Свечи, свечи, свечи – их много, словно тут готовится что-то жуткое, как ритуальное убийство.
Их мягкий свет разгонял мрак, отражался в зеркалах, дробился в отражениях на лучи и освещал фигурку перепуганной девушки, замершей на краешке огромной кровати.
Она сидела безмолвно, неподвижно, как изваяние, крепко сжав кулачки. Изредка она шумно вздыхала и, чтобы усмирить бьющую ее дрожь, разглаживала складки невесомой, почти прозрачной ночной сорочки, надетой на ее тонкое тело.
Опуская взгляд, она видела, как сквозь легкую ткань просвечивают розовые остренькие соски, темнеет впадинка пупка. И тогда ее щеки покрывал багровый румянец стыда, она опускала голову, отчего ее пышные золотистые волосы соскальзывали с плеч и скрывали склоненное лицо, и потуже стягивала на шее края сорочки, словно хотела спрятаться, закрыться от чьего-либо взгляда.
Будто это невинное действие, туже стянутый бант завязок мог придать ей более приличный и скромный вид, такой, какой положен благочестивой и приличной невесте.
Невесте!
От одного упоминания этого слова, от взгляда, брошенного в сторону гардероба, где в таинственной темноте поблескивало расшитое бисером и мелким жемчугом ее свадебное платье, ее кидало то в жар, то в холод.
Ее муж, лорд Терроз Гранчестер… Она видела его всего три раза в своей жизни, и он ее ровно столько же. Но это не помешало ему, богатому пресыщенному жизнью мужчине, захотеть ее. Так, как хотят дорогие вещи и изящные безделушки. Так, как он хочет своих породистых лошадей, которых у него полна конюшня, и дорогие автомобили.
Для него она была всего лишь очередным развлечением, красивой вещью, которую он купил, не задумываясь, чтобы повертеть в руках, поиграть, сломать, а потом и выбросить бездумно или забыть в каком-нибудь темном уголке своего огромного поместья.
Он был очень богат, очень. И стар – невеста с ужасом еще и еще воскрешала в памяти его образ, его внимательные и холодные темно-синие, как ночь, глаза, черные волосы с проседью. Ему, вероятно, было уже сорок, вдвое больше лет чем ей! Девушка закусывала губу, на ее вздрагивающие руки начинали капать горячие слезы и она всхлипывала, дрожа и с трудом сдерживая подступающие к горлу рыдания.
Все должно быть не так, не так!
Она должна была выйти замуж за Томми, за красивого юношу, первого жениха в округе. Брак с ним поправил бы материальное положение их семьи, да Том и нравился Алилессе, но…
Проклятый Гранчестер! Его холодные глаза рассмотрели ее, увидели, и он просто предложил большую цену.
Свадьбы практически не было.
Перепуганная, наряженная в красивое платье Алилесса, словно подарок в нарядной упаковке, и понять ничего толком не успела. Было быстрое венчание в церкви, наспех произнесенная клятва и лорд, небрежно поставивший свою подпись с таким видом, словно он подписывает очередной чек на покупку.
Затем ее усадили в его автомобиль и он просто увез ее.
Ни праздника, ни гостей, не поздравлений. Ее встретил молчаливый огромный дом и полутемная спальня, где лорд предложил ей отдохнуть с дороги и приготовиться к первой брачной ночи. А сам он, наскоро переодевшись, поспешил в конюшню – Алилесса услышала, что накануне он купил очень дорогого жеребца и еще не налюбовался, не наигрался своей дорогой игрушкой.
Лорд, конечно, сделал ей свадебный подарок – открыв коробку, обтянутую шелковистой глянцевой бумагой, Алилесса, багровея до корней волос, обнаружила в ней розовый шелковый корсет, обшитый черными кружевами, сетчатые чулки с широкими бархатными подвязками и крошечные трусики, настолько маленькие, что и надевать их смысла не было.
Что?! Надеть это?!
Алилесса расплакалась, приложив эти вещи к себе. В них она выглядела… проституткой. Быть такой в первую брачную ночь?! Вот, значит, как видел ее муж – предметом для утех, куклой в ярких развратных тряпках.
Она сложила подарок лорда обратно в коробку и убрала ее в шкаф. Там же она поискала что-то, более приличествующее девушке, но с трудом нашла длинную ночную сорочку, да и та оказалась практически прозрачной. Ее шкаф был набит легкомысленными кружевами, коротенькими, еле закрывающими попку шелковыми рубашечками на тонких бретелях, какими-то глупыми чулками и трусиками… Перебирая вещи, Алилесса сгорала от стыда. Прижимая ладони к пылающим щекам, она с ужасом думала о том, что произойдет вскоре – вдоволь наигравшись с лошадьми, натешив свое самолюбие и нарадовавшись дорогой покупке, лорд Терроз рано или поздно, но придет в спальню, заняться новым приобретением. Первая брачная ночь… разве это так должно происходить? Разве не должен муж быть внимателен, разве он не должен быть терпелив? Ведь у Алилессы никогда не было мужчины, ее и обнаженной-то видел разве что доктор! Мужу полагалось бы понять стыдливость невинной девушки, и…
Но лорду, кажется, было все равно. Он просто не подумал об этом – о том, что Алилессе может быть стыдно представать перед практически незнакомым человеком в таком легкомысленном виде. Или подумал, но ему было на это плевать.
Игрушку нужно украшать как следует чтобы не наскучила быстро.
Звук открываемой двери вывел Алилессу из ступора, заставил ее вздрогнуть, она подпрыгнула, как школьница при появлении строгого учителя, нервно разглаживая рубашку на бедрах вспотевшими ладошками.
Алилесса Грин по праву считалась красавицей, стройной, длинноногой. Может, и не такой ослепительной, как Мелинда, рыжеволосая соседка, живущая через улицу. Но что-то такое было в ее хорошеньком личике с глубокими серыми глазами, обрамленном золотистыми пышными кудрями.
Отец Алилессы был вдовцом, уже давно. Его жена умерла, оставив ему дом, кучу долгов – они вместе владели цветочным магазином, который почти не приносил дохода, - и троих дочерей. Алилесса была совсем взрослой и на ее плечи легла забота и о сестрах, и о доме. Иногда она помогала и отцу в магазине.
Двое ее сестер, Мери и Аманда, еще учились, и отец с трудом мог оплачивать их обучение, одежду, учебники…
С ранней юности Алилесса была готова к тому, что ей придется выгодно выйти замуж чтобы помочь отцу поправить дела и снять с него груз ответственности за ее судьбу. В качестве жениха отец присмотрел Алилессе Тома – приятного молодого человека из очень хорошей и обеспеченной семьи. Том был всем хорош – молодой спортсмен, не скучный и интересный собеседник. Разве что немного хвастлив и болтлив, думала Алилесса, недовольно морща носик. Но отец уверял ее, что это невеликое горе. Бывают молодые люди и похуже, гуляки и пьяницы, а еще безработные, которые попивают пиво в пабах и ничего не приносят в семью. Том, конечно, будет не таким. У него диплом адвоката в кармане, его отец возьмет в свое дело, и жизнь с ним обязательно будет замечательной – в уважении и достатке. В конце концов, нужно подумать о сестрах, их будущем! Что за будущее их ожидает, если они не закончат обучение? А отец Тома щедрый человек. Он обязательно поможет! И Алилесса, тяжко вздыхая, покорялась воле отца.
Да и Том был вполне симпатичным молодым человеком, так отчего нет?
Три года она жила с этой мыслью, свыкалась с ней, и почти поверила в то, что обязательно станет женой Тома. Для этого делалось все – она, пустив в ход свои женские чары и включив все свое обаяние, сумела сначала привлечь внимание юноши к себе, а потом и завоевать его сердце. На всех вечеринках они появлялись вместе, в обнимку, она позволяла ему то, чего никогда и никому не позволила бы – он тайком целовал ее, провожая вечером до дома, и в темноте, пока никто не видит, торопливо и жадно тискал ее грудь, стараясь дрожащими пальцами нащупать сквозь ткань сосок.
Алилесса заливалась краской стыда, отталкивала его руки, но это только больше распаляло юношу, он прижимался к ней, и она чувствовала сквозь тонкие брюки его набухший член. Том не раз предлагал ей это – стыдно даже подумать, что это такое! – но Алилесса всякий раз ускользала, вырывалась из его рук, оставляя распаленного юношу ни с чем. Торопливо взбегая по ступенькам на крыльцо дома, она багровела от смущения, вспоминая неловкие, грубоватые ласки Тома, чувствуя странную пульсацию у себя между ног и влажное пятнышко, расползающееся по трусикам. Ей было ужасно стыдно от этой жаркой возни в темноте, но она убаюкивала гложущую ее совесть тем, что все-таки Том без пяти минут ее муж, а значит, рано или поздно он получит все.
И так непременно было бы, если б не вечеринка, которую закатили по поводу дня рождения Мелли, на которую Том и Алилесса явились вдвоем, как пара.
Чтобы пойти на этот праздник и составить равную пару с Томом, чтобы выглядеть достойной его, Алилесса откладывала полгода. Неважно, что для этого ей пришлось сидеть на жиденьком супчике. Платье, туфельки, прическа – все должно было быть безупречным. Том, которому его внешний вид давался без такого труда, даже оценить не мог, что ей стоило одеться с таким шиком. А еще подарок! Алилесса, наигранно улыбаясь, практически с сожалением протянула Мелли коробочку с тонким серебряным браслетом. Мелли наверняка не оценит; и носить не станет, выкинет в груду подарков, рядом с остальными коробками, а вот Алилесса с удовольствием носила бы.
Но Мелли почему-то решила открыть ее подарок. Подцепив пальцем тонкую цепочку, она вытащила браслетик из коробки и восторженно ахнула:
- Прелесть какая! Дядя, посмотри!
Вот тогда Алилесса впервые увидела лорда Терроза.
Он подошел, небрежно пригубив бокал с шампанским, его холодные синие глаза безразлично глянули на серебряную вещицу.
- У мисс прекрасный вкус, – безразлично сказал он, чуть качнув головой и переводя взгляд на саму Алилессу. – Очень мило.
Как показалось девушке, мужчина был немного пьян – или просто у него была такая манера говорить, слегка растягивая глаза и глядя… ох, как неприятно он смотрел!
Он осмотрел Алилессу с головы до ног, неторопливо и не скрывая своего нескромного интереса к ней. Алилесса словно почувствовала его взгляд, скользящий по ее коленям, по бедрам, обтянутым черным узким платьем, по вырезу на груди. От него захотелось прикрыться руками, девушке стало стыдно за то, что ее плечи легкомысленно оголены, и она поежилась как от холодного сквозняка.
Впрочем, он ничего не сказал. Кивнув головой, он приподнял бокал в знак уважения и отошел.
Кто бы мог знать, что означает этот его взгляд!
Потом был праздник, танцы, и Том напился. То ли он не рассчитал своих сил, то ли хотел прихвастнуть своей многоопытностью, но так или иначе, а пил он коньяк, и его порядком развезло. Глядя как краснеет его лицо, как неприятно блестят красные губы, как мутнеют, становясь бессмысленными, его глаза, Алилесса подавила малейшие намеки на отвращение к этому пьяному, пошатывающемуся человеку, напоминая себе еще и еще, что он ее будущий муж, а значит, она со смиренным терпением должна принимать все его недостатки.
Измученная Алилесса проспала после бурной ночи долго. Когда она проснулась, был уже полдень, яркое солнце пробивалось сквозь неплотно задернутые шторы, солнечное пятно прочертило ослепительную полосу на белоснежном постельном белье, нагрело ее плечо и играло золотом на кольцах ее волос, приведенных бурной ночью в полнейший беспорядок.
Ее мужа рядом не было; наверное, он встал раньше и ушел по своим делам, оставив ее. Просто ушел, наигравшись, натешившись, удовлетворив свою похоть.
Алилесса всхлипнула, просунув руку под одеяло и коснувшись живота.
Все ее тело горело и ныло, ноги, кажется, было невозможно свести вместе – так все распухло. Ей казалось, что член лорда все еще движется внутри нее, между ее ног, возбуждение словно не желало покидать ее тело. Вспоминать то, что случилось ночью, было нестерпимо стыдно – и так же нестерпимо приятно, Алилесса даже согнулась пополам, когда спазм скрутил ее тело от одной мысли о том, как он прикасался к ней. О его руках, придерживающих ее спереди, за лобок, когда он прижимал ее ягодицы к себе покрепче, о горячих ладонях, поглаживающих ее живот, о настойчивых умелых пальцах, ласкающих ее между ног… и о толчках внутри нее, о глубоком удовольствии, которым наполнял ее он – мужчина.
Но сейчас его рядом не было. Не было дикого удовольствия, и Алилесса, раз за разом прокручивая в голове воспоминания, все глубже и глубже погружалась в мучительный стыд.
«Я хочу трахать вас, и я буду трахать вас».
Он ни разу не поцеловал ее, ни разу не погладил с нежностью. Он трахал ее, драл как шлюху, жадно лапал всюду, где хотел, заставлял делать то, что он хотел… и она вела себя как шлюха! Алилесса закрыла пылающее лицо руками, ей хотелось провалиться сквозь землю при одном воспоминании о собственных стонах и криках.
В дверь комнаты негромко постучали, дверь раскрылась и в спальню вошла пожилая женщина.
На ней было надето темно-синее строгое платье, повязан белый передник, на ногах – темные туфли на устойчивом каблуке. Очень похоже на униформу, которую носят слуги в богатых домах – добротно и элегантно, опрятно и строго. Ее серебряные от седины волосы уложены в аккуратный узел на затылке.
- Миледи уже проснулась? – почтительно произнесла она, сложив руки на животе. – Доброе утро. Желаете завтракать здесь, в постели, или спуститесь в столовую?
Внимательные глаза горничной – а это, вероятно, была горничная, посланная хозяином дома за Алилессой, - рассматривали девушку, и та покраснела, понимая, как сейчас выглядит – взлохмаченная, с припухшими от ночных слез глазами и искусанными красными губами.
Она стыдливо натянула одеяло до подбородка, ей хотелось чтобы старуха убралась прочь сию же минуту, оставила ее в покое, но та стояла как вкопанный в землю столб, будто так и надо, и терпеливо ожидала ответа.
- Пожалуй, я спущусь вниз, - промямлила Алилесса, краснея. Старуха не могла не понимать, что произошло тут ночью. На полу валялись обрывки ночной рубашки Алилессы, простынь была покрыта неряшливыми пятнами, и Алилесса с содроганием поняла, что это пятна ее крови.
Уже потерявшей свою яркость, ставшей бурой, темной, но тем не менее.
Не хватало еще, чтоб и слуги в этом доме считали ее, Алилессу, шлюхой! Не хватало еще того. чтоб потом они перешептывались за ее спиной, рассказывая друг другу с презрением о том, как она, проведя с Гранчстером ночь, неумытая и неприбранная, лохматая, ела в постели, как какая-то неряха!
- О, миледи, - тактично произнесла горничная, проследив за ее взглядом и тоже увидев эти пятна. Алилесса побагровела и поспешила накинуть на них одеяло, но было уже поздно. – Вам помочь? Вероятно, вам нездоровится?
Том… Почему-то в памяти всплыло его лицо и сердце Алилессы внезапно кольнуло острое чувство любви – так бывает, когда теряешь кого-то очень близкого и когда понимание потери наконец доходит до разума и осознается в полной мере.
Том, красивый и молодой, вспыльчивый и глупый, он ведь тоже любил ее!..
Как бы свински он не вел себя в тот роковой день, он же долгое время терпел ее отказы, смирялся с тем условием, которое она ему поставила, и был к ней нежен. Да, нежен – он целовал ее, замирая от ответных касаний ее губ, он обнимал ее и лаково гладил плечи, он…
А с Гранчестером все будет не так. Не будет нежности. Не будет трепета в прикосновениях, не будет замирания сердца – все ведь уже произошло, чем можно тронуть, удивить его ледяное сердце? И захочет ли он вообще того, что сам с таким презрением называл телячьими нежностями? Нет; ему нужен только секс, только ее тело.
Не будет тепла, того особого приятного чувства, что обычно ощущают двое влюбленных, просто находясь дуг с другом. А будет вот это – грубая, грязная, стыдная возня в темноте, разрывающее, унизительное наслаждение сначала и чувство болезненной пустоты после.
Эта пустота сейчас ощутилась особенно остро. Алилесса подсознательно ждала, что ее муж все же проявит человечность, проявит хоть каплю доброты и пожалеет, произнесет те слова, которые сейчас произносит эта чужая женщина, убедит ее, Алилессу, испуганную, сгорающую от стыда, что все произошедшее вовсе не знак того, что он неуважительно к ней относится. Хоть какие-то слова, хоть какое-то утешение и помощь, а не это холодное использование!
Терроз придерживал ослабевшие ноги Алилессы под колени и совершенно бессовестно, жадно вылизывал ее, вздрагивающую от каждого прикосновения его горячего языка, целовал так, словно не он заставил ее забиться от удовольствия, а она доставила ему невероятное наслаждение.
- Так нужно тебе делать, да? Так ты хотела?
- Я не…
Он не слушал ее.
Прикрыв кое-как ее ноги подолом платья, он сдернул ее со стола как тряпичную куклу – сравнение как нельзя более подходящее, потому что Алилесса чувствовала себя такой, мягкой и слабой, руки и ноги словно ватные.
Алилесса, уже пришедшая в себя, лишь жалобно застонала, но это был стон не отчаяния, а предвкушения. И осознание этого напугало ее и заставило спрятать покрасневшее лицо на его груди.
- Не нравится, говоришь?
Подхватив на руки, прижав девушку к себе, придерживая ее за обнаженное бедро – юбка все-таки оказалась перекрученной и упрямо не желала закрывать нежное тело девушки, - он поспешил обратно, в спальню. Тот путь, что она шла так долго – полутемный коридор, лестница, - он преодолел быстро, Алилесса даже удивилась, увидев снова знакомую комнат и зеркальную стену, в которой лись они вдвоем – мужчина, держащий ее на руках, и она, уткнувшаяся лицом в его грудь.
Гранчестер уложил ее на постель, поспешно избавляясь от одежды. Его рука жадно скользнула по ее бедру, забралась меж ног и пальцы проникли в мокрое лоно, заставляя девушку дышать чаще.
- Как надо было сделать, чтобы тебе понравилось, а?
Он стащил с нее платье, отшвырнул его прочь. Его ладони сжали его, губы жадно прижались к ее животу, целуя его, считая каждый удар пульса.
- Как надо было делать, ммм?
Он опустился на нее всем своим телом, Прижался животом к ее вздрагивающему животику.
-Как, а?
Его лаза оказались как раз напротив ее глаз, и Алилесса снова увидела то же самое выражение, так удивившее ее недавно. Желание. Дикое желание, которое было сильнее этого взрослого, упрямого человека. Он почувствовал желание этой женщины там, на том самом приеме, захотел ее сильно, настолько сильно, что никакие доводы разума не смогли заглушить этого дикого, до боли, до дрожи влечения. Хочу. Мое. Хочу!
Но и реализовав его, удовлетворив свою страсть, он не почувствовал облегчения и удовлетворения. Напротив; его желание обрело конкретные черты, звуки, запахи. Стоны и крики этой девчонки сводили с ума, ее запах и вкус кружили голову. Именно она. Именно с ней.
У него было много женщин, и красивых, и очень красивых. Они умели доставлять ему удовольствие. Некоторые любили его – и, разумеется, проявляли свою любовь и нежность, и страдали потом, когда наступала минута расставания, но эта девчонка отличалась от них ото всех.
Ей было хорошо с ним.
Он умел доставить удовольствие женщине, он как следует изучил женское тело и полагал, что душу знает так же хорошо. Он и в самом деле подумывал, что реализовав свою страсть, он услышит полный обожания голос девчонки, увидит восхищение в ее глазах и потеряет к ней интересе. Сначала уедет куда-нибудь, через полгода, год – разведется с ней, убрав с глаз долой.
Но черт ее дери, она не хотела смотреть на него с восторгом!
Не хотела таять, не хотела шептать слов-признаний, не хотела болтать всей той милой чуши, которую потом говорят женщины. Не хотела заботиться о нем, показывая себя с наилучшей стороны, не хотела нравиться ему еще больше…
Имя «Том», произнесенное ею в пылу ссоры, больно уязвило его самолюбие. После ночи, в течение которой она кричала от наслаждения столько раз, она еще может думать об этом слюнявом щенке?!
Если не так, то как заставить ее смотреть на себя глазами, полными восторга?
Как сделать ее такой же, как все прочие, понятной, скучной, как сделать так. Чтобы она надоела?!
- Как надо с тобой поступать, сладкая моя, подскажи мне?
Уже от самого себя трудно было скрыть нетерпение и дикое, неконтролируемое желание. От одного прикосновения к ее мокренькой щелочке от возбуждения в висках шумит. Язык, еще помнящий ее вкус, щекочет острый сосок на красивой девичьей груди, пальцы нащупывают другой и массируют его, слегка вдавливая в мягкую грудь, и девчонка начинает извиваться, словно змея, медленно двигаясь, противясь нарастающему удовольствию.
- Как ты хотела в первую брачную ночь, ммм?
Задыхаясь от возбуждения, он оторвался от ее груди и снова глянул в ее глаза, туманные от наступающего возбуждения.
- Как сделал бы твой Том. Мм?
Услышав любимое имя, девчонка вздрогнула, как от удара током, ее расслабленное лицо стало злым, светлые глаза потемнели от расширившихся зрачков.
- Не смейте произносить его имя! – взвизгнула она, мгновенно натянувшись струной, взбрыкнув.
От усилий ее лицо покраснело, но он с удовольствием и очень легко подавил ее бунт, прижав ее всем телом. Строптивая; непокорная; вырывается, словно не знает, что он может доставить ей наслаждение. Не хочет никакого наслаждения. Не хочет его – хочет своего сопляка, это полное ничтожество. И Гранчестер ощутил то, что раньше, наверное, ощущал лишь в ранней юности.