Ядвига и её брат Тимофей жили в старой избушке на курьих ножках, глубоко в чаще леса, где деревья росли так густо, что солнечные лучи пробивались лишь тонкими золотистыми нитями. Лес здесь дышал тишиной, но эта тишина была особенной — в ней прятались шорохи, перешёптывания листвы и редкие хрипловатые крики ворон, сидящих на сухих ветках.
Избушка их выглядела необычно — вместо фундамента её поддерживали две длинные куриные ноги с серыми перьями и кривыми когтями. Иногда, когда ветер становился особенно сильным, ноги переступали, слегка покачивая дом, будто тот собирался с мыслями, не стоит ли ему сменить место. Доски на стенах были потемневшими от времени, окна маленькими, но с резными рамами, в которых завивались узоры в виде трав и птиц.
Тимофей сидел на крыльце, лениво выстругивая ножом палку. Его серые глаза следили за сестрой, которая возилась у окна, подвешивая сушиться травы — пучки душицы, зверобоя и мяты.
— Яга, — протянул он, почесав затылок, — ты опять эти свои травы сушишь. От них в доме так пахнет, что глаза слезятся.
— Это потому что ты к чаю привык только сахар сыпать, — фыркнула Ядвига, поправляя косынку. — А трава лечит, силу даёт. Ты бы сам иногда пил, может, и ворчать перестал бы.
Тимофей ухмыльнулся, но в глубине души он уважал умение сестры — её отвар однажды спас его от лихорадки, когда лекарь из соседней деревни уже махнул рукой.
Внутри избушки было тепло и уютно. Печь, расписанная красными и чёрными узорами, тихо потрескивала, из щелей в стенах тянуло запахом хвои и сухих трав. На полках стояли глиняные горшки, банки с сушёными грибами и мешочки с семенами.
Ядвига, взглянув в маленькое мутное оконце, нахмурилась:
«Опять вороны кружат. Не к добру это. Покой лесной нарушен…»
— Тим, — сказала она, чуть тише, — видел, как в прошлый раз они сюда подлетали?
— Видел, — неохотно признался он, бросая щепку в траву. — Сидели на берёзе да кричали, будто кого звать пытались.
— Вот и я думаю… Может, это знак. Лес ведь не просто так шумит, — она провела ладонью по деревянной стене, будто слушала пульс дома.
В этот момент избушка слегка пошевелила ногами, скрипнула и переступила на другое место, приподнявшись над землёй. Тимофей поднял брови:
— Ну, всё, теперь точно что-то будет. Она ведь так сама по себе не двигается.
Ядвига крепче завязала косынку и бросила взгляд в лес.
— Значит, готовься, братец. Гости будут. И не факт, что мы их ждали.
Лидии не стало несколько дней назад. Тишина в доме стала иной — плотной, вязкой, будто стены, впитали её отсутствие. Но, странное дело, дети всё равно чувствовали, что она где-то рядом. Словно лёгкое дуновение ветра в комнате, где окна закрыты, или тихий шорох ткани в углу, где никого нет.
Ядвига, сидя на лавке у окна, перебирала пучки сушёных трав, стараясь отвлечься от тягостных мыслей. Тимофей, нахмурив брови, точил нож, но делал это так медленно, что было ясно — мысли его совсем не о железе.
— Она бы сейчас сказала: "Не кисни, Тимка, дело делай!" — вдруг произнёс он, чуть усмехнувшись.
— Сказала бы, — кивнула Ядвига, с трудом сглатывая ком в горле. — И ещё добавила бы, что ты криво точишь.
Они оба тихо засмеялись, но смех быстро погас, словно свеча на ветру.
Где ты сейчас, Лидия? — подумала Ядвига, глядя на солнечный луч, пробившийся через мутное стекло. Ей почудилось, что в этом свете мелькнула знакомая фигура, лёгкий силуэт в старом платке. Она даже поднялась, сделала шаг к окну… но там был только лес, тихий и равнодушный.
Вечером, когда они с братом ужинали, в доме что-то тихо стукнуло. Тимофей вздрогнул.
— Ты слышала?
— Слышала… — Ядвига прислушалась.
С полки упала глиняная кружка — та самая, из которой Лидия любила пить травяной настой. Она разбилась, но трава, лежавшая внутри, разлетелась по полу, наполнив комнату знакомым ароматом.
— Это она, — тихо сказал Тимофей, и его голос дрогнул. — Напоминает, что мы не одни.
Ядвига села обратно и обхватила ладонями кружку с чаем. Внутри было тепло, и ей вдруг стало легче.
— Значит, будем жить так, как она учила. Чтобы гордиться могла, … где бы она ни была.
Они, молча, кивнули друг другу. И в этот момент скрипнула дверь, хотя ветер был тихий. Кто-то невидимый словно вышел из дома — но оставил после себя ощущение заботы и тепла.
Сумерки уже начали наползать на лес, окутывая его холодной синевой. Воздух становился влажным и тяжёлым, птицы замолкли, а где-то далеко, за густыми елями, пронесся глухой хруст веток.
Ядвига, сидевшая у крыльца, подняла голову.
— Ты это слышал? — спросила она, прищурившись.
Тимофей, который в это время чинил упряжь, поднял взгляд и тоже насторожился.
— Звук тяжёлый… как будто кто-то большой идёт.
И тут из тени между стволами появился силуэт. Сначала — только глаза, жёлтые, как два тусклых фонаря, потом — мощная тёмная фигура. Это был волк. Большой, чёрный, с густой шерстью, в которой застряли веточки и сухие листья. Его походка была неровной, каждое движение давалось с усилием.
Ядвига замерла, ощущая, как сердце бьётся всё быстрее.
«Так близко… живой… и раненый».
Когда зверь вышел на просвет, стало видно: на его боку тёмным пятном расплывалась кровь, шерсть там свалялась, а дыхание было частым и хриплым. Он сделал ещё пару шагов… и рухнул прямо перед крыльцом.
— Господи… — выдохнула Ядвига, подскакивая. — Тим, он же умирает!
— Осторожно! — рявкнул брат, схватив топор, но глаза его тоже смягчились. — Видишь, он не встанет… сил нет.
Волк поднял голову, глухо заскулил и посмотрел прямо на Ядвигу. В этом взгляде не было ярости — только усталость и странное, почти человеческое прошение о помощи.
«Почему… почему именно к нам?» — пронеслось у неё в голове.
— Тим, убери топор, — сказала она тихо, но твёрдо. — Он не враг.
— Ты с ума сошла? — нахмурился брат, но уже делал шаг назад. — Это же волк, Яга!
Вдруг среди звонкого смеха и топота лёгких ног раздался глухой звук — будто кто-то споткнулся о корень. Маленький мальчик, что бежал позади, резко упал на землю. Его коленки ударились о влажную траву, руки соскользнули по мху, и он тихо вскрикнул:
— Ой!..
Но девочки, бегущие впереди, не оглянулись. Их звонкие голоса всё ещё раздавались между деревьями:
— Догонишь, догонишь! — кричала одна.
— Лови меня, если сможешь! — смеялась другая.
Они исчезали всё дальше, растворяясь в сумеречной чаще, и казалось, даже не заметили, что мальчик остался позади.
Ядвига, прижав ладонь к губам, ахнула. Её сердце сжалось. Она сделала шаг вперёд, но тут же остановилась, прячась снова за кустами.
«Подойти?.. А если это ловушка? А если он такой же, как они?»
Мальчик сидел на земле, прижимая к себе поцарапанную ногу. Его лицо было бледным, почти светящимся в вечерних сумерках, а глаза — огромные, блестящие, как у оленёнка. Он огляделся растерянно и жалобно позвал:
— Подождите!.. Не бросайте меня!..
Но лес ответил только тишиной. Голоса девочек больше не слышались.
Ядвига крепче сжала ручку корзинки. Её дыхание участилось.
— Бедный… — вырвалось у неё шёпотом. — Один… да ещё и раненый.
Она встала колеблясь. *Если он настоящий ребёнок, как я могу его оставить? Но если это обман, … если это не человек…*
Мальчик снова поднял голову. И тогда Ядвига заметила, как по его щеке скатилась слеза — яркая, как капля росы, и упала на траву, но не впиталась, а вспыхнула крохотным светом, будто искра.
У Ядвиги пересохло в горле. Она судорожно сглотнула.
— Кто ты?.. — едва слышно спросила она, и даже сама удивилась, что голос прозвучал вслух.
Мальчик повернул голову в её сторону. Его глаза встретились с её взглядом. На миг ей показалось, что он улыбается — печально, благодарно, словно ждал именно её.
— Помоги… — прошептал он.
И этот шёпот, тихий, как дуновение ветра, прозвучал так ясно, что Ядвига задрожала от кончиков пальцев до самой груди.
Ядвига медленно вышла из-за куста, сердце стучало, как кузнечный молот. Мальчик сидел на земле, утирая слёзы кулачком. Его коленка была разбита, кровь тонкой струйкой стекала по ноге и смешивалась с пылью и травой.
Она опустилась рядом, стараясь говорить мягко, словно с пугливым зверьком:
— Тише, тише… не бойся меня.
Из корзинки она вынула свежий лист подорожника, только что сорванный по дороге, и приложила к ране. Трава была прохладной и влажной.
Мальчик вздрогнул, дёрнулся всем телом и попытался оттолкнуть её руку. Его глаза, большие и блестящие, метнулись в сторону.
— Больно… — прошептал он, но голос был не столько жалобный, сколько настороженный.
— Потерпи, — сказала Ядвига, стараясь улыбнуться. — Подорожник вытянет боль. Меня зовут Ядвига, или Яга, так брат зовёт.
Она говорила тихо, словно боялась спугнуть его.
Мальчик на мгновение задержал взгляд на её лице. В его глазах мелькнуло что-то — то ли удивление, то ли доверие. Но тут же он нахмурился, отстранился и буркнул:
— Пётр.
Сказав это, он резко вскочил на ноги, будто испугался самого факта, что назвал своё имя. В глазах мелькнула тень — настороженная, лесная.
— Подожди! — позвала Ядвига, протянув руку. — Ты куда? У тебя же рана…
Но мальчик не ответил. Он сорвался с места и побежал меж деревьев, легко и быстро, словно боль в колене не мешала вовсе. Его фигура мелькнула между стволов, и в тот же миг растворилась в тумане и ветвях.
Ядвига осталась одна. Она стояла на краю поляны, прижимая к груди пустую ладонь, где ещё недавно держала подорожник.
«Пётр…» — отозвалось в её мыслях.
Она посмотрела ему вслед. В лесу вновь воцарилась тишина. Только ветви чуть качались, словно намекали: «Не ищи его… не догоняй».
В груди Ядвиги было странное чувство: тревога, сожаление и вместе с тем лёгкая теплота. Казалось, мальчик не совсем исчез — он всё ещё где-то рядом, наблюдает за ней.
— Кто ты такой, Пётр?.. — прошептала она и крепче сжала корзинку, словно надеялась, что этот невидимый ребёнок услышит её слова.
Ядвига ещё долго стояла на поляне, глядя туда, где исчез Пётр. Но лес молчал, словно и не было никакого мальчика — ни смеха, ни следов на траве, даже сломанных веточек. Всё выглядело так, будто её глаза только что сыграли злую шутку.
Она вздохнула, поправила платок и крепче сжала корзинку с травами.
— Пора домой, — сказала она себе тихо, будто боялась, что лес услышит и рассмеётся.
Дорога назад казалась длиннее. Каждый шаг отдавался гулко в её груди, и каждый шорох заставлял оборачиваться. Сумерки сгущались, деревья тянулись к ней кривыми ветвями, и казалось, будто тень мальчика идёт рядом.
«Он сказал, что его зовут Пётр… Настоящий ли он? Или тоже часть этого леса?»— размышляла Ядвига, спеша вперёд.
Внезапно в ветвях за её спиной что-то хрустнуло. Ядвига вздрогнула, прижала корзинку к груди.
— Пётр? Это ты?.. — почти неслышно спросила она.
Но лес ответил лишь эхом её собственного голоса. Ветер шевельнул листву, и из темноты вспорхнула птица, взмахнув крыльями прямо над её головой. Девочка нервно засмеялась.
— Напугала сама себя… Лидия бы сказала: «Собери ноги в руки и шагай домой, дурочка».
И она зашагала быстрее, почти бегом.
Когда показалась избушка на курьих ножках, Ядвига облегчённо вздохнула. Дом склонился чуть набок, словно устал ждать её, и окна горели мягким золотистым светом.
На пороге уже стоял Тимофей. Он всматривался в лес, кутаясь в старый шерстяной кафтан.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Яга, где ты так задержалась? Я уж думал, тебя утащили лешие!
Ядвига, тяжело дыша, подошла ближе.
— Почти утащили, — прошептала она, не в силах сразу рассказать всё.
Тимофей нахмурился:
— Что?
Она лишь покачала головой и протянула ему корзинку.
— Давай потом. Сначала надо глянуть волка.