- Как там было? – спросила меня Ветрувия, когда утром я появилась на террасе, уже привычно и на ходу завязывая тюрбан потуже.
- Где было? – спросила я машинально, думая о том, что произошло на самом деле с настоящей Апо и её мужем, и каким образом из всего этого выпутаться мне.
- В кустах! С красавчиком! – подсказала мне подруга и хихикнула, выставляя на стол хлеб, варёные яйца и нарезанную зелень, политую оливковым маслом.
- Всё нормаль… хорошо, - ответила я, изобразив улыбку. – Мне понравилось.
- А ему? – живо спросила Ветрувия.
- Не знаю, - тут я не смогла соврать и покачала головой.
- Как – не знаешь? А что он сказал-то после всего?
- Пожелал спокойной ночи. И… и ушёл…
Некоторое время Ветрувия молча обдумывала мои слова, а потом авторитетно заявила:
- Ничего, придёт обратно. Все они строят из себя, а потом приходят.
- Наверное, - согласилась я. – Давай есть. Сегодня много работы. У нас куча заказов, не будем заставлять клиентов ждать.
Мы поели, прихватили корзины и вышли на ежедневный сбор урожая, пока солнце не начало ещё нещадно палить.
Но работалось мне в этот день из рук вон плохо. И все мысли были не о варенье, а том, в какую скверную историю я вляпалась, пусть и не по своей воле. Но если Марино ничего не расскажет, то… то может, никто и не узнает, что какая-то девица, похожая на Аполлинарию, покупала мышьяк… А ведь всё получается так просто – настоящая Апо отравила мужа, а потом утопилась, потому что совесть замучила. Но постойте, кто же тогда пытался убить меня, приняв за Апо?
Может, брат понял, кто убил Джианне и решил отомстить? А потом струхнул со мной связываться?..
Главное, чтобы меня оставили в покое все эти доминиканцы, аудиторы и… адвокаты. Да, с услугами Марино Марини придётся, видимо, распрощаться. Вряд ли теперь он захочет со мной связываться, даже если поверит.
Правильно ли я сделала, что рассказала ему правду?
Повздыхав, я решила, что поступила верно. Поверит или нет – его дело. Главное, что я ни в чем не виновата, и когда призналась, тоже сняла камень с души. Как говорится: делай, что должен, и будь что будет.
А мне надо было варить варенье.
За эти дни на виллу «Мармэллата» не нагрянули ни миланские солдаты по приказу герцога, ни монахи святой инквизиции, ни даже просто соседи, вооруженные палками и камнями, и я постепенно успокоилась.
Через три дня была готова новая партия для отправки в «Чучолино» и синьору Занхе, и мы с Ветрувией поехали в Сан-Годенцо.
Признаться, я побаивалась, что теперь всё изменится, но город встретил нас так же, как раньше – шумно, ярко, распевая на каждом углу песенки про варенье и морковки. Ветрувия была в прекрасном настроении, постепенно успокоилась и я.
Марино Марини зря никогда ничего не делает и не говорит. Это уже я поняла на собственном опыте. И если он на прощение назвал меня «синьора Фиоре», значит, дал понять, что выдавать меня не намерен. А миланский аудитор, может, не такой умный, как Марино. Да и мало ли похожих на Апо женщин? Вот, меня с ней перепутали.
Прежде всего мы оставили часть горшков с вареньем в лавке у Занхи, получив расписку от управляющего, а потом поехали в «Чучолино», чтобы заодно и пообедать.
Переехав через мост, мы оказались возле площади, подъехали к остерии, и Ветрувия первая увидела новую вывеску и захохотала, уронив вожжи.
- Ну вы посмотрите, - всплеснула я руками, когда разглядела новое название остерии мастера Зино. – Учится маркетингу прямо на глазах. На лету вишенки ловит!
Над питейным заведением теперь красовалась новая резная вывеска, на которой большими буквами было написано:
«Чучолино э Дольчецца».
В переводе на русский это означало что-то вроде «Пьянчужка и Сладенькая цыпочка».
Обычно остерия была пустой в предполуденное время, поэтому я позволила себе похулиганить. Зашла и прямо с порога крикнула, уперев руки в бока:
- Хозяин! Дольчецца приехала! Разгружай варенье!
Мастер Зино тут же выглянул из кухни и сиял, как начищенная серебряная монетка.
- Хорошо придумано, а? – похвалился он и позвал Пьетро, чтобы тот перетаскал товар из повозки.
- Смотрю, у вас деловая хватка появилась. Хорошая вывеска, - похвалила я хозяина, посмотрела в окно, откуда была видна адвокатская контора, и тут же позабыла про Марино Марини.
Потому что за столиком возле окна сидел миланский аудитор. Медовый кот со сложной фамилией. Перед ним стояли фирменные блюда мастера Зино, и в серебряных розетках – моё варенье трёх сортов. И ломтики сыра, само собой разумеется.
Аудитор смотрел на меня очень благожелательно, даже ласково. Как кот на мышь, которая попалась в мышеловку.
- Добрый день, синьора Фиоре, - первым поздоровался он. – Смотрю, вы в прекрасном настроении?
Глупо получилось.
Я сразу поняла, что глупо.
Безутешная вдова, которая орёт на всю остерию, что она – сладенькая цыпочка. И это в присутствии следователя, который знает, что беднягу Джианне отравили.
– Вы что за представление устроили? – начала я свистящим шёпотом, потому что была возмущена до глубины души.
Аудитор ничуть не смутился, а опустил руку, освобождая свой нос, и приветливо мне кивнул.
– Доброго дня, синьора Фиоре, – сказал синьор Медовый кот и поднялся с лавочки, одёргивая куртку.
– Как вы посмели? – напустилась я на него. – Это тайна исповеди, вообще-то!
– Это было ради установления правды, – ответил он таким тоном, что ещё больше разозлил меня.
Но злиться на приближённого герцога – занятие неблагодарное.
– Господь накажет вас за обман! – сказала я, не зная, чем ещё можно припугнуть особу, приближённую к герцогской короне.
Но на аудитора и это не произвело ни малейшего впечатления.
– С Господом я сам договорюсь, – заверил он меня. – А вот вы не боитесь кары небесной? Это ведь вы залезли в мой кабинет и в дом судьи в Локарно. Что искали? Документы о смерти мужа?
Весь мой бойцовский пыл разом угас. Я оглянулась, убедившись, что в церкви никого нет, и ответила, благоразумно понизив голос:
– Это всё неправда!
– Не надо врать, синьора. Я же не ваша глупая лошадь, – усмехнулся аудитор. – На окне в судебном здании – лоскут от вашей юбки. Оставленный в доме судьи фонарь – тут не надо быть гением мысли, чтобы обо всем догадаться.
– Фонарь-то тут при чём?! – перепугалась я не на шутку. – Фонарь вы мне не пришьёте, а юбку я порвала в вашем кабинете, когда была у вас на аудиенции. Подходила к окну и зацепилась. Да мало ли похожих юбок на свете!
– Встречаются, – согласился аудитор. – Но самое интересно, что обрывки этой юбки – разорванной почти по всем швам – я нашёл на постоялом дворе в Локарно. В той комнате, где заночевали вы. А устроил вас туда некий молодой синьор. Как сказал хозяин – ангельски красивый. Но это тоже не факт… Мало ли красивых людей на свете? Но вот ведь какая интересная вещь… – он нарочито задумчиво возвёл глаза к церковному своду и потёр подбородок, – Фонарь сделан не в Пьемонте. На нём клеймо кузнеца из Болоньи… И я подумал – у кого из жителей этого края и каким образом может оказаться такой фонарь? Если только какой-то житель Болоньи переехал сюда… Или кто-то учился в Болонье… Наверное, какой-то юноша, бывший студент. Фонарь-то совсем новый…
Так. Марино попался. Это очевидно. А он был уверен, что на фонарь к лицу не пришьёшь! Наивный!
– Это мой фонарь! – сказала я отчаянно. – Я была актрисой в передвижном театре, мы много путешествовали с труппой, были и в Болонье, там я купила этот фонарь. Клянусь, что не замышляла ничего плохого, и была совершенно одна.
– Да, он мне то же самое сказал… - задумчиво заметил аудитор
– Кто? – выдохнула я.
– Ваш адвокат, синьор Марини, - медленно произнёс аудитор. – Он сказал то же самое – что фонарь принадлежит ему, что он залез в здание суда и в дом судьи, чтобы посмотреть заключение по смерти Джианне Фиоре. Разумеется, не замышлял ничего дурного и был совершенно один.
Это был провал. Полнейший и бездарнейший провал нашей с Марино деятельности в роли взломщиков-домушников.
– Что вы предпримете? – спросила я напрямик.
Некоторое время аудитор внимательно смотрел на меня, чуть улыбаясь уголками губ. Я затаила дыхание.
– Пока не предприму ничего, – ответил синьор Медовый кот, только что поймавший двух глупых мышат в мышеловку. – Пока я выясняю, что тут происходит. Пока ваша исповедь принята, грехи отпущены, можете идти. Но если задумаете в чём-то признаться…
Я вылетела из церкви, даже не попрощавшись.
Ветрувия и тётушка Эа ждали меня в повозке, остальные Фиоре потопали домой, не дожидаясь нас.
– Ну как? Отпустили тебе грехи? – спросила Ветрувия, лениво потягиваясь и подбирая вожжи.
– Да, – коротко ответила я, забираясь в повозку. – Поехали.
– Ага, поехали, – согласилась Ветрувия. – И так полдня потеряли. Придётся сегодня в самый солнцепёк поработать.
– Не придётся, у меня дела, – сказала я, лихорадочно обдумывая, что делать, и кто в этом во всём виноват. – Сейчас отвозим тётушку Эа домой, потом едем в Сан-Годенцо. И это надо сделать как можно быстрее. Труви, постарайся, пожалуйста.
– Что за дела? – удивилась я.
– В качестве покаяния мне велели поставить три свечки в остерии мастера Зино и помолиться святому Амвросию, – я снова начала грести грехи, сознательно солгав.
– Они там спятили, что ли? – хихикнула Ветрувия, погоняя лошадь. – Какое-то странное покаяние.
– И не говори, – согласилась я.
– Ладно, уважим Господа Бога и его слуг, – моя подруга ловко развернула лошадь, направляя её с площади в переулок. – Хоть бедолагу Джианне похоронили, и то хорошо. А то помер не по-человечески, да ещё столько времени провалялся в леднике, как кусок протухшей рыбы.
Меня замутило, после её слов. И снова я почувствовала тот противный запах гнили. Наверное, мои волосы и одежда пропитались этим запахом. Но вымыться я уже не успею. Потому что надо срочно, прямо очень срочно поговорить с Марино Марини. Даже если он будет визжать и отбиваться.