Рассветное солнце скромно подсвечивало темно-синие тучи. Накрапывающие капли выстукивали рваный ритм на пыльном окне. Девушка тифлинг сидела на кровати, укутавшись в теплый плед, с упоением и страстью в глазах читая древний фолиант. Небольшой огонек, мерцающий в ее ладони, то и дело норовил выпрыгнуть на пол, от гуляющего по дому сквозняка. На письменном столе, в окружении разбросанных листов и разлитых чернил, неаккуратными стопками лежали десятки книг разной степени изношенности. Некоторые из них перекочевали на кровать, и девушка то и дело переводила взгляд то на древний фолиант, то на раскрытые тома различных языков. Дверь в комнату резко захлопнулась. Девушка рефлекторно дернулась. Огонь в ее руке на мгновение стал сиять ярче.
- Ориета! Опять всю ночь за своими книжками просидела? Вес день на работе будешь носом клевать! Сколько раз я тебе говорила, у меня совершенно нет ни сил, ни здоровья, чтобы держать лавку!
- Знаю, мам. Я вообще-то для тебя стараюсь.
- Нам скоро будет нечего есть, дурёха! Цветочная лавка хоть как-то позволяет держаться на плаву!
- Щас, мам. Одна глава осталась...
- Одна глава?! Ты вся в отца! На уме одни книги, книги, книги, только таланта НОЛЬ! Иначе бы не поперли из двух академий магии, на которые, между прочим, мы отдали последние сбережения! А теперь, что? Кто деньги зарабатывать будет?
- Все, все! Собираюсь! Не ори!
- Ты как с матерью разговариваешь?! Я тебя, гадину, под сердцем выносила! Последние крохи тебе отдавала, сама голодом сидела! Пока твой нерадивый папаша днями напролет марал дорогущий пергамент чернилами! Не благодарная! Посмотри какой бардак устроила! Ты же девочка! Никто тебя такую засранку замуж не возьмет! Ты никому не нужна кроме меня!
Изрядно надоевшие крики матери давно перестали вызывать у Ориеты гнев и отрицание. Лишь свербящая нервозность пробивалась наружу через насупленные брови и дергающийся из стороны в сторону хвост. Девушка направилась к треснутому ростовому зеркалу на дверце шкафа, обыденно распихивая в стороны засохшие объедки и разбросанную грязную одежду. Отражение пристально разглядывало её ярко-бирюзовыми глазами, контрастирующими с белым, как снег, лицом. То ли синяки под глазами, то ли размазанная тушь придавали взгляду угрюмость и усталость. Длинные чёрные волосы сбились в неопрятные пряди, запутавшиеся в ветвистых рогах. Серые перья с перины, будто седые пятна, слабо поблёскивали от дрожащего пламени. Ориета подняла с пола расчёску и начала приводить себя в более-менее презентабельный вид, замечая на руках и щиколотках свежие покрасневшие укусы клопов. Наслюнявленным пальцем она кое-как поправила макияж, набросила синие платье, валявшееся на тумбочке, и, сделав полуоборот перед зеркалом, проверила, нет ли пятен на развевающемся подоле. И даже несмотря на неряшливость, от ее красоты было невозможно оторваться. Большие глаза, пухлые губы, слегка вздёрнутый нос, тонкая талия, длинные ноги и округлые формы словно магнитом притягивали восхищённые взгляды. Ориета прекрасно это знала — а потому даже не пыталась в себе что-то менять. Мать не умолкала, и девушка, нервно подёргивая хвостом, спустилась на первый этаж. В прихожей она замерла, зажмурившись так сильно, что в веках заныла тупая боль.
- Ничего не можешь сделать нормально, все из рук валиться! Постоянно нужно напоминать про новые горшки и про полив цветов! Когда ты уже за голову возьмешься? Я в твои годы уже была...
-Тьфу тьфу тьфу - перебила Ориета, стуча костяшками пальцев по дереву.
- Когда твой отец...
- Тьфу тьфу тьфу.
- Все было бы...
- Тьфу тьфу тьфу.
На дверном косяке, рядом с выцветшими царапинами от когтей, уже проступала едва заметная вмятина. Девушка открыла глаза, за мгновение фокусируя взгляд, а затем, схватив кожаную сумку, сорвавшись с места вспененной морской волной, стремительно выскользнула за дверь. На крыльце Ориета разочарованно вздохнула. Только сейчас она обратила внимание на хлещущий с неба проливной дождь. Возвращаться в дом не было ни малейшего желания, и, после секундного раздумья, она шагнула в непроглядные потоки воды. Смирившись со своей судьбой, девушка неспешным шагом добралась до небольшого сарая, где располагалась глиняная мастерская, подперла расшатанную дверь потертой щепой, чтобы та не хлопала на ветру, и прикрывая лицо ладошками, четно пытаясь спасти макияж, напарилась по грязной мощеной дороге в сторону разукрашенных двухэтажных домиков с остроконечными крышами.
До цветочной лавки в центре городка Фэрбрук было несколько улиц - дом Ориеты стоял на самой окраине, вплотную примыкая к непроходимой стене елового леса. Местные жители редко захаживали в эти края; лишь изредка здесь появлялись охотники да грибники, да и то в исключительных случаях. Такое происходило разве что перед большими праздниками, когда возникали опасения, что запасов провизии не хватит на общее застолье - хотя город, славившийся разведением породистых скакунов, обычно в этом совершенно не нуждался. Семью девушки редко приглашали на общественные празднества. Одни объясняли это скверным характером матери, другие - подозрениями в тёмной магии, витающими вокруг её отца. Но Ориета не верила ни тем, ни другим. Она давно уяснила настоящее отношение горожан к представителям её расы. Многие мужчины смотрели на неё как на привлекательный кусок мяса, женщины провожали взглядом с едкой завистью, дети перешёптывались за спиной, злобно подшучивали или во все открыто издевались. А уж старшее поколение считало её порождением дьявола, не стесняясь плевать в спину и осыпать отборной бранью.
Надоедливый дождь хлестал длинными каплями по обнажённым плечам. Платье промокло насквозь, подол прилип к бёдрам, а порывистый ветер, как ни старался, не мог приподнять потемневшую от воды ткань. Ориета добралась до цветочной лавки, напоминая промокшего, дрожащего котёнка. Выжимая слипшиеся волосы, она бегло оглядывалась в поисках чего-нибудь, во что можно было бы переодеться. Перерывая шкаф в подсобке, где хранились вёдра, швабры, тряпки и садовый инвентарь, она наткнулась на старую рабочую одежду матери. Льняной кофтан всё ещё хранил запах апельсиновых духов, пробуждая в девушке поток воспоминаний. Ориета с головой уткнулась в мягкую ткань, жадно вдыхая родной аромат.