Ангар гудел низким басом, будто сам держал дыхание перед рывком. Под потолком мигали фонари, на панелях плясали красные отблески. Рация шипела сквозь помехи, выдавая короткие статусы — резкие, как команды к старту:
— «Биофидбек — в норме».
— «Нейросеть — синхронизирована».
— «Кислородный контур — девяносто восемь процентов».
Индикаторы мерцали в усталых лицах техников. В воздухе — металлический привкус озона и резкий запах антисептика. Один инженер нервно постукивал по консоли; заметив взгляд начальства, сдернул руку и натянуто улыбнулся: делаем по плану.
У стены стояла прозрачная капсула, залитая мягким светом. Внутри — молодой парень, не старше двадцати двух: ровное дыхание, расслабленные мышцы, безмятежное лицо. Он выглядел спящим — и в этом сне, казалось, замер навсегда.
У стекла толпилась семья. Мать прижимала к груди фотографию и шепнула:
— Сыночек…
Тётя теребила платок и повторяла молитву. Отец держал жену за плечо; пальцы побелели, правая рука машинально сжала обручальное кольцо.
Врач наклонился к микрофону капсулы:
— Пульс стабильный. Готовы к подключению?
— Контуры заряжены, — коротко отозвался инженер. — По плану.
— Биофабрикатор принимает, — доложил техник, пальцы дрожали на кнопках.
Учёный в очках положил планшет на ладонь и ровно сказал:
— Юридически оформлено. Добровольное согласие зафиксировано. По протоколу — тело будет передано семье.
— «Тело»… — глухо прошёлся отец и посмотрел прямо в глаза учёному. — Это мой сын.
Учёный замялся, опустил взгляд и мягко:
— Простите. Он принял решение. Мы сохраним то, что возможно.
Мать всхлипнула; тётя прижала её к себе. В ангаре осталось ровное урчание механизмов — готовность к ритуалу.
Пошёл отсчёт:
— «Десять… девять… восемь…»
К коже юноши приклеивались кабели, сенсоры впивались в виски и вдоль позвоночника. Ассоциативные петли заморгали тонким светом. Его пальцы едва дрогнули — слабый, почти непроизвольный рефлекс.
— «Три… два… один… старт синхронизации».
Внутреннее давление растянуло тело; вибрация прошла по костям. Свет приборов закатился по коже. Дыхание выровнялось. Голос отсчёта оборвался — и вместе с ним растаяла личность. В капсуле остался только биосубстрат.
По ту сторону ангара стоял каркас — голая инженерная скелетная конструкция, колоссальный остов будущего существа. Высота — около 150 метров; по проектным оценкам — несколько сотен тонн. Даже облегчённый, он давил на пространство: рядом оборудование выглядело игрушечным.
Когда биофабрикатор принял поток, из центра управления — ядра машины — по трубам и шлангам хлынула густая полупрозрачная жидкость. Она несла биомодули и питательные вещества. Каналы, как искусственные сосуды, разветвлялись по каркасу и подавали субстрат в каждый шарнир — новый дом ядра.
От центра пошло разрастание: мясные лозы — жгуты ткани, плетённые из синтетики и клеточной массы — обвили балки, стягивали стыки, натягивали кожные пласты. На броне проступали тонкие прожилки; они набухали в плотные наплывы, где местами проглядывали белёсые костяные выступы. Пар от свежих слоёв отдавал смесью запахов: сырого железа, тёплой крови и реактивов. У некоторых техников дрогнул нос.
С каждым витком лозы силуэт каркаса визуально расширялся — добавляя пять–десять метров объёма. Конструкция превращалась в почти живое существо, на грани машины и плоти.
— По образцу, — скомандовал учёный, проверяя координаты в планшете. Это было его «заклинание» — держать процедуру в рамках науки.
— Левый стык держите под контролем, — сказал инженер. — Микросеть должна оставаться проницаемой. Охлаждение усилим после интеграции — пиковая нагрузка возможна.
Звук, будто лопнувшей коры, дошёл до семьи. Мать не выдержала:
— Зачем… зачем так?
Отец коротко:
— Ничего другого нельзя.
Тётя шептала молитву; фотографии в её руках дрожали. Учёный молчал; в его лице мелькнула усталость.
В кабине пилота сидел другой молодой человек. Лицо спокойно, но глаза выдали напряжение. На панели мигало: **ACCEPTANCE SIGNATURE — pending**. Техник у пульта, еле скрывая усталость, пробормотал:
— ДНК не совпадает. Регистрация биометрической подписи не пройдена. Требуется верификация.
Пилот положил ладонь на сканер и тихо сказал:
— Отдаю руку.
Хвататели сжали предплечье; каркас кабины зафиксировал тело. Система выровняла его ритмы: нейростабилизация подтянула пульс, регуляторы заблокировали критические колебания. Машина действовала по вычислениям — внешней анестезии не требовалось.
Из бокового отсека выдвинулось щупальце — чистая механика: сегментированный стержень, приводы в каждом звене, ряды микролезвий и сенсорных петель. Внешне движения были рваными; в действительности каждый рывок был частью расчёта, миллионы точек выверяли угол и глубину среза.
Щупальце схватило предплечье: секция — рывок — стоп — микро-поворот. Лезвия вошли в плоть по рассчитанному коридору; мышцы разошлись, сухожилия уходили в сторону, сосуды были аккуратно обойдены. Кабину прорезал крик пилота; техник на мгновение отшатнулся, затем ткнул в экран, выравнивая графики. Коллеги переглянулись и продолжили.
Отрезанная рука полетела в приёмник биореактора. Там диски и микромолоты дробили ткань до мельчайших фрагментов. Клетки распадались, белковые матрицы переходили в субстрат, кости дробились до шлифта. Гул переработки звучал ритмично — как пульс завода. Субстрат шёл в формовочную камеру, где превращался в модуль интеграции, с микрослоями анатомии для биометрии, но лишённый прежней человечности.
На экране мигнула строка: **ACCEPTANCE MATCH — CONFIRMED**. Нейроключ и ДНК совпали. Система зафиксировала подпись. Глаза меха — два точечных датчика — вспыхнули холодным светом.
В капсуле остались узоры сигналов и биосубстрат; личность, что была до отсчёта, окончательно растаяла — без мыслей, без голоса.
Первый шаг раздался глухо и мощно. Пол дрогнул; пыль посыпалась с потолка, балки застонали. Техники вцепились в поручни, кто-то пригнулся, чтобы держать равновесие. Огромная нога опустилась в метр-полтора от ограждения; её тень накрыла свет на полу.