Он встал перед ней, и Ева ощутила его тепло — оно нависло, обдало, подавило. Она чувствовала, как каждый нерв в теле замирает в ожидании, как грудь, туго перетянутая ремнями, ноет в ритме сердца, а колени будто вросли в ковёр. Губы, стянутые кляпом, дрожали, дыхание хрипло вырывалось из носа. Он не касался её — ещё нет. Только стоял. И смотрел. Долго. Слишком долго. Будто изучал, любовался, разглядывал её, как вещь, как украшение, как то, что сейчас станет его.
Пальцы мужчины коснулись ремня на брюках — медленно, с ленивой точностью. Он расстегнул пряжку, затем пуговицу, молнию… Звук был тихим, но для Евы — громче выстрела. Он достал свой член — тяжёлый, возбуждённый, пульсирующий, как ответ её телу. Он не торопился. Держал его в ладони, поглаживал, будто проверял, готов ли. И смотрел при этом на неё. Сверху вниз. С холодным превосходством и нескрываемой жаждой.
Слюна скапливалась во рту, но она не могла глотать — кляп мешал, кляп напоминал: ей запрещено говорить, просить, контролировать. Только принимать. Только чувствовать. Он провёл головкой члена по её щеке — след остался, тёплый и влажный. Затем по губам, по ремешкам кляпа. Ева задрожала. Молча. Грудь вздымалась в тугом обхвате ремней, соски распухли, словно тоже хотели прикосновения.
Я на коленях. С ошейником. С завязанными руками. И он сейчас… он действительно собирается трахать меня прямо так? Без слов, без ласк, без разрешения? — мысль ударила, как удар по лицу, но внутри неё разлилось сладкое, липкое возбуждение. Оно не пугало — оно подчиняло. Она чувствовала, как между ног становится влажно, как пульсация доходит до самого основания живота. Это было безумие. Это было прекрасно.
Он взял её за волосы, резко натянул, заставив запрокинуть голову. Его член оказался совсем рядом, у лица. Он был горячим, пах кожей и чем-то животным. И тогда она поняла — уже не мысленно, а телесно: она принадлежит. Здесь, сейчас. И ему достаточно одного движения, чтобы превратить её из женщины — в вещь. И она этого хочет.
Февраль начался тихо, без обещаний. Париж будто выдохся — серые улицы, уставшие крыши, витрины, где даже манекены выглядели замерзшими. Воздух пах мокрым камнем и дорогим парфюмом, который не возбуждал, а убаюкивал. Прошла неделя с окончания первого январского цикла PULSE, и город словно отражал её состояние — выжженное, беззвучное. Ева просыпалась поздно, без внутреннего толчка, к которому привыкла. Ни страха, ни предвкушения, ни напряжения — только ровное дыхание, как тишина между двумя оргазмами.
Она двигалась по вилле медленно, почти церемониально, в длинном белом халате, босиком. Пол из чёрно-белого мрамора был прохладен, и каждый шаг отдавался легким звоном в пустоте. На кухне Пьер уже готовил завтрак — свежие круассаны, чашку кофе без сахара, пару ломтиков дыни. Марианна всё ещё отсутствовала, и тишина без неё казалась чужой, как дом без запаха жизни. Молодая горничная Луиза убирала на втором этаже, бесшумно, стараясь не мешать. Всё в этом доме дышало богатством, но не блеском — контролем, вкусом, роскошью, доведённой до прозрачности.
В гостиной горела одна свеча, аромат ириса заполнял пространство. На рояле лежала раскрытая партитура, на столике — телефон. Ева подошла к окну, отодвинула штору и долго смотрела, как дождь стекает по стеклу ровными линиями. Париж был таким же — красивым, но отрешённым. Я, наверное, тоже стала городом, — подумала она.
После завтрака она вышла в сад. Воздух был плотным, влажным, в нём чувствовалась затаённая жизнь — как будто всё вокруг ждёт весны, чтобы снова дышать. Каменная фигура фонтана покрылась тонкой плёнкой воды, и каждая капля, падая, создавала ритм, похожий на пульс. Ева села в беседке, укрылась кашемировым пледом и смотрела на жасмин, чьи ветви медленно покачивались под дождём. В этом движении было больше жизни, чем в её дне.
Она взяла бокал вина, сделала короткий глоток. Вкус был тонкий, медовый, но не вызывал удовольствия. Даже алкоголь не мог согреть. Казалось, тело перестало быть телом — просто оболочка, дорогая, ухоженная, но без пульса. Она провела пальцем по ободу бокала, слушая, как тонко звенит стекло, и усмехнулась. Этот звук был единственным, что откликалось.
Где-то в глубине — тихо, осторожно — всё ещё билось сердце. Слабый, но настоящий ритм. Напоминание: март уже близко. И вместе с ним — возвращение Пульса.
* * * * *
Утро было серым, но мягким. Ворота виллы распахнулись, и в тишину двора въехало такси. Из него вышла Марианна — в красивом пальто, с потёртой сумкой, усталая, но с тем самым взглядом, где светится жизнь. В руках — маленький букет белых гиацинтов, неловко перевязанный лентой.
Ева стояла в дверях. Без макияжа, в светлом халате, она выглядела почти домашней, но всё равно — как королева на своём пороге. Они встретились взглядами, и слова оказались лишними. Ева шагнула вперёд и просто обняла её — крепко, по-настоящему. Марианна прижалась, зарылась лицом в её плечо, и на мгновение всё снова стало как прежде: запах чистоты, тёплые руки, ощущение, что дом вернулся к дыханию.
— Вы даже не представляете, мадам… — прошептала Марианна, когда они наконец разомкнули объятия. — Я думала, что больше не вернусь сюда. — Она улыбнулась, глаза блестели. — Спасибо вам… за отпуск, за всё. Я ведь так и не успела нормально поблагодарить.
— Не нужно, — спокойно ответила Ева, отступив на шаг. — Главное, что вы вернулись.
— Дочка… — Марианна выдохнула с облегчением. — Уже смеётся. Врачи говорят, пересадка прижилась. Представляете, она теперь мечтает стать медсестрой, как её сиделка. Я думала, не услышу её смеха больше никогда.
Ева слушала, не перебивая. В её взгляде мелькнула тень эмоции — тихая, едва уловимая.
— Это хорошо, — сказала она после короткой паузы. — Значит, всё не зря.
Марианна кивнула, сжала руки на груди.
— Я каждый день молилась, чтобы хоть поблагодарить вас лично, что Вы мне дали оплачиваемый отпуск. Вы дали мне время, дали надежду…
Ева мягко перебила:
— Я просто сделала то, что нужно было сделать.
— Всё равно, — прошептала Марианна. — Мир стал добрее, когда у него есть такие, как вы.
Ева отвела взгляд, будто эти слова ранили.
— Не идеализируйте, Марианна. Я просто не умею смотреть, когда кто-то страдает рядом.
— Иногда этого достаточно, мадам, — с лёгкой улыбкой ответила та.
Через несколько минут дом снова ожил. Вода закипала в чайнике, по кухне распространился аромат свежеотжатого лимона. Марианна привычно поправляла скатерти, шептала что-то Луизе, заглядывала в кладовку. Звуки возвращались — щёлканье дверцы шкафа, звон посуды, мягкий шорох щётки по полу. Всё это было музыкой порядка, которую Ева так любила.
Она стояла в дверях кухни и наблюдала. На губах появилась лёгкая улыбка.
Дом снова жив. И, кажется, я тоже.
* * * * *
Вечер был спокойным, почти уютным. За окнами моросил дождь, на камине играло пламя, а из старого проигрывателя лился медленный джаз — тот самый, что Ева любила слушать в январские ночи после клубных экспериментов. Она сидела за массивным письменным столом, на котором лежали документы фонда и несколько фотографий — проекты новой выставки, архитектурные макеты детского центра, отчёты по благотворительным программам. Бумаги были в идеальном порядке, как и всё в её жизни.
Когда дверь открылась, Ева даже не подняла голову.
— Добрый вечер, Антуан, — сказала она, усмехнувшись. — Вы пунктуальны, как всегда.
— Старые привычки, мадам, — ответил он, входя в кабинет. На нём был светлый костюм, тонкая папка под мышкой, в руке — перьевая ручка. Он выглядел так, будто мог управлять целым банком, но в его тоне всегда звучала лёгкая доброжелательность.
Он сел напротив, аккуратно разложил бумаги.
— У фонда сейчас отличный период. Доноры из Цюриха подтвердили финансирование арт-программы. И галерея в Лионе согласилась выставить вашу коллекцию писем. Это редкий случай — такие вещи редко выходят за пределы частных собраний.
Фитнес-клуб располагался в зелёной части шестнадцатого округа — за высоким живым забором из кипарисов, скрывавших от посторонних глаз всё, что происходило внутри. Снаружи здание напоминало старинную усадьбу, но внутри — это был храм тела, где каждая деталь продумана до идеала. Стекло, тёплое дерево, песчаный камень, мягкий свет и тишина, в которой даже дыхание казалось частью дизайна. Названия на фасаде не было — здесь знали своих по лицу и имени.
Ева имела пожизненный доступ. Личная карта, отпечаток пальца, отдельная раздевалка, шкаф из орехового дерева. Когда она въехала на территорию по чёрной дорожке, ведущей к подземному паркингу, система автоматически распознала номер машины. Через несколько секунд администратор — высокий молодой человек в чёрной форме — подошёл к ней, слегка поклонился и открыл дверь.
— Добро пожаловать, мадам Лоран. Всё, как всегда, готово.
— Благодарю, — ответила она, даже не взглянув.
Внутри пахло эвкалиптом и дорогим маслом с нотами кедра. Вода в бассейне мерцала мягким бирюзовым светом, а из хаммама доносился сладковатый аромат меда и соли. Здесь всё было продумано до мелочей: полотенца, сложенные в идеальные квадраты; приглушённая музыка без слов; зеркала без бликов. Клуб не напоминал спортивное заведение — скорее частный санктуарий для тех, кто превращал уход за телом в искусство.
У Евы была собственная зона — просторная комната с видом на внутренний сад. На стенах — панели из светлого дуба, в углу — деревянная скамья, зеркало в пол и душевая с паром, где можно было выбрать между тропическим ливнем и ароматным дождём из масел. Вода здесь не просто очищала — она успокаивала, настраивала на нужный ритм.
Когда она вошла в зал для индивидуальных тренировок, Луи уже ждал. Стоял у окна, потягиваясь, как человек, привыкший к своему телу. Высокий, сухощавый, но сильный; серый костюм облегал мышцы, подчеркивая рельеф спины. На запястье — тканевый браслет, тот же, что всегда. Он повернулся, усмехнулся.
— Опять без опоздания, мадам. Даже немного раньше.
— Я не люблю ждать. И не люблю, когда ждут меня, — ответила она спокойно, поставив бутылку с водой на пол.
Он кивнул, подошёл ближе, показал план тренировки на планшете.
— Сегодня работаем над растяжкой и дыханием. После января вы должны восстановиться, без перегрузок.
— Дыхание, — повторила она задумчиво. — С ним у меня всегда проблемы.
Он улыбнулся, не заметив скрытого смысла.
— Тогда начнём медленно. Лягте на коврик.
Она послушно опустилась, растянувшись на мягком покрытии. Он встал позади, помогая выпрямить спину, аккуратно прижимая ладонью её талию. Его рука двигалась уверенно, профессионально, но чуть дольше, чем требовалось. Она почувствовала, как под кожей проходит волна — лёгкая, но заметная.
— Так, — сказал он тихо. — Вы слишком напряжены. Расслабьтесь.
— Я стараюсь, — ответила она. — Просто не всегда получается.
Он наклонился ближе, почти касаясь её плечом. Их дыхания смешались.
— Попробуйте отпустить контроль. Вдох — через нос. Медленно.
Она сделала вдох, чувствуя его тепло рядом. Выдохнула.
— Лучше?
— Немного, — прошептала она. — Но, возможно, мне нужно больше практики.
Он улыбнулся, взглянув ей в глаза через зеркало.
— Практика — вопрос желания.
Эта фраза осталась между ними. Она не ответила, только чуть выгнула спину, словно проверяя, насколько близко он осмелится подойти. Луи опустился на колено, помогая ей вытянуть ногу. Его ладонь легла на её бедро, пальцы задержались, дыхание сбилось. Он отвёл взгляд, будто спохватился.
— Простите, — сказал он. — Случайно.
— Конечно, — произнесла она спокойно, но уголки губ дрогнули.
Они продолжили тренировку молча. Только звуки дыхания, скрип покрытия и редкие команды: ещё, держите, вдох, выдох. Когда она поднялась, на коже выступил лёгкий блеск, волосы прилипли к шее, глаза потемнели. Она чувствовала, как тело снова стало живым.
— Отлично, мадам Лоран, — сказал он, протирая ладони полотенцем. — На сегодня достаточно.
Она задержала взгляд на нём, чуть дольше, чем следовало. В её дыхании не было усталости — только что-то другое, тихое, но плотное, как электричество в воздухе перед грозой. Она провела рукой по шее, собирая влажные волосы, и ответила спокойно, будто между ними не случилось ничего особенного:
— Возможно. Но мне нужна ваша помощь, Луи.
Он обернулся, чуть приподняв брови.
— Сейчас?
— Да, — сказала она, легко, без тени кокетства. — В моей душевой.
Он замер. Несколько секунд стояла тишина — только звук фильтров из бассейна и ровное её дыхание.
— Мадам… — произнёс он осторожно, будто боялся нарушить границу.
— Без "мадам", — перебила она мягко. — Сегодня просто Ева.
Она уже шла по коридору, не оглядываясь, зная, что он пойдёт следом. Серые стены, аромат эвкалипта, свет приглушённый, как вечерний шёлк. Дверь её индивидуальной зоны открылась от прикосновения пальца. Внутри — мягкий пар, тёплый камень под ногами, зеркала, золотистая подсветка. Всё сияло влажным блеском.
Она остановилась у входа, повернулась к нему.
— Здесь я чувствую себя лучше, — сказала тихо. — Когда вода рядом.
Он стоял в дверях, будто не знал, куда деть руки. В его взгляде — смесь растерянности и притяжения. Он был слишком профессионален, чтобы позволить себе очевидное, но слишком живой, чтобы не понять, что происходит.
— Ева… я не уверен, что…
— Не нужно быть уверенным, — перебила она. — Просто останьтесь.
Она вошла под тропический душ, не оборачиваясь. Свет ложился на кожу мягкими бликами, вода стекала по плечам, по изгибу спины, по животу. Луи стоял у порога, прижатый к невидимой границе между долгом и желанием. И когда она обернулась — медленно, с мокрыми волосами, глядя прямо в глаза, — он сделал шаг. Только один, но решающий.
Он закрыл за собой дверь.
* * * * *
Когда Ева вернулась домой, Париж уже утопал в ночи. Улицы были пусты, только дождь мерно стучал по стеклу автомобиля. Вилла встретила её привычной тишиной, в которой звуки шагов казались мягче. Она сняла пальто, прошла в спальню и, не включая свет, налила себе бокал вина. На лице — лёгкая усталость, но в теле царило редкое состояние покоя. Не напряжение, не голод, а ровное, тёплое удовлетворение.