— Простите, а вы кто? — застываю, открыв дверь квартиры.
Рука всё еще на дверной ручке, и я чувствую, как холодный металл впивается в мою ладонь. Мгновение назад меня окружал домашний уют, смех родственников, и гордость за младшего сына. Теперь же передо мной незнакомая девушка с уверенным взглядом и нахальной улыбкой. Длинные ухоженные волосы, стильное пальто, дорогая сумка — всё кричит о том, что она привыкла получать желаемое. Щеки у нее слегка разрумянились от холода, но взгляд пылает решимостью.
— Я любовница твоего мужа, — произносит девушка таким тоном, словно сообщает время суток.
Воздух застревает в горле. За спиной слышен гул голосов — наши гости. Родственницы обсуждают успехи моего сына, моя сестра рассказывает о новом рецепте, а свекровь хвалит моего мужа и своего сына Азата за то, что так хорошо обеспечивает семью. Звуки праздника и домашнего уюта сливаются в какофонию, пока я стою, пригвожденная к полу перед этой незнакомкой.
— Девушка, вы ошиблись, — былая радость меркнет, а мой голос становится надтреснутым. — У моего мужа нет любовницы, — пытаюсь убедить то ли ее, то ли себя.
Азат не может так поступить. Двадцать пять лет брака. Азат, который никогда не возвращался домой пьяным. Азат, который звонил, если задерживался на работе более чем на час. Азат, который всегда помнил годовщину нашей свадьбы.
Чувствую, как дрожь начинается где-то в глубине живота и поднимается выше, захватывая грудную клетку.
— Когда родится мой ребенок, — она гладит плоский живот с жирным таким намеком, — то тест на отцовство покажет, что от Азата. Но кроме него у меня никого нет. Мы любим друг друга. А тебе пора отстать от него, наш ребенок должен расти в полной семье.
В глазах темнеет. Перед взором вспыхивают картинки: вот мы на пикнике год назад — Азат обнимает меня за плечи и шепчет, что очень любит; вот он держит на руках нашу трехлетнюю Фатиму в день ее рождения; вот мы все вместе провожаем старшего сына в аэропорту на учебу заграницу, и Азат смотрит на него с такой гордостью...
Девица молодая, лет двадцать пять-двадцать семь. На мгновение вижу себя в зеркале в коридоре: сорок пять лет, тонкие морщинки вокруг глаз, легкая седина в волосах, которую я тщательно закрашиваю каждый месяц. Когда это произошло? Когда я стала недостаточно хороша для него
Меня охватывает странное оцепенение. Как будто я смотрю на всю эту сцену со стороны, наблюдаю за двумя женщинами, одна из которых — я, стоящая в своей собственной квартире в нарядном платье.
Старший сын учится заграницей, младший получил призовое место по математике, маленькой Фатиме всего три года... А мужа и вправду зовут Азат. Значит, она действительно знает его.
Или это все же неправда?
Девица ведет себя нагло и высокомерно. У меня даже дыхание перехватывает от ее тона и манеры общения. От улыбки, которая кривит ее губы, явно накачанные филлерами. От ее уверенного взгляда, который говорит, что выигрыш уже в ее руках.
— Что ты там так долго, Малика? — раздается с коридора.
Гул голосов родственниц приглушен, но я чувствую, как тревога нарастает в воздухе из-за моего долгого отсутствия. А вот сестра мужа, приближающиеся шаги которой я слышу, заставляют меня занервничать. Арана всегда была прямолинейной и резкой. Что она скажет, когда увидит эту... эту женщину на нашем пороге?
— Поговорите на эту тему с Азатом, — прищурившись выдаю наглой девице, — Я его не держу, тем более что у вас любовь.
Мои слова звучат жалко даже для меня самой. Глупо прикидываться сильной, когда внутри все рушится. Но мне хочется избавится от нее как можно скорее.
Я пытаюсь закрыть дверь, но девица рукой и ногой придерживает полотно, а потом едко выплевывает:
— Ты уже старая, отойди в сторону.
От такого заявления я в шоке застываю и пропускаю момент появления рядом родственницы. Мои руки холодеют, а в ушах начинает звенеть. Старая? В глазах Азата я стала просто старой женщиной? Перед глазами проносятся наши ночи, когда он шептал мне комплименты, говорил, что я самая красивая...
— Малика, что случилось? — спрашивает уже вплотную стоя сестра мужа. — И кто это? — а этот вопрос задает, окинув незнакомку пренебрежительным взглядом.
Арана, статная женщина с волевым подбородком и проницательными глазами, становится рядом, словно готовясь защитить меня от этого вторжения. Ее духи, тонкий аромат сандала, смешиваются с запахом праздничных блюд, доносящихся из квартиры.
— Меня Азат любит, у нас будет ребенок, я его любимая женщина, — не успеваю отреагировать, а эта девица выдает триаду, гордо задрав голову.
Ребенок? У них будет ребенок? До меня запоздало доходит этот факт. А он знает об этом? Или это просто ее способ удержать его?
Арана впивается в девушку взглядом, от которого, я знаю, многие съеживаются. Ее тон становится ледяным:
— Прошу прощения, как вас зовут?
— Дилара, — отвечает девушка, явно довольная произведенным эффектом и тем, что теперь у нее больше слушателей.
— Так вот, Дилара, — Арана скрещивает руки на груди, — в этой семье уже есть трое детей и любимая жена. Двадцать пять лет брака — это не шутки. И если вы думаете, что можете просто прийти и заявить свои права на чужого мужа, то вы глубоко заблуждаетесь.
Дилара не выглядит впечатленной:
— Азат сказал, что между ними все кончено. Он просто ищет способ сказать ей об этом.
Комок в горле становится размером с кулак. Он так сказал? Действительно так сказал? Двадцать пять лет... все наши совместные решения, все разговоры о будущем... Всего неделю назад мы обсуждали, где провести следующий отпуск. А он уже планировал новую жизнь с этой... Диларой?
Арана делает шаг вперед, и теперь она частично загораживает меня от Дилары:
— Милочка, я не знаю, что там наплел вам мой брат, но Азат никогда не бросит свою семью. Особенно не ради такой, как вы.
— Какой "такой"? — вспыхивает Дилара.
— Расчетливой. Вы ведь знаете, что он из обеспеченной семьи? Что у него свой бизнес? Что его недавно номинировали на премию "Бизнесмен года"? — голос Араны становится все более жестким. — Интересно, как давно вы "вместе"? Два месяца? Три? И уже беременны? Очень удобно.
Хочется кричать, но я только сильнее сжимаю зубы. Воздух застревает в горле. За спиной слышен гул голосов — наши гости. Родственницы обсуждают успехи моего сына, моя сестра рассказывает о новом рецепте, а свекровь хвалит моего мужа и своего сына Азат...
А я стою на пороге собственной квартиры и пытаюсь осмыслить, что моя семейная жизнь была иллюзией.
Азат выглядит великолепно, как всегда. Идеально сидящий костюм подчеркивает широкие плечи. Темный пиджак оттеняет белоснежную рубашку. Волосы, тронутые сединой на висках, идеально уложены. Его лицо, словно высеченное из камня, с резкими, мужественными чертами, сейчас искажено гневом. Но этот гнев направлен не на нее, а... на меня?
— Малика, почему ты позволяешь устраивать сцены на пороге нашего дома? — его голос холодный, с металлическими нотками. Тот самый тон, которым он обычно разговаривает с нерадивыми подчиненными. Но никогда со мной.
Я открываю рот, чтобы ответить, но слова застревают в горле. Как он может? Как он смеет обвинять меня?
— Это не она устраивает сцены, — вмешивается Арана, скрестив руки на груди. — Это твоя... гостья заявилась без приглашения и утверждает, что беременна от тебя.
По лицу Азата пробегает тень. На мгновение в его глазах мелькает что-то, но тут же исчезает. Он выпрямляется, расправляет плечи еще шире, становясь выше и массивнее. Властный жест, знакомый мне по нашим семейным спорам, когда он считал, что знает лучше.
— Ты что здесь делаешь? Уходи, — обращается он к девушке, и меня ранит сама интонация, с которой он обращается к ней. Он не прогоняет ее, не говорит, что это неправда, а просит ее… уйти? — Я повторять не стану, - в голосе сталь.
Уйти?! Значит, она говорит правду? У него действительно роман на стороне? А может быть, и не один?
Дилара выглядит обиженной, но лишь на секунду.
— Хорошо, — говорит она, надув губы. — Прости, – выдает эта девица с грустью и опускает глаза в пол, а потом, опустив плечи, уходит, обходя Азата. Раздается ее шмыгание.
Сколько это уже продолжается? Я перевожу потрясенный взгляд с Азата на эту его девку и обратно… Сколько времени я ничего не замечала. Слепая, глупая, доверчивая.
В глазах начинает темнеть, и я хватаюсь за дверной косяк. Чувствую, как пол начинает уходить из-под ног. Двадцать пять лет брака. Трое детей. И все это время...
— Заходите внутрь, — командует Азат, обращаясь ко мне и Аране. — Негоже оставлять гостей одних. Это неуважительно.
Как будто сейчас главная проблема — что гости остались без хозяев! Как будто не его любовница только что заявила, что беременна! Как будто не вся моя жизнь только что разрушилась!
— Арана, — его голос становится еще жестче, — забери Малику. Я разберусь.
Он берет Дилару под руку — уверенно, привычно — и уводит ее в сторону лифтов. Я смотрю им вслед, не в силах произнести ни слова. Его высокая фигура, ее изящный силуэт рядом. Они выглядят... подходящими друг другу.
Арана силой затаскивает меня в квартиру и закрывает дверь.
— Не верь ни единому ее слову, — быстро говорит она. — Мой брат разберется с этой наглой девицей. Не сомневайся в нем. Он любит только тебя и всегда будет верен семье.
Но я видела его взгляд. Видела, как он взял ее под руку. Слышала, как он говорил с ней. Тут только слепой и глухой будет так рассуждать. Но я ведь не слепая и не глухая.
Я смотрю на сестру своего брата и вижу в ней его черты лица и его манеру речи. Она тоже уверена, что все что она говорит, это правда. Нет другой правды. Но я не дура, да и действовать напрямую я не смогу.
— Конечно, — выдавливаю из себя улыбку. — Я верю Азату.
Но это ложь. Я больше не верю ни единому его слову. Мне нужно выиграть время, мне нужно чертово время, чтобы просто прийти всего после всего услышанного и увиденного. А потом придумать, что делать дальше.
— Ты правильно делаешь, — кивает Арана, сверля меня проницательным взглядом сверху вниз. — Азат не такой человек, чтобы предать семью. Пойдем к гостям. Они, наверное, уже беспокоятся.
Киваю, но внутри все сжимается от боли.
— Да, ты права. Я только чай принесу. Чайник уже должен был закипеть.
Арана одобрительно кивает:
— Правильно. Это очень по-взрослому с твоей стороны. Мы уже немолодые, чтобы устраивать истерики.
С этими словами она уходит в гостиную, а я медленно иду на кухню. В ушах звенит. Перед глазами все плывет. Я автоматически наливаю воду в чайник, достаю чашки, расставляю их на подносе. Мои движения механические, лишенные всякой эмоции.
"Мы уже не молодые..." — отдается в голове. А Дилара молодая. Красивая. Без морщин и седых волос. Без растяжек после трех беременностей. Без мешков под глазами от недосыпания, потому что недавно маленькая Фатима переболела ангиной.
У меня дрожат руки, когда я достаю заварку. Пальцы не слушаются, и я рассыпаю чайные листья по столешнице. Сметаю их в ладонь, но несколько крупинок падают на пол. Я всегда поддерживала идеальную чистоту в доме. Для него. Для Азата. Чтобы никто из наших общих родственниц не говорил, что я неряха или что не умею создавать чистоту и уют в его доме.
А он все это время...
Нет, я должна убедиться. Должна услышать своими ушами… хоть что-то. Подтверждение или опровержение.
Оглядываюсь на дверь кухни. Из гостиной доносится приглушенный смех, звон бокалов. Праздник в самом разгаре. Тимур в центре внимания, и никто не заметит моего отсутствия еще несколько минут.
Я быстро снимаю домашние тапочки и беру их в руки. Затем осторожно выглядываю в коридор. Пусто. Все увлечены разговорами в гостиной.
Тихо выскальзываю из квартиры, прикрывая за собой дверь. Ставлю тапочки на пол и просовываю в них стопы. Сердце колотится так, что отдается в висках. Я никогда не следила за Азатом. Никогда не сомневалась в нем. А сейчас крадусь по собственному коридору, как воровка, боясь быть замеченной.
Я иду к лифтам, ступая осторожно и как можно тише. Меня ведет какая-то неведомая сила или просто желание убедиться, что муж и вправду спровадил эту любовницу, а не... не что?
— О чем нам лучше не знать? — внезапно раздается резкий голос Тимура за ее спиной.
Чувствую, как лицо мгновенно бледнеет. В груди что-то обрывается. Только не это. Только не сейчас. Мой сын стоит в дверях кухни, его глаза — точная копия глаз отца — сверлят меня вопросительным взглядом. Тонкая морщинка между бровями выдает его напряжение. Тимур всегда был проницательным мальчиком. Слишком проницательным.
Арана мгновенно разворачивается, ее лицо озаряется сияющей улыбкой, которая не касается глаз.
— О взрослых делах, молодой человек, — говорит она тоном, не терпящим возражений. — И негоже подслушивать разговоры старших. Иди-ка лучше к гостям. Они собрались сегодня ради тебя, а ты пропадаешь на кухне.
Тимур хмурится, явно недовольный таким ответом. Его взгляд перемещается с Араны на меня, и я вижу в нем беспокойство. Он чувствует, что что-то не так.
— Мама? — он смотрит на меня, ища ответа.
— Все хорошо, сынок, — произношу я, удивляясь, как спокойно звучит мой голос. — Просто обсуждаем... женские дела. Иди к гостям, я сейчас принесу чай.
Арана кладет руку ему на плечо и легонько подталкивает к выходу.
— Давай, племянник, не заставляй нас повторять дважды. Когда твой отец был в твоем возрасте, он никогда не спорил со старшими.
По лицу Тимура видно, что он хочет возразить, но Арана уже практически вытесняет его из кухни. Я вижу, как мой сын бросает последний обеспокоенный взгляд в мою сторону, прежде чем неохотно направиться к гостиной.
Когда мы снова остаемся вдвоем, Арана поворачивается ко мне.
— Надеюсь, ты понимаешь, что я права, — говорит она, скрестив руки на груди. — Дети не должны знать о проблемах между родителями. Особенно о таких. Это только навредит им.
Киваю, молча соглашаясь. Нет смысла спорить с Араной. Она всегда была такой — властной, уверенной, что знает лучше всех. На четыре года старше меня, она относилась ко мне скорее как к младшей сестре, нежели как к невестке. Всегда давала советы, всегда указывала, что и как делать. А я привыкла уступать, сглаживать углы, проявлять уважение к ней как к сестре моего любимого мужа.
"Любимого мужа". От этой фразы, всплывшей в моем сознании, внутри что-то болезненно сжимается. Был ли он когда-нибудь по-настоящему моим? Любил ли он меня так, как я его?
Арана продолжает что-то говорить, но я слышу её как сквозь вату. Кажется, она рассуждает о том, что все мужчины иногда оступаются, но семья — это святое, и Азат никогда не поставит какую-то молоденькую девицу выше своей настоящей семьи.
Я киваю, имитируя внимание, но мысленно уже далеко. В голове проносятся обрывки воспоминаний: как мы с Азатом познакомились на дне рождения общего друга; его предложение руки и сердца на фоне ночного города; наша свадьба; наша первая ночь; рождение Амирхана; покупка этой квартиры; школьные праздники Тимура; первые шаги маленькой Фатимы...
Двадцать пять лет воспоминаний. И все они теперь отравлены знанием о его измене.
Из гостиной доносятся громкие голоса, все приветствуют отца виновника торжества… это значит, что вернулся Азат. Мой желудок скручивается в тугой узел. Я не готова видеть его. Не готова делать вид, что все в порядке. Но…
— Пойдем, — Арана берет поднос с чаем, — помогу тебе отнести.
… надо.
Глубоко вздыхаю и следую за ней. Как только мы входим в гостиную, все взгляды устремляются на нас. Точнее, на Азата, который только что зашел с другой стороны комнаты. Он выглядит спокойным и собранным, словно ничего не произошло. Его костюм безупречен, волосы идеально уложены, на губах — легкая полуулыбка.
Никто бы и не подумал, что всего полчаса назад он был на лестничной площадке со своей беременной любовницей.
— А вот и хозяйка дома! — восклицает свекровь, сидящая рядом с Тимуром. — Мы уже заждались чая!
Гости начинают наперебой хвалить Тимура, восхищаясь его победой на олимпиаде с новой силой. Кто-то говорит о том, какой он умный мальчик, кто-то отмечает его сходство с отцом. Азат стоит, принимая комплименты, словно это его личное достижение. Его осанка, его властная поза, его снисходительная улыбка — все говорит о том, что он привык быть в центре внимания, привык к восхищению окружающих.
— Весь в отца пошел, — говорит свекровь, гордо глядя на сына. — Такой же целеустремленный и умный. А то, что дети такие талантливые, это все гены, — она многозначительно смотрит на меня. — Хотелось бы, чтобы они взяли все самое лучшее от обоих родителей.
Я чувствую, как от этих слов внутри все холодеет. "Все самое лучшее". Неужели склонность к измене — это тоже "лучшее", что может передаться от отца? Нет, это во мне говорит обида и униженность.
У моих сыновей будет свой путь. Они будут нести ответственность за свои решения…
Фатима, заметив меня, тут же бежит навстречу, протягивая ручки:
— Мама, возьми! Хочу к тебе!
Я наклоняюсь и поднимаю дочку на руки, чувствуя, как её маленькое тельце прижимается ко мне. От неё пахнет детским мылом и чем-то сладким — наверное, ела конфеты, пока меня не было. Фатима обнимает меня за шею и кладет голову мне на плечо. В свои три года она удивительно чувствительна к настроению окружающих. Особенно моему.
— Что случилось, мамочка? — шепчет она мне на ухо. — Ты грустная?
Сердце сжимается от её вопроса. Даже ребенок видит то, что я пытаюсь скрыть.
— Нет, солнышко, — отвечаю я, целуя её в макушку, натянуто улыбаясь. — Мама просто немного устала.
Решаю, что должна довести этот праздник до конца.
Это день Тимура, его победы, его успеха. Я не имею права портить этот момент своими проблемами. Беру себя в руки и включаюсь в разговор, улыбаюсь, киваю, отвечаю на вопросы.
Но внутри меня — пустота. Я словно наблюдаю за собой со стороны, видя механическую куклу, которая имитирует жизнь.
Азат перемещается по комнате, беседуя то с одним гостем, то с другим. Все женщины провожают его восхищенными взглядами. Он неизменно притягивает внимание — высокий, широкоплечий, с уверенными движениями и проницательным взглядом..
— С чего это ты вдруг решила ночевать не в своей супружеской постели?
Я застываю в дверях, не в силах пошевелиться. Смотрю на Азата и не могу понять, как он может вести себя так, словно ничего не произошло. Словно не его беременная любовница сегодня пришла к порогу нашей квартиры. Словно не он разрушил все, во что я верила двадцать пять лет.
Свет настольной лампы отбрасывает тени на его лицо, подчеркивая резкие черты, будто высеченные из камня. Даже в домашней одежде он выглядит внушительно — широкие плечи, мощная шея, идеальная осанка. Властный, уверенный в себе мужчина, привыкший получать все, что хочет.
— Ты серьезно спрашиваешь? — мой голос звучит тихо, я стараюсь не сорваться на крик. — После всего, что сегодня произошло, ты еще удивляешься?
Азат хмурится, на лбу появляется вертикальная морщинка. Смотрит на меня с прищуром, словно пытается предугадать мои дальнейшие слова или действия.
— Если ты про эту Дилару, то я уже все решил, — говорит он с нотками раздражения. — Это не стоит того, чтобы устраивать драмы.
Меня захлестывает волна шока, удивления и злости. Он действительно не понимает? Или просто делает вид?
— Не стоит драмы? — переспрашиваю я, делая шаг в комнату и тихо прикрывая за собой дверь ванной. — Азат, к нам домой пришла твоя любовница. Она заявила, что беременна от тебя. И ты считаешь, что я устраиваю драму?
Он раздраженно взмахивает рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Малика, прекрати. Это вообще не проблема. Я ее отправил восвояси, и больше она не появится, — он смотрит на меня с непоколебимой уверенностью. — Я люблю тебя и детей. Каждый вечер прихожу домой, каждую ночь провожу с тобой. Какие у тебя могут быть претензии?
Его слова бьют меня, как пощечина. В глазах начинает темнеть, а в груди разливается холод. Он действительно не видит ничего плохого в том, что сделал?
— Ты... ты изменял мне, — говорю я, стараясь не повышать голос, хотя внутри все клокочет от ярости и боли. — Ты предал нашу семью, наши отношения, все, что мы строили двадцать пять лет.
Азат вздыхает с таким видом, словно объясняет очевидное капризному ребенку.
— Я никого не предавал. Моя семья — это ты и дети. Все остальное — просто развлечения. Это никак не влияет на нас.
На меня накатывает приступ тошноты. Развлечения? Он называет предательство развлечением?
— А тебе не противно? — вырывается у меня, но я стараюсь не повышать голос, чтобы дети не услышали. Мой голос срывается, и в нем слышится боль. Хотя стены в квартире добротные, но все же надо контролировать себя. А мне хочется кричать так, чтобы все вокруг раскололось на миллионы осколков, забирая моя боль. — Не противно ложиться сначала с одной в постель, а потом с другой. И так по кругу? Как я к тебе притронусь... после неё?
Его лицо темнеет, брови сдвигаются к переносице.
— Не говори глупостей. Ты моя жена, а она... она никто. Не стоит возносить это в такой ранг, — он резким легким движением поднимается с кресла и делает шаг ко мне. — Послушай, давай забудем об этом. Я порвал с Диларой, и все будет как прежде. Хватит выносить мне мозг своим праведным образом жизни на ночь глядя.
Я отшатываюсь, не желая, чтобы он приближался. Его слова, его самоуверенность, его пренебрежение моими чувствами — все это вызывает во мне волну отвращения.
— Как прежде? — шепчу я, стараясь говорить тихо, чтобы не разбудить детей. — Ничего уже не будет как прежде, Азат. Я не понимаю, как ты мог. Чего тебе не хватало в браке? Что ты такого нашел на стороне? Захотел юного тела?
В его глазах вспыхивает гнев, но он тоже старается не повышать голос.
— Тише, — он бросает взгляд на дверь. — Хочешь, чтобы дети услышали?
— Нет, не хочу, — отвечаю я, переходя на шепот, от которого слова становятся еще более резкими. — Именно поэтому я и пришла сюда, а не осталась в нашей спальне. Но ты не ответил. Чего тебе не хватало со мной?
Азат сжимает и разжимает кулаки — это признак того, что он Азат в гневе.
— Мне всего хватает с тобой, — отрезает он. — Это другое.
— Что именно другое? — я делаю шаг к нему, чувствуя, как внутри разгорается ярость, вытесняющая боль. — Если ты так увлекся молодым телом, то мог бы сразу развестись и уйти к ней. Я не против такого варианта. Но не вместе с нами двумя.
При слове "развод" лицо Азата искажается от ярости. Его глаза темнеют, ноздри раздуваются, а губы сжимаются в тонкую линию. Он выглядит по-настоящему устрашающе — словно дикий зверь, готовый к прыжку.
— Что за чушь ты несешь? — шипит он. — Какой еще развод? Ты с ума сошла? У нас не принято разводиться! Что скажут люди? Что подумают дети?
Его слова отдаются болью в сердце. Его заботит мнение окружающих, а не то, что я чувствую.
— Дети подумают, что их отец — лжец и предатель, — отвечаю я, тоже начиная терять контроль. — Или ты считаешь, что они никогда не узнают? Твоя любовница уже пришла к нам домой. Завтра она может прийти в школу Тимура или в детский сад Фатимы. Или она записала своего нерожденного ребенка в один садик с нашей младшей дочерью?
— Я разберусь с ней, — рычит Азат. — Ничего подобного больше не повторится. Я люблю только тебя, Малика. Всегда любил только тебя.
Эти слова, произнесенные с такой убежденностью, вызывают во мне горький смешок.
— Не смей, — качаю головой, чувствуя, как в глазах стоят слезы. — Не смей говорить о любви после того, что ты сделал. Когда любят, Азат, хранят верность. Когда заводят женщину на стороне. Когда любят, не заделывают другим женщинам детей!
Я вижу, как он вздрагивает от моих слов. Видимо, такой прямоты он от меня не ожидал. Я сама не думала, что выскажу все ему в лицо. Я хотела просто подать документы на развод и уйти со своими детьми из его жизни. Чтобы не мешать ему…
— Даже если бы я закрыла глаза на измену, чего я делать не собираюсь, — продолжаю я шипеть, — беременность твоей любовницы никуда не денешь. Это прямое оскорбление моей чести и достоинства. Чести и достоинства матери твоих детей.