот дом от вторжений посторонних и обеспечить мне безопасность здесь. А рыться в моем белье не нужно. Оно настолько грязное, что, боюсь, вас стошнит.
— Василиса! Прекрати! Ты всю жизнь собираешься здесь работать?! Всю жизнь бояться сделать шаг за периметр?
— Нет… — сдувается, выдыхая. — Я прощу тебе твои грехи за свою свободу. Дай мне время, и я расскажу.
— Сколько?
— Не знаю, не сегодня…
— Хорошо, — тоже выдыхаю. Терпения мне не занимать. Это уже хоть что-то.
Поздно, я вымотан морально близостью с ней, разговором, своими признаниями, эмоциями, нервами. Снимаю пиджак, расстёгиваю рукава рубашки, закатывая их. Сажусь рядом с Василисой на диван, тоже откидываясь на спинку, запрокидываю голову и прикрываю глаза. Расставаться с этой девочкой мне не хочется. Тянет прижать ее к себе и просто уснуть. Но мои такие простые желания сейчас нереальны.
— Наливай, — требовательно тянет ко мне свой бокал. Поднимаю голову.
— И эта женщина обвиняла меня в том, что я хочу ее споить, — усмехаюсь, беру бутылку плескаю нам еще коньяка, решая, что это последняя порция. Иначе завтра похмелье эту девочку не пощадит.
— За что на это раз? — хитро выгибает бровь.
Ох, мы, оказывается, умеем заигрывать, когда хотим.
— За тебя, красивая.
— Тоже не чокаясь? — улыбается.
— Нет, — отрицательно качаю головой, звонко чокаюсь об ее бокал. Выпиваем. Беру лимон и снова протягиваю ей, медлит, но все же берет.
Ох, ты же!