Изгнанница в Голодные Земли, или Консервный бизнес попаданки - читать онлайн

Глава 1

— Что с вашей дочерью, барон? — сердитый мужской голос вырывает меня из забытья. — Она больна? Мне нужна резвая породистая кобылка на роль фаворитки, а вы мне подсунули умирающую клячу!

— Простите, Ваше Величество, — этот баритон звучит тихо и заискивающе. — У неё закружилась голова от счастья. Стать вашей фавориткой — это огромная честь для неё и всей нашей семьи.

— Разумеется, это честь… Однако в условиях для отбора было чёрным по белому написано: «Претендентка в фаворитки должна быть абсолютно здорова, чтобы понести наследника». Неужели вы надеялись, что я не покажу её лекарю, прежде чем допущу к своему ложу? Ладно. Приведите её в чувство, — ворчливо бросает мужчина и добавляет: — Ираэль, меня мучит жажда…

Вслед за фразой раздаётся журчание льющейся жидкости, вот только мне резко становится не до звуков.

В течение этого диалога к моему телу постепенно возвращается чувствительность, будто нервные клетки очухались несколько позже, чем сознание.

Чувствую, как обжигающе холодная поверхность вдавливается в лопатки и затылок. Нещадно болит голова, а в висках гудит колокольный звон. Кажется, я неудачно упала.

Помню, как шла по кухне с проросшими семенами пшеницы. Собиралась помыть их и добавить в салат, а потом у меня резко потемнело в глазах и... На этом воспоминания обрываются.

Моё сознание отказывается дать правдоподобное объяснение происходящему. Мелькают в голове какие-то невероятные версии.

Может, к Рэю пожаловал новый продюсер, и они репетируют сцену для очередного клипа? Рэй о чем-то подобном предупреждал, но я тогда зашивалась на кухне и не обратила внимания.

Когда пытаюсь открыть глаза, у меня не получается. Веки будто налились свинцом и отказываются подчиняться.

Раздается звук приближающихся шагов.

Внезапно в лицо врезается ледяная струя воды. Ноздри и рот мигом заполняет вода, и я давлюсь в приступе удушья. Легкие горят, кашель рвёт горло. Меня скручивает судорогой снова и снова...

Постепенно мне удаётся справиться с непослушными мышцами: открыть глаза и приподняться. Проморгавшись, вижу столпившихся вокруг меня людей, одетых в старинную одежду аристократов. От пышных жабо, кружев, блестящих украшений и золочёной вышивки на кафтанах рябит в глазах.

Впрочем, стоят здесь не все. Мужчина с белоснежной бородой, напоминающий генерала в отставке, восседает неподалеку на золочёном кресле. Держится он вальяжно, время от времени ленивым жестом подносит к губам серебряный бокал.

Справа от него стоит хорошенький мальчик лет десяти, стискивающий в пальцах поднос с хрустальным графином. Он ужасно напоминает моего внука Сашеньку, его фотографии дочка на днях прислала из Канады. Очень некстати к горлу подкатывает ком.

Пока мужчина на «троне» жадно всматривается в каждое моё движение, пальцы его левой руки то разжимаются, то сжимаются в кулак. От его требовательного холодного взгляда и этого странного жеста мне становится не по себе.

— Ну? — говорит он, явно чего-то от меня ожидая.

Столько претензии в его глазах и в поджатых губах, что с губ так и рвётся: «Мужчина, вы кто? И что вам от меня надо?».

Но язык меня не слушается, и сказать ничего не получается. Пока мы играем в переглядки, поднос в руках мальчика накреняется, хрустальный графин теряет равновесие и... с громким звоном падает на мраморный пол, разлетаясь на сотни осколков.

Ребёнок в ужасе замирает, будто оглушённый событием. Он тяжело дышит, как пойманный зверёк. Взгляд в панике мечется, будто пытается найти путь к спасению. И мне становится его невыносимо жаль… Сердце рвётся его утешить. Не переживай, малыш, это всего лишь посуда! Но сказать опять ничего не успеваю...

— Ираэль! — вдруг ревёт озверевший тиран, вскочивший с трона. — Что ты наделал, криворукий болван! Это был последний дар Версанского визиря! Ты получишь двадцать плетей за свою преступную небрежность!

От его слов и грубых интонаций у меня щемит в груди, точно ножом по сердцу полоснули! И эта ужасная несправедливость будто становится последней каплей, чтобы тело, наконец, синхронизировалось с мыслями.

— Вы в своем уме так говорить с ребёнком?! — возмущённо срывается с языка. — Вы травмируете мальчика. Держите себя в руках!

— Что… — медленно поворачивается ко мне деспот, в глазах которого плещется ярость вперемешку с безумием. — Что. Ты. Сказала?

— Сказала, что нельзя бить детей. Какие плети?! Это же просто ребёнок, — повторяю и... вдруг отвлекаюсь от сути разговора из-за чужого звонкого голоса, что выходит из моей гортани.

Стоит мне притихнуть, вокруг меня раздается шипение и возмущённое фырканье, будто я сказала нечто оскорбительное.

— Что ты несёшь, Элоиза, доченька! — ко мне взывает худенькая женщина в бордовом платье лет сорока. — Разве можно дерзить королю! Ты ведёшь себя так, будто у тебя не было гувернантки из Флондрии и тебя не обучали пять лет благородным манерам! Какой позор… — женщина поворачивается к королю. — Простите её, Ваше Величество, она не в себе! Она обезумела от счастья, которое на неё свалилось…

Боже, кто все эти люди?

И почему эта незнакомка зовет меня, шестидесятилетнюю женщину, доченькой? Пока поднимаюсь на ноги, машинально отмечаю, что одета я в длинное, до пят, платье из яркого-розового шелка, местами подмокшего и украшенного безвкусными финтифлюшками.

Рукава короткие, поэтому сразу вижу, что ровный загар с кожи исчез вместе с морщинками. Я теперь белая как смерть. Ну и бог с ним, с загаром! Странно то, что маникюра больше нет. И форма ногтей другая. Как-то слишком много отличий, и это наводит на очень неприятные выводы.

А в своем ли я теле? И где я вообще нахожусь?

Мужчина встаёт с трона и направляется ко мне. С неприязнью тычет в меня крупным пальцем, унизанным серебряными кольцами, и со злостью гремит:

— Вижу, кровь древних повстанцев так и не изжила себя в роду фон Бартрофов. Разумеется, мальчишка понесёт своё наказание. И, разумеется, я не стану пачкать кровь своих наследников твоей. Но я также не позволю, чтобы ты пачкала родословие моих придворных. Тебе больше не место во дворце, Элоиза фон Бартроф!

Визуалы

Дорогие читатели, я приготовила для вас визуалы главной героини (до и после) и короля.

Глава 2

После его слов наступает давящая тишина. Секунда, две, три, а затем воздух сотрясает рыдание, да такое громкое, будто я на похоронах. Растерянно оборачиваюсь и вижу «матушку», которая, сгорбившись и горестно скривившись, зажимает себе рот. Плачет взахлёб, позабыв о всяком этикете.

Все происходящее до сих пор напоминает кошмар, где меня до сих пор больше всего волнует судьба ребёнка. Но как договориться с этим твердолобым монархом? Как сторговать мальчику прощение? Ему подобные готовы чем-то поступиться, только если взамен получат гораздо больше... Поворачиваюсь к королю и склоняюсь в почтительном поклоне:

— Позвольте попросить вас об одной вещи.

— Поздно, — бросает он со злорадством. — Я не изменю своего решения относительно Голодных Земель.

— Я не прошу за себя, — качаю головой. — Мальчика отвлекла я. Значит, это по моей вине вы лишились своего драгоценного напитка. Прежде чем я уеду в Голодные Земли, позвольте мне быть наказанной вместо ребёнка.

Какое-то время король продолжает кружить вокруг меня хищной гиеной, не на шутку нервируя. На третьем или четвертом круге на его лице появляется холодная улыбка.

— Пожалуй, это единственное, в чём я с тобой согласен. Ты виновата, поэтому Ираэля не трону. Тем более он ещё пригодится живым. Но и тебя я не отправлю на порку. Ты слишком хилая — а вдруг в процессе умрёшь? Нет. Живи. В голоде и нищете. И помни, что ты потеряла по своей глупости.

На этих словах опускаю лицо пониже, чтобы спрятать усмешку. Я только что лишилась диктатора-любовника, который играет чужими жизнями, как капризное дитя. Ну, о-очень большая потеря!

Сразу после своей злорадной тирады король делает знак стражникам, незаметно стоящим у входа. Двое верзил в металлических доспехах берут меня под конвой и выводят из зала под рыдания мамы-незнакомки.

Мы проходим бесчисленное множество коридоров, лестниц и дверей, пока не оказываемся в подземелье. Стоит нам тут очутиться, как в ноздри бьёт запах сырости и плесени. М-да… Воздух тут, скажем так, не самый полезный для здоровья. Повезло лишь в одном. Теперь мои кости молоды и смогут пережить эту сырость без серьёзных последствий.

В подземном помещении оказывается множество отсеков. Меня заводят в самый дальний — тесную мрачную клетушку, где кроме потемневшего от времени деревянного настила и ведра для нечистот, разящего вонью за несколько метров, ничего нет. Как только я переступаю порог, страж захлопывает за мной дверь из ржавых железных прутьев и с глухим щелчком запирает её на стальной замок.

Я вдыхаю через раз, пытаясь не давиться смрадом, и осматриваю обстановку. Трогаю деревянный настил, местами набухший от сырости. Неожиданно палец проваливается в щель между досками, прямо во что-то липкое, и я с отвращением отдёргиваю руку. Фу, гадость! Вытираю палец об прелое сено, пучками лежащее вдоль стены. Отхожу от настила в середину клетушки и вздыхаю.

Допрыгалась, Виктория Ивановна! Была уважаема, незаменима, жила любимым делом. Одно резкое слово — и всё, едешь в ссылку, как преступница. Ноль авторитета. Ноль шансов. В общем, начинаешь с нуля.

Буквально за несколько минут, пока раздумываю, стоя в центре камеры, начинаю замерзать. Как назло, промокшее местами платье из тонкого шёлка нисколько не помогает согреться. Принимаюсь активно махать руками и растирать плечи в попытке разогнать кровь по телу.

Стоит мне остановиться, до ушей доносится крысиный писк и топот маленьких лапок. Мышцы тут же напрягаются, и я напоминаю себе, что крысы не тронут здорового человека.

Ещё бы перекусить, а то уже в горле пересохло, а в желудке урчит. Только где его взять, этот перекус, если помощи ждать неоткуда?

Словно в ответ на мои мысли, от входа раздается скрип массивной двери. Первая мысль: «За мной пришли, чтобы отправить в ссылку». Но поступь стражей была совсем другой — тяжёлой, размеренной. А эти шаги лёгкие и быстрые, как у лани.

Скоро перед моими глазами предстает фигурка «матушки» с опухшим заплаканным лицом и воспалёнными глазами. При виде материнского горя сердце сжимается от сочувствия, ведь мне хорошо знакома боль разлуки с любимым ребёнком.

Дочь вышла замуж и уехала в Канаду много лет назад. В первые годы я никак не могла свыкнуться с её отъездом.

Свою Свету я поддерживала, как могла: и морально, и первое время материально. Я, наверно, ожидаю подспудно, что матушка тоже пришла с поддержкой. Поэтому к тому, что происходит в следующие четверть часа, я оказываюсь не готова.

Глава 3

Женщина приближается к клетке, прижимается к прутьям всем телом и принимается жалобно причитать:

— Доченька, да что же ты наделала, а? Как же ты теперь, а? В Голодных Землях магии почти никакой… И главное, места дикие. Ни маг-связи, ни порталов… Как мне теперь узнать, когда по тебе погребальную песнь заказывать? Вот умрёшь ты, а без песни разве ты найдешь места обитания наших предков? Будешь бродить, потерянная, по просторам невидимого мира…

Что?! В шоке распахиваю глаза….

Её «тёплое напутствие» заставляет меня напрячься. Это еще что за похоронный плач по живому ребёнку?!

— Ну… Оплакивать меня рановато, — сухо отрезаю. — Расскажи-ка мне лучше про Голодные Земли.

Но та меня не слышит, погружённая в своё горе. Невпопад сыплет нечленораздельными фразами.

— Может, поклонишься в ножки королю, попросишь прощения? Он сейчас как раз в спальне отдыхает, я тебя проведу. Не бойся, я договорюсь с кем надо. Говорят, он отходчивый... Как мужчина совсем не злой, если сумеешь его ублажить как следует...

Происходящее начинает напоминать театр абсурда. Я мотаю головой, не желая верить ушам. Если воспринимать всё слишком серьёзно, без иронии, то можно спятить.

— А если не как следует ублажить? — задумчиво тяну. — Тогда прибьёт?

— Ох, Элоиза! Ну что же ты упрямая такая? Была ведь хорошая, послушная девочка... Говорила же отцу, что не надо тебя посылать на отбор. А он заладил: «Великая честь… Шанс восстановить доброе имя...» А у меня как сердце чуяло! Не послушался меня и теперь видишь что? Отравили тебя завистницы, так ты теперь... — она расстроенно смеривает меня взглядом и с обречённостью машет рукой. — Лучше бы твой батюшка согласился с выбором оракула. Элерион не король, конечно, но зато не стар, справедлив и благороден… Он бы взял тебя в жены и дал тебе своё честное имя.

Сдается мне, материнская любовь бывает порой эгоистичной, и это как раз тот самый случай.

— Расскажи мне про Голодные Земли, — повторяю погромче. — Почему там голодают? Нет плодородной почвы? Климат плохой? В чем причина голода?

— Да при чём здесь почва и климат?! — женщина рассеянно качает головой. — В газетах писали, там почти выродилась магия. В последние годы её вообще по крупицам собирали. А без магии что? Считай, одно большое кладбище… Голод и разруха. Оно и понятно. Ледника без магии не сделать, продуктов не сохранить. Летом и осенью еще можно как-то перебиться. А вот зимы у них такие голодные, что многие до весны не доживают.

— То есть Голодными Землями это место стало в последние годы?

— Да. Говорят, оно проклято, — матушка понижает голос почти до шёпота. — Я слышала, король хочет оградить это место от других земель, чтобы на остальные поместья не перекинулось проклятье.

— Если всё так ужасно, то почему там остаются люди? Почему не переедут туда, где им будет получше?

— Ты рассуждаешь, как наивный ребёнок, честное слово! А контракт? У многих там родовой контракт с лордом тех земель. Пока десять поколений не отслужат лордам, уходить в другие места нельзя. К тому же там у них избы свои. Часть урожая, которую лорд выделит каждому после его сбора. А главное — кому они в другом месте сдались? У каждого лорда свои голодные рты.

— У меня лично никакого контракта ни с кем не подписано, — говорю уверенно. — Если захочу уехать, уеду.

— На тебя наденут ограничительный браслет, дурёха! Браслет заряжается на пожизненное удержание и больше не нуждается в магической подпитке... Ой, чуть не забыла!

Она вдруг вытаскивает из кармана флакон цвета индиго, размером с мизинец и с горящими глазами протягивает мне. Что это? Я в недоумении смотрю на флакон, сомневаясь, стоит ли его принимать. Тогда «матушка» опускает его на каменный пол моей клетушки.

— Вот! Возьми с собой, не забудь.

— Что это? — недоверчиво вглядываюсь в пузырек.

— Это особое средство. Выпьешь его — и мучиться больше не придётся.

— Выпью, — хмурюсь ещё сильнее, — и что тогда будет?

— Отправишься на поиски предков.

— То есть умру?

Матушка машет рукой, мол, не спрашивай глупости, и у меня окончательно вскипает мозг. Всплёскиваю руками и резко бросаю:

— Я надеялась, что ты поможешь мне выжить. Может, еды принесёшь или хотя бы воды... Если ты только о моей смерти беспокоишься, то не трать на меня своё время.

Женщина стоит ещё с минуту, а потом говорит:

— Ну, тогда прощай, Элоиза. Наверное, увидимся теперь в следующем мире.

Очень хочется буркнуть: «Сомневаюсь!», но я сдерживаюсь. Всё-таки последние слова дочери останутся у неё в памяти на долгие годы.

Не успеваю я отойти от «матушкиной поддержки», как за мной уже приходят стражи. Синий бутылек сильно выделяется на однотонном каменном полу, поэтому, заслышав их шаги, успеваю спрятать его в кармане платья, планируя незаметно выкинуть по дороге. Как бы я ни сердилась на «матушку», мне не хотелось подставлять её под удар.

Затем начинается непонятная суета. В небольшой светлой комнатке, пропитанной терпким ароматом трав, меня осматривает лекарь. Он просит раскрыть рот, высунуть язык, внимательно заглядывает в глаза, с энтузиазмом изучает кончики пальцев. Вся эта забота о человеке, обречённом на ссылку, кажется мне странной. Лишь в самом конце смысл происходящего проясняется. Старик, не говоря ни слова, подает мне чашу с горьким настоем. Стоит мне его выпить, он бросает капитану моей стражи:

— Я дал укрепляющий настой. Теперь она не скончается по дороге.

Его "трогательная" забота настолько меня впечатляет, что не выдерживаю:

— Вам, доктор, только лекции по тактичности читать! Но лучше на кладбище. Там хоть аудитория не обидится и не разбежится.

Когда выхожу из комнаты, провожаемая его ошалевшим взглядом, ощущаю некое подобие удовлетворения. В коридоре мельком вижу свое отражение в зеркале. Взгляд цепкий, уверенная улыбка, прямая спина. С каждым шагом ситуация все сложнее, но, кажется, это даже начинает мне нравиться.

Глава 4

Быстро шагаю следом за своим караулом. Длинные полутёмные коридоры скоро выводят нас на улицу, к чёрному входу. За дверным порогом мы, наконец, останавливаемся, и я жадно вдыхаю в себя свежий воздух, пропитанный ароматами цветов и пряных трав.

Пока тёплый ветерок обдувает кожу и играет с волосами, я с любопытством рассматриваю причудливо подстриженные кусты и яркие цветочные клумбы. Бабочки и стрекозы пролетают мимо, а блики, отражаясь от их крыльев, слепят глаза, заставляя с улыбкой зажмуриться.

Вроде бы меня отправляют в изгнание, а ощущение такое, будто выпускают на свободу. Стоило выйти из этого душного дворца, и сразу дышится привольнее.

— Мы кого-то ждем? — интересуюсь у стражей, но те лишь ухмыляются.

— Скоро узнаете.

Примерно через полчаса к нам подъезжают несколько всадников и необычная повозка, где роль кузова исполняет железная клетка. Ее дно густо засыпано соломой.

Первая мысль: «Это средство для перевозки скота». Вот только где, интересно, скот?

С ближайшей лошади спрыгивает высокий брюнет в чёрной мантии лет сорока. Он напоминает палку не только своей худобой, но и резкими рубящими движениями. Приблизившись, он ловит мой взгляд и приказывает:

— Руку!

В серых глазах столько льда, что исчезает всякое желание с ним препираться или делать вид, что я его не поняла. Как говорится, против лома нет приёма, если нет другого лома. А у меня другого лома пока не появилось.

Протягиваю ему левую руку, и мужик одним стремительным движением застегивает на моём запястье железный браслет. Тут же развернувшись, идет к своей лошади, не удосуживаясь ничего объяснить.

Значит, это и есть тот самый ограничивающий браслет, о котором говорила «матушка»?

Не успевает мужик в чёрном залезть на лошадь, как на меня внезапно накатывает сонливость, да такая сильная, будто я трое суток не спала. Веки тяжелеют, точно чугунные. Становится страшно. А вдруг меня решили усыпить втихую, как больное животное?

Тру глаза, трясу головой и бормочу вслед уходящему магу:

— Что это за… Что вы со мной сделали?

— Это действие браслета, — отвечает высокий страж за моей спиной. — Будете спать, пока не доедете до Голодных Земель. Не бойтесь. И нам так проще — проблем не создадите. И вам дорога дастся легче.

— И что теперь? — с трудом ворочаю языком. — Если выйду за пределы Голодных Земель, я каждый раз буду засыпать?

— Что будет потом — об этом нам не докладывали. Залезайте в клетку. Не тяните, — начинает закипать страж, подталкивая меня к открытой дверце. — Нам пора выдвигаться.

От его толчка ноги подгибаются, и…

Последнее, что остается в памяти, — это как я отрываюсь от земли и приземляюсь на душистое сено. И короткий диалог:

— Нам велено отвезти её как можно дальше, на северный край. Что думаешь, Фред?

— Ага, сейчас, — раздаётся глухое ворчание. — Неделя пути… За такие деньги пусть сами тащатся в ту дыру!
— Верно говоришь. Оставим ее в первой же деревне — никто и не узнает.
— И то дело.

****

Голоса.

Шум. Кто-то спорит. Ругается.

Взвизгивает женским молодым голосом:

— ...А вдруг эта девка больная? С чего она тут валяется на дороге одна, да ещё непонятно во что одетая?

— Не больная она, — это уже произносит низкий мужской голос.

— С чего ты взял, лекарь доморощенный, что она здорова?

— Вишь, вон у неё румянец здоровый, кожа гладкая, волос густой и дыхание ровное. У больной кобылки никогда не будет густой гривы и гладкой блестящей шерсти. Так что не больная она, а просто спит.

— Ага, спит, как же... Нормальные девицы не спят на просёлочных дорогах.

— Ладно, Августа. Надоело мне с тобой спорить. Покажем её колдуну. Пусть решит, что с ней делать.

— Ты так говоришь, Верий, потому что слюни на неё распустил. Вы, мужики, всегда на женскую прелесть падки. А если она нам обузой будет, тебя это не волнует? Лишний рот только…

— Это у тебя рот лишний, женщина, раз пользуешься им не по делу! Вспомни, что нам колдун предсказывал! Скоро среди нас появится человек, который принесёт перемены. Может, она и есть тот человек?

— Чтоб вам, мужикам, пусто стало! Чтоб у вас всё мужское отсохло… — женский голос что-то еще невнятно бухтит, пока меня с кряхтением и сопением поднимают в воздух.

В живот врезается чужое костистое плечо. Мои конечности беспомощно болтаются в воздухе, а голова стукается об чужую потную рубаху. Слабость при этом такая, что ощущаю себя полумёртвой.

Не знаю, сколько меня несут, но постепенно вялость, сковывающая тело, сходит на нет. У меня даже получается открыть глаза и попробовать осмотреться.

Пока висишь вниз головой, мало что разглядишь. Первое впечатление — я нахожусь в какой-то деревеньке, а вокруг уже собирается толпа, напоминающая средневековый простой люд. Мой взгляд выхватывает удивленно раскрытые глаза, нахмуренные брови, нагрудные ремни, в руках инструменты. Похоже, моё появление оторвало людей от работы.

Я начинаю трепыхаться, чтобы освободиться из неудобной позы. Тогда мужик, который учтиво донёс меня на плече, опускает меня на землю. Первым делом я отряхиваю платье, все в соломе, и, выпрямившись, сталкиваюсь взглядом с высоким крепким мужчиной в тёмной рубахе и таких же штанах. Его одежда выглядит богаче, чем у остальных. Он обводит окружающих горящим взглядом и громогласно заявляет:

— Вот она — та дева, о которой я говорил. Моё пророчество исполнилось!

Глава 5

Мужчина вскидывает квадратный подбородок. А поскольку роста он огромного, то выглядит это надменно, будто смотрит на меня свысока. Тёмные глаза пытливо разглядывают меня снизу доверху, как мудрёную карту.

Невзначай озираюсь по сторонам, наблюдаю за реакцией людей. Они больше не обращают на меня внимания. Все с почтением взирают на этого лицедея, который, похоже, является здесь негласным лидером. Напоминаю себе взвешивать каждое слово, чтобы меня не прогнали взашей. Хотя у меня получается твёрдо стоять на ногах, но я слишком слаба, чтобы добраться до другой деревни.

— Девица, что стоит перед нами, — низким бархатно-чарующим голосом произносит мужчина, с вызовом глядя мне в лицо, — появилась здесь неспроста. Ее прислали нам невидимые силы. Вот только что за силы здесь постарались?

Он, наконец, отрывает от меня свой грозный взгляд и обводит им окружающих. Поучительно вскидывает кверху указательный палец:

— Быть может, злые духи? Те же, что лишили это место своей магии? Тогда, уничтожив в её лице зло, мы освободим наш край от проклятья.

По толпе проходит взволнованный гомон, а к моему горлу подкатывает возмущение. Какое «зло»? Какое «уничтожить»? Вы белены объелись, мужчина?!

Колдун тем временем меняет своё выражение лица с воинственного на просветлённо-задумчивое. Разводит руками, будто всех обнимая.

— Или же это наши предки прислали помощницу, что поможет нам пережить очередную голодную зиму, — он делает длинную паузу, будто давая людям переварить свою мысль, а затем медленно добавляет: — Этого я вам не скажу. Духи открыли мне лишь одно: девицу следует оставить в деревне и держать под наблюдением, пока мы не выясним её подноготную.

Он снова обводит толпу взглядом, и все согласно кивают.

Мне хочется нервно хохотнуть.

Прямо-таки реинкарнация Кашпировского с его массовыми гипнозами!

— Посмотрим, как она себя проявит, — ставит точку колдун и снисходительно добавляет: — Я лично за ней присмотрю.

В тревоге озираюсь.

Никому эта идея «личного присмотра» взрослого мужчины за юной девушкой не кажется ненормальной. А вот мне очень даже кажется. Наглый тип поглядывает на меня с характерным мужским интересом. Такими темпами он решит присматривать за мной по ночам в кровати. Поскорее перехватываю инициативу в свои руки и, собравшись с духом, обращаюсь к народу:

— Спасибо, что позволили остаться. Я постараюсь быть вам полезной. Ну а насчёт жилья… Для девицы моего возраста будет уместнее остановиться у женщины постарше. Если найдутся желающие меня приютить, то и пол вам помою, и приготовлю, и постираю...

Тут из толпы раздается знакомый женский голос, в котором чувствуется издёвка.

— Да что ты там наготовишь, белоручка? Горклую кашу? — насмешливо выкрикивает Августа, брюнетка лет тридцати — та, что не желала меня видеть в деревне. — Вон ручки у тебя какие нежные. Работы, небось, не знали. А платье вон какое… — в ее голосе слышатся завистливые нотки. — Ты, небось, из знатных? Может, тебя из дома прогнали за блуд, а?

Я бы могла рассказать ей часть своей истории, но чую, она будет придираться к каждой фразе. Эта молодка так и бурлит желанием доказать мою неуместность в деревне. Пока придумываю достойный ответ, от толпы отделяется невысокая сгорбленная женщина, одетая в ветошь. Она, прихрамывая, подходит ко мне, подцепляет моё запястье и шамкает:

— Со мной будешь жить. Мне помощница не помешает.

Затем, ни на кого не глядя, по-хозяйски уводит меня за руку, оставляя всех позади. Успеваю лишь поймать недовольный взгляд Колдуна и мысленно показываю ему кукиш.

Первая маленькая победа придает мне уверенности. Даже ноги теперь несут меня тверже. Иду за женщиной, озираюсь по сторонам. Ведь в этом месте, надеюсь, мне предстоит остаться хотя бы на первое время.

Воздух здесь густой, наполненный запахами деревни — терпкий дух прелого сена, сдобренный дымком из редких печных труб. Где-то варят похлёбку — густой наваристый запах варёной капусты сдобрен чесноком и перцем.

Дома здесь разные. Одни с добротными бревенчатыми стенами и ставнями. Другие старые, скособоченные, но всё равно в большинстве своём обитаемые. Во дворах мелькают фигуры: кто-то полощет бельё, кто-то рубит дрова, кто-то варит в котле похлёбку. До ушей постоянно доносятся живые звуки, говорящие, что в этой глуши вовсю кипит жизнь. В сердце потихоньку закрадывается надежда. До сих пор я не встретила истощённых людей. Может, не всё так плохо в Голодных Землях?.. Как-то само собой получается, что на окраину деревни добираюсь в жизнерадостном настроении.

Избушка Марии — так представились моя проводница — стоит чуть в стороне, словно не решается быть частью деревни. Страшненькая, хиленькая, с покосившейся крышей, на которой мох разросся клочьями, а солома уже сбилась неровными пучками.

Во дворе у неё организован огород. Небольшой, но явно требующий сил, которых у хозяйки уже нет. На ровных грядках полно сорняков. Кусты смородины с редкими, где-то уже сморщенными ягодами заставляют проглотить слюну.

Только сейчас понимаю, как голодна!

Я бы съела быка, но где его взять, быка-то?!

Глава 6

— Ну? Чего стоишь, на пороге мнёшься? Неужто не голодная? — Мария точно читает мои мысли. — Пойдем-ка, приготовим чего-нибудь. Как звать тебя?

— Элоиза.

— Элоиза… Имя-то какое барское!

— Ну что тут поделать... — задумчиво тяну. — Баронесс только барскими именами и называют.

— Успела побыть баронессой, успеешь и работящей хозяюшкой побыть. Всё интереснее, чем с вышивкой в руках торчать у окна!

Невольно улыбаюсь, — забавное у Марии представление об аристократках! И мы заходим внутрь.

В нос сразу ударяет смесь запахов — сырости, печного дыма и пряных трав. Внутри тесно, темно. Света сквозь мутные оконца поступает очень мало.

На стенах висят связки сушёных трав, какие-то узелки, перевязанные нитками. Под ногами скрипит пол, и мне становится боязно: а выдержат ли мой вес старые, местами треснувшие доски?

По левую руку от меня стоит печь. Большая, белёная, с облупленной поверхностью — похожая была у моей двоюродной сестры. На ней под самым потолком лежит куча старых одеял — видимо, там ночует хозяйка. Я невольно вздыхаю. Ох, и тепло там, наверно, спится!

В углу, прямо на полу расстелен старый тюфяк, над которым висит верёвка с накинутой поверх неё тёмной простыней.

Пока я озираюсь, Мария хлопочет, неторопливо передвигаясь по комнате. Проверяет заслонку в печи, скидывает ветошь с одной из двух табуреток и устало туда приседает.

— Да что встала-то? — бубнит она. — Кто мне готовить обещал, а? Вон за той занавеской кладовая.

Она ворчит, но при этом с любопытством наблюдает, как я закатываю рукава и принимаюсь за ревизию наших скромных запасов.

Полмешка муки, смалец в горшке, пара килограммов сушёного гороха, несколько морковок и луковиц да кусок вяленого мяса, потемневшего по краям. На полке одинокая бутылка уксуса. Его кислый запах бьёт в нос, стоит откупорить бутылку. И мёд на дне глиняного горшка... Небогато, конечно, но на первое время хватит.

— Жить стало худо, ой как худо, — бормочет хозяйка в такт моим мыслям. — Раньше, бывало, шепну заклинание, и в доме сухо и тепло. А теперь что? Дрова достань, распили, наруби... Хорошо хоть мне, травнице, помогают добрые люди, а я им в ответ травки ношу.

На её лице, испещрённом морщинками, отражается такая грусть, что мне становится не по себе. Да что это за место такое? Ну, подумаешь, магии нет… Зато руки-ноги у людей есть. Почему все так плохо?!

Нет, конечно, если у них магия была вместо электричества, а артефакты — вместо гаджетов, тогда да. Сейчас им непросто привыкнуть.

Вот взять, к примеру, горожан из моего мира. Помести их в далекую деревню без интернета и электричества, и они тоже ощутят себя слепыми котятами. А мамы… Если им вместо памперсов дать пелёнки, а вместо стиральной машинки — кадку с водой, им тоже жизнь малиной не покажется.

Пока травница жалуется, я занимаюсь продуктами. Если раздробить горох, он сварится быстрее. Вижу каменный пестик и ступку и сразу пускаю их в ход.

Мария, заинтересовавшись моими действиями, замолкает, давая мне шанс встрять в ее тираду. Свой вопрос задавать страшновато, но нельзя же как страусу зарываться головой в песок. Собираюсь с духом и спрашиваю:

— А много людей умерло прошлой зимой?

— У нас ещё ничего… Вот на севере много полегло, — говорит она после долгой паузы. — У нас вот покойный Клебан, знаешь, всё твердил: «Не дам своё, самому не хватит». Да и не хватило! Один сидел, никого не подпускал. Остатки магии потратил на то, чтобы в дом никого не пускать. А в последний месяц зимы совсем ослаб, да и помер. Или вот семья Торассов… Они со всеми соседями сначала переругались, потом воровать стали, а потом померли.

— А дети... — голос на этой фразе меня подводит. — Дети там тоже были?

— Нет, не было у них детей.

Она хмурится, задумчиво рассматривая свои шершавые узловатые пальцы.

— Раньше у меня ледник был магический, — продолжает Мария. — Продукты в нём не портились, даже мясо месяцами лежало свежее, как только с охоты. А теперь что? У меня уж три кувшина протекли. Заклятия, что сосуды укрепляли, не работают. Вот и выходит, что на зиму толком не запасёшься…

Пока бедняжка сетует на трудную жизнь без магии, тщательно оттираю стол влажной тряпкой. На нём мне предстоит готовить еду — больше негде.

— А на освещение! — вдруг всплёскивает руками хозяйка. — Раньше огоньки сами собой в воздухе горели, по щелчку загорались. А теперь свечи льют, но на них целое состояние уходит! Я вот мажу фитиль животным жиром. А он вонючий, зараза, аж глаза слезятся. Какой толк от них, если все одно ничего не видишь? У богатых свечи из воска, слабенькие, но свет дают. А у нас, бедных, — она печально вздыхает, — ночь без конца…

— Ну, пока хоть немного света осталось, давай-ка готовить! — говорю деловито, пока мы окончательно не впали в уныние. — Воду нагреть можешь?

Мария кивает, с кряхтением встает с табуретки, подбрасывает в очаг тонкие ветки, разводит огонь. Я достаю деревянную миску, просеиваю муку сквозь сито, добавляю немного воды, соль и начинаю замешивать тесто. Руки быстро разминают его в упругий комок.

Пока оно отдыхает, нарезаю мясо мелкими кусочками, как можно мельче. Чем меньше куски, тем быстрее сварятся. Лук и морковь чищу ножом, который еле режет — приходится работать с нажимом. От моркови исходит свежий терпкий запах. Лук щиплет глаза, но после долгого голодного дня даже он кажется аппетитным.

Беру кусок смальца из горшка, кладу на сковороду. Когда жир тает, бросаю лук и морковь на горячую поверхность, перемешиваю деревянной ложкой.

Аромат жареного лука мгновенно наполняет комнату, перебивая запах сырости. Добавляю мясо, перемешиваю, подливаю немного воды и закрываю крышкой. Пока оно томится, скатываю из теста небольшие лепёшки, расплющиваю на столе округлым бочком чугуна, а потом раскладываю на широком плоском камне, вмурованном в боковую стенку очага. Огонь внутри раскаляет его до треска, и тесто моментально схватывается, покрываясь золотистой коркой.

Глава 7

— В каком смысле «не отпустил бы»? — говорю, чуть не подавившись похлебкой. — Я ему не рабыня, чтобы он мной распоряжался!

— Ты девка молодая ещё, поэтому ничего не смыслишь в нашей женской доле, — вздыхает Мария, заставляя меня мысленно закатить глаз и фыркнуть. — Наш колдун здесь царь и бог. У него одного остались хоть какие-то крохи магии. Сама видела: он твоё появление здесь предсказал заранее. Люди ему верят, а уж после твоего появления верят ещё сильнее.

— Ты тоже ему веришь? — тихо спрашиваю, и она кивает.

— Почему тогда взяла меня к себе?

— Да просто тебя, молодую и наивную, пожалела. Не дело это — юной девице жить со взрослым мужиком без брачной церемонии! Тем более с ним, с колдуном.

— Почему «тем более»?

— Потому что он своей мужской силой пользуется где ни попадя. Многих девок в селе уже испортил, и ничего ему за это не было. Вот он и привык переть напролом… — она с горечью машет рукой. — Других-то в семью принимали обратно и деток помогали растить. А тебя и принять будет некому, брюхатую-то.

Покончив с похлёбкой, я принимаюсь за вторую лепёшку, но уже через силу. Аппетит как-то резко пропал. М-да, теперь моя ситуация выглядит совсем неважно.

— Что у колдуна за магия такая, — спрашиваю с досадой, — раз ему всё прощается?

Мария вздыхает и заглядывает в сковородку под деревянную крышку, не осталось ли там чего. Она выливает остатки к себе в глиняную тарелку, отрывает кусочек румяной лепёшки, возюкает им по дну тарелки и отправляет в рот.

— Раньше он мог и дождь вызвать, и ветер успокоить. И магией какой угодно артефакт зарядить, и амулеты... К нам со многих деревень приезжали, то были хорошие деньки… — она грустно улыбается.

— А сейчас?

— Сейчас он когда погоду правильно предскажет, когда подскажет, как людям урожай хранить. Что духи ему говорят, то он рассказывает. У него из магии только и осталось, что разговоры с духами.

Я, нахмурившись, вожу указательным пальцем по царапинкам, оставшимся на столе после ножа. Что-то в её словах явно не вяжется.

— И как урожай? — спрашиваю. — Получается его сохранить, следуя подсказкам от духов?

— Не сыпь мне соль в глаз, Элоиза! — вдруг поджимает губы Мария. — Разве похоже по нашей деревне, что мы богато живем? Когда люди в отчаянии, они за любой шанс цепляются, понимаешь? Тебе, баронессе, этого не понять. Так что ешь давай свою похлёбку! Потом помоем посуду, я тебе платьишко рабочее найду, и пойдем в огород. До захода мы должны успеть обработать пару грядок.

Своим хмурым видом и поджатыми губами Мария показывает, что лимит её терпения исчерпан и расспросы пора прекратить.

В общем-то, это мы и делаем.

Заканчиваем ковыряться в истории колдуна и приступаем к делам. Из нас получается отличная команда.

Пока хозяйка воодушевляет меня рассказами о тяжёлой местной жизни, я мою посуду в небольшой кадке. А когда я стою над грядками картошки и морковки, задрав кверху пятую точку, она показывает мне сорняки, которые я пропустила.

С удивлением осознаю, что сорняком у неё считается петрушка.

— Вы же травница, — говорю с удивлением. — Вы знаете, какая польза в этой траве?

— Знаю. Освежает дыхание да в уборную заставляет чаще бегать. И что? На эту грядку её не звали, так что выпалывай!

До захода солнца успеваю избавить от сорняков и петрушки три грядки. Теперь мои руки, порядком почерневшие, пахнут влажной землей и травой, а кожу жжёт от крапивы. Разгибаюсь и чувствую, как ноют с непривычки спина и плечи. Приятная усталость окутывает тело плотным коконом. Единственное, что теперь хочется, — это помыться, попить и рухнуть на тюфяк.

Спрашиваю у Марии про баньку, но она лишь обиженно сопит и машет рукой. По её реакции делаю вывод, что у бедной травницы баньки не водится.

Приходится мыться по-походному.

Скатываю матрас, развешиваю на веревке тёмно-серую простыню, которая на самом деле оказывается занавеской, и, спрятавшись за ней, раздеваюсь в жуткой тесноте.

Влажной грубоватой тряпицей протираю поверхность тела. Это, конечно, не душ. Волосы, к примеру, не помыть. Но все же водная процедура помогает ощутить хоть какое-то подобие свежести.

Немного обсохнув за простынкой, одеваюсь в нижнее «барское» бельё Элоизы — короткую сорочку и панталоны. В этом белье собираюсь сегодня спать, потому что лучшего варианта у меня нет, а просить у Марии второе платье для ночлега мне не позволяет совесть.

— Скажи, Мария, какое у нас на завтра расписание?

— Готовиться будем к Дню Сытых Костров.

— Это что за день такой?

— Ох, сколько от тебя вопросов, — ворчит женщина, позевывая, уже с печки. — Ничегошеньки ты не знаешь о жизни!

С минуту она лежит молча, а потом, видимо, проснувшаяся совесть заставляет её ответить:

— День Сытых Костров — это когда белые быки-трехлетки бросаются в пропасть недалеко от нашей деревни. Через пару-тройку дней у нас будет вдоволь мяса. Наедимся так, что ходить будет тяжело.

— И много быков-трехлеток обычно бросается с обрыва?

— Много.

— И вы их всех жарите на сытых кострах?

— Ах, нет, конечно. Их слишком много, чтобы всех зажарить. Целая гора.

Больше Мария ничего не говорит.

А я, несмотря на усталость, ещё долго не могу заснуть.

Лежу, ворочаясь с бока на бок, и никак не могу понять.

Если столько мяса само идёт в руки, то почему люди этим не пользуются?!

Почему выбирают голодать?

Глава 8

На следующий день, сразу после завтрака, мы направляемся в другой конец деревни. Солнце едва золотит края крыш и верхушки деревьев, а на широких улочках уже полно народу. Почти с каждого двора слышен неторопливый говор. Где-то со стуком падает в колодец ведро, где-то скрипит калитка. Меня охватывает приятное возбуждение, ведь новый день сулит новые свершения.

— Ну что, Элоизка? Готова ручками поработать? — радостно поддевает меня спутница.

— Готова, а что надо делать?

— Сети будем плести.

— Зачем?

— А чем, по-твоему, мужики мясо будут поднимать со дна обрыва? — смеётся Мария. — Магии больше нет. Всё теперь ручками приходится делать. Прежние сети порваны, а некоторые сгнили. Вот будем новые делать.

Пока моя спутница не прочь поболтать, расспрашиваю её про День Сытых Костров, и та охотно рассказывает.

Готовиться к этому важному дню, почти как к празднику, начинали всей деревней сильно загодя. Я уже и сама заметила по дороге к дому старосты, что подготовка шла полным ходом. Мужчины точили ножи, громко лязгая металлом. Похоже, часть из них ушла в лес, чтобы заготовить дров для больших костров, потому что издали раздавался стук топоров.

Когда мы подходим к дому старосты, я понимаю, что в ближайшие дни всю деревню ожидает разделение труда. На мужские плечи ляжет работа физически тяжелая, а на женские — долгая и, я бы даже сказала, нудная и кропотливая.

Мы заходим в большой, огороженный деревянным частоколом двор, в центре которого стоит длинный дощатый стол. Вокруг расселись несколько женщин, неторопливо перебирающих грубые длинные нити. Женщины болтают о своем, о женском, ничуть не смущаясь моего присутствия. Кто-то мне улыбается, кто-то посматривает настороженно, но в целом атмосфера здесь дружная и открытая. А то, что среди присутствующих нет вредной Августы, видится мне приятным бонусом.

Внимательно наблюдаю, как Мария плетёт сети для подвешивания мяса, и старательно ей подражаю. Узор здесь несложный, поэтому вскоре начинаю плести на автомате. Пока руки механически двигаются, я погружаюсь в раздумья.

Итак. Скоро у нас будет много мяса. Гораздо больше, чем сможет съесть деревня. Если не позаботиться о запасах, добро пропадет, а я этого допустить не могу. Опыт заготовок у меня огромный. В прежней жизни я вела хозяйство в больших домах, а у богатых свои причуды. Им подавай все экологически чистое, заготовленное по старинным рецептам, вкусное и полезное.

«Только прошу вас, Виктория, специи готовьте натуральные, без химии!» — просил меня Рэй, мой последний работодатель. «Капусту, будьте добры, квасьте сами. Кстати, я вчера раздобыл рецепт вкуснейших квашеных яблок… И самое главное, прежде чем покупать мясо у фермеров, узнайте, чем кормили коров и кур!». На таких вот претензиях волей-неволей пришлось научиться разбираться в тонкостях закупок, хранения и приготовления. В том числе и мяса.

Самое простое, что можно с ним сделать, — частично засолить, а другую часть пустить на тушёнку. Главное — быстро и правильно всё организовать.

Соль — вот что радует. По словам Марии, её здесь полно. Добывают её неподалеку, а значит, можно не экономить. Конечно, тушёнка без специй — это не совсем тушёнка, но тут уж извините, мы не в том положении, чтобы привередничать. Нам главное — пережить грядущую зиму, а уж специи будем искать потом. Единственное, что меня беспокоило в плане ингредиентов, — тушёнку на одном мясе не сваришь. А много ли жира у местных бычков, я понятия не имела.

Насчёт посуды для хранения... В теории можно было бы использовать глиняные горшки, если их хорошенько обжечь и залить сверху жиром, но это неидеальный вариант. Лучше деревянные бочонки или хотя бы керамические горшки с крышками. Но в крайнем случае и глиняная утварь сгодится. Вот только где её взять в таком количестве?

Ещё одна проблема — разделка туш. Для того чтобы всю деревню накормить один раз, будут работать и стар и млад. Значит, для создания запасов потребуется больше людей с топорами, ножами и крепкими руками.

И место... Если разделывать в грязи, то мясо пропадёт. Потребуются столы. Надо сколотить как можно больше столов. Тех трёх, что выставили наружу у дома старосты, явно не хватит для моей задумки. Столяры в деревне наверняка есть. Я видела пилы и что-то вроде примитивных рубанков. Но согласятся ли они срочно сделать столы?

Мои мысли, словно необъезженные мустанги, уносят меня в такую даль, что я даже замахиваюсь на колбасы. Было бы здорово приготовить колбасы, но варёные долго не простоят, а копчёные… Надо делать коптильню, а времени и так в обрез. Да и специй нет. Колбаса без специй — так себе вариант. Приходится с сожалением отложить приготовление колбасы до лучших времен.

Сама не замечаю, как в своих раздумьях замираю и перестаю плести сеть. Мария легонько толкает меня в плечо, со смешком кивая на мои замершие пальцы. Работай, мол, не расслабляйся!

А я и не расслабляюсь. Работаю и пальцами, и головой, причём головой — за всю деревню!

В общем, так. Мне нужны люди, посуда, а главное — скорость. Чем быстрее разделаем и законсервируем, тем больше шансов, что следующей зимой никто не умрет.

Этот вопрос стал для меня особенно актуальным, когда я заметила здесь, в деревне, детей. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы они голодали!

Времени мало. Как и, главное, откуда мобилизовать больше людей и раздобыть посуду для консервации мяса?

Единственный ответ, который приходит в голову, совершенно мне не нравится.

Надо идти к местному лидеру.

Придётся как-то договариваться с колдуном. Вот только согласится ли он меня послушать? И не потребует ли за это особой платы?

Глава 9

Когда мы прерываемся на обед, все принимаются доставать из котомок свои запасы. Мария вынимает пару вчерашних лепёшек, завернутых в чистую ткань, и несколько румяных яблок. Раскладывает еду на столе и указывает на неё морщинистым пальцем, мол, ешь давай! Самое забавное: в её помятых льняных салфеточках еда кажется намного вкуснее, чем в фарфоровых тарелках из прежней жизни. Пока мы дружно хрустим яблоками, наклоняюсь к её уху и тихонько предупреждаю:

— Я, как поем, отлучусь ненадолго. Подскажи, где можно найти колдуна?

— Не может быть! — ахает та, сердито хлопая себя по коленке. — Вот глупая девчонка! Неужто и ты в его сети попалась?! Он своей мужской силой всех девок в деревне перепортил. Когда только успел залезть тебе в голову?!

В её предположении столько абсурда, что теряю дар речи. Фыркнув, качаю головой. Мария так эмоционально реагирует, что на нас начинают обращать внимание. Поэтому приглушаю голос до минимума:

— Это не он залез мне в голову, а одна идея. Просто для её реализации понадобится его помощь. Если все получится, то голодать зимой никому не придется.

— Если получится, если получится… — бубнит ворчунья. — Что ты задумала, неугомонная?

— Заготовить мяса впрок. Но для этого мне нужно организовать людей. А без помощи колдуна, сама понимаешь, меня не станут слушать.

— Не станут, конечно, — бросает травница. — А как же… Ты здесь новая. Тебя никто не знает. Колдун сказал тебе особо не доверять.

— Вот поэтому мне и нужно с ним поговорить.

Мария качает седой головой и тяжело вздыхает.

— Ну… Иди, Элоизка, иди. Я тебя не смогу век держать у своей юбки. Свои мысли в чужую голову не запихнуть. Но ты, главное, помни. Если позволишь ему чего лишнего, я тебя с дитем привечать не стану. Окажешься на улице.

Киваю на это грозное напутствие, сильно прикусив губу, чтобы не рассмеяться и не ляпнуть что-нибудь не то. Мария выглядит крайне встревоженной, и на миг я жалею, что нельзя ей рассказать о моем настоящем возрасте.

Мужской «силой», по крайней мере, тем, что она понимает под этим словом — меня не впечатлить уже много лет. Я совсем другое начала ценить в мужчинах после тяжёлого скандального развода, измены и предательства бывшего мужа.

— Вот только не знаю, — продолжает с сомнением Мария, — примет ли тебя колдун. Перед Сытыми Кострами он сидит дома, никуда не выходит и никого не принимает. Говорит с духами.

— Хорошая отмазка… — бормочу еле слышно.

— Чего?

— Я спросила, о чём таком важном он говорит с духами? Почему не работает наравне с остальными?

— Колдун упрашивает предков послать нам обильную добычу. Все местные знают, что в эти дни его лучше не тревожить. Но, может, тебя-то он как раз примет, если поймет, что ты — ответ на его мольбы... Ну-ка, пойдём, покажу, где он живёт.

Мария выходит со мной со двора и указывает на конец улочки, что, извиваясь, уходит куда-то к темнеющей вдали лесной опушке.

— Пойдешь по этой улице, никуда не сворачивай. И вот прямо в конце будет его дом, поняла?

Кивнув, быстрым шагом иду в нужном направлении. Мне казалось, колдун живёт в скромной соломенной хижине, а когда подхожу к концу деревенской улочки, упираюсь в крепкий каменный дом, пожалуй, самый добротный и большой из всех деревенских строений. Только вот крыша заросла мхом, а само здание окружено частоколом, украшенным черепами крупных животных и птиц и бусами из пожелтевших от времени клыков.

Дыхание перехватывает, и на миг я замираю перед калиткой. Меня шокирует пугающий антураж.

«Ладно, — говорю себе, — это просто показуха. Никакой он не колдун, а болтун, умело играющий на людских страхах».

Собравшись с духом, подхожу к двери и громко стучу.

К счастью, вскоре дверь открывается. Колдун выглядит развязно, в одних штанах, явно надетых впопыхах и сидящих на бёдрах так низко, что даже не скрывают тёмную полоску волос на животе. Дыхание у него тяжёлое, как после марафона, а в глазах… Со вздохом подмечаю тот самый мужской интерес.

— Я к вам по делу, — быстро говорю. — Я знаю, что делать, чтобы этой зимой никому не пришлось голодать, но мне понадобится ваша помощь.

— Ахах… Значит, тебе уже кто-то рассказал про ритуал? — говорит он, гаденько усмехаясь и пожирая взглядом мою грудь. — Ну, проходи. Будешь второй.

— Какой ритуал? — распахиваю глаза. — И что значит «второй»?

— Кто там, милый? — за крупной фигурой колдуна появляется фигура Августы, обёрнутая в простынку.

Одной рукой она обвивает мускулистый торс колдуна, а другой придерживает на груди простыню. Когда наши взгляды встречаются, её лицо тут же кривится. Томное выражение с него слетает, как пыль, сдутая ветром.

— Что она здесь делает? — девица капризно надувает губки. — Ты сказал, что я лучше всех подхожу для ритуала. Ты сказал, что долго выбирал самую достойную, самую красивую и выбрал меня!

Колдун щерит зубы, явно наслаждаясь ситуацией.

— Чем больше женщин за раз, глупышка, — небрежно бросает он ей, — тем больше будет удача в День Сытых Костров. Так поведали мне духи. И не нам с ними спорить.

Затем поворачивается ко мне, хищно поблескивая тёмными глазами:

— Ну что… Хватит болтать. Проходи в дом, Вторая.

Глава 10

Несколько секунд я молчу. Медленно отступаю, выставив перед собой ладони. Лихорадочно пытаюсь сообразить, как лучше поступить. Если они здесь такие повёрнутые на духах, может, стоит это обыграть?

Произношу, тщательно продумывая каждое слово:

— Спасибо за приглашение, но в ритуале больше нет смысла, потому что…

— Потому что ты не доверяешь моим словам?! — перебивает меня колдун и, зло сверкнув глазами, переступает порог. — Ты? Чужачка, которую не выбросили из деревни только по моей милости?

— Я хочу сказать, — говорю с нажимом, — что духи услышали вас и ответили. Мне. Они сказали, что нам нужно не только наесться в День Сытых Костров, но и запастись мясом на будущее. А для этого надо…

— Духи не могли сказать такую нелепицу, — морщится он. — Ты новая в этих местах. Придумывая свою ложь, ты забыла, что мы находимся в Голодных Землях. Без магии запастись невозможно.

— Возможно, — упорствую я. — Они сказали как.

— Послушай, сладкая, — он двумя шагами за какую-то долю секунды оказывается прямо передо мной и берёт меня за подбородок так крепко, что не отшатнуться.

От него разит чем-то кисловато-едким. Когда я ухаживала за умирающей от рака тётей, я чувствовала от неё такой же запах. Вот только тётя никогда не буравила сердитым взглядом моё лицо и не плевалась в меня словами, как это делает сейчас колдун:

— На первый раз я прощу тебя, чужачка. Скажи спасибо своей хорошенькой мордашке. А на будущее имей в виду. В этой деревне с духами говорю я один. Появится другой говорящий, и он мигом окажется за пределами деревни. Поняла?

— Куда уж понятнее, — с силой вырываю подбородок из его цепких пальцев.

Быстро развернувшись, шагаю прочь. Ладонью тру подбородок, желая стереть следы его прикосновений.

Что за бред…

Донжуан недоделанный!

Мафиози проклятый!

От злости и досады хочется кричать… Сжимаю кулаки с такой силой, что ногти болезненно впиваются в ладони.

Перед нами открывается такая чудесная возможность накормить деревню, детей обеспечить едой, а этот гад думает только о том, как насытить свои властолюбие и похоть!

— Куда ты, Вторая? Ты же так рвалась помочь… — доносится мне вслед его ехидный голос.

— Уверена, ваша Первая справится за троих! — кричу ему в ответ.

Вернувшись в дом, где женщины продолжают общаться и вязать сеть, сразу берусь за нити. Пальцы не слушаются. Меня колотит от эмоций, в голове бардак, поэтому узлы получаются плохо. Наверное, часть моих переживаний все-таки отражается у меня на лице, потому что на меня начинают коситься остальные.

Ну, приехали…

Немножко выбилась из общего ритма, и я уже читаю на их лицах неодобрение. Даже Мария смотрит с укором, мол, говорили же тебе, нечего бегать к колдуну. Поймав несколько настороженных взглядов и парочку шепотков, в который раз убеждаюсь, что я для них чужая.

Веры мне ноль.

Ну и как мне при таком раскладе воодушевить народ на перемены?

В моей прошлой жизни, когда мне попадался бестолковый начальник, можно было обратиться к начальнику повыше. Но в здешней иерархии у колдуна нет босса. Впрочем, была бы я здешним лэндлордом, местные совсем по-другому на меня сейчас реагировали бы. Небось, каждое слово ловили из моего рта!

Еще бы! Здешний люд практически на десять поколений отдал себя в услужение владельцу местных земель. А если их судьбы связаны на много поколений, значит, хозяин этих мест должен быть заинтересован в процветании народа, так?

Так.

Эта идея внезапно мне кажется самой удачной из всех, что приходили ко мне за день. Надо лично встретиться и поговорить с лэндлордом. Вот просто объяснить ему ситуацию и попросить помочь.

Охваченная хорошим предчувствием, обращаюсь тихонько к Марии:

— Расскажи мне про вашего лэндлорда.

— А что про него говорить? — бурчит та. — Новая метла по-своему метёт. Как этот мести будет, я понятия не имею.

— Он здесь недавно?

— Ага. Старый лорд умер. Ему на смену приехал новый.

В голосе травницы слышится горечь.

Чувствую, ей бы тоже хотелось быть в курсе происходящего.

— Ну хоть что-то о новом лорде известно? — продолжаю допытываться.

— Ну, вон недавно наш лучник подстрелил отличного кабана. А так как у нас скоро День Сытых Костров, он этого кабана потащил не к нам в деревню, а к замку. Ему заплатил по полной, а потом ещё приказали накормить на кухне. Значит, лорд человек не жадный.

— Ну а ещё что про него говорят? — не унимаюсь я.

Мария пожимает плечами, но всё же, видимо, не против поболтать. Её пальцы ловко сплетают нити в сеть, пока она рассказывает:

— Вот, к примеру, был у нас недавно на той неделе один торговец из соседних земель. Приехал, значит, в замок, товар предложил — пряности. Только оказалось, что пряности те вперемешку с песком, а некоторые совсем не те, за какие он их выдавал. Так вот, лорд не стал его стражникам на растерзание кидать. Не покалечил, как иной бы сделал. Просто велел продать его лошадей и повозку, а деньгами расплатиться с крестьянами, что у купца товары брали. Самого же выставил вон. Чтобы пешком шёл восвояси и по дороге думал, как дальше жить.

— Значит, справедливый.

— Вот именно, — кивает Мария. — Он-то, может, и не сыплет монетами направо и налево, но если дело стоящее, поддержит. Вон мельник наш, у которого жена померла пару недель назад, так вообще уже собирался мельницу оставить. Одному трудно. А лорд ему людей выделил, починил плотину, а потом ещё и помог пару сирот взять в подмастерья. Не из милости, а чтоб дело не пропало.

Мне нравится то, что я слышу. Похоже, новый лорд — человек разумный и справедливый. А значит, у меня есть шанс уговорить его мне помочь.

— Мария, расскажи-ка, как мне в замок к лорду попасть?

— Да что с тобой не так, Элоизка, неугомонная ты душа! — восклицает женщина, склонившись к самому уху. — Смотри, как бы о тебе дурная слава не пошла среди наших сплетниц. А то я смотрю, ты только по мужикам и бегаешь. Сначала вон к колдуну, теперь к лорду собралась.

Глава 11

— Вот же упрямица! — с досадой бросает она, качая головой. — Лорд кого угодно всё равно принимать не станет. Ты, может, и была баронессой когда-то, но теперь ты одна из нас. Думаешь, стоит тебе захотеть — и ты окажешься у лорда в покоях?

Встретив мой взгляд, она с досадой вздыхает. Затем бросает:

— Ладно уж, иди, раз так сильно хочешь. Николия тебя отведет.

Мария жестом подзывает к себе светловолосую девчушку лет восьми, которая весь день что-то нам приносит: то воду, то нити, то корзины для новых сетей. Травница шепчет ей на ухо пару слов, и малышка с энтузиазмом кивает. Смело берёт меня за руку, умиляя и в то же время пугая своим доверием, и тянет на выход.

Я послушно следую за ней, пока мы шагаем по деревне. Каменистая улочка плавно перетекает в тропинку, змейкой скользящую через поле к лесу. Чем ближе мы подходим к опушке, тем больше меня настораживает мысль, что Мария напрямую дала поручение чужому ребенку. Странно, что она не договорилась с родителями. Не будут ли они волноваться?

— Далеко нам до замка? — спрашиваю.

— Нет, что вы, дарна! — Николия поднимает на меня огромные голубые глаза, чистые, как прозрачное озеро. — Не успеете устать, как дойдём!

— Скажи, а твоя мама не будет против, что ты меня провожаешь?

— Говорят, её душа улетела на звёзды, когда она меня рожала. Ещё говорят, матушке нравится, когда я делаю добрые дела. Вряд ли матушка против, что я вам помогаю.

— Где ты живешь, милая?

— В доме старосты.

— Там твоя родня?

— Ну… — неуверенно тянет она. — Вся деревня мне родня.

— А где твой отец?

Девочка пожимает плечами.

— Не знаю.

После такого ответа уже боюсь что-либо спрашивать. Пока мы в молчании шагаем по тропинке, самое время составить убедительную речь для лорда, если он, конечно, согласится меня принять. Но вместо этого мои мысли то и дело утекают к девочке. Все гадаю, что значит «вся деревня родня», и кто был ей отцом? Неужели колдун? Мария говорила, что он многих девушек тут «испортил».

Вскоре мне становится не до родословной Николии, потому что ландшафт неожиданно меняется. Какое-то время мы продвигаемся вперёд сквозь густые кустарники, энергично работая локтями. К счастью, лес резко заканчивается, и перед нами открывается широкая лужайка, на краю которой высится серый замок, покрытый изумрудными пятнами мха. Высокие черепичные башни поднимаются к небу, а узкие окна-бойницы издали кажутся темными провалами.

Перед стенами замка разбит сад с клумбами, декоративными кустами и плодовыми деревьями. Чем ближе подходим к саду, тем меньше верю своим глазам. Неужели мне ТАК повезло?!

То, что я издали приняла за декоративные кусты, при ближайшем рассмотрении оказывается кустами душистого перца с темно-зелеными листьями и мелкими круглыми плодами-ягодами. А рядом — раскидистый куст лавра. Это же идеальные специи для тушёнки!

Николия повторяет за мной каждое действие, словно маленький хвостик. Мы с ней на пару отрываем листики лаврушки и подносим к носу, вдыхаем терпкий смолянистый аромат. Пара вдохов — и я чихаю. Потом снова. В глазах на мгновение темнеет, и я зажмуриваюсь.

Протягиваю руку, срываю еще несколько листьев, пробую их на ощупь, растираю между пальцами.

— Кто дал тебе право хозяйничать в чужом саду? — раздается низкий вибрирующий голос за моей спиной.

Я замираю, а Николия испуганно прижимается к моей юбке. Вот черт… Пару листиков сорвать — это уже называется «хозяйничать”? Сердце пропускает удар, а потом заходится в бешеном стуке. Медленно поворачиваюсь.

В нескольких шагах от меня, прямо на тропинке, стоит широкоплечий мужчина. Высокий, крепкий, с прямой осанкой, одетый в богатый камзол с серебряной вышивкой. Тёмные волосы аккуратно собраны на затылке, а в серых глазах сверкает холодная неприязнь, к которой через секунду примешивается изумление. Теперь он смотрит на меня так, будто увидел привидение.

— Ты?! — с его губ срывается рычание. — Здесь?!

Я лихорадочно перебираю в голове возможные варианты. Кто он такой? Может, обознался? Я-то его точно вижу впервые, но за прежнюю Элоизу поручиться не могу. Неудивительно, что мой голос в текущей ситуации звучит неуверенным лепетом.

— Эм… Простите?

— Итак, — произносит он отстранённым ледяным тоном без малейшего намека на гостеприимство, — королевской фавориткой стать не получилось. Поэтому ты решила податься ко мне?

Я быстро моргаю, пытаясь справиться с потоком неприятных выводов. М-да... Везение уровня "покойник". Судя по нахмуренным бровям и специфическим интонациям, я нарвалась на бывшего Элоизы. И расстались, кажется, они… мы не очень-то по-доброму.

В голове проносятся слова матушки про предсказание оракула и сорванную женитьбу на каком-то лорде. Элерион. Кажется, так звали моего бывшего жениха? Делаю осторожный шаг вперед, всё ещё сжимая в руках листья лавра. Сглотнув пересохшим горлом, тихо произношу:

— Элерион?

— Для тебя я лорд Вальмонт.

У меня так и рвется с языка: «Ну раз у нас все так официально, то, может, не стоит мне “тыкать”?». С трудом удерживаюсь от ответной колкости. Если начну качать права, то помощи от лорда мне не видать.

«Так, Виктория Ивановна, — напоминаю себе, — не забываем дышать. Вдох-выдох — и вперед, на переговоры!»

— Лорд Вальмонт, — говорю, склоняя голову. — Я пришла по делу. У меня к вам деловое предложение.

Он усмехается.

— Вы, женщины, не способны думать ни о чем, кроме своей выгоды.

— Вы совершенно правы. Мне нужна ваша помощь, — говорю, стараясь не сбиться с мысли на его саркастичной усмешке. — Вся деревня готовится к Дню Сытых Костров. Нам необходимо не только поесть в тот день, но и организовать обработку мяса, чтобы запастись на зиму. А для этого нужны дополнительные рабочие руки, емкости для тушеного мяса и ваши замечательные специи. Я пыталась договориться с местным колдуном, но у меня не вышло. Поэтому я прошу помощи у вас.

Глава 12

Мужчина подходит вплотную, и мне невольно приходится задрать голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Он выше меня на голову, широкоплечий, с мощным сложением и прямой осанкой. Темные волосы падают на лоб небрежными прядями, но не смягчают суровых черт его лица.

— Что за игру ты ведешь, баронесса? — его низкий голос с хрипотцой звучит так, будто им редко пользуются для пустых разговоров. — С каких пор ты переживаешь за моих людей? Почему приехала в место, лишенное магии? Почему не боишься, как другие, что тебя коснется проклятие местных земель?

Его тяжелый, испытывающий взгляд медленно скользит по моему лицу. По спине пробегает ледяная дрожь. Инстинктивно хочется отступить, но я заставляю себя стоять неподвижно. Пальцы крепче сжимают ткань юбки, чтобы скрыть этот предательский порыв.

Меня пугает неизвестность. Если расскажу мужчине о том, что сослана в его земли королем, не решит ли он этим воспользоваться? Многим в такой ситуации захотелось бы отомстить вероломной бывшей. Но, с другой стороны, позволить ему думать, что я приехала сюда за его любовью, — это еще хуже. Из двух зол следует выбрать меньшее.

Я медленно поднимаю руку, выставляя перед собой левое запястье с браслетом, ярко блестящим на солнце. Вот вроде привыкла к его весу, а сейчас браслет кажется тяжелым, точно свинцовые кандалы.

— Король выслал меня в Голодные Земли, — говорю спокойно, а внутри все сжимается от волнения. — Я здесь в ссылке. Теперь моя судьба связана со здешними жителями, а у вас тут, я бы сказала, продовольственный бардак. Лично я голодать не намерена и сделаю все, чтобы дети тоже не голодали,— в этот момент чувствую, как Николия еще крепче жмется к моему бедру, и я ободряюще глажу ее по головке.

Лорд молчит, но мне кажется, что воздух между нами становится плотнее. Его взгляд задерживается на моем лице, на запястье, затем снова возвращается к глазам. Чувство такое, будто ему знаком этот браслет. И все равно в этом его молчании кроется настороженность и недоверие.

— Так вы поможете? — слова вырываются чуть резче, чем я хотела, и я тут же кусаю губу.

Он медленно качает головой, уголки губ кривятся в подобии улыбки… Нет, отнюдь не веселой. Скорее волчьей.

— Посмотрим, баронесса. Объяснишь свой замысел для начала, тогда и посмотрим.

Следующий час, пока Николия с позволения хозяина угощается черешней и прочими вкусняшками, мы гуляем по садовым аллеям, и я объясняю лорду про День Сытых Костров и запасы. Про то, что нужна керамическая посуда, бочки и много людей, способных разделывать мясо. Детали хранения и заготовки объяснить несложно, зато я теряюсь, когда Вальмонт спрашивает, с чего я, собственно, решила, что мясо не протухнет при таком хранении через месяц.

Тут у меня появляется очень большой соблазн рассказать ему правду. Про то, что я никакая не Элоиза, а Виктория Ивановна, жительница совсем другого мира. А в другом мире мы живем без магии и просто вынуждены знать подобные вещи.

Но инстинкт самосохранения заставляет меня промолчать. Даже в прежней жизни после такого признания меня бы отправили к психиатру, а здесь и вовсе царит беззаконие. Еще упекут в лечебницу, кто их знает!

— Ну, знаете, — наконец говорю, — у некоторых людей талант к музыке, у некоторых — к бою, а у меня вот... врожденный дар сохранять мясо в съедобном виде. Полезный навык, согласитесь.

— Полезный ли — это мы еще посмотрим. А то, что странный, — это точно, — лорд с подозрением прищуривает глаза. — Он не вписывается в образ той Элоизы, с которой я был знаком.

— Ну, у меня много навыков, которые вряд ли впишутся в тот образ. Может, не стоило делать выводы о человеке после поверхностного знакомства?

— Много навыков? — он останавливается и буравит меня тяжелым взглядом. — Например?

Его вопрос ставит меня в тупик. И правда, чем похвастаться-то? Со вздохом признаюсь:

— Например, я умею вкусно готовить. И мясо могу приготовить так, что вы пальчики оближете.

— Докажи.

— Если докажу, вы мне поверите?

— Посмотрим.

Я с тоской гляжу на солнце, что движется к линии горизонта. Потом на Николию, которая бегает от дерева к дереву с азартом маленькой охотницы. Мне бы хотелось вернуться домой засветло, а тут мне предлагают кулинарное испытание, которое неизвестно сколько продлится.

Но, с другой стороны, человек имеет право убедиться, что он не с пустышкой разговаривает и что за моими словами стоит настоящее знание.

Наконец решаюсь.

Поворачиваюсь к лорду и говорю:

— Мне нужны все ваши специи, кусок мяса и кухня с очагом.

— Разумеется. Следуй за мной, — мужчина поворачивается ко мне спиной и идет по тропинке в сторону замка.

На мой зов ко мне подбегает Николия, у которой губки перепачканы ягодным соком, и мы направляемся за хозяином замка на импровизированный экзамен. Пока идем, гадаю, что за кусок мяса мне предложат и что за специи.

Если будет старая говядина, из нее вкусное приготовить будет посложнее. Придется ее нарубить мелко-мелко в котлету и пожарить. А если свинина, тогда будет проще.

Погруженная в свои мысли, не сразу понимаю, как мы оказываемся в курятнике. Громкое кудахтанье и хлопанье крыльев заставляет меня очнуться. Пока я в изумлении рассматриваю курятник, лорд Вальмонт указывает на куриц и с насмешкой произносит:

— Ты хотела мясо. Выбирай на свой вкус.

Глава 13

Нет, ну надо же… Он бросает мне вызов? С интересом заглядываю в его лицо. Судя по снисходительному взгляду и насмешке, играющей на чувственных губах, лорд уверен, что я не справлюсь, отступлю.

Проглатываю свои протесты, уже готовые сорваться с языка, мол, я мясо просила, а не живую птицу. Мужчина явно именно этого и ждет от капризной «неумехи» Элоизы.

Ладно, вызов принят.

Мысленно ухмыляюсь и принимаюсь засучивать рукава.

Внимательно осматриваюсь. Запахи перьев, теплого птичьего тела, соломы и кислого птичьего помета привычно щекочут нос. Куры тревожно косятся на меня с насестов.

Говорю, указывая на пеструю курицу:

— Я уже выбрала.

— Ну, так действуй, — мужчина достаёт из-за пояса нож, с лязгом вытаскивает из ножен и протягивает мне. Я принимаю нож и засовываю себе за пояс.

— Хороший выбор, дарна, — шепчет одобрительно Николия.

Коротко киваю. И правда, курицу выбрала жирную. Ну что же… Вдыхаю поглубже, хватаю её за крылья и, крепко удерживая, иду во двор. Сразу замечаю плоский светлый камень, на котором остались красноватые разводы. Вот, похоже, и место для забоя.

Сердце колотится, когда одной рукой я прижимаю крылья к камню, другой — сжимаю нож. Горожане, наверное, нос бы сейчас воротили, а для меня, выросшей в деревне, забить птицу — дело привычное. Вот только руки дрожат. Давненько я такого не делала… Ладно. Это как с велосипедом — если уж научился, то не забудешь. Надеюсь.

Фокусируюсь и делаю то, что должна. Затем поднимаю тушку с камня, отряхиваю руки и встречаюсь взглядом с лордом. Он смотрит на меня недоверчиво, нахмурившись. Я выразительно развожу руками, мол, куда идем дальше?

— Ну надо же! Баронесса забила птицу и не потеряла сознание, — в его спокойном голосе проскакивает нотка иронии, за которой, уверена, прячется удивление. — Похоже, я и правда плохо тебя знал, Элоиза.

Он медлит, затем сжимает губы, словно взвешивая что-то в голове, и коротко кивает самому себе.

— Идём, — бросает он, разворачиваясь.

Мы с Николией спешим следом за ним. В широких коридорах пахнет камнем и сыростью, хотя, вопреки моим ожиданиям, тут не холодно. Шаги Вальмонта звучат ровно и уверенно, но в движениях чувствуется некое напряжение. Похоже, ему всё же не даёт покоя увиденное.

По пути я замечаю служанок, каждый раз приседающих в коротких реверансах, и слуг, приветствующих хозяина дома быстрым поклоном. Женщины кидают на меня любопытные взгляды. Кто-то смотрит настороженно, кто-то — с интересом и улыбкой. Очень хотелось бы ответить им взаимностью, но все мои мысли сейчас занимает предстоящий экзамен.

Когда мы доходим до кухни, переступаю порог и на входе замираю, быстро осматривая это место. Здесь настоящий средневековый замок с огромным кухонным очагом, каменными стенами, кучей корзин и деревянными столами, возле которых стоят две женщины и занимаются мытьем посуды в кадках. До нашего прихода они звякали тарелками и болтали, но, стоило нам зайти, женщины замолкают и выпрямляются, сложив руки на передниках.

Лорд Вальмонт коротко бросает:

— Синтия, оставь нас. Лора, ты здесь понадобишься.

Всего несколько негромких слов — и одна из женщин мгновенно исчезает, будто сдутая ветром, а другая, скромно потупив глаза, выслушивает тихий приказ от лорда. До меня долетает:

— Если потребуется, покажи моей гостье, где и что находится на кухне. Но запомни главное. Леди желает готовить сама, поэтому не вмешивайся в процесс готовки ни под каким предлогом. Когда леди закончит, позовешь меня. Ты поняла?

Служанка с готовностью кивает, и лорд Вальмонт выходит. Ну, хоть не будет стоять у меня над душой — и то хорошо.

Николия пристраивается неподалеку от очага и сидит тихо, с любопытством разглядывая обстановку. Я тоже чувствую себя теперь посвободнее, поэтому с минуту просто осматриваюсь в чужом пространстве, пропитанном запахами копоти, специй и жира. Высокие своды теряются в полумраке, балки потемнели от вечного дыма очагов. Вокруг меня деревянные столы, огромные глиняные горшки, миски, мешки с мукой и пучки трав, развешенные под потолком.

Делаю глубокий вдох и заставляю себя сфокусироваться на деле.

Итак, приступим.

Сперва разберемся со специями. Открываю глиняные горшочки, рядком выстроившиеся на полке у очага. В одном — тёмные шарики перца, источающие резкий аромат, щекочущий нос. Перец мне точно пригодится, поэтому быстро измельчаю горошины в ступке. В другом горшке нахожу тёртый кориандр с тёплым, чуть ореховым запахом. Дальше открываю для себя лавровые листья, терпкие, сухие. Тимьян пахнет лесом. А в плетёной корзинке на полу нахожу головки чеснока, свежего, видно, только недавно покинувшего грядку.

Беру одну головку. Когда сжимаю её пальцами, воздух наполняется резким аппетитным ароматом, от которого тут же бурчит в животе. И я вспоминаю, что ужасно проголодалась.

Заметив, что очаг почти погас, быстро приседаю перед ним и ворошу золу, в глубине которой ещё теплится жар. Подкладываю щепки и дую со всех сил. Дым привычно колет глаза. Сощурившись, продолжаю дуть, пока угли не разгораются и огонь не вспыхивает сильнее.

К счастью, не приходится мучиться с водой. Ею почти до краев наполнены две бочки. Набираю воду в чан и вешаю над огнем. Пока вода закипает, принимаюсь выщипывать курицу. Хватаю первую горсть перьев и резко дёргаю. Тонкий хруст, лёгкое сопротивление — и перья остаются в моих пальцах. Повторяю снова и снова. Пух летит в воздухе, липнет к рукам, к лицу. Некоторые перья вырываются легко, другие застревают, требуя немалых усилия.

Я работаю быстро, стараюсь не обращать внимания на мелкие неудобства. Перья оседают на столе, падают на пол. Воздух наполнен мельчайшими пушинками, которые щекочут кожу.

Когда основная часть ощипана, снимаю с очага чан с горячей водой. Пар поднимается клубами, окутывает меня жаром. Беру курицу за лапки и осторожно опускаю в кипяток. Вода сразу темнеет от оставшегося пуха.

Глава 14

Когда я заканчиваю готовить, на улице уже темно, а Николия извелась от скуки. Все это время девочка развлекалась, как могла. Она успела нарисовать угольком какие-то узоры на полене, вырезать маленьким ножиком щепки из деревянных лучин, а сейчас была очень близка к тому, чтобы задремать на деревянной лавке.

Хорошо, что я успела накормить ее грудкой!

Посылаю Лору за хозяином, а сама с тревогой поглядываю в окно. Домой придется возвращаться в темноте, и от этого очень неуютно. Я и днем-то здесь плохо ориентируюсь, а уж ночью — тем более. Вдруг мы заблудимся или встретим хищников? Надо будет одолжить у хозяина острый нож.

Под эти размышления спешно накрываю на стол.

В полумраке кухни, освещённой лишь отблесками очага, открываю массивный дубовый шкаф. Первым делом замечаю грубоватую керамику, будто наляпанную новичком на мастер-классе по работе с глиной. Такая явно не подойдет для лорда.

Чуть выше, за тяжёлыми резными дверцами, нахожу тонкую глиняную посуду, покрытую глазурью. Глубокие миски с тёмно-синим узором, широкий поднос, а также несколько кубков.

Быстро ополаскиваю и протираю каждую тарелку, проверяя, не осталось ли следов пыли или застарелого жира. Кастрюль здесь, разумеется, нет. Куриный бульон варился в котле над очагом, а ножки и крылышки жарились на железной решётке, стоящей прямо над углями.

В бульон я добавила лавровый лист, несколько горошин черного перца и щепотку шафрана, придавшего навару золотистый оттенок. Куриные ножки и крылышки натёрла смесью соли, толчёного чеснока, сладкой паприки, сушёного тимьяна и капли уксуса. Они зажарились до хрустящей корочки, пропитав воздух ароматом, от которого слюна подступает.

Беру поднос и раскладываю на нём три глубокие миски. В одну перелит бульон, в другой лежат румяные куриные ножки и крылышки, а в третьей — отбивные из грудки.

Очень удачной находкой становится, на мой взгляд, четвертинка свежеиспечённого хлеба. Несколько ломтей укладываю в небольшую плетёнку.

Теперь, когда стол накрыт, оглядываю его придирчивым взглядом. Выглядит просто, но по-домашнему уютно. В очаге потрескивают дрова, языки пламени отбрасывают на стены тёплые неровные отсветы, делая каменные стены будто живыми.

Ну разве может кому-то не понравиться эта еда и волшебная атмосфера с ее изумительными ароматами?

Конечно, вряд ли лорды обычно едят на кухне, но и типичные баронессы не готовят ужин с нуля. Так что, будем считать, у нас сегодня вечер сломанных шаблонов.

Когда в кухню заходит хозяин замка, на миг меня покидает былая уверенность. Лицо лорда Вальмонта выглядит настолько непроницаемым, будто оно высечено из камня. И вроде его взгляд ничего не выражает, но я не могу избавиться от ощущения, что он ищет изъяны во мне и в каждом моем поступке. Если он с таким вот отношением начнёт пробовать мою стряпню, кто его знает, чем это обернётся.

Я сглатываю, когда он опускается на тяжёлый дубовый стул. Вместо того чтобы приступить к еде, лорд неодобрительно указывает на тарелку перед собой:

— Почему только один комплект приборов, баронесса? Разве ты не хочешь разделить со мной ужин?

— Это ваш способ пригласить меня на ужин? — аж теряюсь от такой “простоты”.

— Окажи мне честь, — он указывает на соседний стул, стоящий буквально в метре от него. — Раздели эту трапезу со мной.

Я с сомнением качаю головой. Страшновато садиться с ним за один стол. Совместный ужин предполагает диалог, который может выйти за рамки делового. Как мне поддерживать разговор, если я не в курсе элементарных вещей? Я не знаю, как мы встретились, где познакомились и вообще, что он за человек?

Сейчас, пока адреналин бурлит в крови, я не чувствую острого голода. Но по факту я давно не ела. А ведь надо учитывать, что с Марией поужинать не получится. Так что… Придется рискнуть.

Беру приборы, сажусь за стол и одновременно краем глаза наблюдаю за лордом Вальмонтом. Вот его ложка касается бульона. Он медленно подносит её ко рту, пробует. Ни один мускул на лице не дёргается. Неспешно опускает ложку, затем берёт нож и с аристократичной неторопливостью отрезает кусочек куриной отбивной.

Так волнуюсь, что не могу даже вздохнуть, не то что приступить к еде.

Мужчина тем временем пробует мясо, затем кусочек хрустящей куриной ножки, запивая глотком рубиновой жидкости из бутыли, которую притащила мне откуда-то служанка. Потом отрывает кусочек хлеба, макает его в бульон и отправляет себе в рот. Выражение лица всё такое же отстранённое, задумчивое, будто перед ним не еда, а шахматная партия. Молчание тянется мучительно долго. Я моргаю. В желудке тут же образуется странная пустота.

И вот, наконец, он откладывает столовые приборы, откидывается на спинку стула и переводит на меня взгляд.

— Твой бульон безупречен, как и жареная курица. Признаюсь, я ожидал съедобного, но уж точно не восхитительного. Скажи, Элоиза, откуда у потомственной баронессы навыки идеальной кухарки? — он делает неторопливый глоток из бокала, затем лениво наклоняется вперёд: — Только не жди, что я поверю, будто это врожденный навык.

Глава 15

После его слов очарование этого уголка будто сходит на нет. Огонь, отбрасывающий на стены пляшущие тени, больше не кажется милым и уютным, а раздражает своим треском. От насыщенных ароматов еды и дыма становится дурно.

— Вы правы, — задумчиво тяну, сжимая металлическую ложку в пальцах. — Умение готовить — это у меня не врождённое. Я этому научилась. Но ничего конкретнее я вам больше не скажу, лорд Вальмонт.

Мужчина, сидящий рядом, резко поднимает голову. В отблесках пламени его глаза вспыхивают негодованием. Тёмные пряди падают на лоб, и он раздраженно сжимает челюсти.

— Почему?

— Я принесла вам план по спасению от голода ваших людей, — спокойно напоминаю. — Накормила вас ужином. А вы? Кормите меня туманным фразами. Продолжаете только брать, ничего не давая взамен.

Вальмонт откидывается на спинку стула, складывая руки на широкой груди. Свет от очага подчеркивает резкие скулы, тень падает на уголки сурово сжатых губ. Тёмные глаза сверкают, скользя по моему лицу.

— На что ты надеялась, баронесса? — насмешливо бросает он, склоняя голову набок. — Что я задействую кучу ресурсов по просьбе человека, которому не доверяю?

Опять двадцать пять. Я медленно выдыхаю, пытаясь унять раздражение. Прежняя хозяйка этого тела накосячила, а расхлёбывать мне. Собравшись с духом, приступаю к новому раунду.

— Мне жаль, что однажды та Элоиза, которую вы знали, предпочла вам короля. На то была воля её отца. Что могла сделать юная девушка, если отец решил возвыситься за её счёт?

Вальмонт напрягается, слегка прищуривается. Его пальцы небрежно барабанят по краю стола. Он изучает меня холодным и внимательным взглядом, будто пытаясь разглядеть во мне ложь.

— Интересный выбор слов. «Та Элоиза, которую я знал…» — повторяет он медленно. — В замке дэ Трэви ты была робкой, пугливой пташкой. Когда у тебя хватало смелости выйти со мной на прогулку в саду, ты цитировала поэтов. Говорила о погоде и моде. Краснела и заикалась. А теперь… — он чуть подаётся вперёд, его голос, от которого по коже пробегает холодок, понижается почти до шепота: — Теперь ты требуешь с собой считаться. Не моргнув глазом, забила курицу, приготовила идеальный ужин. Где та робкая любительница поэм, готовая в любой момент покраснеть?

Он изучает меня так, будто перед ним разгадка, ускользающая от понимания, но в которую он намертво вцепился зубами.

Пожимаю плечами.

— Когда впереди маячит голод, резко становится не до поэтов… Впрочем, мои перемены вам на пользу. Ведь та Элоиза, которую вы знали, не сумела бы спасти ваших людей от голода, а я сумею. Что скажете, лорд Вальмонт?

Он, усмехнувшись, вдруг резко вскакивает со стула. Тяжелая древесина громко скрипит под его движением. Опираясь мощными руками о стол, он наклоняется ближе, почти полностью накрывая своей тенью. В глубине его черных глаз сверкает упрямство. Напряжённые мышцы на скулах двигаются, выдавая едва сдерживаемые эмоции.

— Скажу, что одного ужина недостаточно, чтобы я согласился на эту авантюру.

Он говорит с такой резкостью и решимостью, что я с опаской оборачиваюсь — не проснулась ли на лавке Николия. К счастью, девочка спит, судя по закрытым глазам и умиротворённому личику. Хоть кому-то здесь спокойно.

— Я делаю тебе встречное предложение, баронесса, — мужчина наклоняется чуть ближе, продолжая сверлить меня взглядом. — Ты наверняка помнишь предсказание оракула.

Испуганно распахиваю глаза.

О чем это он?

Оракул о браке говорил, вообще-то…

— Ну-у, — тяну неуверенно. — Оракулы много чего болтают.

— Он предрёк, что у нас с тобой родятся одарённые дети. Что наш первенец прославит весь мой род. Так вот. Я выполню твою просьбу, если пообещаешь родить мне сына.

Медленно перевожу взгляд на его лицо.

Это шутка такая?

Но его губы даже не дрогнули. В темных глазах ни тени иронии. Лицо его, словно высеченное из камня, слишком серьёзное для человека, решившего меня разыграть.

У меня аж дыхание перехватывает.

Казалось, я пережила за сегодня весь возможный спектр эмоций, но его слова ударяют меня, как молотом по голове. Мысли разбегаются, как испуганные козы, сердце сбивается с привычного ритма. Я растерянно открываю рот, но слов не нахожу.

К счастью, секундой позже вспоминаю, в каком я месте оказалась. Здесь родословие, происхождение и законный брак играют ключевые роли. Он наверняка сморозил глупость под влиянием той рубиновой жидкости… что бы он там ни пил.

Я качаю головой:

— Мне не верится, что вы способны на такую жестокую шутку, лорд Вальмонт.

— Это не шутка, — рычит он с досадой. — Мое предложение ничуть не более жестоко, чем то письмо, которое ты написала мне перед королевским отбором.

— Так, значит, вы хотите мне отомстить? — развожу руками, не на шутку закипая. — Опозорить, сделав своей любовницей?

— Однажды ты уже предпочла роль любовницы жене. И не увидела в этом позора. Я предлагаю тебе то же самое. Роль любовницы графа вместо жены простого крестьянина. Пусть тебя утешит мысль, что твой сын получит отличное образование и вырастет в достатке. В твоем положении и этого много.

— В моем положении... — повторяю с горечью.

Смотрю на него, такого упрямого, непробиваемого, и внезапно понимаю: все без толку. Что бы я ни сказала, он меня не услышит.

— Во-первых, — говорю, — вы ничего не знаете о моем положении. А во-вторых, вы переиначиваете предсказание оракула. Оракул говорил о законнорождённом наследнике. Очень сомневаюсь, что первенец, рожденный вне брака, прославит ваш род.

Глава 16

Лорд Вальмонт

Незаконнорождённый?

Пф… Смешная.

Будто меня это остановит.

Наклоняюсь ближе к её лицу. Вглядываюсь в широко распахнутые глаза и медленно произношу, отчётливо выговаривая каждую букву:

— Это ты играешь словами оракула, баронесса. Он говорил про наших детей. А про факт их рождения в браке не сказано было ни слова.

Элоиза, быстро сморгнув, молчит.

Сердито сжимает пухлые губы.

Хорошо.

Пусть молчит. Пусть осмыслит, что деваться ей некуда.

Пока она, опустив глаза, рассматривает содержимое своей тарелки, я любуюсь ее изысканной красотой, которую когда-то пообещал мне оракул и которую, казалось, однажды я потерял.

Хороша.

Изящная, грациозная, как фарфоровая статуэтка. Грудь небольшая, но красивой формы. Идеально уместится в моей ладони. Тонкая талия, аппетитные бедра — все, как я люблю. Даже лицо… Лицо ангела. Правильный овал, пухлые губы, большие бархатные глаза с длинными ресницами.

Жаль, продажная душонка идет в комплекте...

Внезапно баронесса поднимает взгляд и, встретившись с моим, с достоинством произносит:

— Благодарю вас за познавательную беседу, лорд Вальмонт. Нам с Николией пора домой.

Она поднимается из-за стола, а я медленно закипаю.

В смысле — пора домой?

Выпрямляюсь, нахмурившись.

— Каков твой ответ, баронесса?

На секунду она поворачивается ко мне.

— Я не продаюсь.

И снова начинает заниматься девочкой. Теребит малышку по плечу, гладит по волосам. Шепчет на ушко: «Зайка, вставай. Ну же, давай, нам пора!». Столько нежности в ее движениях, что даже злиться на женское лицемерие толком не получается.

Не продается она…

С каких пор?

Устав смотреть на ее бестолковую возню, подхватываю малышку на руки и быстро шагаю с ней к выходу. Баронесса бежит следом и шипит:

— Оставьте ее немедленно! Что вы себе позволяет?! Куда вы ее тащите?!

— В кровать, — бросаю тихо. — Я велел слугам подготовить вам гостевую комнату.

— Спасибо, но мы не останемся, — шипит баронесса сердито.

— Если тебе не жаль себя, иди. Прикажу слугам тебя проводить. Девчонку по ночному холоду таскать не дам.

— Вы, смотрю, очень переживаете за нее, да? — продолжает шипеть злючка. — Тогда почему не соглашаетесь сделать запасы, которые позволят ей пережить зиму без голода?

Надо же.

Опять за своё.

Её упорство не может не впечатлять.

Под раздражённое шипение упрямицы добираюсь до гостевой комнаты. Открываю дверь и переступаю порог. В камине потрескивает огонь, отбрасывая на стены тёплые отблески. Помещение небольшое, но чистое, без излишеств, однако с явным старанием обустроенное для гостей.

Вдоль одной стены стоит массивный сундук, рядом — простой деревянный стол с кувшином воды и стаканом. Кровать широкая, удобная, застеленная добротным, пусть и небогатым бельём. Конечно, это не та роскошь, к которой привыкла баронесса в отчем доме: без шёлковых балдахинов, без пуховых перин, без золотой вышивки на подушках. Но и до жалких тюфяков, на которых обычно спят крестьянки, этому месту далеко.

Укладываю девочку на кровать, снимая обувь с крошечных ступней. Накрываю одеялом. Затем разворачиваюсь к баронессе, стоящей в дверях. Глаза у нее до сих пор метают в меня молнии.

— Слуг будить? — спрашиваю холодно.

— Зачем?

— Чтобы проводили до дома одну неугомонную баронессу.

Она разводит руками:

— Вы же знаете, что я не брошу девочку одну в чужом месте.

— Вот и славно. Располагайся.

Кивнув на кровать, я выхожу из комнаты. Дверь за мной бесшумно захлопывается, и я быстрым шагом направляюсь в свою спальню. Там тихо. Только пламя в камине потрескивает, отбрасывая тёплый свет на тяжёлые гобелены. Воздух пропитан слабым ароматом восковых свечей и древесины.

Скидываю сапоги, затем стягиваю с себя одежду и бросаю её на резной стул. Прохладные простыни ложатся на разгорячённую кожу, когда я падаю на кровать и откидываюсь на мягкие подушки. Сцепив руки под затылком, пялюсь в балдахин над головой. Тёмная тяжёлая ткань нависает, словно купол, отделяя меня от всего мира. Сон не идёт.

Вспоминаю наш недавний разговор. В груди ноет странное чувство. С нашего разрыва прошло всего несколько месяцев, а я не могу избавиться от ощущения, что сейчас говорил с незнакомкой. Кроме внешности, в ней изменилось ВСЁ. А так не бывает.

Поднимаюсь с кровати и направляюсь к секретеру. Рывком открываю ящик и вынимаю розовый конверт. На нем знакомая витиеватая надпись: “Лорду Вальмонту от баронессы Бартрофф”. Прижимаю шелковистую бумагу к лицу. Прошло столько месяцев, а оно до сих пор пахнет ее духами. Дорогими, но чересчур приторными.

Не знаю, зачем я храню эту бумажку. Наверно, чтобы напоминать себе почаще, какими вероломными бывают женщины. Или чтобы вытравить из своих снов её образ, с нежной улыбкой обнимающий нашего сына. Других причин нет.

После сегодняшнего вечера самое время освежить её строки в памяти. Напомнить себе, что она за человек.

Достаю из конверта лист, раскрываю его и читаю:

“Лорд Вальмонт,

Вы, конечно, будете удивлены, увидев это письмо. Хотя, возможно, нет. Вы ведь мужчина разумный, а значит, должны понимать, что детские клятвы, данные в порыве юношеской страсти, не стоят и капли чернил, которыми их записывают.

Так вот. Я пишу Вам, чтобы сообщить: наша помолвка расторгнута. Ах да, именно так. Ни слёз, ни сожалений, ни глупых прощаний. Всё гораздо проще: я ухожу, оставляя Вас в прошлом.

Понимаете, какая незадача… Мне открылись горизонты куда более блистательные, чем роль смиренной жены графа, запертой в загородном поместье, растящей детей и считающей за счастье право сидеть рядом с Вами за ужином. Нет, нет, нет. Я юна, полна жизни и амбиций, и, как метко заметил поэт, «любовь, увы, быстротечна, как капля росы на рассвете». Так что Вы от меня хотите?

Глава 17

Элоиза

Просыпаюсь оттого, что по моему лицу что-то ползёт. Муха? Спросонья машу рукой, но она не улетает. Поднимаюсь, наотмашь стряхивая с себя насекомое, которое на поверку оказывается травинкой, зажатой в руках Николии.

После сна девочка выглядит невероятно милой. Растрёпанная, глазки сонно блестят, нежная кожа на щёчке до сих пор чуть примята. Не могу удержаться, улыбаясь, ерошу мягкие волосы, и она счастливо хихикает.

Я тем временем оглядываюсь, и тут же на меня, словно ушат холодной воды, накатывают воспоминания о вчерашнем разговоре. Граф поставил мне наглый ультиматум: или рожу ему сына, или он не станет мне помогать. Беззаботное утреннее настроение мигом смывает.

Решил шантажировать, гад.

Значит, придётся обходиться без него.

Вот только как это сделать?

У меня никаких рычагов давления в этом мире.

Разве что воспользоваться самым примитивным способом засолки? Будет, как говорится, дёшево и сердито. В день Сытых Костров буду денно и нощно резать мясо и сваливать его в яму, засыпанную золой. При этом каждый новый слой мяса пересыпать солью, которую опять-таки придётся заготовить заранее самой.

Для этого придётся не раз и не два сходить в солевую пещеру и натаскать оттуда в деревню солевых кристаллов. Раздробить их в ступке Марии — та ещё морока, но это вполне выполнимо.

Заготовить много мяса не получится, и всё-таки это будет лучше, чем ничего.

Жаль только, что в роли мясника я ещё не работала.

Я видела, конечно, как моя родня разделывала свинью в деревне, но сама этого не делала. К тому же тут придётся разделывать не просто свинью, а быка. Мама дорогая! И яму надо выкопать, и солью запастись в производственном масштабе...

— Дарна, почему вы больше не улыбаетесь? — спрашивает встревоженная малышка, теребя меня за запястье.

— Потому что мне надо многое успеть... Ты хорошо отдохнула, милая?

— Да-а... — глазки у девочки загораются, когда она обводит взглядом просторную комнату. — Тут так хорошо! Я бы хотела тут жить.

— Жаль, конечно, но жить тут не получится. Нам пора собираться домой.

Вскакиваю с кровати и босыми ногами прохожусь по каменному полу. Не успеваю дойти до платья, висящего на спинке стула, как в дверь раздаётся стук. Я испуганно замираю на месте. Зря надеялась, что получится улизнуть отсюда незаметно с утра пораньше! Может, если не реагировать, человек за дверью уйдёт и у меня всё-таки получится скрыться?

Тут за дверью слышится робкий голос:

— Госпожа, вас с девочкой хозяин ждёт к завтраку. Изволите спуститься?

В каком смысле «ждёт к завтраку»? Хочет, чтобы я ему завтрак готовила?

Усмехаюсь.

Наглость, не знающая границ.

Передам ему несколько «ласковых» слов и уйду.

Решительно шагаю к порогу, на ходу натягивая на себя платье. Открываю дверь и вижу в проёме милую девушку с большими глазами и двумя аккуратными косичками, заплетёнными вокруг головы. При одном взгляде на неё все слова, которые хотелось передать графу, забываются. Она всего лишь посланница, не стоит изливать раздражение на бедняжку.

— Передай хозяину, что мы, к сожалению, спешим.

— Хозяин предупредил, что вы так и скажете. Поэтому просил передать ещё кое-что. Вы угостили его ужином, поэтому элементарный долг вежливости — угостить вас завтраком. Вас ни к чему не обяжет совместная трапеза. Ещё он сказал, что за завтраком вы услышите от него окончательный ответ на свою просьбу.

Вот как. Значит, предыдущий ответ был не окончательный…

Я задумчиво кручу в пальцах прядь волос.

Интересно, каким будет его окончательный ответ? Не одного сына родить, а двух? Или за каждую сезонную помощь в приготовлении к зиме рожать по ребёнку? Тогда я рассмеюсь ему в лицо. Никакой высокий ранг не спасёт его от моего сарказма.

Несмотря на то что ничего хорошего не жду, всё-таки решаю согласиться на предложение графа. Во-первых, он и правда обязан угостить нас с Николией завтраком, а во-вторых, смутно подозреваю, что вряд ли нас с девочкой кто-то покормит в деревне. Наверняка до вечера придётся затянуть пояса и фокусироваться на работе.

Так что…

— Хорошо. Передай хозяину, что мы спустимся к завтраку.

Мы с Николией по очереди умываемся над медным тазом, поливая друг другу на ладошки холодную воду из кувшина. Затем одеваемся и причёсываемся красивым гребнем, заботливо оставленным кем-то для нас на столе.

Закончив утренние процедуры, в сопровождении служанки спускаемся в огромный светлый зал, где нас уже ждёт во главе стола хозяин этого замка.

М-да. Замерев на пороге, рассматриваю изысканную белую керамику, серебряные канделябры, кубки и букет садовых цветов. Роскошно накрытый стол не идёт ни в какое сравнение со вчерашним ужином на кухне. Теперь, кажется, начинаю лучше понимать задумку графа. Он решил давить на мои больные точки. Напоминает, какой приятной может стать моя жизнь, если соглашусь на статус любовницы.

— Доброе утро, Элоиза! — приветствует он меня, провожая пытливым взглядом. — Надеюсь, перина была для тебя не слишком жесткой?

— Доброе утро, лорд Вальмонт. Я хорошо выспалась. Благодарю.

Он морщится, будто не в восторге от моего формального обращения, и показывает на два прибора, приглашая сесть поближе.

Стоит мне это сделать, как мужчина, одетый в красивый тёмно-красный камзол, видимо дворецкий, начинает подкладывать нам с Николией в тарелки еду. Варёные яйца. Канапе из кусочков хлеба, сыра и, похоже, вчерашней курицы с огурцами. Нечто похожее на гренки. В общем, для завтрака выбор шикарный.

Когда я поем в следующий раз — понятия не имею. Поэтому через несколько минут рядом с тарелкой лежит уже дюжина опустевших шпажек, а я продолжаю беззастенчиво насыщаться, пока в желудке не разливается приятное тепло.

Когда же мне в чашку наливают ароматный напиток, по запаху и цвету ужасно напоминающий кофе, мне кажется, я попала в рай. С наслаждением отпиваю из чашки чёрный кофе — горький, идеальной крепости. Пью неторопливо, глоточек за глоточком. Наконец насыщаюсь в той степени, чтобы спросить:

Глава 18

Отставляю чашку с кофе, который вдруг начинает горчить. Смотрю в лицо лорда Вальмонта, на котором сейчас ничего не отражается. В его глазах — настороженное, пытливое выражение. Как у учёного, запустившего реагент и внимательно отслеживающего реакцию. Вот только с учёным все было бы понятно, а с графом… не понятно ничего!

Я бы что угодно сейчас отдала, лишь бы прочитать мысли Вальмонта!

Если попаданкой в этом мире быть не зазорно, я сочла бы за счастье больше не скрываться и не юлить. Но вдруг все наоборот? Вдруг граф думает: сейчас эта дурочка подтвердит своё происхождения, и я отправлю ее на костёр?! Заодно отомщу за предательство…

С опаской кошусь на Николию. Она сидит по другую сторону стола и увлечённо уминает канапе. Вроде бы на таком расстоянии услышать наши перешёптывания с графом не должна, но если все-таки девочка услышит наш разговор, и по всей деревне разнесёт интересную новость про мое попаданство, боюсь ни к чему хорошему это не приведет. Меня и так считают чужачкой-баронессой, а если окажется, что ещё и душа из другого мира, то стану чужой в квадрате... Нет, в кубе.

— С чего вы взяли, что я иномирянка? — говорю едва слышно, с пересохшим горлом. — Неужели вы считаете, что люди не меняются?

— Меняются, ­— он выразительно приподнимает бровь. — Но не настолько.

— А что, если со мной занимались учителя? Ведь королевская фаворитка должна быть безупречна.

Он с досадой отводит взгляд. Видимо, опять не в восторге от моего ответа. Ну, простите, граф. В этом мире быстро учишься никому не доверять. И вам я не доверяю. Пока.

— Вот бумага, — граф приподнимает желтоватый лист бумаги, который я не заметила в самом начале из-за пёстрого разнообразия блюд на столе. — Напиши сюда все, что тебе понадобиться. После завтрака мои люди отведут девочку в деревню, и мы займёмся твоим списком.

— Нет. Я сама провожу Николию до дома. Мне ее доверили — мне ее и возвращать.

— Как хочешь. Я думал, ты торопишься, но, видно, ошибался.

— Спешу, но не настолько, чтобы я бросила ребенка на чужих людей.

Граф, пожимая плечами, медленно протягивает мне лист бумаги и чернильницу. Двигается он плавно, почти лениво, но я не дура. Он сейчас внимательно отслеживает и оценивает каждый мой шаг. Чувствую себя, как на экзамене.

Одной рукой обхватываю чернильницу, другой — опускаю в неё перо. Николия сидит напротив, старательно возюкая ножом по тарелке с гренкой. Спинка прямая, движения медленные, немного чопорные. Мне кажется, сейчас она изображает важную даму. Невольно улыбаюсь… Похоже, мы с девочкой сейчас занимаемся одним и тем же.

Итак, склонившись над листом, принимаюсь деловито царапать кончиком пера по бумаге. Поскольку пишу пером впервые, тут же оставляю небольшую кляксу. Ладно. Подумаешь, клякса…

Под кляксой места полно, так что на чистой части бумаги старательно вывожу:

“Список:

1 Извлечение туш из обрыва:

Крепкие сети (у деревенских уже есть, но нужно проверить, выдержат ли новые нагрузки).

Верёвки и блоки (усиленные, чтобы тянуть туши наверх).

Рабочие (двадцать человек минимум, иначе не управимся). Они будут поднимать туши, и они же будут их разделывать. То есть все должны быть сильными и иметь опыт разделки.

2 Разделка:

Столы для работы (сколотить из прочных досок, хватит ли у деревни дерева?).

Острые ножи, топоры (у кузнеца заказать, хватит ли у него времени?).

Ведра для крови (не пропадать же добру, можно продать или кровяную колбасу сварить).

3 Готовка тушёнки:

Котлы — с десяток, минимум. Где их взять?

Мешки с дровами — топливо нужно заготавливать заранее.

Поварихи — деревенские женщины справятся? Или нанимать людей?

4 Соль и специи:

Кристаллы соли из пещеры (нужны люди, чтобы добывать).

Ступы для дробления соли (есть ли у деревенских?).

Лавровый лист, перец, кориандр. Сколько у графа запасов?

5 Хранение:

Керамические горшки (идеально, но есть ли столько?).

Бочки (если не хватит горшков).

Воск или смола для герметизации крышек.”

Перечёркиваю несколько слов, добавляю новые. Граф молчит, я по-прежнему чувствую на себе его испытующий, недоверчивый взгляд. Он, как коршун, наблюдает за каждым моим движением. В конце концов, откладываю перо и поднимаю голову.

Николия поела, и теперь развлекается, запуская в меня солнечные зайчики серебряной ложкой. Самое время вести ее в деревню, а у меня уже свербят в голове вопросы, которые хочется поскорее прояснить.

Не выдержав, заявляю прямо:

— Мне нужны керамические горшки, лорд Вальмонт.

— Сколько?

— Штук двести.

Граф чуть щурится, качает головой.

— Не выйдет. Разве что заказывать у гончаров, но это недёшево.

— Сколько горшков у вас есть в наличии?

— Штук тридацть найдется.

— А бочки?

— Их тоже нужно двести штук? — граф с притворным ужасом кривит лицо.

Я невольно улыбаюсь.

— Хватит несколько десятков.

— Дерево есть, бондари справятся... Соль ты добудешь сама? — уточняет он, опираясь локтем на стол.

— С помощью людей, которых вы мне предоставите, — отвечаю, глядя ему в глаза.

Граф усмехается, пока я устраиваю перо обратно в чернильницу. О, ты ещё увидишь, когда настанет зима, как вкусно будет уплетать мои консервы!

— Время собираться, Николия, ­— сощурившись, обращаюсь к девочке, запустившей солнечного зайчика мне прямо в глаза. — Давай поблагодарим лорда Вальмонта за гостеприимство, и пойдем домой!

Глава 19

Через полчаса

Пока иду в деревню в сопровождении двух слуг — на этом эскорте почему-то настоял граф, — с трудом удается выведать у девочки, что же именно колдун говорил про иномирянок. Из обрывочных детских воспоминаний сложно извлечь конкретику, но создается впечатление, что колдун попаданок недолюбливал. Иначе зачем бы он советовал их отлавливать и уничтожать, как болотную нечисть?

Теперь мне тем более не хочется оставаться в деревне, в опасном соседстве с колдуном. Поразмыслив, решаю, что в предложенной графом сделке нет ничего страшного. Он, видимо, просто хочет со мной познакомиться. Я и сама всегда проявляла интерес к иностранцам в прошлой жизни. Радовалась, когда Света, будучи студенткой, приглашала домой на чай ребят из Камеруна, Колумбии и Нидерландов. Другая культура — это всегда интересно. Наверное, у графа ко мне такой же праздный интерес.

С этими мыслями захожу в деревню, где меня сразу встречают недовольные взгляды. Видимо, все уже в курсе, что я ночевала не в избушке Марии, а в замке. И по какой-то причине это задело людей. Судя по всему, с моралью здесь какие-то странные перекосы. Спать с колдуном и беременеть от него считается нормой, а вот любые другие внебрачные связи — страшным пороком.

На входе в деревню с трудом уговариваю слуг, двух здоровых верзил, подождать меня на окраине. Я и так здесь чужая, а если начну разгуливать с личной охраной, то, наверно, совсем лишусь шанса быть принятой за свою. А ведь я не собираюсь жить в замке вечно. Слуги с огромной неохотой подчиняются.

Довожу Николию до дома старосты. Здесь вовсю кипит работа, но стоит мне подойти, со двора выходят Мария и другие женщины. Чувствую, как они буквально разбирают меня взглядами на молекулы, наверно, пытаясь уловить признаки того, что я провела ночь с мужчиной. Чем еще объяснить их осуждающие взгляды, я не знаю.

Отзываю Марию в сторонку и говорю:
— Я сюда ненадолго. Только привела Николию. Я решила какое-то время пожить в замке.

Та морщится, как от зубной боли.

— Если вернешься беременная, то знай. Сил возиться с младенцем у меня нет. Изба моя слишком мала для троих.

— А если не беременная вернусь? Нас двоих твоя изба вместит?

— Даже не знаю, — бурчит она недовольно. — Сейчас вон ко Дню Сытых Костров каждая пара рук дорога, а ты решила в замке прохлаждаться. Никому такое не понравится. У нас все трудятся поровну. Небось, вернешься, когда у нас все будет сделано, а? На все готовенькое?

— Значит, и другие женщины так обо мне думают? — меня пронзает досада. — Что я лентяйка, которая пользуется любым шансом увильнуть от работы? А ты им не пыталась объяснить, что я собираюсь мясо заготовить на зиму?

Женщина пожимает худыми плечами. На её морщинистом лице мелькает смущение.

— Да откуда я знаю, что ты надумала? Говорить можно что угодно. А на деле все работают, а тебя вон нет.

— Мария, граф согласился помочь мне запастись мясом на зиму. Прохлаждаться я не планирую. Если у меня все получится, следующей зимой никто не будет голодать.

— А с чего это он такой добрый? — подозрительно прищуривается она. — Ты, Элоизка, уж больно наивная. Мужчины никогда ничего просто так не дают. Они все так и думают, как бы девичьей наивностью да красотой попользоваться.

Я снова улыбаюсь. Мария моя ровесница, а говорит со мной, как с юной девчонкой. Знала бы она, что я стреляный воробей, наверно, не волновалась бы так. Жаль, не могу ей о себе рассказать. С учетом того, что колдун призывает уничтожать иномирянок, о своем происхождении откровенничать ни капли не охота.

Со вздохом сообщаю ей полуправду:
— Оказалось, мы с графом старые знакомые. Наверное, поэтому он решил помочь.

— Ну ладно. Иди тогда… Хотя нет, стой! — Мария берет меня за плечи все еще крепкими пальцами и ловит мой взгляд. — Ты у меня смотри! Этим мужикам веры нет, графы они или крестьяне! Слушай меня внимательно. Коли запросится граф к тебе в спальню или захочет с тобой наедине остаться… Ты ему не позволяй! Держи дистанцию. В крайнем случае прикинься больной. Обещаешь?

— Мария, я хоть и родилась баронессой, но знаю, что к чему. Не переживай. Я за себя постою.

— Да вот еще что… Чуть не забыла, — добрая душа с озабоченным видом трогает край моего тёмно-серого перештопанного платья. — Я тебе платьишко нашла поприличнее. За травки свои сторговала. Пойдем-ка ко мне в избу, хоть переоденешься. И другое свое платье возьми, розовенькое. Я его тебе простирнула. Будет тебе на смену нарядное.

Что ж, новое платье — это дело. Особенно в мире, где у меня нет ничего своего. Пока мы направляемся к ней в дом, я выспрашиваю все, что меня интересует.

— Скажи, Мария, а кто отец Николии?

— Об этом ее мать никому не сказывала. Она умерла при родах — никто так и не узнал. Кто говорит, что отец Николии — колдун. Кто сказывает, что отцом ей стал лесной дух, что из болота вылез да девчонку красивую испортил.

Понятно. Скорее всего, похотливый колдун постарался… чтоб его молнией стукнуло в причинное место!

— Мария, а в деревне есть керамические горшки? Или, например, пустые бочки?

— Есть, конечно, — кивает она. — Горшки-то у каждого в доме. Раньше в них кашу варили, молоко топили да и зелья всякие мешали. Вот только многие теперь треснутые или с отколотыми краями — не выдержали времени, а без магии чинить их некому.

— А бочек у нас тоже полно, — продолжает она. — В былые времена, когда магические ледники еще работали, в бочках удобно было замораживать мясо и овощи. Теперь вот стоят без дела, рассыхаются потихоньку. Но если замочить да подремонтировать, еще могут сгодиться. А у кого-то, поди, и целехонькие есть — мало ли, вдруг пригодятся.

Так в разговорах мы доходим дё ее дома. Мария передаёт мне одежду, я переодеваюсь. В простом светло-сером платье из льна я действительно выгляжу лучше, чем в прежнем. Беру свое платье баронессы, аккуратно сложенное и обернутое в чистую тряпицу, прощаюсь с Марией и направляюсь к выходу.