Майкл прятался под грудой старых коробок и тряпья. В это время Бадди выбрался из укрытия и принялся обнюхивать всё вокруг. Мальчик уже хотел вылезти, чтобы затащить щенка обратно, но, услышав шаркающие шаги, лишь тихо позвал его. Щенок, как обычно, не прореагировал, а вместо этого уставился в слабо освещённый проход, ведущий в их тупик.
Через мгновение из-за поворота вышел мужчина в грязной, оборванной одежде. Он покачивался — было видно, что изрядно выпил.
Немного постояв, он уже двинулся дальше. Мальчик даже вздохнул с облегчением, как вдруг раздался звонкий тявк. Оставалась надежда, что нищий пройдёт мимо, не обратив внимания, но бродяга резко развернулся в сторону щенка, едва не упав от резкого движения.
— Это кто тут у нас такой звонкий? — прохрипела эта пародия на человека.
Бадди радостно залаял, виляя хвостом, словно пропеллером. Видно было, что щенок рад новому знакомому.
— Ох, какой милый малыш! Иди к дяде Тому, у меня для тебя кое-что есть, — снова прохрипел бродяга, что-то доставая из кармана.
Щенок в ответ тявкнул и подпрыгнул, словно приглашая поиграть. Бадди всегда охотно шёл к людям, и даже те два раза, когда его больно пинали, не заставили его относиться к ним с опаской. Возможно, в этом была вина Майкла, который не дал щенку в полной мере ощутить жестокость улиц после жизни в доме с дедом. Мальчик делился с ним даже теми крохами еды, что удавалось раздобыть, и, видя такое отношение, Бадди, наверное, думал, что все двуногие такие же добрые, как его маленький хозяин.
Резкий взмах руки нищего — и визг Бадди. Эта сволочь швырнула в щенка камнем, целясь в голову, но из-за пьяного состояния попала по спине. От удара щенка откинуло в сторону, и он мордой развернулся к месту, где прятался Майкл. Боль, обида и непонимание — именно это увидел мальчик в глазах своего маленького друга. Бадди лежал неподвижно, лишь тихо поскуливая. Его взгляд, полный надежды, был устремлён на хозяина — он верил, что тот, как всегда, придёт на помощь. Удар камнем повредил позвоночник. Бродяга доковылял до щенка, поднял его одной рукой за голову и резким движением второй свернул шею.
— Ну что ж, будет у дяди Тома сегодня мясо на ужин, — прокряхтело чудовище.
Оцепенение, сковавшее мальчика после взгляда щенка, развеялось. Дикая злоба, зародившаяся где-то в глубине груди, распространилась по всему телу. В нём родилось странное чувство, которое взрослые назвали бы холодной яростью. Мальчик выскочил из укрытия и стремительно сблизился с нищим, стоявшим к нему боком. Он отчётливо понимал, что у него есть лишь один шанс наказать убийцу друга. Его мозг работал на пределе, было ощущение, что он видит на все триста шестьдесят градусов. Молниеносно выхватив охотничий нож из чехла — одну из двух вещей, оставшихся от деда, наряду с карманными часами, — он пригнулся под отмахивающейся, словно от мухи, рукой и нанёс удар в пах. Бродяга выронил свою добычу, схватился за рану и начал падать, свернувшись калачиком. Майкл продолжал пребывать в том же странном состоянии. Спокойно сделав шаг, он стал наносить удары: в спину, в шею, в бок. Он не считал их, а, почувствовав, что бродяга мёртв, окинул взглядом тупик, нашёл ветошь, подобрал её и начал тщательно вытирать нож. Дедушка однажды его отругал, когда мальчик, не вытерев клинок после разделки индейки, убрал его в чехол. Обойдя труп, он поднял на руки своего друга, покинул тупик и направился в сторону ближайшего пустыря.
Через пару кварталов он вышел на пустырь и остановился в его центре. Аккуратно положив щенка на землю, начал копать ямку. И лишь тогда, когда всё было готово и он опустил своего друга в последнее пристанище, странное чувство отпустило его, а по лицу тут же хлынули слёзы. Малыш в последний раз погладил щенка, накрыл его платком — ещё одним призраком прошлой, счастливой жизни, — и начал медленно закапывать могилку. Майкл медлил не от усталости — ему просто не хотелось прощаться с прошлым. В этой могилке оставалось его детство, проведённое в маленькой квартирке в Бруклине на Портленд-авеню, между Городским и Вашингтонским парками. Майкл прощался с дедом — ему даже не дали сходить на похороны, если таковые вообще были, а сразу попытались отвезти в приют. Но, подслушав разговор о том, что Бадди у него отберут, так как в приюте собак держать нельзя, мальчик сумел сбежать от двух надзирателей. Майкл прощался с другом, который согревал его в прохладные под утро летние ночи, с тем, с кем он делился последние три месяца едой, украденной из лавочек или найденной в мусорных баках у кафе. Слёзы не переставая текли по его лицу. Он вытирал их тыльной стороной ладони, но лишь размазывал грязь. Последняя горсть земли легла на холмик. Майкл поднялся с колен, тихо прошептал прощание и, не оборачиваясь, покинул пустырь. Он пообещал самому себе, Бадди и деду, что больше плакать не будет. Ведь дед говорил, что мужчины не плачут. А теперь он — мужчина.
Рассвет над Бруклином осветил маленького мальчика лет семи-восьми, идущего по Президент-стрит в сторону Проспект-парка. Чёрные, словно вороново крыло, волосы, седая чёлка и прекрасные ярко-чёрные глаза, которые так решительно смотрели на этот жестокий мир, словно обещая, что однажды он прогнёт его под себя. В этом красивом мальчугане только зарождался будущий властитель криминальной империи Америки, один из самых влиятельных боссов Пяти Семей Нью-Йорка — Майкл Эспозито, он же «Красавчик Майкл».
Огромный город просыпался. 1906 год ознаменовался для Нью-Йорка колоссальным наплывом жителей старой Европы. Многие районы и кварталы превратились в мини-копии европейских государств, ведь люди селились поближе к своим. Так появились итальянские, ирландские кварталы, польский, соседствующий с еврейским. Все эти люди покинули свои страны в поисках лучшей доли. Пусть до концепции «американской мечты» оставалось ещё четверть века, жизнь в Америке уже пропагандировалась как шанс добиться всего. Нью-Йорк и впрямь можно было назвать городом мечты — достаточно было пройтись по Манхэттену с его Уолл-стрит, где возникало чувство, что это Рим с его зданиями, фронтонами и колоннадами; Конни-Айленд с его прекрасным парком развлечений и невероятной для того времени подсветкой. Но стоило пересечь Ист-Ривер по мосту, соединяющему Нью-Йорк и Бруклин — тот самый, который потомки назовут знаменитым Бруклинским мостом, — и вы попадали сначала в кварталы среднего достатка, а если повернуть не вглубь района, а к реке, то оказывались в промышленной зоне, где, кстати, не советовали ходить вечером, если не хотели попрощаться с кошельком, а то и с жизнью. Чем дальше вглубь района, где будет протекать юность нашего героя, тем чаще встречались двух- и трёхэтажные дома с крохотными квартирками, в которых ютились большие семьи, и где редко можно было услышать английскую речь. Но давайте на время покинем этот квартал и догоним нашего героя, который как раз входит в Проспект-парк, разбитый в ответ на манхэттенский Центральный парк.
В глубине парка собиралась итальянская молодёжь, за плечами у которой уже было немало правонарушений. Власти пока закрывали на это глаза, а местные полицейские без зазрения совести получали откаты с «заработков» этих ребят. Из-за Бадди наш герой не мог здесь появляться, понимая, что для щенка это плохо кончится. Но теперь, оставшись один, он целенаправленно шёл к этой компании.
Майк был очень смышлёным парнем для своих восьми лет. Он уже бегло читал не только на итальянском, но и на английском. Его дед, Виторио Эспозито, был грамотным человеком и обучал внука, который впитывал знания, как губка. Семья Эспозито прибыла с солнечной, но неспокойной Сицилии, где были убиты родители Майкла и его два старших брата. Остров был пропитан кровью из-за бесконечных разборок за власть, землю и деньги. Благодаря деду Майкл рос крепким парнем, а от матери унаследовал внешность будущего покорителя женских сердец: чёрные волосы, слегка смуглая кожа, выразительные чёрные глаза, которые, когда мальчик улыбался, блестели, словно вода, отражающая солнечные лучи, а в гневе становились страшными, бездонными. Длинные ресницы, густые брови, прямой нос, уходящая детская пухлость щёк, белозубая улыбка и волевой, почти квадратный подбородок.
— Альберто, беги! — донёсся до Майкла крик.
Повернув за угол аллеи, он увидел, как трое ирландцев — их можно было узнать по ярко-рыжим волосам и вытянутым, немного лошадиным, как показалось Майклу, лицам, — повалили на землю его земляка и принялись пинать ногами. Ещё двое догоняли другого паренька, тоже явно итальянского происхождения. Ребятам было лет от одиннадцати до пятнадцати.
Майкл быстро оценил обстановку. Оглядевшись, он увидел валявшуюся неподалёку дубинку — видно, кто-то из ребят обронил. Её хоть и грубо, но старательно обстругали и даже сделали подобие рукоятки. Подобрав её, он бросился на помощь. Подбегая, он заметил, что один из нападающих разворачивается в его сторону. Не долго думая, Майкл нанёс удар по голове, рассекая бровь. Парень вскрикнул и начал оседать на землю, хватаясь за лицо. Его товарищи тоже стали разворачиваться, но наш герой не думал останавливаться. Как я уже говорил, Майкл для своих лет был крепким и шустрым. Вслед за первым ударом он нанёс второй, угодив другому ирландцу рядом с виском. Тот, по счастью, просто с криком грохнулся на землю, не пополнив личное кладбище Майки. Последний из троицы уже полностью развернулся к Майклу и готовился ударить, но итальянец, валявшийся на земле, пнул его под колено. Нога ирландца подогнулась, он припал на одно колено и тут же получил удар дубинкой по затылку, отправивший его в беспамятство.
Майкл протянул руку и помог парню подняться, отдав ему дубинку. Сам же достал охотничий нож и крикнул оставшимся двум ирландцам, которые уже догнали убегавшего:
— Эй, уроды, отпустите его!
Ирландцы обернулись, держа парня за руки. Один из них, с вызовом глядя на подбегавших, ударил свою жертву в печень.
— Ну что, суки, молитесь! Сейчас я вас резать буду! — с такой яростью сказал Майкл, что, несмотря на возраст говорящего, в глазах ирландцев мелькнул испуг.
Возможно, их напугали эти слова, сказанные ледяным тоном, или большой охотничий нож в руках мальчика. А возможно, вид трёх своих товарищей, лежащих на земле, один из которых истекал кровью из рассечённой брови. Так или иначе, они отпустили свою жертву и пустились наутёк. Майкл направился к третьему земляку, в то время как спасённый парень успел пару раз пнуть своих обидчиков.
— Figlio di puttana e culo!— обозвал он самого крупного ирландца, плюнул в него и пошёл к ребятам.
— Меня зовут Лоренцо, а это мой друг Альберто. А тебя? — спросил тот, кого только что спас Майкл.
— Майкл Эспозито.
— Что ж, Майкл, не хочешь пойти с нами? Я ужасно проголодался. Думаю, дядя Умберто накормит нас за спасение своего любимого племянника. Как думаешь, Ал? — с усмешкой спросил Лоренцо.
— Покормит-то он покормит, но боюсь, после этого я пару дней сидеть не смогу, — пробурчал Альберто, вызвав улыбку у обоих новоиспечённых друзей. Именно друзей — в этом возрасте одного такого поступка, какой совершил Майкл, было достаточно, чтобы подружиться навек.