Тьма. Холодная, плотная, будто бархатный саван. И в этой тьме — пронзительный, режущий слух звон телефона.
Ева Рейн распахнула глаза. Экран смартфона светился в темноте призрачным голубым светом, словно раненая звезда, истекающая цифровым светом. 3:17.
Она схватила трубку, даже не глядя на номер. Пальцы, тонкие и бледные, с чуть заострёнными ногтями, сомкнулись на гладком корпусе.
—Воронцова , — выдохнула в микрофон, голос ещё хриплый после сна.
— Ева, это Гордеев. Прости за время, но… нужно ехать.
Его голос звучал непривычно сдавленно, будто слова давались с трудом. Ева резко села на постели. Сердце забилось чаще, отдаваясь глухими толчками в висках.
Ева Воронцова. Тридцать два года. Детектив убойного отдела. Среднего роста, стройная, с лёгкой сутулостью, будто привыкла вслушиваться в мир, чуть наклонив голову. Тёмные волосы до плеч всегда казались слегка растрёпанными, будто она только что выбежала из вихря. Серые глаза, похожие на предгрозовое небо, обладали пронзительным, цепким взглядом. В её внешности было что‑то неуловимо хищное: острые скулы, тонкие губы, редко растягивающиеся в улыбке. Кожа бледная, почти фарфоровая, подчёркивающая тёмные ресницы и тонкие брови. Движения точные, экономные — ни одного лишнего жеста.
— Что случилось? — спросила она, уже нащупывая на краю кровати джинсы.
— Тело. На заброшенной фабрике у реки. Я уже там.
— Почему так срочно? — Ева потянулась за футболкой, пальцы дрожали. — Патологоанатом ещё не приехал?
— Дело не в нём. Тут… ты должна увидеть сама.
Связь прервалась. Ева замерла на секунду, прислушиваясь к ночному городу за окном. Дождь стучал по карнизу, как пальцы по клавишам рояля. Где‑то далеко завыла собака — протяжно, тоскливо, будто вторя её внутреннему тревожному звонку.
* * *
Через двадцать минут она стояла у оцепления. Жёлтый свет прожекторов резал тьму, превращая капли дождя в золотые иглы. Воздух пах мокрым бетоном, ржавчиной и чем‑то ещё — сладковатым, чужим.
— Наконец‑то, — Гордеев шагнул навстречу.
Игорь Гордеев. Сорок пять лет. Крепкий, широкоплечий, с сединой в коротко стриженных тёмных волосах. Лицо грубоватое, с резкими чертами и глубоко посаженными карими глазами. На вид — типичный оперативник старой закалки: ни тени сомнения, ни капли суеты. Но сейчас в его взгляде читалась непривычная напряжённость. Плащ насквозь мокрый, капли стекают по лицу, будто слёзы.
— Я не стал никого звать. Только тебя, — продолжил он.
— Почему? — Ева огляделась. Ни журналистов, ни лишних глаз. Только двое патрульных у входа, их силуэты расплывались в дождевой пелене.
Гордеев молча кивнул в сторону распахнутых ворот. Ева шагнула внутрь.
Запах ударил первым. Не смерть — это было бы проще. Нет. Запах был другой: металл, лаванда и что‑то сладкое, как перезревший плод, готовый лопнуть от малейшего прикосновения.
Тело лежало на бетонном полу, освещённое одиноким фонарём. Женщина, лет тридцати. Кожа — бледная до синевы, почти прозрачная. На шее — два аккуратных прокола, словно от клыков. Но не это заставило Еву замереть.
В сжатой ладони — алая шёлковая нить, завязанная сложным узлом.
— Ты видел такое раньше? — голос Евы прозвучал тише, чем она хотела.
— Нет, — Гордеев провёл рукой по лицу, смахивая капли дождя или пота. — И это не всё. Кровь… её нет. Ни капли вокруг. Словно её высосали через эти… укусы.
Ева присела на корточки, не касаясь тела. Её зрение обострилось, выхватывая детали: ни следов борьбы, ни разорванной одежды, ни ссадин на руках. Всё слишком аккуратно. Слишком… продуманно.
— Она не кричала, — пробормотала Ева. — Даже не сопротивлялась.
— Гипноз? Наркотик?
— Не то.
Она потянула носом воздух. Лаванда. Откуда? В этом районе нет цветочных магазинов.
— Я вызвал криминалистов, — сказал Гордеев. — Но они будут через час. Ты… можешь посмотреть внимательнее?
Ева кивнула. Когда Гордеев отошёл, она осторожно разжала пальцы женщины. Нить скользнула по ладони — гладкая, холодная. На ткани — едва заметное пятно. Не кровь. Что‑то другое.
Что‑то знакомое.
* * *
В управлении Ева заперлась в кабинете. На стене — пустая доска, ждущая своих жертв. Она прикрепила фото жертвы, увеличив фрагмент с нитью.
Один узел. Одна петля. Но уже — тревога, холодная и острая, как лезвие.
Её телефон пискнул. Сообщение от Гордеева:
«Проверяю связи жертвы. Пока пусто. Но есть странность: на её рабочем столе нашли клочок алой ткани. Такой же, как нить».
Ева закрыла глаза. Это не случайность.
Дверь распахнулась без стука.
— Марк Воронов, — мужчина протянул удостоверение.
Марк Воронов. Лет сорока. Высокий, подтянутый, в дорогом тёмном пальто, которое сидит идеально, будто сшито на заказ. Черты лица резкие, аристократические: прямой нос, высокие скулы, узкий подбородок. Глаза — ледяные, светло‑серые, с пронзительным, оценивающим взглядом. Волосы тёмные, аккуратно уложенные. Каждое движение выверено, каждое слово взвешено. В нём чувствуется холодная уверенность человека, привыкшего контролировать ситуацию.
В этот день Ева вернулась домой очень поздно. Город спал, укутанный в туман, лишь редкие фонари бросали тусклые круги света на мокрый асфальт. Она толкнула дверь — та отозвалась тихим скрипом, будто не хотела нарушать ночную тишину.
— Кирилл, я дома! — крикнула Ева, сбрасывая промокшие ботинки. — Ты принёс кровь из больницы? Я безумно голодна. Я бы выпила литра три крови… — она усмехнулась, но в голосе не было шутки — только острая, тянущая потребность.
Из кухни донёсся спокойный, чуть приглушённый голос:
— Кровь в холодильнике. Как всегда — свежая, из донорского отделения.
Ева прошла на кухню. Кирилл сидел за столом, окружённый стопками медицинских журналов и распечаток. Перед ним — пластиковый контейнер с маркировкой больницы, несколько пробирок, микроскоп.
Он даже не поднял взгляда.
— Ты так и не поел, — заметила Ева, доставая из холодильника контейнер. Холодный пластик приятно остужал пальцы.
— Мне не нужно, — ответил Кирилл, не отрываясь от записей. — А тебе — да.
Ева открыла контейнер, вдохнула едва уловимый, но такой желанный аромат. В глазах на секунду вспыхнул алый отблеск.
— Опять копаешься в образцах? — спросила она, наливая тёмную жидкость в стакан. — Что на этот раз?
Кирилл приподнял герметичный контейнер с маркировкой патологоанатомической лаборатории. В приглушённом свете кухни содержимое отсвечивало болезненно‑бледным оттенком.
— Мне передали сегодня образцы кожи. Сказали, что твой участок занимается этим трупом. — Он поставил контейнер на стол, осторожно извлёк пакет с фрагментами ткани. — Но интереснее другое. Я разговаривал с коллегой из морга. Он озадачен.
Ева замерла, не донеся стакан до губ.
— Чем?
— Жертва, Анна Крылова, была убита до обескровливания. Но следов насилия нет. Ни переломов, ни удушающих захватов, ни токсикологических маркеров. Чисто. Словно жизнь просто… вытекла.
Он подвинул к ней фотографии макросъёмки: кожа вблизи проколов на шее — идеально ровные края, ни отёка, ни кровоизлияния по периферии.
— Как такое возможно? — тихо спросила Ева, всматриваясь в снимки. — Даже если использовали иглу, должен быть след введения, реакция тканей…
— Вот и он не нашёл. — Кирилл откинулся на спинку стула, скрестив пальцы. — А теперь главное: коллега упомянул, что в лимфе обнаружены микроскопические кристаллы. Неорганического происхождения. Но состав пока не идентифицирован.
Ева поставила стакан на стол. Кровь в нём ещё колебалась, отражая свет лампы.
— Кристаллы? Где именно?
— В лимфатических узлах, прилегающих к зоне проколов. Словно их ввели целенаправленно — не в кровь, а в лимфоток. — Он достал лист с графиком хроматографии. — Смотри: пики на 420 и 680 нанометрах. Это не биологическое. Что‑то синтетическое или… иное.
Она провела рукой по лицу, чувствуя, как внутри нарастает знакомое напряжение — смесь азарта и тревоги.
— Ты думаешь, это инструмент убийства? Вещество, которое останавливает жизнь, но не оставляет следов?
— Или часть ритуала. — Кирилл повернул экран ноутбука, показав увеличенное изображение кристаллов под поляризованным светом. — Они образуют узор. Смотри: гексагональная симметрия, но с искажениями. Как если бы их выращивали внутри тканей.
В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. За окном город погружался в ночь, но здесь, под жёлтым светом лампы, время словно застыло.
— Значит, завтра я иду в морг, — сказала Ева твёрдо. — Добьюсь доступа к полному протоколу вскрытия. И возьму образцы лимфы — лично.
— Будь осторожна. — Кирилл посмотрел на неё, и в его взгляде мелькнуло то, что он редко позволял себе показывать: страх. Не за себя. За неё. — Этот убийца… он знает, как работать с тем, что мы считаем невозможным.
— А мы знаем, как искать следы там, где их не видит никто. — Ева подняла стакан, словно произнося молчаливый тост. — За науку. И за охоту.
Она сделала короткий глоток, ощущая, как тепло разливается по венам, обостряя чувства. Взгляд снова упал на образцы, на графики с загадочными пиками.
— Но одной мне туда идти бессмысленно, — добавила она, ставя стакан на стол. — Придётся привлечь Марка Воронова.
Кирилл резко выпрямился:
— Воронова? Зачем?
— Потому что у него есть полномочия, которых нет у меня. Доступ к закрытым секциям, к архивам, к лабораторным данным. Если мы хотим получить полную картину — без него не обойтись.
— Ты ему не доверяешь.
— И не собираюсь. Но это не значит, что я не могу использовать его в своих целях. — Ева усмехнулась, но в улыбке не было тепла. — Он хочет быть в курсе всего, что связано с делом. Что ж, я дам ему эту возможность. Под моим контролем.
— Опасная игра.
— Все игры опасны, когда на кону — правда. — Она подошла к окну, глядя на огни города. — К тому же, если он действительно ищет то же, что и мы, пусть работает на результат. А я буду следить, чтобы он не переступил черту.
Кирилл помолчал, затем тихо спросил:
— Ты уверена, что он не знает больше, чем показывает?
— Уверена? Нет. Но я знаю, как читать людей. И его глаза… в них есть что‑то знакомое. Как будто он уже видел такие следы раньше.
В кухне снова повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. За окном город погружался в ночь, но здесь, под жёлтым светом лампы, время словно застыло.
— Хорошо, — наконец сказал Кирилл. — Но если пойдёшь с ним, я хочу быть рядом.
— Не выйдет. Ты нужен здесь — с образцами. Кто‑то должен продолжать работу с кристаллами, пока я буду пробивать бюрократические стены.
Он хотел возразить, но Ева уже взяла телефон. Набрала номер. Короткий гудок.
— Марк? Это Ева. Нам нужно встретиться. Завтра, в морге. Есть новые данные. И я хочу, чтобы ты был там.
На том конце провода — пауза. Затем сдержанный, но заинтересованный голос:
— Что именно ты нашла?
— Пока не готова говорить по телефону. Но если хочешь быть в курсе — приходи. В девять.
Ева сидела в машине, уставившись на разбитое окно типографии. Дождь смывал последние следы, но в её сознании узор из алой нити всё ещё пылал — буква «М», растянутая между балками, словно паутина.
Он дразнит нас. Показывает кусочки головоломки, зная, что мы не видим целого.
Она включила зажигание. Двигатель заурчал, и этот звук немного вернул её к реальности. Нужно было ехать в больницу — Кирилл ждал образцы, а без анализа кристаллов они оставались слепыми. Но прежде…
Ева достала телефон. На экране — неотвеченное сообщение от Гордеева: «Проверяю пропажи. Есть пара совпадений. Позвоню позже».
Она набрала его номер.
— Ева? — голос Гордеева звучал устало. — Я как раз хотел тебе…
— Что нашёл? — перебила она.
— Три случая за последний месяц. Женщины, 25–35 лет, все работали в сфере текстиля. Две пропали без вести, одну нашли с признаками насильственной смерти, но дело закрыли как суицид.
Ева сжала руль.
— Почему мне не сообщили?
— Потому что ничего не связывало. До сегодняшнего дня. — Он сделал паузу. — У всех на запястьях были следы. Как от тонкой нити.
В голове щёлкнул механизм — шестерёнки начали вращаться.
— Текстиль. Нити. Узоры. Он выбирает их не случайно.
— Но зачем? — спросил Гордеев.
— Чтобы ткать свою сеть, — прошептала она. — И мы уже в ней.
* * *
Больница встретила её стерильным запахом антисептика и гулом лифтов. Ева прошла мимо поста медсестры, даже не взглянув на дежурного. Её цель — подвал, где Кирилл устроил свою тайную лабораторию.
Он ждал её у двери, в руках — перчатки и маска.
— Ты опоздала, — сказал он без упрёка. — Я начал без тебя.
— Хорошо… У тебя есть кровь? — Ева с трудом выпрямилась, прислонившись к косяку. Её голос звучал глухо, а в глазах уже мерцал нечеловеческий отблеск. — Сейчас умру прямо тут, на месте… — Она невольно обнажила клыки, и в полумраке коридора они блеснули острой белизной.
— Ева, блять, мы в общественном месте! — резко оборвал Кирилл, мгновенно подхватывая её под локоть. Его пальцы сжались крепче, чем требовалось человеку, — но именно это и помогло ей удержаться на ногах.
Он почти волоком затащил её в кабинет, захлопнул дверь, щёлкнул замком. Только тогда отпустил.
Кирилл метнулся к своей сумке, порывисто расстегнул молнию, достал герметичный пакет с тёмной жидкостью. Без слов протянул ей.
Ева схватила пакет дрожащими руками. Зубы легко прокусили пластик — и первый глоток обжёг горло, разливаясь по венам живительным огнём. Она прислонилась к столу, закрыв глаза, чувствуя, как возвращается ясность.
— Спасибо, — выдохнула она, когда первый голод отступил. Пакет опустел наполовину.
Кирилл молча достал салфетку, протянул ей. Его взгляд оставался холодным, но в нём читалась тревога.
— Ты еле держишься. Что случилось?
переделай
Она вытерла губы, бросила салфетку в урну.
— Второй труп. Тот же почерк. Нить. Кристаллы. — Ева сделала паузу, взгляд её на мгновение затуманился. — И ещё этот Марк… Он меня раздражает. Но при этом… его кровь…
Кирилл резко обернулся от микроскопа. В его глазах мелькнуло настороженное внимание.
— Что с его кровью?
Ева сжала пальцы в кулаки, пытаясь унять странное, нарастающее волнение.
— За столько лет… мне впервые захотелось не просто утолить голод. А выпить из человека всю кровь до последней капли. — Она подняла взгляд на Кирилла, и в её зрачках промелькнуло что‑то дикое, неконтролируемое. — Я чувствовала её запах — тёплый, насыщенный, с едва уловимой горчинкой. И внутри всё сжалось от жажды.
Кирилл медленно подошёл ближе, всматриваясь в её лицо.
— Ты уверена, что это просто голод?
— Не знаю! — Ева резко отвернулась к окну, сжимая подоконник так, что дерево затрещало под пальцами. — Обычно я контролирую это. Но рядом с ним… словно что‑то пробуждается. Что‑то, что я давно заперла.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Только тиканье часов на стене отсчитывало секунды.
— Возможно, дело не в нём, — тихо произнёс Кирилл. — Возможно, это реакция на напряжение.
— Какое напряжение, Кирилл, ты о чём? — Ева посмотрела на него с презрением, брови слегка приподнялись в насмешливом недоумении.
Кирилл вдруг расплылся в широкой, совершенно не подходящей моменту улыбке. Он откинулся на стуле, скрестил руки на груди и с явным удовольствием произнёс:
— Сестрёнка, тебе нужен хороший мужик. С хорошим членом, — и тут же разразился громким, искренним хохотом, будто выдал величайшую шутку века.
Ева замерла на секунду, затем медленно выпрямилась. Её взгляд стал ледяным, а голос прозвучал тихо и опасно:
— Ты сейчас серьёзно? Мы говорим о серийном убийце, оставляющем ритуальные знаки, о таинственной субстанции в крови жертв, а ты… — она сделала шаг к нему, — ты выдаёшь пошлые шуточки?
Кирилл, всё ещё посмеиваясь, поднял руки в примирительном жесте:
— Ладно‑ладно, извини. Просто… ты так серьёзно ко всему относишься. Иногда нужно разрядить обстановку.
— Нужно было тебя не обращать, когда ты помирал 70 лет назад, — буркнула Ева себе под нос, отвернувшись к окну.
— Ой‑ой, тогда кто бы тебе кровушку носил? — Кирилл насмешливо показал ей средний палец, но в глазах уже не было веселья — лишь тень старой, затаённой боли.
— Мудак, — бросила Ева, но без настоящего гнева. Она глубоко вдохнула, сжала и разжала кулаки, возвращая самообладание. — Теперь давай по делу. Что ты нашёл?
Кирилл молча кивнул на стол, где лежали распечатки хроматограмм и фотографии кристаллов под микроскопом. Его тон тут же стал деловым, почти сухим:
— Кристаллы. Они не просто инородная примесь — они растут в тканях. Смотри: вот здесь, на срезе кожи, видишь эти микроскопические ветви? Как корневая система.
Ева подошла ближе, всматриваясь в снимки.
— Ты хочешь сказать, они живые?
— Не в классическом смысле. Но они реагируют на биологические процессы. Впитывают что‑то из лимфы, из крови. И… — он сделал паузу, — похоже, они передают сигнал.