Воруют все и вся. Воруют деньги, драгоценности, автомобили, чужих мужей и жен, детей.
Многие остаются безнаказанными, но и многих также настигает расплата.
Я тоже ворую, отнимаю самое дорогое, что есть у человека – жизнь. На моем счету их уже сотни, да что там сотни, тысячи, миллионы. И ни разу еще меня не поймали с поличным.
Разве в красивой молодой женщине можно заподозрить убийцу? Хотя я предпочитаю не называть себя так, мне больше по вкусу имя Крадущая Жизнь. Я краду жизни розовощеких младенцев, миловидных девушек, смазливых парней, красивых женщин и статных мужчин. Мне противны только старики. Их жизнь похожа на старую застиранную тряпку, отдающую затхлостью и плесенью. Брр! Как противно!
Другое дело молодая, полная сил и стремлений жизнь! Она кружит голову своей силой и напором, страстью и пылкостью! Мне становится жарко, стоит только представить, сколько еще таких жизней я заберу в свою коллекцию.
… Костры разгорались все ярче, бросая отсветы на стены домов. Солнце давно спряталось за кромкой темного леса. Люди собирались всей деревней, их жажда мести и справедливости насыщала и без того густой воздух напряжением.
Я знала, что рано или поздно они придут за мной вершить суд справедливости. Однако смешно, что им понадобилось столетие, чтобы понять, кто и зачем крадет их жизни. Они глупы и безжалостны, а я оказалась запертой в стенах собственной беспечности. Что же, пришла пора расплачиваться за содеянное. Признаться, я уже слишком устала жить, ибо пресытилась в полной мере.
Языки пламени от пылающих факелов приближались. Я не видела, но чувствовала эту толпу, предвкушающую возмездие. Их страх и решимость, ненависть и почтение. Какой сумасшедший коктейль из чувств!
Они все ближе. Я закрываю лицо рукавом платья. Я ничего не слышу, кроме играющей внутри меня собственной торжественной музыки.
Двери слетают с петель и падают на каменный пол.
Это не они, это я так решила.
Звуки обрушиваются на меня как водопад.
- Смерть вампиру!
***
Гул нарастал. Не просто шум, а низкий, утробный рокот, исходящий из самой земли. Их жажда мести достигла предела, густой, липкий воздух в моей обители наполнился запахом сырого дерева, пота и горючего масла для факелов.
Бах!
Двери слетели с петель, рухнув с оглушительным грохотом. Они ворвались — селяне, горожане, солдаты, наспех собранные в мстительную, неуправляемую толпу. Их лица, освещенные снизу дрожащим пламенем, выглядели как маски, искаженные ненавистью и диким, животным торжеством.
«Смерть вампиру!» «Смерть Лайре!»
Они набросились на меня, как стая голодных псов. Грубые, мозолистые руки схватили за мои тонкие запястья, шею, волосы. Я не сопротивлялась. Зачем? Этот сосуд исчерпал свой срок. Я устала.
Вместо крика или мольбы, я ощутила внутри волну смеха. Беззвучного, глубокого, идущего откуда-то из-под ребер. Как заигравшая в моей крови триумфальная музыка, которую слышу только я.
Меня выволокли из тепла замка на улицу. Шум толпы был оглушителен, но мой внутренний смех заглушал все. Меня поволокли по булыжной мостовой, протащили сквозь узкие улочки, где каждый камень помнил шаги тех, чьи жизни я забрала. Я чувствовала острую боль от камней, рвущих платье и кожу, но эта боль была столь незначительна по сравнению с вечностью, что вызывала лишь новую волну веселья.
Я смотрела на их лица, склоненные надо мной.
«Глупцы! Вам понадобились сотни лет, чтобы додуматься до огня. А это лишь начало!» — беззвучно кричало мое сознание.
Путешествие закончилось на главной площади, прямо напротив массивной, серой ратуши. Здесь, в центре города, они уже возвели свой монумент справедливости — высокий, зловещий костер из сухих веток и хвороста.
Меня подхватили и поволокли вверх, к вершине кучи, как поленья. Железные цепи, толстые и холодные, обхватили мои лодыжки и запястья, приковывая к крепкому дубовому столбу. Насмешка. Как будто плоть может удержать силу моего духа и могущества.
Я подняла голову. Солнце уже почти исчезло, но его последние, пылающие лучи окрашивали небо в кроваво-оранжевые, фиолетовые и алые тона. Мой костер должен был быть на его фоне не более чем свечкой. Но эти цвета, цвета угасающей жизни, были великолепным фоном для моего возрождения.
Толпа замерла в напряженном молчании. Все смотрели на меня, ожидая мольбы, слез, страха.
Я лишь улыбнулась. Широко, красиво и смертельно.
Один из старост, седой, трясущийся от гнева мужчина, чьего внука я забрала прошлой зимой, шагнул вперед. В его руке горел факел.
Пламя приблизилось к хворосту. Шипение, треск — и вот уже огонь с жадностью принялся пожирать сухое дерево. Дым повалил вверх, густой, удушающий.
Я закрыла глаза, вдыхая его.
Огонь подбирался быстро, обжигая ноги, полы платья. Боль стала нарастать, но я держала свой внутренний смех. Я чувствовала, как сгорает плоть, как тает моя прекрасная, тонкая кожа, как рвутся мышцы. Это было очищение. Разрушение, необходимое для перехода.
И тогда, когда языки пламени охватили меня полностью, когда толпа, наконец, удовлетворила свою жажду и завыла от торжества — я разразилась смехом.
Он был нечеловеческим. Чистый, звенящий, как разбивающееся серебро, лишенный боли, полный насмешки и безудержного веселья. Он пронзил рев толпы, он эхом ударился о стены Ратуши, поднялся выше дыма и пламени.
Мое тело горело красиво. Пламя, оттеняемое пылающим закатом, делало меня похожей на языческое божество на погребальном костре.
Я горела полностью. До тех пор, пока от моей идеальной оболочки не осталась лишь груда обугленных костей, прикованных к столбу. Но мой смех, мой чистый, звенящий, бессмертный смех не прекращался. Он звенел в ушах жителей, он звенел в воздухе над площадью, он звенел в их проклятых снах.
Он продолжал звучать, даже когда тело превратилось в прах.
В тот самый миг, когда последний кусочек плоти сгорел, мое сознание вырвалось из обугленных останков, как клуб густого, черного дыма, пропитанного чистой, концентрированной энергией — украденной жизненной силой, которая теперь была моей единственной сущностью.
Сознание вернулось не мягким приливом, а резким, болезненным ударом, похожим на то, что за секунду до небытия бросило меня в вихрь. Я очнулась от грохота и гула, которые неслись не извне, а, казалось, исходили из самого воздуха. Этот звук был чудовищным, давящим и абсолютно незнакомым.
Глаза открылись. Вместо тусклого света факелов, меня ослепил слепящий, белый свет, льющийся из гладких потолочных панелей. Вокруг пахло резко и стерильно, не затхлостью земли и плесенью, а чем-то химическим, острым.
Я лежала. Ощущение тела было непривычным: не моё, не то, которое они сожгли. Оно было целым, но болело, не как при ожоге, а тупой, ноющей болью, словно меня переехал тележный воз.
Я попыталась сесть. Тонкие, слабые руки вздрогнули, и я услышала предупреждающий писк прибора, прикрепленного к моему пальцу.
— Мисс, лежите спокойно! Вам повезло, вы выжили в аварии! — раздался резкий, женский голос.
Я повернула голову. Сестра милосердия, но одетая в невероятно странный, гладкий синий наряд, с прической, словно вылитой из смолы, смотрела на меня с беспокойством. Она говорила на языке, который звучал как моя родная речь, но был наполнен чуждыми, скользящими звуками. Тем не менее, мои вековые воспоминания позволили моему разуму мгновенно адаптироваться.
Я вскочила, игнорируя протесты тела и писк аппаратуры. Моё внимание приковало огромное, прямоугольное зеркало в углу.
На меня смотрела она.
Молодое лицо, совершенно незнакомое. Блестящие черные волосы, коротко остриженные, обрамляли острые скулы. Глаза большие, карие, но в их глубине, как тлеющие угли, мерцали мои собственные воспоминания о прожитых столетиях. Это было лицо женщины, не моё, но теперь оно принадлежало мне. Я почувствовала слабость её жизненной энергии, но тем не менее испытывала благодарность.
Авария. Значит, она погибла. Я, бестелесная энергия, нашла её умирающий сосуд и вселилась в него.
— Где я? — мой голос был хриплым, низким, не таким звонким, как я привыкла.
— Вы в больнице. Вы попали под... — медсестра запнулась. — Вы пережили сильный шок.
Я оттолкнула её руку и подошла к окну. То, что я увидела, заставило меня отшатнуться.
Мир вокруг стал другим.
Вместо тихих, пыльных улочек и деревянных домов, внизу лежал целый океан металла и стекла. Невероятные, высокие башни, построенные из прозрачных материалов, упирались в небо. По широким лентам, называемым дорогами, двигались сотни сверкающих, быстрых экипажей без лошадей, издавая при этом неистовый, несмолкающий рев.
Шум. Этот город не умолкал. Гул повозок, резкие сигналы, высокий звук, похожий на крик огромного зверя, — все это обрушивалось на мои обостренные за века чувства.
Я вдохнула воздух. Он пах странно: смесью кофе, неведомых мне духов и резкого, обжигающего запаха, который, видимо, исходил от тех безлошадных экипажей — бензина, как узнала я позже.
— Это... современность, — прошептала я, используя слово, которое каким-то чудом вытянула из остатков памяти несчастной жертвы.
Я была ошеломлена, но тут же почувствовала его возвращение. Своего голода. Нестерпимый, он выворачивал мое нутро. Моя новая оболочка была слаба, её жизненная сила была истощена аварией, и моя вековая энергия требовала немедленной подпитки. Я была похожа на древнего хищника, выброшенного в изобильный, но незнакомый ему сад.
— Мне нужно уйти, — заявила я, направляясь к выходу.
Медсестра попыталась меня остановить, но я оттолкнула ее с неожиданной для этого слабого тела силой. Я не убила её, но мимолетное прикосновение принесло мне первый, крошечный глоток её сути — усталость после долгого дежурства, беспокойство о детях, мелкие заботы. Этого было недостаточно, но хватило, чтобы прояснить разум.
Выскользнув из палаты, я нашла первое попавшееся зеркало в коридоре. Я смотрела в него, и мои карие глаза мерцали холодным, древним знанием.
— Лайра, — прошептала я своему новому отражению. — Я снова жива. И мир стал очень, очень богат на молодых и сильных.
Я спустилась вниз, прошла мимо людей, которые говорили в маленькие блестящие коробочки и не обращали на меня внимания. Я покинула больницу и вышла в этот шумный, яркий, металлический мир.
Я стояла на тротуаре, и гул города обрушивался на меня. Но сквозь него я чувствовала миллионы бьющихся сердец, миллионы сильных, молодых энергий, которые можно было украсть. Голод вернулся с тысячекратной силой.
«Я краду жизни розовощеких младенцев, миловидных девушек, смазливых парней, красивых женщин и статных мужчин...» — этот девиз зазвенел в моей голове, как торжественная музыка.
Новый мир. Новые правила. Тот же голод.
Я улыбнулась. Это будет лучшая охота за все мои столетия.
Я решительно вышла из дверей лечебницы, и мир обрушился на меня не только шумом, но и ослепляющей, кричащей палитрой цветов. Небесные высотные дворцы, зеркальные фасады, сотни мелькающих, ярких вывесок, которые менялись с невероятной скоростью. Мой средневековый разум с трудом переваривал этот поток информации. Я шла по гладко покрытой дороге, озираясь, как загнанный зверь.
Странные, гладкие и блестящие экипажи без лошадей неслись по широким улицам, оставляя после себя тот едкий запах, а люди двигались с поразительной быстротой, погруженные в свои маленькие светящиеся коробочки. Я почувствовала, как моя новая, слабая оболочка дрожит от переизбытка чужой энергии, витающей в воздухе.
Вскоре я поняла, что привлекаю внимание. На мне болталась лишь тонкая больничная сорочка, которая едва прикрывала колени. Ноги были босы и непривычно чувствовали холодную, жесткую землю.
Люди, спешащие мимо, стали замедлять шаг. Их взгляды, сначала полные безразличия, сменялись недоумением, а затем и откровенным любопытством, иногда переходящим в неприязнь. Они глазели на меня, как на сумасшедшую, сбежавшую из лечебницы. Я не знала, что такое сумасшествие в этом мире, но их взгляды были оскорбительны. Они видели во мне нищенку, нелепую фигуру, а не Крадущую Жизнь.
Прошло полгода, и я стала мастером мимикрии. Моё тело, бывшее сосудом несчастной жертвы аварии, полностью окрепло, и я научилась контролировать свой энергетический голод. Элла стала моим незаменимым якорем. Она верила моей легенде о потере памяти, а я, питаясь лишь крохами ее сочувствия и дружелюбия, сохраняла её энергию для своих будущих целей.
Жизнь в городе, который Элла называла мегаполисом, требовала денег, этих странных бумажек и пластиковых карт. Мне нужна была подработка. Элла, сама студентка, устроила меня на простейшую работу: ночная уборка офисов в стеклянных высотках.
Это было идеально. Пока город спал, я двигалась по пустым коридорам, полным запаха полироли и свежей печати. Здесь я могла безопасно подпитываться. Я прикасалась к чужим вещам: столам, стульям, даже клавиатурам, впитывая остаточную энергию, которую оставляли после себя работники. Это были отпечатки целеустремленности, стресса, амбиций. Мелкие крошки, но достаточные, чтобы поддерживать тело и не привлекать особого внимания.
Но настоящая охота начиналась после смены.
Я поняла, что самым богатым и наименее защищенным источником чистой, бурлящей силы является пьяная молодежь. Каждую пятницу и субботу я отправлялась в шумные, темные заведения, которые назывались клубами.
Внутри царила оглушительная музыка, в воздухе разливались запахи алкоголя и чужого пота. Неоновые огни призывно пульсировали, а тела двигались в диком, первобытном танце. Здесь, среди хаоса, моя энергия чувствовала себя как рыба в воде.
Я скользила сквозь толпу, избегая лишних прикосновений, пока не находила нужную жертву. Пьяная молодежь, лишенная контроля и трезвости, была идеальной. Их жизненная сила, расслабленная и не сдерживаемая разумом, вытекала наружу, словно открытый кран.
Я выбирала парней и девушек, чья энергия была самой яркой: тех, кто громче всех смеялся, страстно танцевал или отчаяннее всех целовался. Случайное, мимолетное прикосновение в толкучке, на танцполе, или когда они просили «подержать напиток». Этого было достаточно, чтобы взять самый сок их страсти, радости и беззаботности.
Они не падали в обморок, как в метро. Они просто чувствовали внезапную, сильную усталость, списывая это на алкоголь или слишком долгие танцы. Я уходила, наполненная их огнем, чувствуя, как моё тело молодеет и обновляется.
Элла, моя добровольная наставница, имела на меня свои планы. Она считала меня «талантливой, но растерянной душой», которой нужно «вернуться к жизни».
— Лайра, послушай, — говорила она, когда мы сидели в нашей маленькой комнате. — Ты очень умная. Я вижу, как быстро ты все схватываешь. Ты выучила язык за полгода лучше, чем некоторые, кто здесь родился! Тебе нельзя работать уборщицей.
Она указывала пальцем на стопки своих учебников.
— Тебе нужно поступить в университет. Это твой шанс! Ты получишь диплом, а с ним придут уважение, деньги, а главное - контроль над своей жизнью.
Слово «контроль» привлекло моё внимание. Элла видела в образовании свободу. Я видела в нем власть.
В моём старом мире власть приобреталась золотом и долгами. В этом, новом мире, власть приобреталась знаниями и информацией. Чтобы стать по-настоящему неуловимой и могущественной, мне нужно было понять, как работают их «банки», их «законы» и их «технологии».
— Хорошо, Элла, — решилась я с почти искренним энтузиазмом. — Я поступлю. Научи меня как сделать это.
И с того дня моя жизнь разделилась на три части: ночная работа, субботняя охота в клубах и изнурительная учеба. Я вгрызалась в учебники Эллы. Я читала о физике, истории, экономике. Мне было легко, потому что многие «новые» идеи были лишь переработкой древних принципов, а мой разум, обремененный веками воспоминаний, быстро находил закономерности.
Я училась с жадностью хищника, готовящегося к решающему броску. Я знала, что как только я получу «диплом», этот новый ключ к могуществу, я смогу двигаться в высшие сферы, где жизненная сила не просто чиста, но и концентрированна: среди политиков, банкиров, олигархов, влиятельных людей.
Я смотрела в зеркало и видела молодое лицо, но мои глаза уже не отражали растерянности. Они отражали холодный, древний расчёт. Скоро я перестану быть тихой и незаметной девушкой и снова стану госпожой Лайрой, готовой основать своё новое, вечное царство в этом шумном, сияющем мегаполисе.
Моей целью был грант, который бы полностью оплатил мое обучение. Это дало бы мне необходимый статус без необходимости тратить украденные сбережения Эллы. После месяцев подготовки, я выбрала специальность, которая обещала наибольшую концентрацию власти и знаний: финансовое право и информационные системы. В этом мире деньги и информация суть два столпа могущества.
Однако, чтобы удовлетворить моё внутреннее, вековое любопытство, я обязательно включила в учебный план факультативные курсы: сравнительная мифология и история древних культов. Я хотела понять, как за столетия изменились легенды о существах вроде меня, и сохранились ли вообще знания о магии.
И вот это день настал. Аудитория была огромной, залитой ярким светом. Сотни молодых людей, полных свежей, бурлящей энергии, сидели за рядами столов, склонившись над бумагами и странными электронными планшетами. Концентрация жизненной силы была невероятной. Я чувствовала эту энергию, как густой мед.
Я сидела в самом дальнем углу, стараясь выглядеть серой и неприметной, как я и задумала. Я была одета в простую, но чистую одежду, мои черные волосы были аккуратно собраны, а глаза, в которых таилось знание сотен лет, были намеренно притушены.
Экзамен начался. Это было сложное тестирование на логику, математику и знание этого нового, безумного мира. Мой ум, привыкший к вековому анализу, быстро справлялся с заданиями. Я работала быстро, погруженная в процесс, но моё внимание внезапно привлекло тепло.
Оно шло не от людей, а от бумаги под моей рукой.
Я решала последнюю задачу, какой-то сложный логический парадокс. Мой мозг работал на полную мощность, используя всю энергию, которую я накопила за последние ночи. И, видимо, моя внутренняя, магическая сущность, которую я старалась держать под контролем, на мгновение вышла из-под него.