Клиника 3
Суббота в кардиологическом отделении была днем обманчивого спокойствия. Плановые операции не проводились, новые пациенты не поступали, но рутина — эта вечная спутница медицины — никуда не исчезала. Раздача лекарств, измерение давления и температуры, перевязки, уколы. Для медсестры Ларисы Павловны Пановой этот день начинался как сотни других, пропитанных запахом антисептика и тихим гулом больничной жизни.
Примерно в 11 подошел на пост где дежурила их сестринская бригада (состоящая из 4 медсестер) пациент и попросил сделать обезболивающий укол. После операций на сердце каждый вечер приходила специальная медсестра со своим специальным чемоданчиком и всем ставила опиоидный укол обезболивающего. Но в течение дня если всё-таки начинало болеть пациенты обычно вызывали кнопкой в палату (если сильно болело) либо сами подходили на пост (если боль была терпимой) и просили поставить обезболивающее. Медсестры отделения ставили уже местные анестетики.
Так как больной подошел сам значит болело не очень поэтому Лариса Павловна отправила его в процедурный кабинет и сказала, что сейчас подойдет сама.
Процедурная располагалась прямо напротив ординаторской врачей. Проходя по коридору, Лариса на полшага замедлила ход. Её ухо, настроенное на звуковой фон отделения, уловило нечто чужеродное, доносящееся из-за двери ординаторской. Негромкий, но настойчивый скрип. Старый деревянный стол, пожалуй. Мысль мелькнула и тут же угасла, вытесненная профессиональным долгом.
В процедурной она привычными движениями взяла шприц, ампулу лидокаина, вскрыла её, набрала прозрачную жидкость. Действия были отточены за десять лет работы до автоматизма.
Дверь в процедурную была открыта и поэтому кое-что до медсестры долетало.
Звуки. Звуки из-за двери ординаторской. Теперь четче. Скрип, прерывистый, ритмичный. И еще… шлепки. Влажные, мягкие шлепки, знакомые до боли, до мурашек по коже.
Лариса замерла со шприцем в руке прислушиваясь.
«Ебутся», — грубо и ясно пронеслось в голове, покраснеть она конечно не покраснела, но сердце стало от волнения колотиться чуть сильнее.
Мужчине который стоял тут же и дожидался обезболевающего укола судя по его лицу было не до прислушиваний к посторонним звукам.
Поставив укол и отпустив пациента, она вышла в коридор. Он был пуст и безмолвен. Сделав несколько шагов в сторону ординаторской, она остановилась, притворившись, что поправляет плакат на стене. Теперь звуки были отчетливее. К скрипу и шлепкам добавились приглушенные, сдавленные стоны. Женские. Низкие, грудные, полные того самого наслаждения, которое не спутать ни с чем. И прерывистое мужское дыхание.
Стены в клинике были толстыми, но вот дверь, которая была практически напротив процедурной толщиной не отличалась.
Зазвонил ее телефон.
-- Тебя в 406 палату вызывают – это старшая медсестра с поста. - Укол наверно нужен.
- Сейчас- вот блин не вовремя.
И заторопилась в палату на вызов.
Так и оказалось. Нужен укол обезболивающего.
Она метнулась обратно в процедурный. И стала готовить новый шприц, ампулу и одновременно косилась на дверь ординаторской.
Сегодня суббота. Дежурный врач Марина Николаевна. Больше там никого не могло быть. Ну кроме ее мужчины конечно. Лариса это про себя думала, и сама себе не верила.
Лариса снова прислушалась. Звуки не стихали. Это продолжалось уже достаточно долго. Ритм ускорялся, сдерживаемые стоны становились немного громче.
«Господи, да она же… кончает», — прошептала Лариса про себя, чувствуя, как у неё перехватывает дыхание. Она представила эту картину: Марина Николаевна, сбитая с толку страстью, её строгий халат расстегнут, а под ним — голая, влажная, трепещущая кожа. Ей самой захотелось этого — той же дикой, запретной, животной страсти.
Все готово для укола. Она еще раз посмотрела на дверь ординаторской и заторопилась в палату. Блин — вот не вовремя.
Через пять минут она шла уже обратно по коридору. Шла уже не торопясь и не спускала глаз с двери ординаторской. Ну кто там может быть? Думала может дверь откроется, и она рассмотрит мужчину. Женское любопытство, что тут поделаешь. Подходя к двери она почти совсем остановилась. Прислушалась. Звука уже не было. Ушел? Не увидела?
Войдя в процедурный она подошла к раковине которая была расположена прямо у выхода процедурного. Открыла тонкой струйкой воду (что бы были слышны звуки из ординаторской (если такие снова будут) и начала тщательно мыть руки. Предварительно долго, очень долго и тщательно их намылив.
Наклонила голову и одновременно исподлобья косилась на дверь ординаторской. Обычно она мыла руки минуту –две сейчас же она их мыла уже минут пять. Ничего. Никто не выходил. Пришлось закрыть воду, также тщательно еще минуты три вытирать руки. Она вытирала руки, а все ее существо было направлено на ту дверь. Она не прижималась к ней ухом, не подслушивала намеренно — она просто впитывала эту странную, напряженную ауру, исходящую оттуда. Это была не похоть, а скорее щемящее узнавание. Узнавание чего-то живого, настоящего, того, что давно выветрилось из ее собственной жизни.
И тут, как вспышка, память вернула ее на много лет назад. Не в ординаторскую, а туда, за высокий больничный забор, в густой сосновый бор.________________________________________
Тот день был жарким, душным после смены. Она, тогда еще молоденькая Лариска, только что устроившаяся в клинику, и Ваня, тогда еще не муж, а нескладный инженер по медтехнике, который вечно что-то чинил и смотрел на нее влюбленными, голодными глазами. Он уговорил ее прогуляться после работы. Воздух был густым и пряным, пахло нагретой хвоей, смолой и далекой водой. Солнечные лучи пробивались сквозь кружево иголок, рисуя на земле золотистые узоры.
Они углубились в чащу, подальше от глаз, и Ваня, внезапно потеряв всю свою застенчивость, прижал ее к стволу старой, шершавой сосны. Кора впивалась в спину сквозь тонкую ткань платья, но ей было не больно. Его губы были обжигающими и нетерпеливыми. Он целовал ее так, как будто хотел поглотить.
— Ларис… давай здесь, — прошептал он, и его голос дрожал от желания.
— Дурак, нас увидят… — попыталась возразить она, но ее собственное тело уже предавало ее. Грудь налилась тяжестью, а между ног стало влажно и горячо.
Он не слушал. Его руки задирали подол ее легкого летнего платья. Пальцы скользнули под резинку трусиков, нашли горячую, трепетную плоть. Она вскрикнула, но не от протеста, а от нахлынувшего наслаждения. Его пальцы были настойчивы и точны, они знали, чего искать. Лариса откинула голову, глядя в синее небо сквозь ветви сосен. Мир сузился до запаха хвои, до жаркого дыхания Вани на своей шее, до невероятного, нарастающего сладострастия в самом центре ее существа. На ее слова что ей так стоя неудобно он вытащил ее на небольшую лужайку с высокой травой. Высоко (выше головы) задрал подол платья, стянул с нее тонкие, узкие трусики и они вдвоем мягко завалились на ковер из травы. Его рука нашла ту самую, сокровенную точку, и принялись ласкать ее, сначала нежно, потом все быстрее, увереннее.
Затем его горячее, и его напряженное, мужское достоинство прижалось к ее голой коже.
Он вошел в нее резко, заполняя собой всю, до самых краев. Она вскрикнула, впиваясь ногтями в его плечи. Это было дико, первобытно. Сквозь накатывающие волны удовольствия она слышала, как он, задыхаясь, шептал ей на ухо похабные, пьянящие слова. Как его тело, сильное и потное, прижимало ее к земле в едином, неистовом ритме. Трава терла ее спину, бедра, но это только обостряло ощущения. Она чувствовала каждое его движение, каждый мускул, каждую каплю пота. Она кончила стремительно и беззвучно, закусив губу, ее тело сжалось вокруг него в серии сладких судорог. Он извергся в нее с глухим стоном, и они замерли, тяжело дыша, слившись воедино под шепот сосен.
Потом, уже одеваясь, она обнаружила, что муравьи сильно покусали ее голые ягодицы. Но тогда, в пылу она этого не почувствовала. Она чувствовала себя живой и желанной. Только уже вечером многократно переживая, вспоминая случившееся она все пыталась сообразить их видно было только с пятого этажа клиники или ниже? На пятом были операционные (они без окон), реанимации и предоперационные (там окна всегда закрыты жалюзи) или с нижних этажей их то же было видно. Но, а прочем это ее только возбуждало тогда, что их могли застукать как она сейчас похоже застукала Марину Николаевну.