Вступление. Глава 1.

(авантюрно-мистический детектив)

Самая губительная ошибка, которая когда-либо была сделана в

мире, - это отделение политики от нравственности.

П. Б. Шелли

Кто не способен выдумывать небылицы, у того один выход – рассказывать были.

Л. Военарг

Вступление.

С давних времён у человека одним из самых болезненных интересов было воз­вращение к минувшему, то есть самому произвести расследование: откуда всё произошло? Кто такие люди по своей сути? Где та движущая сила, управляющая миром? И человек лишь потом задавался вопросом: «Что будет?».

Итак, что же было со всеми нами? Одни пытаются уверить, что человек-де про­изошёл от обезьяны. Но переходный момент между австралопитеком и неандер­тальцем так и не обнаружен. Тем более что таких случаев в природе никогда не наблюдалось. Любой вид животного не может так вот запросто перейти в иной. С другой стороны, очень многие пытаются ниспровергнуть тезис, что всё наше «здравомыслие» сотворено Всевышним. Зачем Ему всё это было надо?

Во­прос логичен, с точки зрения человека. Но и ответ напрашивается соответствующий: затем, хотя бы, что душа наша, то есть Божест­венное начало, наш огонь может развиваться и пребывать только в физическом теле. Кроме этого Господь каж­дому человеку подкидывает испытания и смотрит, как сотворённое Им существо справля­ется с разными жизненными рогатками. Ведь если человек не ломается, не гнётся, не ищет «стрелочников», глупых оп­равданий и увёрток, значит, а терпеливо принимает жизнь такой, какая она есть, он действительно дитя Божье.

Известно одно высказывание или, если хотите, откровение: «Я есмь огонь внутри Себя, огонь служит Мне пищей и в нём Моя жизнь». Догадываетесь, кому принад­лежат эти слова, и что за ними скрывается? Но в то же время господа материали­сты утверждают, что человек, мол, только тогда и стал человеком, когда взял палку в руки и приручил огонь! Приручил?! Разве можно приручить что-то самоё в себе? Разве можно управлять движением Солнца или остановить мчащийся на полной скорости поезд, накинув на него ковбойское лассо? Человек в допотопные времена просто жил и размножался на тёплой планете. Зачем ему огонь? Не логичнее ли предположить, что он бежал бы от огня, как и остальные животные? Меж тем человек всегда находит в огне часть себя самого. Человек тянется к нему, как… как ребёнок к матери. Не странно ли?

«Огонь и тепло дают ключ к пониманию самых разных вещей, потому что с ними связаны неизгладимые воспоминания, простейший и решающий опыт каждого че­ловека. Огонь – это нечто глубоко личное и универсальное. Он живёт в сердце. Он живёт в небесах. Он вырывается из глубин вещества наружу. Он прячется в недрах материи, тлея под спудом, как затаённая ненависть и жажда мести. Из всех явлений он один столь очевидно наделён свойством принимать противопо­ложные значения – добра и зла. Огонь – это сияние Рая и пекло Преисподней, ласка и пытка. Это кухонный очаг и апокалипсис… Огонь противоречив, и поэтому он универсальное начало объяснения мира».[1] Вот поэтому любой человек, не говоря уже о наших пожарных и МЧС, готов всегда провести скурпулёзное следствие и узнать фантастическую причину возникновения огня.

Глава 1.

Вертолёт МЧС методично рассекал непробиваемую крышу Останкинского тумана. Собст­венно, это был вовсе не туман, а плотный густой дым с места пожара. Всего не­сколько часов назад Москву встряхнула свеженькая сплетня: горит Останкин­ская телебашня! В это трудно было поверить, во всяком случае, поверить сразу. Как же так? Ведь самая большая в мире! Ведь там защита на защите и защитой защища­ется! Строили-то, в какие времена? – мы догоним и перегоним братанов- америка­нов! Значит, использованы все существующие и несуществующие сопро­матные законы с правильными, семижды семь проверенными расчётами. Такого про­сто не может быть потому, что быть не может!

С другой стороны, тут же подкрадывалась мыслишка: а вдруг? Хотя вертолёт летел неслабо, только эти мысли неслись много быстрее в амбициозной башке Родиона Рожнова, капитана пожарной службы, спешащего на небывалый в мире пожар. А что?! Нигде, никогда такого ещё не было и, скорее всего, не будет. Здесь Россия опять утёрла нос америкосам! Просто смех сквозь слёзы.

За капитаном Рожновым заехал домой сам заместитель начальника Пожарной Авангардно-Спасательной Службы при Совете Министров России. А это далеко не «абы как» и не «абы что».

Подполковник Наливайко заехал не просто, ми­моходом, а прилетел на вер­толёте, севшем на площади перед Киевским вокза­лом. В этом людном месте гнездилось множество торговых точек, но пустого места пока хватало. Вер­толёт приземлился недалеко от дома. Необычайное зрелище привлекло внима­ние привокзальных бомжей и праздных любо­пытствующих. Виданное ли дело, Киевский вокзал постепенно превращается в почти частный аэродром! Дверь квартиры долго не открывалась, но, наконец, резко распахнулась, обнажив невыспавшегося и очень сердитого хозяина коммунальной берлоги.

- Какого лешего!.., - с порога рыкнул хозяин. Но, увидев, кто к нему пожаловал, сразу стушевался. – Товарищ подполковник?! Вы? Но как вы узнали?.. Ах, да. Что я говорю, - вслух мыслил Рожнов.

- Может быть, разрешишь войти? – спросил Наливайко, вполне понимая растерян­ность хозяина.

- Конечно, конечно, - посторонился Рожнов.

Подполковник, не разуваясь, прошёл в комнату, заглянул в кухню, потом обер­нулся к капитану:

- Один, что ли? Собственно, это и хорошо. Никто мешать не будет.

- Чему мешать? – округлил Рожнов полусонные глаза.

- ЧП у нас, капитан. Собирайся.

- Но ведь я же отстранён от службы за самовольство при выполнении поставлен­ной задачи, - протокольно отчеканил Рожнов.

- Ладно тебе, Родион, обиженку корчить, - прикрикнул на него подполковник. – Ты прекрасно знаешь, что лично я без дела не заявился бы. Ферштейн?

- Яволь, - кивнул хозяин. – Чем могу?..

Глава 2

Утро разбудило Родиона ворвавшимся в квартиру телефонным звонком:

- Слушаю.

- Родя, не бросай трубку! Родя, я тебе всё объясню! Родя, я же не хотела! Родя, нам надо поговорить! – заверещал телефон Танькиным голосом. – Родя, я…

- Слушай, ты, - перебил он её, задыхаясь, потому что недавнее прошлое вспых­нуло в сознании, как экран включённого телевизора. – Не нам надо «поговорить», а тебе. Ты помнишь, я по Зодиаку – Лев. А львы не питаются объ­едками и падалью. Это удел шакалов. Твои гнидники и за­тычки я соберу в чемо­дан, вы­ставлю за дверь. Можешь забрать в любое время. Если сунешься сейчас сюда – убью, ты меня знаешь.

Танька молчала, ожидая то ли продолжения приговора, то ли помилования, но черпать воду реше­том Родиону не хотелось вовсе. Бросив трубку, он отправился в ванную и долго плавал в «проруби» – так он называл ванную, потому что иногда до краёв наполнял её жгучей холодной водой. Танька, Натаньяха, Таниэлла, Татьяна Клавдиевна! Что же тебе не хватало? Родион когда-то вытащил её из кришнаитской секты, можно сказать, спас. Ей тогда очень нравилось танцевать в полуиндийской компании прямо на Арбате.

Рожнов пред­ложил другие танцы – на тахте. Татьяна попала меж двух огней, и надо было выбирать. А Родион терпеливо ждал. Тогда Татьяна выбрала, конечно, танцы на тахте. Родион на этом успокоился, а зря. Он считал, что мужских ласк должно хватить, разбавляя их к тому же честным офицерским тру­дом, то есть приличной зарплатой. За само­от­верженный труд Танюха и наградила его «орденом Сутулова».

Эта женщина, как была, так и осталась чужой, нерусью, нелюдью. Она работала главным бухгалтером в каком-то новоиспечённом ООО. Родион даже названия не помнил. Главное, что жене работа нравилась, и у неё всё получалось! Конечно, на такие должности не берут абы кого, прямо с улицы, но тут подоспели с помощью давнишние друзья Ро­диона. Во всяком случае, результат ра­довал: Танька была довольна, ей доверяли и прочее. Только с не­давнего времени жену стали загружать какой-то дополнительной работой. Это, конечно, приносило дополнительный заработок, но всех денег не заработаешь. Да и можно ли молиться Ма­моне?! Ведь из­вестно: какую жизнь ведёшь, что в этом мире делаешь - то тебе и вернётся бумерангом. Никогда нельзя работать на деньги – они сразу захватят, удавят, удушат… Надо, чтобы деньги работали на тебя!

А Танька, увлёкшись новой работой, зачастую приходила домой поздно, уставшая, и сразу же засыпала. Родион боялся её обидеть, да и домашние разборки никогда ни к чему хорошему не приводили. Чего же ей всё-таки не хва­тало? Однажды утром он попытался это выяснить и услышал только:

- Родя, отстань. Ты знаешь, меня утром трогать нельзя вообще. Я на ра­боту собираюсь!

- А когда тебя можно, как ты это называешь, «трогать»? На дежурстве я могу об­щаться с тобой только по телефону, дома ты сразу же засыпаешь. Только и слышу: «Я не могу», «Я устала». Мне что, в «Секс-шопе» резиновую бабу для снятия стресса купить?

- Как знаешь, - отвела глаза Татьяна. – Каждый сам решает, что ему де­лать.

Значит, она уже решила, что ей делать. И с кем?! Чем майор Краснов лучше? Сапог сапогом. Может, Таньке нужен вовсе не любящий и ласковый, а примитивный самец? Надо же, в один день свалилась целая куча неприятностей! Ко всем прочим проколам прилип ещё и шахматный. Ведь кубические шахматы – действительно изобрете­ние, вероятно, даже мирового масштаба. Что поделаешь – Россия. Если на западе кто-нибудь пронюхает про кубические шахматы, то вмиг запатентует и в Россию они вернутся, как великое изобретение очередного американского архантропа.[1]

За много лет до Эйнштейна рус­ский Левша, по фамилии Яблочков, изобрёл лампочку, ставшую потом «лампочкой Ильича». То же самое произошло с паровозом, изобретением братьев Черепановых, а запатентованного братьями Райт, американцами, и с радио, изобретением Попова, но по европейским понятиям – запатентованные труды Маркони, Морзе и других. Причём, русские изобретения так и погибли бы в неизвестности, кабы не американо-европейские архантропы, по­вторно подарившие миру по­лезные изобретения, нахально объявив их своими. По­хоже, история с шах­матами по­вторяется.

Родион накинул халат и отправился к компьютеру. Монитор как обычно долго грелся, включался, разгонялся, но вот, наконец, удалось вызвать изображение не­сравнен­ного шахматного образа. Обыкновенный куб. Одна команда, например, белые, стоят вверху куба, а чёрные – внизу. Фигуры для шахматной битвы ис­пользуют диагональ и восемь горизонтальных досок. Поди-ка, повоюй в такой трёхмерной пространственной диспозиции! Вот от этого и шарахаются толсто­сумы, которым ничего не надобно, лишь бы ублажить утробу да плоть. Многое существует в этой жизни для удовлетворения человеческих потребностей, а надо ли? Есть ли что-то, без чего человек не сможет выжить или просто честно жить? Ведь, по сути, человеку ничего, кроме любви, не требуется. Но, теряя любовь, человек всегда ищет виноватых на стороне. Может, не Татьяна во­все виновата, а он сам? Человек становится человеком лишь тогда, когда никому не принадлежит, когда полностью свободен и волен выбирать, но однажды избранное нельзя менять, как надоев­шую майку или перчатки. Это как раз несвобода. Вернее, свобода, но - распущен­ности.

Вседозволенность возвращает человека в скотское состояние. Разрыв души и тела, которые должны суще­ствовать нераздельно, при этом неизбежен. Личность разрушается и че­ловек, ища себе оправдание, сваливает все грехи на окружающих и даже на Бога. Так не выбирай ничего, если не готов. Поживи один или одна. Вот когда поймёшь суть одиночества, тогда объявится твоя настоящая половина, которую не придётся искать. И вместе вы сможете запросто сыграть партию в куби­ческие шахматы, не проигрывая и не выигрывая, а просто бесконечно играя. Интересно, где сейчас давнишний приятель Женька с удивительной знакомой Янгой, подкинув­шие шахматную идею? На Родиона нахлынула волна воспомина­ний, ведь «жизнь – это прошедшее время, где места грядущему нет».

Глава 3

Пётр Петрович Краснов сидел у себя в рабочем кабинете красный, как варёный рак, и всё думал: почему же он просчитался? почему решил, что в эту ночь Рожнов будет на дежурстве? зачем попёрся к Татьяне, когда надо было решать дела чуть ли не государственной важности? Точно – бес попутал. Он мешал ло­жечкой поданный ему секретаршей «Капучино» и пытался привести мысли в по­рядок.

- Бес – саме, бес – саме – муччо…, - вдруг ни с того, ни с сего пробормотал он. – Тьфу ты, опять бес. Просто напасть какая-то!

Взгляд его мельком скользнул по дивану, и глаза невольно стали наливаться кровью. Он нервно нажал кнопку селектора и очень спокойным, ласковым голосом попросил:

- Наташа, не могла бы ты ещё разок зайти ко мне в кабинет?

- Да, конечно, - ответила секретарша.

Дверь распахнулась, и в кабинете появилась улыбающаяся На­ташка. Она подошла к массивному письменному столу, опёрлась руками о столешницу, чуть наклонившись вперёд, и завораживающе мяукнула:

- Не ожидала, что мой шеф разгуляется прямо с утра. Но я готова.

Краснов с улыбкой вышел из-за стола, потом схватил секретаршу за руку, и резко заломив её, потащил девушку к кожаному дивану. На чёрной коже почти неприметные валялись такого же цвета женские трусики.

- Это что, мразь? – прошипел Краснов. – Трахаешься с кем попало в моём каби­нете, да ещё трусы забываешь?!

- Я…я…, - испуганно запищала Наташка. – Это не мои.

- Не твои! – зарычал Краснов и вдруг задрал Наташе юбку.

Может быть, секретарша и пользо­валась иногда диваном шефа, но в этот раз трусики оказались на месте. Краснов тут же от­пустил руку девушки и полез в карман за носовым платком, потому что его про­шиб холодный пот. Наташка отпрянула и принялась массировать за­лом­ленную руку.

- Ладно, ты извини. Но кто это!!! И в моём кабинете!

- Я не знаю, - всхлипнула Наташа. – Я, правда, не знаю, - и она со слезами на гла­зах ретировалась в приёмную.

- Так, - майор тяжело опустился в кресло. – Это уже становится интересно.

Он выдвинул ящик письменного стола, бросил туда чёрные трусики и задумался. Выходит, кому-то дорогу перебежал. Кому? Рожнову? Да нет, у него мозгов на такое не хватит, он сейчас пожаром занят. Подполковник Наливайко Родиона никуда не отпустит. Но капитан – ценная рабочая лошадка, а у лошадки должен быть хозяин. Ничего, пускай лезут. Им до ящика всё равно не добраться. А если и до­берутся, то не смогут отключить ретрансляцию. Здесь всё схвачено. Вот если Рожнов не погиб­нет и выберется из пекла, то предстоит разборка по поводу жены. Причём, бедняга даже не по­дозревает, кто она такая. А Татьяна настоящая женщина!

Краснов мечтательно закрыл глаза. Перед ним снова возникла прошлая бур­ная ночь. Майору снова было до одури приятно вспоминать происшедшее, несмотря на бесславный финал. От сладостных дум его отвлёк те­лефонный звонок. Наташа по селектору сооб­щила, что его по телефону добивается какая-то жен­щина. Сердце у Краснова на миг ёкнуло. Низкий бархатный голос он узнал сразу.

- Ну, здравствуйте, товарищ майор, - официально поздоровалась трубка женским голосом. – Что ж это вы проколы допускаете? Вам прекрасно известно, что нам сейчас ошибаться нельзя. Категорически запрещено! Не забывайте, за одну свою, казалось бы, совсем незна­чительную ошибку человеку приходится отвечать всю оставшуюся жизнь. Вы, Пётр Петрович, офицер и настоящий мужчина, так что такие проколы, мягко говоря, непростительны.

Официальное обращение заставило Краснова вздрогнуть и лихорадочно искать оправданий своему ночному визиту к любовнице. Но нельзя же сваливать в одну кучу и дела, и личные отношения?

- Личные отношения не должны мешать поставленной задаче, - тут же от­ветила трубка, будто подслушивала промелькнувшие в голове мысли. – Они приходят и уходят, а общее дело остаётся. Если не выполним мы, так кто же?..

- Я постараюсь исправить положение, - пообещал майор. – Вы же знаете, я за вами в огонь и в воду и никогда не подведу вас. Даю вам слово офицера!

- Вы, Пётр Петрович, - отозвалась трубка, - напоминаете мне сейчас апостола Петра, который тоже клялся Иисусу Христу в верности. На что Сын Божий ему ответил: «Аминь, глаголю тебе, яко в сию нощь, прежде даже алектор не возгласит, трижды отвержешься Мене».[1]

- Да я и одинажды отрекаться не собираюсь, - снова покраснел Краснов.

- Вот и славно. Значит так: срочно - в Останкино, включить взрывной режим и уси­лить подачу сигналов на спутник. Кстати, вы не забыли, что обязаны порекомен­довать кандидатуру Рожнова на выполнение задания?

- Уже сделано.

- Приятно слышать, - женский голос напоминал теперь мурлыканье кошки. – Командование пожарного штаба в Останкино возьмите на себя. Я думаю, у вас всё по­лучится.

- Слушаюсь, - майор от усердия кивнул головой, но трубка уже замолкла. Краснов вынул из ящика чёрные трусики и засунул их в карман кителя. Теперь он знал, чья это выходка, но заслужил. Факт. Мужчина должен уметь принимать свои проколы и держать удар, иначе рискует остаться без взяток в этой бескозырной игре под названием «жизнь».

Меж тем возле полыхающей задымлённой телебашни творилось что-то невообра­зимое. Подъезжали и отъезжали пожарные машины, правительственные «Волги» с крутящимися маячками на крышах, возле административного здания собрался целый консилиум очень и не слишком известных политиков, среди которых больше всех орал Жириновский. Такое событие он никак не мог пропустить: пожар! Настоящий! И не где-нибудь – в телебашне! Жирик тут же начал витийствовать перед жиденькой толпой зевак, но это шоу больше было ориентировано на журналистов, снимающих из­вестного скандалиста на кинокамеры. История не должна остаться без впечатляющих свидетельств.

- Гляди-ка, Жирик даже здесь старается не упустить момент, - усмехнулся Рож­нов. – Вот болтун, так болтун.

- Политика требует жертв, - отозвался подполковник. – Пёс с ним, пусть себе болтает. Я тут комбинезоны вытащил, - Нали­вайко показал на вместительный продолговатый ящик. – Шесть штук. Взял проза­пас. От щедрот своих ребята из Раменского ЛИИ отвалили. Они же не только с испы­тателями занимаются, с космонавтами тоже.

Глава 4

- Знаете, Александр Викторович, вы практически только-только примкнули к нам и сразу же возомнили себе – срочно взять быка за рога. Прямо здесь, прямо сейчас и никак иначе! Так дела не делаются, сударь мой, - пристойная отповедь слетала с губ полного муж­чины, с аккуратно оформленной, посеребрённой ранней сединой бородкой, посадившего себе на кончик носа очки с толстыми линзами в массивной оправе. Он непременно выглядел бы почтенным профессором, кабы на нём вместо штормовки, ковбойки и видавших виды джинсов были нацеплены лаковые корочки и протокольный смокинг с засаленными отво­ротами, как принято было до недавнего времени изображать бедных советских профессоров и академиков.

- Знаете, Константин Константинович, - оправдывался такой же бородатый, но явно неместный мужчина. – Я во­все не желаю – всё сразу и прямо сейчас. Даже Москва не сразу строи­лась. В об­щем, думал, будет просто полезнее быстрое овладевание материалом. Ведь предварительные результаты наблюдений были изложены в Институте Ис­тории Естествознания и Техники, в Астрономо-Геодезическом обществе, в инсти­туте имени Шернберга в Москве. Я не знаю, где ещё, но ваши выступления вы­звали фурор ещё в начале девяностых. А сейчас, на сломе веков, вы попали, Константин Констан­тинович, как раз на ту волну, когда говорят: «на утро Быструшкин проснулся знаме­нитым!». Даже в вашей Уральской Академии Наук на вас смотрят, как на живого бога.

Ветер сорвался в долину с окружающих её сопок ураганной волной, прокатив­шейся по редколесью, по некрутым берегам Сынташты и затух возле возвышаю­щегося неподалеку холма, на котором велся раскоп наделавшего столько шума исторического Аркаима. Может быть, Быструшкин и его московский гость имели где-то какие-то заслуги, только здесь, в долине страны Тартарии, они выглядели как второразрядные археологи, распалившие вечерний костерок возле времянок, обосновавшихся на берегу Сынташты. Мужчины между делом вели за семитравным чаем важные, как им казалось, душеспасительные беседы.

- Сами посудите, Константин Константинович, - продолжал Знатнов. – Никто на открытие археолога Здановича в середине восьмидесятых не обратил внимания и не обратил бы до сих пор, если бы не вы.

- А что я? – пожал плечами Быструшкин. – Всю долину десять лет назад, в начале девяностых, превра­тили бы в великое водохранилище, о котором мечтают одни только джейраны из казахстанских степей и медведи уральской тайги. Пришлось бедных животных разочаровать, зато человечество узнало о существо­вании Аркаима – единственного уцелевшего памятника, существовавшего ещё за пять тысяч лет до Рождества Христова. Между прочим, первым мировую волну открытия Аркаима поднял ваш земляк Виктор Иванович Калашников. Именно он опубликовал найденные документы о царстве Арктида, которое располагалось в районе Земли Франца Иосифа. Оттуда переселенцы спустились южнее вдоль Рипейских гор. А вот здесь, именно здесь, жили праотцы, чуть ли не всего человечества. Даже Заратустра родился в Аркаиме.

- Но это же переворот в истории человечества и вообще всей земли! – запальчиво вставил Знатнов.

- Не приписывайте, пожалуйста, рядовым открытиям судьбоносной роли, Александр Викторович, - одёрнул собеседника Быструшкин. – Просто человече­ство в одно прекрасное время пошло не по тому пути развития, каков был пред­ложен Свыше. И то, что многие науки, знания, многие законы бытия в самом начале истории были экспортированы из России, а не импортированы ею же – наконец стало известно. Это аналогично истории с геометрией эвклидового пространства. Именно такой же взрыв произошёл в фундаментальной науке, когда стало известно спиральное раз­витие космического пространства, а не принятое до того на воо­ружение эвклидовское квадратно-гнездовое. Причём, сейчас наше трёхмерное пространство стали-таки именовать четырёхмерным, добавив поток времени.

- Но у вас, Константин Константинович, есть уже реальные факты, доказывающие, что Аркаим - столица царства Тартарии? – Знатнов под­кинул несколько деревяшек в костёр. Пламя утробно заурчало, радуясь щедрому дару, и выбрасывая к звёздному небу негустые снопы мелких искорок, делясь с ночным небосклоном частью своей жизненной силы.

- Реальные факты есть всегда и у каждого, - задумчиво произнёс астроархеолог. – Только человек не стремится замечать посланное ему Свыше, и самое настоящее чудо всегда пытается вогнать в рамки материалистического, в крайнем случае интеллектуального объяснения, но никак не духовного. А ни­чего в этом мире не бывает более материально, как наша мистическая жизнь. Вот вы живёте в Третьем Риме, а знаете хотя бы почему Наполеон из Москвы бежал, чуть ли не теряя тапочки на ходу?

- У вас своё мнение на этот счёт? – прищурился Знатнов.

- Что - мнение, есть общеизвестный факт, который история признавать не желает. Всё очень просто: Бонапарту приказала убраться сама Богородица. Явление императору было в первый день вступления в столицу. Что ни говори, а русские проиграли Бородинскую битву. У Кутузова намечались самые грандиозные планы, просто даже Наполеоновские, но война проиграна. А на матч-реванш требовалось время и силы. Никогда бы французы не кинулись удирать из Москвы, тем более, на следующий день. Только на прощанье, как истовый корсиканец, Наполеон решил позаботиться о Кремле, приказав под стеновыми башнями заложить столько пороху, чтобы хва­тило на весь город. И что бы вы думали? Ни одна бочка не взорвалась! Мате­риалисты всё на случайность сваливают, мол, порох отсырел и прочая мура, более того, о происшествии, оказывается, упоми­нать не принято. Зачем смущать незрелые умы? А вот ещё один любопытный исторический артефакт. В сорок первом немец, закусив удила, рвался к столице. Вдруг у танковой дивизии на пути – представляете хотя бы? – вырастают двадцать восемь практически безоружных героев Панфиловцев и останавливают армаду!

- Вы хотите сказать, опять Царица Небесная вмешалась? – поднял бровь Знатнов.

- Сжалилась, - поправил собеседника астроархеолог. – Вы, москвич, разве не знаете об этом?