Александр Андреевич на правах хозяина кивнул Стасяну, и тот расторопно сорвал крышку с запотевшей бутылки. Санкционный «Абсолют» поочередно заполнил придвинутые рюмки. Мужчины с молчаливым уважением следили за тем, как покрывался матовой росой прозрачный хрусталь, и мутноватое предвкушение растекалось по их разомлевшим в сауне внутренностям.
– Ну, за православный Хеловин! – Александр Андреевич подцепил двумя толстыми короткими пальцами рюмку и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя обжигающий холод. Трое собутыльников последовали его примеру. Четвертый же, относительно молодой, низко свесивший взъерошенную голову, очевидно, пропускал раунд.
– Во, дочка из Ирландии шлет. – Витёк разблокировал лежавший на скатерти смартфон и перелистнул пару фотографий в галерее. Мужики из вежливости, но без особого интереса покосились на мелькнувшие оранжевые тыквы.
– Надо бы Толика еще помянуть, – подал голос Фёдор, – тридцать лет как-никак прошло.
– А ведь верно, – Александр Андреевич крепко задумался, нахмурив мясистый розовый лоб, – ровно тридцать. День в день. Это по сколько нам тогда было?
Повисла долгая невеселая пауза.
Александр Андреевич, носивший в лихие девяностые погремуху Домкрат за сотню отжиманий с хлопком в минуту, теперь сильно раздался вширь. В размахе его плеч с синими восьмиугольными звездами еще чувствовалась былая медвежья сила, но грузный живот, отечные щеки и сетка красных сосудов на приплюснутом носу выдавали несомненный ущерб, нанесенный ему жизнью. Однако эта же жизнь наделила его маленькие, почти поросячьи, глазки, умевшие проницательно смотреть из-под нависших век, каким-то особенным злобным умом, напрочь отбивающим у собеседника всякое желание проверять его в действии.
– Ну, что ж, помянем, – Александр Андреевич поднял наполненную до краев рюмку и смерил угрюмым взглядом ее содержимое, – хоть и дорого он нам стоил.
Четверо мужчин опрокинули в себя холодную водку.
– Принципиальный был солдат. – Александр Андреевич обращался в основном к Витьку. – По его милости тогда с Заводскими война началась, еле отбились. И денег потеряли немеряно.
– И ладно б своих только. – Фёдор махнул узкой ладонью с набитыми перстнями. Отсидевший в общей совокупности более половины своей жизни, Фёдор выглядел поджарым жилистым бородачом. Его испещренное наколками тело могло красноречиво поведать о каждой из его многочисленных ходок, о сломанной с малолетства судьбе и о пронесенных через тернии идеалах. С Саней-Домкратом его связывали самые опасные и кровавые годы совместного пути к успеху, и Федей-Токарем его звали не за трудовые подвиги у станка, а за приверженность пистолету ТТ с самодельным глушителем.
– Дело прошлое, – заключил Александр Андреевич. – Земля ему пухом.
– Погоди, Андреич, – запротестовал Витёк, – это вся история, что ли? Ночь, Хэллоуин, хорошо сидим, все свои. Давай свою страшилку.
Витёк, а для посторонних Виктор Геннадьевич, походил на мускулистую обезьяну из-за густой черной шерсти на груди и спине. Толстая золотая цепь на его могучей шее, широкий оскал белых крупных зубов, маслянистый блеск красных полных губ только усугубляли это неприятное сходство. С Александром Андреевичем они стали партнерами по бизнесу уже в конце нулевых, когда занимались продажей леса в Финляндию, а затем приобрели контроль над одной крупной целлюлозной фабрикой и таким образом успешно легализовались. Поэтому Витёк был единственным из присутствующих, кто не знал Толика.
– Страшилка? – Александр Андреевич неприязненно поморщился. – Нет, страшилка потом была, когда половина наших легла, а это так… прелюдия. – Однако, поразмыслив немного, осклабился и продолжил. – Ладно, слушай.
Стасян сообразил, что рюмки вновь опустели, и поспешил исправить это недоразумение.
– Девяносто пятый год был. Мы только закончили войну с Бетонкой и Краснорецкими, забрали под себя город с комбинатом и заключили соглашение с Заводскими, а они тогда держали, считай, всю область. Короче, высоко поднялись, о себе заявили. Коммерсов пасли, бабло рекой текло. И тут приходит малява от вора Реваза – нам за общаком смотреть. А в котле пятьдесят миллионов тогдашних условных единиц.
Витёк присвистнул. Фёдор и Стасян мечтательно возвели глаза к потолку.
– Только не валютой, а брильянтами. Была маза общак отмыть через «Якутское золото» и в греческие банки вывести. Охраняли его трое моих и среди них Толик. Ему я больше всех доверял. Он в свое время Славку моего сберег, когда я в бегах был. – Александр Андреевич взглянул на поникшую голову сына. – И вот узнаю, что обнесли нас. На хате один – труп, другой – при смерти, но, прежде чем зажмуриться, успел рассказать, как Толик по своим палить начал и с брильянтами скакнул. Но от меня далеко не скакнешь. Поймал я его и вот сюда, на эту дачу, привез. Заводских и абреков позвали, чтобы хоть как-то оправдаться. Давай пытать Толика. Про Гришку Лютого слыхал?
– Кажись, в Италии сейчас винодел уважаемый? – отозвался Витёк.
– Верно. Вот его Лютым, считай, с того раза обозвали. Он Толику пальцы по одному выдергивал. Визжал Толик как свинья, но секрета не выдал. Мы ему: зачем зря мучаешься? Все одно – подыхать. Только братву подставляешь. А он: я вас с того света, говорит, достану.
Помолчали.
– Так и не нашли камешки, значит?
– Не нашли. У Толика ни родни, ни угла своего не было. Сам детдомовский, в бригаде жил, считай. – Александр Андреевич осушил рюмку. – Мы его на конструктор разобрали, в чемодан упаковали и тут под елочкой присыпали.
– В этом лесу? – Витёк заметно оживился.
– В этом. – Александр Андреевич усмехнулся. – Знаешь, сколько тут таких отдыхает? Братское захоронение.
– Можно монумент ставить, – согласился Фёдор и тоже опрокинул свою рюмку.
Стасян принялся восполнять пустоты в емкостях. Неожиданно очнулся Славик, поднял из тарелки осоловелое лицо и с недоумением оглядел мужчин за столом. Александр Андреевич шутливо толкнул его локтем: