Пролог
— Данка, да ты охренела? Ты же знаешь, что я боюсь этого маньяка долбанного?
Я не могу устоять на месте, как всегда, когда слишком волнуюсь или что-то из себя выводит. Сейчас эти два момента соединяются в один. И вообще непонятно, какого фига я по стенам не бегаю от напряга.
Данка что-то бубнит в трубку, голос у нее извиняющийся и просительный одновременно.
И вот чего другое если бы попросила, я бы с радостью, потому что Данка — отличная девчонка, да и соседка зачетная, беспроблемная совершенно. Но с этой просьбой прямо границы перешла все, ей-богу!
Знает, как я отношусь к этому типу, как меня от одного только взгляда его пустого в дрожь мурашечную бросает, и все равно! Все равно!
Какого фига она вообще с ним связалась? Других студентов нет в универе нашем?
Только этот монстр?
— Он только заберет и все, Ален, клянусь… — бормочет Данка, — ну надо срочно… Ну реально… Я тебя часто прошу?
Ни разу не просила.
А я, вот, наоборот… Сколько она мне курсовиков переделала, когда мы на первом курсе учились, не перечесть…
— Блин… — вздыхаю я, сдаваясь, — ладно…
Данка благодарит, объясняет, что конкретно мне надо будет взять и передать, а я подхожу к зеркалу и смотрю на себя, ловя нервозность и легкий страх в глазах.
Мы прощаемся, я иду к шкафу соседки, лезу в самый низ, беру черный кофр от ноута, как раз тот, что она мне описывала по телефону, и который ей прямо настолько нужен, что никакой возможности другой, кроме как послать за ним самого маньячного придурка универа, она не нашла.
Беру и тащу его ближе к двери.
Он скоро придет, сразу суну ему в лапы и выпровожу.
И все.
Даже смотреть на него не буду, клянусь!
Завершив все подготовительные работы, принимаюсь за основную: настройку душевного спокойствия.
Из зеркала на меня испуганно пялится какая-то дикая блонди с нервным тиком, блин! А ведь его не было до звонка Данки!
Удружила подруга, ничего не скажешь!
Выдыхаю, вдыхаю, снова выдыхаю…
Надо успокоиться.
В конце концов, что тут такого?
Позвонит, отдам сумку, закрою дверь… И все. Просто же?
Ага… Если бы…
Проблема в том, что меня с самого первого появления этого парня на втором курсе, в его присутствии такая дрожь пробивала, прямо сама в шоке была постоянно.
Вроде бы, вообще не от чего.
Учитывая, что он за все время только пару раз со мной заговорил и ничего особенного не сказал, на самом деле.
Но я все запомнила до самого последнего звука и жеста. В памяти, блин, отпечаталось! И во сне снилось даже!
Об этом никто не знает, само собой, только Данка в курсе, насколько я его боюсь. И не больше того.
Но каждый раз, стоило увидеть в конце коридора или где-то неподалеку высоченную нескладную фигуру, одетую вечно в темное мешковатое худи, поймать на себе нечитаемый взгляд светлых, каких-то потусторонних глаз, как у меня дыхание натурально перехватывало. До боли, клянусь! И рукотрясение начиналось.
Жу-у-уткий тип.
А ведь я — вообще не из пугливых! И не бледная немочь, овечка, по углам шарашащаяся!
Я за словом в карман не полезу никогда! И с любым общий язык найду! И в целом…
А тут…
Стук в дверь прерывает мой аутотренинг, да так неожиданно, что вздрагиваю и подпрыгиваю на месте.
Ох… Блин…
Пришел.
И как его внизу-то пропустили? У нас тут чисто женское общежитие, парни в другом корпусе живут, и их сюда не пускают.
Конечно, они все равно пробираются, и по вечерам тут бывает очень шумно, но сейчас-то день.
И вахтерша на месте должна быть…
Стук повторяется.
Наглый такой.
Словно монстр за дверью в курсе, что я тут, рядом, затаилась мышкой, и сейчас стебется надо мной… Блин, как в том старом фильме по Стивену Кингу, где мужик-маньяк топором рубил дверь и мордой лез внутрь… Николсон играл его, что ли… Я даже не смотрела никогда, только мемасики видела…
Стук повторяется в третий раз.
Уф.
Ладно.
Надо просто это сделать.
В конце концов, это смешно, реально.
Хватаю сумку от ноута, распахиваю дверь и замираю, невольно впиваясь взглядом в того, кто стоит с той стороны.
Он не изменяет себе.
Высоченный, выше двух метров, весь в темном, капюшон худи на голове, вихры волос выбиваются, падают на лоб. И глаза в тени совсем. Но я все равно их вижу.
Светлые. Яркие. Волчьи.
У него сейчас настолько острый, хищный какой-то взгляд, что у меня даже язык перестает ворочаться. Ни слова не могу сказать, даже глупое: “Привет”.
Просто пялюсь на него, молча, кажется, еще и рот открыв.
В голове мысли глупые-глупые…
Глаза у него такие…
И волосы эти…
И навис так, словно… Что?
И надо сумку…
Почему так жарко-то?
Почему так?..
А затем он, не говоря ни слова и не сводя с меня своего хищного взгляда, делает шаг вперед, легко оттесняет от двери, закрывает ее…
И нет, звук закрывающегося замка вообще не выводит меня из ступора.
На автомате, чисто на инстинктах тела, желающего оказаться подальше от явной, непосредственной угрозы, я делаю шаг назад. Второй. Третий.
А на четвертом проклятый маньяк ловит меня за талию и без церемоний вжимается в мои губы жадным жестким поцелуем…
______________________________
Ну что, девочки, погнали?
Новый герой у нас, кто-то его знает по книге "ПРИНАДЛЕЖАТЬ ИМ", кто-то впервые будет читать. В любом случае, сразу предупреждаю: парень у нас непростой, у меня таких героев еще не было, так что это своеобразный вызов для меня. Поддержите? Очень жду, девочки!
И ниже арты от Танюши Манго. Обложка, кстати, тоже от нее. Взгляд у мальчика вполне себе взрослый))))
Заценим?
Глава 1. Осенью прошлого года
— Ну и чего ты собираешься киснуть?
Машулька смотрит на меня скептически, дует чуть подкачанные губки, смотрит на себя в зеркало. Она как раз в начале октября увеличила и очень собой довольна. Теперь при любой возможности пялится на себя везде, где только получается.
— Нафиг, — говорю я, — не хочу.
И отворачиваюсь к стене.
— О! Повернулась! Давай, разворачивай свою корму уже, и вообще… Поднимай ее. Я одна не хочу идти. Боюсь.
— Не ходи.
— Как это “не ходи”? Рехнулась? — голос подружки срывается на легкий визг, — ты знаешь, сколько туда пригласительные стоят? Ты знаешь, кто там может быть, вообще? Все крутые люди города! Это тебе не на студенческих вписках пиво жрать!
— Ну вот кто бы говорил… — моя соседка по комнате, Данка, отрывается от своего ноута, стягивает наушники и разворачивается к нам.
Обычно ее из своей цифры не вытащить, но тут прямо зацепило ее, похоже.
— Чего? — фыркает Машулька.
Она Данку не любит, кстати, говорит, что та — чистюля, выскочка и целка дурацкая.
И, если с первым утверждением я согласна и не считаю, что это плохо, то вот с остальными двумя — вообще нет.
Данка не выскочка совершенно, просто сдержанная и болтать не любит попусту. А так, отличная девчонка, всегда поможет с рефератом, найдет в сети такие материалы, которых даже у преподов наших нет.
И насчет целки у Машульки промах. У Данки жених есть, симпатичный парень с факультета менеджмента. Они друг от друга не отлипают. И пожениться планируют. Так что все нормально у моей соседки с личной жизнью. Даже зависть берет. Особенно, учитывая мою сегодняшнюю ситуацию…
— Ничего, — передразнивает Машульку Данка, — ты видишь, не в настроении она. Отвали.
— Ты там сидела в своем коде, вот и сиди дальше! — огрызается Машулька, — я сама разберусь со своей лучшей подругой! Ее сейчас отвлечь надо, а не оставлять вот так, валяться носом к стене! Нефиг жалеть себя!
— Я не жалею, — говорю я цветочку на обоях, — просто не хочу никуда. И у нас четыре пары завтра…
— Когда это тебя волновать начало? — искренне удивляется Машулька.
— Ой, все…
У меня реально нет сил сейчас от нее отбиваться.
Настроение — говно, хочется просто лежать и ни о чем не думать.
И уж тем более, никуда не хочется тащиться.
Вечеринка-шмечеринка…
Плевать…
— Але-е-ен… — Машулька, поняв, что резвостью меня не возьмешь, резко меняет тактику, — ну пошли, а? У тебя платье не выгулянное… И как раз та маска пригодится, помнишь, в секс-шопе купили?
— А чего это вы в секс-шопе делали? — интересуется Данка.
— Тебе, святоше, не понять, — отмахивается Машулька, — а мы с Аленкой — девочки свободные…
— Теперь да… — вздыхаю я, и Машулька снова принимается кукситься.
— Але-е-е-ен… Ну вот вообще не стоит он того… Дебил же.
— Определенно, — говорю я, — где мои глаза были?
— Ну… Ты говорила, что в сексе огнище… Может, туда все и утекло…
— Ага… И не вытекло. И задержалось…
— Самое главное, что тревога ложная!
Хмыкаю, соглашаясь.
Да уж… Это огромный плюс во всем случившемся.
Но вообще… Обидно получилось.
Я за Пашку замуж, конечно, не хотела. И детей от него не планировала. Просто сказала, что случилась задержка. Даже тест не делала, не успела.
А Пашка побледнел, позеленел…
А потом пробормотал, что ему пора и нам лучше расстаться вообще. Что он не рассчитывал… Он что-то еще говорил, пряча взгляд и отворачиваясь, а я смотрела на него и офигевала.
Вот бывает, что купишь в магазине прикольную тряпочку и даже таскаешь ее пару дней, а потом смотришь при дневном свете… И охреневаешь: где глаза были? Как я на такое позарилась? Да оно же стремное!
Вот тут примерно так и было.
Тревога оказалась ложной, а вот озарение и просветление — настоящим. И постоянным.
От одной мысли, что я рядом такое дерьмо держала, становилось грустно. Наверно, я все же к этому гаду что-то испытывала. Нет, определенно испытывала, раз спала с ним. Но, похоже, эмоции были глубже, чем я думала.
И обидно теперь, что так ошиблась.
Потому уже больше недели никуда не хожу, расстраиваюсь чего-то и переживаю.
Конечно, это не первое мое разочарование в жизни, парни — те еще козлы, но в этот раз наложилось оно на осеннюю хандру, наверно.
Короче, не хочу никуда идти!
А Машулька тащит.
Вечеринка какая-то офигенная.
Костюмированная. Хэллоуин, блин! И это не обычная студенческая тусня, где, кроме заблеванных туалетов и дешевой выпивки, ничего не ожидается.
Нет, по уверениям Машульки, это какая-то сверх элитная тусня. И будет там много крутого народа.
Ей пригласительные достались по дикому блату, через тетку, работающую в администрации, но одной идти стремно.
Даже в маске.
А со мной — не так страшно.
— Найдешь там себе олигарха… — кряхтит Машулька, силой пытаясь поднять меня с кровати, — Пашка локти кусать будет…
— Он и без того кусает, — хмыкает Данка, крутясь на своем шикарном игровом стуле, — постоянно возле прыгает, глаза, как у какающего мышонка. Так пролошился! Дурак…
— А будет еще сильнее грызть! — повышает голос Машулька, — все! Села! Встала! Умылась!
Я встаю, вздыхаю, подхожу к зеркалу, смотрю на себя…
— Ну? — Машулька становится рядом, щурится, — смотри: волосы подбираем, на шею — тот чокер с шипами, помнишь, нам девчонки-панкушки подгоняли? Корсет, юбка. Маска. Офигенно будет.
— Ну…
— Не нукай! Хотя бы переоденься. Посмотришь, заценишь… А то закисла совсем. Валяешься тут целыми днями. Вчера пары пропустила… Не узнаю тебя вообще!
Да я сама себя не узнаю…
Правда, через полчаса, глядя в зеркало, я вынуждена признать, что теперь узнаю себя еще меньше.
Обычно я одеваюсь гораздо спокойней.
С моими формами вызывающей одежды не требуется. Я и без того очень даже… Вызываю. Пятый размер груди и обхват бедер за стольничек прямо офигенно вызывают.
Глава 2. Берегитесь, олигархи!
— А нам точно сюда? — я озадаченно осматриваю кованую решетку высоченных ворот.
Фигурные такие, красивые. Сверху украшены пиками. Острыми даже на вид.
За воротами видна освещенная с двух сторон дорога, по бокам — длинномеры, ровненькие, как в тех фильмах про аристократическую Англию. Прямо ожидается, что сейчас ворота распахнутся, запуская карету, запряженную четверкой лошадей. Она поедет по этой аллее, а следом за ней побегут лакеи с факелами, освещая путь…
Это я в каком-то фильме видела, что ли? Надо же, чего только не всплывет в голове с перепуга.
Аллея, хоть и освещена с двух сторон фонарями, теряется где-то в полумраке. Угадывается в глубине ее мрачная громада дома. И есть ощущение, что нас там совсем не ждут.
Водитель такси-эконом, на которое мы разорились с Машулькой, тоже оглядывается, ежится, не по себе ему.
— Вас тут высадить? — напряженно уточняет он, не поворачиваясь к нам, замершим на заднем сиденье, — дальше хода нет.
— Не-не… — начинает заикаться Машулька, пуча ставшие огромными глаза и явно намереваясь дать заднюю. А мне становится так обидно!
Потому что сейчас мы перепугаемся, развернемся и свалим отсюда!
А я, между прочим, настроилась на приключение и возможный разврат!
И тяпнула даже для настроения.
Сдается мне, что как раз энергетик, перемешанный с водкой — спонсор моей слабоумной отваги, потому что по трезвянке я бы в этот вертеп не полезла.
А сейчас кровь бурлит!
И корсет жмет. Тесноват стал, скотина…
— Нет! — рявкаю я, — до подъезда!
— Но тут не проехать!
— Вон переговорник! Подъезжайте ближе.
Водитель, бормоча что-то про себя на гортанном непонятном языке, все же совершает нужный маневр.
Я открываю окно, дотягиваюсь, нажимаю кнопку на устройстве, загорается глазок камеры.
— Добрый вечер, покажите ваше приглашение, пожалуйста.
Голос вежливый, спокойный.
Я показываю на камеру приглашение.
— Спасибо. Проезжайте, будьте добры. Приглашения не убирайте, их потребуется еще раз предъявить.
Камера отключается, ворота открываются.
Ну надо же, как все вежливо… Возможно, что тут и в самом деле сливки общества собрались. Не зря же дворец такой…
А это реально дворец, чем ближе мы подъезжаем, тем очевидней становится, что сливки-не сливки, но народ тут серьезный бегает.
Хэллоуин празднуют. Ха-ха.
Нервно что-то мне…
Машулька рядом возбужденно попискивает, что-то говорит, но я не вслушиваюсь, просто изучаю само здание, ничего так, здание, скорее всего, новодел, но очень в стиле старых исторических домов. Реально, как в фильме. Как там назывался сериальчик, который я смотрела не так давно? Бриджстоуны? Или как? Блин… Надо было что-то в этом же стиле напяливать на себя, а не развратный корсет с не менее развратной красной маской, купленной в секс-шопе на распродаже…
Утешает только то, что Машулька еще пошлее вырядилась. И я ее фоне я буду вполне выигрышно смотреться.
Утешение, конечно, подленькое, да и слабоватое, будем честны, но все же…
В этот момент нам открывают двери такси, подают руку, помогая выйти.
И это… Вау прямо.
Королевой сразу себя чувствуешь.
Я стараюсь держать лицо, ступать твердо на плитки двора и не поправлять корсет. Есть ощущение, что низковато он сполз, но если при всех начну вверх подтягивать, то реально кринж будет.
Машке с другой стороны такси тоже подает руку вежливый мужик в черном.
— Ваше приглашение пожалуйста, — мой вежливый мужик не менее вежливо, хоть и твердо смотрит в глаза и ждет, когда я отдам ему приглашение.
Показываю. Пока изучает, внимательно, кстати, ощущение, что еще и на зуб пробовать будет, не подделка ли, осматриваюсь.
Таксист радостно свалил уже, и на его место подъезжает роскошный длинный лимузинище. Я и не знала, что такие у нас в городе есть.
Оттуда выпрыгивает какой-то мажористый хлыщ, в майке-алкоголичке и рваных джинсах, весь увешанный блестящими цацками, вытягивает худосочную девчонку, тоже в майке-алкоголичке. Только, в отличие от парня, кроме майки, на ней нихрена нет. Маска еще имеется, это да.
Пожалуй, поторопилась я с сожалениями о бальном платье. Нормально я одета. И Машулька в своих чулках-сетках вполне себе в тему.
— Прошу, — прерывает мои рассматривания мужик в темном, — приятного вечера.
— Спасибо, — сладко тяну я, поворачиваюсь полностью к парочке из лимузина и наблюдаю, как у парнишки глаза расширяются, а челюсть падает на пол.
Моя грудь, упакованная в корсет — реально оружие массового поражения.
Одного уже поразила, смотрю.
— Макс, ты чего? — нервно тянет девка, дергая своего задохлика за руку.
А он, не отрывая ошалелого взгляд от ложбинки , которую я еще и чуть-чуть пудрочкой подсветила , делая образ более манящим, молчит и пускает слюни.
— Пойдем? — Машулька, посмотрев на парня, понимающе закатывает глаза, она такое видела не раз уже, и тянет меня за собой.
Разворачиваюсь и с гордостью несу свою пятерочку к приветливо освещенному проему дверей.
За спиной у меня разгорается скандал, девка выясняет у своего спутника, по какой причине он так сильно охренел.
— Блин, Аленка, вот даже не знаю, что хуже: когда ты депрессуешь, или когда на тропе войны, — выговаривает мне Машулька по дороге, — давай как-то поспокойней, что ли? А то огородами отсюда уходить придется.
— Нет уж, — хмыкаю я, чуть щурясь от слепяще яркого окружения, — я отсюда только с мужиком уйду.
— В этом я как раз не сомневаюсь, — вздыхает Машулька, — погнали, осмотримся. Чувствую, место рыбное.
__________________________
Глава 3. Рыбное место
Минут через десять я убеждаюсь в том, что Машулька была права. Место реально рыбное.
Вот только рыбки тут плавают такие, что мелкой плотве, типа нас, лучше по корягам прятаться.
Акулы, блин, тут.
Зубастые, с холодными мертвыми глазами.
Или щуки, хищные, острые, с мгновенной реакцией на неудачливую жертву.
Еще осьминогов видела, с щупальцами размером метров по пять, не меньше.
Как-то мы не сильно удачно зашли… Уйти бы живыми.
Интересно, чем Машулька тетке своей насолила, что та нас так подставила?
— Смотри, — Машулька жмется к моему боку, нервно перетаптывает своими двенадцатисантиметровыми копытцами, — вот тот чувак похож на нашего мэра…
— Все может быть, — киваю я, стараясь лишний раз не вглядываться в маски.
А то посмотрела уже пару раз, дурочка.
Местные акулы отлично чувствуют чужой интерес, мгновенно реагируют. Я только взгляд задержала, а меня уже просканировали с ног до головы, заценили и признали годной.
Что характерно, никто не подкатывал напрямую. Но записочки передали, да… Я даже не смотрела, что там, в тех записочках, сразу же выкидывала.
Вообще, как я поняла, не на костюмированный бал мы попали с Машулькой, две овечки стремные… Нет.
На вполне узаконенный вечер встреч для быстрого секса. Ну, может, это как-то по-другому называется, я не в курсе, но суть понятна.
Мужики в масках и смокингах, женщины в масках и откровенных нарядах. Все делают вид, что друг друга не знают.
Но стоят группками, по интересам явно.
Солидные мужики с пузами и лениво-развратными взглядами. Перекидываются фразами, пьют, осматриваются. Они точно знают, что сегодня себе все найдут. И что любая, на кого укажут, без вопросов даст.
Более свободно одетая молодежь, по стилю похожие на ту парочку, что мы у входа видели. Они особо никого не ищут, покуривают, и, кстати, не сигареты, судя по запаху, может, еще чем-то радуют организм. Движения развязные, расторможенные. Эти тоже кучкуются группками, парни и девчонки, явно знают друг друга, маски тут — чисто для фана.
Стильные девушки, очень похожие друг на друга, явно один хирург у них, который специализируется на губах с привлекательным изгибом и остреньких подбородках. Эти ходят по двое. Бокальчики с игристым в пальчиках вертят… Тут все понятно.
И вообще, формат мероприятия ясен.
Неясно другое: какого хера мы тут оказались? И как теперь отсюда свалить?
Машулька, похоже, еще не до конца вкурила, в какую задницу нас ее тетушка любимая посадила, но ощущает что-то такое, странное.
Притихла и смотрит по сторонам настороженно.
— Слушай… — бормочет она, отпивая из бокала, — давай того… Потусим чуток и свалим. Такси вызовем…
— А ты смотрела телефон? — спрашиваю я ее, — нет интернета. Глушат, походу. Вперлись мы, Машуль.
— Куда? — испуганно округляет глаза подружка.
— Ну а ты как думаешь? В шоколад? Нет, дорогая моя, нихрена…
— Ой… — Машулька осматривается, а затем уточняет с надеждой, — но ведь… Если не захотим, то никто же ничего?
— Да? Ну надейся… А я пешком, наверно, пойду отсюда.
— Ты чего? До города по трассе топать!
— Может, можно попросить тех мужиков, что на входе стояли, чтоб вызвали нам машину? — посещает меня светлая мысль.
Машулька кивает радостно.
Мы, не сговариваясь, начинаем пробираться к выходу.
Потому что, несмотря на то, что вроде бы ничего плохого с нами тут не происходит, но есть ощущение, что это пока.
Напряжение в зале нарастает, даже музыка становится какой-то нервной. А взгляды, которыми нас с Машулькой облизывают — на редкость плотными.
Я буквально мурашками покрываюсь от этого.
И ускоряюсь, уже не стараясь прикидываться местной фауной.
Не местные мы, потерялись…
Я уже почти верю в то, что мы выберемся отсюда без особых потерь, когда на нашем пути возникает знакомая фигура в свободной майке.
— Ты куда собралась, кругляха? — он тормозит меня, прихватывает за плечо, я тут же дергаюсь, сбрасывая липкую ладонь. От парня воняет сладковато и мерзко. И глаза в прорези маски — дурные совершенно, — я на тебя поставил!
— Чего еще? — я включаю быдло, чисто на интуиции понимая, что с таким интеллигентность, которой меня пичкали родители, не сработает, — отвали, дай пройти!
— Да не дергайся! Мою ставку никто не перебьет! — он не спешит уйти, но больше меня не касается.
— Аленка-а-а… — испуганно тянет Машулька, — пошли…
— Ну попробуйте, козы, — смеется парень, а затем наклоняется ко мне и внезапно лижет шею, я не успеваю отшатнуться даже! Отходит быстрее, проявляя похвальную прыть, и достать его, чтоб душевно вмазать, я тоже не успеваю! — До встречи, колобок, — говорит он многозначительно, наблюдая, как я, матерясь, вытираю отвратную слюну с шеи, — будет прикольно тебя катать…
Он исчезает в толпе, которая становится все плотнее и плотнее.
— Ален, о чем это он? — жалобно спрашивает Машулька.
— О том самом, подруга, — кривлюсь я, старательно вытирая шею. Все кажется, что прикосновение гадкое до сих пор чувствую. — Пошли. Будем надеяться, что у него просто приход.
Через минуту, глядя на запертые двери и строгих мужиков в костюмах перед ними, я понимаю, что все гораздо хуже, чем мне казалось изначально.
Нас не выпускают.
Просто даже не слышат!
— Я тут сейчас такой скандалище закачу, — рычу я, забыв уже о том, что вся из себя роскошная девушка сегодня, — вы не представляете даже…
— Вам нужно успокоиться, — главный, который подошел как раз на мои крики, безукоризненно вежлив, — вы предъявили приглашения, по которым вы имеете право присутствовать на мероприятии. Это — закрытое мероприятие, все гости про это знают. Двери откроются только утром.
— Я не знала! Вы не имеете права!
— У вас в приглашении все указано. Ваше присутствие здесь — обозначает согласие с форматом мероприятия и снимает полностью ответственность за происходящее с организаторов.
Глава 4. Тот, кто меня купил
Становится очень-очень тихо, словно звук взяли и вырубили внезапно. Причем, я осознаю, что это вообще не так, потому что прием идет вовсю, музыка там играет, люди разговаривают и смеются.
А вот рядом со мной — пространство, лишенное шума… И, похоже, воздух тоже куда-то откачали, потому что не хватает его. Реально.
В глазах темнеет, в голове дурнеет.
И ощущение страшной опасности, чьего-то присутствия, темного, довлеющего — просто переполняет.
Доказательством, что я не рехнулась и за спиной реально кто-то есть, стоит и дышит мне в макушку практически, служит чуть испуганный взгляд мужика-охранника. Он уже не смотрит на меня.
Теперь его внимание направлено исключительно выше, туда, где, скорее всего, находится лицо подошедшего. Так тихо подкравшегося, что я ни шагов не слышала, ничего!
Рядом испуганной мышью замерла Машулька. Она тоже смотрит мне за спину!
И видит… Видит… Глаза расширяются дико. Ой, блин! Да чего там такое? Я же сейчас от страха…
— Пропусти их, — очень тихий голос, не голос даже — шепот, заставляет меня поежиться. Господи… Словно змей шипит за спиной…
— Но… — охранник отчетливо боится, но все же пытается возражать, — по правилам…
— Я их купил, — прерывает его холодное шипение, — обеих.
Охранник просто молча сторонится, пропуская нас с Машулькой, даже не требует никаких доказательств “покупки”.
А вот меня слова эти приводят в чувство.
Причем, настолько, что, вместо того, чтоб покорно топать в направлении выхода со своим, типа, хозяином, я разворачиваюсь резко.
Ну посмотрим, кто ты такой, покупатель поганый!
Сейчас я тебе часть твоей покупки затолкаю в глотку. И еще одной частью — по яйцам врежу. И плевать на все, блин!
Во мне просыпается фамильная ярость моих предков, наверно. Мама говорила, что по ее линии сплошь бешеные борцы за справедливость были. Везде, где могли, боролись: и при царском режиме, и при Советской власти, и в девяностые тоже этого дела не прекратили.
Потому мы, конечно, очень гордые, но нищие.
И плевать!
Главное, показать этому любителю покупать живых людей, что со мной этот номер не пройдет!
Но за моей спиной уже никого нет.
Высоченный мужчина, явно выше двух метров, одетый в темный спортивный костюм с накинутым на голову капюшоном, каким-то образом оказывается впереди нас и просто идет на выход!
Охранники услужливо распахивают перед ним двери.
И не закрывают их, глядя на нас с Машулькой выжидательно.
А мы, две овечки, молча стоим и пялимся на того, кто нас купил. И физиономии у нас, наверно, впечатляюще глупые.
В конце концов, я выдыхаю и делаю шаг. Первой.
На улице все явно будет по-другому. Просто развернусь, забубеню по физиономии этого покупателя, а рука у меня не самая легкая, ему хватит, и свалю домой.
Пешком.
И пусть только попробуют тормознуть! Это тут, в незнакомой атмосфере, на меня какая-то фигня напала странная, страхом спровоцированная и опасностью, а на свежем воздухе все иначе же!
Слышу нервный цокот каблучков Машульки, и ее ужас, транслирующийся даже через походку, придает мне сил.
Кто-то из нас должен быть в адеквате.
Надо бы, конечно, спросить, чего она такого увидела за моей спиной, что настолько прочно онемела, но решаю, что сейчас сама все увижу.
На первый взгляд, ничего страшного в фигуре мужика, идущего впереди нас, даже не оглядываясь, не проверяя, вдруг мы куда свернем, нет.
Непроизвольно отмечаю, что у него довольно широкие плечи, прямая спина. И походка такая… Хищная. Легкая и в то же время агрессивная.
А еще — он явно молодой. Почему-то мне так кажется.
Интересно, какое у него лицо?
Вот сейчас и узнаем…
Мы выходим на улицу, здесь по-прежнему стоит охрана, но машин с гостями уже нет. Судя по всему, все, кому надо, на месте, и шкатулка на сегодняшнюю ночь полна.
Освещение тоже какое-то скудное стало, ощущение, что половину ламп погасили.
Я торможу настолько резко, что Машулька, разогнавшись, упирается мне в спину и ойкает.
А ее “ой” останавливается наш покупатель.
Поворачивается.
И вот теперь уже я не сдерживаюсь! И говорю: “Ой!”
Потому что вместо лица у парня белеет в полумраке страшная маска жуткого клоуна. Джокера.
Черные провалы глаз выглядят еще чернее из-за надвинутого низко капюшона. Лицо — белое. И прорезь рта, специально увеличенная красной краской, смотрится зловеще.
Мне кажется, что Джокер улыбается, видя наш страх и замешательство. Но гарантий этому нет никаких. Может, наоборот, с жуткой серьезностью прикидывает, как именно нас будет использовать. В какой позе найти нам применение.
— В машину, — все таким же жутким шепотом приказывает он после паузы, во время которой изучает нас… Меня. Ощущение, что меня. Взгляда не сводит.
Засунув руки в карманы, повелительно кивает на черную, тонированную в хлам низкую спортивную тачку, марки которой я не знаю.
И не планирую узнавать и ближе знакомиться.
— Нет, — решительно заявляю я, удивляясь тому, насколько глухо и слабо звучит мой голос, — мы пойдем.
Джокер наклоняет голову, и мне снова кажется, что смотрит он только на меня. От этого взгляда становится еще больше не по себе, страшно и жарко как-то, хотя конец октября уже, и одета я легко. Чересчур. Чтоб я еще хоть раз что-то настолько открытое напялила…
— Куда? — спрашивает он с интересом.
— Домой, — говорю я, — мы здесь оказались по ошибке. И не собираемся участвовать в этих дебильных играх. А еще, если не отпустите, в полицию пойдем, понятно? И ваш веселый блядушник живо закроют.
— Интересно будет посмотреть, — кивает Джокер, — ну а сейчас вы как собираетесь уходить?
— Через ворота, — я смотрю за его спину, но ворот не вижу. Дорога теряется в мраке. Жуть… Ощущение, что мы в доме Дракулы, блин.
— Они закрыты, — неожиданно Джокер подходит ближе ко мне, настолько, я могу без труда рассмотреть грим на его коже. Он нанесен толстым слоем и как-то… небрежно, что ли? Словно наспех, пальцами намазано. Но, тем не менее, черты лица за этим всем различить нереально. — Полезешь через забор?
Глава 5. Знаешь, как благодарить...
В машине у Джокера пахнет… дорого. Вот слово, которое первым приходит на ум. Я не умею различать разные ноты ароматов, как сейчас модно, типа, ах сандал, ах тубероза, ах писька девственницы…
Но общий флер улавливаю сходу.
Черный салон, роскошный, стильный, даже мне, не спецу, понятно, что дорогой дико. И запах тоже дорогой.
Я, в своем корсете с распродажи секс-шопа и псевдо-кожанной юбке из трикотажа, ощущаю себя неправильно. Еще неправильней, чем до этого, в том вертепе в честь Хэллоуина. Словно бродяжку подобрали с улицы и привели в богатый дом… Что-то я такое читала или смотрела… Эта, как его… Пигмалион, вот. Кино такое было, про Элизу Дулитл… Хотя, может, и по-другому называется…
— Ой, как тут вкусно пахнет, — пищит Машулька с заднего сиденья, и я спохватываюсь, понимая, что не вовремя решила мозг забить ненужными сейчас воспоминаниями. И вообще, пофиг на плохо говорящую героиню фильма, которую притащили с улицы ради эксперимента и спора, надо думать о том, как отсюда выбраться без потерь.
Из дома вот, уже удалось, теперь с территории бы… И дальше — по списку.
А Машулька, похоже, уже полностью пришла в себя и решила флиртануть с нашим пугающим водителем.
Вот ведь овца бесстрашная!
Сажусь ровнее, кошусь на Джокера, никак не среагировавшего на Машулькины восторги. Черт, как неприятно, все же, смотреть в лицо человека, раскрашенное до неузнаваемости и нечитаемости мимики!
Вот как понять: в каком он сейчас настроении?
Злой?
Недовольный?
Довольный?
Что планирует?
А если нас в лес сейчас завезет и…
Хотя, последнее — тупо. Зачем ему нас куда-то везти, если в особняке проклятом все удобства? И, помня реакцию охраны на него, еще и помогут потом трупы… утилизировать. Полный комплекс услуг для дорогих гостей.
Ох, что-то опять тяжко. И дышится плохо!
Пытаюсь успокоиться, прийти в себя…
И ловлю внимательный взгляд водителя, спокойно, с явным интересом, скользящий по моим коленкам и выше — к груди. Черт… Чтоб я еще хоть раз… Корсет проклятый. Юбка-предательница, слишком сильно задравшаяся, тоже проклятая.
И везение мое — это отдельная печальная песня…
— Не бойся, — неожиданно говорит он, снова тихо, едва различимо, — я не собираюсь тебя… принуждать.
Ох, спасибо, мать твою! На душе прямо легче стало!
— К чему? — вопрос вырывается сам собой, хотя вот не надо мне этого знания! Не требуется, блин!
— Ни к чему, — отвечает он, выруливая с обводной в город, — я не люблю… принуждение.
Какой у нас разговор занимательный… Офигеть просто.
— А что за аромат такой? — принимается щебетать Машулька, и сейчас я благодарна ей очень, что оттягивает огонь на себя, потому что после непонятного разговора про принуждение между нами с Джокером повисает странная пауза, тяжелая, словно раствор бетона. И ощущение, что, если прямо сейчас, срочно не начать шевелиться, то мы с ним в этом застынем…
— Новой машины, — не смотря на Машульку даже в зеркало, отвечает Джокер, — мне ее позавчера пригнали.
— Ого! А что за марка? — подпрыгивает на заднем сиденье подружка. Вот ведь характер легкий у нее! Только-только из мышеловки выскочили, я до сих пор дрожу, если честно, а она уже как ни в чем не бывало разговоры разговаривает. И пристает с вопросами к самому страшному мужику, которого я когда-либо в своей жизни видела!
— Ты все равно не знаешь, — холодно отвечает Джокер, и Машулька замолкает, чуть надувшись.
— Куда? — этот вопрос уже в городе он задает, когда мы выезжаем на центральную улицу.
До этого момента в салоне царит тишина. Гробовая.
— К общаге универа, знаешь, где? — отвечаю я, уже не сдерживая облегчения в голосе. Судя по всему, никто нас все-таки насиловать и разделывать потом на куски не планирует. Это ли не радость?
Джокер кивает и молча сворачивает в нужном направлении. Меня посещает мысль, что надо бы узнать, сколько он за нас бабла отвалил, и отдать ему… Ну, не все сразу, понятное дело… Частями, там… В рассрочку. Лет на пять.
Но, пока я набираюсь сил и выстраиваю в голове правильные фразы для начала разговора про деньги и оплату его помощи, мы уже подъезжаем к подъезду общаги.
— Выходи, — Джокер впервые за это время смотрит на Машульку в зеркало заднего вида, и ее словно ветром сдувает из машины.
Даже слова не говорит в ответ. Вот это посыл, блин…
Правда, подруга не уходит, а стоит и ждет меня, переминаясь на крылечке тревожным сусликом.
Так как мне команды покинуть машину не поступает, я правильно понимаю, что Джокер чего-то ждет сейчас. Вероятно, благодарностей. И разговора про долг…
Я разворачиваюсь к нему, внутренне собираясь, улыбаюсь. И снова чуть передергивает от его безумной нарисованной усмешки.
Хотя, что эта усмешка по сравнению с его взглядом… Такой ужас не нарисуешь, блин.
— Спасибо огромное за помощь, — вежливо говорю я, стараясь унять внезапную дрожь в конечностях. Во всех, блин. И даже внутри что-то трясется, мелко-мелко, предательски. — Не знаю даже, как благодарить…
— Знаешь, — перебивает меня Джокер, и, пока я недоуменно хлопаю ресницами, выдыхает терпеливо, — ну, или узнаешь сейчас…
А после внезапно наклоняется и целует меня в губы.
Я даже дернуться не успеваю, настолько это неожиданно!
Он целует, пользуясь моей растерянностью, по-варварски глубоко, грубовато, вообще ни капельки не нежно! Словно… Не особенно умеет это делать. Или не считает нужным как-то смягчать напор. Берет то, что хочет, и так, как ему нравится.
Мне больно, потому что держит слишком сильно, сжимает… Когда успел руки мне на талию положить, привлечь к себе?
Не знаю, не понимаю вообще ничего! Обескураженная и напуганная, я не сразу осознаю, что надо сопротивляться, что это все неправильно, то, что происходит!
Меня целовали насильно, и даже не раз. Ну что поделать, если мои формы еще с девятого класса парней привлекали, и те пытались по углам зажимать и тискать. Ну, и целовать, конечно, против воли, потому что я всегда сопротивлялась и отбивалась до последнего.
Глава 6. Вопрос с благодарностью
Первая моя реакция — отбросить телефон подальше. Это я, собственно, и делаю. Швыряю его на кровать, да настолько неудачно, что он бьется о стену, отлетает на пол и с печальным писком отрубается.
Естественно, я тут же, матерясь на чем свет стоит, бегу к пострадавшему и пытаюсь его реанимировать.
Но ничего не получается, телефон просто умирает…
Бли-и-и-ин…
Ведь новый был! Практически. Я его с рук брала, такая довольная ходила… И вот на тебе…
Не выдержав, начинаю плакать.
Весь этот дурацкий вечер, идиотский прием, страшный Джокер… Откуда он мой номер-то знает? Ведь сто процентов он, больше некому о благодарности со мной разговаривать! А я… Дура такая…
Слезы льются и льются, я оплакиваю свою несчастную жизнь, и телефон, и глупую голову, из которой почему-то никак не удается выкинуть тот дикий поцелуй в машине. Ну вот что такое?
Он же вообще чужой! Опасный! Чего у меня так тормоза-то сорвало, а?
И сейчас…
Ну вот зачем я так среагировала?
Постепенно слезы приводят мою нервную систему в порядок, а мозги включаются. Все еще всхлипывая, лезу в стол и достаю старый телефон, с разбитым экраном. Деваться некуда, придется им пользоваться, пока этот не починю.
Если такое вообще возможно.
Вставляю симку в старый телефон…
И он тут же мигает вошедшими сообщениями!
В этот раз я сдерживаю себя и телефон, словно дохлого таракана, не отбрасываю в стену.
Выдохнув и размазав по лицу остатки слез, смешанные с тушью, открываю переписку с неизвестным абонентом.
“Испугалась?”
“Это не страшно”
“Ответь”
“Иначе я приеду”
“И мы продолжим”
“Просто дай мне повод, Алена”
Последнее сообщение — полминуты назад. Ох, ё!
Вот в чем я не сомневаюсь ни капельки, так это в том, что он приедет!
Он достаточно больной для этого.
Потому пишу, едва попадая пальцами по экрану: “Нет!”
“Поясни”, — тут же приходит мне ответ, словно он ждал и каждую секунду на экран поглядывал.
“Не приезжай”
Долгая, мучительная пауза, во время которой я покрываюсь мурашками ужаса и старательно пытаюсь не думать, что буду делать, если он… Приедет. Сейчас.
“Я уже у твоей общаги”
У меня сердце обрывается. О, нет…
Едва сдерживаюсь, чтоб не вскочить и не выглянуть на улицу. Если его тачка там, я же умру…
Сердце колотится бешено, в горле сохнет. Дикие качели, блин!
“Нет, — торопливо пишу я, — уезжай!”
Опять пауза.
Гад.
Он нарочно.
Если он внизу, то сто процентов палит окна! Нельзя, чтоб узнал номер комнаты!
“А что ты мне дашь взамен?” — появляется, наконец, на экране сообщение. И я не сразу врубаюсь в его смысл.
Взамен?
“Взамен чего?” — пишу я.
“Чтоб я не поднимался к тебе”
“Сейчас”
Блин… Сволочь… Ничего не дам! Не пущу просто! Очень хочется так написать, но есть у меня ощущение, что с ним нельзя конфликтовать. Что он просто тогда сделает все так, как посчитает нужным. Сейчас он со мной играет… Почему-то.
А если начну идти в глухой отказ, то что будет? Хочу я знать, что будет?
Нет!
“Я хочу фото”
Это уже следующее сообщение, и у меня все внутри вздрагивает.
“Фото? Какое?”
“Твоего лица без маски”
“Для начала”
Ох… Для начала… Да пошел ты…
“Только лицо. Больше ничего. И на этом все”, — вот так, резко, чтоб оборвать все поползнове…
“Какая ты скупердяйка”
“Вот так и спасай жизнь девушкам”
О, все…
Быстро, чтоб не передумать, делаю снимок себя на фронтальную камеру. Она у меня страшная беспредельно, все фотки размытые. А тут еще и физиономия страшная, с разводами туши по щекам.
Ничего, чем страшнее — тем лучше! Харли Квин на минималках буду. Может, испугается?
Отсылаю.
И буквально через секунду приходит сообщение: “Почему плачешь? Кто обидел?”
Ты! Ты обидел! Никак в покое меня не оставляешь! Поплакать о своей горькой женской доле не даешь! О моральном своем падении пострадать!
Но этого я не пишу, само собой.
“Отвечай”
“А то я приеду и спрошу сам”
Блин, да у него изящества, словно у асфальтоукладчика! Один только напор и давление в миллион атмосфер!
В досаде пишу часть правды: “Телефон разбила”.
И жду ответа.
А его нет! Просто нет!
Минуту жду, две, три… Пять. Десять!
А затем, поняв, что он больше не будет мне ничего отвечать, отбрасываю телефон и в досаде швыряю подушкой в дверь.
Блин!
Придурок какой-то! То доставал меня, давил, пугал, а то раз — и все! Пропал! Наигрался, что ли?
Или на фотку мою, с размазанной по всей физиономии тушью, подрочил и успокоился?
Разочарование настолько велико, что мне опять хочется рыдать. Теперь уже даже и не пойму, по какой причине.
То ли, вторая волна стресса накатывает, то ли из-за этого придурка раскрашенного. Почему он так сделал? Сам же спрашивал… А теперь… Боже, терпеть не могу вот таких, хитровыделанных мудаков.
Всегда от них подальше держалась.
Мне как-то больше по душе простые парни, веселые, активные, смешливые. Те, с которыми не надо постоянно в состоянии стресса жить. И разгадывать их чертовы загадки!
Стук в дверь звучит настолько неожиданно, что на кровати подпрыгиваю и пару секунд испуганно на нее таращусь.
Это что еще?
Это он?
Джокер?
Ну не-е-ет… Нет-нет-нет! Не впущу!
Снова смотрю переписку, но там глухо.
Стук повторяется. Громче. Блин. Ночь. Сейчас точно кто-нибудь выйдет смотреть, что тут происходит, общага же. Всегда есть те, кто не спит!
— Кто там? — кукрекаю я задушенно.
— Доставка, откройте, пожалуйста.
— Доставка?
— Да. Для Алены.
Встаю и иду открывать дверь. Голос не Джокера, хотя его голос я не знаю. Он же шептал всю дорогу. Но почему-то кажется, что это явно не он.
За дверью, в самом деле, доставщик.
Глава 7. Переписка
— Тебе нужно меньше есть, — мама отодвигает от меня тарелку с пирогом и ставит на ее место салатик из капусты и сельдерея.
— Мне надо меньше у тебя бывать, — хамлю я, прекрасно зная, что только так можно остановить поток нравоучений в зародыше.
И придвигаю к себе тарелку с пирогом обратно.
Мама, конечно, надувается, но буквально через минуту уже добреет и наливает мне чай, ставит розетку с вареньем.
— Вот и правильно, — появляется на кухне бабушка, гладит меня по голове, словно маленькую, — нечего девку голодом морить. И без того исхудала, вон, одни глаза остались.
По мнению мамы, да и по моему мнению, если честно, осталось во мне много чего, но я всем довольна.
Это мама всю жизнь с комплекцией нашей семейной борется, на диетах сидит, салатики грызет, йогой час утром и час вечером занимается уже лет пятнадцать точно.
И меня с подросткового возраста дрессировала, так что йогу я тоже умею, и спорт люблю, выносливая всегда была и активная.
Но вот на моей комплекции это мало сказывалось.
Что поделать, конституция такая.
Бабушка, вон, всю жизнь, до семидесяти лет уже, один и тот же вес держит. Немалый, но и не запредельный. И тоже активная.
Во всех отношениях. Участвует во всех городских пенсионерских движах, постоянно куда-то то в поход, то в театр, то на курсы живописи.
И в личной жизни все отлично.
На рынок пойдет, обратно обязательно кто-то увяжется за ней, какой-нибудь мужичок в годах, сумки поможет тащить, а потом ходит, цветы носит, ухаживает.
А бабушка улыбается… Правда, надолго ее не хватает, ветреная натура, но, с другой стороны, активности ее в таких годах только позавидовать остается.
Бабушка замужем четыре раза была, все четыре — очень удачно. И никому из ее мужчин ее комплекция не мешала. Даже наоборот.
Так что в этой жизненной позиции я — в бабушку.
А вот мама все совершенства ищет. Духовного спутника, чтоб все сложилось.
Папаша мой вначале таким показался, а потом выяснилось, что у него имеется семья на стороне. Верней, это мы с мамой — на стороне. А там — основные, так сказать…
Бабушка тогда, помнится, сказала, что с этого козла надо взять все, что можно, и привлекла к вопросу алиментов своего второго мужа, известного у нас в городе адвоката.
Он решил дело мгновенно, и до восемнадцати лет я получала очень даже хорошую сумму на счет.
Мама, обиженная и расстроенная, наотрез отказалась иметь дело с этими деньгами и хотела от них отказаться даже, но бабушка не позволила.
— Тебе не надо, Аленке пригодится, — наставительно заявила она, — а то, ишь ты, чужими деньгами она бросается…
Бабушка оказалась прозорливой, как, впрочем, и всегда.
Денег, накопленных на счету, с лихвой хватило на оплату обучения в универе, одном из лучших в нашем крае.
Я, конечно, проходила по бюджету, но таких, как я, было полно, а блатных и льготников — еще больше.
Так что папашины деньги мне очень в тему пошли.
— Телефон разбила совсем, — бабушка смотрит на экран моего старенького телефончика, неодобрительно качает головой, — нельзя девочке с таким страхом ходить. Пойдем сегодня купим.
— Не надо, — отмахиваюсь я, — у меня есть новый, но он в ремонте.
— Уже? — мама поднимает брови, — ты же его недавно купила… Разбила опять?
Молчу, ем пирог.
— Алена, нельзя быть такой несобранной… — маме очень хочется меня повоспитывать, скучает, наверно.
— Отстань от девочки, — повелительно затыкает ее бабушка, — всякое бывает. Забыла, как сама бесконечно чашки колотила? Ни одно сервиза целого в доме не осталось…
— Мам! Мне было десять! А ей…
— А она — вдали от семьи, без поддержки. Приехала в гости в кои-то веки внепланово. А ты ее тут замордовала уже. А потом жалуешься, что дочь не звонит, не приезжает. Сходила бы с ней в торговый, прикупила ей что-то красивое, и себе тоже. Смотреть страшно на твои балахоны.
— Это — индийские сари, мама!
— Вот-вот! Выглядишь в них, как городская сумасшедшая, а потом плачешься, что к тебе одни маньяки подходят! Хотя… — тут бабушка мечтательно щурится, — маньяки — они тоже разные бывают… Был у меня один мужчина… Ох, и маньяк… Но какой сексуальный…
— Мама! Тут ребенок!
— Где ребенок? Ты совсем с ума сошла уже! Алена — молодая девушка, когда, как не в этом возрасте крови бурлить? Так что, моя хорошая, — бабушка поворачивается ко мне и наставительно поднимает палец, как всегда это делала, призывая меня к вниманию и сигнализируя, что сейчас будет произнесена мудрость поколений, — рассматривай всех мальчиков. И маньяков тоже. Они, бывает, куда интересней, чем обычные скучные ботаники. В постели, так точно…
— Мама!
— Ой, все! В кого ты только у меня, такая сумасшедшая?
— В тебя!
— Да? Где-то я, значит, в твоем воспитании промахнулась…
Я смотрю на загоревшийся экран телефона, сердце заходится бешеным стуком, и привычные разборки мамы и бабушки мгновенно на второй план улетают.
Подхватываю гаджет и выхожу тихонько на балкон.
С кухни доносится перепалка, но мне этот звуковой фон никогда не мешал.
Балкон у нас огромный, открытый, не балкон даже, а терраса. Такие тут, в нашем небольшом городе, редкость, квартира досталась бабушке в наследство от третьего мужа, довольно известного в здешних краях архитектора. Дом этот, элитный, всего на восемь квартир, он строил для себя, как говорится. И квартиру, просторную, сто двадцать квадратов, не считая террасы, оставлял под личные нужды. Ну, а декорировала здесь все бабушка уже.
Потому вся терраса уставлена цветами, шикарными в это время года. Скоро большая часть из них уйдет в тепло, и останутся только те, что привычны к нашим холодам, вечнозеленые хвойные растения. На Новый год мы их украшаем гирляндами и игрушками, получается невероятно сказочно.
Сейчас тоже ощущение, что в лесу нахожусь.
Выдыхаю, прячусь от любопытных родственных глаз за пушистой туей, смотрю на экран.
Глава 8. Поздно
У меня реально пальцы начинают подрагивать, когда вижу это сообщение.
“Выходи”.
Куда?
Больной, что ли?
В общагу прикатил?
Точно, больной…
Тусит там сейчас прямо под окнами на своей понтовой тачке. Девочек местных будоражит.
— Ты чего бледная? — мама, наконец, обращает внимание на мой вид, — настоечка не пошла? А я тебе говорила, — смотрит она на бабушку, — что много спирта! С ума сошла, это прямо сивуха же!
— Сивуха? — ожидаемо взвивается бабушка, — да что ты понимаешь? Да у меня ее Николай Степанович попробовал, и до сих пор под впечатлением!
— То-то, я смотрю, не заходит давно! — язвит мама, — не в больничке ли валяется, под впечатлением до сих пор?
— Вот ты засранка!
— Нормально все с настоечкой, — бормочу я, — вот, очень вкусно…
И дергаю еще стопарик, чтоб прекратить очередную назревающую ссору. Мама с бабушкой без них, как без пряников, прожить не могут.
Моя реальность, блин.
Потому я сюда и приезжаю не особо часто, хотя люблю их без меры, конечно.
— Вот! — бабушка внимательно смотрит на меня, словно пытается отследить путь своего шедевра по организму, а затем, удовлетворившись наблюдениями, наставительно поднимает палец, — видишь! Устами младенца!
— Нечего младенцу спиртное вкушать, — решает мама, — иди, приляг, моя хорошая.
Я послушно поднимаюсь и иду в комнату.
И там, конечно же, не ложусь, но стремительно топаю к окну…
И чуть ли не взвизгиваю от ужаса: на нашей закрытой парковке, куда посторонним въезд вообще запрещен, и на моей памяти это правило ни разу не менялось и исключений из него не было, стоит черный механический знакомец.
Распластался, словно хищный зверь, готовый к прыжку.
И ждет свою добычу.
— Бли-и-ин… — тоскливо тяну я, болезненно ощущая заполошно лупящее за ребрами сердце, — пусть это будет не он, пусть не он, пусть…
“Я тебя нашел. Выходи” — разрушает мои смешные надежды очередное смс.
И фары, косые, длинные, не менее хищные, чем сам автомобиль, коротко мигают. Приказывают.
Как он меня нашел-то?
Безумный придурок…
Щеки-то как горят, мамочки…
Осознав, что Джокер меня увидел в окне, потому и написал, я тут же поспешно отшатываюсь, вырубаю свет в комнате.
И снова подкрадываюсь к окну.
Аккуратно выглядываю.
Стоит. Гад. Настойчивый какой…
“Я все еще тебя вижу. Выходи. Или я зайду к тебе. Квартира 7”
Ай!
Сволочь!
Давит, словно бульдозер!
“Как ты меня… — начинаю писать, стираю, потому что глупо это очень, спрашивать такое, когда он уже тут, начинаю снова, — я не могу…”
Но отправить не успеваю, потому что приходит еще одно смс:
“Раз, два, три, четыре, пять… Я иду тебя искать… Можешь не прятаться… Раз”
И тут же вдогонку еще одно сообщение:
“Два”
А-а-а-а!
Торопливо хватаю куртку и выскакиваю в коридор.
На кухне мама с бабушкой все еще спорят по поводу вкусовых качеств настоечки, но уже привлекая к этому вопросу несчастного Николая Степановича, которому бабушка, совершенно не обращая внимания на поздний час, набрала по громкой.
Увидев меня, они замолкают, и лишь Николай Степанович продолжает вещать:
— Отличный вкус, Ангелиночка, есть в нем что-то такое… В стиле барокко… С нотками пост-модернизма, как бы это революционно ни прозвучало…
— Я к Ленуське, — коротко сообщаю я, называя имя школьной своей подружки, — она в клуб тащит. Вернусь поздно. Не ждите, ложитесь спать.
— Аленушка приехала? — радуется Николай Степанович, услышав мой голос, — как твои дела?
— Все отлично! — кричу я телефону, — я побежала!
— А что за клуб? — подозрительно уточняет мама.
— Отстань от ребенка, — снова влезает бабушка, — пусть развлекается. Аленушка, тут новый открыли. Мне студенты хвастались, на набережной.
— Да, хорошее место, — оживляется в динамик Николай Степанович, — его один из моих бывших студентов открыл. Присылал приглашение, кстати. И я вот подумал, Ангелиночка, а не сходить ли нам…
— Все, пока!
Я выбегаю за порог, потому что смс тренькнула еще два раза. Это значит “четыре”.
Просто невыносимый гад! Невыносимый!
Из подъезда я выскакиваю ровно на пятом “треньк”, и сходу попадаю в руки высоченной мрачной тени в капюшоне.
Крепкие руки.
Он легко меня удерживает и как-то очень шустро и опытно сразу облапливает везде, где только можно.
Ойкнув, упираюсь руками в каменные плечи, обтянутые кожаной курткой. Вдыхаю знакомый аромат чего-то терпкого, жесткого, перемешанного с легким привкусом сигарет и холода. Уф… Брутально. Дорого. Безумно стильно.
И безумно далеко от моей реальности.
— Сумасшедший! — злюсь я на себя за такую глупую реакцию.
Он тут меня абьюзит, а я про запах его думаю! Больная просто!
— Нет, меня проверяли в детстве, — говорит он, наклонившись ко мне и шумно втягивая воздух у моей шеи, — ты согласилась, чтоб я приехал. Я приехал. Ты не выходила. Это неправильно. Нарушила договор. Надо по правилам играть.
— Я и не хотела с тобой играть! — я задираю подбородок и вижу, что на нем опять маска. Только теперь не Джокер, а что-то из той же маньяческой оперы, но более простое… Из Пятницы 13, что ли? Только не пластик, а тоже нарисовано. Хотя, могу и ошибаться. Я в этой теме совершенно не шарю.
Я и Джокера-то помню лишь потому, что смотрела “Отряд самоубийц”.
— Не хотела бы, не играла, — спокойно отвечает он, а затем… Целует.
Опять.
Прямо у подъезда дома моей бабушки.
На глазах у возможных соседей!
Кто угодно может выйти сейчас!
В окно посмотреть!
В том числе и мама!
И бабушка!
Почему мне на это категорически пофиг?
Почему у меня вертолеты в башке моей глупой?
И колени — мягкие-мягкие?
А губы у него — жесткие. Твердые. Настойчивые.
Как он может, вообще?
Приперся…
Глава 9. Методы убеждения
Мы летим на его низком хищном звере в ночь, мелькают огни фонарей, да так быстро, словно не машина у нас, а болид гоночный.
И у меня дыхание перехватывает от скорости.
Или не от скорости?
В салоне темно.
Только подсветка на торпедо позволяет разглядеть очертания Джокера. Он сливается с мраком своей одеждой, черной, свободной. Мне даже детали не удается толком рассмотреть. Да и как-то… Страшновато внимательно изучать. Словно провоцирую.
Глупость, конечно, учитывая, что я его нехило так спровоцировала, просто сев в салон. Как говорится, сама, дура, виновата, да?
Но во мне еще остался небольшой процент инстинкта самосохранения, потому что понимаю опасность. И пытаюсь ее, блин, чуть-чуть уменьшить.
Белая маска на его лице придает всему облику еще больше инфернальности. Не понять, какие эмоции. И есть ли они вообще?
Руки в кожаных перчатках… В прошлый раз без них был, кстати.
Трогал меня, гладил… И ладони были теплыми.
Но надо разговаривать же.
А как?
Что сказать?
Что спросить?
Пожалуй, я в первый раз вот так попадаю, на настолько неразговорчивого парня. Обычно, если приглашают на свидание, то болтают без перерыва, стремясь забить паузы, не дать опомниться, закружить до такой степени, чтоб согласилась на многое.
А Джокер молчит.
Хотя, если честно, то ему все эти ухищрения нафиг не нужны. Он и без того свое возьмет.
Без убалтывания.
Но тишина настолько бьет по ушам, что я не выдерживаю и делаю глупость.
Тянусь к экрану на панели и тыкаю в мультимедиа.
Причем, даже не осознаю сразу, что сделала это.
Просто секундный порыв.
Салон тут же наполняет быстрый жесткий рок, и знакомый голос выводит: “Ты попала к настоящему колдуну…”
Ох, мамочки…
Как песня-то в тему!
Испуганно замираю, убирая руки от панели, потому что музыка очень уж громкая, на контрасте с тишиной до этого.
И не понять, как среагирует Джокер.
Это радио, вообще?
Или его подборка?
Вообще, многим парням не нравится, когда девчонка хозяйничает в его тачке, но обычно мне было на это плевать.
Но сейчас…
Князь поет про куклу колдуна, и его низкий голос вибрирует, кажется, во всем моем теле.
И каждое слово отзывается, дергает за нервы.
Я смотрю в лицо водителя. Белое. С нарисованными под глазами черными слезами — потеками. Губы темным накрашены. И… Он усмехается! Эта усмешка, в отличие от прежней, Джокеровской, не нарисована!
Он реально какую-то эмоцию выдает!
Наверно, мне надо попросить прощения за самовольство… Но не делаю этого.
Выдыхаю и первая завожу разговор.
— Тебе нравятся КиШи?
— Иногда они очень в тему, — спокойно говорит он. И отвернувшись от лобового, смотрит на меня.
Глаза в темноте краски и тени капюшона кажутся глубокими и жутковатыми.
И, рефреном, рычит Князь: “И ты попала!”
О-о-о, да-а-а…
— Например, сегодня, — договаривает Джокер, а затем снова смотрит в лобовое, снимая меня с прицела своего взгляда.
Словно куклой в час ночной, теперь он может управлять тобой…
— Не бойся, — говорит Джокер, и его тихий спокойный голос — резкий контраст чувственному рычанию Князя, — мне не интересно управлять людьми.
— А пробовал? — вырывается у меня снова прежде, чем нахожу секундочку на осмысление услышанного.
— Да, — отвечает он.
И тормозит.
Поворачивается ко мне, опираясь одной рукой о руль, а вторую тянет к моему лицу.
Отшатываюсь.
И Джокер останавливается, не пытаясь продавить меня. Просто смотрит.
И рука его, в черной перчатке, висит между нами, словно символ… Попытки разговора? Примирения? Подавления?
Я вновь поражаюсь тому, насколько черные у него глаза. И внутри этой черноты — золотистые искры. Завораживают.
Словно не человек он!
— Что у тебя с глазами? — спрашиваю я.
— Ничего, — шепчет он, — просто… Мне так нравится.
Кукла колдуна сменяется на Намб от Линкина.
И напряжение между нами буквально искрит и болезненно лупит по нервным окончаниям.
— И маску эту рисовать тоже нравится?
— Да.
— Так сильно себя не любишь?
— Не знаю.
— Обычно те, кто прячутся за краской и масками, пытаются побороть комплексы. Например, дефект на коже какой-то… Или неправильный прикус… Или просто не нравится свое лицо…
Я осознаю, что меня несет, но тормознуть не могу.
Он так смотрит, что мне либо в обморок падать, сдаваясь на волю победителя, либо пытаться выплыть. И я плыву, болтая хрен знает что, пока он не прерывает:
— Или хотят, чтоб их не узнали.
— Но это смешно, — удивляюсь я, — тебя все равно можно узнать!
— Вот как? — Джокер снова улыбается, а Намб сменяет Билива от Драконов, и это — прямо офигенный фон для нашего разговора. — Ты считаешь, что сможешь меня узнать? Если встретишь где-то на улице? В универе вашем?
— Конечно, — фыркаю я, — это же легко! По фигуре, по чертам лица! По походке!
— Интересно… Можно будет провести эксперимент. Например, может, ты уже знаешь, кто я такой. И встречалась со мной. Тогда это будет… забавно.
Он улыбается, и я моргаю от внезапной смены эмоций на его белом лице.
Он улыбается так… Привлекательно. Невероятно. Вот уж чего я точно никогда не забуду, так это его улыбку.
— Я не знаю, кто ты. Если бы я тебя встретила в обычной жизни, сто процентов узнала бы.
Я в этом совершенно уверена.
Не узнать его — да это полной дурой надо быть!
Джокер снова усмехается, кивает, словно что-то решив для себя, а затем открывает дверь и выходит из машины.
Я, чуть опешив от смены декораций, оглядываюсь растерянно, только теперь понимая, что меня куда-то привезли.
Играет трек из Отряда самоубийц, но песня старая, что-то про дом Восходящего солнца, и мне это кажется символичным.
Машина стоит на стоянке парка развлечений.
Глава 10. Как правильно применять методы
Мне никогда не приходилось бывать в парке развлечений ночью. И сейчас тут, честно говоря, крайне инфернальная атмосферка. Внешность моего спутника офигенно ее дополняет. Доводит до нужного градуса, так сказать.
— Тут все закрыто… — пытаюсь внести я искру разума в общий диковатый флер ситуации.
— Да, — кивает Джокер и, как мне кажется, усмехается тому, до какой степени я — кэп Очевидность.
После этого он молча идет к колесу обозрения.
Я с места не трогаюсь. Чего я, дура что ли?
Тут он тормозит на половине пути, поворачивается и кивает мне головой, подзывая.
Белая маска такая жуткая… И глаза черные-черные, провалами в ад, не иначе.
А я… Дура, да.
Иду.
Словно со стороны наблюдаю за всем этим трешем, который зачем-то пустила в свою жизнь.
И так мне занимательно сейчас, так интересно!
Словно фильм ужасов смотрю.
И не страшно совершенно, надо же.
Вероятно потому, что самый жуткий ужастик — со мной уже. На моей стороне.
Джокер достает телефон по пути, жмет на экран… И я подпрыгиваю от внезапно бодрой музыки.
Свит дримс… Мать их! Свит дримс! Более неподходящее музыкальное сопровождение хрен отыщешь, Джокер явно троллит меня!
Но внезапно становится легко.
И пофиг.
Настоечка, что ли, догнала?
Надо будет бабушке сказать, чтоб проверила ее на наличие каких-нибудь интересных травок. Приход-то не детский.
Но так забавно, блин!
Не удержавшись, хихикаю.
Джокер поворачивается, смотрит на меня, и кажется, что мое поведение его слегка удивляет.
Если, конечно, что-то вообще возможно рассмотреть на этой белой жуткой маске. Если различаю оттенки эмоций, может, привыкаю?
У колеса обозрения Джокер спокойно открывает кабинку служащего, запускающего аттракцион, словно там ни замка нет, ничего. Изучает пару секунд, затем достает телефон и что-то принимается набирать.
Я только теперь понимаю, что телефон у него странный: раскладной на три части, типа того, что он мне прислал в подарок, но куда больше.
И, судя по всему, это вообще не телефон, а мини-компьютер. На экране мелькают ряды цифр, я не заостряю даже внимание на этом. Просто потому, что все равно нифига не разберу.
А задавать дебильные вопросы надо было раньше.
Сейчас смысл какой?
Я уже здесь.
И я уже на все готова.
Последнее откровение пугает до онемения в пальцах.
А вообще… Прикольно.
Жуткий чувак, темная ночь, закрытый парк… Фентези прямо, мистика.
Теперь поет Билли Айлиш, нежно, тягуче. Лавели… Красиво…
На колесе обозрения загорается подсветка, но совсем на короткое мгновение, потом тухнет.
А из динамиков звучит классика. Скрипки, фортепьяно. Фор сизанс, в обработке. Не зря я ходила в музыкалку, что-то помню.
Тревожные звуки скрипки наполняют пространство, сгущают темень вокруг. И взгляд Джокера становится еще чернее. Искры блестят в зрачках… Жутко. Завораживающе.
Не сразу понимаю, что колесо-то двигается! Медленно, привычно, словно в детстве, поскрипывая на стыках…
Скрипка поет все пронзительней.
— Покатаемся? — говорит Джокер.
И предлагает мне руку в перчатке.
Пойдемте с Джокером, девочки... Он найдет для вас правильные методы убеждения...