Лондон в октябре очень дождливый. Влажность, серое небо над головой и проливной дождь – картина, которая повторяется из года в год. На улицах в такое время почти безлюдно, лишь автомобили рассекают потоки воды. В одном из них находился я, разглядывая прохожих, бегущих в здания с зонтами в руках.
Единственный плюс такой погоды – отсутствие пробок, что позволило мне добраться до нужного места быстрее, чем я мог подумать. Однако я не хотел вылезать из тёплого и такого уютного салона. Я бросил взгляд в зеркало заднего вида, где стояло детское кресло. Словно по щелчку пальцев меня нахлынули воспоминания. Ещё неделю назад всё было прекрасно: рядом со мной сидела моя жена Скарлетт, а в детском кресле – дочь Лили, но два дня назад мой мир перевернулся.
Пока наша дочь гостила у моей бабушки, я решил устроить романтический ужин для моей любимой: свечи, вино и еду, которую приготовил сам. Уставшая Скарлетт пришла домой, увидела мой сюрприз, но, к моему удивлению, в её голубых глазах я не обнаружил счастья и радости. Весь вечер возлюбленная как будто готовилась что-то мне сказать и наконец решилась:
– Джефф, у меня появился другой мужчина.
Признаюсь, я не испытал шока, скорее, был морально готов к подобному откровению. Примерно шесть месяцев назад в моей душе закралось подозрение относительно верности моей любимой жены. Это сложно было не заметить. Необязательно быть экспертом в психологии, чтобы распознать перемены, особенно когда долгие годы проживаешь бок о бок с человеком, изучив его привычки до мелочей. А тут внезапно радикальные изменения в поведении. Безусловно, Скарлетт всегда заботилась о своей внешности, но теперь это превратилось в некую навязчивую идею. Да, встречи с подругами и походы по магазинам случались и прежде, но сейчас эти «девичьи посиделки» стали предлогом. Однако меня терзал один вопрос: какой смысл ей оставаться рядом со мной, разделять общие радости и горести, если её сердце уже принадлежало другому?
– Я подала на развод, – продолжила Скарлетт.
Я молчал, но её это явно не устраивало.
– Ты ничего не скажешь в ответ?
– Ты приняла решение уйти, зачем я буду тебя останавливать? – спросил я безразличным тоном.
– Ожидаемо. Ты всегда был таким. Наверное, тебе интересна причина моего ухода. Он увидел во мне женщину, в его глазах я нашла любовь. Тем временем ты пропадаешь на работе. Твои поступки говорят сами за себя. Когда мы в последний раз выбирались куда-нибудь всей семьёй? А вдвоём? Где та страсть, где та любовь, которая была в начале отношений?
Я был, мягко говоря, шокирован таким заявлением, ведь мы каждые выходные проводили вместе: то посещали аквапарк, то детское кафе, то гуляли по парку, если погода позволяла.
– Было. Это всё было. Ты перестала это замечать в последнее время, так как твоё сердце занято другим человеком. Нехватка любви и внимания с моей стороны – манипуляция, в результате которой я должен остаться виноватым? Забавно, но ты до сих пор думаешь, что я смогу повестись на подобную игру.
Скарлетт встала из-за стола и направилась в сторону двери.
Воспоминание испарилось, и я вновь находился в салоне автомобиля. Мой телефон разрывался от звонка. Звонила Скарлетт, чтобы узнать, приехал я или нет.
– Буду через пару минут, – ответил я, сбросив вызов.
Я выбрался из машины, раскрыл зонт и направился ко входу в здание.
Зал суда давил своими высокими потолками и чопорной тишиной. Я сидел, вцепившись пальцами в подлокотники кресла, и наблюдал за Скарлетт. Она… словно картинка. Светлые волосы, чётко очерченные скулы, прямой, изящный нос и безупречная кожа. Полные губы с чётким контуром накрашены помадой приглушенного красного цвета. Вся какая-то безупречная, словно сошла с обложки журнала. Однако её взгляд холоден и отчуждён.
Адвокаты обменивались формальными репликами, используя профессиональный жаргон, звучавший резко и неприятно. Развод – понятие, которое я никогда не думал, что станет частью моей реальности.
Самым мучительным было определение места жительства дочери. Лили решили оставить со Скарлетт. Судья аргументировал это тем, что мать является основным опекуном в силу возраста ребенка. Я понимал, но сердце разрывалось. Знал, что Скарлетт увезет её в Испанию, к этому… мужчине. Испания. Другой мужчина. Слова словно ножи вонзались в грудь.
Я пытался убедить, умолял, доказывал, что смогу обеспечить Лили лучшую жизнь здесь, в Лондоне, где она родилась и выросла. Но всё было тщетно. Решение было принято. Приговор вынесен.
Мы вышли из здания суда, и погода, как оказалось, ухудшилась ещё сильнее.
– Папочка! – окликнул меня детский голос.
Маленькая девочка бежала ко мне. Её русые волосы заплетены в две косички, часть их находилась под тёплой шапкой. Осеннее пальтишко сидело на ней особенно мило, не так, как у взрослых. Щёчки покрылись румянцем от холода.
Секунда, и она уже в моих руках. В карих глазах плескалась неподдельная радость. Лили была похожа и на меня, и на Скарлетт. Смесь, скажем так.
Следом подошёл мужчина. Тот самый испанец, из-за которого рухнула моя семья. Хотя… Вина здесь его лишь частичная.
У него смуглая кожа, волнистые светло-каштановые с золотистым отливом волосы. Стиль схож с моим: классический костюм, но расстёгнутая верхняя пуговица добавляет небрежности. Симпатичный мужчина, но я уже испытываю к нему стойкую неприязнь. Скарлетт не стала нас представлять друг другу, и это даже к лучшему.
Глядя на Лили, моё сердце сжалось. Я понимал, что провожу последние минуты со своей дочуркой.
— Позволь провести с ней весь день, — сказал я, посмотрев на Скарлетт.
— На целый день не получится. У нас вылет через два часа, — ответила моя бывшая жена.
— Этого времени будет достаточно.
Нет, недостаточно! Моя дочь улетает в другую страну, к другому мужчине. И вполне возможно, что Лили будет называть испанца «папой». Ладно. Что сделано – то сделано.
— Привезёшь её сразу в аэропорт, — произнесла Скарлетт на прощание.
Я вышел из здания и, подходя к автомобилю, услышал сзади цоканье каблуков. Обернулся и увидел Риту.
– Ты не мог меня подождать? – спросила женщина.
– Мы знакомы всего несколько минут, а уже разговариваешь со мной на «ты». Где же ваши манеры, мисс Уотерс?
Проигнорировав меня, Рита прошла к моей машине и открыла переднюю дверь.
– Стоп-стоп, дамочка… У вас разве нет своего транспорта?
– Нет. Мой автомобиль временно на ремонте, – ответила Рита.
– Тогда вы поедете на такси, а не со мной. Всего доброго!
Я сел в машину и нажал на газ. Недовольная дама смотрела мне вслед. Вскоре я приехал по адресу, который отправила мне Мэри.
Прохладный октябрьский ветер пронизывал насквозь, когда я вышел из машины. Обычный панельный дом, каких сотни в этом районе. Но сегодня здесь было неспокойно. Мерцающие огни полицейских машин отражались в мокрых от дождя стёклах.
Поднявшись на нужный этаж, я почувствовал знакомый запах хлорки, который ударил мне в нос. Спертый воздух, пропитанный отчаянием и безысходностью, давил на плечи. Вместо жизни, радости и надежд юная девушка лет 16–18 предпочла лезвие и ванну с водой. За ней бы бегали толпы парней. Каштановые волосы, мягкие и гармоничные черты лица. На данный момент кожа бледная, даже серая.
Что бы я почувствовал, потеряв дочь? Не могу представить. Вероятно, испытывал бы ту же боль, что и сейчас, только в разы сильнее.
Я вошел в ванную комнату. Красная жидкость, почти утратившая тепло, зеркально отражала слабое свечение лампы.
– Здесь записка, – прозвучал женский голос.
Я обернулся и увидел Риту.
– И ты здесь. Как доехала? Таксист не приставал?
Рита недовольно прищёлкнула языком и протянула мне клочок бумаги. Прочитав, я увидел неровный почерк, слова, пропитанные отчаянием и мукой:
«Я больше не могу» – вот и все объяснение.
Я внимательно осмотрел ванну, избегая прикосновений к вещам. Нет признаков борьбы, никаких чужих предметов. Всё свидетельствует о суициде. Но мой опыт говорил: торопиться с выводами нельзя. Слишком безупречно, слишком аккуратно. Как будто кто-то очень хотел, чтобы всё выглядело именно так. Записка может быть частью хитроумной инсценировки. Я вызвал экспертов. Их ждет кропотливая работа. Эта квартира хранит тайны, но я заставлю её разговориться.
Я знаю, что соседи звонили в полицию, жалуясь на подозрительный запах, исходящий из квартиры.
Следственная группа прибыла на место происшествия и вошла в квартиру. Ими были обнаружены документы, удостоверяющие личность погибшей. Ее имя – Шелли Мейсон, возраст – шестнадцать лет. Мобильный телефон и другие личные вещи отсутствовали. Учитывая несовершеннолетний возраст, у девочки должны быть родители или опекуны. Полиция обязана связаться с ними и сообщить о трагической кончине Шелли.
Тьма.
Только детский голос взывал:
Мама! Мамочка, пожалуйста!
Я проснулся ночью в холодном поту. Сердце колотилось, дыхание сбилось. Что это был за кошмар? Чей это голос? Неужели на меня так повлияла смерть этой девочки? Тщетно пытался уснуть. Взял ноутбук, решил поискать информацию о Шелли. Полиция, по всей видимости, не нашла данных о ее родственниках, хотя я в этом сомневаюсь. Все в отделе уверены в суициде, ведь на месте нашли только лезвие и предсмертную записку. Вероятно, полиция тоже склоняется к этой версии, раз не стала углубляться в поиски родных Шелли.
«Если нет информации о родителях, значит, их давно нет в живых» – часто слышу я в агентстве и в полиции. Абсурд. Гораздо проще списать все на самоубийство, чем искать улики убийства, которых, якобы, нет.
Вбил фамилию Шелли в поисковую систему, и появился список однофамильцев. Я отфильтровал результаты, оставив только жителей Лондона и ближайшего района. Нашлось имя человека, похожего на Шелли – Алан Мейсон. Скорее всего, это ее отец. Я разыскал адрес Алана и утром поеду к нему. Он живет недалеко от места гибели Шелли.
Удивительно, но я смог заснуть и проснулся от ярких лучей солнца. Ого, даже погода радует. После душа я сделал себе омлет с тушеными томатами и бутерброд с запеченным мясом. Завтракал в одиночестве, в очередной раз вспоминая их. Я помню, как Лили приготовила для нас со Скарлетт сюрприз. Она встала ранним утром, взяла книгу рецептов и начала готовить. Когда мы встали, то на столе в кухне ждал нас ароматный пирог с абрикосами и чай. Повернув голову к раковине, Скарлетт рассмеялась. Весь кухонный гарнитур был в грязной посуде и в муке. Ругали ли мы ребёнка за устроенный беспорядок? Нет. Похвалили, а после вкуснейшего завтрака убрали кухню до блеска вместе.
Прекрасное воспоминание, которое опять исчезло, и вместо смеха была лишь тишина и пустота. Я встал из-за стола, переоделся и поехал по адресу, который нашёл ночью.
Через полчаса пробок я оказался у двери, которая вела в квартиру Алана. Нажав на кнопку, я понял, что звонок не работает, поэтому начал стучать. Открыл мне дверь русоволосый мужчина с глазами небесно-синего цвета.
- Доброе утро! Я детектив Фостерс, - я предъявил документ. - Вы Алан Мейсон, верно?
Алан пугливо кивнул.
- Что-то случилось? – спросил он меня.
Разговор не должен идти в дверном проёме.
Мужчина вновь кивнул, но на этот раз увереннее. Алан сделал шаг назад, пропуская внутрь.
Квартира встретила запахом застарелой пиццы и лёгким налётом отчаяния. В полумраке, проникающем сквозь задёрнутые жалюзи, проступали очертания минималистичной мебели. Кожаный диван, казалось, впитал в себя все просмотренные футбольные матчи и пережитые расставания. На журнальном столике – хаотичное нагромождение пультов, смятых пачек чипсов и пепельница, полная окурков.
Книжные полки, заставленные в основном комиксами и дешёвыми детективами, говорили о хозяине больше, чем он сам хотел бы. На стене висела одинокая гитара, покрытая слоем пыли, словно заброшенная мечта о рок-н-рольной славе.