Бабочки... Люди... Кто только не опалил себе крылья на свече судьбы...
Эрих Мария Ремарк
Драконы часто могут сами выбирать ту любовь, что должна их захватить и даже, возможно, погубить.
Ян Словик — Трактат о драконах
Пролог. Девана
Она уже посещала это место. Ей были знакомы черные чугунные ворота, приоткрытые совсем чуть-чуть, деревья, замершие в настороженной тишине, и дом с невидящими глазницами темных окон. Все казалось привычным и одновременно новым, словно со времени предыдущего посещения это место изменилось. Изменилось совсем немного, неуловимо, но достаточно, чтобы почувствовать его по-другому.
Эти перемены вызывали неуверенность, которая вынуждала осторожно ступать по свежему снегу. Хруст под ногами был единственным звуком, позволявшим верить в реальность окружающего мира.
В глубокой тени замерших на холоде деревьев ощущался вызов. Словно кто-то ждал, когда Девана минует аллею, чтобы последовать за ней в дом. Но кто, кто мог бросить ей вызов? Ей — хозяйке этого леса. И хозяйке этого холода.
Она начала ощущать опасность с той минуты, когда вместе с настороженно оглядывающимися волками миновала ворота, словно вмерзшие в землю и вот-вот готовые рухнуть под тяжестью сверкающего льда. Он покрывал чугунные узоры, изгибающиеся словно листья, безжизненно замершие, застигнутые внезапным порывом студеного ветра.
Дом замер в ожидании, стараясь изо всех сил притвориться мертвым и абсолютно чужим, незнакомым. Но в памяти всплывали окна с лопнувшими стеклами, сугробы, скрывшие серые плиты в комнатах, где раньше жили люди. И где теперь ветер носил снежную пыль сквозь полураскрытые двери.
Девана уже бывала здесь. И здесь она должна была встретиться со своим противником. Нет, скорее не противником, а... соперником? Предыдущие встречи заканчивались... Чем заканчивались предыдущие встречи она не помнила.
Это еще одна причина объясниться именно сейчас, узнать, что хочет от нее этот человек. Шорох за спиной заставил нервно схватиться за лук. Лук у нее? Ну конечно, ведь лук — это оружие хозяйки леса. А разве она не хозяйка? Хозяйка! Шепот среди деревьев, тихое, но от этого не менее ужасное волчье рычание и звон льдинок, падающих с деревьев.
На этот раз вход в дом ей был закрыт. В тени распахнутых настежь дверей находился человек. Он стоял спокойно, широко расставив ноги и сложив руки на груди. Ей было жаль, что она не могла различить черты его лица, скрытые в тени черного капюшона. И все-таки девушке казалось, что они давно знакомы.
— Сегодня тебе придется поговорить со мной, девушка-дракон.
О, этот голос она слышала раньше. Он всегда таился где-то за спиной, пытался остановить ее. Пытался остановить ее полет? Почему полет? У странного дракона не было крыльев. С ним она встретится, когда сама захочет, пусть знает и не пытается мешать. Таково ее слово.
— Скоро мы встретимся там, дочь дракона, среди людей, которые ждут меня. Не тебя.
Не стоило разговаривать с ним. Откуда она знала это? Сейчас было неважно. Но она знала. Его облик мерцал, словно он находился здесь и не здесь, словно перед ней предстал не человек, а голографическая картинка, удерживаемая непонятной силой. Как бы ни был силен этот маг, он не имел власти над ней, как бы он ни хотел этого.
— Подумай, хозяйка жизни и смерти, чего ты можешь лишиться. Подумай о тех, кто тебе дорог. Подумай о нем. О том, кто ждет тебя. Пускай и не желает этого понимать.
Не стоило магу произносить эти слова. Ледяная стрела сорвалась с тетивы. Реальность раскололась на тысячи блестящих осколков. И во всех отражалась только она, Девана, с глазами полными холодного огня.
Прежде ему часто не хватало времени выбраться в свой загородный дом. Он вспоминал об этом месте лишь тогда, когда родители, очень любившие тишину и девственную красоту окружающего усадьбу леса, останавливались здесь во время редких визитов в столицу.
Тогда они обычно долго гуляли с отцом по усыпанным старой листвой тропинкам, беседовали о вещах, казавшихся интересными им обоим. Порой спорили, но чаще просто делились новостями. Потом возвращались в дом, сплошь увитый плющом, и ужинали на открытом балконе среди белеющих в сумерках колонн и мерцающих огоньков свечей.
Мать ожидала их, попивая крепкий чай, и перелистывая какой-нибудь модный роман. Она, в отличие от большинства людей своего века, обладала прекрасным зрением и никогда не носила очки. Странным образом женщина всегда знала о приближении мужа и сына, поднимающихся по лестнице. И успевала распорядиться подать блюда к столу, пока они шли в густой темноте коридоров.
Одной из традиций было заканчивать их посиделки пирогом маминого приготовления и сумасшедшей крепости черным кофе, который подавался в малюсеньких серебряных чашечках размером с наперсток.
Так все происходило когда-то. Как теперь могло показаться, совсем давно, в какие-то незапамятные времена. Хотя последний раз они приезжали не так давно, в прошлом году. Тогда он словно тяготился временем, потраченным на эти неторопливые беседы, на вечернюю трапезу в молчании. Ведь иногда отдельные приглушенные фразы можно было услышать раз в несколько минут.
Сложно сказать, откуда взялась такая манера общения. Скорее всего, все это шло от матери, женщины, сумевшей получить неплохое образование и все-таки посвятившей свою жизнь сотворению семейного счастья и отбросившей другие возможности...
Может быть, именно эта спокойная хозяйка, скрывающая разочарование глубоко в душе, заставила сына вступить на его путь. Теперь он изо всех сил старался удержаться на выбранной когда-то дороге и сохранить рядом сотни тысяч, миллионы поверивших ему людей.
Арнольд попросил остановить экипаж у ворот имения. Такое настроение могло настигнуть любого, даже самого сильного человека. Ему захотелось вдохнуть почти забытые запахи и ощутить хотя бы в воспоминаниях те минуты покоя и свободы, которые уже остались в прошлом, но за которые хотелось отчаянно держаться и скрывать где-нибудь в груди, ближе к сердцу. Временами ужасно было понимать, что можно погрязнуть окончательно во всех этих неприятностях и проблемах сегодняшнего дня, окончательно перестать чувствовать остальной мир за порогом министерского кабинета.
Длинная аллея встретила его настороженным молчанием, и канцлер мягко ступил на толстый раскисший ковер из листьев, местами еще сохранивших свои необыкновенные краски, но чаще уже слившихся в отвратительную бурую массу. Удивительно, что всеобщая апатия так быстро добралась и сюда: в былые времена опавшие листья здесь убирали. Куда их вывозили потом, его не интересовало, но, видимо, им находили применение.
Некоторое время мысль о том, что можно сделать с опавшими листьями занимала голову канцлера, и он осторожно ступал, время от времени отбрасывая в сторону упавшую ветку. Порой Арнольд останавливался и рассматривал какой-нибудь кленовый лист, сохранивший необыкновенную чистоту оттенков желтого.
Следовавшие за ним охранники старались не шуметь и двигались как можно тише, но канцлер все равно ощущал их присутствие как намек, напоминание, что сейчас он приехал сюда совсем не за воспоминаниями, а по делу.
Пришлось взять в сопровождение целый взвод, иначе Фельден отказывался его отпускать. С некоторых пор появляться в городе, как раньше с одним или двумя сопровождающими телохранителями, было неразумно и опасно. Из подворотен то и дело вываливались все новые и новые толпы моральных уродов, фанатиков, борцов за выдуманные свободы и противников выдуманных свобод.
Раньше такого количества подобных разномастных проходимцев, проповедников старых и новых религий не наблюдалось. А теперь новоприбывшие эмигранты со странным взглядом, направленным внутрь себя, буквально заражали жителей окраин какими-то невообразимыми идеями о мировом змее, готовом утробным ревом возвестить о начале Рагнарека.
С огромным трудом удавалось обеспечить работу столичных фабрик и мануфактур. Рабочие теперь больше рассуждали о свободе и равенстве, нежели о выполнении суточной нормы. Потихоньку вспоминали и о недавнем бунте на военных предприятиях. Хотя, на удивление, там дела шли более-менее нормально. Из других городов о подобных настроениях почти не сообщали, и это хоть в какой-то степени успокаивало.
У самых дверей дома ожидал дежурный офицер. Торопившийся встретить высокое начальство стражник уже почувствовал осенний ветер и, переминаясь с ноги на ногу, изо всех сил старался сделать вид, что ожидал прибытия канцлера в полной готовности исполнить любой приказ. Время от времени он оглядывался, проверяя, не пытались ли выстроившиеся за спиной солдаты разрушить впечатление полностью готовой к встрече боевой единицы.
Арнольду оставалось сделать несколько шагов, когда солнце внезапно прорвалось через пелену тяжелых туч, нависших над самыми верхушками деревьев. Теплый свет оживил последние метры дорожки, тщательно очищенной от листьев у самого дома, и лица стражников. Он заиграл бликами на козырьках фуражек, на эмблемах мундиров, на оружии и заставил людей щуриться в самый ответственный момент.
Наблюдая за отчаянными попытками стражников не поддаваться по-весеннему ярким солнечным лучам, Арнольд не мог не улыбнуться. Другой бы подумал, что это добрый знак, обещание удачи, но только в чем? Сегодняшняя беседа являлась достаточно важной, серьезной и интересной, но совсем не должна была стать хоть в чем-то судьбоносной. И все же...
Движением руки Арнольд остановил офицера, уже щелкнувшего каблуками и собравшегося рапортовать по полной форме, словно они были на параде.
— Лейтенант, господа предупреждены о моем визите?
Даже пробыв здесь уже достаточно времени, Девона не могла бы с уверенностью сказать, нравилось ли ей в этом зале. Он чем-то походил на университетскую аудиторию, только был меньше и с огромными книжными шкафами, скрывающими стены.
«Кто-нибудь хоть иногда касается этих фолиантов?» Сквозь пыльное стекло просматривалось полустертое золотое теснение на зеленых и черных обложках, может быть, сделанных из настоящей кожи.
Погрузиться в просмотр этих раритетов возможно было бы интереснее и полезнее чем выслушивать выступления молодых сторонников произошедшей революции. Того что эти люди называли революцией.
Пламенные речи, призывы с распростертыми руками и бешеная овация после слов «Свобода, равенство, братство» по неизвестной причине навевали странную грусть. «Кино и немцы». Слова из былой жизни лучше всего могли характеризовать происходящее перед ней действо.
Стихи, которые читал молодой человек с забинтованной головой, были совсем неплохи. И слушавшие его люди в модных дорогих костюмах замерли и затаили дыхание, а спустя мгновение разразились овациями и заключили поэта в кольцо рук и восторженных возгласов.
Дана провела пальцем по пыльному стеклу. Смешная рожица позволила вернуться к далеким воспоминаниям. Почти исчезнувшим, подернутым дымкой тумана, но таким прекрасным.
— Удивительно встретить здесь, среди всех этих имитаторов такую необыкновенную девушку.
В прозвучавшем голосе ей послышался легкий приятный акцент.
Девана открыла дверцу шкафа, чуть прикусив губу от неприятного скрежета. Наверное, последний раз кто-то пытался познакомиться с мрачными шеренгами книг, заполняющими полки, еще до ее рождения.
Золотые искры засверкали на корешках, как будто прикосновение бледных пальцев вдохнуло жизнь в пожелтевших от времени морщинистых стариков.
— Павсаний? Мне всегда казалось, что милые дамы больше любят наслаждаться живым воздухом Эллады, нежели вдыхать запах пыльных фолиантов и терять зрение, рассматривая пожелтевшие от времени рисунки.
Дана отдернула руку и повернулась к мужчине. Кажется, до нее донеслись раскаты грома, и сестры вцепились друг в друга сквозь стиснутые кисти рук.
— Но я люблю читать.
Незнакомец явно пытался скрыть за темными стеклами очков не только цвет глаз. Сиреневый костюм и шейный платок на тон темнее придавали ему немного нездешний облик, странный для Даны, успевшей привыкнуть к темным повседневным цветам в одежде местных мужчин. И уж совсем удивительными показались туфли такого же цвета, как и сюртук. Все наоборот! Под стать манере одеваться смугловатая кожа и длинные черные волосы до плеч не оставляли сомнений, что этот человек, скорее всего, приехал в Кельтику издалека. Магическое пламя, мерцающее сквозь внешний замысловатый образ этого уроженца далеких восточных земель или совсем незнакомой Африки, как будто старательно пряталось за закрашенным черной краской стеклом.
Внизу профессор Россиньоль занял место за кафедрой, собираясь начать свою лекцию. Темная материя — тема необыкновенно созвучная облику человека, преградившего ей дорогу. Дана слегка смутилась, чувствуя за темными стеклами настойчивый и даже бесцеремонный взгляд. Вырвавшиеся слова только подтверждали, что она нервничала.
— Как вас зовут? — глупо и не к месту. — Извините, мне надо пройти.
Улыбка коснулась его губ, сжатых в тонкую почти бесцветную линию. Произнесенная в ответ фраза заставила ее вздрогнуть.
— Пусть будут розами шипы для всех поклонников твоих,
И как дурман, твои враги пусть отвергают сладкий мед...
Через мгновение иноземец добавил с грустной улыбкой.
— Рудаки.
Что означало это слово, она не знала. Возможно, так звали автора красивых строк, но переспрашивать казалось глупо и стыдно. Пожалуй, теперь Дана уже точно растерялась и поймала себя на неприятном желании убрать темные стекла прочь и проверить, что на самом деле таилось в глазах незнакомца.
— Наш гость обладает магическим слогом.
К счастью, голос незаметно подошедшего Мартина вырвал ее из колдовства непонятных слов.
Философ как всегда не скрывал настроения некой возвышенности и будто распространял вокруг невидимую, но вполне ощутимую ауру романтики и хорошего настроения.
Может быть, именно это настроение, желание отодвинуться подальше от странного жара, буквально рвущегося сквозь темный силуэт незнакомца, позволила ей обронить фразу, давно не дающую ей покоя:
— Прошу прощения, дорогой друг.
Как она научилась говорить за время пребывания в этом мире! Слова рождались подобно течению широкой реки, спокойно и плавно. Это было похоже на пение по нотам. И вдвойне приятно было разговаривать на таком языке именно с Мартином.
— Прошу прощения.
Это было глупо, по-детски.
— Вы знаете, Мартин, я всегда представляла настоящего философа по-другому. Только прошу, не обижайтесь на меня, но философ в моем представлении должен быть...
— Угрюмым?
— Серьезным.
— Нелюдимым?
— Задумчивым.
— Сухим?
— Ну, даже не знаю. Но вы же такой приятный, общительный и...
— Не заумный?
Дана улыбнулась и покачала головой, стараясь забыть о мерцающей тени за спиной. Она с удовольствием приняла протянутую руку и собралась уже двинуться вниз по ступенькам. Но голос, прозвучавший за плечами, заставил вновь замереть.
— Ваш друг наверняка принадлежит к школе греческих философов- эпикурейцев. Он не похож на мрачных гениев-германцев, вечно пугающих людской род сумерками богов или скорым Рагнареком. Они в последнее время заполонили европейские университеты своими кислыми физиономиями и толстыми томами северных пророчеств.
Некоторое время она с недоумением смотрела в веселые глаза Мартина и, выпрямив спину, изо всех сил старалась не оборачиваться. Знаток восточной поэзии так и не успел представиться, а она повернулась к нему спиной. Кем бы ни был этот маг, откровенно и по-хамски игнорировать его казалось не самым красивым поступком. Ее начала разбирать досада и, стоя здесь, между этими абсолютно разными мужчинами, Девона вдруг ощутила, что весь этот день был совершенно испорчен. И что сейчас он окажется испорчен еще сильнее.
Учитель затворил дверь самыми кончиками пальцев, прижимая створку так, будто оторваться от лакированной поверхности было рискованным поступком.
— Заходите. Я ждала.
Первое, что сразу бросилось в глаза — два портрета, висевших прямо за креслом ректора. Раньше здесь не было ничего: гладкая пустая стена. А теперь — нет. Мужчина и женщина. Похожие и не похожие на нынешнюю хозяйку кабинета. От мужчины она унаследовала строгие, даже чересчур черты лица. От матери ей досталась бездонная глубина глаз. И, кажется, упрямство. И губы. Тонкая линия, не оставляющая надежды.
А ему нечего было повесить у себя в комнате. Всю жизнь ему не везло. Ни семьи, ни детей, ни какого-либо достатка. Так шаляй-валяй. Но кто виноват в этом кроме него самого? Долг — хорошее слово. Но холодное и пустое.
Девона стояла у окна, заложив руки за спину, и языки багрового пламени танцевали по подолу черного платья. Камень на груди мерцал, время от времени отдавая лучи света, словно разрывая полумрак кабинета.
Огонь сверкал в ее волосах, и он изо всех сил старался не смотреть, не видеть. Жаль, что у него не хватало решимости. Впрочем, это было свойственно всему его роду.
— Заходите. Не обращайте внимания. Тут у меня небольшой бардак.
Жаль, что ему никогда не хватало роста, чтобы шествовать с гордым видом. Ему не хватало роста, ему не хватало сил, ему не хватало желания выпрямить спину. Вот и сейчас все свое внимание Роже сосредоточил на том, чтобы не споткнуться, и засеменил самым нелепым образом. Во всяком случае, ему так показалось.
Весь стол был завален бумагами, книгами, раскрытыми и просто брошенными, старинными, в переплетах из настоящей кожи и новыми в темных переплетах с позолотой. Ужасное отношение к ценным документам.
Столкнувшись с подобным безобразием в другое время, историк возмутился бы вслух, громко, негодующим тоном. Возможно, он даже использовал бы некоторые словечки из лексикона родных мест. Прежняя хозяйка кабинета только рассмеялась бы, возможно, попросила его написать эссе о происхождении столь звучных выражений. Но сейчас он только присел на краешек стула и, коснувшись виска, зажевал все, что думал. Впрочем, он старался вообще не думать.
— Я очень сожалею, что мне не довелось послушать ваши лекции, профессор.
«Какие лекции? К чему все эти слова?»
Девона сделала несколько шагов к столу и присела на стул, утонув в тени и на несколько мгновений лишившись пламенного ореола.
«Сейчас бы трубочку! Закурить, избавиться от дрожи в руках».
— Господин Роже! Мастер.
Ее лицо осветил луч света, вырвавшийся из-за занавесей, дрогнувших всего на мгновение от порыва ветра. Какое безрассудство. Нужно сдерживать себя!
— Вы зря волнуетесь, мэтр.
Он почувствовал, как струйка пота стекала, пропадая где-то между лопаток, медленно теряясь в прошлом, в том, что отделяет сейчас от потом.
— Да, сейчас я могу уловить ваши чувства. Но стоит ли бояться? Стоит ли бояться такому человеку, как вы?
Теперь стало еще хуже. Драконы на стене ожили. Казалось, сейчас они покинут образ и разорвут его на части прямо в этой комнате. Хотелось просто закрыть глаза и уши. Ненужная чувствительность!
Девушка улыбнулась и сложила руки на столе подобно ученице, ожидающей от учителя оценки, похвалы или хотя бы намека на понимание.
— Я пытаюсь найти правду во всех этих книгах. Кому как не вам помочь мне?
«Проклятье! Проклятье! Можно повторять это сколь угодно долго. До того, как она задаст следующий вопрос».
Она чуть склонила голову и окинула его изучающим взглядом. Пламя в амулете разгоралось сильнее и сильнее. В такт ударам сердца. В ее глазах он мог разглядеть отражение маленького человечка, старающегося изо всех сил защититься от собственного страха. Жаль, что невозможно стать еще меньше и спрятаться от этого взгляда.
— Мэтр.
Слово прозвучало как-то странно. Девона как будто растянула каждую букву.
Несколько секунд хозяйка Академии молчала, погруженная в какие-то свои мысли и задумчиво поглаживала свой проклятый клинок.
— Моя мать ничего не рассказывала мне. Я не знаю почему. Но теперь мне необходимо разобраться. Найти понимание.
Еще одна потусторонняя улыбка. Невозможно было оторвать взгляд от ее пальцев на рукоятке кинжала.
— Вы историк. История мира, история магии. Вы должны знать все.
Он, безусловно, подвел своих соплеменников. Он был слишком самонадеян, думал, что всегда сумеет найти выход.
— Не бойтесь. Вам ничего не грозит. Ни вам, ни остальным.
Он невольно сглотнул, раздумывая о том, чтобы еще раз попытаться сбежать, укрыться в городе, за городом, во всем этом мире, вне мира. Пауза перед последним словом бросила в холодный пот.
— Почему? Почему все ждут от Девоны какого-то ужаса? Об этом не сказано ничего конкретного.
Дана встала и прошла мимо, словно не ожидала от него ответа. Она остановилась около картины и коснулась ее рукой. Краски от прикосновения как будто вспыхнули новыми цветами. Забытые эмоции разрывали мозг и заставляли сердце биться так что становилось больно. Проклятый дар ощущать всю эту силу! Проклятый дар, который он унаследовал от неведомых родителей!
— Почему?
Он сам не поверил, что решился наконец произнести хоть слово.
— Я не знаю точно. Простите мое невежество. Какие-то слухи, легенды. Но у меня есть свой вопрос. Вы строите там во дворе. Что это будет?
Драконы с полотна замерли в недоумении. Разве он не знал ответа? И все же одно дело догадка, робкое или ужасное, но предположение. А совсем другое услышать ответ от самой Предсказанной.
Она на секунду опустила глаза, словно наконец до нее донеслись слова, не произнесенные вслух, но звучавшие в его голове подобно колокольному звону. Опустила глаза и медленно, как будто сражаясь сама с собой, разжала пальцы.
— Это будет кедровая роща.
Невидимая рука набросила возникшую из ниоткуда темной вуаль, и ее взгляд подернулся поволокой, Роже почувствовал, что больше не было смысла играть в недомолвки.
Просто удивительно, насколько изменилась Мадлен за каких-то пару месяцев. Шестьдесят или чуть больше дней минуло со времени их последней встречи в Академии, а сейчас Дане казалось, что перед ней сидела совершенно другая женщина. Хотя здесь лучше всего подошло бы слово иная. Исчезла Мадлен-студентка, Мадлен юная, беспечная и смешливая девушка. Вместо нее теперь была уверенная в себе изысканно одетая молодая женщина.
Серебристые нити, разбежавшись по черному жакету-болеро с блестящими круглыми пуговицами, то и дело складывались в какой-то неуловимый для глаза рисунок. Такие же серые нити играли в свою необычную магическую игру по подолу платья, отличавшегося от глубокой тьмы жакета на полтона.
Мадлен сняла шляпку сразу же, как только они вошли в кофейню, располагавшуюся всего в трех минутах ходьбы от модного ателье. Сочетание ее темных волос, теперь тщательно уложенных, мрачноватого наряда и проницательных и одновременно странно безмятежных темных глаз придавали бывшей студентке Академии облик героини трагической пьесы. Теперь образ недавней подруги казался Девоне каким-то потусторонним, неземным и одновременно волнительным.
Так, наверно, могла выглядеть героиня романтических поэм Шиллера или американских ужастиков, если бы актрисы обзавелись достаточным умом. Или не боялись показать, что обладают таковым.
— Да, я теперь немного другая. Но моя магия осталась при мне.
Дана кивнула. Действительно, способности ее бывшей подруги не уменьшились, а, возможно, даже увеличились. Огонь ее горел ярко, словно готов был распуститься невидимым, но от этого не менее красивым цветком, широко раскинувшим чудесные лепестки-потоки силы.
На мгновение ей стало неудобно. Дана даже почувствовала, что начала краснеть. Изучать других людей, пытаться раскрыть их тайны незаметно вошло в привычку. И хуже всего было то, что теперь это происходило независимо от ее желания.
Но сейчас все происходящее заставляло держаться настороже. «Дракон не спит никогда!» Улыбка едва коснулась ее губ.
— Ты улыбаешься?
— Не обращай внимания. Это так, пустое.
Выражение лица черноволосой женщины чуть смягчилось, и она превратилась в знакомую Мадлен, ту девушку, с которой они вместе постигали основы сохранения самообладания и пытались запомнить паутину границ германских княжеств. В конце концов, спали на соседних кроватях и пытались заставить замолчать Дорис, обычно до полуночи рассказывавшую о своих розовых мечтах. И хотя все это продолжалось совсем недолго, но вспоминать было смешно и приятно.
— Ты вернешься в Академию? Знаешь...
Легкая тень мелькнула на лице темноволосой колдуньи. Она остановила Дану едва заметным движением руки и повернулась в сторону неслышно приблизившейся девушки в кружевном зеленом переднике.
— Принеси нам чего-нибудь, милая. Чаю, может быть. Или кофе. Да, лучше кофе.
Мадлен провела пальцами по темной поверхности столешницы. Серебро перстня сверкнуло особенным туманным проблеском.
— Моя учеба закончилась. Как и твоя.
Холод взмахом невидимого крыла коснулся сердца. Оно словно замедлило на секунду бег, замерло в растерянности. И вновь, теперь уже с удвоенной энергией принялось за работу. Чувствовать биение своего сердца не к добру.
— Хочешь спросить, как он?
Что-то нехорошее зашевелилось внутри. Почему Мадлен спрашивала так сразу, словно знала все. Дана отвела взгляд, пытаясь решить, как ей поступить. Она неуверенно оглядела зал.
Вдруг показалось, что все обитатели кофейни уставились на нее в ожидании ответа или какой-нибудь другой реакции. И это заставило почувствовать нарастающий внутри жар. Кровь прилила к лицу, и она не смогла заставить себя произнести что-нибудь нейтральное, безмятежное.
Но через несколько мгновений с удивлением услышала, как чей-то слабый, срывающийся голос все-таки произнес еле слышно:
— Да.
Подруга улыбнулась самыми уголками губ, отвечая полуусмешкой. Гримасой, которой соглашаются с любыми словами, не касающимися ни сердца, ни души.
— Прекрасно.
Странно, что это слово заставило сердце забиться значительно быстрее. Этот мир достоин того, чтобы рухнуть только от одного этого слова.
Мадлен вытащила из рукава платочек и промокнула губы.
— Принц сейчас...
Платок выпал из ее руки. Магия закружилась вокруг бывшей студентки, не находя выхода, и в зале кофейни отразились отблески огня.
— Он сейчас в безопасности.
«В безопасности от тебя». Странно, откуда к Дане пришла эта мысль?
— Во всяком случае, так было, когда я оставила его.
Огонь внезапно оказался так близко. Он бушевал под ледяным куполом в поисках выхода. Девона улыбалась.
— Здравствуйте, я Карен. Я очень рада, что дамы посетили нашу кофейню.
Этот милый голосок раздался так вовремя. Серые глаза и легкие каштановые волосы вразлет. Девушка с необыкновенным румянцем, пунцовыми губами и страхом где-то в глубине. Там, куда обычному человеку не пробиться сходу. Только потом, когда все уже случится. Годы, столетия спустя.
— Кофе. Ваш кофе.
Мадлен продолжила, не обращая внимания на девушку. Поправила волосы и сложила ладони небрежным замочком.
— Я все понимаю.
Какого черта! Кажется, бывшая студентка насмехалась над ней. Дана почувствовала, как магия ее собеседницы где-то там, за еле заметной завесой укрытых чувств готова была закипеть, показать себя.
— Я понимаю. Любовь.
После этих слов Девана вдруг успокоилась. Здесь шла охота. Все это не случайно. Эта встреча, эта беседа. Этот наряд.
— Не стоит так переживать. Кстати, твой кинжал. Позволь взглянуть?
Дан извлекла клинок из ножен и протянула собеседнице почти коснувшись острием ее раскрытой ладони. Серебро в черной бархатной перчатке смотрелось вдвойне ослепительно и ярко. Мадлен рассматривала узоры клинка так, будто читала спрятанный среди укрытых в металле линий текст. Спустя мгновение провела пальцем по клинку. Тронула острие. Отдернула руку, словно обожглась.
Дана сидела и рассматривала дверь, скрывшую от нее недавнюю собеседницу. Дверь была самая обыкновенная, без каких-либо украшений или изысков. Обычная дверь, которая может в случае необходимости выдержать напор нежелательных гостей, не слететь с петель под ударами сапог, не поддаться стуку здоровенных кулаков пьяных любителей вечерних возлияний. Сейчас этот темный силуэт надежно укрыл предмет ее мыслей и страхов. Да, она должна признаться, Мадлен испугала ее, и это почувствовали ее магические сестры.
Иголки раз за разом жалили ее нежную кожу, но она отказывалась прислушаться к предупреждению, сигналу тревоги. Она должна была понять, что означала эта совсем неслучайная встреча. Намеки, скрытые в тенях, не позволяли осознать, что скрывалось в словах давней знакомой.
«Уймитесь, она ушла!»
Девона разжала пальцы, стиснутые на амулете. Неужели она не могла отпустить камень в течение всей беседы. Зелень кристалла раздирали всполохи света. Искры кружились в бешеном танце, и девушка вновь сомкнула ладонь. Она знала, что это означало, но оставалась сидеть за столиком, вспоминая сказанные черной колдуньей слова.
— Мадам желает еще чего-нибудь?
Эту девушку она видела впервые. Другая кельнерша, хотя и чуть похожая на ту, что так неудачно попыталась угодить ей совсем недавно. Возможно, они были родственницами, вместе работающими в этой кофейне.
— А где Карен? Где та девушка, которая приносила нам кофе? Я бы не хотела, чтобы ваш хозяин наказал ее. Все произошло случайно.
Лицо служанки чуть смягчилось. Она как-то успокоилась, избавилась от страха, затаившегося где-то глубоко внутри. Дана почувствовала, что непонятная тревога потихоньку начала покидать ее, и решила продолжить.
— Позови свою подругу, и я постараюсь сделать так, чтобы это маленькое происшествие осталось без каких-либо последствий.
Темное облачко вновь вернулось на лицо девушки. Она замолчала и задумалась на минуту. Двое мужчин, неприятные типы, сидевшие у окна, поднялись и протиснулись между служанкой и Даной, успевшей поморщиться. Запах лошадиного пота до сих пор воспринимался ею как одна из обыденных, но крайне неприятных черт, присущих этому миру.
Дверь захлопнулась с громким стуком, и Девана мысленно поблагодарила мастера, надежно сработавшего эту крепкую преграду между ней и этими людьми.
— Карен почувствовала себя нехорошо и ушла домой.
Дана видела, что девушка на самом деле недовольна и одновременно терялась в догадках, что послужило причиной такого поступка знакомой или родственницы. «Наверняка вечером ты будешь высказывать ей недовольство и рассказывать, как тебе пришлось выложиться, чтобы заменить Карен». Но теперь дракон мог покинуть кафе. Здесь ее ничего не удерживало, и, поправив шляпу, Дана поднялась и огляделась. Странно было то, что кафе, еще недавно полное жизни, теперь опустело, и только в самом темном углу какой-то бородач почти уснул над своим вином.
«Словно сцена, которую покинула главная героиня». Служанка, не отрываясь, смотрела на амулет на груди Даны, пылавший все сильнее. Она уже открыла рот, но так и не решилась задать вопрос.
В этой бедной девушке не было ни капли волшебного сияния. Девона подавила вздох, покачала головой и сделала шаг к двери.
К счастью, именно шаг, так как через мгновение створка распахнулась, ударившись о стену, словно под действием вихря, и в комнату влетел Дар с обнаженным мечом в руках. Он решительно схватил девушку за руку и только потом, убедившись, что видимых повреждений у его дракона не наблюдалось, кровь не хлестала во все стороны потоками, и враги не готовились к нападению, опустил оружие.
Страж глубоко вздохнул, потом еще раз и еще... Девона поняла, что он был не на шутку взволнован. Стараясь не встречаться с мужчиной взглядом, она прижалась к его груди и, закрыв глаза, отбросила все мысли и тревоги. Через несколько мгновений Девона ощутила его нежное прикосновение и мягко обняла его обеими руками. Это забытое ощущение совершенного покоя и отсутствия каких-либо мыслей. Она плыла в его руках словно лодочка, спущенная на воду тихой и могучей реки. Ощущение безмятежности, с которым не хотелось расставаться.
— Ты меня напугала.
Девона едва могла расслышать его голос, словно она действительно уплывала по темной реке, несущей свои воды вдаль. А страж остался на берегу и теперь пытался докричаться откуда-то из другого мира.
— Ты не можешь так поступать!
Нет, это была не река. Под ней проплывали облака, кусочки ваты, распластанные в невесомости. Раскинув руки, она летела, касаясь каждого солнечного луча, пробивающегося из тени за спиной.
— Дана, ты слышишь? Кто здесь был?
Лететь было так приятно, и Девона не могла не улыбнуться. Пусть эта улыбка осталась глубоко, там, где сестры-защитницы, сложив руки на коленях, сидели напротив, молчали и, переполненные ужаса, пытались поймать ее взгляд. Какие они одинаковые и как похожи на нее. Зря страж так кричал, все равно не докричится. Чужой. Чужая частичка ее души.
Она очнулась только тогда, когда почувствовала холод осеннего ветра. Дар держал ее под руку, и щека горела огнем. Это был ненастоящий огонь, и Девона не желала чувствовать боль, но все прошло. Полет остался где-то там, в кафе, вместе с его запахом и удивленным лицом бородача за спиной стража.
Дана подняла руку и коснулась лица. Губы обожгла внезапная боль, и она несколько секунд с недоверием рассматривала свои пальцы, испачканные красным. Соленый привкус не оставлял сомнений — это была ее кровь. «Как он посмел»?
— Какого черта? Какого черта ты творишь?
Дар молчал. Что она видела сейчас в нем? Бледное лицо с запавшими глазами. Кажется, румянец никогда не касался этих щек. Она почувствовала, как лихорадочно билось его сердце, почти так же, как ее. И боль, которая переполняла его, также звучала в ее груди. Боль обладала одним удивительным свойством: она заставляет забыть обо всем, кроме нее самой. Она способна была заполнить весь мир, вытеснить все, что окружало тебя, заставляла все, что окружало тебя приобрести один серый цвет отчаяния.
Глядя с балкона на толпу женщин, идущих прямо внизу, Девона в раздражении кусала губы. Ее провели как девочку.
— В кофе, который тебе подавали, был какой-то яд, возможно, наркотик. Определить, что именно, сейчас не представляется возможным.
Ярне произнес эти ужасные слова совершенно спокойным, нейтральным тоном. Но она чувствовала, как эмоции вскипали, подобно зажатой скалами огненной магме в глубине земли.
Ярость, гнев, стыд. Все это она готова была выплеснуть наружу... Сейчас, немедленно, на всех и каждого, кто только окажется рядом. Она чувствовала, что ее попеременно бросало то в жар, то в холод.
— Успокойся, тебя не собирались убить. Думаю, нет.
Амулет на груди превратился в островок холода. Сестры замерли, словно в испуге, как будто ее чувства могли повредить даже им.
Страж криво усмехнулся, наклонился над перилами балкона и сплюнул вниз прямо на головы толпы женщин, идущих вдоль улицы к одной им ведомой цели.
Некоторое время он следил за тем, куда попадет плевок, а затем, поморщившись, вновь повернулся к Дане.
— Повторяю, не стоит переживать. В конце концов, мы на войне.
На войне. Здесь Ярне был совершенно прав. И эту войну начала она сама. Однако вовсе не ту войну, в которой сейчас сталкивались отряды на юге. В этой войне выстрелы из ружей и звон клинков имели значение, но все-таки не они главные, совсем не они.
Она должна была что-нибудь сказать, хоть как-нибудь выпустить пар и огонь. Этой ухмылочке стоило померкнуть хоть на секунду.
— Неужели я должна воевать сама? Зачем вокруг меня уже собралась целая армия? И командир у нее есть.
Страж только пожал плечами. Этот болван был непрошибаем. Как только Елена с ним справлялась? А может быть, именно поэтому отправила его сюда?
Ярне опустил руку на рукоять меча. Покачнулся, перенося тяжесть тела с носка на пятку. Через мгновение повторил движение еще раз.
— В былые времена я видел, как за попытку покушения выжигали населения целых городов. Но мы договорились, что нам нужно совсем не это?
Да, они решили, что этому миру нужно дать еще один шанс. Как бы странно это не прозвучало. Как бы странно ни было то, что именно она думала об этом.
— Сейчас только-только наступил март.
— И что же?
Вопрос стража прозвучал настолько глухо, что Дана еле разобрала слова.
— Полгода. Еще и полгода не прошло, как я попала сюда, а уже считаю возможным обсуждать такие ужасные вещи с ужасным человеком.
Ярне пожевал губами, заранее пробуя на вкус слова, которые собирался обрушить на нее в следующее мгновение. Девана поймала себя на том, что захотела закрыть уши и не слышать. Сколько ему на самом деле лет?
Дробь шагов возвестила о появлении на балконе ее стража. На самом деле она знала, чувствовала, что он приближался, что торопился, и сейчас она узнает больше, гораздо больше. Дана надеялась, что от Дара услышит что-нибудь другое. Не такое безжалостное и ледяное.
Но мужчина обрушил на нее еще более ужасные новости. А ей оставалось только слушать, отвернувшись и вцепившись руками в шершавый поручень.
— Мертва. Девушка, про которую ты упомянула. Которая подавала вам кофе. Мы побывали у нее дома.
Дана поняла. Страх... Та девушка знала и все-таки решилась подать отравленный напиток.
— Карен.
Мужчины молчали, и оба одинаково замерли, словно ожидали какого-то откровения, неизвестных знаний, которые могли бы прояснить ситуацию, надеялись получить новый толчок к действию.
— Так ее звали. И она боялась. Я еще подумала, чего она так боится?
Стражи молча переглянулись, и Дана почувствовала, что огонь внутри вновь начал разгораться и подниматься на поверхность.
— Ее задушили. Соседи сказали, что девушка приехала в город пару месяцев назад. Ни с кем не встречалась, вела себя тихо. Вежливая. По воскресеньям обязательно ходила в храм прикоснуться к дереву.
Она была виновата. Возможно, имело смысл обратить внимание стража на это. Не стоило идти одной в то кафе. Но ей казалось, что со стороны Мадлен ничего не может угрожать. Какая дурацкая мысль. Так можно вообразить, что каждый человек, с которым она познакомилась в этом мире, мог представлять угрозу.
Безумие какое-то. Но если вспомнить о Теренции и управляющем. Об Антонио. Нет, мальчик не виноват. Ребенок не мог замышлять такие вещи. Его заставили. Так же как заставили Карен...
— А Мадлен?
Дана не хотела и не могла назвать бывшую подругу новым именем. Хотя и подругой ее назвать было сложно. На самом деле она ничего о ней не знала.
— Тебе надо быть осторожней. Кровь дракона, конечно, великая сила, но даже она не спасет от удара в спину.
Страж, который призывал ее быть осторожней! Дар заставлял сердце метаться от боли!
— Какая пустота, серость там внизу! Куда они идут? Зачем?
Дана отвернулась от мужчин и прошлась пальцами по трещинам перил. Обида. Какая невероятная сила в этом чувстве. Она вздохнула глубоко-глубоко и выпрямилась, стараясь не показать, что страх нашел путь к ее сердцу.
— Это манифестация женщин. Эмигрантки из Тира и других азиатских городов. Они требуют, чтобы их мужчин не преследовали за забастовку и чтобы им позволили жить по-человечески.
Она шмыгнула носом и увидела перед собой платок, белоснежный кусочек ткани в руке мужчины.
— Ты все еще забываешь, что я чувствую все.
Это было ужасно и отвратительно. Хотя могло быть прекрасно.
Дана вытерла нос и уголки глаз. Потом демонстративно выпустила платок, и он раненой птицей поплыл за ограждение и, медленно кружась, скрылся из вида.
Дар постучал пальцем по груди напротив сердца, и ее охватило отвратительное чувство вины. Чувство, которое было ей слишком знакомо, и от которого она почти избавилась.
— Мадлен просто села в экипаж и уехала. Наши люди решили, что так и должно быть. Ведь они знали ее раньше, знали, что Мадлен твоя подруга. А ты спокойно осталась сидеть в кафе.