Элегия жизни

Про­живая свою жизнь, мы ста­ра­ем­ся не за­цик­ли­вать­ся на ме­лочах. Мы не за­меча­ем ут­ренне­го не­ба по пу­ти на ра­боту. Мы не за­меча­ем про­хожих де­тей, ко­торые с улыб­кой смот­рят на нас. Мы ста­ра­ем­ся не за­мечать без­домных лю­дей — опус­ка­ем взгляд и про­ходим быс­трым ша­гом ми­мо них. Ста­ра­ем­ся не за­мечать грус­тной улыб­ки ма­мы, ког­да ты от­ка­зыва­ешь­ся при­ехать к ней на сле­ду­ющие вы­ход­ные, по­тому что у те­бя сов­сем дру­гие пла­ны. Мы так­же ста­ра­ем­ся не за­мечать, ког­да меж­ду то­бой и тво­ей воз­люблен­ной уми­ра­ет лю­бовь. Ос­та­ет­ся лишь при­выч­ка лю­бить.

Пе­рево­жу взгляд с ды­мяще­гося ко­фе на эк­ран те­леви­зора. Ве­дущая мо­нотон­ным го­лосом ве­ща­ет пос­ледние но­вос­ти. На ней стро­гий се­рый кос­тюм, из-под ко­торо­го вид­не­ет­ся бе­лый во­рот­ник сте­ганой ру­баш­ки, пря­мые ру­сые во­лосы, ко­торые уб­ра­ны на­зад, и стро­гий ма­ки­яж. Кар­тинка ме­ня­ет­ся и на эк­ра­не уже вид­ны бе­гущие с ав­то­мата­ми во­ен­ные. Го­лос ком­мента­тора не дро­жит, рас­ска­зывая об уби­тых мир­ных жи­телях и сколь­ко во­ен­ной тех­ни­ки дос­та­вили к шта­бу. Я сдав­ли­ваю пульт до хрус­та и мор­щусь. Я по­нимаю, что это их ра­бота — до­носить до нас пос­ледние но­вос­ти, — но с ка­ким по­рой хлад­нокро­ви­ем они это де­ла­ют, ме­ня, со­рока­лет­не­го муж­чи­ну, до сих пор по­ража­ет. Вык­лю­чаю те­леви­зор, отод­ви­гая от се­бя пульт, что­бы не бы­ло соб­лазна вновь его вклю­чить.

Вся на­ша жизнь иг­ра. В ней нет ни пло­хих, ни хо­роших лю­дей. Есть лишь по­беди­тель и про­иг­равший. В пя­том клас­се ты дал пра­виль­ный от­вет на воп­рос учи­теля — по­беди­тель. На школь­ной дис­ко­теке де­воч­ка, ко­торая всег­да те­бе нра­вилась, пред­почла тан­це­вать с тво­им дру­гом, а не с то­бой — про­иг­равший. Ты по­мог ма­ме с ре­мон­том — по­беди­тель. Уво­лили с ра­боты — про­иг­равший. Лю­бимая сог­ла­силась вый­ти за те­бя — по­беди­тель. Лю­бимая же­на из­ме­нила те­бе — про­иг­равший. Лю­бимая же­на хо­чет раз­во­да — ко­нец, ты про­иг­рал.

Жи­вот сво­дит, а го­лова тре­щит. Пя­тая круж­ка ко­фе на пус­той же­лудок за се­год­няшнее ут­ро. По­ра с этим за­кан­чи­вать. Отод­ви­гаю круж­ку, ко­торую мы ку­пили с ней в Пра­ге. Улы­ба­юсь. Та по­ез­дка за­пом­ни­лась мне не толь­ко бу­дора­жащи­ми ду­шу ар­хи­тек­турны­ми пос­трой­ка­ми и ду­хом ста­рой Пра­ги, но и круп­ной ссо­рой с же­ной, нас­морком, не­хилой за­дер­жкой рей­са и но­востью, что я ста­ну от­цом. В тот день бы­ла впер­вые прек­расная по­года с на­шего при­ез­да в Че­хию. Мы с На­ташей про­гули­вались по Кар­ло­вой пло­щади. От­че­го-то мы за­вели раз­го­вор о по­лити­ке, и моя же­на, сев на сво­его «ко­ня», при­нялась до­казы­вать мне со­вер­шенно не­воз­можные ве­щи, о ко­торых она где-то проч­ла в ин­терне­те. По­нача­лу я, как че­ловек, ко­торый нем­но­го, но все же свя­зан с по­лити­кой, при­нял­ся ее вра­зум­лять, но, ког­да мне этот глу­пый спор на­до­ел, да и бес­смыс­ленно мне что-ли­бо до­казы­вать об­ратное же­не, ког­да она уже вби­ла се­бе что-то в го­лову, я прос­то встал и по­шел прочь к фон­та­ну со ста­ту­ей свя­того И­оси­фа. На­таша, ос­кор­блен­ная мо­им мол­ча­ливым ухо­дом, вско­чила и по­бежа­ла за мной, вык­ри­кивая на хо­ду, что я ни­ког­да ее не слу­шаю, что ме­ня пло­хо в детс­тве вос­пи­тыва­ли, что я не ува­жаю ее мне­ние. Ста­ра­ясь не об­ра­щать вни­мания на пы­шущую гне­вом же­ну, я сто­ял, рас­смат­ри­вал фон­тан, а в мо­ей го­лове уже зрел под­лый пос­ту­пок. Го­рожа­не и ту­рис­ты наб­лю­дали за раз­во­рачи­ва­ющим­ся пред­став­ле­ни­ем, и я, веж­ли­во улыб­нувшись ок­ру­жа­ющим, вне­зап­но за­кинул се­бе на пле­чо же­ну, проч­но дер­жа ру­ками, и нап­ра­вил­ся к ниж­не­му выс­ту­пу фон­та­на. На­таша при­нялась виз­жать, что­бы я сей­час же от­пустил ее, но я про­дол­жал без­мя­теж­но приб­ли­жать­ся к краю выс­ту­па. Ког­да до мо­ей же­ны дош­ло, что я хо­чу сде­лать, она тут же зак­ри­чала еще боль­ше, но бы­ло поз­дно — я от­пустил ее, и она рух­ну­ла в ле­дяную мут­ную во­ду. У фон­та­на про­катил­ся ожив­ленный смех, и я сам сме­ял­ся, ког­да смот­рел на фыр­ка­ющую и вы­леза­ющую из во­ды же­ну. Ког­да она, на­конец, пе­релез­ла че­рез край фон­та­на, то зло пос­мотре­ла на ме­ня, сод­ро­га­ясь от хо­лода. Я ни­ког­да рань­ше не ви­дел столь­ко зло­бы в ее гла­зах, что да­же пос­ты­дил­ся сво­его пос­тупка. Но сле­ду­ющие сло­ва вве­ли ме­ня в сту­пор:

— Я к-кля­нусь, — про­из­несла На­таша сту­чащи­ми от хо­лода зу­бами. — Я к-кля­нусь, что ни­ког­да ре­бен­ка ты не уви­дишь!

Я нах­му­рил­ся:

— Ка­кого ре­бен­ка, На­таш?

— Да уж не тво­его те­перь точ­но! — зак­ри­чала она.

— Ты о чем во­об­ще…

— Я бе­ремен­на, при­дурок!

Пос­ле это­го, ко­неч­но, пос­ле­дова­ла це­лая че­реда из­ви­нений и раз­го­воров, что де­лать с этим даль­ше, ибо мы бы­ли к это­му сов­сем не го­товы. Ни фи­нан­со­во, ни мо­раль­но.

Си­жу и смот­рю на круж­ку. Кап­ля ко­фе с обод­ка мед­ленно тя­нет­ся вниз. Точ­но так же, как и моя жизнь — мед­ленно тя­нет­ся вниз, все бли­же к мо­ему кон­цу. Что я мо­гу ос­та­вить сы­ну пос­ле се­бя? Бан­ков­ский счет, за­город­ный дом и ку­ча кол­лекци­он­ных мо­делек са­моле­тов? Сом­не­ва­юсь, что он бу­дет в вос­торге. Сын всег­да хо­тел ви­деть во мне не толь­ко от­ца с тол­стым ко­шель­ком, но и дру­га. Увы, я ему это­го так и не дал. Да и отец из ме­ня вы­шел ник­чемный. Я ни­ког­да не вос­хи­щал­ся дос­ти­жени­ями сво­его сы­на, пря­ча все за мас­кой не­доволь­ства и раз­дра­жения. Ког­да ему нуж­на бы­ла под­дер­жка от­ца, ме­ня не бы­ло ря­дом. При­ез­жая из оче­ред­ной ко­ман­ди­ров­ки, я спе­шил встре­тить­ся со сво­ими при­яте­лями, а не семь­ей. За­вали­ва­ясь в три ча­са но­чи пь­яный в хлам, ка­кой я при­мер по­давал сы­ну? Сту­ча пь­яный в стель­ку каж­дую ночь в дверь на­шего за­город­но­го до­ма и во­пя, что­бы На­таша ме­ня впус­ти­ла в собс­твен­ный дом, ка­ким ме­ня ви­дел сын? Он как-то рез­ко пов­зрос­лел. Его се­рые гла­за уже не смот­рят на ме­ня с дет­ской на­ив­ностью и с пред­вку­шени­ем че­го-то. Те­перь на ме­ня гля­дят веч­но сер­ди­тые и ра­зоча­рован­ные гла­за. Прос­ти, сын, что так и не стал для те­бя при­мером.

Дос­таю си­гаре­ту и за­кури­ваю. Сквозь вы­дыха­ющий дым в ок­не я наб­лю­даю, как мой со­сед по­мога­ет бе­ремен­ной же­не сесть в ма­шину, лю­бов­но под­держи­вая ее за спи­ну и каж­дую се­кун­ду це­луя ее в ви­сок. Ус­ме­ха­юсь и ка­чаю го­ловой. Ког­да-то и я та­ким же был.

По­рой мно­гие из нас за­быва­ют, что лю­бовь — это смысл на­шей жиз­ни. Так на­зыва­емые пос­тупки «от чис­то­го сер­дца» де­ла­ют­ся по люб­ви. Мно­гие меч­та­ют о нас­то­ящей люб­ви. А лю­ди по­нима­ют, что это на са­мом де­ле? Это не бес­ко­неч­ная ро­ман­ти­ка, свадь­ба, де­ти и зо­лотис­тый рет­ри­вер. Нуж­но прой­ти че­рез раз­личные пре­пятс­твия. Ес­ли вы ос­та­нетесь вмес­те, то вы лю­бите по-нас­то­яще­му и вам ни­чего не страш­но. Вы да­рите это­му че­лове­ку пре­дан­ность до кон­ца жиз­ни, вы не сме­ете ос­тавлять его, ког­да «сте­ны бу­дут ру­шить­ся». Это нель­зя кон­тро­лиро­вать. Ты об­ре­та­ешь сво­боду и по­кой ря­дом со сво­им че­лове­ком. Лю­бовь — это без­дна. Ес­ли она те­бя за­тянет, то ты уже ни­ког­да не вер­нешь­ся. Вы си­дите в крес­ле и смот­ри­те, как па­рят об­ла­ка. Ты чувс­тву­ешь теп­ло ее ру­ки, неж­но сжи­ма­ющей твою. И это прек­расно. Это бы­ло прек­расно.

На ча­сах уже по­лови­на де­вято­го ут­ра. Я се­год­ня ре­шил не ехать на ра­боту. К чер­ту ее. За­кури­ваю вто­рую си­гаре­ту, за­быв, что в пе­пель­ни­це од­на уже ды­мит­ся. Дур­ная при­выч­ка, ко­торая ос­та­лась у ме­ня еще со шко­лы. На­таше жут­ко не нра­вил­ся та­бач­ный дым, но бро­сить я так и не смог. Бы­ли по­пыт­ки, но они все ос­та­лись тщет­ны. Воз­можно, из-за то­го, что я осо­бо и не стре­мил­ся бро­сить ку­рить. И так у ме­ня во всем — за что бы я ни брал­ся, ес­ли я это­го дей­стви­тель­но не хо­чу, я вряд ли дой­ду до ко­неч­ной точ­ки. Так и в люб­ви. Да, мы хо­тим «веч­ной» люб­ви, но это чувс­тво не мо­жет плес­кать­ся в мо­ре ва­ших от­но­шений всег­да. В один прек­расный мо­мент ты осоз­на­ешь, что у нее к те­бе толь­ко ос­та­лось два чувс­тва — без­разли­чие и ску­ка. И ты не­воль­но на­чина­ешь зер­каль­но ее от­ра­жать — вы ох­ла­дева­ете друг к дру­гу, чувс­тва ос­ты­ва­ют, ил­лю­зия люб­ви ис­че­за­ет, а пос­ле нее ос­та­ет­ся при­выч­ка и удобс­тво. Мно­гие па­ры жи­вут с этой при­выч­ке. Им так удоб­но: они так кро­пот­ли­во соз­да­вали свою иде­аль­ную се­мей­ную жизнь, не ру­шить же все в один миг. И они про­дол­жа­ют жить с че­лове­ком, ко­торо­го уже не лю­бят, прос­то по­тому что им так удоб­но. Так пра­виль­но. Ви­димость прек­расной се­мей­ной жиз­ни — ну раз­ве не пе­чаль­но это все?

Это по­хоже на при­готов­ле­ние еды: ты про­водишь за изу­чени­ем ку­линар­ных книг не­мало вре­мени, вы­ис­ки­вая блю­до, ко­торое ты жаж­дешь при­гото­вить, пос­ле это­го ты идешь в су­пер­маркет, тща­тель­но вы­бира­ешь про­дук­ты, смот­ришь, гни­лые или нет. За­тем воз­вра­ща­ешь­ся до­мой и го­товишь еду дол­го, с не­ким поч­те­ни­ем. С ожи­дани­ем че­го-то прек­расно­го са­дишь­ся за стол, бе­решь при­боры и про­бу­ешь свое блю­до. По­нача­лу те­бе ка­жет­ся, что это са­мое уди­витель­ное, что ты ког­да-ли­бо ел. И ты ре­ша­ешь при­гото­вить это еще раз. По­том еще раз. С каж­дым ра­зом ты к не­му все боль­ше и боль­ше при­выка­ешь и вско­ре оно те­бе при­еда­ет­ся. И оно ста­новит­ся та­ким, как все. Но ты не го­тов за­носить это блю­до в спи­сок «при­ев­шихся». И ты про­дол­жа­ешь его есть, но уже не с та­ким удо­воль­стви­ем, как рань­ше. Ты уже не чувс­тву­ешь вку­са. Ты ни­чего не чувс­тву­ешь. Ты при­ходишь до­мой и прос­то зна­ешь, что бу­дет оно опять. И ни­чего но­вого. Съ­еда­ешь его за двад­цать ми­нут, не чувс­твуя вку­са и ло­жишь­ся спать.

Ког­да мы по­нима­ем, что лю­бовь угас­ла? Она мо­жет прос­то уй­ти, да­же не пре­дуп­ре­див и не поп­ро­щав­шись. Мы бо­им­ся это­го, но сде­лать ни­чего не мо­жем. По­тому что так бы­ва­ет. В этом нет ни­чего страш­но­го. Об­ма­нывать­ся не сто­ит. Лю­бовь уга­са­ет, хо­тим мы это­го или не хо­тим. Это объ­ек­тивная ре­аль­ность. С этим ни­чего не по­дела­ешь.

Я не ви­ню во всем На­ташу. Ви­нова­ты мы оба. Ког­да мы влю­бились друг в дру­га, мы ви­дели по­нача­лу толь­ко кра­сивую об­ложку, ста­рались по­казать свои са­мые прек­расные чер­ты, пря­ча не­дос­татки. На про­тяже­нии на­шей сов­мес­тной жиз­ни не­дос­татки на­чали про­яв­лять­ся, но мы ста­рались зак­ры­вать на них гла­за. Ду­мали, что пос­ле свадь­бы они уй­дут, или же мы из­ме­ним друг дру­га. В этом и зак­лю­чалась глав­ная ошиб­ка — не на­до ме­нять лю­дей под се­бя, ста­рать­ся пе­реде­лывать их под свой псев­до­иде­ал. Ес­ли ты влю­бил­ся, то при­нимай че­лове­ка та­ким, ка­кой он есть. И не нуж­но его ме­нять. Нуж­но ме­нять се­бя в пер­вую оче­редь. Ли­бо ста­рать­ся прис­по­саб­ли­вать­ся. Мы дол­жны бы­ли оба гар­мо­нич­но раз­ви­вать­ся в поль­зу на­ших от­но­шений. Обо­юд­ное раз­ви­тие поз­во­лило бы нам влюб­лять­ся друг в дру­га каж­дый бо­жий день все боль­ше и боль­ше. Мы бы от­кры­вали все но­вые стра­ницы на­ших душ, все но­вые гра­ни на­ших ка­честв, будь то пло­хие или хо­рошие. Нуж­но лю­бить как по­ложи­тель­ные ка­чес­тва, так и от­ри­цатель­ные. Я ни­ког­да не лю­бил мир­ные от­но­шения. Для ме­ня это бы­ло скуч­но. Это по­ходи­ло на жизнь прес­та­релой суп­ру­жес­кой па­ры. Но На­таша по на­туре спо­кой­ный че­ловек. Ей чуж­ды ссо­ры, кри­ки и хоть ка­кая-то страсть вне пос­те­ли в от­но­шени­ях. Я всег­да меч­тал жить в страс­ти с ней. Пос­тель — од­но, взгляд — дру­гое. Я меч­тал уви­деть страсть в ее взгля­де во вре­мя на­ших раз­го­воров. Но ее не бы­ло. А мне так по­рой это­го не хва­тало.

Ту­шу си­гаре­ту и иду в гос­ти­ную. На жур­наль­ном сто­лике ак­ку­рат­ной стоп­кой ле­жат бу­маги на раз­вод. На­таша мо­лодец, пос­та­ралась. Точ­нее, пос­та­рал­ся ее ад­во­кат. Ви­димо, это ее месть — отоб­рать у ме­ня как мож­но боль­ше. Но я то­же не лы­ком сшит. Я еще от­стою свои пра­ва на иму­щес­тво.

Она прос­то уш­ла, так лег­ко слов­но ее ни­ког­да и не бы­ло.

На­ши ли­ца раз­де­ляло ка­ких-то нес­коль­ко сан­ти­мет­ров. На тон­кой шее мо­ей же­ны по­ко­илась моя ла­донь. Под паль­ца­ми я ощу­щал бь­ющий­ся пульс. В её го­лубых гла­зах я ви­дел удив­ле­ние, шок, не­пони­мание и страх. Гре­мучий кок­тей­ль.

Я сжал че­люс­ти и вы­дыхал че­рез нос, кон­тро­лируя ди­кое же­лание сжать ла­донь по­силь­нее.

— Пов­то­ри, — мой ох­рипший, ли­шен­ный твер­дости го­лос зву­чал глу­хо и был на­пол­нен от­ча­яни­ем.

На­таша на­чала вы­рывать­ся из мо­его креп­ко­го зах­ва­та, но бе­зус­пешно. Я дер­жал ее слов­но в тис­ках, зас­тавляя смот­реть се­бе в гла­за.

— Пов­то­ри, я ска­зал.

Она пос­мотре­ла на ме­ня вни­матель­но и, при­щурив­шись, пов­то­рила:

— Я из­ме­нила те­бе. И я ни­чуть не со­жалею об этом. А те­перь от­пусти ме­ня! Не при­касай­ся ко мне!

В ту же се­кун­ду я опус­тил ее и сде­лал шаг на­зад, раз­во­дя ру­ки в сто­роны, по­казы­вая, что не дер­жу боль­ше.

Мне ка­залось, что я за­дыха­юсь, в вис­ках бо­лез­ненно пуль­си­рова­ло, к гор­лу под­сту­пала тош­но­та.

На­таша, сло­жив ру­ки на гру­ди, с от­сутс­тву­ющим взгля­дом отош­ла от ме­ня. Я все про­дол­жал сто­ять на том мес­те и пя­лить­ся в сте­ну не осоз­на­вая про­ис­хо­дящее.

— Хо­рошо, что Ми­ша у ро­дите­лей и не ви­дит этой сце­ны, — пос­лы­шал­ся го­лос мо­ей же­ны. А мо­ей ли?

Я раз­вернул­ся и пос­мотрел на ее нап­ря­жен­ную спи­ну. На­таша, по­чувс­тво­вав мой взгляд, раз­верну­лась и пос­мотре­ла на ме­ня. На ее ли­це зас­ты­ло ре­шитель­ное вы­раже­ние, оз­на­чав­шее, что она при­няла кое-ка­кое ре­шение, ко­торое не по­тер­пит воз­ра­жений с мо­ей сто­роны.

— Выс­лу­шай ме­ня, пос­та­рай­ся не пе­реби­вать и прос­то пос­лу­шай ме­ня…

Спо­кой­ным, раз­ме­рен­ным и мо­нотон­ным го­лосом, буд­то она уже ни один раз ре­пети­рова­ла текст, по­веда­ла мне о но­вом муж­чи­не в ее жиз­ни, что она ус­та­ла от ме­ня и от на­ших скан­да­лов.

— Я хо­чу раз­вестись. Это мое пос­леднее сло­во, — ска­зала она.

Ве­чером при­ехал Ми­ша и мы се­ли ужи­нать, как ни в чем не бы­вало. Я улы­бал­ся, где нуж­но. Иног­да, где не нуж­но. Пил ви­но поч­ти без ос­та­нов­ки, от­че­го по­лучал от сы­на стро­гий взгляд. Вре­мя от вре­мени чувс­тво­вал на се­бе ее взгляд. Но в нём не бы­ло при­выч­ной мяг­кости, неж­ности. В нем не бы­ло и не­навис­ти. В нем не бы­ло ни­чего. На­таша ос­во­боди­лась от чувств ко мне. А я? А я си­жу зах­ле­быва­юсь болью и со­жале­ни­ем.

В мо­их ру­ках руч­ка, а в мо­их мыс­лях пус­то­та.

Чер­ные чер­ни­ла на­рисо­вали свой узор. Моя под­пись сто­ит. Ос­та­лось де­ло за ма­лым, но глав­ное, что мы уже не муж и же­на. Ви­димо, мы дав­но уже та­ковы­ми не яв­ля­лись.

Мне боль­но знать, что она счас­тли­ва, боль­но знать, что она дви­нулась даль­ше. Ес­ли на­ши чувс­тва бы­ли нас­то­ящи­ми, раз­ве мо­жет быть все хо­рошо? Раз­ве мо­жет она про­сыпать­ся ря­дом с дру­гим муж­чи­ной и да­рить ему свою улыб­ку и свою лю­бовь, как ког­да-то да­рила мне? Раз­ве она мо­жет быть в по­ряд­ке? По­тому что я сов­сем не в по­ряд­ке…

Пла­кать для муж­чи­ны это нор­маль­но. Я не ви­жу в этом ни­чего пос­тыдно­го. Иног­да это прос­то нуж­но. Это лег­ко, при­ят­но и ес­тес­твен­но. Я ос­та­новил­ся лишь пос­ле то­го, как по­нял, что вы­дав­ли­ваю из се­бя сле­зы. Вы­терев ли­цо ру­кавом ру­баш­ки, я об­ло­котил­ся на ди­ван и зак­рыл гла­за.

Этим ут­ром моя при­выч­ка лю­бить На­ташу умер­ла.