Часть первая. Прибытие
Шаттл содрогнулся. Металл застонал, когда стыковочные захваты "Колымы-7" сомкнулись на его корпусе — лязг был таким, будто станция хотела проглотить шаттл целиком. Максим Соколов отстегнул ремни, потянулся к иллюминатору и замер.
Он вспомнил разговор в офисе корпорации три дня назад. Менеджер листал бумаги, не поднимая глаз — молодой, в костюме, который стоил больше, чем месячная зарплата инженера.
— "Колыма-7" не выходит на связь двенадцать суток, — сказал он ровным голосом, каким зачитывают список покупок. — Ничего критичного. Такое случается регулярно: солнечная активность, старое оборудование, вы же знаете эти советские консервные банки. В прошлом году молчали три недели. Оказалось, просто передатчик сгорел.
— А почему не отправляете спасательную экспедицию? — спросил тогда Максим.
Менеджер усмехнулся, подняв взгляд — пустой, равнодушный.
— Вы представляете, сколько стоит полноценная спасательная операция? Шаттл, команда, медики, оборудование... Миллионы. А станция через полгода списывается на металлолом. К тому же, формально связь ещё работает — мы получили автоматическое подтверждение стыковки грузового шаттла неделю назад. Система жива, просто голосовая связь молчит. Экономически нецелесообразно поднимать панику. — Он протянул планшет через стол. — Вот ваш контракт. Долетите, проверите системы связи, перезагрузите пару серверов. Рутинный осмотр. Двойная ставка за срочность, плюс бонус, если управитесь за неделю.
Максим тогда подписал, не раздумывая. Деньги нужны были позарез — ипотека, долги, обещание дочери свозить её на море. Обычный ремонт на обычной станции. Что может пойти не так?
А теперь, глядя на "Колыму-7", он понял: очень многое.
В темноте космоса станция походила на гигантскую многоножку — ржавую, массивную, с длинным центральным телом, от которого отходили жилые модули и солнечные панели, многие из которых не светились либо тускло мерцали, словно умирали.
— Выглядит хуже, чем на фотографиях, — пробормотал он себе под нос.
Пилот, молчаливый казах по имени Ержан, бросил через плечо:
— Повезло, что вообще работает. Этой железяке полвека скоро. Советы строили на века, но не на вечность. Гироскопы сбоят, двигатели коррекции работают через раз. Удивительно, что вообще держится.
Максим кивнул, хотя пилот уже не смотрел на него. Взял рюкзак с инструментами и поплыл к шлюзу, неловко, с излишней резкостью — в невесомости тело всё ещё плохо слушалось. Два месяца на Земле после последнего контракта ослабили рефлексы, и теперь тело двигалось так, будто забыло, что такое космос.
Шлюз открылся с шипением, давление выровнялось, и воздух ударил в лицо. Соколов ожидал увидеть встречающих: по протоколу инженера здесь должны были быть представитель администрации и техник.
Но коридор за шлюзом оказался пуст.
Тускло-жёлтый свет ламп мигал, как предсмертная судорога. Где-то в глубине станции гудело — то ли вентиляция, то ли генераторы. Запах ударил сразу — смесь технического масла, затхлого воздуха и чего-то ещё, чего Максим не мог определить.
— Алло? — крикнул он. Голос эхом ушёл в коридоры. — Есть кто живой?
Тишина. Только гул оборудования и треск динамиков внутренней связи.
Ержан просунул голову в шлюз:
— Что там?
— Никого. Может, забыли?
— Странно. — Пилот усмехнулся, но улыбка вышла кривой, нервной. — Обычно на таких станциях встречают с хлебом-солью. Ну, или с водкой, как положено. Ладно. Я начинаю облёт — проверю внешние повреждения, потом пойду на базу. Буду на связи через ретранслятор шаттла, каждые два часа выхожу на контакт. Договорились?
— Угу.
Шлюз закрылся, оставив Максима в тишине станции. Он включил наушник, переключился на общую частоту:
— Соколов на связи. Прибыл на "Колыму-7". Кто-нибудь меня слышит?
Треск. Шипение. Потом слабый голос, искажённый помехами так, что слова терялись:
— ...коло... иди... часов... не...
— Повторите, не расслышал.
Связь оборвалась. Максим выругался — коротко, зло — и посмотрел на планшет с картой станции. Ближайший пункт управления находился в секторе B, три модуля по коридору. Оттуда можно было бы связаться с администрацией.
Он пошёл по коридору, ботинки на магнитной подошве цокали по металлическому полу — мерный, одинокий звук. Стены покрыты облупившейся краской, когда-то бежевой, теперь грязно-жёлтой, с пятнами ржавчины. На переборках висели плакаты: "Слава покорителям космоса!", "Труд — путь к звёздам!", "Соблюдай технику безопасности — сохрани жизнь товарищу!".
На последнем плакате с изображением космонавта его лицо было исцарапано. Кто-то провёл по нему острым предметом, оставив глубокие, рваные борозды.
Максим остановился.
Свет мигнул и на мгновение погас. В темноте впереди что-то скрипнуло — металл по металлу, медленно, протяжно. Через секунду свет вернулся.
Коридор был пуст.
"Старая станция, — сказал он себе. — Всё скрипит и стонет. Привыкай, Максим".