Свинцовое питерское небо за окном идеально соответствовало настроению Марьи Петровны Строговой. Шесть вечера, а в комнате уже ползли сумерки. На столе, под лампой с тусклой, едва живой лампочкой, громоздилась стопка тетрадей. Последняя стопка перед долгожданными, выстраданными каникулами. Марья Петровна потянулась, костяшки пальцев хрустнули с недовольным звуком. Сорок пять. Сорок пять. И примерно столько же тонн усталости, накопленных за годы работы учителем.
Кабинет, заваленный тетрадями, казался ей душным склепом. Даже тусклый свет лампы давил на глаза. Нужен воздух. Сейчас же. Хоть бы этот вечный Питерский дождик смыл хоть часть этой тошнотворной усталости.
Она резко вскочила. Не глядя на злополучную стопку, накинула старое, доброе пальто цвета мокрого асфальта, сунула руки в потертые перчатки и намотала на шею большой лохматый шарф. Ключи и телефон остались на столе. Она даже не вспомнила о них.
Марья Петровна хлопнула дверью квартиры. Один поворот ключа, и вот она спускается по лестнице морщась от запаха сырости и чужих котлет. За тяжелой подъездной дверью её ждало холодное, влажное дыхание осени. Моросил дождик. Не ливень, а именно тот самый, питерский, мелкий, назойливый, вечный дождик. Он падал с неба, превращая сумерки в размытую акварель. Воздух был тяжёлым, пропитанным мокрыми листьями, бензином и какой-то безнадёгой. Она закуталась в шарф поглубже и шагнула на тротуар. Пара шагов – и холодная влага тут же пропитала волосы, залепила лицо мелкими каплями. Но ей стало полегче. Гораздо легче.
Она шла не спеша, не зная куда, просто вперед, вдоль знакомых домов, чьи окна тускло светили жёлтым светом. Мысли медленно отходили на задворки сознания. Оставался только мерный шум дождя по курткам прохожих да шуршание шин по мокрому асфальту. Остановившись, она подняла голову и смотрела как капли, пойманные светом фонаря, превращаются в падающие звездочки.
Она постояла, глядя на дождевые искры в свете фонаря, и впервые за долгое время почувствовала… ничего. Просто пустоту. Марья Петровна развернулась и сделала шаг. Но этот шаг не нашёл опоры. Асфальт растворился, и она полетела вниз, в обрушившуюся на неё густую тьму. Та поглотила всё и сразу: и размытые акварелью фонари, и шум дождя, и очертания родных улиц. Из лёгких мгновенно вышел весь воздух, а в ушах звенела тишина. И прежде, чем сознание погасло, она ощутила лишь всепроникающий, ледяной холод.