Кап-кап-кап…
Капля за каплей утекает моя жизнь. Кандалы перегрызли кожу на руках и ногах. Иссеченная шрамами плоть давно не чувствует боли. Растрескавшиеся губы больше не нуждаются в воде. Разбитые пальцы не переставая кровоточат.
Кап-кап-кап…
Я давно не человек, а кусок гниющего мяса. Мне не страшно попасть в ад. Я при жизни в нём нахожусь.
Я тварь, которая должна сдохнуть. Всё человеческое, доброе, светлое выбили из меня батогами и выжгли огнём. Я страшный урод, монстр, который достоин лишь смерти. Они внушали мне это последние несколько месяцев. Наконец я и сама поверила, что стала чудовищем, недостойным существовать в этом мире.
Кап-кап-кап…
Капля за каплей утекает мой разум. Яркие вспышки детских воспоминаний гасят волны животной ненависти, которые разрушают мою душу. Да, пожалуй осталась только ненависть. Нет не так – НЕНАВИСТЬ!
Но сегодня наконец всё кончится. Игрушка сломана. Пора её уничтожить. Я и есть та игрушка, которую все любили, одевали в яркие наряды, выносили из сказочного дворца в цветущий сад. А потом просто уронили в грязь. И теперь меня можно пинать ногами вместо мяча, рвать на части и, в конце концов, выбросить в мусор.
Я давно не понимаю, что сейчас: день или ночь – в казематах замка нет окон. Вчера они спросили, какое моё последнее желание. Но губы уже не могли шевелиться. И всё же на одно слово сил хватило: “Солнце”. Больше всего я хочу увидеть солнце перед своей кончиной. Почти год я не видела его яркого света, не купалась в нежных тёплых лучах, скользящих меж веток прекрасных деревьев сада в моём родном поместье.
Моя жизнь уже никогда не будет прежней.
Моей жизни больше не будет.
Моей жизни уже нет.
Только небесное светило останется неизменным из века в век. Каждый день оно будет подниматься над горизонтом, чтобы осветить и согреть мир. Ему наплевать на беды и радости людей. Оно вечно.
Как они смеялись надо мной. Чудовища в человеческой шкуре. Это они превратили меня в тварь без рода, без племени. Почти заставили забыть, что я человек. Они стояли в облаке кружев и дорогих духов и смеялись, не забывая подносить к лицу шёлковые платки, чтобы запахи смерти и гниения не могли потревожить их высокородные носы.
Кап-кап-кап…
Капля за каплей вытекает кровь и гной из незаживающих ран. Разложение уже поразило мои стопы. Чернота поглощает моё тело. Я уже труп. Разве можно причинить боль мертвецу? Но я знаю: они смогут это сделать. Их извращённый мозг обязательно изобретет такую жестокую казнь, которую ещё не рождало человеческое сознание.
Кап-кап-кап…
– Пришло время сдохнуть, мерзкая полукровка, мешок с отбросами, отрыжка дьявола. Нет настолько отвратительного имени, которым можно наречь тебя. Если ты ещё помнишь как молиться, то самое время это сделать. – огромная фигура стояла в дверном проёме, изрыгая самые грязные ругательства, какие только может родить человеческая фантазия.
– Эй, стража, притащите мешки! Не смейте прикасаться руками к этому вонючему дерьму.
Мое тело рухнуло на пол после того, как кандалы отстегнули от стены. Они обмотали меня грубой холщовой тканью с запахом плесени и гнили и поволокли по сырому каменному полу, взявшись за цепи, как за вожжи. Но наверх не понесли. Значит сочли, что я не достойна увидеть свет даже в крохотное тюремное окно. На что я надеялась? Я же уже давно насквозь видела их чёрное нутро.
Конечно. Он тоже здесь. Мой убийца. Разве он мог пропустить это зрелище? Скалится своей белозубой улыбкой. Порода в каждом его движении, в каждой черте прекрасного лица. Как он кичится своей благородной красотой. На светских раутах все женщины стелятся перед ним как осенняя листва, сорванная с дерева порывом ветра. Но стоит дверям захлопнуться, как на его руках проступает кровь, которую не смоет ни один дождь, ни один горный поток во всем мире. А его лицо уродует гримаса жестокости и подлости.
Его абсолютная власть породила безнаказанность. А безнаказанность – абсолютную власть.
– Привет, крошка! О, а ты всё ещё красотка. Я бы с тобой позабавился подольше. Но, знаешь ли, государственные дела не ждут, – он брезгливо, двумя пальцами поднял мою голову и пристально посмотрел на израненное лицо, изучая его своими сальными глазами от лба до кончика подбородка, словно получал удовольствие от созерцания последних минут жизни поверженного врага.
– Как бы я хотел выколоть твои зелёные глаза, но очень хочу, чтобы ты насладилась моим прощальным подарком в полной мере.
Сознание, как назло, не покидало меня. Из последних сил я собралась и плюнула в своего палача.
Он завизжал абсолютно не по-королевски и оттолкнул меня со всей силы так, что я, как тряпичная кукла, отлетела к противоположной стене.
– Кончайте этот балаган! – тем же батистовым белоснежным платком, которым только что вытирал мой плевок, он дал сигнал страже.
Солдаты схватили меня за руки, с трудом преодолевая брезгливость, и бросили в маленькую, абсолютно пустую камеру, освещенную парой факелов под потолком.
Дверь со скрипом захлопнулась.
Ну здравствуй, смерть!
Я на локтях отползла к стене и прижалась к ней спиной. Холодные камни немного притупили боль от воспаленных ран. Это позволило мне немного прийти в себя и осмотреться в тусклом свете факелов.
Просто пустой каменный мешок, длиной не более четырех шагов и столько же шириной. Нет даже железных крюков для кандалов. Да и каменная кладка показалась мне совсем свежей. На камнях нет еще налета плесени и грибка как в остальных помещениях дворцовой тюрьмы. Похоже, эту могилу построили специально для меня. Но зачем? Неужели я просто умру от голода и жажды? Вряд ли. Это слишком гуманно для моих мучителей.
Внутри было неожиданно тихо. Сюда не проникали крики и стоны других заключённых. Но они продолжали звучать у меня в голове. Если бы я осталась жива, то эти крики я слышала бы наверное до конца своих дней.
Если бы… Но этому не дано случиться.
Я поймала себя на мысли, что не чувствую больше холода. Тело заполняло непривычное мягкое тепло. Шли минуты за минутами и моё сознание стало медленно проваливаться в спокойный ровный сон, чего не случалось уже много месяцев.
Я в легком переливающемся платье из воздушной тафты цвета рассветного неба помогаю маме украсить прическу крупными жемчужинами. Сегодня у нее день рождения. Папочка наверняка приготовил какой нибудь сюрприз. Например в прошлом году он подарил ей единорога. Конечно не настоящего. Я ведь не маленькая, знаю, что настоящих единорогов не существует. Это была прелестная белая лошадка, которую украсили блестками и шелковыми лентами. А рог блестел на солнце всеми цветами радуги. Это было восхитительно. Мамочка назвала лошадку Евой.
– Мамочка, ты такая красивая, как принцесса.
– Ну что ты, милая. Это ты – наша принцесса. Пройдет совсем немного времени и женихи будут петь серенады под твоим балконом.
– Ах, мамочка, боюсь я никогда не смогу найти такого мужа, как мой папочка. Это совершенно невозможно.
– Дорогая моя девочка, разве любовь выбирает? Даст бог, ты встретишь и полюбишь прекрасного человека. Разве может быть иначе? Ведь мы все сделали, чтобы ты видела вокруг только добро и красоту.
Теперь я в своём любимом саду.
– Ах, Эрик. Эти розы так восхитительны. Вы просто волшебник. Вы лучший садовник в мире. Готова поклясться, что не существует сада прекрасней, чем в Авалорне. Правда я пока нигде не была. Эрик, я бы так хотела повидать мир, хотя бы одним глазком. Папочка обещал, что мы обязательно отправимся в путешествие на чудесном корабле. Надо только немного подождать. А пока я с удовольствием помогу вам ухаживать за садом.
– Вчера я каталась на Торе в тисовой роще и на старом пне видела белку. Она совсем меня не боялась. Я даже протянула руку и погладила ее. Мне кажется, она понимала все-все, что я ей говорила. А говорила я, что нам с ней повезло жить в таком чудесном месте как Авалорн.
– Детка, ты испортишь свои очаровательные глазки. Разве можно полночи читать книги всего лишь при свете одной свечи?
– Папочка, милый папочка. В этой книге все так романтично, интересно, столько приключений. Если бы хоть сотую часть их мне пришлось пережить в своей жизни, я бы была самой счастливой девушкой на свете.
– Как ты еще юна, моя любимая девочка. Как наивна. Счастье не в приключениях, оно в тихой, спокойной жизни рядом с близкими людьми. Но ты еще только начинаешь жить. Пройдет время, и ты обязательно вспомнишь и поймешь мои слова.
– Я тебя и сейчас понимаю, дорогой папочка. Обещай, что никогда вы с мамой не оставите меня. Всегда будете рядом.
– Я этого очень хочу, крошка. Я не могу обещать, но буду очень стараться.
Папа такой большой, сильный как скала. Мне нравится прижиматься к его широкой груди. На сердце становится так спокойно, так легко и безопасно. И хочется верить, что так будет всегда.
Мои обрывочные детские воспоминания прервал тихий гул откуда-то из-за стены, нарастающий с каждой секундой. Кажется, что сейчас что-то огромное врежется в стену и обрушит ее. Такой гул я слышала однажды, когда мы с отцом ездили на водопад. Неужели они решили утопить меня?
С каждой секундой гул усиливался. Я закрыла уши руками – звук бил по барабанным перепонкам так, что невозможно было терпеть. Но это совсем не помогало. Я понимала, что приближается что-то страшное, чему невозможно никак противостоять. Еще несколько минут назад я была готова принять любую смерть, но сейчас… Меня охватила настоящая паника. Я сильнее вжалась в стену, настолько, что почувствовала себя ее частью. Не моргая, я смотрела на противоположную стену и ждала…
Ещё мгновенье, и нечто хлынуло сильным потоком в вентиляционное отверстие под самым потолком. Я ожидала, что это будут потоки воды, но нет. Это была совсем не вода…