В этой книге собраны мои фантастические рассказы – очень разные и очень любимые, от магического реализма до фэнтези и даже хоррора. Здесь не будет сквозного сюжета и постоянных героев. Каждый текст – это отдельная маленькая история. Но их объединяет общая тема: в каждом рассказе герой столкнется с чем-то, что выбивается из привычной картины мира и переворачивает жизнь с ног на голову.
Всего в сборнике двенадцать рассказов, как месяцев в году.
Лето – пора сильных чувств и смелых поступков. Первая любовь нарушает все правила, в том числе законы магии (“Дневник желаний”). Подростки, которые родились и выросли в бункере, хотят выйти наружу и заново познакомиться с Землёй (“Кости старого мира”). Капитан крошечной крепости на границе страны готовится дать бой чудовищам из легенд (“Граница, что начертана кровью”).
Осень – время перехода. Удлиняются тени, раньше садится солнце, оборотни бродят по дорожкам из жёлтых листьев. Что-то нехорошее завелось в автобусном парке – скрежет доносится из-под днища машин, а вчера, говорят, пропал механик (“Ржа”). К деревенской повитухе пришла за помощью лесная колдунья (“Ведьмино дитя”). Успешный бизнесмен видит в кошмарах, как рушится башня: скоро сбудется дурная примета (“Башня – аркан разрушения”).
Зимой рассказывают сказки, холодные, как осколки льда. Хитрая ведьма ворует души влюблённых в неё мужчин (“Мастерица”). Вампиры, которые вместо крови питаются чувствами других людей, ходят по улицам, прячась в толпе (“Голод”). Злой мальчишка, убежав ночью из дома, натыкается на “неправильную” ёлочку, вокруг которой водят хоровод дети-зверята (“Мандарины”).
Весна – обманчивая пора. Привычная реальность хрустит, как тонкий лёд под сапогами. Любопытная девочка спускается в секретную лабораторию, чтобы посмотреть, над каким проектом работает её мать (“Сто тысяч братиков”). Гуляя с собакой, студент натыкается на кладбище манекенов и его странного хозяина (“Химера”). Добрая старушка подбирает раненого бандита, который оказывается не тем, за кого себя выдаёт (“Турист”).
“Колесо года” – это двенадцать дверей, за каждой из которых прячется интересная история.
Отец никогда не ходил на мои утренники. Танки из спичечных коробок, которые в детском саду клеят на 23 февраля, я отдавала дедушке или нашему соседу по даче. В первый класс меня вела одна мама. Она дергала меня за рукав пиджачка, сердилась и ругала цветочницу, которая продала нам плохой букет. Я давилась тихими слезами, прижимая к груди гладиолусы. Мама думала, я расстроена, потому что остальные дети, в отличие от меня, идут с обоими родителями, но я просто боялась её окриков и замечаний, сыпавшихся в тот день, как из рога изобилия.
Когда одноклассники расспрашивали меня про семью, я не знала, что говорить об отце. Дома даже не было его фотографий. У некоторых моих подруг родители развелись, но папы хотя бы забирали их на выходные или проводили с ними каникулы. Мой так не делал. Он не водил меня в кино, не учил кататься на роликах, не видел, как я выиграла математический конкурс для законченных ботаников. Даже выпускной прошел без него.
Мой отец вообще не был человеком.
Что я могу рассказать о нём? Он носит светло-серые костюмы в мелкую полоску. У него всегда аккуратно выбриты виски и безупречно завязан галстук. Он таскает с собой портфель-дипломат из чёрной кожи. Отец не курит. Не ест яичницу-глазунью, только омлет или болтушку. Чай пьет без сахара.
Он врывался в нашу с мамой жизнь раз в несколько лет. Задерживался на пару дней, а то и на целый месяц. Спал на раскладушке на кухне – мама не хотела стелить ему рядом с собой. Я его побаивалась, как какого-то неведомого зверя, повадки которого мне незнакомы. Смотрела в щель кухонной двери, как он копается в дипломате, с кем-то говорит по телефону или готовит себе гренки на газовой плите. Мама со временем смягчалась, оттаивала, начинала ужинать с ним за одним столом, звала вечером вместе смотреть сериал. Потом, когда он снова куда-то проваливался, она рыдала, или злилась, или затевала яростную уборку. Раскладушка отправлялась на балкон. Но я не огорчалась. Я знала, что отец в нашем доме гость, а не постоянный жилец, и не стремилась с ним познакомиться.
На мой двенадцатый день рождения он спросил, что я хотела бы получить в подарок.
– Всё, что захочешь. Конечно, в рамках разумного, – сказал он, усмехнувшись сухими, как у ящерицы, губами.
– Хочу какую-нибудь штуку, чтобы всегда понимать, правильно ли я поступаю. Чтобы знать, лучший ли я выбрала вариант.
Папа выглядел озадаченным.
– Правильно с позиции христианской морали? Или гуманизма?
Я опустила глаза. Я имела в виду совсем не это. Мой отец засмеялся.
– Ну, конечно, ты не про этические нормы. Как я сразу не догадался? Тебе хочется, чтобы жизнь складывалась самым выгодным и удобным образом, солнышко? Не упустить шанс, не потратить зря время?
– Вроде того, – неловко сказала я. В моей голове это звучало гораздо лучше.
– Думаю, у меня есть кое-что для тебя.
Папа щёлкнул замком дипломата и достал записную книжку. Обычный ежедневник с осенним пейзажем на обложке. Мне почти такой же подарили в школе за отличное окончание пятого класса.
– Безделушка, я такими пользуюсь, чтобы случайно не назначить встречу в дождь и не опоздать на поезд, – небрежно сказал отец, расписывая ручку на бумажной салфетке. – Напиши решение, в котором сомневаешься, так, будто это уже случилось. Как если бы ты вела дневник. Потом перелистни страницу, чтобы увидеть, к чему это приведёт.
Он протянул мне ручку и требовательно постучал пальцем по чистой странице ежедневника. Я замялась. У меня были планы, в которых я сомневалась, но я долго выбирала из них тот, которым готова поделиться с папой. Наконец, я поставила дату и коряво вывела: «Сегодня я покрасила волосы в чёрный цвет». Это выглядело безобидно. Отец пожал плечами.
– Почему бы нет? Теперь пролистай книгу.
Я перевернула страницу и увидела несколько строк, написанных моим собственным почерком. Число стояло завтрашнее.
«Не хочу смотреть на себя в зеркало! Я теперь совсем уродка! Из-за чёрного цвета один придурок в столовой назвал меня готом, и все смеялись. Даже Игорь смеялся. А еще врал, что ему нравятся брюнетки. Ненавижу черный цвет! Ненавижу придурков! Ненавижу Игоря!»
– Здесь любое решение в какую-то гадость переворачивается? – мрачно спросила я. У меня от стыда горела шея.
– Нет, малышка. Просто тебе не пойдет черный цвет. Всё ещё хочешь краситься? Если нет, зачеркивай.
Я стала торопливо закрашивать записи, пока вместо строк не остался чернильный квадрат. Мне не хотелось ничего объяснять отцу, но, к счастью, ему не пришло в голову спросить, кто такой Игорь и почему меня могут расстроить его слова.
– Есть несколько правил, – предупредил отец. – Учти, когда страницы закончатся, узнавать будущее ты уже не сможешь, даже если подошьешь новые листы. Не предсказывай судьбы других людей. Не мошенничай с лотерейными билетами – это не для обогащения придумано. Не пытайся просчитать и предотвратить катастрофы и войны. Используй ежедневник, чтобы жизнь была проще и веселее, но самые важные решения принимай без этой книжицы.
– Почему?
– Нехорошо, если твою судьбу будет решать кусок картона, верно?
Мне показалось, папа сейчас обнимет меня или поцелует в волосы, но он так этого и не сделал. Он просто прокашлялся, захлопнул дипломат и убрал его под раскладушку.
Мы встречаемся у выхода из Лабиринта. Гек приходит первым и зажигает керосиновую лампу. В этом коридоре электричество давно уже не включают, чтобы поберечь наш бедный старенький генератор, благодаря которому в теплицах зреют яблоки, а фильтры в баках с утробным хрипом очищают воду. Ма и Па говорят, что скоро световой день в Лабиринте сократят, иначе энергии не хватит на ещё один урожай. Каждый выращенный здесь кустик картошки – это победа, очередная маленькая отсрочка. Пока еды хватает, мы можем оставаться под землёй, сколько угодно.
Я часто думаю о том дне, когда генератор отключится. Иногда в тревожном мигании электрических ламп на потолке мне чудится пульс. Вот оно, механическое сердце Лабиринта! Что будет, если оно остановится? Растения в теплицах погибнут в кромешной темноте. Я больше никогда не услышу хрипа фильтров, сколько бы ни прижимала щёку к холодной стенке водяного бака. А нам всем, наверное, придётся навсегда покинуть дома. Мне будет ужасно грустно!
С другой стороны, в этот день люди, наконец, выйдут на поверхность. Разобьют грядки под настоящим солнцем, наберут воды в реке, построят новый дом среди зелёного леса. А нам не придётся больше скрывать свои вылазки от взрослых.
Итак, Гек всегда приходит первым. Он жжёт лампу для меня, потому что я ненавижу ходить по Лабиринту в темноте. Для Инго и Лоры-Лин это не проблема: они ориентируются в запутанных переходах, как мыши в собственных норах. Иногда, когда мы гуляем по заброшенным коридорам, кому-то из них приходится взять меня за руку, чтобы я не потерялась. На тощих плечах Инго болтается рюкзак, Лора-Лин шагает налегке. Издалека увидев тёплый огонёк лампы, я благодарно улыбаюсь.
– Зачем ты взял сумку? – ворчит Гек на Инго. – Нам сегодня далеко идти, ты устанешь и будешь ныть.
Тот обижается. Подтягивая лямку рюкзака, он надувает губы и смотрит себе под ноги.
– Я никогда не ною, – бурчит Инго. – Скорее уж Кейди, как обычно, разревётся.
Это он про меня. Неприятно, на правдиво: довести меня до слёз – раз плюнуть. До смеха, впрочем, тоже. Я не плакса, просто эмоций во мне бывает так много, что я готова взорваться, как газовый баллон.
– И я не собираюсь пить воду на поверхности, – добавляет Инго. – Я взял фляжку очищенной.
– Ну, ладно, ладно! – успокаивает его Лора-Лин. – Пригодится нам твой рюкзак.
А Гек уже цепляет лампу на крюк в стене и гремит цепью. Этот выход распечатали ещё до нашего рождения, навесной замок насквозь проржавел. На металлической двери видны потускневшие картинки, оставленные старшим поколением: восклицательный знак в жёлтом треугольнике, кричащий уродливый человечек и несколько непонятных нам цифр. Вокруг нацарапаны перочинными ножами имена детей, приходивших сюда в разные годы. Моё здесь тоже есть.
Гек ослабляет цепь, но не снимает полностью, чтобы никто не знал, что мы выходим на поверхность. Вдвоём с Инго они толкают тяжёлую створку дверей. Сквозь щель бьёт свет, такой яркий, что слепит глаза. Это солнце.
***
С солнцем у меня вышла смешная история. Мы тогда только начинали наши вылазки и, конечно, боялись всего подряд. Страшно было впервые сделать шаг с твёрдого бетонного пола Лабиринта на мягкую чёрную землю. Нас пугали крики птиц в ветвях и стрекотание насекомых в траве. Гек сначала подумал, что это растения на поверхности стали хищными и готовы броситься на нас. Лора-Лин однажды наступила на жгучий побег с резными листочками и визжала так, будто умирает. А я была осторожна. Пока мои друзья лазали по деревьям или продирались через кусты, я сидела на бетонных плитах у входа в Лабиринт и грелась на солнышке.
К вечеру моя кожа покрылась странной аллергией. Покраснели руки, щиколотки, шея и даже лицо. Я сразу же разревелась, поэтому стала совсем малиновой. Я решила, что теперь, наверное, умру. Лора-Лин едва смогла меня успокоить и кое-как уболтала ничего не говорить взрослым. Отец запер бы её навсегда, если бы узнал, что его принцесса, закатав брюки до колен, лазает по лесу на поверхности и ловит в траве скользких пятнистых зверьков.
Так что я просто забралась в постель, забилась в спальник с головой и сказала, что плохо себя чувствую. Всю ночь я не могла сомкнуть глаз. Я ощупывала лицо и руки, проверяя, не покрылась ли волдырями. Утром, посмотрев в зеркало, я удивилась, не найдя на щеках и шее гноящихся язв. Но моя кожа вместо этого всего лишь немного потемнела и стала золотистой.
– Это загар, – объяснил дедушка Бенни, когда я помогала ему в теплицах.
– Я заболела?
– Нет, это не вредно. Так бывает от яркого света. От солнца, например. Но я никогда бы не подумал, что можно получить загар под лампами в теплице.
Он хитро улыбнулся. Я смущённо потупилась и стала вдвое усерднее поливать помидорную рассаду из тяжёлой лейки. Я была рада, что, по крайней мере, не умираю, и стыдилась собственного страха. А Гек-то несколько дней подряд отдавал мне свою порцию яблок, как будто я болела!
Иногда мне казалось, что дедушка Бенни и другие взрослые давно знают о наших вылазках, но закрывают на это глаза. Всем известно, что генератору отпущено, в лучшем случае, ещё несколько лет. Нашему поколению рано или поздно предстоит выйти на поверхность и жить вне защищенных стен родного Лабиринта. А пока мы играем со взрослыми в странную игру, когда они притворяются, что не знают, куда мы пропадаем на несколько часов.