Я делаю вдох, и легкие наполняются ароматом воска, дорогих духов и сотен лилий, украшающих бальный зал.
Музыка вальса льется, словно золотое вино, и, хотя я стою на месте, моя душа уже кружится в танце.
Сегодня немного волнуюсь, потому что все это устроено в честь моего двадцать первого дня рождения.
Тысячи свечей в хрустальных люстрах отражаются в начищенном до блеска мраморном полу.
Я знаю, что мачеха скажет потом. Что бал в честь ее родной дочери, Амелии, в прошлом году был и пышнее, и дороже. Что гостей было больше, а орхидеи, доставленные с юга, стоили целое состояние. Так и было.
Но я не сетую. Я смотрю на сияние свечей, на счастливые лица гостей, и мое сердце переполняет благодарность.
Знаю, что этого бала могло и не быть и благодарна отцу за то, что он настоял, что решил устроить этот праздник для меня, несмотря на протесты, которые я слышу от леди Изоры всякий раз, когда речь заходит обо мне.
– Моя дорогая Жизель.
Я поворачиваюсь и встречаю улыбку отца. Он выглядит внушительно в своем парадном камзоле, и сегодня его глаза кажутся теплее, чем обычно.
– Двадцать один год. Ты стала настоящим украшением этого дома, – он мягко целует меня в лоб.
Рядом с ним, сверкая бриллиантами, стоит моя мачеха, леди Изора. Ее безупречная улыбка натянута, как струна.
– Да, дорогая. Просто... ослепительна, – ее голос – чистый мед, но глаза холодны. – Мы приготовили тебе кое-что особенное.
Изора протягивает мне плоскую бархатную коробку. Я послушно открываю ее. Внутри, на атласной подушке, лежит… ложечка для сахара, инкрустированная самоцветом.
– Ох, какая красивая, – улыбаюсь, стараясь не расстроить отца с Изорой. Они же… старались, когда выбирали подарок.
И неважно, что я даже чай пью без сахара.
– Достойный подарок для достойной дочери, – кивает отец, и мне на секунду становится не по себе от делового тона в его голосе.
Через зал я ловлю взгляд моей лучшей подруги, Клары. Она стоит с двумя другими девушками, и они что-то оживленно обсуждают. Клара хихикает, видя, что я смотрю, и приподнимает бокал с шампанским.
«Ты выглядишь как королева!» – беззвучно произносят ее губы.
Я улыбаюсь ей в ответ.
Мой взгляд скользит по толпе... и натыкается на лорда Джулиана.
Он стоит у одной из высоких мраморных колонн, такой серьезный и красивый в своем темном камзоле. Лорд не танцует, а смотрит… на меня.
Как только наши взгляды встречаются, он густо краснеет и смущенно опускает глаза, делая вид, что изучает архитектуру потолка.
Мое сердце делает глупый, восторженный кульбит.
Все мои подруги шепчутся, что он по уши влюблен. Клара уверена, что именно сегодня, в честь моего дня рождения, он наконец наберется смелости и подойдет к отцу, чтобы попросить моей руки.
«Он такой робкий, Жизель, – говорила она мне вчера, – но такой надежный. Он будет прекрасным мужем».
Я и сама на это надеюсь.
Смотрю на Джулиана и представляю нашу жизнь. Тихие вечера у камина, книги, прогулки по саду, возможно, дети... Спокойная, понятная, безопасная жизнь.
Оркестр как раз заканчивает одну мелодию. Сейчас. Может, он подойдет сейчас?
Я снова ищу его глазами, чтобы ободряюще улыбнуться...
И в этот самый момент музыка обрывается на высокой, визгливой ноте, будто скрипачу внезапно сломали руку.
В зале воцаряется тишина. Мертвая, звенящая тишина, в которой громко звучит только стук моего сердца.
Все, как один, поворачиваются к главному входу.
Слуги, стоявшие у дверей, отшатываются.
Тяжелые дубовые двери, которые обычно открывают плавно и бесшумно, с оглушительным грохотом распахиваются внутрь, ударяясь о стены.
Грохот дерева, бьющегося о мрамор, оглушает. Женщины вскрикивают. Шампанское льется из выпавшего бокала.
А потом, в тишине, прерываемой только испуганными вздохами, в зал врываются нежданные гости.
Первым ступает гигант. Огромный, выше любого человеческого мужчины, он едва проходит в широкий проем…