Поправляя ремешки босоножек, я вздрогнула от противного писка светофора. Толпа нетерпеливо напирала, словно боялась упустить последний шанс перебежать дорогу. Еле удержавшись на ногах, я поплелась в хвосте этой спешащей вереницы.
Восьмое марта… Трепетный день для любой девчонки или женщины. А для нашей семьи он особенный – сегодня наша с Виктором годовщина. Десять лет назад мы поженились в этот нежный праздник. Я обожала этот день больше всех. В пакете, словно драгоценность, я несла торт, который забрала сразу после работы, и не могла сдержать счастливой улыбки.
Но хорошее настроение улетучилось вмиг, стоило светофору вновь зайтись в пронзительном писке, возвестив о красном свете. Люди успели перебежать на ту сторону, а я испуганно замерла на месте. Сердце бешено заколотилось от гудков машин.
– Эй, коза, свали с дороги! – проорал из черного "Фольксвагена Поло" мужчина в бордовом пиджаке, высунувшись из окна и небрежно махнув в сторону обочины. Смутившись, я торопливо перебежала дорогу и обнаружила, что ремешок на правой туфле порвался.
"Вот же чёрт!" – вырвалось у меня. Ничто не предвещало такой подставы.
Домой я зашагала быстрее. Хотелось сделать мужу сюрприз. Утром за завтраком он сказал, что задержится на работе. В квартире меня встретила Айси, наша золотистая ретриверша. Ей было два года, и она радостно завиляла хвостом, суя нос в пакет.
– Айси, нельзя! – приказала я, и она виновато посмотрела на меня.
– Это для нашего папочки, – утешительно погладила её по голове. – Как насчёт прогулки? – спросила я у любимицы. Она понимающе тявкнула и побежала за своим поводком.
Пока Айси ждала меня у порога, я поставила торт в холодильник и отправилась с собакой на прогулку.
Далеко мы не ушли, гуляли вокруг дома. Пока ретриверша занималась своими важными делами, вдыхая ароматы весны, я проверила соцсети. Вся лента пестрела фотографиями счастливых девушек с шикарными букетами и подарками. Я радовалась за них и невольно завидовала. Муж перестал дарить мне цветы лет пять назад. Он вообще стал другим. Меньше разговаривал, больше пропадал на работе, злился по пустякам, а про интим и вовсе можно было забыть – его не было почти год. Сначала я обижалась и даже скандалила, а потом смирилась и купила себе фаллоимитатор. Мужу об этом, конечно, ни слова. Не хотелось казаться в его глазах развратной и испорченной. Так уж вышло, что он был у меня единственным. Я не знала никого, кроме него. Но, видимо, на работе у него происходило что-то ужасное, что не оставляло ему сил на меня. Хотелось бы мне в это верить. Но чем глубже я уходила в свои мысли, тем чаще задумывалась: а вдруг у него кто-то есть? Нет, не может быть. Витя не такой.
День клонился к закату. Айси залезла ко мне в постель, и положила голову мне на живот. Я ворочалась, пытаясь уснуть, но сон не шел. Вити все не было. Отписался, что задерживается на работе. А меня будто кто-то изнутри грыз – тревога скребла когтями, подташнивало и живот скручивало в тугой узел.
Гладила мягкую шерстку, пытаясь понять, что происходит. В последнее время приступы паники стали навязчивыми гостями.
Во рту пересохло. Поднялась, побрела на кухню за водой. Полумрак, разрезанный теплым светом ночника. На холодильнике – наш свадебный магнитик. Нет, мне не мерещится. Витя изменился. Решила сделать бутерброд, как вдруг щелкнул замок.
– Да, уже дома. Спи, – прошептал Витя, стараясь не шуметь. Я замерла у стола с колбасой и ножом в руке, обернулась.
Он возился в прихожей с курткой, а потом сразу юркнул в ванную. Я все-таки доделала бутерброд и села за стол. Водные процедуры затянулись. Обычно Витя не торчит в ванной так долго. Наконец вышел, обмотанный одним полотенцем вокруг бедер и сразу на кухню. Застыл в дверях, явно не ожидая меня увидеть.
– Дан, ты чего не спишь? – первое, что он сказал. Я поднялась. Так и есть. Все как я и думала.
– Ждала, – шагнула к нему. Он отступил к стене, будто боялся прикоснуться. – Торт в холодильнике. С годовщиной, дорогой, – сказала я и почувствовала, как сердце сжалось от боли. Он стал чужим. И его телефонный разговор все подтвердил. У него кто-то есть.
– Дана, погоди, – он схватил меня за запястье, прядь волос упала на лицо. Я посмотрела ему в глаза. – Я задержался на работе, – продолжал врать.
– Помню, Витя. Не переживай, – выдавила я подобие улыбки. – Поешь и ложись.
Вместо цветов и поздравлений на десятилетнюю годовщину муж подарил лишь слезы.
Зарылась под одеяло и заплакала, стараясь не всхлипывать. Услышала шаги, быстро вытерла слезы и притворилась спящей.
Витя лег сзади, и я почувствовала чужой запах. Не мой. И не его. От него пахло совсем иначе. Двинулся от меня и я спиной ощутила холод. Он отвернулся, ушел он меня. Он стал чужим.
Кому же он отчитался, что вернулся?
В полумраке комнаты, перед мерцающим экраном телевизора, я пыталась умиротворить себя йогой, а плейлист психологов нашептывал советы о сохранении отношений.
"Если партнеры перестают заниматься сексом, то, как правило, исчезают и объятия, и поцелуи. А ведь поцелуи активируют те же центры удовольствия, что и интимная близость. Это важная часть чувственности, они поддерживают близость и могут очень возбуждать. Мы забываем, что рот и губы – чувствительные эрогенные зоны", – вещала Шэннон Чавез.
Как в точку. Я с трудом могла припомнить, когда Витя в последний раз прижал меня к себе или нежно коснулся губами моих губ.
Муж, словно тень, метался по дому, увлечённо разговаривая по телефону, и даже не удостоил взглядом мои обтягивающие фигуру лосины.
Я приглушила звук в наушнике, пытаясь уловить обрывки его разговора.
– Конечно, мы подпишем с вами контракт. Когда вам будет удобно подъехать в офис? Отлично, я понял. Будем ждать, – закончил он. – Дана, можешь погладить рубашку? – спросил Виктор, входя в комнату.
– Конечно, – отозвалась я, прерывая свою йога-практику. – Где она?
– На кресле. Я пока побреюсь, – ответил он, скрываясь в ванной.
Белоснежная рубашка действительно ждала меня на кресле. Я перенесла ее на гладильную доску, дожидаясь, пока утюг нагреется. Разглаживая ткань, я вдруг заметила на воротнике странное красное пятно. Не кровь… Сердце бешено заколотилось – это был след от губной помады. Я застыла с рубашкой в руках. Я никогда не пользовалась помадой таких вызывающих оттенков.
– Ну, ты скоро? – голос мужа прозвучал в дверях.
– Почти, – выключила утюг и протянула рубашку Виктору, который уже был одет в брюки.
– Спасибо, – бросил он, накидывая рубашку и торопливо застегивая пуговицы.
– Сегодня опять задержишься? – спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.
– Ты же знаешь, – хмыкнул он, направляясь к выходу. Я последовала за ним.
– Витя, нам нужно поговорить, – выпалила я.
– В другой раз, – отмахнулся он, беря пальто и исчезая за дверью.
Дверь захлопнулась, и слезы хлынули из глаз. В этот момент ко мне подбежала Айси, наша собака, и, положив лапы на грудь, жалобно заскулила.
– Все хорошо, малышка, – прошептала я, лгунья. Сигналы, указывающие на измену мужа, становились все громче и отчетливее.
В соседней комнате зазвонил телефон, и Айси залилась лаем.
– Сейчас отвечу, – сказала я ей, направляясь в спальню. На экране телефона светилось лицо моей старшей сестры, Инны.
– Долго отвечаешь, – произнесла она из экрана. На меня смотрела девушка с короткой каштановой стрижкой. – Эй, Дорофеева, ты что, опять ревела? – обеспокоенно спросила Инна, и я неуверенно покачала головой. – Врешь, Дана. Я сейчас близнецов мужу сплавлю и приеду к тебе. Мне еще не хватало, чтобы ты в свой выходной кисла, как скисшее молоко, – протараторила сестра, и, как всегда, не соврала. Чуева примчалась очень быстро, с бутылкой полусладкого вина.
Стройная, высокая тридцатилетняя женщина, как всегда, выглядела безупречно: вязаный кроп-топ в черно-белую полоску, длинная красная юбка, нарощенные ресницы и губы, накрашенные коричневой помадой.
– Детка, опять поругались с Витей? – поинтересовалась она, и я лишь бессильно покачала головой. – Святой отец! Только не говори, что он тебя ударил?
Лучше бы дал пощечину. Уверяю, в груди болело бы меньше.
– Инна, все гораздо серьезнее… Витя совсем меня не замечает, а некоторые вещи прямо указывают на его измену, – собравшись с духом, призналась я.
– Вот же урод, – только и смогла вымолвить Чуева.