
Комната была тёмной, неосвещённой, но когда вошёл хмурый слуга со свечой, отблески огня заиграли на серебряных зеркалах, закрывавших стены, на серебряных столбиках кровати, на кувшинах и чашках из чеканного серебра. Всё вокруг преобразилась, вспыхнув белыми сполохами и искрами.
- Звали, господин? – спросил слуга, повысив голос, чтобы перекрыть звон серебряного колокольчика, которым беспощадно потрясал мужчина, стоявший возле кресла с серебряными подлокотниками. – Что-то вы рано сегодня, господин. Прогулка не задалась?

Слуга был старше своего хозяина, но, посмотрев на этих двоих, насчёт возраста можно было усомниться. Слуга был гладко выбрит, аккуратно подстрижен и причёсан, а хозяин походил на дикого зверя – лохматый, заросший бородой, со спутанными волосами, беспорядочными кольцами, падающими на плечи.
- Звал, - мужчина поставил колокольчик на стол. – Сейчас же идём в город… как там его?
- Рагнеруп, - со вздохом подсказал слуга. – Что-то понадобилось? Может, лучше напишем письмо вашему отцу? Он пришлёт. А так, привлекать внимание…
- Не будем ничего писать, - перебил его господин. – Проводи меня на постоялый двор в этом Рагнерупе.
- В тот притон? – изумился слуга. – Да вы в уме ли, господин? Что вам там понадобилось?
- Мне нужна девушка, - хозяин не замечал его тона, погружённый в собственные мысли. – Как придём – смотри по сторонам очень внимательно. На вид ей должно быть около двадцати. Рост около пяти футов, может, чуть больше. Длинные волосы.
- С ума сойти, какие приметы, - проворчал слуга. – Полгорода таких. И зачем вам, скажите на милость...
- Она особенная, - перебил его мужчина, и на его лице появилась слабая улыбка. – У неё есть особенная примета. Она заикается. Думаю, в этом захудалом городишке не слишком много девушек-заик.
- Ладно, посмотрю, - сказал слуга почти с отвращением. – И дальше что? Зачем она вам, скажите пожалуйста...
- Дальше – скажешь мне, когда увидишь, и мы приведём её сюда.
От небрежного недовольства слуги не осталось и следа.
- Как это – сюда? – спросил он подозрительно. – Зачем это – сюда?
- Затем, - перебил его хозяин. – Только не геройствуй. Увидишь похожую – скажи мне. Один ты с ней не справишься, так что не подходи близко, не вспугни.
- К вашему сведению, – обиженно произнёс слуга, - с какой-то там бабой я справлюсь одной левой. Только зачем вам девка с постоялого двора? И как вы о ней узнали?
- Всё это неважно, Килби, - хозяин смотрел прямо перед собой, его бледное лицо ничего не выражало, но глаза горели. – Главное - никому ни слова.
- Ни слова? – возмутился слуга – Так всё равно разговоры пойдут! Колдун забрал девицу! Ещё приврут, что невинную. Хотя если девка из притона... то есть из трактира этого, то на ней клейма негде поставить.
- Что нам разговоры? – тихо засмеялся хозяин. – Поторопись. Не хочу, чтобы с ней что-то случилось. Надо успеть до вечера, - он протянул слуге серебряную трость, крепко держа её за один конец.
- Так-то уже почти вечер, - буркнул слуга и добавил, взявшись за другой конец трости: - Я понял, идём в город. В притон. То есть в трактир. Тогда вы поспокойней… Мне ещё не хочется превратиться в серебряную болванку.
- Не волнуйся, - заверил его хозяин. – Дождя не будет. Это я тебе обещаю. Сегодня у меня хорошее настроение.
- Просто удивительно, - проворчал слуга и направился к выходу.
Тот день начался так же, как все дни за последние несколько лет.
- Принеси пива к столу у окна, Выдра! – крикнул Толстый Торстен, нарезая хлеб.

Я бросилась в кладовую, чтобы нацедить пива.
- Выдра! Где большой котёл?! – раздался из кухни гневный вопль хозяйки Бергит, жены Толстого Торстена.

Притащив гостям кувшин пива, я метнулась в кухню – домывать котёл. Хозяйка тут же обругала меня грязнухой и непутёхой, и костерила, пока я отдраивала от стенок котла пригоревшую утром кашу.
- Выдра! Ещё пива гостям! – снова заорал хозяин.
Бросив котёл, я поспешно вытерла руки, зачерпнула из котла две кружки пива, даже не потрудившись процедить, и побежала обратно в зал, стараясь не расплескать.
- Выдрочка, горячей воды нам, да поскорее… И холодненькой родниковой воды кувшинчик… И винишка туда немного намешай… Фу, голова прямо раскалывается!.. – по лестнице, позёвывая и потряхивая неприбранными волосами спускались «дочки» хозяина.

Никакими дочками на самом деле они не были, а обслуживали постояльцев, если тем хотелось получить немного женской ласки на ночь. Чтобы не платить налоги, как за содержание дома терпимости, Толстый Торстен ловко придумал называть женщин, зарабатывавших любовью, дочками, и с честными глазами врал, что каждая – его самое-пресамое любимое детище.
«Дочки» не обижали меня, не то что хозяйка, поэтому я старалась услужить им в первую очередь. Сама домоет котёл, если сильно понадобится. Я отнесла пиво, и опять побежала в кладовую, чтобы отлить вина. Вчера «дочки» работали далеко за полночь – смех и пьяные крики постояльцев не утихали до третьих петухов. Так что не удивительно, что с утра девчонки были похожи на вяленых вобл.
Смешав вино и родниковую воду, я поставила кувшин на лёд, чтобы остыл, а сама, обжигая пальцы, вылила кипящую воду из котелка в бадейку и понесла наверх, стараясь не расплескать.
- Выдра! Котёл! – донёсся яростный вопль из кухни.
- С-сейчас! – отозвалась я и убежала на второй этаж, где были комнаты «дочек».
Сегодня здесь был полнейший разгром – на столе валялись чулки вперемешку с полупустыми тарелками, опрокинутыми кружками, хлебными корками и обглоданными куриными костями. Пахло кислым вином, потом и крепким запахом мужской страсти. Я уже умела его отличать, и боялась, как огня. Самое страшное, что может случиться – это если Толстый Торстен вздумает и меня назвать «дочкой». Нет уж, лучше драить котлы, полы и перебирать чечевицу.
Поставив бадейку возле камина, я сбегала за кувшином с водой и протёрла фартуком несколько кружек. Когда «дочки» вернулись – всё ещё заспанные и помятые, но уже с заплетенными косами, вода уже ждала их. И горячая, и холодная.
- Ой, Выдрочка, ты просто прелесть, - сказала Мюсла, сразу выпивая полкружки воды одним глотком и бросаясь на постель всем своим полным, ядрёным телом, так что ножки кровати заскрипели.
- У меня до сих пор в голове – как барабаны бьют, - пожаловалась Афла и прижала тонкую руку ко лбу. – Я думала, эти козопасы никогда не успокоятся… Мне сейчас помыться и чего-нибудь лёгенького на перекус… Что там мамаша сегодня готовит?
- Б-баранью п-похлёбку, - ответила я.
- Фу-у-у! – простонала Афла. – О баранине даже думать сейчас не могу. Мне хлеба с мёдом и маслом.
- А я – с удовольствием горячей похлёбочки, - промычала Ингроса, жадно допивая вторую кружку. – Но сначала надо умыться. От меня за десять шагов воняет козьими шкурами и сеном! Эх, ну и ночка была! Но козопасы крепкие, а мы, девочки, их крепче.
- Да уж, - хихикнула Мюсла. – И за сегодняшнюю ночь хозяин должен нам заплатить вдвое. Мы старались.
- Ага, дождёшься у этого скряги снега зимой, - вздохнула Афла, потёрла лоб и принялась обмахиваться ладошкой. - Сегодня я целый день в постели. Мне нужен отдых. Выдрочка, принеси хлеба с мёдом и маслом... И ещё можешь пряничек с вареньем захватить...
- Что стонешь? – Ингресса подсела к мутному зеркалу, в котором с трудом угадывалось отражение, и достала гребень. – Тебе-то грешно жаловаться. С тобой ведь наши козлики сразу рассчитались. Я видела, как ты монеты в чулок прятала.
- Это не плата! Это подарки! – возмутилась Афла. – Просто не жадина попался!
- Повезло тебе, - опять захихикала Мюсла.
- Вы просто мне завидуете! – продолжала возмущаться Афла. – В кои-то времена доброго человека встретила… Он, кстати, жениться на мне обещал!
- Обещал, а потом протрезвел… - тут Мюсла расхохоталась, но сразу же оборвала смех и поморщилась, сжимая виски.
- Вы все завидуете! Злючки! – Афла надула губы и приобняла меня за плечи. – Одна Выдрочка меня любит… Ты их не слушай, Выдрочка. Как встретишь доброго и не жадного – хватай его двумя руками, второй раз может не повезти. Ты хоть и красивая, а всё равно не зевай. Слушай, что говорит сестрёнка Афла…
Серебряный лес – страшное место. В этих местах, вообще, много страшных и зловещих легенд. За шесть лет я их наслушалась.
Но Серебряный лес – это адово котлище на земле. И туда можно попасть при жизни, и больше не выйти оттуда.
Кто-то, конечно, выходил – с ворохом наломанных серебряных веток, и потом взахлёб рассказывал о страхах, что там натерпелся. И ведьмы лезли изо всех болот, и черти выскакивали из-под земли с дикими воплями, и дракон полз по пятам, изрыгая то огонь, то смертельный яд, и колдун мчался следом, грозя вору всевозможными карами.
Можно было верить, можно было не верить, но вот Вебранд, который вместе со своим родным братом два года назад ходил в Серебряный лес, вернулся один и рассказывал про страшный дождь, который хлынул с небес и превратил брата в камень, а он, Вебранд, чудом спасся.
Я думала, что спасло Вебранда не чудо, а быстрые ноги, потому что бегал он, как заяц. С собой он принёс две серебряные ветки, но больше в серебряный лес не ходил, даже кода пропил последнюю монетку в трактире у Толстого Торстена. А когда осенью шли дожди, даже жена не могла выгнать Вебранда на улицу. Он отсиживался дома и орал, как резаный, если его пытались спровадить во двор силой. Это что-то да значило.
И вот теперь я сама вызвалась идти в этот лес.
Конечно, я боялась. Даже откровенно трусила. Но лучше рискнуть. Сто раз лучше рискнуть. Да и рисковать особо не придётся. Не стану заходить далеко в лес – наломаю веток с деревьев с краю, и быстро обратно.
Но неужели, там и правда растут серебряные деревья?..
Город Рагнеруп был небольшим – всего четыре улицы, расположенные крест-накрест, и окружённый земляным валом. Этот вал остался, как говорили, ещё с древнейших времён, когда случались войны. В последние лет тридцать войн не было. По-крайней мере, на этой земле. Так что вал больше походил на один из холмов, которых много было по ту сторону реки.
Теперь случись войне – такой бы вал не удержал и пятилетнего ребёнка. Что уж говорить о драконе, который несколько лет назад держал в страхе всё королевство. Рагнеруп дракон облетел стороной, но столице, как говорили, досталось. И приграничным городам и деревням. У нас останавливались проездом жители из столицы, которые видели прилёт дракона. Некоторые показывали страшные ожоги и рассказывали о том, как полыхали дома, как деревья превращались в факелы – что уж говорить о людях.
Все эти ужасы вспомнились мне, пока я шла по пустым улица города, плотнее закутываясь в тонкую, продуваемую ветром накидку. То и дело я поглядывала на небо, но оно было ясным. С утра дул северный ветер, навевая зиму, и жители уже давно попрятались по домам, разжигая печи и камины.
Солнце клонилось к закату, и небо было ярко-красным.
Значит, завтра опять будет ветер. Будет холодно, но лучше пусть ветер, чем… каменный дождь.
Когда я вышла за город, и впереди замаячили деревья Серебряного леса, решимости у меня поубавилось. Но - вернуться?.. Нет, я даже не допускала такой мысли.
Ветер пытался сорвать с меня накидку, растрепал волосы, а я всё шла и шла вперёд, волоча тяжёлое деревянное ведро, а нож был заткнут у меня за поясом.
Наберу этих проклятых веток, отдам Торстену, пусть подавится, и уйду.
А куда уйду?..
Куда мне пойти?
Да какая разница? Куда-нибудь. Лишь бы подальше отсюда.
Оставлю пару веток и себе, на них можно будет купить хлеба, переночевать где-нибудь. Или можно оставить три ветки, или четыре…
Чем ближе я подходила к лесу, тем выше казались деревья. Будто вырастали на глазах, тянулись к небесам.
Крайние были обычными деревьями, с пожухлой осенней листвой, а те, что росли дальше, и впрямь светились каким-то особенным, белым светом. Невольно я ускорила шаг, перескочила через ручей, перебралась через груду камней и очутилась в заповедном лесу.
Здесь было тихо-тихо – ни шороха, ни треска сучков. Под ногами был слой опавшей листвы, но она была влажная, прелая, и я ступала почти бесшумно. Но вот подул ветер, и раздался тонкий звон, словно звенели колокольчики, которые перед зимним солнцестоянием приор Годвин вывешивал у дверей церкви, чтобы «напоминали о серебряных ангельских трубах».
Я всегда думала, что ангельские трубы должны были звучать погромче, но услышав серебряный перезвон остановилась, испуганно оглядываясь по сторонам. Пожалуй, покажись сейчас из чащи ангельская процессия или колонна фей и эльфов, я бы не слишком удивилась. Но никто не вышел ко мне навстречу, а звон продолжал звучать совсем рядом.
Подняв голову, я догадалась, что это звенят листья. Они были серебряными, и когда ветер колыхал их на тонких серебряных черешках, листья звенели, как серебряные колокольчики.

Это было удивительно и красиво…
Жаль только, но серебряные листья были на самом верху, и добраться до них я никак не могла. Но ветер усилился, и нежный мелодичный перезвон раздался из глубины леса, словно зазывая меня, заманивая.
И я пошла вперёд – на этот заманчивый перезвон. Похоже на звон серебряных монет, которые Толстый Торстен ссыпает в кошелёк после того, как подсчитал вечернюю выручку.
Зрение немного прояснилось. Не отпуская ножку стола, я оглянулась и увидела колдуна.

Он стоял у входной двери, держа в руке серебряную трость, а какой-то мрачный старик держал трость за другой конец.
Старик был одет в бархатную куртку с золотыми пуговицами, в высокую шляпу с петушиным пером, а на широком кожаном ремне висел кинжал с узорчатой рукояткой.

По сравнению со стариком колдун выглядел оборванец оборванцем, но старик быстро глянул туда-сюда, и торопливо доложил колдуну:
- Здесь шесть человек. Мужчины. Один, по-видимому, хозяин, пятеро – гости. Ещё девчонка. Рыжая. Волосы длинные, рост около пяти футов, но не уверен. Лежит на полу, только что получила плюху.
- П-п-помог-гите!.. – выдохнула я.
- Заикается, - добавил старик с непонятным удовлетворением.
- Это я слышу, - сказал колдун. – Кто хозяин этой девушки?
- Я хозяин, - отозвался Торстен, не слишком уверенно.
- На эту ночь я её купил, - тоже спокойно ответил гость, которому Торстен меня продал. – Если тебе она тоже понравилась, дождись следующей ночи.
- Н-не ра-а-абыня! – крикнула я. – П-п-принесла с-серебро!..
- Хозяин, - позвал колдун, глядя в стену невидящим взглядом, - девушка говорит, что принесла тебе серебро из серебряного леса.
Горожане ахнули, забыв о пиве, и подались вперёд, жадно слушая. Такие же сдавленные ахи-охи донеслись со второго этажа – видимо, «дочки» далеко не ушли и благополучно подслушивали.
- Она мало принесла! – быстро нашёлся Толстый Торстен. – Этого не долг не хватит!
- Какой у неё долг? – спросил колдун. – Я заплачу за неё.
Заплатит? Но у него с собой не было ни сумки, ни кошелька… Сердце сначала подпрыгнуло, радостно и с надеждой, а потом сжалось от страха и разочарования. Чем платить-то будет?.. И хорошо ли, если колдун из серебряного леса купит меня? То есть не купит… Перекупит мой долг… Я ведь не рабыня…
- Платите сто марок, и будем в расчёте, - заявил Торстен.
Сто?! Я должна всего пятнадцать!
- В-в-врёт! – крикнула я. – П-п-п…
- А ты откуда знаешь, сколько должна? – возмутился Торстен. – Ты всё равно ничего не помнишь! Так что помалкивай, грязнуха!
- Успокойся, - сказал колдун, и я сразу поняла, что он говорит это мне. – Сто – так сто. Килби, - позвал он снова, - что тут есть?
Что есть? Что он ищет-то? Мы все уставились на колдуна, затаив дыхание. Из кухни выглянула хозяйка Бергит и тут же спряталась за косяк, подглядывая одним глазом.
- Всё как в обычном трактире, - ответил старик, - лавки, столы, метла в углу, котёл.
- Подойдём к столу, - велел колдун, и старик тут же пошёл к столу, за которым сидели горожане с пивом.
- Вон отсюда! – шикнул старик на посетителей, и те рванули прочь, опрокинув лавку и позабыв пивные кружки, где ещё шапкой стояла пена. – Вот стол, господин, - старик постучал концом серебряной палки по столу.
Во все глаза мы смотрели, как колдун медленно подходит к столу, протягивает руку, слепо шаря перед собой рукой, но вот его пальцы коснулись столешницы, и случилось чудо – деревянный щелястый стол, который я каждый день скребла ножом и тёрла тряпкой, засиял серебром. Старое дерево превратилось в огромный серебряный слиток! Только пена продолжала стекать по глиняным бокам пивных кружек.
Тут ахнули не только «дочки» и посетители – ахнула и я, и Толстый Торстен, а хозяйка Бергит ещё и взвизгнула, выскочив из кухни и раскинув руки, словно хотела схватить стол и тащить его прятать в хлебный ларь.
Хозяин трактира вытер полотенцем вспотевший лоб, бросился вперёд, бросился назад, а колдун тем временем так же спокойно произнёс:
- Надеюсь, этого хватит. Сними с девушки рабский браслет.
- Сейчас… С-сейчас… - Торстен сам начал заикаться. – Ключ только найду…
Колдун кивнул в никуда, и позвал меня:
- Девушка, как только браслет снимут, подойди ко мне.
Ответить я не смогла, потому что раскрыв рот таращилась на сияющий светлым белым огнём серебряный стол. Господи, святые мощи! Так колдун мог превратить и меня в серебряную болванку там, в лесу? Одним прикосновением?.. И никакого дождя бы не понадобилось… Только вот зачем колдуну понадобилась я?..
Пока все оторопело молчали, Толстый Торстен сделал шаг к лестнице, чтобы сходить за ключом, но путь ему преградила хозяйка Бергит.
- Этого мало за долг! – сказала она, и голос её дрогнул.
Нет, не от страха. Я за шесть лет ни разу не видела, чтобы хозяйка Бергит боялась. А вот как дрожит её голос от жадности – слышала каждый день. Вот и сейчас она дёрнула мужа за рукав, останавливая, и сказала громче:
Это был странный дом.
Когда я переступила порог, и старик Килби зажёг свечи, у меня дух захватило. Чёрная до этого комната вспыхнула белыми сполохами и искрами, потому что тут везде было серебро – серебряный стол, стулья, серебряные тарелки и миски на столе… На стенах поблескивали зеркала, хотя комнату, похоже, использовали как кухню и прачечную – тут лежали дрова, у стены поблескивала серебряными краями поставленная на бок огромная лохань, больше похожая на ванну, в которой мылись «дочки» Толстого Торстена по субботам. Правда, та лохань была деревянной…
Непривычно среди всего этого серебряного великолепия смотрелся железный закопченный котелок в камине.
Ну и ещё лохмотья колдуна смотрелись нелепо.
Если уж у тебя столько серебра, мог одеться поприличнее. Даже слуга у него выглядит богачом…
- Ты голодна? – спросил колдун.
- Н-нет, - ответила я с усилием, оглядываясь по сторонам.
- Килби приготовит ужин, а я пока покажу тебе твою комнату, - колдун легко, как зрячий, подошёл к лестнице, ведущей наверх, и начал подниматься.
Я медлила, и колдун это сразу понял.
- Идём, не бойся. Ты ведь хочешь избавиться от рабского браслета? – он поднял руку, показывая мне ключ и, по-моему, опять усмехнулся.
- Иди уже, - недовольно буркнул Килби и добавил: - Свечку возьми.
Послушно взяв свечку, я пошла следом за колдуном. Мне показалось, будто к каждой ноге привесили по серебряной гире – с таким трудом я поднималась по ступеням.
На втором этаже всё было таким же серебряным и блестящим. Да что там! Даже перила на лестнице были из серебра!
- Вот здесь будет твоя комната, - колдун указал на дверь слева. – Килби живёт там, - он указал на дверь справа, а моя комната здесь, - он толкнул центральную дверь и вошёл.
Я топталась на месте, не зная, что мне делать дальше.
- Заходи, - позвал колдун. – Мы не ждали гостей, поэтому возьми постельное бельё, подушку и одеяло.
Осторожно переступив порог, я снова огляделась.
И тут всё в серебре.
Комната была большой, в ней была кровать под балдахином, который сейчас был приподнят. В углу стоял стол, на нём – книги, серебряный бокал и серебряный колокольчик. В другом углу - очаг, возле которого валялись пара серебряных поленьев, а в очаге были сложены настоящие, деревянные.

Колдуну, в моём понимании, полагалось иметь в комнате какие-нибудь волшебные предметы, человеческие черепа, но тут ничего подобного не было.
- Ты видела, как я превратил стол в серебро? – спросил меня хозяин комнаты и поставил серебряную трость у стены, а сам прошёл к креслу с серебряными подлокотниками и сел.
Как-то очень легко прошел и очень уверенно сел.
- В-вы н-не с-с-с… - я пыталась выговорить «не слепой», но язык не слушался.
Колдун некоторое время терпеливо ждал, потом улыбнулся и покачал головой:
- Слепой. Просто я довольно долго живу здесь и знаю, что где стоит. Но ты не ответила. Видела, как я превратил стол в серебро?
- Д-да, - обречённо выдохнула я.
- Это потому что всё живое, к чему я прикасаюсь – люди, деревья, растения – всё становится серебряным. Камни не превращаются в серебро. И железо. Они неживые.
- Угу, - согласилась я.
Он и меня хочет превратить в серебряную статую? Но хотел бы, так превратил бы там, как превратил трактирщика, его жену и остальных…
- Всё, к чему я прикасаюсь, становится серебром, - повторил колдун и заговорил медленно и чётко, будто говорил с ребенком. – Превращается независимо от моего желания. Однажды я обнял очень дорогого мне человека, моего друга, который спас мне жизнь. И он превратился в серебряную статую. Я этого не хотел.
- Т-те с-статуи в л-лесу… В-вы т-тоже о-о-о… - я силилась сказать, но не получалось.
- Нет, их не обнимал, - колдун усмехнулся углом рта, но усмешка получилась мрачная. – Я даже не знал, что эти люди зашли в лес. Наверное, они попали под серебряный дождь, поэтому стали такими. Иногда из-за меня идёт серебряный дождь. Когда мне особенно тоскливо. Дождь тоже превращает в серебро всё живое. И это тоже происходит против моей воли. Потому что мы не можем управлять своим сердцем и не можем запретить ему грустить. Но ты не услышала меня? Всё, к чему я прикасаюсь, становится серебром. Независимо от моего желание. Всё и все, - он выделил это голосом.
Всё и все… Всё и все… Ну, ясно. Я это видела сама…
Тут что-то словно щёлкнуло у меня в голове. Я невольно дёрнула рукой, и горячий воск пролился мне на руку. Правда, боли я почти не заметила, потому что меня поразила внезапная мысль: я-то не превратилась. Я не стала серебряной болванкой. А ведь прикасалась к колдуну сегодня днём, в лесу. Когда приняла его за бродягу и хотела увести из леса.
- А-а к-как ж-же… - я боролась с проклятым заиканием и наконец-то с трудом выговорила: - А я?!.
Конечно, и колдуны спят. Хотя бы иногда. А этот должен спать тем более. Он ведь ел? Значит, должен и спать, как все люди.
И значит, я должна подождать, пока он заснёт.
Может, пока мне надо поискать пленника?
Нет, это неразумно. Искать кого-то ночью, в чужом доме? Только сама попадусь. Лучше… лучше потом подам жалобу королю. Расскажу, что тут происходит. Уж король сможет приструнит колдунов, какими бы могущественными они ни были. А с меня какой спрос?
Успокаивая таким образом совесть, я снова присела на кровать, напряжённо прислушиваясь к тишине дома.
Сколько надо колдуну, чтобы крепко уснуть? Наверное, как и остальным людям – час или два. Придётся подождать…
Спать я не собиралась, и только на мгновение прикрыла глаза, потому что очень глупо сидеть неподвижно и таращиться в темноту. Глаза прикрыла на мгновение, а когда открыла, то обнаружила, что лежу щекой на матрасе.
Уснула!..
Вскочив, как ошпаренная, я выглянула в окно.
Слава Богу, проспала недолго. Луна ещё не успела скрыться, но уже переползла на ту сторону леса и почти задевала верхушки деревьев.
Настороженно прислушавшись, я убедилась, что в доме было тихо.
Можно идти…
Наверное…
Отодвинув щеколду, я вышла в тёмный коридор.
Надо же было забыть свечу! Главное, ни во что не врезаться… А вдруг колдун тоже запирает дверь изнутри?..
От этой мысли у меня внутри всё похолодело.
Если дверь в его спальню заперта, то как я смогу выйти? На окнах здесь решётки… Настоящая тюрьма…
Но дверь в среднюю спальню была не заперта, и открылась бесшумно и легко. Луна переползла на другую сторону неба, и теперь светила не в мою комнату, а в окно комнаты колдуна. В этом мне повезло - всё было видно до последней частички. Лунный свет играл на серебре белыми мягкими бликами, и спальня походила на жилище какой-нибудь феи, про которых поют бродячие менестрели.
Я перешагнула через порог, прислушалась…
Со стороны кровати доносилось ровное дыхание. Колдун спал.
Его я не увидела – только полуопущенную ткань полога. Но смотреть на колдуна мне было незачем, поэтому, осмелев, я прошла по комнате к столу и взяла серебряную книгу.
Тяжеленная!.. Но я донесу. И её легче спрятать, чем того же серебряного зайца. Теперь ключ…
Каминная полка была высокой. Я встала на цыпочки, пошарила, и кончики пальцев коснулись металлической головки ключа. Чтобы взять его не хватало пары дюймов.
Подтащить кресло? Но оно серебряное… Вряд ли дотащишь, и точно разбудишь колдуна…
Книга. У меня есть книга.
Положив ее на пол, я смогла дотянуться до ключа, и в это время со стороны постели раздался шорох.
Чуть не выронив свою добычу, я медленно оглянулась.
Теперь я смотрела на кровать со стороны изножья, и мне был виден хозяин дома, спавший на постели.
Луна светила колдуну прямо в лицо, и он беспокойно передвинулся по подушке. Одеялом он укрыт не был… Ну да, велел ведь мне забрать одеяло… И спал в одежде – как был, в рубашке и штанах. Только растоптанные сапоги валялись возле кровати.
Вот только спал он как-то странно, широко разведя руки…
Словно против воли я соступила с книги и подошла к постели, чуть отодвинув полог.
Запястья колдуна плотно держали кожаные наручники.
«Крепко привязал?», - так колдун спросил у слуги.
Речь была не о пленнике, а о нём самом. Получается, колдун не соврал… Наручники, действительно были для него. Но зачем? Он опасен ночью?
«Всё, к чему я прикасаюсь, против моей воли превращается в серебро», - а это он говорил мне.
Ну и дура же я.
Если ночью он дотронется до одеяла или одежды – они тоже превратятся в серебро. И скуют его, как панцирь.
Наручники – это не для разврата, это меры предосторожности…
Ключ от дома был у меня, надо хватать книгу и бежать, но я продолжала стоять возле постели, разглядывая спящего.

Сначала я подумала, что ему пятьдесят лет…
Наверное, от страха толком не разглядела.
Конечно, ему не пятьдесят. И не сорок. Он сказал, что тридцать три. Но теперь я бы и тридцати не дала, несмотря на бороду. Не больше тридцати лет. Уже нет юношеской тонкости и хрупкости, но ещё нет зрелой кряжистости. Мужчина в самом расцвете сил. И красивый…
Я с удивлением прислушалась к своим мыслям и чувствам.
Впервые мужчина не пугал меня. И не потому что был привязан.
В трактире Толстого Торстена я насмотрелась такого, что знала – хуже мужчины зверя нет. А этот… Он какой-то не такой, как все те… Когда я смотрела на него, мне было… хорошо и грустно.
Посчитав, что прятаться нет смысла, я вышла в кухню, на ходу подтягивая ворот рубашки, который всё время норовил соскользнуть с плеча.
- Д-доброе у-утро, г-господин Э-элейв, - сказала я, произнеся эту длинную фразу почти сносно, потом смерила старика взглядом и добавила: - И с-слуге...
Старик побагровел, но промолчал, а колдун обрадовался, будто я была его любимой сестрой.
- Уже проснулась, Сильвия? – спросил он и шагнул на мой голос, отчего слуга сразу же отступил подальше. – Как ты спала? Проголодалась? Сейчас Килби подаст тебе хлеба, ветчины и…
- И п-пряников, - добавила я, с усмешкой посмотрев на старика, которого так и перекосило.
- И пряников, - весело подтвердил колдун. – Садись за стол.
Не ответив, я подошла к колдуну и взяла его под руку.
Кажется, он вздрогнул, и я сказала:
- В-вы – х-хозяин, в-вы п-первый… П-помогу.
Признаюсь, прикоснулась я к нему не без трепета. И дело было совсем не в боязни превратиться в серебряную статую. Уже прикасалась. Не превратилась. Но от него пахло лесным мхом и металлом. И дождём. И хотелось вдыхать этот запах, и прикоснуться к этому человеку, чтобы почувствовать, что мышцы на руках такие же крепкие, как и на ногах. И сразу вспоминалась тёмная комната, залитая лунным светом, где мне привелось кое-что увидеть.
Колдун ничего не сказал, но я услышала, что он задержал дыхание. Будто сердце сдавило. А сильные смуглые пальцы оплели моё левое запястье. Бережно, но крепко. Крепче, чем рабский браслет. И мне совсем не хотелось сбрасывать эти оковы. Наоборот, хотелось ухватиться за него двумя руками.
У старикана чуть не выпали глаза, когда он смотрел, как я веду колдуна к столу. Я усмехнулась слуге в лицо, усадила господина Элейва, а потом выразительно посмотрела на ошарашенного Килби, ткнула в его сторону указательным пальцем, потом резко протянула ладонь, будто собиралась коснуться старика, а потом погладила серебряный стол.
Мои безмолвные знаки старик прекрасно понял: мол, захочу и одним лишь прикосновением превращу тебя в серебро.
Он побледнел и так жалко захлопал глазами, что я чуть не хихикнула, но вовремя сдержалась.
- П-позволите, на-акрою? - обратилась я к колдуну. - К-кладовую у-уже в-видела…
- И у-уже рубашку вашу надела, господин, - прорезался голос у Килби. – Она быстро тут освоилась.
Смотри-ка, боится, а тявкает. Как верный пёс.
Мы с ним обменялись неприязненными взглядами.
- Сильвия, будь тут, как у себя дома, - сказал колдун, не подозревая, что происходит между мной и его слугой. – Бери всё, что хочешь, всем распоряжайся. Килби подскажет, где что лежит.
- Угу, - ответила я и пошла в кладовую, не преминув напугать старикана, резко протянув в его сторону руки.
Бедняга Килби чуть не налетел на стену, а я, очень довольная, подхватила серебряный поднос, открыла дверь в кладовую и начала там хозяйничать.
Добрый и не жадный… Наверняка, Афла говорила именно о таком. Сказал купить одежды, гребень даже. Надо радоваться.
Только я почему-то застыла, взяв из хлебного ларя круглую пшеничную булку.
Почему он так добр со мной? Я настолько ему понравилась или настолько заинтересовал мой дар противостоять его чарам? Но не всё ли равно? В любом случае здесь лучше, чем отрабатывать долг в трактире.
Я решительно положила на поднос хлеб, яйца и варёную ветчину, сливочное масло в серебряной маслёнке, и несколько пряников – настоящих ореховых пряников, залитых белой глазурью. Такие пряники делают только в столице, и я ела их шесть лет назад, ещё когда лежала больная, а Толстый Торстен надеялся, что скоро за мной приедут и раскошелятся за спасение и лечение.
Вернувшись в кухню, я обнаружила, что колдун так же сидит за столом, а слуга уже подбросил дров в печь и поставил на решётку медный чайник.
Взяв не очень чистую кухонную тряпку, которой старик пользовался вместо прихватки, я смахнула со стола крошки от вчерашнего ужина, расставила тарелки, разложила ложки, а хозяину дома добавила к приборам ещё и вилку.
Килби фыркнул, но ничего не сказал, а я нарезала хлеб, ветчину и положила несколько ломтиков на серебряное блюдо перед колдуном.
- М-м… - пыталась выговорить я «можно есть», но потом замолчала и попросту взяла колдуна за руку и подтянула к блюду, показывая, где лежит еда.
- Садись сама, поешь, - сказал он, гладя длинными смуглыми пальцами по серебряному ободку.
- Ч-чай… - выдавила я и прошла к печи, чтоб взять чайник.
Килби проявил сообразительность и поставил серебряный заварник на стол, открыв крышку. Я заварила чай, разлила кипяток по серебряным кружкам и поставила на решётку сковороду.
- Похоже, она решила готовить, господин, - мрачно изрёк Килби, наблюдая за мной. – Поставила сковороду на огонь, бросает кусок масла…
- Сильвия, можешь делать, что хочешь, - тут же сказал колдун, - но тебе незачем готовить. Килби справится…
«Килби вашему я бы и двор мести не доверила», - очень хотелось ответить мне, но такая длинная и сложная фраза могла появиться лишь в моём воображении.