Я всегда верила, что если мой муж станет предателем, то почувствую это сразу.
Воздух станет другим, сердце выдаст тревожный сигнал, всё внутри кричит — "беги!".
Но жизнь оказывается безжалостнее любых моих фантазий.
Когда я беру в руки его рубашку, мир не переворачивается. Не вспыхивает небо, не разверзается земля. Ничто не предупреждает меня. Просто бледно-голубой хлопок с едва заметным пятном — следом алой помады на воротнике.
Я замираю, боясь поверить собственным глазам. Пальцы сжимают ткань так сильно, что костяшки белеют. Первая мысль нелепая до смешного: "Мне нужно застирать это перед стиркой".
А потом приходит понимание, и оно обрушивается на меня как лавина.
Я ведь не пользуюсь алой помадой. Никогда.
— Селена, ты где? — голос Аслана доносится из гостиной, и мое тело отзывается дрожью, словно струна, на которую капают ледяной водой.
Сердце стучит так отчаянно, что я прижимаю рубашку к груди, будто пытаясь скрыть этот громкий звук. Каждый удар пульса отдаётся в висках болезненным эхом: "Он-пре-дал. Он-пре-дал. Он-пре-дал".
— Я на кухне, — отзываюсь я, поражаясь тому, как обыденно звучит мой голос. Как у той прежней Селены, которая еще не знает, что её мир рушится.
Вспоминается вчерашний вечер. Аслан вернулся поздно, сославшись на встречу с инвесторами. Я ждала его с ужином, разогревала дважды. В третий раз решила не греть — пусть ест холодное, раз не может позвонить и предупредить.
Глупая, наивная девочка.
Я злилась на то, что еда остыла, что время потрачено впустую... Если бы я только знала.
Он вошёл тогда выпивший, но не пьяный. С блестящими глазами, слишком оживленный для делового ужина. Поцеловал меня в щеку, не в губы. Теперь я понимаю почему.
Торопливо сунув рубашку в стиральную машинку в гарнитуре кухне, я возвращаюсь к раковине и продолжаю мыть посуду, словно ничего не происходит.
Руки дрожат так сильно, что тарелка выскальзывает, ударяется о край раковины и раскалывается на две части….
— Осторожнее, — Аслан возникает в дверях кухни, высокий, широкоплечий, с тем самоуверенным выражением лица, которое когда-то заставляло меня таять. Сейчас оно вызывает только отторжение.
Я смотрю на осколки фарфора — свадебный подарок его матери, часть сервиза, который предназначался "для наших будущих семейных ужинов с детьми". Детей, которых у нас до сих пор нет, несмотря на все попытки, все слезы, все молитвы.
Это стало нашей маленькой трагедией, нашей общей болью. Но, похоже, не для Аслана. Для него это стало удобным поводом искать утешения в чужих объятиях.
— Прости, — бормочу я, протягивая руки и собирая осколки. Один впивается в палец, и я вздрагиваю от резкой боли. Тонкая струйка крови бежит по коже, такая же алая, как та помада.
— Оставь, я уберу, — Аслан шагает ко мне, но я отшатываюсь, словно от удара.
— Не надо! — слишком резко, слишком громко. Я выдаю себя. — Я сама справлюсь.
Он хмурится, в тёмных глазах мелькает что-то похожее на беспокойство. Или мне просто хочется так думать?
— Что с тобой сегодня? — спрашивает он, скрестив руки на груди в том самом жесте, который использовал, когда готовился к спору.
Я вспомнила нашу первую встречу.
Вечеринка у общих друзей, где Камиль настойчиво пытался нас познакомить. Я отказывалась — Аслан казался слишком идеальным, слишком недоступным со своим безупречным костюмом и профессиональной улыбкой успешного человека.
"Я ему совсем не подхожу, мы из разных миров," — сказала я тогда Камилю.
Как же я ошибалась. Аслан заметил меня сразу. Подошёл сам, угостил соком, смотрел так, будто я была единственной женщиной в комнате.
А потом сказал фразу, которая перевернула мою жизнь: "Ты слишком настоящая для этого места. Давай сбежим отсюда".
И мы сбежали — в ночь, полную звёзд, душевных разговор ни о чем и обещаний.
Эта выходка была из ряда вон выходящей. Я тогда получила хорошую взбучку от мамы, она не сказала отцу о моем проступке, а я умоляла ее не выдавать меня, клялась, что ничего преступного не совершала.
Я только пообещал Аслану, что буду его одного ждать – самая моя большая оплошность.
Пять лет. Пять лет я верила каждому его слову, каждому обещанию. Пять лет пыталась стать идеальной женой, всегда готовой поддержать, выслушать, понять.
Пять лет мечтала о ребенке, которому смогла бы дать всю ту любовь, что переполняла меня.
— Селена, ты меня слышишь? — нетерпеливый голос Аслана возвращает меня в реальность.
— Да, — я выпрямляюсь, сжимая окровавленный палец. — Просто устала. Много работы в последнее время.
— Ты всегда можешь уволиться, — говорит он тем тоном, который использует для "решения проблем". — Я зарабатываю достаточно для нас обоих.
Именно этот тон, эта уверенность в своей правоте, в своем праве решать за меня — вот что окончательно подталкивает меня к краю.
— А я не хочу увольняться, — мой голос звучит тихо, но твёрдо. — Мне нравится моя работа. Она дает мне... пространство.
— Пространство? — он приподнимает бровь, недоумевая. — Для чего тебе пространство в браке?
Вопрос повисает в воздухе. Для чего мне пространство? Чтобы дышать. Чтобы помнить, кто я, помимо роли "жены Аслана". Чтобы иметь что-то своё, когда всё остальное оказывается иллюзией.
Но я не говорю этого вслух. Вместо этого я прохожу мимо него, задержав дыхание, чтобы не уловить аромат его одеколона, смешанный с едва заметной, чужой парфюмерной нотой.
— Мне нужно собраться. У меня встреча с клиентом, — лгу я, удивляясь тому, как легко это получается.
В спальне, закрыв дверь, я прислоняюсь к ней спиной и наконец позволяю себе задрожать по-настоящему. Волна тошноты подкатывает к горлу, и я зажимаю рот рукой, сдерживая рвотные позывы.
В голове пульсирует одна мысль: "Уйти. Нужно уйти".
Я двигаюсь как в трансе, доставая чемодан, выбирая вещи. Что брать с собой, когда рушится целая жизнь?
— Проступок, Аслан? — я чувствую, как внутри разгорается яростный и очищающий гнев. — Ты предал наш брак, нарушил данное мне слово, а теперь стоишь здесь и рассуждаешь об обязательствах?
Чемодан оттягивает руку, но я не обращаю внимания. Тяжесть кажется почти приятной, напоминанием о том, что я всё ещё здесь, всё ещё способна двигаться, дышать, чувствовать.
— Я не отпущу тебя, Селена, — повторяет он, и на этот раз в его голосе звучит что-то сродни отчаянию. — Ты нужна мне, Селена. Мы должны быть вместе.
— Почему? — вопрос вырывается сам собой. — Почему мы должны быть вместе, Аслан? Потому что ты так решил? Потому что тебе так удобно? Иметь примерную жену дома и... развлечения на стороне?
Он бледнеет, и я понимаю, что попала в точку. Всё становится предельно ясно, как будто пелена спадает с глаз.
За пять лет брака я даже не замечала, как меня загнали в золотую клетку. Как каждое мое решение, каждый мой выбор на самом деле был его выбором. Как я постепенно перестала быть собой, превратившись в приложение к его успешной жизни.
— Я любила тебя, Аслан, — говорю я, и это звучит почти как прощание. — Всем сердцем. Всей душой. А ты...
Я не заканчиваю фразу. Не вижу смысла говорить очевидное.
Аслан делает шаг ко мне, его рука тянется к моему лицу… жест, который раньше всегда успокаивал меня, утешал. Сейчас я отшатываюсь, словно от удара.
— Не прикасайся ко мне, — мой голос дрожит, но глаза остаются сухими. Странно, но я не могу плакать. Не сейчас.
— Селена, — в его голосе появляются умоляющие нотки, которых я никогда раньше не слышала. — Дай мне объяснить. Это была ошибка, глупость. Это ничего не значит.
— Для меня значит, — я шагаю в сторону, обходя его. — Всё значит, Аслан. Каждая ложь, каждый раз, когда ты приходил домой поздно, каждое "деловое" путешествие... Сколько их было на самом деле?
Он не отвечает, и это молчание говорит больше любых слов.
У входной двери я останавливаюсь. Не оборачиваясь, спрашиваю:
— Она того стоила, Аслан? Стоила нашего брака, нашего будущего?
Тишина за спиной оглушительная.
Я открываю дверь, впуская в прихожую холодный осенний воздух. Так странно — снаружи идёт обычная жизнь. Соседский кот умывается на крыльце, где-то вдалеке играют дети, из приоткрытого окна напротив доносится музыка. Мир не останавливается, хотя мой личный мир только что рушится.
— Я не позволю тебе уйти, Селена, — его голос догоняет меня на пороге. Не просьба, а утверждение.
Я оборачиваюсь и смотрю на него в последний раз — высокого, красивого, с этим нестерпимо знакомым лицом, которое я любила целовать по утрам, которое было последним, что я видела перед сном каждый день пять лет.
— Ты уже всё сделал, чтобы я ушла, — тихо отвечаю я и шагаю за порог.
***********
Три года.
Три года прошло с того дня, когда я закрыла за собой дверь нашего дома и вышла в новую жизнь.
Иногда мне казалось, что это была не я, та женщина с чемоданом, которая нашла в себе силы уйти.
Иногда я просыпалась ночью с ощущением, что всё это сон, что я всё ещё там, в той жизни, которая теперь казалась чужой.
Я не следила за Асланом, хотя это было нетрудно, его имя часто мелькало в деловых новостях, его компания расширялась, поглощая все новые и новые рынки. Пару раз я видела его на корпоративных мероприятиях, издалека, мельком. Каждый раз сердце делало предательский кульбит, прежде чем я успевала взять себя в руки.
Я сменила город, работу, круг общения. Научилась жить без оглядки на чужое мнение, без необходимости отчитываться, оправдываться, подстраиваться. Эта свобода пьянила и пугала одновременно.
И вот сегодня судьба решает подшутить надо мной.
— Селена, ты слышала новости? — Марина, моя помощница, влетает в кабинет без стука, глаза сияют возбужденным блеском. — Говорят, агентство покупает какой-то крупный холдинг!
Я улыбаюсь, привычно подавляя раздражение от ее бесцеремонности. Марина незаменимый работник, но субординация остаётся для неё чуждым понятием.
— Да, я в курсе, — спокойно отвечаю я, хотя внутри всё сжимается от нехорошего предчувствия. — Это обычная практика для рынка. Одни компании покупают другие.
— Но Резаев! — восклицает она с таким восторгом, будто речь идёт о кинозвезде. — Ты знаешь, кто такой Аслан Резаев?
Знаю ли я?
Я знала, как он хмурится во сне, как морщится от запаха корицы, как смеется, запрокидывая голову, обнажая мощную линию шеи. Знала оттенок его глаз в разном освещении, узор вен на его руках, шрам на его плече от детской травмы…
— Наслышана, — мой голос звучит ровно, хотя сердце бьётся быстрее. — Что-то ещё, Марина?
Она не замечает перемены в моем настроении, продолжая восторженно тараторить:
— Говорят, он будет сегодня на совещании! Представляешь? Сам Резаев! В нашем скромном агентстве!
Я чувствую, как комната слегка покачивается.
Аслан здесь?
Сегодня?
После трёх лет тишины, после всех моих попыток начать новую жизнь, после того как я наконец научилась не вздрагивать от каждого похожего силуэта на улице?
— Когда совещание? — спрашиваю я, удивляясь тому, каким спокойным остаётся мой голос.
— В два часа, в конференц-зале на двадцатом этаже, — Марина наконец замечает моё напряжение и озадаченно склоняет голову. — Ты в порядке? Выглядишь бледной.
— Всё хорошо, — я улыбаюсь, надеясь, что улыбка не выглядит такой же фальшивой, какой ощущается. — Просто много работы. Ты не могла бы подготовить отчёты по последним трём кампаниям? И пожалуйста, закрой дверь, когда будешь выходить.
Оставшись одна, я прижимаю холодные пальцы к вискам.
Три года.
Три года я строю новую жизнь, шаг за шагом избавляясь от призраков прошлого. И вот теперь...
Телефон на столе гудит, высвечивая сообщение от Директора: "Присутствие всех руководителей отделов на сегодняшнем совещании обязательно. Дресс-код: формальный деловой."
Время замирает.
Нарядный конференц-зал двадцатого этажа внезапно кажется мне крошечным, душным, лишенным воздуха. Люди вокруг — просто размытые силуэты. Я слышу приглушенный гул голосов, звук отодвигаемых стульев, шелест бумаг, но все это доносится словно сквозь толщу воды.
Потому что он здесь.
Аслан стоит у дальней стены, окруженный высшим руководством "Меридиана". Высокий, широкоплечий, в безупречном темно-синем костюме, который, я уверена, сшит на заказ — он всегда предпочитал индивидуальный пошив. Его осанка выдает человека, привыкшего повелевать, управлять, решать. Годы не изменили его — те же острые черты лица, будто высеченные из камня, та же уверенная линия подбородка, те же темные, внимательные глаза. Годы сделали его еще породистее,
Глаза, которые еще не заметили меня.
Я сжимаю папку с документами так сильно, что костяшки пальцев белеют. В горле пересыхает, а сердце колотится с такой силой, что, кажется, его стук слышен всему залу.
— Селена? — шепчет Марина, занимая место рядом со мной. — Ты совсем не выглядишь здоровой. Может, тебе выйти?
Выйти. Убежать. Исчезнуть.
Я почти готова последовать этому совету, когда директор агентства прочищает горло и обращается к собравшимся:
— Уважаемые коллеги! Сегодня исторический день для нашей компании. Я с гордостью представляю вам Аслана Резаева, владельца холдинга "Резаев Групп", который теперь включает и наше агентство.
Аплодисменты разрезают воздух. Я не двигаюсь. Не могу заставить свои руки хлопать.
— Господин Резаев займет пост генерального директора агентства и лично будет контролировать нашу интеграцию в структуру холдинга, — продолжает директор с натянутой улыбкой человека, передающего бразды правления.
И тут наши взгляды встречаются.
Я вижу, как расширяются его зрачки, как каменеет лицо. Секунда, две, три — он смотрит на меня, не отрываясь, и в этом взгляде столько всего, что я забываю дышать.
Узнавание. Удивление. Что-то еще, чему я не могу дать название.
— Благодарю за теплый прием, — голос Аслана, глубокий и уверенный, разносится по залу, но его глаза все еще прикованы ко мне. — Я рад присоединиться к команде профессионалов. Уверен, наше сотрудничество будет плодотворным.
Слова звучат заученно, словно он произносит их на автопилоте. Наконец, с видимым усилием, он отводит взгляд и продолжает свою приветственную речь, но я не слышу ни слова. В ушах звенит, к горлу подкатывает тошнота.
Вспоминаю нашу последнюю встречу. Чемодан в руке. Его лицо, застывшее между гневом и неверием. Дверь, закрывающаяся за моей спиной. И тайна, которую я унесла с собой.
Осман. Наш сын.
Его сын, о котором он ничего не знает.
Я не подозревала о своей беременности, когда уходила. Узнала спустя месяц, когда тошнота по утрам стала невыносимой. Тест показал две полоски, и мир снова перевернулся.
Помню, как сидела на краю ванны, сжимая пластиковую палочку с двумя розовыми линиями, и чувствовала, как внутри разливается странное тепло. Страх, конечно, был. Но сильнее оказалось ощущение чуда, произошедшего вопреки всему. После долгих лет безуспешных попыток, после всех слез и разочарований — эта новая жизнь внутри меня.
"Это только мой ребенок", — решила я тогда, захваченная горечью предательства. "Аслан потерял право быть его отцом в тот момент, когда нарушил нашу клятву верности".
Сейчас, глядя на него через три года, я не уверена в правильности того решения. Но поздно что-то менять. Слишком много воды утекло. Слишком глубоки раны.
— ...креативный директор агентства Селена Карими, — слышу я свое имя и вздрагиваю, возвращаясь к реальности.
Директор представляет ключевых сотрудников Аслану, и вот очередь дошла до меня. Все лица поворачиваются в мою сторону. Включая его.
— Селена — наше сокровище, — с гордостью произносит директор. — Благодаря ей мы выиграли тендер Аметист-Фарма и увеличили клиентскую базу на тридцать процентов за прошлый год.
Я медленно поднимаюсь, ноги словно ватные, колени грозят подогнуться. Выпрямляю спину, поднимаю подбородок. Я не та Селена, которую он знал. Я сильнее сейчас. Я справилась без него. Я создала новую жизнь — и для себя, и для нашего сына.
— Приятно познакомиться, — произношу я с вежливой профессиональной улыбкой, как будто вижу его впервые. Как будто не знаю вкус его губ, звук его смеха, тепло его тела рядом по ночам.
Уголок его рта дергается — то ли в усмешке, то ли в раздражении.
— Взаимно, — отвечает он тем же тоном светской беседы. — Впечатляющие результаты. Жду возможности ближе познакомиться с вашей работой.
Наши взгляды снова встречаются, и за вежливой маской я вижу шторм. Он хочет поговорить. Наедине. Немедленно.
Дискомфорт прокатывается по моему телу горячей волной. Три года. Три года я старательно избегала даже мыслей о нем, а теперь он здесь, в нескольких метрах от меня, смотрит своими пронзительными глазами, и всё, что я так старательно выстраивала, начинает трещать по швам.
Совещание длится вечность. Каждая минута — пытка. Я притворяюсь, что делаю заметки, но ручка просто скользит по бумаге, не оставляя следов. Вся моя концентрация уходит на поддержание бесстрастного выражения лица, на контроль дыхания, на попытки не смотреть в его сторону.
Но я чувствую его взгляд. Постоянно. Он прожигает меня насквозь.
Наконец, директор объявляет о завершении официальной части и приглашает всех на фуршет в соседнем зале. Люди поднимаются, переговариваются, двигаются к выходу. Я медленно собираю бумаги, оттягивая неизбежное.
— Селена, — его голос, произносящий мое имя, заставляет меня замереть. Три года я не слышала, как он произносит мое имя. — Можно вас на минуту?
Я поднимаю глаза. Он стоит рядом с моим столом, возвышаясь над сидящей мной, заполняя пространство своим присутствием. Слишком близко. От него пахнет тем же одеколоном — древесные ноты с легким цитрусовым акцентом. Его запах. Знакомый до боли.
— Конечно, господин Резаев, — я поднимаюсь, сохраняя дистанцию. — Чем могу помочь?
Его челюсть напрягается от моего формального тона.
— В мой кабинет, если не возражаете. Есть несколько вопросов по стратегии агентства.
Мы оба знаем, что это предлог. Что он не собирается обсуждать стратегию. Но отказать ему — значит показать, что его присутствие влияет на меня. А я не могу этого допустить.
— Сейчас? — спрашиваю я, поглядывая на часы. Уже почти четыре. В пять тридцать я должна забрать Османа из детского сада. — У меня запланирована встреча с клиентом в пять.
Ложь. Отчаянная попытка выиграть время, собраться с мыслями.
— Это не займет больше получаса, — его тон не допускает возражений.
Он ждет, пока я соберу вещи, и провожает меня к лифту. Мы стоим бок о бок в тесной кабине, напряжение между нами почти осязаемо. Я смотрю прямо перед собой, на цифры этажей, мелькающие на табло.
— Ты сменила духи, — вдруг произносит он негромко.
Я сжимаю папку крепче.
— Я много чего сменила.
Лифт останавливается на двадцать пятом этаже — там, где расположены кабинеты высшего руководства. Аслан жестом предлагает мне выйти первой. Я чувствую его взгляд на своей спине, пока мы идем по коридору.
Его новый кабинет — угловой, с панорамными окнами, откуда открывается вид на город. Просторный, минималистичный, с дорогой кожаной мебелью и стеклянным столом. Интересно, успел ли он обжить его, или всё это — стандартный набор для руководителя его уровня?
Дверь закрывается за нами с тихим щелчком. Мы одни. Впервые за три года.
Я поворачиваюсь к нему, стараясь сохранять профессиональную дистанцию. Но Аслан смотрит на меня так, словно хочет запомнить каждую черту, каждую деталь.
— Ты изменилась, — произносит он наконец.
— Три года прошло, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Да. Три года, — он медленно обходит стол, не сводя с меня глаз. — Три года без единого слова, Селена. Ты просто исчезла.
Я чувствую, как краска приливает к щекам — то ли от гнева, то ли от стыда.
— А чего ты ожидал? Что я останусь? После...
— После чего? — его голос становится жестче. — После того, как ты отказалась выслушать мои объяснения? После того, как сбежала, не дав нашему браку ни единого шанса?
Я не верю своим ушам. Он всё еще считает себя жертвой?
— Объяснения? — я почти смеюсь, но это горький смех. — Какие могут быть объяснения для помады на воротнике? Для запаха чужих духов на твоей рубашке? Для всех тех ночей, когда ты "задерживался на работе"?
Он делает шаг ко мне, и я инстинктивно отступаю.
— Ты даже не дала мне возможности объясниться, — в его голосе звучит сдержанная ярость. — Просто сделала выводы и ушла. Перечеркнула пять лет нашей жизни.
— Я? — моя собственная ярость вспыхивает с новой силой. — Это я перечеркнула? Ты изменил мне, Аслан! Ты нарушил нашу клятву! Ты разрушил всё, во что я верила!
Мы стоим друг напротив друга, разделенные столом и тремя годами молчания. Его глаза темнеют от гнева, желваки ходят по скулам — я знаю эти признаки, знаю, что он сдерживается изо всех сил.
— Где ты была все эти годы? — спрашивает он глухо. — Я искал тебя. Везде.
Я отворачиваюсь, не в силах выдержать его взгляд.
— Я не хотела, чтобы меня нашли.
— Почему здесь? Почему это агентство?
Холодок пробегает по спине. Неужели он думает, что я знала о продаже? Что я специально оказалась здесь?
— Я работаю здесь два года, — мой голос звучит оборонительно. — Откуда мне было знать, что ты купишь именно это агентство? Мир не вращается вокруг тебя, Аслан.
Он подходит ближе, и я чувствую, как сжимается пространство между нами.
— Настолько сильно хотела сбежать от меня, что сменила город? — его голос внезапно становится тише, в нем проскальзывает что-то похожее на боль. — Что я сделал, чтобы заслужить такую ненависть?
Я смотрю на него с недоверием. Неужели он правда не понимает?
— Ты разбил мое сердце, — слова срываются с губ прежде, чем я успеваю их остановить. — Ты был всем для меня. Я доверяла тебе больше, чем себе. А ты...
Я не могу закончить фразу. Горло перехватывает от подступающих слез, которые я отказываюсь проливать перед ним.
Аслан молчит долго, пристально вглядываясь в мое лицо.
— Я не изменял тебе, — произносит он наконец, и каждое слово звучит как удар. — Никогда.
Я качаю головой, не веря ему. Не желая верить.
— Помада на воротнике...
— Это была не любовница, — его голос становится жестче. — Это была Лейла, секретарша Камиля. Она была пьяна на корпоративе, падала, я поддержал ее. Она уткнулась в мое плечо, испачкала воротник. Вот и вся история.
Я смеюсь — сухо, недоверчиво.
— Ты ожидаешь, что я поверю в это спустя три года? После всех твоих поздних возвращений? После всех твоих "деловых поездок"?
— Я работал, Селена, — теперь в его голосе звучит усталость. — Строил будущее. Наше будущее. Да, я был одержим работой. Да, я не уделял тебе достаточно внимания. Но я никогда не предавал тебя. Никогда.
Его слова проникают сквозь броню, которую я так старательно выстраивала эти годы. Что если... что если он говорит правду? Что если я сбежала, разрушила нашу семью из-за недоразумения?
Нет. Это невозможно. Были и другие признаки — его отстраненность, его молчание, то, как он избегал близости в последние месяцы перед моим уходом.
— Даже если так, — мой голос дрожит, — было слишком много всего другого. Ты отдалялся от меня. Ты перестал делиться своими мыслями. Мы стали чужими друг другу задолго до того дня.
Он трет переносицу — жест, который я так хорошо помню. Жест усталости и напряжения.
— Я не был идеальным мужем, — признает он тихо. — Я совершал ошибки. Но измена... никогда.
Телефон вибрирует в моей сумке, заставляя меня вздрогнуть. Я достаю его — сообщение от няни: "Осман спрашивает, когда ты приедешь".
Сердце пропускает удар. Я быстро блокирую экран, но замечаю, как напрягается Аслан, заметивший мою реакцию.
— Мне пора, — говорю я, отступая к двери. — У меня действительно встреча.
Он не двигается с места, но его глаза не отпускают меня.
— Мы не закончили, Селена.
— Для меня все закончилось три года назад, — отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Я здесь только как сотрудник агентства. Ничего больше.
— Мы оба знаем, что это неправда, — его голос становится мягче, почти интимнее. — Ты все еще чувствуешь это. Между нами. Я вижу по твоим глазам.
Я стискиваю зубы, борясь с предательским теплом, разливающимся по телу от его слов.
— Прошлое осталось в прошлом, — произношу я с решимостью, которой не чувствую. — И я предпочитаю оставить его там.
— А что если я не готов отпустить? — он делает шаг ко мне, сокращая расстояние. — Что если я все еще считаю тебя своей женой?
Паника охватывает меня. Я не могу допустить, чтобы он вернулся в мою жизнь. В нашу жизнь с Османом. Не сейчас, когда я наконец научилась жить без него. Когда создала для нас безопасный, защищенный мир.
— Мы давно не муж и жена, Аслан, — мой голос звучит резче, чем я намеревалась. — Даже если юридически брак не расторгнут.
Я вспоминаю, как получила документы на развод спустя полгода после ухода. Как долго смотрела на них, не находя сил подписать. Как в итоге отложила их в дальний ящик, где они лежат до сих пор. Непонятная слабость, необъяснимая привязанность к прошлому, от которой я так и не смогла избавиться.
— Мы всё еще связаны, — его голос опускается до шепота. — И ты это знаешь.
Я отступаю к двери, нащупывая за спиной ручку.
— Мне правда пора.
Он не останавливает меня, но когда я уже открываю дверь, произносит:
— Завтра в десять. Совещание руководителей отделов. Не опаздывай.
Я выхожу, не оглядываясь, и только в лифте позволяю себе выдохнуть. Колени подгибаются, я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть. В отражении зеркальной панели вижу свое лицо — бледное, с расширенными от паники глазами.
Что я наделала?
Всё рушится. Всё, что я так старательно строила эти три года, рассыпается, как карточный домик. Аслан нашел меня. И теперь он не отступит, я знаю его. Он будет копать, искать, выяснять...
И рано или поздно он узнает об Османе.
О нашем сыне с его глазами. С его упрямым подбородком. С его умением добиваться своего.
Что тогда будет? Простит ли он мне то, что я скрыла от него существование ребенка? Поймет ли мои мотивы, мой страх, мою боль?
Или он заберет у меня Османа — единственное, что держит меня на плаву все эти годы?
Я знаю силу Аслана, его влияние, его связи. Если он захочет отсудить ребенка — у него будут все шансы.
Этого я не переживу.
Выйдя из здания "Меридиана", я глубоко вдыхаю холодный осенний воздух. Нужно собраться. Нужно думать. Нужно защитить моего мальчика любой ценой.
Возможно, еще не поздно всё изменить. Найти другую работу, снова переехать, исчезнуть из жизни Аслана до того, как он узнает правду.
Но часть меня — маленькая, упрямая, нерациональная часть — спрашивает: а что, если он действительно не изменял? Что, если всё это время я была неправа? Что, если я лишила Османа отца из-за собственной гордости и страха?
Я трясу головой, прогоняя эти мысли. Если бы не изменял... Воспоминания сразу подкинули картину прошлого.
— Один проступок не перечеркивает пять лет брака. Мы можем преодолеть это. Вместе.
Именно это он мне тогда сказал. Проступок. Для него это было всего лишь проступком, а для меня стало адом на земле.
Сейчас не время для сомнений. Сейчас нужно действовать.
Вызвав такси, я отправляю сообщение няне: "Скоро буду". И пока машина пробирается сквозь вечерние пробки, я пытаюсь придумать план. Как защитить Османа и себя от урагана по имени Аслан Резаев, который только что ворвался обратно в мою жизнь.
Потому что я знаю своего бывшего мужа. Он не из тех, кто отступает. Он всегда получает то, что хочет.
А судя по его взгляду сегодня, он все еще хочет меня.
Я забираю Османа из детского сада, и его маленькие ручки обвиваются вокруг моей шеи с такой силой, что на мгновение перехватывает дыхание. Точно так же, как перехватило его сегодня в конференц-зале, когда я увидела Аслана.
— Мама, смотри! — Осман протягивает мне рисунок, на котором яркими пятнами изображены две фигуры – большая и маленькая. — Это мы!
Я улыбаюсь и прижимаю сына крепче, вдыхая детский запах его волос. На картинке только мы вдвоем. Нет третьей фигуры. Нет отца. Никогда не было.
— Очень красиво, солнышко, — говорю я, помогая ему надеть курточку. — Давай повесим дома на холодильник?
Всю дорогу домой мысли возвращаются к Аслану. К тому, как он смотрел на меня – с удивлением, яростью и чем-то еще, что я не могу или не хочу расшифровывать. К его словам: "Я не изменял тебе. Никогда".
Осман щебечет о своем дне, о друзьях в садике, о воспитательнице, которая показывала им, как растут цветы. Я киваю и улыбаюсь, но внутри нарастает паника.
Что делать? Куда бежать? Как защитить сына от правды, которая неизбежно всплывет?
Дома я включаю мультики, чтобы занять Османа, и ухожу на кухню. Руки дрожат, пока я нарезаю овощи для ужина. Нож соскальзывает, оставляя на пальце тонкую красную полоску. Я смотрю на кровь с каким-то отстраненным удивлением – точно так же я смотрела на алую помаду на воротнике его рубашки три года назад.
В тот день я была уверена. Абсолютно уверена в его вине. А теперь?
"Это была не любовница. Это была Лейла, секретарша Камиля..."
Что если он говорит правду? Что если я разрушила нашу семью из-за недоразумения? Из-за своей гордости и неуверенности?
Нет. Нет. Были и другие признаки. Его поздние возвращения. Его отстраненность. Секретные телефонные разговоры. Я не могла все это придумать.
И его слова, что один проступок…
Я вспоминаю, как узнала о беременности.
Поначалу была мысль сообщить Аслану. Даже если мы не будем вместе, даже если между нами все кончено – ребенок имеет право знать своего отца. Но потом пришли сомнения. Что если он воспользуется своим влиянием, связями, деньгами, чтобы отобрать у меня ребенка? Что если превратит мою жизнь в ад борьбы за опеку?
А главное – смогу ли я доверить воспитание своего ребенка человеку, который не смог сохранить верность в браке? Человеку, для которого клятвы оказались пустым звуком?
Я решила, что нет. И спрятала эту тайну глубоко, начав новую жизнь в новом городе.
— Мама! — голос Османа вырывает меня из задумчивости. — Я хочу сок!
Я вытираю руки и достаю из холодильника пакет апельсинового сока. Наливаю в его любимую чашку с динозаврами. Осман пьет жадно, оставляя над верхней губой оранжевые "усы", так похожие на те, что иногда отращивает Аслан...
Меня бросает в жар. Осман так похож на отца. Те же темные глаза, тот же разрез губ, тот же упрямый подбородок.
Как я могла надеяться, что Аслан не заметит этого сходства, если увидит мальчика?
— Мама, ты заболела? — Осман обеспокоенно смотрит на меня. — У тебя лицо красное.
— Нет, солнышко, — я глажу его по голове. — Просто жарко от плиты.
Алсан не увидит нашего сына. Моего сына. Я сделаю все, чтобы они не встретились.
После ужина и купания я укладываю Османа спать. Он просит прочитать его любимую сказку о принце, который искал свою принцессу. Я читаю, а в голове мелькают воспоминания о нашей с Асланом первой встрече. И тут же отгоняю эти мысли. Нечего бередить душу.
Я закрываю книгу. Осман уже спит, его дыхание ровное и глубокое. Я легонько целую его в лоб и выхожу из комнаты.
Теперь, когда сын спит, меня накрывает с новой силой. Завтра я снова увижу Аслана. Завтра мне снова придется смотреть ему в глаза, говорить с ним, притворяться, что между нами ничего не было. Что у нас нет общего сына, который сейчас мирно спит в соседней комнате.
Я подхожу к шкафу и достаю из дальнего ящика папку с документами. Свидетельство о рождении Османа. В графе "отец" – прочерк. Мое решение. Моя защита.
Рядом – нетронутые документы о разводе, которые прислал Аслан через полгода после моего ухода. Я так и не подписала их. Сама не знаю, почему. Может, часть меня все еще не была готова окончательно отпустить прошлое?
Я кладу документы обратно и достаю ноутбук. Набираю в поисковике "Аслан Резаев" и просматриваю результаты – интервью, статьи о его компании, фотографии с деловых мероприятий. На всех он один. Ни одной женщины рядом.
Странно. Почему не завел себе официальную спутницу после моего ухода? Разве не пытался бы создать видимость счастливой личной жизни? Или ему нравится менять женщин каждый раз?
Я закрываю ноутбук и тру глаза. В голове мелькают одна другой страшнее мысли. Телефон звонит, заставляя меня вздрогнуть.
Неизвестный номер.
— Алло? — отвечаю я, предчувствуя неладное.
— Селена, — его голос, глубокий и бархатный, заставляет меня задержать дыхание. — Нам нужно поговорить. По-настоящему.
Я молчу, не зная, что ответить.
— Я знаю, что у нас есть сын, – продолжает Аслан, а меня мир уходит из-под ног.
Мир останавливается. Сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться так сильно, что я слышу его стук в ушах.
Он нашел мой номер. Как?
— Что? — мой голос звучит чужим, далеким.
— Осман. Два года. Ходит в детский сад "Кораблик" на улице Морской, — его тон становится жестче. — Ты действительно думала, что сможешь скрыть от меня существование моего собственного сына?
Я оседаю на диван, ноги не держат меня.
— Как... как ты узнал?
— Неважно, — отрезает он. — Важно то, что ты лишила меня двух лет жизни моего ребенка. Двух лет, Селена!
В его голосе столько боли и гнева, что я вздрагиваю.
— Я завтра заеду за вами в девять, — говорит он тоном, не терпящим возражений. — Мы поедем на природу. Всей семьей. И поговорим. Обо всем.
— Аслан, я не...
— Либо так, Селена, либо я подаю в суд на установление отцовства и требую совместную опеку. Выбирай.
Звонок обрывается, а я сижу в темноте, ощущая, как рушится весь мой тщательно выстроенный мир.
Он знает.
Аслан знает об Османе.
И теперь всё изменится.
Мои дрожащие пальцы набирают его номер снова и снова. Один гудок, второй, третий... сброс. И так раз за разом. После десятого звонка я отправляю сообщение: "Аслан, завтра в 10 утра важное совещание в офисе. Мы должны быть там. Ты сам говорил сегодня."
Ложь. Отчаянная, неуклюжая ложь. Но мне нужно время. Хоть немного времени, чтобы собраться с мыслями, чтобы защитить своего мальчика.
Аслан не отвечает. Даже не прочел сообщение. Сообщение доставлено, но не прочитано.
Конечно, не прочтет и не ответит.
Аслан всегда был таким – если принял решение, то все, точка. Не переубедить, не достучаться. Помню, как в начале нашего брака эта его черта восхищала меня. Какой сильный, какой решительный... Теперь эта же черта вызывает только страх.
В темноте спальни минуты растягиваются в часы. Я лежу, вслушиваясь в тихое дыхание Османа из соседней комнаты, и меня захлестывает паника. Что, если Аслан правда подаст в суд? Что, если используют свои связи, свои деньги, чтобы отобрать у меня сына?
"Один проступок не перечеркивает пять лет брака..." – его слова эхом отдаются в голове. Проступок. Как легко он обесценил мою боль тогда. Как легко перечеркнул мое доверие. А теперь требует доверить ему нашего сына?
Я не сплю всю ночь. Часы на стене отсчитывают минуты бесконечного бодрствования, а я лежу, глядя в потолок, и перебираю варианты.
Бежать? Снова исчезнуть? Но куда? И насколько далеко нужно уехать, чтобы Аслан не нашел нас?
Слишком поздно. Он уже знает об Османе. И если раньше я могла оправдывать свое молчание страхом и болью предательства, то теперь... теперь я просто мать, скрывающая ребенка от отца.
В пять утра я не выдерживаю. Тихо встаю, собираю вещи Османа, готовлю завтрак. В шесть тридцать бужу сына:
– Солнышко, сегодня поедем в садик пораньше, хорошо?
Осман сонно кивает, позволяя одеть себя. Кое-как кормлю его кашой.
В садике безопасно. Там воспитатели, няни – Аслан же не станет устраивать сцену при посторонних? Не станет травмировать ребенка?
По дороге в офис я снова пытаюсь дозвониться до него. Все так же безуспешно. Наконец, я паркуюсь у здания "Меридиана" и отправляю еще одно сообщение: "Я на работе. Давай поговорим здесь."
Ответ приходит мгновенно: "Спускайся в парковку. Сейчас."
Сердце подпрыгивает к горлу. Он здесь? Ждал меня?
В подземной парковке прохладно и гулко. Его черный "автомобиль стоит у колонны – точно такой же, как тот, в котором мы когда-то ездили вместе. Аслан стоит, прислонившись к капоту, скрестив руки на груди. Строгий костюм подчеркивает его мощную фигуру, а хмурое выражение лица напоминает высеченную из камня маску.
– Где мой сын? – спрашивает он без приветствия. От его голоса по спине пробегает холодок.
– В садике, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – И это мой сын, Аслан.
Его челюсти сжимаются, желваки ходят по скулам. Я знаю эти признаки сдерживаемой ярости.
– Твой сын? – повторяет он тихо, делая шаг ко мне. – Ты три года скрывала от меня моего ребенка, а теперь говоришь, что он только твой?
– А чей еще? – во мне вдруг вспыхивает собственная ярость. – Того, кто предал нашу семью? Кто не смог хранить верность? Кто назвал измену "проступком"?
Он дергается, словно от пощечины. В темных глазах мелькает что-то похожее на боль.
– Я же сказал тебе вчера – я не изменял.
– Конечно, – горько усмехаюсь я. – Это я все придумала, да? И помаду на воротнике, и твои поздние возвращения, и...
– Достаточно! – его голос разносится по парковке. Он делает глубокий вдох, явно пытаясь успокоиться. – Я не собираюсь снова оправдываться. Но мой сын... это другое. Я имею право его видеть.
– Право? – мой голос срывается. – Какое право, Аслан? То, которое ты потерял, когда разрушил нашу семью?
Я вижу, как напрягаются мышцы его шеи, как сжимаются кулаки. Но он держит себя в руках – всегда держит.
– Послушай меня внимательно, Селена, – произносит он с пугающим спокойствием. – У тебя есть два варианта. Либо мы решаем это мирно, и ты позволяешь мне видеться с сыном. Либо мы идем в суд, и тогда... – он делает паузу, – тогда ты сама начнешь войну. А я не хочу воевать с тобой и не буду. Не хочу травмировать Османа. Выбор за тобой.
– Аслан, – мой голос дрожит, словно осенний лист на ветру, но я заставляю себя говорить твердо, хотя каждое слово будто царапает горло. – Нельзя вот так сразу. Осману нужно время, чтобы понять... Чтобы принять...
Сердце колотится так сильно, что, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди. Во рту пересохло, а кончики пальцев покалывает от нахлынувшего адреналина. Три года я готовилась к этому моменту, представляла его тысячи раз, но реальность оказалась во стократ страшнее любых фантазий.
– Время? – он почти рычит это слово, и я вздрагиваю всем телом. В его глазах пляшут опасные огоньки и они вызывают лишь леденящий страх. – Ты украла у меня два года, а теперь говоришь о времени?
Я обхватываю себя руками, пытаясь унять крупную дрожь. В подземной парковке вдруг становится невыносимо холодно, несмотря на теплый солненый день наверху. Бетонные стены, казавшиеся надежным укрытием, теперь давят со всех сторон. Тусклый свет флуоресцентных ламп отбрасывает зловещие тени, превращая знакомое место в камеру пыток.
– Пойми, – пытаюсь объяснить, хотя язык едва ворочается во рту, – для него это будет шоком. Нельзя просто прийти и сказать "привет, я твой папа"...
Последние слова застревают в горле, когда в памяти всплывает лицо Османа, его доверчивые глаза, так похожие на глаза отца.
Аслан делает шаг ко мне, и я невольно отступаю, чувствуя, как предательски подгибаются колени. Его массивная фигура нависает надо мной, заполняя собой все пространство – такой же властный и непоколебимый, каким был всегда. От него пахнет таким знакомым одеколоном – древесные ноты с цитрусовым оттенком смешиваются с его собственным, неповторимым запахом. Этот аромат преследовал меня в снах три года, заставляя просыпаться в холодном поту с колотящимся сердцем.
– Что ты сказала ему обо мне? – его голос опускается до опасного шепота, от которого по спине бегут мурашки. – Что наплела про отца?
Я отвожу взгляд, не в силах смотреть в эти темные глаза, которые когда-то были для меня целым миром. Но его пальцы вдруг оказываются на моем подбородке – теплые, сильные, уверенные. Жесткие. Прикосновение обжигает кожу, словно клеймо, возвращая меня в те дни, когда эти же руки ласкали меня с невероятной нежностью.
– Отвечай, – требует он, и его дыхание касается моего лица, заставляя сердце сбиваться с ритма. – Что ты рассказала моему сыну?
В его голосе столько боли и ярости, что у меня перехватывает дыхание.
"Моему сыну" – эти слова звучат как приговор, напоминая о том, что я натворила не менш самого предателя.
– Ничего, – выдыхаю я, и слезы предательски жгут глаза. – Он... он маленький еще. Когда спрашивал, я говорила, что папа далеко, что не может приехать…
Каждое слово дается с трудом, потому что я вспоминаю все те разы, когда Осман с детской непосредственностью спрашивал о своем отце, а я малодушно отделывалась полуправдой.
Его пальцы на моем подбородке сжимаются чуть сильнее, и я вижу, как темнеют его глаза от гнева – совсем как раньше, когда что-то шло не по его плану. Желваки играют на его скулах, выдавая внутреннюю борьбу.
– В машину, – командует он, отпуская меня. – Сейчас же.
От его властного тона внутри все сжимается. Паника захлестывает меня волной, и к горлу подкатывает тошнота. Я делаю шаг назад, качая головой:
– Нет, Аслан, я не...
Он уже у водительской двери своего черного автомобиля – такого же представительного и внушительного, как его хозяин, – когда понимает, что я не двигаюсь с места. В два широких шага оказывается рядом, его рука обхватывает мой локоть – не больно, но достаточно крепко, чтобы я не могла вырваться. От его прикосновения по телу пробегает электрический разряд, заставляя вспомнить все те моменты, когда эти руки обнимали меня совсем с другими намерениями.
– Раз не понимаешь элементарных слов, – в его голосе слышится предупреждение, от которого все внутри холодеет.
Он ведет меня к машине, и я чувствую себя марионеткой в его руках.
Открывает пассажирскую дверь и практически усаживает внутрь. Кожаное сиденье такое же, как в те времена, когда мы ездили вместе – он за рулем, я рядом, счастливая и влюбленная. Даже запах тот же – кожа и его одеколон, смешанные с легким ароматом кофе из подстаканника.
– Аслан, у меня работа, – пытаюсь возразить я, хотя понимаю всю тщетность своих слов. – Совещание… – голос предательски дрожит, выдавая мой страх.
Хлопает дверца с моей стороны – резкий звук эхом отражается от бетонных стен парковки, – а потом Аслан быстро обходит автомобиль и садится на водительское место. Его движения четкие, уверенные – он всегда знал, чего хочет, и шел к своей цели, сметая все преграды. Именно эта его черта когда-то привлекла меня, а теперь пугает до дрожи в коленях.
– Пристегнись, – командует он, словно не слышал, что я сказала. Его пальцы сжимают руль так, что костяшки белеют – единственный признак того, что он тоже на взводе.
Я сижу, застыв, не в силах пошевелиться. Паника парализует тело, а в голове проносятся тысячи мыслей – о работе, о детском саде, когда нужно забрать Османа, о том, что я не готова к этому разговору, не готова к нему.
Он раздраженно выдыхает и наклоняется ко мне через сиденье. Его руки тянутся к ремню безопасности, и на мгновение его лицо оказывается так близко к моему, что я чувствую его дыхание на своей коже. Время замирает. Я вижу каждую черточку его лица – четко очерченные скулы, твердую линию подбородка, длинные ресницы, обрамляющие темные глаза, в которых плещется целый океан невысказанных чувств. На виске бьется жилка – признак сдерживаемых эмоций.
Сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться как безумное, отдаваясь в ушах оглушительным стуком.
Щелчок ремня безопасности возвращает меня к реальности. Аслан резко отстраняется, словно обжегшись, но я успеваю заметить, как расширились его зрачки и участилось дыхание. Значит, не я одна помню, как когда-то мы были близки.
Выехав из подземной парковки, Аслан направляет машину куда-то сквозь утренний поток транспорта. Я сижу, вцепившись в ремень безопасности, и пытаюсь усмирить панику, разливающуюся по телу. Через пять минут узнаю поворот, ведущий к моему району, и меня охватывает новая волна тревоги.
— Ты знаешь, где я живу? — мой голос звучит хрипло, словно я долго кричала.
Аслан даже не поворачивает головы, его профиль кажется высеченным из камня.
— Я знаю о тебе всё, Селена, — произносит он с ледяным спокойствием. — Где живешь, где работаешь, куда водишь моего сына. Всё.
От его слов по спине пробегает холодок. Как давно он за мной следит? Откуда узнал об Османе? Почему выжидал?
— Зачем ты меня сюда привез? — спрашиваю, хотя уже начинаю догадываться, но не хочу признавать. И от этого понимания внутри всё сжимается.
— Ты соберешь самое необходимое для себя и Османа, — отвечает он тоном, не терпящим возражений. — Сегодня же переедете ко мне.
Я смотрю на него широко распахнутыми глазами, не веря своим ушам.
— Что? Ты с ума сошел?
Машина резко тормозит у тротуара возле моего дома. Аслан выключает двигатель и поворачивается ко мне. Его взгляд пронзительный, властный — такой же, каким я помню его в моменты принятия важных решений.
— Нет, Селена, — его голос тих, но в нем слышится металл. — Я в здравом уме и доброй памяти. У тебя есть выбор, либо вы оба переезжаете ко мне добровольно, либо я начинаю судебный процесс. И ты знаешь, что я выиграю.
Я чувствую, как к горлу подкатывает тошнота, а в висках стучит кровь.
— На каком основании? — выдавливаю из себя, хотя страх уже подсказывает ответ.
— На том, что ты скрыла от меня рождение сына. На том, что лишила ребенка отца, — его пальцы сжимаются на руле с такой силой, что костяшки белеют. — На том, что злоупотребила моим доверием.
Я не могу сдержать горького смеха.
— Твоим доверием? После того, как ты изменил мне? После того, как разрушил всё, во что я верила?
На мгновение в его глазах мелькает что-то похожее на боль, но тут же исчезает, сменяясь холодной решимостью.
— Сколько раз тебе еще повторить, что я не изменял теюе? — он выделяет каждое слово, словно вбивает гвозди. — Но даже если бы это было правдой, это не дает тебе права скрывать от меня существование ребенка.
Мы сидим, глядя друг на друга через пропасть недоверия и боли, которая разделяет нас. Три года я строила новую жизнь, и вот всё рушится за считанные часы.
— Я не собираюсь никуда переезжать, — твердо говорю я, хотя сердце колотится так, что кажется, сейчас пробьет грудную клетку. А еще во мне поднимается волна гнева и злости. — И Османа не отдам.
Аслан смотрит на меня долгим, оценивающим взглядом. Я помню этот взгляд — так он смотрел на конкурентов перед решающими переговорами.
— Тогда мне придется забрать только сына, — его голос опускается до опасного шепота. — Ты действительно этого хочешь? Чтобы двухлетний ребенок оказался в чужом доме с отцом, которого никогда не видел?
Это удар ниже пояса. Ледяная волна ужаса прокатывается по телу при мысли, что Османа заберут от меня. Я знаю Аслана, он не бросает слов на ветер. Если он решил вернуть сына, он сделает это любой ценой. А возможно он знает, что на меня это подействует.
— Ты не можешь просто... просто ворваться в нашу жизнь и всё перевернуть, — мой голос дрожит от сдерживаемых слёз.
— Это ты перевернула мою жизнь, когда исчезла, — парирует он. — И это ты перевернула жизнь нашего сына, лишив его отца.
Нашего сына.
От этих слов что-то внутри меня сжимается. Я вспоминаю, как представляла себе этот момент… Аслан узнает об Османе. В моих фантазиях он был удивлен, возможно, зол, но потом... потом мы находили какой-то компромисс. Но реальность, как всегда, оказалась беспощаднее любых фантазий.
— Осман тебя не знает, — говорю я тихо. — Ты для него чужой человек. Ты не можешь просто забрать его.
Что-то меняется в его взгляде, но я не успеваю понять этого..
— И чья это вина? — спрашивает он со злостью. — Чья вина, что мой собственный сын меня не знает? Хватит, - цедит сквозь зубы, отворачиваясь и зажмурив глаза. Трет указательным и большим пальцами переносицу. – Это просто оправдания с твоей стороны. Пошли.
Мы выходим из машины. Точнее, первым выходит Аслан, а я тяжко вздыхаю, закрываю глаза на несколько мгновений и тоже выхожу на улицу.
Ветер треплет мои волосы. На детской площадке возле дома играют дети — отголоски беззаботного смеха доносятся до нас, подчеркивая пропасть между их миром и нашей молчаливой драмой.
– Пойдем, – рядом появляется Аслан, берет меня за руку и ведет к подъезду так внезапно, что я не нахожусь как ему отказать.
В лифте Аслан стоит неподвижно, глядя прямо перед собой. Я искоса наблюдаю за ним — такой знакомый и такой чужой одновременно. Тот же идеально скроенный костюм, та же уверенная осанка, то же властное выражение лица. Время не изменило его внешне, он стал еще шире в плечах, его энергетика давит.
Но между нами теперь стена из боли, недоверия и трех лет молчания.
В квартире я чувствую себя загнанным в угол животным. Аслан проходит внутрь, как будто имеет на это полное право, оглядывается, отмечая детали интерьера — простого, функционального, без лишнего шика, к которому он привык.
— Собирай вещи, — говорит он, остановившись посреди гостиной. — Самое необходимое. Остальное купим.
— Аслан, пожалуйста, — мой голос звучит умоляюще, что я ненавижу, но не могу ничего поделать. — Давай поговорим спокойно. Нельзя так резко всё менять. Для Османа это будет шоком.
При упоминании сына его лицо смягчается, и на секунду я вижу в нем того Аслана, которого любила — чуткого, понимающего, способного слушать.
— Что ты предлагаешь? — спрашивает он, скрестив руки на груди.
Я делаю глубокий вдох, стараясь собраться с мыслями.
— Дай нам время, — прошу я. — Позволь мне постепенно рассказать Осману о тебе. Познакомить вас. Чтобы он привык, чтобы понял.
Я чувствую, как земля буквально уходит из-под ног. Комната начинает кружиться, стены сжимаются и расширяются в каком-то чудовищном ритме, и я вынуждена схватиться за спинку кресла, чтобы не упасть. Пальцы впиваются в старую ткань обивки так сильно, что костяшки белеют. Сердце колотится где-то в горле, каждый удар отдается тупой болью в висках.
— Что? — мой голос звучит глухо, словно из-под воды, как будто между мной и реальностью выросла стеклянная стена.
Делаю глубокий вдох, желая оставаться в сознании, только в нос забивается парфюм бывшего мужа. Он пахнет тем же, что и раньше — сандалом и чем-то терпким, почти забытым, но всплывающим сейчас из глубин памяти с пугающей ясностью
Аслан выглядит уставшим, но полным решимости, и от этого взгляда по моей коже пробегает холодок.
— Ты думала, я не узнаю? — Аслан скрещивает руки на груди. Его дорогой костюм сидит идеально, как всегда. Даже сейчас, в момент такого откровения, он выглядит безупречно контролирующим ситуацию. — Фамилия в свидетельстве о рождении Османа — не твоя настоящая фамилия. И новый паспорт ты получила незаконно.
Сердце пропускает удар, а потом начинает колотиться с удвоенной силой, словно птица, бьющаяся о прутья клетки. Во рту становится сухо, язык прилипает к нёбу.
Три года назад, сбежав от него, я сделала то, что казалось тогда единственным выходом — сменила документы. Через знакомых знакомых нашла "специалиста", который за приличную сумму оформил мне новый паспорт на имя Селены Карими. Не просто новое имя — новая жизнь, новое начало. Тогда, в душной комнате с пожелтевшими обоями, когда этот человек без имени передавал мне документы, мои руки дрожали так сильно, что я едва не уронила их. Отчаянный шаг, преступление, но я была уверена, что Аслан не найдет меня так.
И вот теперь...
— Как ты узнал? — шепчу я, чувствуя, как последняя опора рушится под ногами.
— Неважно, — он убирает руки в карманы брюк. — Важно то, что ты переступила закон. И если я передам эту информацию куда следует, тебя не только лишат родительских прав, но и привлекут к уголовной ответственности. Ты ведь не пойдешь против меня? А мне нужен сын.
Паника захлестывает меня с новой силой. Я представляю Османа, испуганного, не понимающего, что происходит, в чужом доме без меня. И это сокрушает последнее сопротивление.
— Ты... ты шантажируешь меня? — голос срывается на последнем слове.
Он не отвечает сразу, лишь смотрит на меня с непроницаемым выражением лица. Потом говорит:
— Я защищаю свои интересы и интересы своего сына. Как делал всегда.
А мои интересы? Когда он будет защищать мои интересы? Он не защищал наши интересы, когда изменял мне.
Или всё-таки не изменял?
Вопрос, который мучил меня все эти годы, снова встает между нами.
— Если ты не изменял, — спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза, — то почему тогда сказал, что "один проступок не перечеркивает пять лет брака"? Почему признал вину?
На его лице мелькает тень — быстро, почти незаметно, но я улавливаю это движение. Он отводит взгляд, и это так не похоже на всегда уверенного в себе Аслана.
— Потому что был виноват, — говорит он тихо. — Но не в том, в чем ты меня обвинила.
— А в чем же? — не отступаю я.
Он смотрит на меня долгим, пронзительным взглядом.
— В том, что…
Аслана прерывает звук мобильного, разрывающегося и доносящегося из коридора. Кажется именно там я его и оставила. Я даже не помнила, что пришла с ним и оставила телефон при входе.
Я смотрю на бывшего мужа, он на меня несколько секунд. Аслан ждет когда прекратится вызов, чтобы продолжить свою речь, а жду его слова о том, в чем был виноват на самом деле, если не в измене.
Звонок прекращается и мы с Асланом незаметно выдыхаем, а потом мелодия снова повторяется. Я кому-то очень понадобилась именно сейчас. Кажется, меня уже спохватились, я ведь так и не пришла на работу. Это генеральному можно когда угодно приходить и уходить, а рабочий персонал должен быть на месте во время.
– Возьми уже, ответь, а то не отстанут, - бросает Аслан, запуская пятерню в волосы и взъерошивая короткие волосы.
Он делает нетерпеливый шаг назад, а я быстро бегу в коридор. Замечаю на тумбочке мигающий экран и только направляюсь в ту сторону, как звонок снова сбрасывается. Думаю, теперь уж точно отстанут. Но нет! Снова играет мелодия. Я провожу по сенсору пальцем, принимая звонок, готовая высказать свое недовольство нетерпеливой Марине. Только набираю в легкие воздуха, как она меня перебивает:
– Ты где, Селена? – шепотом шипит коллега, словно притаилась где-то и прикрывает рукой динамик, чтобы посторонние не услышали. Только ей не нужен мой ответ, потому что она с восторгом или даже восхищением продолжает тем же заговорщическим тоном. – Тут такое происходит, – тянет Марина в трубку.
Она обычно таким голосом делится со мной очень секретными секретами и сплетнями. Я только закатываю глаза, потому что мне не до ее новостей, у меня тут бывший муж в гостиной ждет, у меня тут судьба моего ребенка решается. Только легче дать Марине выговориться и в конце ее пламенной речи сказать, что скоро буду, чем сразу сбросить звонок. Она ведь не отстанет. Благо девушка тараторит:
– Ты вот не пришла вовремя на работу, а тут такое происходит. Я только спустилась на первый этаж, чтобы забрать документы, которые оставила в машине, а тут такой скандал при входе. Даже охранника вызвали, но эта мадам как заведенная повторяет, что ей нужно к нашему новому генеральному. Представляешь, она говорит, что наш Резаев ее жених. Что она пожалуется ему и всех тут уволят. Истеричка она, скажу я тебе. Правда, при брендах, но пальцы еще тем веером растопырила. Я не знала, что у него есть невеста. А нашего Василия ты знаешь, ему никакие угрозы и невесты нипочем. Он свое дело делает на ура, особенно с такими как эта…
Василий это наш охранник. Шкаф под два метра ростом, яростно требующий всегда выполнять правила входа на территорию работы. Только мне это совсем не вовремя вспомнилось. Забавно другое… Точнее, другая особь. Которая отчаянно ищет моего бывшего мужа.