Глава 1
Как и обещал Фредерик, к зиме туманы стали особенно плотными и тяжелыми, буквально осязаемыми. В ожидании заморозков они упорно давили на Штутгарт, пеленая собой и окутывая промозглостью, делая сырой одежду и прилипая к лицам прохожих. Невнятными становились очертания зданий и менялись звуки города, отчего он казался незнакомым и даже слегка таинственным.
Однако, это уже не впечатляло так сильно, я привыкла к тому, что живу в городе туманов.
- Прошу вас, Таис, - подал мне руку муж, помогая сесть в карету.
Внимательно смотрел потом, устроившись внутри.
- Сегодня вы молчаливы, о чем размышляете?
Я медленно отвела взгляд от белого марева за каретным окошком и аккуратно расправила полы теплого плаща. Мой личный «уж на сковороде» привычно шевельнулся, непринужденно выдавая очередную порцию лжи. Впрочем, вполне себе безобидной в этот раз.
- Вверх пошли цены на хлеб с картофелем и вспомнилось… Даша рассказывала о голодных временах в поместье моих родителей. Настоящий голод, мол, это не тогда, когда не уродила рожь, а когда не уродила лебеда. Люди питались затирухой из дерти... это грубо молотое зерно, обычно идущее на корм скоту, а к концу зимы стали пухнуть - чтобы не так сильно страдать от голода, пили слишком много воды. С приходом весны стало легче… как только стаял снег в апреле, так и стало легче. И знаете почему? Ховрашки… суслики, если называть их грамотно. Земля оттаяла и обнажились их норы. Эту живность дети «выливали» из них водой. Мальчишки возвращались домой обвешанные добычей. Тогда и повеселели все... так и выжили, - совсем упало у меня настроение.
Даша действительно рассказывала такое, но давно уже, давно… Сейчас причиной не самого хорошего настроения было другое. То, что озвучить для мужа я не могла.
Все дело в Костином письме и приписке о его верности мне.
Так-то, штука она хорошая. Необходимая составляющая в общем пакете ценностей, отвечающих за счастливую и правильную семейную жизнь. Но то – семейную.
Непонятное неудобное ощущение, не оставляющее пару дней, пока я еще душой парила в эйфории от его признания и гнала все, что мешало ему радоваться, сейчас оформилось. И пришло понимание…
Сейчас я в восхищении и сразу в ужасе от того, настолько серьезно и ответственно он воспринимает то, что происходит между нами. То, чему на самом деле не может быть продолжения. Что обязательно стало бы попранием традиций и устоев, больше того – нарушением закона. Причиной конфликта, а то и разрыва Кости с родными, циничным плевком в глаза тому обществу, которое, как ни крути, является естественной средой обитания императорского отпрыска.
Я не та его породистая жена, которой только за ее происхождение прощалось слишком многое. И ее красота, это просто приятный бонус, она вторичная причина почти безграничной лояльности к любым и даже откровенно позорным выходкам несравненной Алекс. Так же не осуждают сейчас "шалости" Мэри и снисходительно улыбаются, услышав о еще одной любовной победе женатого Александра.
Я же… Вступив в брак с Великим князем, а именно так он похоже видит честные по отношению ко мне и безгрешные отношения... я испорчу ему жизнь! Это исключит любые возможности для развития и роста его личности. Заодно обездолю наших будущих детей… да, собственно, достаточно того, что его обездолю. И этим все сказано!
Я не ровня ему. И это не признание собственной ничтожности, нет. Я высоко ценю себя, но это факт - я не ровня Косте, таковы реалии. Нет… приложи я определенные усилия и манеры мои станут безупречны, речь изысканной, я обязательно выучусь игре на рояле и стихосложению, танцевать буду, как богиня… Но это только внешний лоск, а кому он нужен в изоляции? Когда высшее общество молча отринет меня, спокойно игнорируя. Не его – в нем Кровь. Его-то будут принимать в этом самом обществе – воротить нос не посмеют, но только если одного. А он в своей душевной чистоте и верности своей семье встанет горой за меня - это же Костя. И что дальше?
А дальше - два изгоя. Не участники, а наблюдатели жизни, которая будет продолжаться вокруг. Все закончится для него так же, как в той жизни, только еще хуже, потому что гораздо раньше. Он вообще ничего не успеет... Я-то переживу все эти неприятности. Женщины пластичнее, мы легче приспосабливаемся и для нас всегда важнее семья, да и то болеть будет за подросших детей, обязательно будет. А вот он… как быстро он все сопоставит и осознает, что постель со мной того не стоила?
Ну, не только она, допустим…
Для него все гораздо глубже и похоже, что он принял меня всю, как я есть. А по факту - с чужим ребенком, чужой внешностью, чужими романсами, а из своего только знания, которые я нагло выдаю за таланты, которыми не обладаю - способность к творчеству, аналитике, изобретательству и даже прозрению.
Его привлекла женщина, волей судьбы попавшая в аховое положение и выживающая, как только может – делая честное лицо, привычно уже лгущая в мелочах и глобально... притворяющаяся не той, кто она есть, извивающаяся, как уж на раскаленной сковороде, потому что периодически припекает. Грешна – еще и в чудеса верю, потому что мое попадание из их числа, но чему я никогда не верила, так это сладким голливудским фильмам. Здесь и сейчас такая жесткая реальность, что ХЭ для нас с Костей вообще не вариант. И я понимаю это.
Сидела бы еще тихонечко и не рыпалась, так нет же – не смогу. Именно потому, что слишком много знаю. Совесть не позволит, натура не даст, и я выжму из того, что знаю и могу максимум. Сделаю все, чтобы хоть как-то, хоть где-то и что-то…
Мне не нужна его верность! Это его решение пугает своей категоричностью и отсутствием выбора для меня. Не нужны физиологические лишения, которые он взвалил на себя ко всему прочему. И без воздержания ему там хватит! А когда мужская природа взбунтуется? Прошло мало времени после нашей ночи, он просто не понимает на что подписывается. Но дав себе такую установку… больше того – известив меня о ней, станет же держаться – теперь это вопрос принципа. Воли, выдержки, его решения, чести наконец. Такое вот… испытание себя. И это так по-мужски!
Глава 2
Отдышавшись, я бледно улыбнулась и успокоила мужчин. Дальше для нас с Фредериком провели экскурсию и какое-то время было посвящено микроскопам. Современному и прежним - производства Шевалье и Мани, состоящим на балансе университета до этого времени.
Старинные микроскопы создавались по всем правилам декоративного искусства – их внешнему виду отводилось столько же внимания, сколько созданию самой оптической части. Слоновая кость, ценное дерево и бронза, футляры, отделанные тисненой золотом кожей… Еще и бронзовые украшения деталей создавались известными скульпторами. Замечательно красиво и неразумно дорого. Цейс был уже лаконичнее.
Наконец дело дошло до самого процесса, и мы получили возможность сравнить разрешение в пятьсот и тысячу, а то и более единиц, подставляя под окуляры одно и то же стеклышко с луковичной пленкой. Схема исследований по сравнению с моим временем практически не изменилась – только на предметное стекло капнули просто воды, а не слабый водный раствор иода, туда же при помощи пинцета поместили кусочек луковой пленки, разровняв ее иглой и прикрыв покровным стеклом.
В перерыве между экскурсией и по ощущению – школьной лабораторной работой, мы пили чай со сладостями. Стол для скромного чаепития был накрыт в профессорском кабинете. И с угощением, и в настройке приборов помогал студент – худой невысокий парень с выражением крайней сосредоточенности на миловидном веснушчатом лице. Профессор называл его Гербертом. В наших разговорах молодой человек не участвовал, но слушал очень внимательно. Может был родственником профессора или просто лицом доверенным.
Уезжать не хотелось и больше того… не казалось возможным. Столько всего всплывало в этом разговоре, такие открывались горизонты!
Но теперь я не представляла свою точку зрения так категорично, как ту же идею пулемета. Сейчас я осторожно и мягко подводила мужчин к нужным выводам, показывая свою озабоченность и задавая вопросы. Выводила их на дискуссию и обсуждение мужским составом, наслаждаясь заодно тем, как они это делают – споря сдержанно и интеллигентно; уверенно, но с уважением к оппоненту отстаивая свою точку зрения. Лишь слегка регулируя направленность их разговора, я больше помалкивала – пускай сами… В то, к чему пришел своим умом, всегда верится легче.
И все-таки отсидеться мне не дали, моим мнением поинтересовались. Так и получилось, что последнее слово осталось за мной:
- Если принимать во внимание «всеобщий естественный закон» - закон сохранения материи, обоснованный Михаилом Ломоносовым, то, соответственно – клетка не способна возникнуть из ниоткуда. Возможно, она возникает из другой клетки… способом деления? Иных я не представляю, - осторожно предположила я и переждав молчание – возражений не возникло, предложила:
- Устроив круглосуточное дежурство и наблюдая процессы, происходящие под стеклом, мы могли бы уловить этот момент, но только не в клетках растений. Гораздо интереснее как можно скорее проверить теорию профессора Пирогова (все так же приписывала я тому достижения Склифосовского в будущем) о болезнетворных микроорганизмах – миазмах. Ведь если они действительно существуют, то выходит – живут? А, попав в привлекательную среду нашего организма, эти клетки получается… делятся, множась и все больше отравляя наше тело своими испражнениями? В том, что они не обладают разумом, как низшие живые организмы (та же бабочка), я с вами соглашусь – скорее являются чистой функцией. Но если причина массовых заражений действительно в контакте с больными… и это касания, капли слюны, выделяемые при чихании, кашле и даже просто разговоре? А в них те самые миазмы. Если все так… - покачала я головой, выражая озабоченность всей своей сутью – лицо, голос, поза.
В общем… еще я упомянула зеленую плесень - если вытяжка из нее положительно влияет на течение какой-то болезни, не означает ли это отрицательное влияние на ее возбудителей?
В итоге Вундерлих не обещал сделать изучение мокроты больного туберкулезом (чахоткой) одной из программ университета. Но сам лично, в свободное от работы время заняться этим собирался. В случае же действительного обнаружения болезнетворных клеток путем сравнения с мокротой здорового человека, и если-таки они делятся… Это даст повод просить грант на более обширные исследования. Но только после собрания медицинской коллегии и признания ею данного исследования перспективным.
И вот тут меня одолели те самые смутные сомнения…
Это запросто могло затянуться и надолго. Поэтому я предложила посильную помощь на первых порах, материальную естественно, намереваясь привлечь к этому делу Ольгу. Мандт диагностировал у Александры Федоровны чахотку. И это я знала, что диагноз ошибочен, Ольга же в этом случае оставалась лицом заинтересованным.
В конце визита я вручила профессору несколько медицинских масок, сшитых заранее – страшно было потерять этот мозг, эту личность.
- Возможно, предположения Пирогова ложны, но, если нет… лучше перестараться в своих опасениях. Работайте в перчатках, материал забирайте прокипяченным инструментом и опять кипятите его после всего… Эксперимент должен быть чистым, а вы, профессор, таким образом защищены от миазмов, если они существуют. Контактируйте с больными исключительно в маске – ее следует потом хотя бы раз в день кипятить. А мы с Ее королевским высочеством сошьем вам специальную медицинскую одежду, и хорошо бы она стала нормой, чтобы не нести на себе в больницы дополнительную грязь и наоборот – не приносить в свой дом заразу из больниц.
Странное, болезненное выражение, внезапно нарисовавшееся на лице врача заставило меня замолчать и обеспокоенно присмотреться.
- Профессор?..
- Вероятно, мне следует сказать об этом, подтвердив тем самым серьезность своих намерений относительно изучения вопроса о существовании миазмов.
- Или же пускай - микробов, - радостно подхватила я, - раз уж их мир виден исключительно при помощи микроскопа и размер можно считать микроскопическим. Микробы… дабы не следовать учению того же Пирогова дословно.
Глава 3
Снаружи, по ощущению, стоял собачий холод, хотя заморозок не был таким уж сильным - часам к десяти утра иней, красиво укутавший все выступающие поверхности, почти весь истаял под ярким солнцем.
И все-таки холодно… как быстро я забыла, что такое настоящий холод, настоящие морозы.
Укутавшись в кашмирскую шаль, я встречала гостей у порога дома. Не представляла себе, что заставило Ольгу сделать этот визит. Дружбы или даже просто доверительных отношений между нами так и не случилось. Настоящей потребности в общении друг с другом ни у меня, ни у нее будто бы не возникло.
Вежливо улыбаясь, я смотрела на красиво украшенную карету и роскошно одетых женщин в ней. Привезенный из России в числе прочих слуг кучер, мальчик грум в богатой ливрее… придерживая тяжелый бархатный подол платья, это на его руку опиралась Ольга, опуская ногу в светлом сапожке на мощеную камнем площадку двора. Чужое богатство и даже роскошь, возможности, власть… я собиралась беззастенчиво пользоваться всем этим. Совесть молчала, потому что не для себя лично.
Странно, но Окулова только приветливо кивнула, не выходя из экипажа, а из-за ее плеча тянули шеи две убранные в локоны женские головки… ну чисто любопытные курицы.
Боковое зрение отметило еще какое-то движения, взгляд метнулся туда – худущий молодой кот или кошка, почти котенок еще, жался к голым кустам невысокой изгороди. Слабое «мяв» обратило на себя и внимание гостьи.
- Да здесь никак счастье в дом! Рождественский подарок, - всплеснула она руками.
- Почему сразу в дом, Ольга Николаевна? – не поняла я, - может, это соседская Мурка.
- Непохоже на то – выглядит недокормленной. И не принято… нельзя, невозможно отказать от дома в Сочельник или Рождественские праздники. А кошка и вовсе к счастью.
- То-то их неприкаянных в Петергофе немеряно, - проворчала я, приглядываясь к «счастью». Обычная полосатая кошка. Вспомнились мои мечты об этом доме, корзинка с котятами у камина…
- Ею пускай займется прислуга, а у меня краткий разговор к тебе, Таис - наедине, - подошла гостья ближе, кутаясь в серебристый мех короткой накидки.
- Пройдемте в дом тогда, Ольга Николаевна, зябко стоять снаружи. Мы будем наедине – Фредерик рано утром отбыл на службу, - вежливо присев, пропустила я ее в дом, - может Анна Алексеевна и дамы пока выпьют чаю? Я велю подать.
- В другой раз, - получилось у Ольги резковато.
- Как скажете, - слегка пожала я плечами. Дурацкая привычка.
В гостиной она прошлась, еще раз оглядывая стены, занавеси… Глубоко вздохнула и обернулась ко мне. Присела в кресло, кивнув в ответ на мой приглашающий жест.
- Его величество приставил ко мне своих соглядатаев – это две фрейлины. Знатные фамилии, приятные манеры, но все это - приказным порядком. Еще меж нами имел место разговор, и он требовал от нас с Карлом поспешить с внуками, - хмыкнула Ольга, распуская все-таки бант меховой накидки и кладя ее к себе на колени.
Я вежливо убрала ее в сторону и только потом села, успев за это время подумать.
- Вы могли отказаться от соглядатаев, мотивируя тем, что не желаете в трудное для страны время увеличивать расходы на свой Двор… или как-то иначе. Да просто не желаете подле себя чужих людей!
- Ты сейчас всерьез говоришь, Таис? – вспыхнула она, - неуж-то сама посмела бы перечить королю?
- Да я только то и делаю, что перечу ему, - пришлось признаться, - и кажется, ему это даже нравится – его любимая жена, ваша тетушка Екатерина Павловна похоже была своенравной особой.
- Его любимая… возможно. Но знаешь ли ты причину, по которой она умерла? Был праздник, отмечали рождение их дочери и Ее величество, едва оправившаяся от тяжких родов, застала своего мужа с другой женщиной. Ее любящее сердце не вынесло подобного удара.
- Не возьмусь судить его в этом, Ольга Николаевна – плохо разбираюсь в том, как мыслят и чувствуют мужчины. Но в этом случае только случай похоже и виноват, смерти своей жене он не хотел. И смею предположить, что именно в память о ней – Екатерине Павловне, многое прощается мне. Ваш отпор – вежливый, но твердый, почти уверена – был бы оценен Его величеством. К старости мы также станем сентиментальны, осознаем свои ошибки и оценим потери. Возможно, он жесткий и даже жестокий человек, но не самодур, как и ваш отец впрочем – должность обязывает.
- Мой отец… человек добрейший, Таисия Алексеевна, - непримиримо поджала губы Ольга.
- К своей семье, Ольга Николаевна. К остальным он бывает милостив, но добрейшему человеку не место на престоле – здесь я с вами не соглашусь.
Я теряю ее сейчас – пришло вдруг в голову. Но и подлизывать тоже… извините! Мой прямой, пускай и дрянной для этого времени характер принял даже Вильгельм, придется принять и ей. Или же нет. Я и так достаточно одинока здесь, ничем новым отстраненность Ольги не грозит. Пользоваться ее именем можно и продолжить при случае – моя совесть имеет допуски.
- Кроме того… - помолчав, ровно продолжила моя гостья: - У меня имеются для вас, Таисия Алексеевна, и еще новости: тот врач – Земмельвейс.. он отказался от приглашения в Вюртемберг. Не счел возможным оставить своих пациенток.
- Можно подумать, каждая по полгода рожает, - расстроенно пробормотала я, - что-то еще?
- Что-то еще…- вздохнула она, - каковы на это время ваши отношения с мужем, Таисия Алексеевна? Ежели он ночует в вашем доме.
- Добрые, - удивилась я, - хорошие у нас отношения. В моем доме всегда есть место для моего мужа. А почему вы интересуетесь?
- О нас… о нас с Карлом знают только мой духовник и вы. Мне необходимо говорить об этом, нужно выговориться хоть изредка, иногда! – давилась она словами. И может именно сейчас была озвучена истинная причина ее приезда сюда.
- Кризис. Уже, - кажется понимала я, - рановато, хотя-а… может это затяжная осень, погода так действует? Мне также необходимо постоянное занятие, Ольга Николаевна. Безделье, а именно ему мы с вами предаемся, не способствует… Мы с Дашей уже нашили уйму пеленок, устроили дом, я настойчиво учусь игре на гитаре и делаю успехи надеюсь. Но по факту, мы с вами две бездельницы, а это скучно. Мне бы книг хороших… больше ничего в голову не приходит. А Земмельвейс глупит, его там доконают. Я в свою очередь попытаюсь - напишу ему, возможно буду более убедительна, – печально кивнула я.