起死回生 — вернуть погибшего к жизни.
Чтоб ты жил в интересное время (в эпоху перемен)
Псевдокитайское проклятие, распространённое в западных культурах
Великие силы Поднебесной, долго будучи разобщенными, стремятся соединиться
вновь и после продолжительного единения опять распадаются — так говорят в
народе.
Ло Гуаньчжун «Троецарствие»
Глава 1
Ломать жизнь непросто, но иногда приходится.
Делать это особенно тяжело, когда риск велик. Несколько секунд — и меня может не стать. Вроде решился уже, а всё равно сердце сжимается да горло перехватывает.
Финальный сигнал, вокруг темнота. Всё, теперь отступать поздно.
Чтобы задавить панику, я начал представлять себе, где окажусь, если всё пройдёт как надо. Известно, что это будет переломный момент в прошлом, когда моя жизнь изменилась необратимо. Так уж это работает. По крайней мере, в теории.
Удачей был бы какой-нибудь отдалённый период моей жизни. Желательно детство. Первый раз в первый класс. Первая каша в детском садике. Первая прочитанная книга. Когда вокруг — пускай на излёте, но всё-таки СССР.
Меня даже детское тело не пугало. Да, какое-то время придётся обойтись без привычных возможностей и удовольствий. Зато сколько подростковых ошибок я не сделаю! Насколько здоровее будут мои печень и лёгкие!
С отцом будет непросто — но и он со временем научится воспринимать всерьёз своего сына, который вдруг стал пророком-вундеркиндом. Особенно после пары подсказок, которые позволят поднять кучу денег в самые лихие годы…
На крайний случай первый секс. Это ведь тоже перелом, разве нет? Все так считают! Хотя не всегда о нём остаются приятные воспоминания — но лично мне повезло. Лето, отдых на озере небольшой компанией. Мне четырнадцать. Лариска старше меня на три года. Долговязая, но грудастая и симпатичная. Мы общаемся, шутим — и шутки становятся всё смелее, пока она вдруг не заявляет мне напрямую: «Саня. А пойдём в кусты!» Конечно же, я не стал отказываться. Возможно, там всё произошло слишком быстро — но я не знал, как оно должно быть. Так что запомнил только ощущение абсолютного счастья…
Но не тут-то было.
Яркая вспышка, лёгкое головокружение — и я открываю глаза.
На меня пялится сердитый майор, постепенно багровея. Такие переживания явно не идут на пользу его здоровью: глаза налились, того и гляди хватит инсульт. Вот и будет, блин, если не первый, то точно секс. Церебральный.
Однако же в ту секунду я готов его расцеловать: я мыслю, осознаю себя, вижу окружающее. Значит, всё получилось! Невероятный риск оказался оправдан! Чувствую, как на лице появляется глупая, счастливая улыбка, и не могу этому противиться. Слишком многое было поставлено на кон, и ставка сработала!
Офицер озадаченно приподнимает правую бровь. Он мне знаком. Не сразу, но память сработала: зам начальника факультета по воспитательной работе майор Ступиков. После второго курса переведётся в ВОКУ. А в начале двухтысячных, по слухам, умрёт от цирроза.
Я скосил взгляд вниз. К груди прижат автомат, который ощущается непривычно тяжёлым. В левой руке — красная папка, куда вложен листок с текстом, напечатанным крупным шрифтом.
«…соблюдать Конституцию и законы Российской Федерации, выполнять требования воинских уставов, приказы командиров и начальников, возложенные на меня законным образом обязанности. Клянусь, находясь на военной службе, быть честным, добросовестным, достойно переносить связанные с ней…»
Присяга! Так вот, что вокруг происходит! Лето девяносто шестого года… первый курс. Твою ж то мать! Хоть бы на месяц раньше — когда можно было бы завалить абитуру! Да хоть бы и на неделю! Растудыть его этот переломный момент, а?! Ну что за невезение? Служба означает резкое ограничение личной свободы. А она ой как мне понадобилась бы!
Теперь же — шаг влево, шаг вправо… с учёбы соскочить нельзя: загребут на срочку. Это вообще кранты! У курсанта хоть какое-то пространство для манёвра есть.
Видимо, мои переживания отразились на лице. Майор уже начал скалить зубы. Вот-вот зарычит.
Не испытывая его терпение более, я начал с выражением читать:
«Я, Иванов Александр, поступаю на военную службу и присягаю на верность Российской Федерации и ее народу…»
Майор медленно остывал. Когда я закончил, он пришёл в более-менее нормальное состояние.
Приняв присягу, я передал автомат следующему за мной курсанту и вернулся в конец строя. Так уж было заведено: автоматов на всех не выдавали. Только на прочтение текста присяги, и хватит с нас.
Пользуясь паузой, я осторожно огляделся.
Мой курс. С некоторыми парнями мы продолжали общаться даже после увольнения из вооружённых сил. Встречались иногда. Кого-то унесло на обочину жизни, и контакты потерялись. Но какие же все молоденькие! Почти дети! Когда я был здесь, на этом самом месте, однокурсники воспринимались совсем по-другому.
— Твои приедут? — кто-то шепнул мне на ухо.
Я осторожно покосился налево. Серёжа Гуменюк, мой будущий одногруппник и сосед по комнате на старших курсах. Среднего роста, полноватый, с карими глазами и чёрными волосами. Он смотрел куда-то направо, в толпу родственников, и широко улыбался. Наверно, увидел своих.
Гуменюк один из немногих, кто останется на службе до самого конца. Вырастет до полковника. Точнее, до капитана первого ранга: он по распределению на Черноморский флот попадёт. Женится на гражданке Украины, жительнице Севастополя. Конечно, потом она гражданство поменяет. А он успеет поучаствовать в СВО.
После выпуска мы не общались близко, слухи о нём доходили через вторые руки, но помню, он рассказывал, что у него на Украине много родственников. Интересно, вывез их? Или общаться перестал, как многие?..
— Нет, — ответил я шёпотом, едва шевеля губами, — отец приболел. Сам доберусь.
Этот момент я помнил. Папа тогда расстраивался сильно, что не смог приехать.
У меня сердце сжалось, когда я осознал, наконец, что здесь он жив. Больше того: я его скоро увижу.
— Плохо…
— Да лан, ничего такого, — ответил я. И снова наткнулся на взгляд Ступикова, который сдвинул брови.
Я сжал губы и уставился вперёд, на затылок впередистоящего.
Церемония вскоре закончилась. Вперёд вышел начальник нашего факультета, полковник Цой. Он был русским корейцем, одним из немногих, кому удалось дослужиться до полковничьих погон в нашей армии. Насколько я помнил, он всегда был выдержанным, спокойным и рассудительным, а по его восточному лицу невозможно было понять, что он думает.
Г
Глава 2
Поездка не заняла много времени, хотя и придала остроты ощущениям: дорога была не в лучшем состоянии, а, учитывая, что обзора никакого не было, прыжки и рывки были совершенно неожиданными. Кто-то из парней умудрялся даже пиво прихлёбывать в таких условиях.
— Ты ж не из наших, так? — обратился ко мне черноволосый парнишка с задорными карими глазами.
Я его помнил. Пашка Малиновский. Из-за моей глупости и недальновидности после этой поездки в увольнение мы потеряли связь и больше не общались. Теперь же я собирался исправить ситуацию, помня, кто папа у этого пацана.
— Не-а, — ответил я. — А вы из прокуроров, да?
— Ага, — хохотнул парень, — у нас на рожах написано, что ли? Ты сам-то с какого?
— Зарубежной военной информации, — ответил я.
— О-о-о, спецура! — улыбнулся он. — Как звать?
— Саня, — ответил я, протягивая руку.
— Пашка, — представился он. — Ты сам-то дальше куда? В каком районе живёшь?
— В области, — ответил я. — В Егорьевске.
— Да ла-а-адно! — улыбнулся Пашка, демонстрируя крепкие белые зубы. — Вот так совпадение! Ну чего — значит, дальше вместе поедем!
Водила, как и обещал, тормознул нас возле платформы «Чкаловская». С электричкой мы разминулись буквально минуты на три. А следующую жать пришлось ещё час.
Парни сбегали за пивом. Я же пить не стал. Не только потому, что у меня вообще не было денег. Просто, дожив до своих лет, я на собственном примере усвоил, что здоровье — это ценный ресурс, который глупо разбазаривать по мелочам.
Многие закурили. И я вдруг почувствовал, что меня тоже неудержимо тянет затянуться. Так сильно, что аж голова кружится.
Я поднёс ко рту указательный и безымянный пальцы правой руки. Понюхал. Так и есть: насквозь пропитались вонью дешевых сигарет. Даже странно, что у меня в карманах не оказалось начатой пачки… напрягая память, я вспомнил, что сигареты у меня в тот день закончились. С утра курил больше, чем обычно, волновался.
Да, в юности я был активным курильщиком. Лет с четырнадцати. К моменту поступления в университет я выкуривал уже по пачке в день. Конечно, это сказывалось на дыхалке — кроссы и полоса препятствий мне давались совсем не просто, но как-то вытягивал.
Курить я бросил только после Второй Чеченской, когда попал в кардиореанимацию со сбоем ритма. После этого резко улучшил свои спортивные результаты и набрал массу. Нет, не жировую — мышечную.
— Не куришь? — поинтересовался Пашка.
— Нет… — ответил я, и тут же добавил: — бросаю.
— Это правильно, — кивнул он, — мне батя запрещает. Говорит, что, если увидит — финансирование отрежет. Такие дела. И он прав, в принципе. Привычки — это слабость.
— Пожалуй… — согласился я.
— Пиво не будешь? — тут же предложил Пашка. — Угощаю.
— Да тоже, наверное, лишнее, — я пожал плечами. — Ехать-то ещё долго.
Он взглянул на часы. «Касио», настоящие, со стрелками.
— Нам бы ещё на егорьевскую электричку не опоздать… — вздохнул он.
— Это точно, — кивнул я, изобразив беспокойство.
Егорьевск находится в промежутке между двумя железнодорожными ветками, поэтому электрички до города ходят сравнительно редко. И если уж опоздал — пиши пропало, дальше только на дорогом автобусе, куда нельзя было по военнику.
Я помнил, что в тот вечер на прямую электричку мы опоздали, поэтому заранее был готов к такому развитию событий.
Наконец, подошёл поезд. Народу было немного: обычно по пятницам люди едут в сторону области, а не наоборот.
Мы завалились толпой в обшарпанный вагон. Пацаны вели себя отвязано: шумели, курили прямо в вагоне, ржали как кони. Мы же с Пашкой сели в середине, подальше от сигаретного дыма, который вытягивался в открытые форточки.
Я вдруг подумал, какой был шанс на то, что тогда, на дороге, встречу парня из учебки, родители которого живут в том же городе? Насколько я помнил по военкомату, нас со всего Егорьевска подавалось пять человек. Скорее всего, поступили только мы двое.
Может, это был знак судьбы, которому я просто не придал значения по молодости и неопытности? А сколько ещё было таких знаков, если хорошенько вдуматься?..
— О чём думаешь? — спросил Пашка.
— Да так… — ответил я, вздохнув, — о судьбе.
— Тоже поступать не хотел, да? Батя запихнул?
— Да нет, — ответил я. — Как раз хотел. Даже очень. Просто не думал, что получится.
— Ясно… твои, кстати, чего не приехали?
— Отец приболел, — ответил я.
— А-а-а, — Пашка кивнул головой. — понятно…
— А твои? Дела? — спросил я.
— Нет, я батю попросил не приезжать. Не хочу перед парнями тачки светить. Тут народ такой, ушлый, особенно среди офицеров. Лучше казаться попроще, больше возможностей будет.
Он подмигнул мне.
Глава 3
Меня высадили во втором микрорайоне, и дальше до дома я шёл пешком. Несмотря на позднее время, вокруг было много гуляющего народа: последние деньки лета, пятница… кое-где кучковались компании, играли гитары. Но я старался обходить их стороной — ещё не хватало ввязаться во что-нибудь.
Прошёл мимо своей школы. Ну как своей: за жизнь я успел сменить их с десяток, а эта просто была последней в списке. Я там учился всего-то два с половиной года.
Школу только что построили, а наш класс был вторым выпускным. Помню, когда нас формировали, здание ещё не было сдано, и мы шли на уроки в соседнюю пятую школу.
Перед глазами встала выпускная линейка и последующая гулянка. Обошлись без ресторана — родители при поддержке педагогов решили, что дешевле всё будет организовать в здании школы.
Конечно же, было много спиртного. Педагоги, которые должны были следить за порядком, делали вид, что выпускники пьют безалкогольную газировку «Херши» и разведённые соки «Зуко», при этом сами выпивали вполне открыто. Некоторые ребята хватили лишнего. Кто-то остался ночевать прямо в школе.
Но я сам каким-то образом удержался в рамках. Уже под утро я и ещё несколько пацанов с девчонками отправились гулять на озёра, которые находились за школой. Там и встретили рассвет.
Помню, много думал о будущем поступлении. Понимал, что рискую — ведь, если не поступлю, был реальный риск загреметь в армию. А чеченская война тогда ещё активно продолжалась. Но всё равно решился…
Меня теперешнего от тех воспоминаний отделяли тридцать лет жизни, но, подумать только, в этом мире прошло всего три месяца…
Вот и знакомая девятиэтажка. Выглядит намного новее, чем я помнил, что не удивительно — дом сдали в эксплуатацию всего три года назад.
Домофона пока нет. Его поставят только в двухтысячном. Вместо него — кодовый замок. Я протянул руку и не глядя нажал три металлические кнопки. Замок щёлкнул. Моторная память сработала как надо.
Подъезд и лифт ещё в приличном состоянии, загадить не успели. Да и жильцы пока что тут были достаточно культурные: в основном бывшие военные, из заграничных групп войск, вывод которых заканчивали как раз к моменту постройки дома. Это потом кто-то продаст свою квартиру, кто-то умрёт, появится много новых жильцов. Подъезд к концу девяностых будет разрисован дымными надписями от зажигалок, кабина лифта исчиркана царапинами. Разве что антивандальные металлические кнопки протянут долго.
Я поднялся на девятый этаж, чувствуя, как ускоряется ритм сердца.
Вот-вот папу увижу… а ведь ему сейчас столько же, сколько мне! Так странно…
Знакомая дверь. Пока ещё деревянная, оббитая коричневым дермантином с наполнителем и натянутой поверх проволокой в виде ромбиков. В девяносто третьем, когда мы заселились, металлические двери ещё были диковинкой и в новых домах было принято так оббивать деревянные двери.
Долго не мог решиться нажать кнопку дверного звонка. Просто рука не поднималась.
За дверью началась какая-то возня. Закашлял отец. Он вообще много кашлял, когда курил. Послышалось возмущённое мяуканье.
Ну конечно, Васька ещё жив! Здоровенный сибирский кот, которого мы подобрали котёнком ещё когда отец в Чите служил. Таскали всюду за собой… он умрёт через два года, если я правильно помню. Десять лет — не такой уж большой срок для кота, но переезды, скудное и неправильное питание плюс отсутствие ветеринарной помощи своё дело сделали.
Я стиснул зубы и нажал на звонок. Внутри квартиры затрещало. Я услышал, как отец шаркающей походкой двигается к двери.
Щёлкнул замок, дверь открылась.
Из квартиры сразу же потянуло табачным дымом. Я ощутил новый приступ тошноты и головокружения: от недостатка никотина и от голода одновременно.
Отец выглядел старше, чем то отражение в зеркале, к которому я привык. И всё же мы были очень похожи. Немного поправить причёску, подтянуть морщины, убрать у меня шрам над левым глазом — и нас едва ли можно было бы отличить.
Конечно, если бы я по-прежнему выглядел на свой настоящий возраст.
— О, Сашка! — улыбнулся папа. — А я уж и ждать перестал! Автобусы-то давно того… последний час назад приехал!
— Я на перекладных, — пояснил я, ступая на порог.
— Не надо было, — он нахмурился. — Сейчас такое рассказывают…
Мы крепко обнялись.
— Да слышал, слышал, — улыбнулся я. — Как чувствуешь себя?
— Да вроде к вечеру отпустило немного…
— Простыл?
— Не-е-ет, в столовке нашей хватанул чего-то не того. Живот скрутило невозможно просто, вчера вообще пластом лежал!
— Я же говорил — не стоит там есть вообще. Мужики с собой носят. Мало того, что дорого, так ещё и отраву дают.
— Дак к тебе же собирался! Когда готовить было?
— Вот и съездил, — улыбнулся я. — Ладно, из продуктов есть что?
— Да я овсянку сварил и борщ, раз уж остался-то, — ответил отец. — Думал, что приедешь всё-таки… а ты чего не по форме?
— Нас в гражданке отпустили. Чтобы патрули не записывали, — пояснил я.
Глава 4
Я проснулся от хриплого крика петуха. С недоумением подняв голову, я обнаружил на стуле возле своего раскладного дивана надрывающийся китайский будильник. Хлопнув его по широкой клавише, я заставил замолкнуть несчастную птицу.
Уже рассвело. Я потянулся и огляделся.
Моя комната… сколько мелочей и сколько воспоминаний, казалось, навсегда погребённых под ворохом других мест и событий.
Телевизор на столике, моя гордость в то время. GoldStar ArtB, под ним — видеоплеер AKAI. Всё привезённое из Польши, купленное в лучшие времена… под столиком, на полу, дешёвая китайская копия приставки Nintendo. Точнее, это сейчас я знаю, что это дешёвая копия — а по тем временам вполне себе дорогая и респектабельная вещь. Выменял её на рабочий кассетник «Маяк-232» с колонками «Радиотехника».
Помню, как с пацанами резались по вечерам в «Танчики», Super Contra и Castlevania… сигаретный дым стоял коромыслом, дешёвое пиво лилось рекой. Старшие классы, да… отец мне позволял слишком многое, если уж совсем честно. Кажется, у него просто руки опустились — от всего сразу: и от неудач в личной жизни, и от происходящего вокруг, в стране.
Табаком в комнате до сих пор пованивало, а белые обои, которыми был оклеен потолок, неэстетично пожелтели.
Я вздохнул и поднялся с кровати. Сделал небольшую разминку. Потом пошёл мыться в ванную.
Посмотрел на себя в зеркало. Совершенно детское лицо с едва наметившейся щетиной и тощее, даже тщедушное тело. Блин, и как вообще во мне душа держится? Как меня ветром не сносило?
С этим тоже надо будет что-то делать — приводить себя в нормальную форму.
Кстати, после вчерашнего борща и здорового сна желание сделать затяжку уже не так сильно донимало. Может, и правда эта зараза больше психологическая? Глядишь, тело за пару-тройку дней окончательно адаптируется к отсутствию никотина и можно будет нормально жить.
Тихо, стараясь не разбудить отца, я постирал вручную «комок», после чего развесил его на лоджии в моей комнате.
Потом сделал себе яичницу на кухне и позавтракал. Заодно нарезал коту немного мяса из борща. Надо будет что-то с кормом придумывать всё-таки. Хотя бы отцу объяснить, как правильно кормить котов, так сказать, из подручных средств. А то он рыбой в рационе злоупотреблял, это я хорошо помню. Возможно, проблемы с Васькиным здоровьем крылись именно здесь.
Дальше пришло время одеваться и, надо сказать, это было очень непросто. Выбор был совсем небольшой.
Я нашёл ещё одну светлую узбекскую футболку из натурального хлопка и лёгкие льняные штаны, сшитые на манер джинсов. Вполне приличные штаны, должен сказать — хотя тогда мне казалось, что они как-то простоваты.
С обувью было сложнее всего. Были заношенные вдрызг туфли, в которых я ходил в школу, да те самые дерматиновые кроссовки, в которых я приехал. Почесав в затылке, я решил остановиться на кроссовках. Подумав немного, накинул сверху ещё клетчатую рубашку, всё-таки на улице не то, чтобы жарко — плюс семнадцать всего.
Я спустился на улицу и пешком пошёл в сторону Советской. Можно было воспользоваться автобусом, идти было не то, чтобы близко, но, во-первых, те ходили нерегулярно, во-вторых — я так и не взял у отца денег, и у меня даже пары бумажек на проезд не было. А ещё мне было интересно прогуляться по городу при дневном свете.
Перед нашим домом был огромный пустырь, на котором в течение следующих десяти лет построят ещё пять домов. Я обошёл его через дворы соседних девятиэтажек и оказался в пятом микрорайоне.
Тут был продуктовый магазин с ещё сохранившейся с советских времён вывеской. Ни о каких сетях в то время в маленьких городах не было и речи.
На тротуарах — разбитый асфальт. Ремонтом никто не занимался как минимум несколько лет, как результат бордюров почти нигде не осталось, а часть дорожек просто погрузилась в грязь, заставляя прохожих искать пути обхода через пустыри. Не в лучшем состоянии были и сами улицы — колдобины, заплатки, прорехи.
Машин во дворах было гораздо меньше и почти все, за редкими исключениями — отечественного производства: «Жигули» разных модификаций, «Москвичи», «Волги».
Через двор пятой школы я вышел к обувной фабрике. В те годы все думали, что она благополучно загнётся, как и большинство предприятий города. Однако же та не просто выжила, а создала бренд детской обуви «Котофей», который потихоньку, к концу десятых годов, стал известен по всей России.
Но сейчас здание, где будет находиться их фирменный магазин, производило удручающее впечатление. Трещины, потёки, пожелтевшие окна — готовая декорация про фильм о зомби-апокалипсисе.
На улице почти никого не было. Лишь круглосуточные ларьки работали у перекрёстка. Возле некоторых толпились личности, для которых пятничная ночь ещё не закончилась. Мимо с характерным металлическим дзиньканьем проехал старенький «Лиаз».
Опять нахлынули воспоминания. А я вдруг почувствовал себя неприятно беззащитным перед миром вокруг. Ведь всё, что у меня есть — это информация. Воспоминания о событиях, которые в этом мире только предстояли. Хватит ли этого, чтобы кардинально изменить свою жизнь? Создать рычаги влияния, которые позволят ворочать камни самой истории?..
Я вспомнил своё тщедушное отражение в зеркале и вдруг ощутил себя мелким и незначительным.
Глава 5
Вся эта возня с покупкой движка заняла больше времени, чем я предполагал. Сначала долго не могли до соседа снизу дозвониться, потом его старый, но здоровенный «Опелёк» не желал заводиться. Затем сотрудники магазина никак не могли нужные для ГАИ документы собрать.
В конце концов, я вынужден был оставить отца разбираться со всем остальным, договорившись, что потом зайду за ним на его работу — в автоколонну №1796, обслуживающую автобусы. Сам же побежал в офис к адвокату, захватив на всякий случай пару тысяч на мелкие расходы.
К счастью, успел вовремя: ровно за три минуты до назначенного времени.
Охранник внизу сидел всё тот же. Он меня узнал, и больше паспорт не требовал.
Следователь уже был в кабинете. Когда я вошёл, он взглянул на меня, насупившись, и спросил:
— Ну что, готов?
Я молча кивнул.
— Подписывать здесь и здесь, — он указал на бумаги.
Я подошёл к столу, взял лежащую радом ручку и подписал в нужных местах.
— Удачи тебе, парень, — ответил милиционер, после чего захлопнул папку с документами и, кивнув Вениамину, вышел из кабинета.
— Спасибо, — автоматически ответил я.
— Ну что, новости видел? — спросил адвокат, откинувшись в своём кресле.
— Нет, — ответил я. — Занят был.
— Понятно… ну что — ты прав был. Насчёт соглашений по Чечне. Наши войска выводят.
— Ясно, — кивнул я.
— Да ты присаживайся, как говорится, в ногах правды нет, — сказал Вениамин.
Я молча занял кресло, расположенное напротив стола.
— Интересный ты парень, — продолжал адвокат. — Чем больше за тобой наблюдаю, тем больше чувствую что-то такое… — он щёлкнул пальцами, пытаясь подобрать нужное слово. — Потенциальное, — наконец сказал он. — Думаю, ты можешь далеко пойти. При определённых условиях. Жаль, что тебе, как и моему сыну, досталось это вот всё… — он вздохнул, сделал небольшую паузу, потом продолжил: — Как сам-то думаешь, что дальше будет?
Я посмотрел ему в глаза. И начал говорить не то, что знал наверняка — а то, что он хотел услышать. Мне хорошо был знаком этот тип. В то время таких много появилось. Представители «новой морали», «не мы такие — жизнь такая». Им нужно было оправдание для того, что они делали.
— Продолжение распада, — сказал я. — Не сразу, всё-таки в перевыборы Ельцина было многое вложено. Но постепенно автономия регионов будет расширяться. А после того, как Чечня станет независимой, о правах на самоопределение заявит Дагестан, а с ним Ингушетия. Там Саудиты уже плотно заявили об интересах, при полной поддержке США. Потом Татарстан последует. Затем — парад референдумов под контролем местных элит, которые, конечно же, предварительно сходят на поклон за океан… как-то так.
— Почему в военные пошёл? При таких раскладах? — изобразив удивление, спросил Вениамин.
— Ну, года-три четыре точно есть, — я пожал плечами. — Если повезёт, то и все пять. Успею языки выучить.
— Разумно, — улыбнулся он. — Значит, думаешь, у нас нет шансов сохраниться в теперешней территории?
— Крайне мало, — ответил я. — Это логично: после того, как мы сдались, запад нас переварит. И переформатирует в удобную для себя форму.
— Сырьевая колония, как вопят коммунисты? — усмехнулся Вениамин.
— Ну почему так примитивно? — возразил я. — Сырьевые регионы останутся за Уралом, в своих богатых республиках. А Россия как таковая превратится в несколько европейских областей и станет обычным государством. Региональная держава на задворках Европы.
— Ясно… а дальше?
— А дальше, рано или поздно, западная цивилизация столкнётся с восточной. Китай вырастет до мировой державы, а то, что когда-то было Россией, окажется на стыке сфер влияния. Вот тут-то, надеюсь, и пригодится то, чему я успею научиться.
Вениамин откинулся в кресле и рассмеялся.
— А неплохо! Даже очень неплохо для парня твоего возраста. Есть какой-то наставник?
— Книги, — ответил я. — Читать люблю. И думать.
— Понимаешь, да, что такое колониальная элита?
— Понимаю.
— Вот. Мои клиенты именно такие. Они будут получать прибыль при любом раскладе. И до тех пор, пока сюзерен доволен их действиями — у них всё будет хорошо… но людям с мозгами, которые не успели к самой кормушке, лучше бы перебраться в метрополию. Ну или хотя бы иметь там какие-то корешки, да?
Я молча кивнул.
— Твой план хорош. На случай, если нас действительно решат оставить простой европейской страной. Но что-то мне подсказывает, что есть и другие планы.
— Какие же? — поинтересовался я.
— Пояс нестабильности. Вечное дикое поле. Самые полезные и умные из элит свалят. А остальных будут стравливать друг с другом за контроль над ресурсами. Поддерживать то одну, то другую сторону, в том числе на международном уровне. Против впавших в немилость вводить санкции… и так далее. Ты же в курсе, что случилось с Балканами? Сербы тоже думали, что их оставят в покое после первого распада, но что-то мне подсказывает, что этим дело не закончится.