Олеся глянула в своё отражение на смартфоне с погасшим экраном: под карими глазами залегли тени, губы искусаны, на щеке колечко выбившейся тёмной прядки. Она, низко надвинув на глаза капюшон куртки, сидела с кружкой крепкого кофе в углу недорогой кафешки. И, затаив дыхание, слушала разговор мужчины и женщины. Они беседовали недалеко от неё, всего через два столика. Женщиной в пафосной алой куртке была хозяйка известной сети книжных магазинов «Любимая книга», Элла Боброва. А вот кто был мужчиной, интересовало Олесю больше всего. Но, увы, сидели они всё же далековато, он говорил тихо, мало, и разобрать было почти ничего невозможно. Даже диктофон, который сейчас писал звук, вряд ли записал что-то внятное. Тёмный длинный пуховик и низко надвинутая шапка скрывали незнакомца с ног до головы, не давая ни единого шанса на догадку.
Боброва радостно говорила:
– Дорогой мой Невидимка, гонорар, как и прежде, сто двадцать тысяч, плюс премия, пятьдесят пятьсот.
– Вы очень щедры, Элла, – едва слышно отозвался Невидимка, и Олеся среди запахов кофе и чая с травами уловила тонкий аромат мужского одеколона.
«Ещё и душится», – подумала она. Но запах был приятным.
– О, дорогой Невидимка, мы так рады сотрудничать с вами! – заливалась Боброва. – В следующем месяце мы планируем увеличить вашу премию. Продажи вашей последней книги растут, как на дрожжах, мы думаем допечатать ещё несколько тысяч экземпляров и устроить рекламную компанию ко дню святого Валентина!
Он покачал головой:
– Это всё без меня.
– О, да, конечно, разумеется! – Боброва энергично закивала, складывая со столика в папку подписанные им соглашения. – Нам невыгодно раскрывать карты. Читатели никогда не узнают ваш пол. Мы так и планируем и дальше писать на обложке книг – «Невидимка». Большинство читателей думают, что автор книг – дама. Не будем разочаровывать наших уважаемых читателей. Хотя, не скрою, мне всегда было любопытно...
– Что ж, до встречи, Элла, – оборвал её собеседник и с лёгким поклоном двинулся к выходу.
Олеся вздрогнула, когда он прошёл мимо: лицо в капюшоне показалось смутно знакомым, а чуть ниже на шее белел тёплый шарф. Надо же, даже Боброва не знала, кто он такой на самом деле. Но всё же охотно сотрудничала и платила бешеные деньги. Ценила, видать, его пошлые романчики!
Олеся выскочила из кафешки на холодный воздух и нырнула следом за Невидимкой в вечерний проулок. Он шёл быстро уверенно, немного прихрамывая на левую ногу, будто она была когда-то травмирована. Олеся вдохнула его едва уловимый горьковатый аромат одеколона, хорошо ощущавшийся ещё в кафешке. Подумала: белый перец и кардамон. Необычно.
Поспешила за ним. Лишь бы не отстать! Лишь не потерять его из вида.
На проспекте Космонавтов уже стемнело и рядом с магазинчиками зажглись волшебно красивые фонари. Всё стало сине-жёлтым и каким-то ненастоящим, как на картинах Ван Гога.
Олеся поёжилась. Январские сумерки крались в переулках вместе с холодным ветром, забираясь под зимнюю куртку, задирая подол тёплого платья. Новый год и Рождество уже все отпраздновали, но на многих витринах ещё сверкали гирлянды: видимо, не все были готовы расстаться с магией праздников.
Олеся лавировала между волнами прохожих и едва не упустила из виду незнакомца: Невидимка резко завернул влево, прямо у кондитерской «Фареры», только тень длинного пуховика мелькнула. Олеся ринулась следом с телефоном наперевес и машинально включила камеру. Она отчаянно бросилась на незнакомца, намертво вцепившись в его пуховик.
– Стой! Я знаю, кто ты!
Схватилась за его тёплую шапку незнакомца и резко сдёрнула её. В проулке было темновато, свет фонарей не попадал туда целиком, но Олеся узнала незнакомца.
– Ты – Роман... Роман Маковский... – ошарашенно заговорила она, тут же подняв смартфон так, чтобы внешность мужчины точно попала в объектив камеры… – Обалдеть…
Это был действительно он. Ледяной король. Роман Маковский собственной персоной – олигарх, который бесследно пропал лет десять назад. И никто о нём ничего больше не знал… И он почти не изменился с тех пор, когда Олеся видела его в последний раз: всё те же густые золотистые волосы, которые теперь трепал зимний ветер. Голубые льдистые глаза на поразительно красивом лице смотрели испуганно. Крохотные морщинки у глаз не старили, а добавляли брутальности. Маковский сейчас был даже красивее, чем когда Олеся видела его в доме отца. Тогда ему было двадцать восемь, он был счастлив и обнимал свою любимую жену – полная идиллия. А Олеся уже тогда, в свои семнадцать, со всей ясностью понимала, что «смотреть можно – трогать нельзя». И так будет всегда: и ей с ним никогда и ничего не светит. Маковский старше, он богаче, он лучше – ну и так далее по списку. А теперь он один, и чёрт его знает, где его жена. Говорили, вроде она ушла от него? И Олесе придётся прижать его к стенке...
Узнал ли он её? Наверное, узнал. Хотя, сдалась она ему – вот ещё, помнить приёмную дочь старого приятеля, который давно умер.
– Чего тебе надо? – наконец процедил он, надевая шапку, поправляя свой белоснежный шарф. – Что ты ко мне прицепилась?
«Не узнал, – с облегчением подумала Олеся. – Не узнал! Это и к лучшему…»
В отчаянии она ответила:
– Я не знала, что ты – автор любовных романов!
Читала Олеся быстро ещё с детства. Дома в шкафу стояли книги Пикуля, Льва Гумилёва, Тургенева. В библиотеке она брала Булычёва, Ефремова, Сабатини. А если они не лазали с Санькой по заброшкам, сидела прямо в читальном зале после школы, потому что дома в комнате обязательно торчала противная Женька, которая любила портить её поделки и джинсы. Или мать опять ругалась с отцом, как мало он зарабатывает по сравнению с другими инженерами.
Олеся была воспитана на хорошей классической литературе, глотала обычно по книге в неделю, поэтому и планировала одолеть три лёгких романчика за один день. Но те книги, которые она предпочитала, обычно содержали увлекательный сюжет, какие-то интересные исторические факты или, на худой конец, что-то полезное, что можно применить в жизни. Эти же увесистые тома Маковского с «Невидимка» на обложке привели её в отчаяние: героиня, по её мнению, была безнадёжно тупа, раз вздумала «течь соками» при одном виде мускулистого мистера Эванса. Невероятно тяжело было продираться сквозь бесконечные описания широкой волосатой груди этого самого Эванса и «раздевающий, наглый взгляд». В жизни бы Олеся такого хлыща и близко к себе не подпустила, поэтому искренне недоумевала, с чего бы он читательницам понравился.
На второй книге она уже привыкла к «ласкал языком её рот» и даже смеялась не во весь голос, когда натыкалась на что-то вроде «он встретил тугую тесноту её лона». К концу недели Олеся, преодолев себя, кое-как осилила третий роман, где герой всю дорогу домогался героиню, а она ему благородно отдавалась, но при этом не любила всем сердцем... но в конце всё же полюбила за «его чувственность» и, видимо, сверхъестественную частоту совокуплений. Хотя, бог его знает, может, в роду у этого озабоченного и слабоумного были кролики.
Хуже всего было то, приходилось беречь время и читать в обеденном перерыве на работе: времени-то было в обрез. Олеся, конечно, обернула обложку книги упаковочной бумагой во избежание насмешек, но когда девочки-коллеги, Оксанка и Марина, увидели знакомый текст, они аж заверещали от восторга:
– Олеся! Ты тоже на Невидимку подсела! Божечки-кошечки! Как тебе сцена в беседке, когда они наконец остались одни?!
– Ты читала, как он страстно прижал её к этой, как её, балке, и целовал так, что она вся потекла?!
Олеся смогла только закрыть глаза и протянуть невнятное:
– М-м-м...
Девочки сочли это за крайнюю степень восторга и битый час стонали о том, как сексуален этот Алекс, и как они часто представляют его в своих фантазиях.
От такого, конечно, весь обед пошёл насмарку и кусок в горле не лез...
Словом, когда в конце недели, вечером, Олеся отзвонилась Маковскому, что мучительный квест по его книжкам пройден и с его одобрения села в такси до Спасовки, она была полна впечатлениями до отказа. И с каждым километром впечатления эти росли, как на дрожжах. Мало того, что она презирала подобные книги, так ей теперь ещё и с головой пришлось окунуться в это дешёвое дерьмо.
Маковский её ждал на повороте. Как только она вышла из такси, чёрный внедорожник на обочине увидела сразу. Хозяин стоял рядом, всё так же надвинув на лицо капюшон. Коротко кивнул ей:
– Садись.
Но дверь не открыл. Уже в салоне, пропахшем чем-то фруктовым, Олеся поняла, что Маковский всё в том же белом шарфе. А когда он завёл двигатель и сбросил шарф, под ним остался белый шейный платок.
Странно. Раньше его вроде не было.
Доехали они в полном молчании: Маковский не спрашивал ничего, а Олеся не знала, что сказать. Да и путь оказался коротким: три поворота и вот уже в самом конце улицы заснеженный особняк. Олеся запомнила его другим: выше, больше, царственней, что ли. Сейчас это был просто большой дом с засыпанной снегом крышей и недавно чищенными дорожками.
– Входи, располагайся, – сухо отдавал команды Маковский. – Пока машину в гараж загоню.
Олеся оставила куртку в прихожей. Подумала, посмотрела на чистый пол – и разулась. Влезла в чьи-то мягкие тапки. Наверное, в хозяйские.
В гостиной она замерла, разглядывая камин с трещащими в нём дровами: она всю жизнь о таком мечтала, да где ж его в квартире поставишь. Даже просила Сергей купить электрокамин или сделать фальшкамин – всё бы глаз радовался. Письменный столик у окна, которое уже затягивало сумерками, разделяли два кресла, а обеденный стол был накрыт на скромный ужин на двоих.
Хлопнула дверь и вошёл Маковский – в сером джемпере и джинсах – как с обложки журнала.
– Садись, пока не остыло, – Маковский указал на высокий стул и поправил свой шейный платок. – Ужин не бог весть какой. Я не помню, когда принимал в последний раз гостей...
Олеся за ужином разглядывала гостиную во все глаза. Стены в прошлый раз были другого цвета, серого камня, а теперь – светло-синие, приятный весенний цвет медуницы. Занавески на длинных арочных окнах были свежими, будто недавно из магазина, дорогие картины без пыли на рамах. И едва заметно пахло обойным клеем, который перебивал аромат хорошего стейка. Олеся давно такой не ела.
«Он что, ремонт успел сделать?»
Она внимательно наблюдала за Маковским. И с тайным недовольством отметила про себя, что никогда не видела Романа таким холёным и привлекательным, даже когда он приезжал к ним или отец привозил её сюда. Сейчас Маковский выглядел ещё лучше, чем тогда: волосы лежали красивой золотистой волной, кожа в сиянии светильников отливала вкусным здоровым цветом, под ясными серыми глазами – ни синяков, ни мешков, ни морщин. Широкие плечи в мягком джемпере, длинные тонкие пальцы сжимают ручку чайной чашки. Хотелось коснуться Романа. Потрогать.
На каждом уроке всё оканчивалось стандартно: Роман читал её фантазии вслух, как учитель – сочинение закоренелой двоечницы, а Олеся краснела и пыталась провалиться под землю от стыда. Маковский будто не замечал этого и беспощадно рвал в клочья очередное домашнее задание. А потом благородно негодовал:
– Что за плоские, скучные мысли, Олеся! Речь ведь идёт о фантазиях! О любви! Страсти! Какое «поцеловал в губки»?! Что это за невозможное пуританство? Вы что, из семьи мормонов? Какого читателя такое заинтересует?!
Олеся с каждым разом всё больше мирилась с мыслью, что ей теперь конец. Никогда она не овладеет навыком вот так писать, как проклятый Маковский: «её охватил трепет и даже во сне она слышала его страстный шёпот». Откуда этот белобрысый красивый мерзавец только брал такие эпитеты?
– Да черти б всё это взяли! – выругался Маковский, устав однажды отчитывать её за очередной бездарный пассаж. – В твоих работах ни страсти, ни секса! Какая-то скучная бытовуха!..
Он сел у окна и, набив трубку табаком, закурил. Олеся с отрешённым удивлением смотрела на него: она и предположить не могла, что он курит. Руль или ноутбук она у него в руках представить могла, а трубку – нет. По гостиной, залитой вечерними сумерками, поплыл вишнёвый аромат дорого трубочного табака. Так вот чем пахло в салоне его внедорожника! Олесе запах показался весьма приятным, даже мелькнула глупая мысль попросить затянуться – вкусно ли это? Всё равно ведь потом жизнь кончена. Остался всего месяц.
– Что ж… я понял, в чём корень твоей проблемы, – сказал наконец Маковский, окутанный ароматным дымом. – Тебе, похоже, неоткуда взять эти фантазии. Придётся помочь тебе их создать.
– Как это? – удивилась Олеся.
И в голове её тут же стали строиться фантазии одна другой смелее. Она вся взмокла, пытаясь вообразить, что с ней будет делать Маковский. Неужели… И удивилась: было не страшно, а любопытно.
Роман неторопливо выбил трубку и вышел из гостиной. Он вернулся, притащив большое зеркало в пол, и поставил его в угол комнаты.
И когда Олеся уже подумывала, что дело не обойдётся без какой-то непонятной писательской магии, Маковский скомандовал:
– Олеся иди сюда. Встань здесь!
– Где? – встав из кресла, она растерялась.
Роман взял её за плечи и поставил прямо перед зеркалом. И пока Олеся краем глаза вглядывалась в своё отражение и взволнованно дрожала в руках Маковского, он погасил весь свет.
Светильники послушно угасли, гостиная погрузилась во мрак и Олесе вдруг стало страшно. Маковский ведь сколько лет жил один. Кто его знает, почему ушла его жена? А вдруг за ним грешки какие-нибудь водятся? Кто-то сплетничал, будто он своё состояние на преступлениях нажил. А если на воровстве и убийствах?! Он ведь убьёт её сейчас, и никто об этом ничего не узнает. Ведь никто не знает даже то, что Маковский вообще жив, и что она здесь, у него дома...
– Смелее, Олеся, – прошептал Роман где-то у самого уха, будто подслушав её мысли, и её ещё больше бросило в дрожь.
Он зажёг свечи на каминной полке, подоконнике и у стен. Тени колыхались по всей гостиная, создавая зыбкий сумрак, полуявь, полусон. Откуда-то невдалеке полилась едва слышная музыка: саксофон и рояль. Видимо, Маковский включил свой плейлист на телефоне.
Роман зашёл ей за спину и вдруг Олеся почувствовала, как на глаза легла плотная ткань. Немного скользкая – это что, его шейный шёлковый платок? Роман стянул повязку на её затылке, склонился к самому уху и прошептал:
– А теперь, Олеся, представь себе все свои самые грязные мысли...
– Нет, я... – Олеся тяжело задышала. – Я так не могу! Сними это немедленно! Мне нужно видеть!
Она в панике отступила и упёрлась спиной ему в грудь.
– Не надо, – отрезал Роман. – Чувствуй. Осязай. Дыши... Молчи и слушай.
Олеся задышала глубоко и медленно. Она ощущала лёгкое дыхание Романа, щекочущее волосы на затылке. В голове была тьма и только один голос пульсировал в ней – голос Маковского. Чуть надтреснутый баритон двоился и троился, обволакивал и приказывал. Олеся шла за ним и подчинялась.
– Он прямо за тобой, – говорил баритон Романа. – Твой идеальный незнакомец. Без лица и имени. Ты чуешь его запах. Запах хищника...
Олеся приоткрыла рот. Вздохнула запах одеколона с белым перцем и кардамона.
– Он обходит тебя по кругу, как свою добычу. – вкрадчиво говорил Роман. – О, он учуял тебя издалека. Смотри, как играют его мышцы под одеждой. Какая жажда в его глазах... Он проделал весь этот путь ради тебя, ты – его цель. Чувствуешь, как он хочет тебя?.. Знаешь, что он с тобой сделает?..
Олеся сглотнула. Она хотела что-то сказать, но не могла. Он ощущала рядом присутствие Романа, чувствовала его руки совсем рядом – над её плечами, в какой-то паре сантиметров, его губы у самого уха, теперь у шеи, и этот шёпот, его чёртов вкрадчивый шёпот... он что-то делал с ней, он был так реален, что...
...идеальный незнакомец прижался сзади и охватил её за шею, опрокидывая голову себе не плечо. Коротко дохнул в ухо, и ноги Олеси совсем ослабели. Невидимые зубы прикусили раковину её уха, спустились к шее, а она дышала всё чаще, не понимая, почему всё ещё не бьётся, как птица в западне. Мужская рука обвела левую грудь и по-хозяйски сжала её. Олеся чувствовала себя не собой, а каким-то животным: от низа живота вспыхивали искры и жёлтым ядом растекались по телу. И когда рука незнакомца прошлась по животу, огладив каждую тазовую косточку, она дёрнулась в ужасе от того, что бёдра гостеприимно раздвинулись для него. Но его рука прижимала её крепко. И тут Олеся ощутила, как к ягодицам прижался его пах, с твёрдым, как камень, членом. Она уже вся горела и не соображала, в голове стучала только одна мысль: «Это фантазия, это всего лишь моя фантазия! А если фантазия… то можно всё…» и выгнула зад навстречу незнакомцу. Мужская рука сжала её лобок сквозь платье и надавила, отыскивая складки, разбухшие от прилива крови. Олеся ахнула, зажатая между незнакомцем и его рукой, крепко зафиксирована - она впервые ощутила себя в чьей-то власти... и ей это внезапно понравилось. А ещё больше понравилось, что член незнакомца весьма бодро откликался, дёргаясь и толкаясь между её ягодиц. Она потеряла контроль, когда пальцы незнакомца задрали подол и проникли к ней в трусики. Самозабвенно отдаваясь на волю их хозяина, Олеся позабыла обо всём – и ей было хорошо впервые за полгода, ей было прекрасно. Ничего больше не существовало, кроме этого прекрасного незнакомца и её. И когда она уже готова была кончить, затылка коснулись мужские пальцы и сорвали повязку. Лукавый голос у самого уха приказал: