Пролог: Кровь на снегу
Я убила человека сегодня утром.
Его кровь все еще под моими ногтями, хотя я терла руки снегом, пока кожа не онемела. Странно, как быстро привыкаешь к тому, что казалось немыслимым всего три месяца назад. Хотя что значит "три месяца назад", когда эти месяцы отделены от моей прежней жизни пропастью в тысячу двести лет?
Он лежит в длинном доме, мой ярл, горит в лихорадке от раны, которую получил, защищая меня. А я сижу здесь, у края фьорда, и пытаюсь вспомнить, как дышать. Потому что если он умрет — а я знаю, что он умрет, я читала об этом в учебниках истории — то умрет и единственный человек в этом жестоком мире, который видит во мне не ведьму, не рабыню, не добычу, а женщину.
Но я забегаю вперед. Чтобы понять, как археолог из Санкт-Петербурга стала возлюбленной викинга, обреченного на смерть, нужно вернуться к началу. К тому проклятому дню, когда я решила проверить теорию о темпоральных аномалиях в местах массовых жертвоприношений.
***
Меня зовут Александра Волкова. Или звали. Теперь я Аса — "богиня", как с горькой иронией назвал меня Рагнар, когда вытащил меня полумертвую из жертвенного болота.
Три месяца назад я защитила докторскую диссертацию по археомагнетизму — это когда изучаешь магнитное поле Земли через обожженную глину и камни древних очагов. Звучит скучно, правда? Но именно эти исследования привели меня к открытию: в местах массовых ритуальных убийств викингов происходили магнитные аномалии, которые современная наука не могла объяснить.
Болото Толлунд в Дании. Там нашли одну из самых известных болотных мумий — Толлундского человека, повешенного и утопленного около 400 года до нашей эры. Но мои приборы показывали, что аномалии там происходили и позже, вплоть до IX века. Словно викинги продолжали использовать это место для жертвоприношений Одину.
Я приехала туда в ноябре, одна, с портативным магнитометром и дроном с тепловизором. Глупая, самонадеянная дура. Думала, что делаю научное открытие. Даже когда приборы начали сходить с ума, показывая невозможные значения, я не остановилась. Продолжала измерения даже когда воздух стал густым как кисель, а в ушах зазвенело от давления.
Помню вспышку — не света, а чего-то другого, анти света, если такое возможно. Помню ощущение, будто тону в ледяной воде, хотя стояла на твердой земле. А потом — темнота.
И голоса. Грубые мужские голоса на языке, который я понимала только благодаря годам изучения древнескандинавского.
"— Она еще дышит!" "— Оставь её. Это дурное знамение." "— Нет, смотри на её волосы. Как пшеница. И кожа белая. Это валькирия!" "— Валькирии не тонут в болотах, идиот." "— А если это ловушка? Колдовство?"
Я открыла глаза и увидела бородатые лица в железных шлемах, склонившиеся надо мной. Настоящие викинги. Не реконструкторы, не актеры. Я узнала их по запаху — кожа, железо, пот, дым. По шрамам. По тому, как они держали оружие — не демонстративно, а буднично, как я держу ручку.
И по глазам. В глазах человека, который регулярно убивает, есть что-то особенное. Пустота там, где у нас живет эмпатия.
У всех, кроме него. Рагнара.
Он оттолкнул остальных и наклонился ко мне. Серые глаза под нахмуренными бровями, светлая борода с проседью, хотя ему едва за тридцать. Шрам через левую бровь. И взгляд... любопытный. Не жестокий, не похотливый. Просто любопытный.
— Кто ты? — спросил он.
И я, дура, ответила правду. На древнескандинавском, который выучила для чтения саг.
— Я из будущего.
Он рассмеялся. Остальные подхватили его смех, но я видела — он смеется не надо мной. Он смеется от неожиданности.
— Из будущего? — повторил он. — И что же ждет нас в этом твоем будущем, женщина?
— Смерть, — ответила я, не подумав. — Вы все мертвы уже тысячу лет.
Смех оборвался. Кто-то выругался, кто-то сплюнул. Но Рагнар улыбнулся шире.
— Тысячу лет? Значит, о нас помнят?
— Да. Вас называют викингами. Вы завоюете пол-Европы. Основатели королевств. Легенды.
— Легенды, — повторил он, пробуя слово на вкус. — Мне нравится. Что ж, женщина из будущего, где легенды уже написаны. Ты будешь моей скальдой. Расскажешь мне, как я умру, чтобы я мог умереть достойно.
Он протянул мне руку. Широкая ладонь, мозоли от меча, кольцо с руной на среднем пальце.
Я не должна была брать его руку. Должна была бежать, кричать, сопротивляться. Но я взяла. Потому что в его глазах не было той пустоты. И потому что я уже знала — он умрет следующей весной в Йорке, преданный саксонским королем. И я ничего не смогу изменить.
Или смогу?
***
Вот почему я сижу здесь, с кровью на руках, и молюсь богам, в которых не верю. Потому что я попыталась изменить историю. Предупредила его о предательстве. И теперь он лежит при смерти на три месяца раньше, чем должен был.
А тот, кого я убила утром, был гонцом от короля Эллы. Того самого, который по истории должен был бросить Рагнара в яму со змеями.
История не любит, когда её пытаются обмануть. Но я все равно буду пытаться.
Потому что влюбилась в мертвеца.
________________
Представляю вам мою новую историю
“Косметичка для герцогини” https://litnet.com/shrt/6-KN
Купила зеркало в антикварной лавке – попала в 1666 год. Инструкция могла бы и прилагаться! 🪞
Теперь я, Мария Соколова, московский косметолог, должна выживать в Версале эпохи Людовика XIV. В мире без душа, зато с корсетами, ядовитыми белилами и очень настойчивыми обвинениями в колдовстве.
Спасаю фаворитку короля от отравления косметикой ➝ становлюсь придворной косметичкой ➝ встречаю ЕГО 💕
Шарль де Монморанси, капитан мушкетёров. Подозревает меня во всём подряд, но готов на дуэль за мою честь. Логика? Не, не слышали.
Когда откроется портал обратно, что я выберу – горячий душ XXI века или горячего мушкетёра XVII? 🗡️
Глава 1: Чужая среди своих
Первую ночь среди викингов я не спала.
Темнота длинного дома обволакивала меня, как тяжелое мокрое покрывало. Сквозь щели между бревнами просачивался холодный ветер, принося с собой запах моря и гниющих водорослей. Где-то в глубине дома потрескивали угли в центральном очаге, бросая на закопченные стены пляшущие тени.
Меня бросили в женскую часть длинного дома — если это вообще можно назвать "женской частью". Просто угол, отгороженный грубой тканью от основного помещения, где на соломенных тюфяках спали рабыни и пленницы. Завеса из грубой шерсти, пропитанная дымом и жиром, едва доходила до земляного пола, оставляя щель, через которую тянуло холодом. Воняло потом, мочой и чем-то кислым, что я опознала как прокисшее молоко только утром. К этому букету примешивался запах сырой соломы, плесени и немытых тел — удушающая смесь, от которой першило в горле.
Девушки — их было семеро — смотрели на меня как на диковинного зверя. В полумраке их лица казались вырезанными из воска, а глаза поблескивали в отблесках далекого огня. Три ирландки с рыжими спутанными волосами, похожими на спутанную медную проволоку, две саксонки — бледные, с острыми чертами лица и выступающими ключицами, одна славянка с широкими скулами и темной косой, толстой как канат, и одна, которую я не смогла определить — может, франкская? У нее была смуглая кожа и странный разрез глаз, а на шее виднелись следы от веревки. Самой старшей было лет двадцать пять — морщины уже залегли в уголках ее глаз, младшей — едва пятнадцать, она была худенькой, как тростинка.
Славянка что-то спросила, указывая на меня костлявым пальцем. Ее голос был хриплым, словно простуженным. Я уловила только интонацию вопроса, но попыталась ответить на древнескандинавском:
— Я... будущее... время...
Девушки переглянулись и засмеялись. Не зло, скорее нервно — короткие всхлипы, быстро заглушенные. Моя речь, видимо, звучала нелепо.
— Ты говоришь как скальд из старой саги! — сказала славянка медленно, чтобы я поняла. Она присела на корточки рядом со мной, и я почувствовала исходящий от нее запах дыма и трав. — Слова правильные, но... странные. Старые.
Я кивнула. Конечно — я учила язык по древним текстам. Разговорная речь IX века наверняка сильно отличалась.
— Меня зовут Милава, — продолжила она, показывая на себя ладонью с обкусанными ногтями. Потом медленно, по слогам: — Ми-ла-ва. Из Ладоги. Понимаешь?
— Да. Понимаю. Спасибо.
— Ты правда из... — она сделала неопределенный жест рукой, взмахнув в воздухе, словно пытаясь поймать что-то невидимое, — оттуда? Из после?
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять. "После" — это будущее.
— Да, — я кивнула.
Одна из саксонок, с лиловым синяком под глазом и разбитой губой, что-то быстро проговорила. Ее голос дрожал, а пальцы теребили край рваной туники. Я не поняла половину слов, она говорила на диалекте и с бытовой лексикой.
— Что? — переспросила я.
Милава перевела медленнее, морща лоб от усилия подобрать слова попроще:
— Элфгива спрашивает, что с нами будет.
Я молчала. В полумраке их лица были обращены ко мне — семь пар глаз, полных надежды и страха. Но даже если бы я могла объяснить сложные исторические процессы, мой словарный запас был слишком беден для этого.
— Не знаю, — ответила я честно.
— Мы умрем рабынями, — резко сказала Элфгива. Эту фразу я поняла — простые слова, четкое произношение. Она обхватила себя руками за плечи, сжалась, становясь еще меньше.
Девушки замолчали. Только слышно было, как за завесой кто-то кашлял во сне и скрипели половицы под чьими-то шагами. Младшая ирландка, ее рыжие кудри торчали во все стороны, как солома, показала на мои джинсы, потом изобразила руками что-то, похожее на движение ткача за станком. Я не поняла.
— Она спрашивает про твою странную одежду, — перевела Милава.
— Это... ткань из моего времени, — попыталась объяснить я, но слов "джинсы" и "флис" в древнескандинавском не существовало.
Странная девушка с непонятным акцентом заговорила быстро и тихо, прижимаясь спиной к стене. Ее глаза метались, как у загнанного зверя. Я уловила только "Рагнар" и "Торунн".
— Что она сказала? — спросила я Милаву.
— Что Рагнар любит странное. Его жена Торунн была берсерком. Умерла зимой.
Жена. Мертвая жена. Это я поняла.
— Он сжег с ней рабов, — добавила Милава, говоря медленно и показывая жестами — сложенные руки, потом резкий взмах, имитирующий пламя. — Живых. Для Вальгаллы.
Я почувствовала тошноту. Кислый вкус подступил к горлу. Знать об этом из учебников было одно. Но слышать такое от людей, которые это видели это своим глазами — совсем другое.
Ночь тянулась бесконечно. Девушки постепенно заснули, сбившись в кучу для тепла, как щенята. Только я лежала отдельно на жесткой соломе, которая кололась сквозь тонкую ткань моей футболки. Сквозь дымовое отверстие в крыше виднелись звезды — яркие, близкие, не замутненные световым загрязнением моего времени.
Утром меня разбудил пинок в ребра. Не сильный, но ощутимый. Я вскрикнула, открывая глаза. Надо мной стояла женщина лет сорока, седая, жилистая, с лицом, изрезанным морщинами. Руки у нее были красные и распухшие — руки прачки. Она что-то рявкнула. Голос был как скрежет ржавого железа. Я не поняла ни слова, слишком быстро и слишком грубо она говорила.
— Что? — спросила я.
Женщина закатила глаза, показывая желтоватые белки, потом сплюнула на земляной пол и заговорила медленнее, как с ребенком:
— Вставай. Ярл. Хочет. Тебя.
Она швырнула мне сверток — грубая ткань больно ударила по лицу — и показала на кадку в углу, изобразив умывание. Ее движения были резкими, раздраженными.
Вода была ледяной. Тонкая корка льда хрустнула, когда я опустила в кадку руки. Я умылась быстро, дрожа. Зубы стучали так сильно, что я боялась их сломать. Милава подошла сзади, молча взяла мои волосы и начала заплетать косу. Ее пальцы были теплыми и ловкими. Она шепнула, дыхание щекотало ухо:
Глава 2: Знание - сила
На третий день я поняла, что умру здесь. Если не от меча или огня, то от заражения крови.
Утренний туман стелился по земле, превращая двор в призрачное болото. Дыхание вырывалось изо рта белыми клубами, а пальцы уже онемели от холода, хотя солнце едва поднялось над частоколом.
Началось всё с того, что Хильда поставила меня помогать при забое свиней. Точнее, обрабатывать кишки для колбас. Если вы никогда не чистили свиные кишки в IX веке, считайте себя счастливчиком. Это ад, помноженный на вонь и холод.
Я стояла по колено в грязи — смеси крови, нечистот и глины, которая чавкала при каждом движении. Подол грубого платья намок и прилип к ногам как вторая кожа. Руки онемели от ледяной воды, которую приходилось черпать из деревянной бадьи со слоем льда на поверхности. Гудрун — толстая женщина с руками как окорока и лицом красным от постоянной работы у огня — орала на меня. Её голос резал уши, как скрежет ножа по камню. Половину слов я не понимала, но общий смысл был ясен — я работаю слишком медленно.
— Нежная... — она использовала слово, которого я не знала, но тон был презрительный. Сплюнула в грязь рядом с моими ногами, покачала головой так, что её тройной подбородок заколыхался.
Я молча скоблила слизь с кишок тупым ножом с деревянной рукояткой, потемневшей от крови многих забоев. Стараясь не думать о бактериях. Мои руки уже покрылись мелкими порезами от грубой работы — красные полосы на распухших от холода пальцах. В моем времени это означало бы курс антибиотиков. Здесь — возможную смерть от заражения.
И тут случилось то, что изменило всё.
Один из воинов — Эйнар Рыжая Борода — вбежал во двор. Его обычно уверенная походка превратилась в шатающиеся шаги пьяницы. Он держался за живот обеими руками, словно пытаясь удержать внутренности на месте. Лицо серое, как утренний пепел в очаге, на лбу пот, несмотря на холод. Капли стекали по вискам, смешиваясь с грязью на щеках.
Он что-то прокричал — голос был хриплым, срывающимся. Я уловила только "Ингвар" — оказалось, это имя местного знахаря.
— Ингвар... — Гудрун покачала головой и показала рукой вдаль, за частокол. — Уехал. Роды.
Эйнар согнулся пополам, колени подогнулись, и он рухнул на четвереньки прямо в грязь. Его вырвало. Рвотные массы забрызгали сапоги стоящих рядом. В них была кровь — темная, почти черная.
Все отшатнулись. Женщины прижали к себе детей, мужчины отступили на шаг. Кто-то прошептал слово, которое я уже знала — "проклятие". Другой сделал знак от сглаза — сложный жест пальцами.
Но я узнала симптомы. Кровавая рвота, острая боль, бледность. Похоже на язву желудка. Без лечения он умрет. С лечением... может быть, выживет.
— Мед! — крикнула я, пытаясь вспомнить слово. Мой голос прозвучал резко в наступившей тишине. — Мед... есть?
Все уставились на меня. Десятки глаз — удивленных, недоверчивых, испуганных.
— И капуста, — добавила я, показывая руками размер кочана. — Свежая.
— Зачем? — спросила Гудрун медленно, прищурившись так, что её глаза превратились в щелочки в складках жира.
Как объяснить? Мой словарь не включал "антибактериальные свойства" или "витамины".
— Лечить, — сказала я просто, показав на Эйнара, который всё еще стоял на четвереньках, дрожа. — Я... пробовать... помочь.
— Ты? — Эйнар поднял голову, посмотрел на меня мутным взглядом. Кровь запеклась в его рыжей бороде. — Ведьма?
— Не ведьма. Знаю... немного... лечить.
Кто-то засмеялся — резкий, лающий смех. Молодой воин с едва пробивающейся бородкой, имени которого я не знала. На его щеке красовался свежий шрам — след от недавней стычки.
— Женщина из болота хочет лечить? Лучше позови настоящего знахаря!
— Ингвар далеко, — прохрипел Эйнар. Каждое слово давалось ему с трудом, на лбу выступили новые капли пота. — Я... умру... до его возвращения. Пусть... попробует.
Гудрун сомневалась — это было видно по тому, как она теребила край фартука, испачканного кровью и жиром. Но кивнула.
Через полчаса принесли мед — темный, тягучий, в глиняном горшке с отбитым краем — и капусту, еще покрытую утренней росой. Я пыталась объяснить жестами, что нужна теплая вода, чистая ткань. Показывала, как кипятить воду, но меня не поняли — просто принесли теплую из котла, где варили кашу.
Смешала мед с водой в деревянной чаше, помешивая пальцем — ложки не дали. Мед растворялся медленно, оставляя маслянистые разводы на поверхности. Заставила Эйнара выпить. Он морщился — то ли от боли, то ли от приторной сладости — но пил, мелкими глотками. Кадык ходил вверх-вниз с усилием.
Капусту мелко нарезала — ножом это было мучительно долго, лезвие было тупым и зазубренным — и выжала сок через грубую ткань, которая царапала ладони.
— Пить, — приказала я. — Медленно. И... — я показала, как лечь на бок, подтянув колени к груди.
Милава, которая прибежала посмотреть вместе с другими рабынями, переводила мои жесты и обрывки слов остальным. Её голос был взволнованным:
— Она говорит, что в животе... что-то плохое. Мед поможет.
Я пыталась массировать точку от тошноты на запястье Эйнара — точку P6, как учили на курсах первой помощи, — но он дернулся, отдернул руку так резко, что чуть не ударил меня.
— Не трогай! Колдовство!
— Не колдовство, — попыталась объяснить я. — Это... это как... — но слов не было. Как объяснить акупрессуру людям, которые верят в троллей?
Через час Эйнара вырвало снова. Я держала его голову, чувствуя, как дрожит его тело от спазмов. Крови было меньше, но она все еще была — темные сгустки в желчи.
— Три дня, — я показала на пальцах. — Только мед, капуста, вода. Никакого... — я не знала слово "мясо", показала на висящую тушу свиньи, с которой всё еще капала кровь, — этого. Никакого эля.
— Воин не может жить без мяса и эля! — возмутился кто-то из толпы. Голос был скандализованным, словно я предложила отрезать Эйнару руку.
— Тогда воин умрет, — ответила я резко.
Глава 3: Кровь на снегу
Первый снег выпал через две недели после бури. Я проснулась от холода — огонь в очаге почти погас, оставив только тлеющие угли, подернутые серым пеплом. Мое одеяло из овечьей шкуры, жесткое и пахнущее псиной, не спасало от пробирающегося сквозь щели ветра. Он проникал везде — между досками стен, под дверью, через затянутое бычьим пузырем окно.
Мое "отдельное место", которое выделил Рагнар, оказалось крошечной пристройкой к главному дому. Стены из плохо подогнанных досок, крыша, кое-где подтекающая во время дождя. Раньше там хранили зерно — в углах до сих пор валялись засохшие колосья, а в щелях между досками застряли зерна, которые теперь грызли мыши. Теперь там жила я — на соломенном тюфяке, набитом прошлогодней соломой, с единственным окном, затянутым бычьим пузырем, который дребезжал при каждом порыве ветра, и дверью, которая не запиралась. Железная щеколда давно проржавела и не держалась в пазах.
Я встала, поежившись от холода. Босые ноги тут же окоченели на земляном полу. Накинув плащ поверх льняной рубашки — ткань была настолько тонкой, что просвечивала — я выглянула наружу. Дверь скрипнула на кожаных петлях. Мир стал белым за одну ночь. Снег покрыл грязь двора, навоз у конюшен, темные пятна крови от вчерашнего забоя скота — всё выглядело чистым и новым, словно кто-то накрыл поселение белоснежной скатертью.
— Красиво, правда?
Я вздрогнула, сердце подпрыгнуло к горлу. Рагнар стоял в нескольких шагах, прислонившись плечом к стене моей хижины. Полностью одетый — в темную тунику, кожаные штаны, высокие сапоги. С мечом на поясе в потертых кожаных ножнах, рукоять которого поблескивала в утреннем свете. Снежинки таяли на его светлых волосах, оставляя капельки воды.
— Ты всегда встаешь так рано? — спросила я, кутаясь плотнее в плащ. Холодный воздух обжигал легкие при каждом вдохе. Мой древнескандинавский улучшался, но некоторые слова все еще ускользали, и я запиналась на сложных конструкциях.
— Только когда не могу спать. Расскажи мне о змеях.
— Что?
Слово прозвучало резче, чем я хотела. Утренний холод и неожиданный вопрос выбили меня из колеи.
— О змеях, в которых я должен умереть. В Нортумбрии нет ядовитых змей. Я проверил.
Я удивилась его дотошности. Значит, он не просто принял мои слова на веру, а изучал вопрос. Но он был прав — в Британии водится только один вид ядовитых змей, обыкновенная гадюка, и её яд редко смертелен для взрослого мужчины.
— Элла привезет их с юга. Из земель франков или еще дальше. Это будет... — я подбирала слово, перебирая скудный словарный запас, — представление. Казнь, достойная саг.
— Чтобы устрашить других?
— И это тоже. Но больше — чтобы прославиться. Король, убивший викинга змеями. Это запомнят.
Рагнар хмыкнул. Звук был одновременно одобрительным и презрительным.
— Умно. Мерзко, но умно. Что еще ты знаешь об Элле?
— Он умрет через год после тебя. Ивар Бескостный выполнит кровавого орла на нем. За твою смерть.
— Кровавый орел? — Рагнар присвистнул. Низкий свист, полный мрачного восхищения. — Ивар не шутит с местью.
— Они назовут это местью за отца, хотя ты ему не отец. Но твоя смерть станет поводом для завоевания всей Англии.
— Значит, я умру не зря.
— Никто не умирает не зря. Смерть — это всегда потеря.
Он посмотрел на меня странно. Голова чуть наклонена, брови приподняты.
— В твоем времени не верят в славную смерть?
— В моем времени стараются вообще не умирать как можно дольше.
— Звучит скучно.
— Зато безопасно.
— Безопасность — иллюзия, Аса. Все умрут. Вопрос только в том, запомнят ли тебя после смерти.
Философский спор с викингом морозным утром — не то, к чему я была готова. Но я не успела ответить — из главного дома донесся крик. Пронзительный, полный боли.
Рагнар развернулся на пятке и бросился к дверям. Снег взметнулся из-под его сапог. Я — за ним, босиком, проваливаясь в снег по щиколотку.
В главном зале царил хаос. Опрокинутые скамьи, разбросанная посуда, перевернутый котел с кашей, содержимое которого растекалось по полу. Эйнар лежал на полу в луже собственной крови, придерживая рукой кровоточащую рану на боку. Его лицо было мертвенно бледным, на лбу выступил пот. Над ним стоял незнакомый мне воин — высокий, жилистый, с темной бородой. В руке он держал окровавленный нож — обычный хозяйственный нож с костяной рукояткой.
— Она ведьма! — кричал он, указывая на меня дрожащим от ярости пальцем. Глаза у него были дикие, с красными прожилками. — Околдовала Эйнара! Теперь он не воин, а тряпка! Отказался идти со мной в набег!
Эйнар действительно был слабее после болезни. Я видела, как он с трудом поднимается по утрам, держась за стену. Как тяжело дышит после малейшей нагрузки, прижимая руку к животу.
— Ульф, — произнес Рагнар ледяным тоном. Температура в зале, казалось, упала еще на несколько градусов. — Ты ранил моего человека в моем доме?
— Он больше не человек! Она испортила его своим колдовством! Мед и капуста! Какой воин лечится медом, как баба?!
Ульф размахивал ножом, брызги слюны летели изо рта.
— Воин, который не хочет умереть от болезни, — прохрипел Эйнар. Кровь пузырилась между его пальцами.
Я уже была рядом с ним, упав на колени прямо в лужу крови. Она была горячей, пропитала мою рубашку мгновенно. Прижимая к ране свой плащ — грубая шерсть тут же потемнела от крови. Рана была неглубокой, но длинной, косой разрез в районе печени. Без антибиотиков... Руки начали дрожать от вида крови — так много крови, она текла между моими пальцами, липкая и горячая.
— Мне нужен спирт, — сказала я Рагнару, путая слова от волнения. Язык заплетался, мысли путались. — Самый крепкий, что есть. И чистая ткань. И игла с ниткой. Быстро!
— Делай, что она говорит, — приказал Рагнар Хильде. Старуха кивнула и поспешила прочь, крича что-то служанкам.
— Не слушайте ведьму! — Ульф размахивал ножом, капли крови летели с лезвия. — Она погубит нас всех! Превратит воинов в баб!