Петербург
15 июня 1811 года
Лукреция не закрывала шторы. Никогда. А если ходила голой, то так и липла к окнам. В этом упоении своей наготой была какая-то перчинка, грязноватый, будоражащий кровь душок. На взгляд Михаила Бельского, забавная причуда лишь украшала его любовницу.
Сказать по чести, внешность сеньориты Талли, была далека от классических канонов. Откуда у чистокровной итальянки мог взяться вздёрнутый нос? А широкие скулы? Мощные формы и белейшая кожа скорее подошли бы немке или австриячке. С кем же успела пошалить весёлая тосканская мамаша, прежде чем родила это чудное и порочное создание? Бог весь, но игра стоила свеч! В плотских утехах Лукреция не знала равных - что по отменной сноровке, что по редкостному аппетиту.
Однако на сегодня хватит - ещё малость, и от всех этих изысков можно будет протянуть ноги, прикинул Михаил. Уже спокойно, без жара в крови, наблюдал он за своей подругой. Лукреция поднялась с кровати и прошлась до распахнутых окон эркера. Обнаженная женщина на фоне предрассветной Северной столицы, что может быть прекраснее?
Граф залюбовался великолепной живой картиной. В пестроте неба смешались лилово-серые сгустки туч, а меж их краями расцвели все оттенки коралла, и эта немыслимая красота отразилась в воде. Светлый мрамор фасадов подкрасило алым, темнота под аркой моста сделалась таинственной, а чёрная тесьма решёток очертила гранит набережной. Белая ночь в Петербурге была упоительно прекрасна, но пышная роскошь женского тела затмевала её.
Что за прелесть моя Лукреция, особенно сзади, с гордостью оценил Бельский.
Круглые и гладкие, как огромные бильярдные шары, ягодицы оказались самыми весомыми (во всех смыслах) аргументами, привязавшими русского графа к ложу страстной итальянки. В свою очередь сеньорита Талли быстро оценила широту души нового поклонника. Большая квартира на набережной Мойки, изобилие нарядов и драгоценностей и, конечно же, деньги. Причем без счета! Иногда Михаилу казалось, что он содержит половину Тосканы и нужно хоть как-то пресечь это мотовство, но все попытки вести себя строго кончались бурными ссорами и его вынужденным монашеством. Бельский быстро сдавался и вновь открывал кошелёк.
Из-за Лукреции он просадил всё содержание за год вперёд и уже наделал долгов. На очередную просьбу прислать денег родители Михаилу, конечно же, не отказали, но вместе с вожделенным золотом в столице появилась и мать. Сообщив, что пришло время озаботиться поиском достойных партий, она привезла в Петербург обеих дочерей, а теперь донимала и Михаила. Графиня прямо заявила сыну, что тот должен подать хороший пример сёстрам и выбрать, наконец, спутницу жизни.
- Нет уж, маменька, увольте! Ищите женихов девчонкам, а меня оставьте в покое, - заявил Михаил.
Но не тут-то было. Мать принялась совать нос во все его дела, а деньги откровенно придерживала, спрашивая отчёта в тратах. Правдоподобное объяснение вроде покупки коня она принимала не чаще раза в неделю. Положение сложилось – хуже некуда. Михаил заметался. Играть? Но ведь он до сих пор всегда проигрывал! Это могло только усугубить дело. Выхода не было. Оставалось лишь принять условие родителей: приличный брак в обмен на финансовую свободу. Сразу после свадьбы отец обещал выделить Михаилу долю из имущества семьи.
Может, потянуть ещё чуть-чуть? Эта трусливая мысль приходила в голову по сто раз на дню, но, как говорится, перед смертью не надышишься. Остатки денег съела покупка выпрошенного Лукрецией ожерелья. Граф приобрёл эту рубиновую роскошь и уже вручил заветную коробочку любовнице, а теперь очень надеялся на её благоволение.
- Вернись ко мне, милая! - крикнул Михаил.
- Иду, иду, мой лев, - отозвалась Лукреция. Она покинула свой пост у распахнутых окон и вернулась в постель с двумя бокалами вина, и, отпив изрядный глоток из одного, второй протянула любовнику: - Подкрепи силы, они тебе ещё понадобятся.
Боже, какая пошлятина! Опять закрутилась прежняя шарманка: итальянку волновали лишь страсть и деньги. Ни того, ни другого у Бельского уже не осталось. Раздражение поглотило остатки благодушия, и Михаил жёстко заметил:
- Сейчас не время для глупостей. Мне нужно с тобой поговорить!
- В чем дело? – насторожилась Лукреция.
Она прекрасно понимала, что в своих требованиях давно перешла все мыслимые границы, но на это у неё имелись веские причины. Итальянка влюбилась, и предметом её страсти был отнюдь не граф Михаил. Зато Бельский не скупился, и ушлая женщина хотела побыстрее вытрясти из него всё, что только можно. Она ведь не зря слонялась обнаженной у открытых окон: мужчины сумели оценить её красоту. Записочки с предложениями одно выгоднее другого уже не раз оставляли у её дверей, и Лукреция даже выбрала себе на будущее новую «дойную корову». Неужели время пришло? Итальянка вгляделась в глаза любовника и поняла, что дело обстоит именно так.
- Родители хотят меня женить, - признался Бельский.
- А как же наша любовь? – тоном избалованного ребенка заныла Лукреция.
- Для нас с тобой ничего не изменится! - Главное было сказано, и женщина не устроила истерики. Мысленно поздравив себя, Михаил выпил вино, поставил бокал на столик у кровати и обнял свою пассию. – Ты будешь жить так, как привыкла. Я по-прежнему стану оплачивать твои счета, и, что особенно приятно, моё состояние увеличится.
Граф ожидал вопросов, но их не последовало. Он с удивлением взглянул в лицо любовницы и поразился. Женщина крепко спала.
Имение Бельцы
1 декабря 1811года
Небо затянули свинцовые тучи, а потом зарядил снегопад. Ветер за стеклом зимнего сада гнул и трепал обнажённые чёрные ветви. Крупные влажные хлопья отчаянно бились в стекло, будто просились под крышу - в тепло славно протопленного барского дома.
Раньше Катя любила эту игру: сквозь резную зелень блестящей листвы следить за круговоротом снежинок, но теперь ей казалось, что снег засыпает не землю, а её саму, покрывает холодным саваном душу, а может, и жизнь. Горе уже давно переросло в отчаяние, и Кате хотелось лишь одного: заснуть и уже не проснуться, чтобы во сне Бог забрал её к маме. Пусть так и будет, а весь этот ужас закончится уже без неё.
Еще полгода назад семья графов Бельских (одна из знатнейших в богатой южнорусской губернии), по общему мнению, слыла необычайно счастливой. Огромное имение, процветавшее радением графа Павла Петровича, и большое приданое, принесённое его любимой женой Натальей Сергеевной, сделали Бельских на редкость состоятельными.
Это богатство, помноженное на знатность рода, выдвинуло детей счастливой четы – гусарского ротмистра Михаила и восемнадцатилетнюю Ольгу – в самые завидные партии светского сезона 1811 года. Мать собиралась до осени найти пары старшим детям, а младшую дочь – семнадцатилетнюю Катю – показать «в узком кругу» с прицелом на будущее.
В начале января графиня вместе с дочерями прибыла в Петербург, и, как всегда во время своих визитов в Северную столицу, остановилась в просторной квартире, занимавшей весь первый этаж принадлежавшего Бельским дома на Невском. Два верхних этажа обычно сдавали внаём, а первый держали для нужд семьи, так что в столице, в отличие от многих провинциалов, стремящихся в Петербург на «светский сезон», Бельские жили свободно и с удобствами.
Правда в этом году квартиру облюбовал Михаил и уговорил родителей разрешить ему отдыхать здесь от тягот полковой жизни. Приехав, мать лишь вздохнула, обнаружив на коврах и мебели явные следы армейских пирушек. Впрочем, Наталья Сергеевна собиралась положить этому беспутству конец: в самое ближайшее время она надеялась поговорить со своим любимцем о том, что пора остепениться, перестать швыряться деньгами, а самое главное, пора завести семью.
Планы матери по воспитанию их старшего брата мало волновали юных графинь Бельских. Они с замиранием сердца ждали первых приглашений, визитов и балов. Перед отъездом из дома специально нанятая французская портниха мадам Леже сшила двум барышням наимоднейшие платья. Драгоценностей в шкатулках графини Бельской хватило бы и на десяток дочерей, так что Ольге и Кате оставалось лишь одно: войти в светское общество и покорить его.
Радостно встретивший родных Михаил выслушал тираду матери о семейной жизни, расхохотался и наотрез отказался даже говорить о женитьбе. Пришлось Наталье Сергеевне временно отступить. Она кинулась собирать сведения о жизни сына. Верные подруги сообщили ей прескверную новость: Михаил уже третий месяц содержит лучшее сопрано итальянской оперной труппы сеньориту Талли. Подруги в священном ужасе закатывали глаза и сочувствовали бедной Наталье Сергеевне, но при этом каждая из них выражала желание познакомить Михаила со своей милой дочкой.
Быстро Мишеля не переубедить, сын упёрся и теперь станет перечить, лишь бы настоять на своём, рассуждала Наталья Сергеевна. Оставалось одно – действовать тайно, но бить точно, и мать придумала способ, как затруднить Михаилу доступ к деньгам.
Графиня резонно надеялась, что алчная певичка сама бросит её обедневшего сына. Ну, а пока суд да дело, Бельская занялась поиском жениха для старшей дочери. Ольга - яркая темноглазая брюнетка с лицом римской статуи и великолепной фигурой - по праву считалась одной из самых красивых дебютанток. Отец объявил, что дает за ней сто тысяч золотом, и теперь Наталья Сергеевна предвкушала блистательный триумф своей дочери.
Сезон захватил Бельских. Весёлые праздники сменяли друг друга, а мадам Леже, не разгибая спины, шила новые наряды. Усилия Натальи Сергеевны увенчались успехом – Ольгу обхаживали две дюжины кавалеров.
- Слушай своё сердце, милая, и тогда ты обретёшь такое же счастье в браке, как я с твоим отцом, - поучала графиня дочку.
Наконец Ольга призналась, что ей по сердцу князь Андрей Шаховской – единственный наследник родителей и писаный красавец. Князь ухаживал серьёзно: танцевал с Ольгой на всех балах и ежедневно ездил в дом с визитами. Со дня на день Бельские ожидали от него предложения руки и сердца.
Это счастливое время закончилось пятнадцатого июня. В полдень в квартиру на Невском прибыл порученец от столичного губернатора и попросил о встрече с Натальей Сергеевной. Тотчас приглашенный войти, он сообщил хозяйке дома ужасное известие, что нынче ночью вместе со своей любовницей был зарезан граф Михаил. Поскольку из квартиры пропали все ценности, полиция подозревала ограбление и собиралась искать преступников.
Услышав это, графиня дико закричала и рухнула без чувств. На шум прибежали дочери, горничные и мадам Леже. Все начали хлопотать вокруг упавшей Натальи Сергеевны, а принесший страшную весть офицер тихо откланялся и поспешил покинуть осиротевший дом.
Никаких преступников так и не нашли, а убитые горем Бельские отправились домой - хоронить Михаила рядом с могилами предков.
Бедная графиня так и не оправилась от ужасной потери. Она заперлась в своей спальне, отказывалась видеть родных, даже её любимица Катя лишь изредка могла попасть в комнату матери. Если б не помощь мадам Леже, имевшей к страдалице какой-то подход, Бельские не знали бы, что и делать.
Бельцы оказались богатой усадьбой, в этом отставной поручик Щеглов разбирался со знанием дела – ведь он тоже был помещиком. Его Щегловка не тянула на полноценное имение: деревянный дом с мезонином да восемь крестьянских дворов, раскиданных по берегам мелкого ручья – вот и всё хозяйство. Не бог весть что, но Щеглов не роптал: привык довольствоваться малым, да к тому ж с младых ногтей пребывал на собственных хлебах - в армии.
Бравый поручик и в мыслях не держал возвращаться в родительский дом, но судьба-злодейка сбила Щеглова на всём скаку: разрубил персидский клинок ему ногу так, что не смог Пётр Петрович больше ездить верхом. Пришлось выйти в отставку и возвращаться в родную губернию. Так и стал отставной военный помещиком. Со временем привык, распробовал приятное чувство быть самому себе хозяином и научился ценить простые радости от малых достижений в скромном хозяйстве.
Свадьба с дочкой соседа стала завершающим штрихом в картине полной идиллии, которой уже стала казаться поручику жизнь в Щегловке. Поначалу так оно и было: молодые души не чаяли друг в друге, а когда Маша сообщила об ожидаемом прибавлении семейства, Щеглов пришёл в восторг. Да только не повезло ему - сынок родился недоношенным, а бедная Маша чуть не умерла в родах.
- Ой, барин, не жилец ваш мальчишечка, - заявила повитуха, - готовьтесь...
Все вокруг считали так же, и только хрупкая Маша встала на пути смерти. Отчаянно билась она за здоровье и жизнь своего драгоценного ребёнка и победила. В три года прозрачный от худобы Мишенька по уму казался старше своих ровесников, и у Щегловых появилась надежда, что сынок переборет телесную слабость - израстётся. Вот только доктора да лекарства стоили больших денег, а когда московское светило – известнейший врач, посетивший губернию проездом, - порекомендовал отправить ребёнка на воды в Карлсбад, поручик растерялся.
- Как нам быть, Петя? – спросила Маша и тут же подсказала ответ: - Надо ехать.
Щеглов и сам понимал, что надо. Да только где средства взять на эту заграницу? Продать имение? Быстро не продашь, если только совсем за бесценок. А самим как? Где потом голову приклонить? Маша ждала ответа, и Щеглов решился:
- Поедете весной, чтобы тепло было. Не дай бог дитя в дороге застудить. Урожай собрали, зерна мужикам до весны хватит, так что я теперь, можно сказать, свободен. Надо бы мне службу поискать. С жалованием, всё полегче будет.
Исхудавшее лицо жены осветилось улыбкой, и Щеглов поклялся себе, что вывернется наизнанку, но его семья поедет в вожделенный Карлсбад, и будет жить там столько, сколько понадобится.
Помощь пришла от тестя. Старик обратился к генерал-губернатору князю Ромодановскому, с которым сдружился ещё под Измаилом, рассказал о лечении внука и поездке на воды. Генерал-губернатор пообещал взять Щеглова на службу. Свободных вакансий в канцелярии не оказалось, и Ромодановский принял отставника личным порученцем. Объяснил:
- Присмотрюсь к тебе, голубчик, а потом придумаю, куда определить.
Щеглов ещё накануне перебрался на казённую квартиру при губернской канцелярии и приступил к службе, а сегодня ехал выполнять первое поручение. Навскидку дело казалось совсем простым: на полном ходу вылетев из коляски, погибла дочь графа Бельского. Такое бывает. Да и уездный исправник прислал рапорт, что имел место несчастный случай, но генерал-губернатора одолевали сомнения:
- Ты, Петруша, съезди туда, поговори со старым графом, - рассуждал Ромодановский. - Оно и понятно, что бедолаге сейчас не до разговоров, но как-то в той семье всё неладно. Наследника в столице при ограблении убили, мать от горя умерла, а теперь ещё и старшая дочь. Рок какой-то. Ты уж деликатно поговори с хозяином. Не подвергай сомнению версию о несчастном случае, но сам по сторонам оглядись. В Бельцах ещё младшая дочка есть, теперь она – наследница. Нет ли её интереса в этих смертях? Семейство ведь из богатых. Мне докладывали, что сам граф очень плох - на ладан дышит. Не так давно завещание в канцелярию к нам прислал.
- Да сколько же лет этой наследнице? – удивился Щеглов. В его голове не укладывалось, что младшая дочь – как обычно бывает в семьях, общая любимица – вдруг принялась убивать родных в надежде завладеть всем имуществом.
Но губернатор его поправил:
- Лет младшей Бельской всего семнадцать, да не в этом суть. Девица же! Значит, ищи рядом сердечного друга. Как же без него? Непременно найдется. А кто таков? Не злоумышленник ли, прости господи?! Вот это ты и проверь, да и к самой наследнице приглядись.
Пришлось Щеглову собираться и ехать за тридцать вёрст в Бельцы. Ему ещё не доводилось бывать в этом – самом южном - уезде их огромной губернии, и сейчас Пётр Петрович с любопытством глядел в окно экипажа на прихваченные морозом бесконечные чёрные поля, на прозрачные безлистые рощи, поникшие под тяжёлыми свинцовыми тучами. Дело было не в местных красотах - они поручика не волновали, он на глаз определял размеры и плодородность угодий графа Бельского. По прикидкам Щеглова землица у пострадавшего семейства имелась в достатке, причём была исключительно чернозёмом.
До Бельцев Щеглов добрался уже почти в сумерках. Барский дом показался ему огромным: длинный крашенный охрой трехэтажный фасад замыкался с боков низкими флигелями. Налицо имелись все признаки богатства: мраморное крыльцо, греческий портик с колоннами, перед домом - большой фонтан. Двое мужиков как раз укутывали мешковиной мраморную скульптуру в его центре. Поручик поднялся на крыльцо, ему навстречу поспешил высокий старик в чёрной ливрее.
Метель, чёрт бы её побрал! Снег валил, заметал дорогу, тучные чёрные поля и прозрачные перелески, засыпал спины еле бредущих коней и верх затерявшегося во мгле одинокого экипажа. То, что они сбились с пути, светлейший князь Алексей Черкасский понял ещё с час назад. После центра губернии широкая столбовая дорога начала сужаться, а снегопад, зарядивший сразу после полудня, сделал её чуть заметной. Короткий хмурый день быстро превратился в ночь, а экипаж так и не добрался до Ратманова.
- Всё, барин, стали! Дальше не пойдут. Надо распрягать! – крикнул с козел личный слуга князя Сашка. В этой поездке он подвизался и за кучера.
- Ну что, деваться некуда, – отозвался Алексей. Он спрыгнул в снег и сразу увяз. – Бросим экипаж. Может, тогда хоть лошадей выведем.
Сашка кивнул в знак согласия и принялся расстегивать упряжь левой пристяжной. Алексей попробовал обогнуть тройку, и наконец понял, что заехали они в чистое поле: ноги под снегом проваливались в раскисшую грязь. Оставляя на безупречно белом снежном покрове безобразные чёрные следы, Алексей побрёл к правой пристяжной, распряг её, а потом и коренного – огромного светло-серого орловского рысака. Уставшие лошади стояли не шевелясь, и Черкасский усомнился, сможет ли Сашка их выходить.
Темень казалась непроглядной. Куда идти? Алексей попытался хоть что-то рассмотреть в этой кромешной мгле. Надежды не было.
- Что дальше делать, барин? – напомнил о себе Сашка. – Если вы возьмёте Ганнибала, я выведу Леду и Ласточку.
Алексей взял под уздцы коренного, сделал наугад несколько шагов, и вдруг в темноте вспыхнул слабый огонёк.
- Господи, спасибо! – обрадовался Черкасский и спросил кучера: – Видишь свет? Идем туда.
Могучий Сашка, ростом не уступавший очень высокому Черкасскому, но вдвое шире его в обхвате, потянул за собой пристяжных и двинулся вслед за хозяином.
Замерзшие люди и измотанные лошади продвигались по снежной целине с черепашьей скоростью, но путеводный огонек не гас, а вёл к теплу и свету. Наконец из тьмы выступили смутные очертания какого-то строения. Оно оказалось деревенской церковью, слабый свет лился из её окон. Где-то левее хлопнула дверь.
- Подожди здесь, – велел князь Сашке, передав ему поводья. – Я сейчас договорюсь о помощи.
Черкасский двинулся вдоль стены и разыскал дверь. Вошёл. В церкви было полутемно, лишь возле иконостаса горели лампады. Их мягкий свет выхватывал из мрака двоих: седобородого батюшку и одетую в траур высокую женщину. Платье, шубка, меховая шапочка – всё на ней было чёрным. Женщина стояла спиной к двери, и лица её Алексей не видел. Он сделал шаг, и сразу же из тьмы бокового придела выступили двое рослых парней в одинаковых дублёных тулупах, а с ними - молодая хорошенькая девушка, по виду, служанка в богатом доме.
– Сюда нельзя, барин, – хрипло заявил один из парней, – батюшка занят, нельзя сейчас.
– Мы заблудились, – объяснил Алексей. – Что это за церковь? Какого села? И есть ли здесь где переночевать? Мои лошади выбились из сил, им необходим отдых.
– Вы можете заночевать в доме батюшки Иоанна, – подсказала девушка, – он скоро выйдет.
Говоря это, она продвигалась вперёд, пока не загородила собой проход меж двух колонн, парни, как по команде, стали с ней рядом. Конечно, с высоты своего роста Алексей и так видел всё, что происходит в церкви, но он решил не сердить эту деревенскую охрану, а отошёл к выходу и даже хлопнул дверью. Боковые приделы церкви терялись в тьме. Грех было не воспользоваться моментом. Бесшумной походкой бывалого охотника князь тихо прошёл вдоль стены и, сам оставаясь невидимым, встал напротив говоривших.
Старый батюшка что-то втолковывал склонившей голову даме. Из-за головы священника Алексей видел лишь гладкий лоб, край меховой шапочки и высокие брови, одного цвета с соболем. Скорбная поза женщины говорила о непомерном горе, свалившемся на хрупкие плечи. Батюшка перекрестил страдалицу и направился к её слугам. Дама осталась одна. Она подняла голову, Алексей увидел безупречный профиль и высокую лебединую шею. Незнакомка перекрестилась, приложилась к аналойной иконе и, повернувшись, сделала три шага в сторону бокового придела, где прятался Алексей.
Князь увидел её лицо, и обомлел. Это была молодая девушка, самое большее лет семнадцати. На нежном лице с высокими скулами сияли непролитыми слезами распахнутые глаза, Черкасский не мог разобрать, голубые или серые. Незнакомка остановилась перед образом, висевшим в простенке, и стала молиться. Алексей замер в тёмном приделе, боясь выдать своё присутствие.
Девушка перекрестилась и воскликнула:
– Матушка, Царица Небесная, прошу тебя, помоги! Спаси меня и мою семью. Пусть папа выздоровеет. Не забирай и его тоже.
Всхлипнув, незнакомка приложилась к иконе и, развернувшись, быстро пошла к ожидавшим её слугам. Хлопнула дверь, все вышли. Алексей остался в церкви один.
Увиденное так поразило Черкасского, что он не сразу решился выйти, а когда открыл дверь храма, то на крыльце уже никого не было, а где-то слева за церковной стеной раздался, а потом стих глухой стук копыт. Догнать незнакомку? Но от измученной тройки сейчас мало толку. Значит, не судьба…
Алексей вернулся к лошадям. Сашка попеременно гладил и ободрял их и возвращению барина очень обрадовался. Из-за угла церкви показался батюшка в овчинном тулупе, накинутом поверх облачения. Спросил: