Весенний ветер весело играл тучами на ярко‑синем небосводе, майское солнце жонглировало солнечными зайчиками, которые резвились в серых волнах Невы, бились вместе с водой о гранит набережных, прыгали по мостам и разбивались на тысячи брызг в окнах горожан. Тепло оседало в укромных дворах Петроградки, распускали свои звёздные головы нарциссы, заботливо посаженные местными дамами с седеющими локонами. В Петербург, наконец, царственно вкатила весна!
Даже суровое здание следственного комитета сегодня выглядело нарядным, оттого что солнечный свет буквально закутал его в своём покрывале и со всех сторон проникал внутрь. В одном из кабинетов двое мужчин спокойно беседовали; один из них, судя по погонам, был высоких чинов, а второй, в дорогом деловом костюме, с короткой седой бородкой, был адвокатом.
— И ты пойми, я бы не стал просить за кого‑то чужого, — адвокат отпил янтарный настой чая. — Я люблю, чтобы сами добивались, но в этом случае ситуация просто патовая. Глафира – девочка упрямая, если ей что‑то залезло в голову, то вытащить это оттуда просто невозможно, пока оно там само не умрёт. Мама и папа её думали, что она закончит юридический, поработает два‑три года юрисконсультом, потом успешно пристроится замуж — и их проблемы закончатся. Так нет, она поработала советником в одной фирме, потом адвокатом и решила, что ей скучно, а она должна приносить пользу людям. Поэтому решила работать следователем, — адвокат хлопнул по столу ладонью.
— Так что плохого‑то в этом? — усмехнулся его собеседник.
— Да ничего хорошего! — воскликнул адвокат. — Её мама будет теперь лежать с сердечным приступом, терзать её папу переживаниями. Папа будет дёргать меня, потому что я — лучший друг и других знакомых в нашей сфере у него нет. — Лев Исаевич всплеснул руками. — У них хорошая семья, мама и папа Глафиры преподают: она историю, он химию. Ну, точнее, мама раньше преподавала, сейчас даёт частные уроки и домохозяйничает. Брат старший — великолепный адвокат, с ним проблем нет.
— По уголовным? — вскинул брови начальник следственного комитета.
— Да кому нужна эта неспокойная жизнь. У меня он трудится, прекрасно ведёт административки, не гоняется за крупными лещами, а шикарно сшибает по мелочи. — Лев Исаевич махнул рукой. — Только эта девочка не даёт семье покоя. Поэтому пристрой ты её куда‑нибудь, чтобы она побарахталась и попросилась обратно домой. Я её знаю, она звёзд с неба не хватает, не особо умна, середнячок, но старательна. Она сломается через полгода, я уверен.
— Слушай, ну можно в области поспрашивать, — пожал плечами Василий Степанович.
— Вася! Я же не хочу её маме устроить сердечный приступ сразу до больницы. Деточка живёт с мамой и папой и нужно оставить её дома, но дать попробовать себя в роли следователя. Семья кристальная, всё у них образцовое, мы с её папой ездим на рыбалку. Мне не нужны проблемы с её мамой. Иначе она перестанет отпускать на рыбалку её папу.
— Ох, Лёва… задача… — вдруг лицо Василия Степановича просветлело. — Слушай, а давай её ко мне.
— Вася, я удивляюсь, как ты дослужился до таких красивых погон, — снова хлопнул ладонью по столу Лев. — Я тебе говорю, что она хочет быть следователем.
— Ну и прекрасно! Я сейчас буду заведовать отделом следственного комитета, почти центральный район, а там одна местная следачка пошла в декрет.
Лев сцепил пальцы и потряс ими:
— Вася, это другой разговор. Это же намоленное место, может, и наша забеременеет и наконец успокоится. И все будут счастливы.
Судьба Глафиры была решена, и мужчины переключились на более насущные проблемы, так как оба были заядлыми рыболовами, но эта весна не давала им и дня, чтобы выбраться на природу.
***
Солнце уже вытягивало свои лучи из‑за горизонта, начинало бродить по окнам, будило птичьими голосами улицы. Подъезд небольшого дома мирно дремал, хотя иногда распахивалась дверь, и на работу выбегали особо ранние пташки. Дворник мёл внутренний двор дома и приветливо скалился золотыми зубами знакомым лицам в ответ на пожелание доброго утра.
— Здравствуй, Митя, — сказала чопорного вида пожилая дама, которая вышла из подъезда и остановилась, глядя на небо.
— Здравствуйте, Виктория Карловна, — чуть наклонил голову дворник.
— Что, нынче дождя не будет? — спросила она.
— Нет, Виктория Карловна. Спина ещё никогда не позволяла синоптикам меня обмануть.
В этот момент из подъезда выскочил очередной жилец и, не разбирая дороги то и дело посматривая на часы, побежал вперёд.
— Ему бы котелок, уши чуть подлинней… вылитый белый кролик.
— Вы читаете Льюиса Кэрролла? — дама удивлённо приподняла бровь.
— Разумеется, я же питерский дворник, и Кэрролла я читаю в подлиннике, — сверкнул зубами дворник Митя. — Ох, Виктория Карловна, как же было хорошо, когда все друг друга знали. А теперь что ни день, то новое лицо. Только вчера заехали новые, — опершись на метлу, с досадой сказал Митя.
Дама недовольно сложила гармошкой тонкие, аккуратно прокрашенные помадой губы и изрекла:
— Что ж, старики уходят, прослойка общества с достатком желает смотреть из своего окна на старый Петербург, а те, кто не может осилить ремонт и коммунальные услуги, готовы продать фамильные гнёзда и перебраться куда‑нибудь типа Кудрово или Девяткино. Одно название уже говорит само за себя, — фыркнула женщина и ступила на асфальт.
Глаша еле успевала бежать за Визгликовым, который всё время что‑то ворчал, стремительно продвигаясь по улице. Хорошо ещё, дождь был недолгим и уже закончился, но вскоре, видимо, предстоял настоящий ливень, потому что по небосводу метался ветер, а на горизонт наплывали грозовые тучи, и это предвещало настоящее светопреставление.
— Ну милая, ну котёнок, ну что ты ругаешься. Что значит, ты час стояла у больницы? Прости, прямо с отделения дёрнули. Да не забыл я про тебя! — Визгликов устало вздохнул и закатил глаза. — Я про тебя не забыл, а просто срочно уехал. Да, ты уже можешь отправляться домой или куда ты там собиралась. Нет, сегодня меня ждать бесполезно, — Стас повесил трубку. — Забудешь здесь... Конечно, забыл.
— Вы что, про девушку забыли, которая нас подвозила? — спросила Глаша и с опаской посмотрела на почти чёрное небо.
— Польская, вот только ты не лезь! — он махнул рукой, нырнул в подворотню и остановился, чтобы оглядеться, так как не мог понять, правильно ли они пришли.
Потом, сверившись с сообщением и номером дома, обозначенным на табличке, удовлетворённо крякнул и сказал:
— Хорошо хоть, пришли уже, а то совершенно нет никакого желания мокнуть.
Стас направился к парадной.
— Скажите, а зачем вам я? — Глаша чуть не врезалась в него сзади, так как Стас резко остановился посреди двора.
Следователь медленно развернулся и перевёл на неё взгляд. Он несколько секунд созерцал девушку, словно не узнавал и пытался понять, кто она.
— Вот лично мне ты не нужна, — тихо и вкрадчиво произнёс Стас. — Но у меня есть начальство, которое решило, что очередная девица просто необходима нашему отделу. Видимо, для того, чтобы повесить на нас ещё один декрет, — он вздохнул. — Ты, кстати, в отпуск скоро?
— Какой отпуск? — нахмурилась Глафира.
— Декретный! — воскликнул Стас и, разглядев номер нужной им квартиры, дёрнул за ручку двери подъезда.
— Да я вроде не собиралась, — пожала плечами Глаша. — И я не замужем, — догнав его, добавила она.
— Зачем мне эта информация? — спросил Визгликов, открывая дверь.
— Это насчёт декрета.
— Польская! — он развернулся к ней и почти зашипел. — Отстань от меня. Шутка это была, ирония, сарказм, юмор. Знакомы такие понятия?
— Да, — Глаша похлопала глазами. — Но вряд ли их можно ставить в ряд синонимов.
Что‑то пробормотав, Визгликов быстро скользнул в парадную, не придерживая двери.
— Я же могла там остаться, — укоризненно сказала Глаша.
— Я этого и добивался, — шикнул на неё Стас. — Ну‑ка тихо.
Вход в дом мрачнел стенами, давно не видевшими ремонта, воздух был насыщен пылью, а также запахами, которые явно выдавали присутствие кошек.
Визгликов стал осторожно, почти неслышно подниматься по лестнице. Он вытянул шею и посмотрел сквозь спираль перил, уходящую вверх. Жестом подозвав Глашу, Стас шепнул:
— Иди на улицу. Стой там, пока я не позову.
— А что случилось? — затаив дыхание, спросила девушка.
— Просто уйди, — зашипел громче следователь.
— Стас, это ты там в казаки‑разбойники играешь? — сверху свесилась голова мужчины.
— Тьфу ты, — выругался Стас. — Всё прикрытие испортил. Я, можно сказать, молодое поколение стращаю, а ты… Пошли, Польская!
— Ну зачем вы так? Я же поверила, — обиженно протянула Глаша.
— Понимаешь, Польская, — Стас остановился на лестнице и повернулся к ней вполоборота, — тебе как следователю голова дана, чтобы думать, а не просто для красоты.
После этих слов Глафира услышала, что за её спиной открылась входная дверь. Стас вдруг изменился в лице, Глаша лишь почувствовала, как он железной хваткой вцепился ей в руку, а затем показалось, что она буквально по воздуху пролетела несколько метров. Глаша больно ударилась при падении и оказалась под защитой выступа стены. А на том месте, где она стояла, стали слышны какие‑то чёткие и быстрые хлопки, и только спустя мгновение Глаша поняла, что это выстрелы.
— Польская, наверх! — скомандовал Визгликов. — Мужики, в квартиру запустите её, вызывайте подмогу! Снаружи два человека, внутри один! Свидетеля от окон уберите! — прокричал он и прыгнул спиной вперёд за тот же выступ. — Какого беса ты здесь сидишь? — тяжело дыша, спросил он у Глаши.
— Я не знаю, — девушка была в состоянии шока, она смотрела расширенными от ужаса глазами на Стаса и мотала головой.
— Дура! — цыкнул следователь на девушку. — Э, алё! Борзо́та, вы в курсе, кого сейчас кошмарите?
— Да нам фиолетово! — отозвался высокий голос. — Визгликов, а я смотрю, ты форму растерял совсем.
Стас на секунду перестал дышать, потом поднялся во весь рост и вышел из укрытия.
— Погорелов, вы чё, обалдели, что ли? Чего за игры такие дебильные? Тем более, в жилом доме.
— Здравия желаю, Станислав Михайлович. Дом под расселение, людей здесь нет. Только рабочие живут, но их мы предупредили, — мужчина стянул маску с лица. — Прости, дорогой товарищ, но у нас сложная ситуация. — Погорелов пожал руку Визгликову.
Как всегда, питерская весна была щедра на дождливые дни. Правда, в этом году это были хорошо сдобренные сыростью ночи, а в светлое время суток всё больше проглядывало солнце, и воздух становился какой‑то особенный, с нотками земли, тёплого камня, редкими цветочными ароматами и капелькой кофейного привкуса.
Но сегодня утро скреблось дождём. Глаша приоткрыла глаза и, натянув на голову одеяло, пробормотала:
— Лучше бы я родилась где‑нибудь в Греции, там всегда солнце.
— Я бы тоже был не против, чтобы ты родилась подальше отсюда и не портила мне жизнь, но увы. Факт остаётся фактом. И ты, и я в родном городе и делаем вид, что любим свою работу. Подъём, Польская! — донеслось откуда‑то из коридора.
Глафира приподнялась на локтях и увидела недовольную физиономию Визгликова, который стоял в дверях.
— И вам доброе утро, — проговорила девушка. — Сейчас я завтрак сделаю.
— Милая девочка, многолетнее холостячество приучило к тому, что я сам себе делаю завтрак. Сегодня я и тебе приготовил. Но вообще ты, конечно, наглая, — голос Стаса прозвучал уже откуда‑то с кухни. — Мало того, что я второй вечер подряд мчусь к тебе по первому требованию, так я ещё должен присматривать, чтобы ты не начала закладывать за воротник, а с утра готовить тебе кофе.
Глафира, которая не отличалась в первые рассветные часы дня хорошим настроением, поплелась в душ, закрыв уши полотенцем, накинутым на голову. Девушка только начала просыпаться под бодрящими струями воды, как дверь стала сотрясаться под громкими ударами.
— Польская, выплывай! Надо завтракать и бежать на работу. У нас много дел.
— По‑моему, вчерашний человек, который ломился ко мне в дверь, был более вежлив и не так навязчив, — тихо пробормотала себе под нос Глаша и гаркнула вслух. — Да иду я!
Наскоро проглотив подгоревшую яичницу и жидкую бурду, которую Визгликов гордо именовал «кофе», Глафира подумала, что стряпня Визгликова отлично подойдёт в качестве диеты, а его манеры кого угодно доведут до бешенства, поскольку в тот момент, когда она допивала странный напиток, Стас уже вовсю постукивал ботинком в коридоре, давая понять, что Глаша его очень задерживает.
— Ну что мне, в халате идти? — пробегая мимо него, проворчала Глаша.
— А меня, Польская, твоя форма одежды вообще не интересует. Иди хоть в трусах, если это поможет тебе работать быстрее и продуктивнее, — последние слова он договаривал уже на лестничной площадке, раскланиваясь с соседями, которые с интересом его разглядывали. — Алё, Николай Николаевич, это Визгликов. Да. Ты можешь сейчас в соседний от меня двор подойти? Верно, где труп вчерашний. Добро. Жду.
Глафира услышала, что Стас общается с кем‑то по телефону.
— А что значит в соседний от вас? — осторожно спросила она, закрывая дверь.
— Как ты юрфак‑то закончила?! Живу я в соседнем дворе, иначе как бы я так быстро до тебя добрался? — посетовал следователь.
— Да откуда я знаю… — пожала плечами девушка и засеменила по ступенькам.
— А это плохо, Польская! Очень плохо! Ты обязана как следователь развивать свой мозговой аппарат, — Визгликов, шедший впереди, развернулся к ней и постучал себя по лбу. — А именно: думать и строить логические цепочки. Даже в такой простой и, казалось бы, жизненной ситуации. Это‑то и будет отличать тебя от простых любителей детективных сериалов. Ну ещё, наверное, какие‑то специальные знания, которые ты умудрилась получить в учебном заведении.
Под этот заунывный мотив нравоучений Визгликова они вышли в пасмурное весеннее утро.
— Хорошо хоть, дождь прекратился, — Глаша поздоровалась с соседками, которые уже заняли свой боевой пост на лавочке, возле клумбы, пестревшей нарциссами, и взирали на девушку с таким видом, будто она предала все идеалы чистоты и нравственности.
— Что же, Глаша, родители на даче? — высоко подняв брови, спросила Наталья Юрьевна, одна из приятельниц Глашиной бабушки.
— Да, на даче, — Глафира рылась в сумке, пытаясь найти блокнот. — А что?
— Да нет, просто, — покачивая головой из стороны в сторону, Наталья Юрьевна и её свита оглядывали Визгликова и Глашу. — А ты, значит, на хозяйстве одна!
— Нет, как видите! — в сердцах сказала Глаша и посмотрела на Визгликова. — Я записную книжку забыла. Можно я сбегаю?
Визгликов кивнул, несколько минут созерцал дружную компанию пенсионерок, вдруг взгляд его стал прицельным, и он пошёл к ним.
— Здравствуйте, — он раскрыл своё удостоверение. — Вчера вечером ничего необычного не заметили?
— В отличие от сегодняшнего утра, нет, — едко заметила предводительница этой компании.
— Хорошо, я отвечаю на интересующие вас вопросы, вы говорите то, что необходимо мне. Итак, я, так сказать, духовный наставник Глафиры — её гуру, сэнсэй, как Жиглов для Шарапова, если хотите. А также доверенное лицо её родителей, и о моём визите они, несомненно, знали.
Визгликов удостоверился, что разочарование уверенно прошлось по смотрящим на него лицам.
— Вы что же, священнослужитель? — спросила одна из сидящих дам.
— Хуже, моя дорогая. Я следователь. И если священник может и не услышать всю правду, то мои прихожане волей‑неволей обязаны облегчить свою душу предо мной, — Визгликов держал своё удостоверение на манер требника, и со стороны могло и правда показаться, что перед своей паствой вещает святой отец. — Теперь ваша очередь. Отвечаем быстро и не думая! — резко сказал Стас. — Окна во двор у кого выходят?
Утро началось для Глаши с раннего приезда родителей. Она проснулась от шума в прихожей, выползла, сонно хлопая глазами, и увидела встревоженную мать и печального отца на пороге.
— Мыслимо ли? — начала мама вместо приветствия. — Как я должна себя чувствовать, когда звонят соседи и спрашивают, что такое у нас случилось? Глафира, ответь, что происходит? Ты с ума сошла со своей новой работой? Ведь ты должна была быть примерной и приличной, а в результате ты становишься просто невозможной! Костя, скажи ей.
— Глаша, да! — выдохнул отец, собрав всю свою суровость и выплеснув её в одном слове.
Отец Глаши не умел и не любил сердиться, он органически не переваривал склок, скандалов и ссор. Тем более, Глафира была его любимицей, и если в случае с Никитой он догадывался, как воспитывать сына, то читать морали дочери было просто выше его сил.
— Что «Глаша, да»? — воинственно начала мать, но потом посмотрела на них, махнула рукой и отправилась на кухню. — Я готовлю завтрак. Глаша, разбери сумки, там бабушка зелени нарезала, — её голос доносился уже с кухни. — Сегодня Никита приедет с Анфисой и Дениской. Какая‑то новость у них, а на дачу доехать не смогли. Надеюсь, к двадцати вечера ты будешь дома.
Людмила Вячеславовна всегда называла часы именно так, как положено.
Глаша мысленно поблагодарила небеса, что приезд родителей не был связан с ней и нравоучения в сторону дочери были просто утренней разминкой для речевого аппарата. Обозрев яркую россыпь дачной редиски, зелёные хвосты лука и почувствовав терпкий запах пряных трав, девушка с тоской посмотрела на часы. Она уже почти опаздывала на работу, но желудок тяжёлым камнем тянул в сторону стола.
— Мам, я не успею позавтракать, — грустно сказала Глафира.
— Я и это предусмотрела, — мать протянула ей пакет. — Здесь зеленушка и бутерброды на весь твой коллектив.
— Мама, ты золото! — Глаша чмокнула мать в щеку и полетела навстречу своему дню, который приготовил ей массу тяжёлой работы и неприятного общения.
***
Глафира пришла ровно к началу рабочего дня, но за дверьми уже гремел голос Визгликова. Он распекал кого‑то, причём в самых крепких выражениях. Глаша помялась несколько секунд в коридоре, но поняла, что рано или поздно ей придётся взойти на этот эшафот, а то ещё может влететь и за опоздание. Она робко вошла в дверь, глянула на понуро сидевших Лопатина и Погорелова и улыбнулась.
— А‑а‑а, — злорадно закричал Визгликов, — Глафира Константиновна решила всё‑таки явиться на рабочее место. А что так? Может быть, вы бы проветрили где‑то вашу девичью голову, — он стукнул по столу, — потому что мне здесь нужен следователь, а не баба с кошёлкой. Что в пакете? — нахмурив брови, спросил он.
— Еда для всех, — тихо проговорила Глафира, мечтая превратиться в маленькую незаметную точку. — Мама собрала, — вырвалось предательское добавление.
— Давай сюда! И чайник ставь. Раз уж ты опоздала, — рявкнул Визгликов.
— Офигенная причина, — прошептала девушка. — И я не опоздала.
Ворча, Глаша направилась за водой к секретарю Скорякова, но на самом выходе из кабинета её чуть не сшиб Латунин. Он тяжело дышал и, отодвинув Глашу, прошёл внутрь.
— По коням! Там жопа! — сказал он, шумно глотая воду из графина.
— Информативно, — спокойно воззрился на него Визгликов. — Где конкретно и насколько большая?
— Да гигантская! — Рома поводил по воздуху руками. — Короче, Нефёдову вашу, тьфу ты, нашу, это… того… Убили её!
Глаша услышала звон разбитого стекла и даже не сразу поняла, что это у неё из рук выпал чайник. Она буквально вчера обещала этой женщине, что всё будет хорошо. Слова, сказанные Латуниным, в прямом смысле пригвоздили её к месту. Она просто не могла поверить в произошедшее.
— Н‑да, немаленькая, — постучал по столу карандашом Визгликов. — Чё сидим? — он оглядел коллектив. — Криминалистов вызывайте.
Стас бочком прошёл мимо разбитого стекла, цыкнул и скептически взглянул на Глашу.
— Наша служба и опасна, и трудна. Ну, собери хоть осколки и беги в машину. Так уж и быть, тебя подождём, — он покачал головой. — Ну и новый чайник с тебя.
Глаша трясущимися руками собрала стёкла, мучительно долго вспоминала, где взять швабру, наконец, догадалась сходить к секретарю. Уничтожив все последствия микрокризиса, девушка подхватила сумку и побежала догонять остальных. Хотя где‑то глубоко в душе ей хотелось сейчас очутиться в своей комнате, лечь на кровать и накрыть голову подушкой.
Подъехав к больнице, вся команда направилась на этаж, где лежала Нефёдова. Ещё издалека было видно, как охранник отгоняет любопытных от палаты. Но чем ближе они подходили, тем суровее становилось лицо Стаса.
— Вы вызывали? — спросил он.
— Да‑да. Ваша же здесь под охраной лежала? Вот придушили родимую ночью, — охранник замахнулся на дедка, который настойчиво пытался проползти в охраняемое крыло. — Дед, уйди, который раз говорю.
— Милок, мне ж в палату свою, она дальше, — взмолился старик.
— Иди, дедушка, — Стас придержал охранника. — А какого беса вы её в другую палату перевели?
В управление все вернулись подавленные и притихшие. В воздухе висело напряжение, Визгликов понемногу приходил в себя, а Погорелов с Латуниным беспокойно наблюдали за ним. Они знали, чем это могло обернуться год назад. Но сейчас было видно, что Стас старается не сорваться.
Вдруг дверь распахнулась, и в комнату задом стал протискиваться молодой человек в форме. Сначала он появился сам, затем протиснулось длинное тело стола, которое он нёс, а потом появился ещё один мужчина, помогавший тащить этот офисный предмет мебели.
Внеся тяжёлую ношу, они отдышались, шумно выпили по стакану воды и воззрились на Визгликова.
— Куда ставить, Станислав Михайлович? — спросил тот, что постарше.
Если бы Визгликов не был в таком состоянии, он наверняка нашёлся бы, что ответить, но сейчас просто спросил:
— А вы это зачем сюда припёрли?
— Ну‑у, новое начальство распорядилось, — развёл руками мужчина.
— Какое начальство? — нахмурился Латунин.
— Вам, молодой человек, по должности положено, во‑первых, воспринимать всё с первого раза, во‑вторых, быть в курсе всех событий, — с этими словами в комнату вошла Лисицына, держа под мышкой несколько папок. — Новое начальство зовут Лисицына Анна Михайловна. А стол этот для сотрудника, который будет заниматься всем, что связано с компьютерами. Но я в этом не разбираюсь, программист вам всё объяснит.
— Здравствуйте, — ошарашенно проговорил Латунин.
— Привет! — Анна Михайловна оглядела лица присутствующих. — Стас, а ты им не сказал?
— Нет, забыл. Извините.
— Ну ладно, я девушка самостоятельная. Проводишь меня до кабинета? — Лисицына посмотрела на Стаса в упор.
— Конечно. А он где? — Визгликов встал из‑за стола.
— Следующая дверь по коридору, — выдохнула Лисицына. — Рабочее время идёт. От того, что вы меня рассматриваете, дело с мёртвой точки не сдвинется, — резко сказала она и вышла вон.
— Стас, я думал, тебя назначат, — пожал плечами Погорелов.
— А я надеялся, что нет, — обронил Визгликов и вышел вслед за Лисицыной.
***
Анна оглядела тесное пространство, сгребла кем‑то оставленный хлам на столе и набрала номер на телефоне.
— Это Лисицына! Пришлите мне уборщицу! — она молча выслушала ответ. — Давайте поступим следующим образом: я буду расследовать преступления, а специально нанятый человек уберёт в моём кабинете. Не нужно со мной спорить! У вас десять минут, — она пристроила трубку на рычаги. — Стас, что с тобой? У нас проблемы, потому что я заняла твоё кресло?
— Нет. У меня проблемы гораздо хуже, — Стас без слов положил фотографию на стол.
— Кто это?
— Дочка моя, — Визгликов помолчал. — Её сегодня нашли в квартире Нефёдовой.
— Я ознакомилась с делом. И не скажу, что не удивлена. Как она могла там оказаться? Только давай по порядку. Сразу вспомнишь, какого года фотография?
— Нет, — Стас пожал плечами. — Ей здесь лет пятнадцать.
— Вот и поднимай дела того периода. Кого, как и за что. Зная твою личную трагедию, над тобой просто кто‑то издевается и сбивает с рабочего ритма.
— Дельная мысль, — Визгликов встал со своего места. — Спасибо.
— Попроси никого не уходить. Через десять минут совещание.
Анна сбросила плащ и повесила его на вешалку. Визгликов остановил её, подошёл сзади и взял за руку.
— Ты чего? — Лисицына застыла.
— А этот свитер откуда? — Визгликов рассматривал Лисицыну сзади.
— Да купила по дороге, даже бирку снимать не стала, примерила, сразу плащ накинула и побежала. А то, стыдно сказать, на работу не в чем идти, в магазин некогда сходить. А что случилось‑то? — Лисицына пыталась рассмотреть, что так могло заинтересовать мужчину.
— Снимай, — твёрдо сказал он.
— Зачем? — Лисицына недоумённо повернула к нему голову.
— Давай, давай! — Стас уже тянул свитер вверх.
Анна Михайловна послушно подняла руки, он снял с неё обновку и, держа на весу, внимательно оглядел верхнюю часть её тела, прикрытую только объёмным лифчиком.
— Стас, да в чём дело? — резко вырвала руку Анна и развернулась к нему.
Он молча растянул перед ней вязаную ткань, где явно было видно, что весь шов, идущий под мышку, и край рукава пропитаны чем‑то красным.
— У тебя повреждений нет. Я посмотрел. А следы эти на кетчуп не похожи. Анна Михайловна, мой опыт подсказывает, что это кровь. И, по ходу дела, свежая.
Лисицына молча смотрела перед собой, потом села за стол, взяла лист бумаги и стала писать адрес.
— Отправь туда оперативников, — она помолчала. — Нет, поеду тоже. Я быстрее покажу, где мерила. Хотя, может, порезался кто, а мы все заявимся.
— Ну тогда вам быстрее свитер поменяют, — пожал плечами Визгликов.