Пылинки танцевали в луче утреннего солнца, пробивавшегося сквозь жалюзи в маленьком кабинете Алисы. Она сидела за столом, заваленным бумагами, но ее взгляд был прикован к знакомому тексту в папке перед ней. Губы шевелились беззвучно: «...сознавая всю ответственность шага, который вы делаете сегодня...». Она знала эти слова наизусть, как молитву. Провела сотни, если не тысячи церемоний за годы работы регистратором в этом ЗАГСе. Но каждый раз, перед тем как выйти к новой паре, она перечитывала их. Это был ритуал, талисман, придающий ей уверенности и напоминающий о важности момента – даже если для нее самой этот момент все откладывался.
Дверь с скрипом распахнулась, нарушив тишину и поток пылинок. В кабинет впорхнула Маша, ее коллега и ближайшая подруга. Черные, как смоль, волосы были собраны в небрежный, но эффектный хвост, подчеркивая скулы и насмешливые карие глаза.
— О боже, Алис! — Маша шумно вздохнула, упирая руки в бока. — Сколько можно это повторять? У тебя же это в подкорке вбито! — Она подошла к столу и с преувеличенной театральностью закатила глаза. — Ну скажи честно, сколько ты уже этих «счастий навек» провела? Тысячу? Две? Так что давай, хватит! — Быстрым, почти воровским движением Маша выхватила папку из рук Алисы и швырнула ее на соседний стол, где она приземлилась рядом с горой других папок. — Отдыхай! А лучше — рассказывай! Как там твои дела со Славиком-милавиком? — Маша лукаво подмигнула, усаживаясь на угол стола. — Когда уже я вам буду проводить вашу церемонию? Моя очередь регистрировать подруг настала, а ты все топишь!
Алиса невольно раздраженно закатила глаза в ответ. Этот вопрос висел в воздухе между ними уже года три как минимум.
— Маш, ну что ты как заезженная пластинка? — вздохнула Алиса, откидываясь на спинку стула. — Не зовет он меня замуж, и все тут. Что я могу сделать? Силой тащить под венец? Он хочет сначала «на ноги встать», карьеру сделать, квартиру получше... Ты ж знаешь.
Маша фыркнула, и ее смех прозвучал язвительно и резко в тишине кабинета.
— На ноги встать? — Она изобразила преувеличенное изумление. — Он что, инвалид у тебя, дорогая? Десять лет вместе — и он все «встает»? Может, ему костыли купить или инвалидную колясочку, раз процесс такой затяжной? Или он встает как балерина — на пуанты? Надолго?
Алиса невольно скривилась, передразнивая гримасу подруги.
— Очень смешно. Не надо торопить события, — парировала она, стараясь говорить ровно. — Все будет. Всему свое время.
Но слова звучали пусто, даже для нее самой. И в этой тишине, последовавшей за ее фразой, в глубине души поднялся знакомый, гнетущий вопрос: Почему? Десять лет. Десять лет они были вместе, делили радости и горести, строили планы. Но слово «женитьба» для Славы всегда было словом из будущего, очень далекого и туманного. «Не время», «сначала вот это», «подождем». Бесконечное ожидание. Она уже и сама перестала понимать, чего ждет и есть ли этому конец.
— Ладно, ладно, философ! — Маша внезапно спрыгнула со стола, снова оживившись. Ее взгляд упал на часы. — Все, хватит болтать. Тебе пора! Пара уже наверняка трясется в коридоре. Давай, в бой! — Она подтолкнула Алису к двери. — Удачи там! Пусть хоть у кого-то сегодня все будет гладко.
Алиса натянуто улыбнулась, поправила строгий жакет и, взяв ту самую папку с соседнего стола, поспешно вышла из кабинета, оставляя Машу и свои тревожные мысли позади.
***
Зал для торжественных регистраций был наполнен тихим гулким ожиданием. Белые колонны, гирлянды из живых цветов, мерцание люстр. Под тихую, торжественную музыку открылись двери. Вошел жених — молодой, чуть бледный от волнения, в новом, чуть мешковатом костюме. Его рука дрожала, когда он подал ее невесте. Та вошла в простом, но изящном платье цвета слоновой кости, с сияющими, полными слез счастья глазами. Ее рука крепко сжимала руку будущего мужа.
Алиса начала говорить. Голос звучал ровно, тепло, профессионально: «Дорогие... вступая сегодня в брак...». Она смотрела на их лица, на дрожащие руки, на тот немой, полный обожания взгляд, которым они обменялись, когда произносили «да». Она видела, как жених нежно смахнул со щеки невесты непослушную слезинку, как их пальцы сплелись в едином порыве.
И вдруг, посреди фразы о «верности и преданности», ее собственное сердце сжалось от острой, неожиданной боли. Зависть. Глупая, горькая, несправедливая зависть. Они — вот эти двое, только что познакомившиеся пару лет назад — стояли здесь, объявленные мужем и женой. А она... она десятилетие ждала у моря погоды. Они сияли чистым, ничем не омраченным счастьем. А ее собственное «счастье» все больше походило на выцветшую фотографию. «Почему им везет, а мне — нет?» — пронеслось в голове, заставив на миг сбиться с ритма. Она быстро сделала вдох и продолжила, загоняя эту крамольную мысль куда подальше. Работа есть работа.
***
Рабочий день подошел к концу. Алиса переодевалась в крошечной раздевалке для сотрудников, когда появилась Маша, уже в яркой куртке и с сумкой через плечо.
— Ну что, героиня трудового фронта? — весело спросила Маша. — По магазинам махнем? А то у меня вон те туфли глаза мозолят... — Она кивнула в сторону торгового центра.
Алиса покачала головой, застегивая пуговицы на пальто. На ее лице появилось что-то вроде натянутой торжественности.
— Не сегодня, Маш. Сегодня... особенный день.
— О? – Маша приподняла бровь. — День рождения кота?
Алиса стояла посреди прихожей, как статуя, воздвигнутая в честь разбитых надежд. Тишина квартиры гудела в ушах навязчивым, унизительным аккомпанементом. Паркет под ногами казался холоднее обычного. Мысли в голове не то чтобы не укладывались — они метались, как пьяные пчелы, натыкаясь на один неоспоримый факт: она была одна. Совершенно, бесповоротно, предательски одна. В их годовщину.
Десять лет. Им было всего по пятнадцать, когда встретили друг друга. И вот теперь десять лет совместного быта, смешных прозвищ для кота, совместного выбора обоев в ванной, которые Слава все равно назвал «слишком цветочными» и вот… пустота. Наивные надежды, что Слава вспомнит, приготовит хоть что-то — пусть даже криво нарисованную открытку или поход в то самое кафе, где они познакомились — таяли с катастрофической скоростью ледника в июльскую жару. Исчезали, оставляя после себя лишь соленую горечь и чувство глупой, детской обиды.
Алиса даже попыталась включить режим экстренного самоуспокоения, начав придумывать нелепые оправдания для отсутствия Славы:
Вариант 1: Его внезапно похитили инопланетяне, чтобы вручить награду «Самый беспечный бойфренд Галактики». Он сейчас где-то в созвездии Ориона, отчаянно жестикулируя и пытаясь объяснить через универсальный переводчик, что ему срочно нужно домой, иначе его ждет апокалипсис в миниатюре.
Вариант 2: В городе случился внезапный кризис нехватки людей, умеющих профессионально держать пиво и обсуждать футбольные трансферы. Слава, как истинный патриот мужского братства, был мобилизован в ближайший бар для поддержания обороноспособности этой важнейшей сферы. Национальный приоритет!
Вариант 3: Он отправился в круглосуточный гипермаркет за… особым видом воздушных шариков, которые надуваются только при лунном свете третьей четверти. Или за редким сортом сыра, который продает только слепой монах в подземном переходе после полуночи. Да, звучит логично. Очень Славино.
Вариант 4: Он обнаружил портал в параллельную реальность, где годовщины отношений празднуют ровно на день позже. Он просто запутался в календарях мультивселенной. Бывает.
Но юмор — плохой анестетик для острой обиды. Каждая придуманная причина казалась все глупее, а пустота в квартире — громче. Оставался один, жалкий, унизительный выход — позвонить.
Алиса с усилием выдернула телефон из недр сумочки. Найти имя «Славик» в списке контактов — секунда. Нажать на вызов — вечность. Гудки бились в такт ее учащенному сердцебиению: туп-туп... туп-туп... туп-туп... Каждый — маленький укол в достоинство.
Наконец, щелчок. И голос.
— Да? — небрежный, отстраненный. Фон — гул голосов и приглушенная музыка. И тут же, громче, — Говори громче, ничего не слышно!
Вот оно. Бар. Друзья. Веселье. Мир, в котором понятия «десять лет отношений» и «годовщина» стерлись из памяти, как старая надпись на мокром песке.
Алиса невольно скривилась в такую злобную гримасу, что кот Васька, мирно дремавший на подоконнике, встрепенулся и спрятался под диван. Если бы Слава в этот момент материализовался перед ней, она бы, кажется, не просто разорвала его в клочья — она бы сделала это с применением навыков продвинутого оригами, сложив из его останков журавлика позора. Глаза ее сузились до опасных щелочек, в глубине которых вспыхнул настоящий, не метафорический огонь обиды.
Она сделала глубокий, дрожащий вдох, пытаясь выдавить из себя хотя бы подобие спокойного тона. Получилось хрипло и холодно.
— Когда домой вернешься?
Ответ прилетел мгновенно, веселый, слегка захмелевший, абсолютно не осознающий пропасти, в которую только что шагнул.
— О, Алис! Да мы тут с пацанами только разгоняемся! Тусить будем до утра, наверное! Серьезный повод!
«Серьезный повод». Эти два слова сработали как спичка, брошенная в бензин. Тот самый огонь в глазах Алисы вспыхнул ярче люстры в их гостиной. Весь мир сузился до экрана телефона с именем «Славик».
Она не сказала больше ни слова. Просто нажала на красную трубку. Резко. Окончательно.
Телефон со звонким стуком приземлился на тумбу в прихожей. Алиса замерла на секунду, а потом взорвалась. Не криком. Шипящим, сдавленным монологом, обращенным к пустой квартире, к портрету их совместной поездки на море, к недоеденной пицце в холодильнике.
— Как он мог?! Десять лет! Десять! Это что, пустяк? День Рождения у него в календаре помечен за три месяца, а тут — ничего?! Тусить до утра?! Серьезный повод?! Серьезный повод — это Я! Это МЫ! Идиот! Бесчувственный, инфантильный…
Она прошлась по коридору, резко развернулась, снова прошлась. Жесты были резкие, отрывистые, будто она размахивала невидимым мечом.
— Нет. Нет, так дело не пойдет. Он забыл? Прекрасно. Он посмел забыть? Идеально. Он будет помнить. Он будет помнить эту дату до последнего своего вздоха. До скончания века.
Алиса остановилась напротив зеркала в прихожей. В ее глазах, еще минуту назад полных слез обиды, теперь горел холодный, расчетливый огонь мести. Уголки губ дрогнули в подобии улыбки, но это была улыбка воина, готовящегося к битве.
— Он еще пожалеет, что родился мужчиной с памятью золотой рыбки, — прошептала она своему отражению. — Я ему напомню. Так, что он НИКОГДА не посмеет забыть снова. Никогда.
Она повернулась от зеркала, спиной к собственному яростному отражению. Пустая квартира больше не казалась такой тихой. Теперь она была полна гулом приближающейся бури. Бури под названием «Месть забытой годовщины». И Алиса стояла в ее эпицентре, готовая к удару. План созревал в ее голове с пугающей, сатирически-жестокой скоростью. Славе предстояло узнать, что забывчивость — это не просто мелкий грешок. Это объявление войны.
Ледяная решимость, сменившая злобную гримасу в зеркале, была куда страшнее ярости. Огонь в глазах Алисы не погас, он прошел через алхимию обиды и затвердел в холодные, отточенные бриллианты плана. «До конца жизни, Славик? Договорились» — прошептала она, и уголки губ дрогнули в подобии улыбки. Это была не улыбка счастья, а оскал стратега, наметившего первый ход в грандиозной партии под названием «Позор».
Телефон снова оказался в ее руке, но набирала она уже не «Славик». Пальцы выстукивали номер городской службы экспресс-печати с такой скоростью, будто запускали ракету.
— Здравствуйте, это служба экспресс-печати? — голос Алисы звучал подчеркнуто деловито, почти сладко. — Мне срочно нужен баннер. Большой. Очень. Три на два метра. Текст вот такой: «СЛАВА! ПОЗДРАВЛЯЮ С НАШЕЙ 10-ЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНОЙ! 04.09.2025 — ДЕНЬ, КОТОРЫЙ ТЫ ВЫБРАЛ ДРУЗЕЙ ВМЕСТО ЛЮБВИ. ЛЮБЯЩАЯ АЛИСА». Да, именно так, слово в слово. И да... — тут голос приобрел оттенок сладострастной мелочности, — можно с блестками? Розовыми. И гирлянду из светящихся черепов в комплект, пожалуйста. Это для... домашнего декора, да. Романтического. Спасибо.
Она положила трубку, и на губах расцвела ехидная улыбка. Даже не ногтем поцарапала, а целый когтистый след на его репутации! На душе стало легче, как после первого глотка ледяной газировки в зной. Но это был лишь вступление. Основное блюдо мести требовало более изысканных ингредиентов.
Алиса взглянула на часы. Девять вечера — еще не поздно для совершения маленьких злодеяний под маской справедливости. Снова мобильный в руках. Быстрый поиск в контактах — «Саша Тату». Гудки. Один, два...
— Алё? — бодрый, слегка хрипловатый голос на том конце.
— О, Саш, привет! Не занят? — Алиса вложила в голос максимум ложной радости.
— А, Алиска! Да нет, только закончил работу. Как ты?
— Отлично! Слушай, срочно нужна твоя помощь. Поможешь проучить Славика? — Алиса прикусила губу, ожидая реакции.
На том конце раздался довольный, предвкушающий смешок.
— За любой кипишь, особенно если это касается просветления мозгов нашего дорогого Славочки! В чем подлянка?
— Сможешь сделать липовый подарочный сертификат? В твой салон? — Алиса сделала паузу для драматизма. — На что-нибудь... ну, очень заметное. Скажем... лоб? Или ягодицу?
От нелепости предложения и собственной дерзости Алиса фыркнула. Получился нервный, сдавленный смешок. В трубке тоже раздался усмехающийся выдох.
— Лоб?! Алис, ты гений! Ягодица — это банально. Лоб — это стильно и на века! — Саша явно вдохновился. — Но стоп. В чем дело? С чего такая лютая месть? Он кота твоего обидел?
Алиса сжала телефон так, что корпус затрещал. Голос стал ледяным и звенящим. — Ты представляешь, сегодня наша годовщина. Десять лет! А он... — она сделала театральную паузу, — он в баре с друзьями тусит. До утра. И заявил, что это «серьезный повод».
— Оооооооо! — протянул Саша, и в этом звуке было столько понимания и мужского осуждения, что Алисе чуть не стало теплее. — Это, конечно, форменное безобразие. Не мужской поступок. Такое спускать нельзя. Ладно, не кисни. Завтра к обеду будет у тебя сертификат. На лоб. С надписью «Прости, солнышко!». Или что-нибудь более... пикантное?
— «Солнышко» — идеально, — ядовито процедила Алиса.
—Договорились. И это... Алис? Поздравляю тебя. С годовщиной. Не грусти сильно. Месть — лучший антидепрессант!
— Спасибо, Саш, — Алиса бросила трубку, чувствуя странное удовлетворение от сговора. План обретал форму: публичный позор баннером и вечное клеймо на лбу. Поэма мести!
Она бросилась к окну — баннер должны были вот-вот привезти. Пока ждала, машинально схватила телефон, чтобы убить время в соцсетях. Лента... знакомые лица... котики... И вдруг — свежий пост от Славы. Сердце ёкнуло, рука сама потянулась открыть.
Фото. Яркий, шумный бар. Слава в центре, рука обняла плечо своего лучшего друга, Костика. Оба сияют улыбками до ушей. И подпись, от которой у Алисы кровь ударила в виски:
«Бро, теперь ты свободен! За твое холостяцкое счастье!»
Все. Весь мир сузился до этих слов на экране. «Серьезный повод». Оказывается, это был его «серьезный повод»? Освобождение друга из отношений? И они празднуют ЭТО в ИХ годовщину?!
— Вот же ж скотина! — вырвалось хриплым шепотом. Телефон, который минуту назад был орудием мести, взлетел в воздух и со звонким стуком приземлился на тумбочку. Алиса отшатнулась, как от гадюки, и повалилась в кресло, резко откинув голову назад. Глаза закрылись сами собой.
Тишина. Внезапная, оглушительная, звенящая тишина, ворвавшаяся в квартиру после шквала эмоций. Гул голосов из телефона сменился гулом собственной крови в ушах. Гнев, кипевший секунду назад, схлынул с невероятной скоростью, оставив после себя... пустоту. Невероятную, тяжелую, ватную пустоту. И странное, почти неестественное спокойствие.
В этой тишине, под аккомпанемент собственного усталого дыхания, закралась невероятно соблазнительная мысль, проскользнувшая как холодный луч луны сквозь щель в ставне:
«А может... послать все к черту? И Славика... в том числе?»
Мысль висела в воздухе, огромная и невесомая одновременно. Баннер с блестками и черепами, фальшивый сертификат на тату «Солнышко» на лоб... Вдруг это все казалось нелепым, утомительным театром абсурда? Вдруг проще... просто уйти? Оставить его с его «бро» и золотой рыбкой вместо памяти?
Звонок в дверь — резкий, настойчивый — вырвал Алису из омута странного спокойствия, в котором она утонула. Она моргнула, удивленно оглядев комнату. Сколько она просидела так, в кресле, слушая тишину и крамольные мысли о бегстве? Часы показывали почти десять. Время текло, как сироп, когда решаешь судьбу отношений.
Быстрым, почти автоматным движением она поднялась, отряхнувшись от остатков созерцательного ступора, и подошла к двери. Открыла.
За порогом стоял молодой парень-курьер, державший свернутый в рулон баннер и увесистую коробку. Он выглядел так же устало, как будто развозил не заказы, а собственные нереализованные амбиции.
— Ваш заказ, баннер с… украшением, — пробормотал он, заглядывая в накладную с выражением человека, видевшего всякое, но блестки и светящиеся черепа все равно вызывали легкий диссонанс.
Алиса поблагодарила, расплатилась, щедро добавив на чай — месть требует финансирования, и пожелала ему доброго вечера с такой неестественной бодростью, что парень на секунду задержался, словно ожидая подвоха. Дверь закрылась. Алиса осталась наедине с орудием своей публичной казни Славиной репутации.
Теперь главный тактический вопрос: где развернуть знамя позора? Увидеть его, только зайдя в квартиру? Банально. Слишком интимно, не та публичность. Нет, нужно место стратегическое. У подъезда. Чтобы он, подходя с утренней головной болью и чувством вины размером с КамАЗ, увидел свое предательство за три квартала. Чтобы соседи, выгуливающие собак и идущие за хлебом, прочитали и прониклись. Чтобы даже почтальон запомнил дату. Идеально!
Улыбка, на этот раз искренне злорадная, озарила ее лицо. Мысль о всеобщем осуждении Славика согрела душу куда эффективнее, чем утренний кофе. Она порылась в кладовке и вытащила складную стойку для рекламных объявлений — наследие прошлой попытки продать старый диван. Пригодилась! — торжествующе прошептала она, будто найдя Святой Грааль мести.
Выкатить все это хозяйство на улицу было несложно. А вот водрузить баннер размером с парусник на хлипкую стойку под ночным ветерком, пытавшимся унести и баннер, и ее остатки самообладания — задача для циркачей. Алиса пыхтела, кряхтела, ворчала на непослушные завязки и пыталась придушить порывами ветра блестящую фольгу. Баннер норовил свернуться обратно в рулон, как улитка, испугавшаяся собственной дерзости. Светящиеся черепа на гирлянде зловеще поблескивали в свете фонаря, словно подбадривая: Давай, Алиска, ты сможешь! Отомсти!
Наконец, после десяти минут эпической битвы, баннер был водружен. Он развернулся во всей своей ослепительной, розово-блестящей, черепно-украшенной красе. Текст «СЛАВА! ПОЗДРАВЛЯЮ С НАШЕЙ 10-ЛЕТНЕЙ ГОДОВЩИНОЙ! 04.09.2025 – ДЕНЬ, КОТОРЫЙ ТЫ ВЫБРАЛ ДРУЗЕЙ ВМЕСТО ЛЮБВИ. ЛЮБЯЩАЯ АЛИСА» сиял, как неоновый вызов всему мужскому безразличию. Алиса отступила на шаг, запыхавшаяся, с растрепанными волосами, но с чувством глубокого удовлетворения. Она встала перед своим творением, сложила руки на груди и… громко похлопала сама себе. Не просто похлопала, а с чувством, с толком, с расстановкой, как артисту, завершившему гениальный спектакль.
— Браво, Алиса! — провозгласила она шепотом, но с пафосом. — Оскар за лучшую визуализацию мужской недальновидности! Гениально! Просто, со вкусом, и с блестками!
Она представила, как Слава, бледный как мел, читает этот текст под сочувствующими (или злорадными) взглядами соседей, и ее душа запела арию торжества. Теперь можно спать. Или хотя бы попытаться.
И впервые за долгие месяцы (может, даже годы?) ожиданий и разочарований, Алиса уснула сном младенца. Не просто младенца, а младенца, только что отомстившего за отобранную погремушку. Глубоко, без сновидений, под аккомпанемент тихого жужжания светящихся черепов за окном.
Утро. Ровно 6:00. Будильник не прозвучал — Алиса проснулась сама, словно внутренний хронометр мести был заведен на это время. Она потянулась… и осознала: место рядом было пусто и холодно. Славик так и не вернулся.
Удивления – ноль. Разве что легкое презрительное фырканье. Классика жанра, — подумала она, вставая. — Ушел в себя на почве чувства вины? Или просто продолжил «серьезный повод» до победного? Явится дня через два, с цветами дешевле газеты и глазами виноватого щенка, которого только что выдрали за прогул урока. Мысль об этом спектакле вызвала не боль, а лишь усталое раздражение. Она спокойно отправилась в ванную приводить себя в порядок. Сегодня рабочий день, а в ЗАГСе внешний вид — это святое, даже если внутри все разбито вдребезги.
За завтраком она наслаждалась ароматным кофе и машинально листала ленту соцсетей. Глаза искали свежие следы Славиного «загула во имя свободы друга». Но тишина. Ни новых фото, ни сторис, ни даже глупого мема. Либо спит мертвецки, либо… — мысль оборвалась. Неважно. Пустота была предпочтительнее его лица.
Допив кофе, Алиса собралась. Выходя из подъезда, она бросила взгляд на свое ночное творение. Эффект превзошел ожидания. Ранние пташки — пенсионерка с авоськой, остановилась как вкопанная, читая текст и бросая сочувствующие (и одновременно жадные до сплетен) взгляды на окна Алисы. Сосед-автолюбитетель, выходя к машине, споткнулся, уставившись на баннер, и чуть не выронил ключи. Двое подростков тыкали пальцами и хихикали. План работал! Публичный позор был запущен, как хорошо смазанный механизм. Алиса позволила себе довольную, почти что солнечную улыбку и бодро зашагала на работу. Утро начиналось не так уж плохо.
Подходя к знакомому зданию ЗАГСа, Алиса мысленно сморщилась. Сейчас будет Маша. Энерджайзер в юбке, ходячий вопросительный знак и мастер непрошеных советов. Маша, которая вчера поздравляла ее заранее с предложением руки и сердца. Как встретить этот шквал? Соврать? Буркнуть что-то про «чудесный романтический вечер со Славиком»? Ха! Слишком много чести этому…
Рабочий день в ЗАГСе тек как густой сироп после бури. Алиса механически перебирала бумаги, проверяла списки гостей на предстоящую церемонию, перечитывала текст поздравления — но мысли вихрем крутились вокруг одного: где Славик? Почему ни звонка, ни сообщения? Неужели баннер с блестками и светящимися черепами отправил его в такой глубокий ступор, что он потерял связь с реальностью на месяц? А как же ее гениальный сюрприз? Эффект-то должен был быть мгновенным, как удар тока!
Первоначальная сладость мести начала подозрительно быстро выдыхаться, сменяясь едким послевкусием сомнения. А не переборщила ли я? — пронеслось в голове. — Теперь весь район знает, что Слава — бесчувственный болван, а я — обиженная фурия с розовыми блестками. Мысль о соседях и соседях соседей, тыкающих пальцами и перешептывающихся у подъезда, заставила ее внутренне поморщиться. Она даже мысленно поругала себя за опрометчивость, за эту театральную выходку.
Но хорошенько все взвесив… Алиса резко встряхнула головой, отгоняя слабость. Нет! Все сделано правильно! Если не сейчас, то когда? Он уже не просто сел на шею — он устроил там уютное гнездышко, развесил носки и свесил ноги, абсолютно не ставя ее чувства ни во что! Он не ценил, не уважал, забыл самое важное! Хватит! Улыбка, на этот раз твердая, победная, озарила ее лицо. Она не отступит. Месть была ее правом!
Из водоворота самоутверждения ее вырвал странный шум за дверью кабинета. Голос Маши, обычно такой звонкий и уверенный, звучал взвинченно и громко, пытаясь перекрыть кого-то другого. Алиса уловила обрывки:
«…Нет! У нее сейчас церемония! К ней НЕЛЬЗЯ! Вы слышите меня?! Нельзя просто так врываться! Я…»
Дверь в кабинет Алисы с грохотом распахнулась так резко, что тарелка с символическим «Счастьем» на стене едва удержалась. На пороге, запыхавшийся, с лицом, на котором смешались ярость, недоверие и какая-то детская обида, стоял… Славик.
Алиса от неожиданности буквально ахнула, рот непроизвольно открылся. Куда угодно, но на работу? Славик удостоил ее рабочий храм брачных уз своим присутствием впервые за всю их совместную жизнь! Мозг Алисы судорожно заработал: Зачем? Увидел баннер? Пришел извиняться? Но почему он выглядит так, будто это она забыла про их годовщину, съела его последнюю пельмешку и продала коллекцию кроссовок? Он ничего не перепутал?
Только она собралась выдать ему саркастическое «Ну, здравствуй, дорогой забыватель!», как из-за широкой спины Славика материализовалась фигура, от которой у Алисы похолодело внутри. Ирина Андреевна. Мама Славика. Царица нравоучений, генерал в войне за сыночка и живое воплощение фразы «маменькин сынок».
Вот черт, — мелькнуло в голове Алисы. — Тяжелая артиллерия прибыла. И прямо на плацдарм.
Маша ворвалась следом, ее лицо было красно от возмущения и беспомощности. Она метнула на Алису ошарашенный взгляд: Ну я же пыталась!
— Алиса, я говорила, что ты занята и к тебе нельзя! Но этим людям… — Маша бросила убийственный взгляд на Ирину Андреевну, — …наглости и воспитания не занимать!
Алиса сделала глубокий, почти йоговский вдох. Паника отступила, уступая место холодной ярости и странному спокойствию осажденной крепости. Она посмотрела на Машу, всем видом демонстрируя: Я справлюсь.
— Ничего страшного, Маша. Спасибо, я найду несколько минут. Пожалуйста, подготовь зал к церемонии.
Маша, явно чувствуя, что «пахнет жареным» кивнула. Ее взгляд, полный немого вопроса и пожелания удачи в этом неравном бою, скользнул по Алисе, прежде чем она быстро ретировалась, прикрыв за собой дверь.
Алиса медленно, с королевским достоинством (которое она отрепетировала за годы проведения свадеб), опустилась в свое кресло. Она выпрямила спину, сложила руки на столе — поза спокойного, уверенного в себе профессионала, который абсолютно владеет ситуацией. Она изо всех сил вежливо, сквозь зубы, выдавила: Здравствуйте, Ирина Андреевна.
Но зачем она здесь?! — кричал внутренний голос.