— Ах, какое счастье! Какое счастье тебе привалило! — притворно всхлипывает мачеха, прижимая пухлые руки к груди. — Такой мужчина на тебя обратил внимание!
И добавляет вполголоса, зло и истерично:
— Ты хоть бы улыбнулась ради приличия, мерзавка.
— Угу, — отвечаю я и склоняю голову ниже. — Разбежалась.
— Ах ты, маленькая стерва! — шепчет мачеха и приветливо скалится в лицо моему женишку. — Попробуй только расстрой эту свадьбу. И я тебя прибью веслом.
И она снова оскалилась в зловещей улыбке.
Чтоб он не заподозрил, что невеста ему не очень-то рада.
— Она так смущена… не верит своему счастью! — щебечет мачеха. — Да и как тут поверить! Все так неожиданно!
И толкает ногой кошель, набитый золотом, глубже под сидение.
На моих волосах лежит старая, видавшая виды вуаль.
Прикрепленные к ней цветы сделаны из бумаги. Они от старости и пыли серые.
Букет невесты собран из самых чахлых цветов. Местами тоже бумажных.
И перетянут тонкой и самой дешевой атласной белой ленточкой.
Да и какие уже цветы зимой?
Хотя женишок для свадьбы мог бы и расстараться.
Послать в хороший цветочный магазин, где розы продаются круглый год.
Он-то совсем не бедный.
Даже наоборот.
Но жених решил, что и так сильно потратился.
Ведь мачехе моей он отсыпал полный кошель золотых монет, и, как будто бы, самых ярких самоцветов.
Проще говоря, он меня купил.
И эта свадебная церемония — чистая формальность.
Я ему уже принадлежу с головы до пят.
Старая гномья шахтерская кабинка, медленно сползающая по канатам в сторону гномьего города, скрипит и раскачивается над пропастью.
Мы сидим в ней вчетвером, я с женишком и мачеха со своей дочкой.
А я думаю, что неплохо было б, чтоб канат порвался и мы все упали бы вниз.
Потому что замуж ужас как не хочется. Лучше б помереть.
Женишок-то мой старый и толстый гном.
Мне всего восемнадцать, а ему, наверное, добрая сотня лет!
Он толстый, рыхлый и вялый, пыхтит все время.
У него свалявшаяся черная борода, похожая на растрепанный валенок.
Лоснящийся от долгой носки коричневый сюртук и натянутые чуть не до подмышек штаны.
Полосатые чулки на толстых икрах и крепкие туфли с пряжками на ногах.
В его пухлых руках тоже зажат букет чахлых цветов.
И он все время дрожит. Потому что гном смотрит, не отводя взгляда, на меня.
И его колотит от нетерпения.
— Всегда мечтал, — прокаркал он, не сводя с меня жуткого, похотливого взгляда, — попробовать на вкус фазанью курочку! Такую мягкую, такую сочную. Хе-хе…
Я чуть не блюю ему под ноги. Нет, мне лучше не думать, как он будет касаться меня своим волосатыми ручищами… как он станет сжимать своими толстыми пальцами мою грудь…
— Моя фазанья курочка, — рокочет он и более чем красноречиво хватает меня за задницу.
Я прижата к его толстом брюху и к тому, что расположено ниже брюха.
Там, ниже, в потертых коричневых бархатных штанах, твердо, жарко и влажно.
О, за что мне эти мучения?..
— В городе можно снять недурную комнату для утех, — угодливо встревает мачеха, глядя, как жирный гном беззастенчиво меня тискает. — Зачем ждать, если все желания можно реализовать здесь и сейчас? Мы все сделаем ради вас…
Меня чуть не выворачивает от омерзения.
Гном облизывается и шумно сопит.
По его лбу градом катится пот.
Вот зачем я ему?!
Мачеха моя гном. И дочь ее гном. Было б логично, если б этот жених не первой свежести сделал предложение не мне, а сводной сестрице.
Они так подходят друг другу.
И она была бы счастлива. Ибо женишок богат. Это сейчас он жмется.
А для жен -то гномы не жалеют ничего.
И мачеха бледнеет и краснеет, припоминая это.
Ей досадно, что такие денежки уплывают из ее рук.
Вот дочке ее такой жених был бы кстати. Да юная гномиха ему глазки строила!
Но я — не гном.
У меня тонкое тело, слабые руки и золотые волосы.
Я никогда и никого, похожего на меня, не видела.
Какого я роду-племени, мне неизвестно.
Думала, так и загнусь в одиночестве, до старости подметая полы мачехи и заваривая ей вечерний чай.
Но нет же!
Привалило же счастье в виде жениха-перестарка!
Чтобы прихвастнуть своей силой — а гномы ею славятся, — женишок встал у зубчатого колеса и принялся его крутить, чтоб гномья шахтерская кабинка быстрее ползла по канату вверх.
Его волосатые руки с мохнатыми пальцами вцепились в рукоятку и стиснули ее так, что казалось – из деревянной ручки брызнет масло, которым ее смазывали.
— Сегодня эти пальцы приласкают тебя! — доверительно сообщил мне гном, пыхтя и крутя ручку.
Этого только не хватало!
Я представила, как эти волосатые пальцы сжимают мою грудь, и мне стало совсем дурно.
Гному больше сотни лет.
У гномов это самый расцвет сил. Только мой женишок вместе с силами накопил сала на двести кило. Он пыхтит, как слон, стоит ему начать двигаться.
И воняет он тоже как животное.
— Я скоро приласкаю тебя, — снова интимно обещает мне гном. Словно пытается выбить из меня ответную реакцию.
— Оу, — говорю я.
А меня трясет. Ноги подгибаются, в горле пересохло.
Его похотливые глазки становятся абсолютно масляными.
— Ах, зачем девушку смущаете? — верещит мачеха. — У нее же в штанишках мокрым мокро! Ах вы, шалунишка! Разве можно так?
И я вдруг понимаю, что сегодня, сейчас, мне придется лечь в постель с этим гадким толстым гномом.
Он возьмет меня.
Пыхтя и давя всем весом.
И это наверняка будет больно и неприятно.
Как, впрочем, и всегда, отныне и впредь.
***
Гном, конечно, был силен. И готов тянуть кабинку хоть до небес, не то, что до города.
Но технику безопасности никто не отменял.
И на пункте, где гномы осматривают кабинку, ролики, канаты, нам пришлось остановиться.
Ох, мое счастье, что я не услышала воплей матушки, обнаружившей мою пропажу!
Говорят, она перевернула весь мотель, врывалась во все комнаты и даже смотрела под кроватями.
Еще громче орала Рози.
Потому что вернувшийся женишок, обнаруживший на кровати спящее нечто, завернутое в фату, сослепу решил, что это я.
Цветочки на башке есть — значит, невеста.
Свадьбы, конечно, еще не было.
Но страсть возрастного влюбленного была так велика, что он захотел отведать фазаньей курочки прямо сию минуту. Нелегально и дерзко.
И завалился прямо на Рози.
Всю мощь его страсти кровать вынесла.
А потисканная Рози — нет.
Она выла как гудок гномьего горного шахтерского паровоза.
И лупила гнома кулаком по плешивой голове.
А тот вначале принял ее сопротивление за кокетливые брачные игры.
И отпустил Рози не сразу.
После того, как вволю натискал ее пухлые ляжки.
— Это черт знает что! — рыдала Рози, оправляя измятую старым гномом юбку. — Все бока в синяках! Приличным гномам на глаза не покажешься!
— Откуда мне было знать, — сварливо бубнил старый сластолюбец.
— Глаза свои пошире раскрой, трухлявый пень! — орала оскорбленная до глубины души Рози.
— А нечего напяливать чужую фату! — злорадно отвечал мой несостоявшийся жених. — И кстати. Где моя невеста?! Куда ты дела ее, ленивая толстуха?!
— Я что-то не припомню, чтоб ты платил мне за то, чтобы я ее сторожила! — орала в ответ нахальная Рози.
— Иди-ка и поищи ее!
— Да вот еще! Твоя невеста, ты и ищи ее сам!
— Мошенницы! Я деньги платил! — побагровев, взвыл женишок. — Отдайте невесту, или деньги верните!
И они снова сцепились, дергая друг друга за волосы и дубася кулаками.
Гномы — они любят подраться.
Но всего этого я не видела.
И в тот момент, когда Рози колотила Борина, я пересекала Гномью Долину при помощи канатной дороги, глазея на своего нечаянного спасителя.
Когда сердитая гномиха-кондуктор забрала у меня плату за проезд, я снова обернулась к молодому щеголю.
И вытаращилась на него совершенно неприлично.
— А ты отчаянная девчонка, — весело произнес он.
Я выглядела ужасно!
Мало того, что была гномом в данный момент, так еще и перепачкалась, впечатавшись в крышу вагонетки всем телом.
На щеке у меня отпечатался старый сухой лист, катавшийся с вагонеткой черт знает сколько времени.
Да и вообще все лицо было перепачкано многолетней пылью.
— Я испорчу вам ваше прекрасное пальто, — пробормотала я.
Оно было действительно шикарным.
Из хорошего, дорогого материала.
С гладкой, прохладной подкладкой и пушистым меховым воротом.
И пахло от него приятно.
Дорогими мужскими духами.
Юноша нахмурился.
Вынул платок и осторожно, ненавязчиво, вытер мою зашибленную щеку с остатками старого листа.
— Пальто можно будет почистить, — сказал он веско. — А вот у твоей матери, видно, сердца нет. Отправила тебя в путешествие без теплой одежды!
Я покраснела и опустила глаза.
— Она и сама тоже не оделась, — бормотала я. — Видите ли, мы думали, что ненадолго… То есть, дорога из долины совсем недолгая…
И я замолкла, совершенно запутавшись.
И смутившись от близости этого молодого красавца.
— Мастер Кит, вы такой силач! — меж тем восторженно заквохтали мои соседки по вагонетке. — Втащить такую толстуху одним махом! Ах, вы самый смелый молодой человек, которого мы только видели!
— Да что вы такое говорите, — рассмеялся красавчик. — Никакая она не толстуха! И смелая тут она. Хотя, конечно, риск неоправданный.
Но гномихи имели на мой счет иное мнение.
— Толстая, толстая! — кричали они наперебой, кривя губы. — Как кубышка!
— Столько лопает, что на шубу не хватило денег! — гомонили вторые.
— Все проела! — издевательски хихикали третьи.
Я покраснела.
Раз в жизни оказываешься перед красивым юношей, и в таком неприглядном виде!
Еще и толщина…
Я честно хотела быть похожей на Рози. Вот магическая иллюзия меня и разнесла вширь.
— Да бросьте, — небрежно ответил мой спаситель. — Конечно, она одета неброско, но… в некотором роде… элегантно. Как эльф.
— Как эльф? —вырвалось у меня при звуке знакомого слова. — А что это за существа такие?
Гномихи снова расхохотались. Неприятно. Стыд так и обжег мои щеки.
— Из какой глухой деревни вы вылезла! — верещали насмешницы. — Про эльфов даже не слышала!
Мой спаситель улыбался мягко. Но мне показалось, что он смотрит на меня снисходительно, сверху вниз, как на дурочку какую-то!
А это не очень-то приятно!
Особенно если ты никак не можешь это исправить.
Показать свои знания. Знаний-то нет!
— Она, наверное, из Долины, — вытаращив глаза, радостно продолжали гномихи. — В долине все нелюдимые!
— Темные! — поддакнула вторая.
— Сидят в своем углу и мира не видели!
Интересно, сколько мира видела эта курносая задавака?!
— Не обращай на них внимая, — мягко произнес юноша. — Болтушки…
— А вы, — бухнула я, не раздумывая, — эльф?
Гномихи снова закатились в хохоте. Как куры заквохтали…
— Эльф?! — верещали они. — Эльф!
— Что? — удивился юноша. — Эльф? Я? Нет, конечно. Я…
Тут он замялся и опустил взгляд. А когда поднял… меня словно огонь охватил от сверкающей красоты его глаз!
— Я человек, — очень мягко произнес он.
Человек… я, выходит, тоже? Раз похожа на него больше, чем на гномов?
Почему же тогда Рози сказала, что мое наследство эльфийское?
А мне трудно дышать от его присутствия рядом!
Все так и печет! Словно я увидела магический артефакт и меня влечет его взять, коснуться.
Даже если у меня рука отсохнет!
— И немного демон, — продолжил юноша.
— Немного?! — возмутились неугомонные гномихи.
— Наполовину! — кричали они.
В доме гномихи было тепло, тихо и сыро.
Как и полагается любому приличному гномьему дому.
Я спустилась на минус третий этаж и без труда нашла кухню. Гномы на удивление одинаково мыслят. Даже когда строят дома.
Там я отыскала и буфет, и горячий чайник, полный кипятка, и чашку, и обещанный мед.
Быстро заварила себе чай и уселась прямо в темный угол, на принесенную вязанку хвороста.
Об обжигающие бока чашки я грела окоченевшие руки.
А озябшими и промокшими ногами уперлась прямо в стенку печки.
Красные башмаки совсем не годились для того, чтоб в них разгуливали по сугробам.
Они оставались все такими же нарядными, лаковыми, новенькими.
Но ужасно холодными и жёсткими. Неудобными.
Чашка обжигающего чая с барбарисовой кислинкой и ложкой меда показалась мне просто божественным граалем с самым вкусным на свете напитком.
Желудок мой урчал.
И я, заливаясь слезами от голода, холода и усталости, жадно проглотила еще три огромных ложки меда, даже не думая, что я делаю.
Я бы и всю банку опустошила.
Но совесть вовремя проснулась.
И еще кое-кто…
— Кто тут? — рявкнуло вдруг из угла, где были свалены какие-то черные закопченные горшки.
— А-а-а-а! — заверещала я, свалившись с вязанки хвороста и чуть не облившись кипятком.
На мое счастье, барбарисовый чай плеснулся на эти самые горшки.
А те вдруг ожили.
С грохотом запрыгали, разворачиваясь ко мне грубыми преступными рожами!
Злые маленькие глазки, носы картошкой и острые тонкие полупрозрачные зубищи в разинутых до ушей ртах!
Один из них облизнул мясистым языком мокрое обломанное ухо другого горшка и зачмокал.
— О-о-о, — потянул он скрипучим голосом. — Сладенькое! А еще есть?!
Я так и замерла, будто меня кондрашка хватила!
Что?!
Говорящие горшки?!
Горшки с закопченными черными лицами, живые и мыслящие?!
— Ну, дай попробовать, — заканючили все трое, подрыгивая на донышках и приближаясь ко мне.
Угрожающе.
— Да берите, — испуганно пробормотала я, протягивая им чашку.
Они запрыгали еще чаще, еще громче громыхая и гремя каменными крышками, елозящими на их пустых головах.
Разинулись жадные красные рты — ам! Ам!
Несмотря на страх, я честно поделила чай на три части и аккуратно влила каждому горшку в рот его порцию.
— Сладенько, — сказал один, облизнувшись.
— Кисленько, — сообщил второй.
— Вкусненько, — отозвался третий.
И они загоготали, захихикали, толкаясь, будто ребятишки, натворившие гадостей.
— А ты кто? — вдруг спросил один из горшков и вытаращил на меня свои маленькие недобрые каменные глазки.
В углу было темновато, и горшки разглядеть меня не смогли.
— Гном, — сказал второй горшок.
— Не похожа, — возразил третий.
Я так и сжалась в комок!
Как это не похожа?!
Я же в красных башмаках! А в красных башмаках все не то, чем кажется!
И похоже на то, на что хочется походить!
Но, похоже, каменные горшки ориентировались в темноте больше по запаху, чем на вид.
Потому что первый принюхался шумно и вдруг выдал:
— Пахнет эльфийскими ушами!
— Гоблин? Она гоблин? — загомонили два других.
И захихикали скрипучими ужасными голосами, подталкивая друг дружку.
— Похлебка из эльфийских уше-ей… Ке-ке-ке-ке! Наш человек! — скрипели они, толкаясь.
— Ваш, — дрожащим голосом подтвердила я. Несмотря на дружелюбие странных зубастых горшков, мне было страшновато. — Только я не знаю, кто я. Из какого племени. Гоблин или нет.
— Полукровка, — грубо сказал первый котел. — Что ж, так бывает. Ну, чего сидишь? Налей еще чаю!
А, собственно, почему бы и нет?
Гномиха же не сказала: «Выпей всего одну чашку!»
Да и воды ей, как будто бы, не жаль…
В следующий час мы пили кисловатый чай вприкуску с медом гномихи.
Я заливала горшкам ароматный кисловатый кипяток в разинутые зубастые пасти, и аккуратно совала следом ложку с медом.
И они все с чавканьем пожирали.
И я, сама не заметя как, рассказала им свою нехитрую историю.
Все равно пожаловаться-то мне некому было!
А выговориться было очень охота.
— Так что некуда мне идти, — горько вздохнула я. — Нету у меня больше дома. Сбежала я. А жених просто ужас!
— Гномы тупые, — поддерживая меня, вякнул один из горшков.
— Гномы уродливые, — поддержал его второй, скривив губы.
— Гномы жадные. За гнома замуж лучше не выходить, — проскрипел третий горшок задумчиво. — Куда ж тебе спрятаться?..
— Но, верно, все равно придется выйти, — горько вздохнула я. — Тут-то мне места нет. Я же не студентка. Да и работать мисс Кетчхим меня брать не хочет. Мигом изловят и выдворят. И куда мне деться?..
— В беседку! — крикнул один горшок.
— Они все заняты, — снова проскрипел неприятным голосом задумчивый горшок, облизывая губы, сладкие от меда. — Стоит старшекурсникам покинуть беседку, выпуститься из академии, как мелюзга-первокурсники тотчас ее занимает… Секретики и тайны, эксперименты…
— Можно с кем-то занять беседку. Не одной, — робко предложил первый горшок.
— Ерунда! — зло рявкнул «мыслитель». — Для этого надо учиться в академии и дружить с девчонками! А она прячется. Какая ж тут дружба! Да и холодно там. Так себе дом-то!
— Я знаю! Я знаю! — завопил третий горшок. — Спрячем ее в домике колдуньи!
— Чего?! — удивился второй.
— Там пусто! Это единственное место, ничье в академии! Совсем ничье! Оттуда Академия не имеет права выгонять! Это не Академии дом! И там можно жить! Это не беседка!
— У колдуньи? — уточнил мыслитель. — Чепуха. Дом давно заброшен. Там все разрушено, изломано и испорчено. А сама колдунья — о-о-о, она люто озлится, если там кто-то заведется!
— Не озлится, — возразил первый горшок.
— Она исчезла! — подхватил другой. — Быть может, даже умерла!
Кусок мыла был еще горячий, мягкий, как раскисшее тесто, когда я его резала и делила на куски.
Кусков получилось всего три.
Два я оставила на потом, а один отнесла в ванную.
Когда раздевалась, глубоко в кармане юбки обнаружила шкатулку из розового дерева!
Мое эльфийское наследство!
Захотелось снова открыть ее и посмотреть на забавные вещицы, что там лежали.
Но я подумала — не время сейчас.
Вечером, перед сном.
Я наиграюсь вдоволь перед сном. И рассмотрю поподробнее, что там есть еще кроме диковинных зверьков.
Так что я отставила шкатулку на скамеечку, а сама продолжила раздеваться.
Мылась я долго.
Тщательно прополоскала волосы, и они заблестели золотом.
Новенькой щеткой с длинной ручкой оттерла спину. Отмыла чумазое лицо.
Вычистила ногти, забившиеся грязью после трудного путешествия и работы в доме.
Отогрелась как следует в мыльной горячей воде.
И вещички свои напоследок замочила, как следует намылив и затерев особо грязные места.
Пусть полежат немного. Вечером состирну.
Осталась у меня одна рубашка.
Ее-то я и надела.
Чуть обсохнув, завернувшись в одеяло, я осмелилась выйти, наконец, к котелкам.
А они в мое отсутствие развлекались как могли.
Все трое расположились на печке, среди прогоревших болотных камней.
Двое подталкивали чайник так, чтоб он балансировал на ребре, а третий подставлял разинутую пасть под носик.
Теплый чай плескался в жадную глотку котла.
А когда из носика вываливалась разбухшая в кипятке ягода, котлы радовались особенно шумно.
— Вот как?! — рассердилась я. — Без меня пьете чай?! Да еще и прямо из чайника?! И наверное, все уже выдули?
Котелки, заслышав мой голос, тотчас кинули свое занятие и сделали смирный вид.
Но увидев меня, страшно всполошились.
— Ты кто такая?! — заверещали они.
— Ты как-то иначе выглядишь! — вопили котелки.
— Караул! Грабят! Мошенница! Ворюга!
— Мы сейчас охрану позовем! Кто ты такая и как сюда попала?!
Я ахнула и метнулась обратно в ванну, где оставила красные башмаки.
— Вот так раз, — пыхтела я, торопливо натягивая их на мокрые ноги. — Как, оказывается, легко выдать себя! Надо быть бдительнее!
Я даже одеяло забыла набросить на плечи — выкатилась к котелкам, стуча каблуками, в одной рубашечке.
— Да я это, я! — завопила что есть мочи.
Котелки удивленно стихли и уставились на меня.
— Теперь ты, — подтвердил один из них. — Но как ты это делаешь?!
— Это такая специальная гномья магия, — попыталась наивно выкрутиться я. — Чтоб было меньше туловища надо было мыть…
— Хорошенькая магия! — возмутился маленький котелок. — Как будто добрая половина девчонки сшоркалась и утекла по водосточной трубе! Что за жуткие фокусы?!
Пришлось при них снять туфли, чтобы они увидели, как это работает.
— А и правда, магия, — удивленно произнес маленький котелок.
А большой котелок оглядел меня внимательно и презрительно выплюнул:
— Так ты эльф! А никакой и не гоблин! Вот почему от тебя пахнет эльфийскими ушами!
— Я эльф?!
Который раз уже меня обзывают эльфом!
Вот и Рози сказала, что наследство мое эльфийское…
Но как я в долину-то к гномам попала?!
— Эльф?! — меж тем протянул средний котелок удивленно.
— Я так и знал, так и знал! — завопил маленький котел.
— Фу, мерзость какая! — зло произнес большой котел, спрыгивая с очага. — Подумать только! Чуть нас не обманула! Дружить с эльфами — это ж надо такое придумать!
— Ни за что! — хором выкрикнули все трое.
— Прислуживать эльфу!..
— Никогда! — возопили они.
— Да я и не думала обманывать! — попыталась заверить их я. — И прислуживать мне не просила!
Но котелков было не остановить.
Ругаясь и порыкивая, они пропрыгали до порога и исчезли за дверью.
А я осталась одна.
Обиженная, расстроенная и никому не нужная… эльф.
Эльфийка.
Похоже, эльфы не такие уж хорошие создания, если их тут не любят.
Как бы узнать о них побольше?
Шмыгая носом, расстроенная и несчастная, я налила себе остатки чуть теплого чая — кстати, больше всего ягод оказалось на дне, — и пошла поискать ответов в книгах, расставленных мной на полках.
Многого узнать я не успела.
В одной из книг отыскала только описание внешности — там было написано, что у эльфов уши острые. И сами эльфы тонкие, хрупкие, длинноногие создания.
А у меня так и было!
Я-то всю жизнь думала, что просто отлежала уши в незабудках, где гном-дед меня и отыскал!
Да только пока я босиком вертелась перед зеркалом, рассматривая себя так и этак, в дверь кто-то стукнул.
Она заскрипела, и я обернулась, обрадованная.
Думала — это котелки вернулись. Передумали удирать от эльфов.
Но как бы ни так!
К моему величайшему удивлению, в двери бесцеремонно, как к себе домой, завалился… Кит!
А тут я стою.
В одной рубашечке.
Босиком!
В моей голове молнией пронеслась мысль о том, что Кит-то меня видит в моем настоящем обличии!
Этого только не хватало!
— А-а-а-а! — заверещала я, прикрываясь книгой, как щитом.
Хорошо, что она была большая.
От неожиданности, от моих воплей Кит поскользнулся на пороге и грохнулся на задницу, вытаращив глаза.
— А-а-а-а! — завопил и он. — Ты кто такая?!
— Нет, это ты кто такой?! — нервно взвизгнула я, не особо соображая, что говорю.
А вышло-то ладно, подумала я.
Как будто я и правда его вижу в первый раз.
Главное, чтоб он не сообразил, что я и гномиха в красных башмаках в кабинке — это одно и тоже лицо.
— Я-то тут учусь! — вскричал Кит.
— Где? В этом доме? Что-то я не вижу тут парты и школьной доски! — съязвила я.
— В академии я учусь! — огрызнулся Кит, приходя в себя и поднимаясь. — А этот дом находится на территории академии! А вот ты что тут делаешь?
Любовь любовью, а кушать хочется всегда!
Наревевшись как следует, я отерла щеки и глаза и решила пойти к гномам.
Потратить честно заработанные серебряшки на еду.
А то мой живот завывал от голода горше и громче меня.
В куче добра волшебницы я отыскала хорошую, крепкую корзинку.
Одежду хорошенько состирнула в кадке с мылом и щелоком и высушила на горячем боку печки.
Высохнув, она стала светлой и мягкой, приятной к телу.
Снова напялила ненавистные красные башмаки, повязала шаль и натянула шапку, подаренную мне юным гномом.
Зажала покрепче в кулаке серебряные монеты.
И вывалилась за порог, на мороз.
А мороз к вечеру крепчал.
На небо вскарабкался тонкий яркий месяц.
Стоило мне перешагнуть порог дома, как моя новенькая витрина снова захлопнулась, и таблички с объявлением об открытии лавки не стало видно.
Магия!
Где раздобыть съестного, кроме как у гномов, я не знала.
Но, думаю, ни один гном не будет против заработать серебряный за горстку муки и немного яиц.
К Кетчхим я идти не хотела.
Отчасти потому, что боялась выволочки за съеденный мед.
Отчасти оттого, что не хотела видеть котелки.
Предатели!
Ух, как я зла была на них! Видеть их не хочу!
Гномьи дома были совсем недалеко от моего домика.
Приземистые и яркие, они утопали в снегу, как рассыпанные шоколадные пряники.
Дымок из их труб вился и серыми нитками, словно пряжа из козьего пуха, тянулся в чернеющее небо.
В первом же домике, куда я постучала, меня радушно приняли.
Главным образом потому, что в открывшуюся дверь я сразу же сунула руку, демонстрируя серебро.
— Мне бы немного продуктов, сестрица, — приплясывая от холода, произнесла я. — Я здесь первый день. Ничего съестного с собой нету. И где взять, не знаю. Вот и я подумала, что мое серебро здешним жителям будет не лишним.
— Это уж точно! — радостно закудахтала толстая гномиха, втаскивая меня в нагретый дом.
Внутри ее «пряник» был еще более… пряничным.
Дом был освещен золотым светом камина.
На дубовой винтовой лестнице лежала алая дорожка, а на потолочных балках были приколочены праздничные венки из лап сосен и елей, перевязанные красными лентами и увешанные красными шарами.
Муж гномихи-хозяйки, низенький и круглый, в коричневых штанах, выглянул на миг из дверей своей комнаты, посасываятрубку, и снова исчез.
Вид у него был самый что ни на есть озабоченный.
А еще у него была белая борода, как у Деда Мороза.
Который готовился к праздникам, в край замотался, и не заметил, как к его бороде прилип леденец.
— Ну, чего желаешь, сестрица? — ворковала гномиха, потирая ручки передником. — Есть свежая свиная колбаса, только вчера нажарила! А еще есть масло, свеженькое! И вот гуси — пять штук ощипала и опалила.
У меня даже руки ослабели.
В голове помутилось от вскусностей, которые она предлагала.
Слюнки потекли.
В доме мачехи-гномихи я не часто лакомилась свежей жареной колбасой!
И я не сразу сообразила, зачем гномиха мне пытается всучить так много всего.
— Да мне только поужинать, — робко пробормотала я. — А потом я найду, где кормиться…
Признаться, я ужасно боялась, что моих денег не хватит на все то, что гномиха вытаскивала из буфета.
Серебряный — это много или мало?
— Да зачем…
— Ну, сестрица, — всплеснула хозяйка в отчаянии пухлыми руками. — У тебя же серебряный. А у меня сдачи, как на грех, нет…
Серебряный!
Это значит, что на один серебряный можно купить всю эту снедь?! Всю-всю?!
Серебряный — это значит много?!
Вот как опасно не знать цен!
Мать-гномиха, конечно, отправляла меня иногда в лавку.
Но поручала мне покупать только самую тяжелую и самую дешевую крупу.
Целый мешок!
И то за него требовали три пятака.
А тут столько всего-о-о…
И хитрая гномиха твердо решила заработать целую монету!
— Ну, раз так, — решительно произнесла я, быстренько сделав вид, что совершенно не шокирована попавшими мне в руки богатствами, — то давай-ка мне пяток яиц! Кулек муки, масла… А молоко есть?
Гномиха радостно закивала головой.
За четверть часа мы доверху наполнили мою корзину всякой снедью.
Ровно на один серебряный!
И мукой, и яйцами, и добрым кольцом колбаски.
Положила гномиха и кусок сливочного желтого масла, обернутого пергаментом.
И даже жирных гусиных замороженных ножек мне не пожалела.
Отдала целый пакет.
Затем бутылку молока и мешочек с крупой.
Сварить на молоке сладкую, желтую, жирную, жарко пыхтящую в котелке кашку…
Чуть подсолить, добавить ложечку сахара…
И заправить ее золотым тающим маслом!
М-м-м, вкусно как!
Вдобавок крохотную баночку с медом, плотно заткнутую пробкой, гномиха мне тоже всучила.
И немного сахара.
Уж больно мне хотелось испечь дома блинов.
Я даже засомневалась, что смогу эту корзинку поднять.
Но своя ноша не тянет.
— Мне б еще шубку, — задумчиво произнесла я. — А то холодновато становится.
— Тогда это будет тебе стоить еще половину серебряного! — радостно прокричала раскрасневшаяся гномиха.
Явно завышала цену!
Я вздохнула.
Что ж, не одной мне сегодня обдирать покупателей…
— Тогда и сапожки, может, найдутся?
— А как же! — обрадовалась гномиха. — Муж-то мой скорняк. Какие угодно шкурки выделает. А я сшиваю их в шубы и шапки! Могу и меховые сапоги стачать.
— Давайте! Самые большие! И санки бы мне. Хоть какие, хоть старенькие… а то не дотащу все до дома.
Шубу я накинула на плечи, а в сапоги — новешенькие, из гладкого оленьего меха, — сунула ноги прямо в красных башмаках.
— Чтобы не украли, — подражая гномам, сурово произнесла я.
Гномиха мне поверила.
Оберегая свое добро, ее народец еще и не такие странности творил.